в высказали сомнения. Наступать придется, переходя через реку, а персы будут бить сверху, с крутого берега. Течение реки быстрое, а глубина ее неизвестна... К тому же и месяц года не подходящий для битвы. - Царь, месяц артемисий [Артемисий - с половины марта до половины апреля.] прошел. Уже начался десий [Десий - с половины апреля до половины мая.]. А в месяце десии македонские цари никогда не начинали войны! - А мы месяц десий назовем вторым артемисием, - ответил царь, - вот и все! Парменион с озабоченным видом сказал Александру: - Мне думается, царь, что благоразумнее нам сейчас стать здесь лагерем. Персы не решатся ночевать так близко от нас, они отступят. А мы утром, прежде чем персы вернутся, переправимся без всякой опасности. Посмотри, солнце идет к закату. Река во многих местах глубока, течение стремительно, тот берег крут и обрывист. Персидская конница нападет с флангов и перебьет нас прежде, чем дело дойдет до боя. Первая неудача будет тяжела не только сейчас - она отразится на исходе всей войны. "Как же ты, опытный военачальник, не видишь, что боги посылают нам самый лучший момент, чтобы напасть на врага и выиграть битву? - думал Александр, с удивлением слушая Пармениона. - Как же ты не догадываешься, что мы должны немедленно ухватиться за эту удачу?" - Я все это прекрасно понимаю, Парменион, - ответил Александр, - но мне будет стыдно, если мы, так легко переправившись через Геллеспонт, позволим этой маленькой речке - Гранику задержать нас. Да и персы воспрянут духом, вообразят, что мы не лучше их. Мы переправимся сейчас, как мы есть. Этого требует и слава македонян, и мое обыкновение встречать опасность лицом к лицу. - И тут же дал знак наступать: - За мной, македоняне! Ведите себя доблестно! Персы были изумлены, увидев, что Александр, несмотря на свою невыгодную позицию, все-таки идет на них! Они стояли неподвижно и ждали, они были спокойны и уверены в победе. Александр думает перейти Граник. Пусть переходит. Но как только македоняне вступят в реку, персы со своего крутого берега обрушатся на них и разобьют все их войско. А македоняне шли. Вот они уже близко, идут не останавливаясь. Молча подходят к реке. И только теперь, у самого берега, вдруг грянули их боевые трубы, македоняне запели пеан - боевую песню - и вслед за своим царем ринулись в бурлящую воду Граника. Казалось, они идут на верную гибель. Черные тучи дротиков и стрел взлетали с персидского берега и падали им на голову - но они шли. Бешеное течение Граника сбивало коней с ног, местами вода захлестывала воинов с головой - но они все-таки шли. Ноги вязли и скользили в мокрой глине, каждый шаг давался с напряжением всех сил, смертельный ливень стрел и дротиков становился все гуще и злей... Многие падали, и река уносила их мертвые тела. Раненые лошади бились в воде... Но Александр со своими этерами уже вышел на вражеский берег, он уже дрался на подступах к персидскому войску. Македоняне, не останавливаясь, лезли прямо на острия персидских копий, направленных сверху им в лицо. Лезли, презирая смерть. Персы, увидев, что вслед за передовыми отрядами уже и вся масса македонского войска подступила к их берегу, спустились вниз. И здесь, у самой воды, вспыхнула жестокая битва. Загремели копья о железо щитов и панцирей. Персидская конница ринулась на македонскую конницу, лошади сталкивали друг друга в реку. Всадники, обливаясь кровью, валились под копыта... Македонян было меньше, чем персов, намного меньше. И сражались они, перебираясь через реку, а персы стояли на твердой земле. Македонянам приходилось трудно, первые ряды их легли наповал. Были напряженные минуты, когда линия фронта колебалась и неизвестно было, кто пересилит... Александр командовал правым крылом. Он шел сквозь смерть и сквозь смерть вел свое войско. Персы дико кричали, нападая. Македоняне дрались молча. И персидский фронт разбивался о твердые ряды македонян, как волны разбиваются о скалы. И вот уже царь македонский на своем могучем вороном Букефале бьется на высоком берегу. Бьются рядом с ним конные этеры. Вот и Парменион вывел из реки на берег левое крыло... Персы видели Александра, они узнавали его по блестящему панцирю, по белым перьям на шлеме, которые мелькали среди самой горячей битвы. Персы рвались к Александру, пробивались к нему через конные отряды. Убить его, убить царя македонян! Но Александр сам пробился к ним навстречу. Загремела, закружилась вокруг царя яростная схватка. У Александра сломалось копье. Царь крикнул своему конюшему: - Дай твое копье! Но у того в руках вместо копья был только обломок древка, и он дрался его тупым концом, отбиваясь от персидских кривых сабель. В этот опасный момент, когда и копья в руках не было, Александр увидел, что прямо на него несется персидский военачальник. Дротик остро сверкнул в воздухе и впился Александру в плечо. Александр выхватил копье из рук своего этера, ударил перса в лицо, и тот свалился с коня. Среди персов раздался вопль: - Мифридат! Мифридат! Убит Мифридат! На Александра тут же бросились Спифридат, лидийский сатрап, и брат его Ресак. От сабли Спифридата царь увернулся, но Ресак ударил его кинжалом по голове. Кусок шлема с одним пером отлетел в сторону, лезвие коснулось волос... Александр сбросил Ресака с коня, ударил его копьем в грудь, пробив панцирь. Копье снова сломалось, он схватился за меч... И в то же мгновение над ним взвилась кривая сабля Спифридата... Смерть! Но еще быстрее взлетел меч Черного Клита - и лидийский сатрап мертвым свалился на землю. Среди смертельной схватки, которая бушевала вокруг, Александр вдруг услышал, что Букефал храпит под ним. Он быстро соскочил на землю, велел увести Букефала, а себе взял другого коня и снова ринулся в битву. Македонские отряды один за другим выбирались из реки и тут же вступали в сражение. Пешее войско смешалось с конным, дрались и копьями, и мечами, и врукопашную... Но вот через Граник, наконец, перешла македонская фаланга. Александр сразу двинул ее на бесчисленную, нелепо сгрудившуюся в тесной долине персидскую пехоту - персы дрогнули. Один только вид стеной идущего на них войска со многими рядами копий, направленных в лицо, один вид фаланги, ее слитных, закрытых щитами рядов, которых ни разъединить, ни остановить невозможно, отнял у персов мужество. Персидская пехота растерялась... В это же время македоняне прорвали фронт вражеской конницы на обоих флангах. Персидское войско бежало. Бежало в беспорядке, в панике. Вся огромная масса пехоты и конницы смешалась. Персы гибли под македонскими мечами и копьями. И бежали, бежали, падая на бегу, сваливаясь с коней, и умирали под ногами бегущих... Александр со своей конницей гнался за ними. Вдруг все пошатнулось - небо, земля... Он падал, летел куда-то вниз - под ним убили коня. Ему тут же подали другого, он еще успел подумать: "Хорошо, что не Букефала!" - вскочил и снова ринулся в погоню. И тут он увидел, что отряд наемников-эллинов стоит неподвижно, обратившись спиной к холму. Мемнон и его два сына стояли впереди, подняв оружие. Александр, тяжело дыша, остановил коня перед Мемноном. Они молча глядели друг другу в глаза. Лицо Александра полыхало от усталости и от гнева, капли пота стекали с висков. У Мемнона в холодном взгляде светились ненависть и презрение. - Мы готовы сдаться, - превозмогая себя, хрипло сказал Мемнон, - но сдадимся при одном условии: если ты обеспечишь нам безопасность. - Ты ставишь мне условия? - в бешенстве закричал Александр. - Ты, изменник, бесчестный человек, поднявший копье на своих, ты требуешь безопасности? Клянусь Зевсом, ты сейчас получишь эту безопасность во имя родины, которую ты предал! Взмахнув мечом, Александр бросился на Мемнона. В тот же миг отряд Мемнона поднял копья. Эта битва была полна ненависти. Тысячи персов не погубили столько македонского войска, сколько положил их этот эллинский отряд. Наемники защищались с жестокостью отчаяния, потому что спасения им все равно уже не было. И гибли один за другим под копьями и мечами македонян. Увидев, что их уже мало, наемники наконец сдались в плен. Но когда Александр приказал привести к себе Мемнона, его среди пленных не оказалось: он бежал вместе со своими сыновьями. Над долиной Граника сгустилась вечерняя тьма. Загорелись костры, факелы. Македоняне ликовали: - Победа! Победа! Александр, слыша эти крики, только сейчас осознал свое торжество. Победа! Первая на персидской земле, огромная, почти невозможная. Победа! Победа! Персов на кровавом берегу Граника остались тысячи. У Александра погибло немногим более ста воинов. Среди них были его этеры - двадцать пять человек. Двадцать пять конных статуй из меди сделал скульптор Лисипп, тот самый скульптор, который ваял статуи самого Александра и который шел за царем в его войске. Позднее Александр поставил их на берегу Граника - двадцать пять медных статуй над пеплом тех, кто первыми бросились в бой вместе с царем и первыми были убиты. Воинов, погибших в этом бою, македоняне похоронили с почестями. А их родителей и детей Александр приказал освободить от налогов и от всех общественных работ. Пусть знают, что царь умеет ценить преданность и храбрость своих воинов и не оставляет без помощи их родных. В персидском лагере, в покинутых шатрах персидских вельмож македоняне нашли большие богатства - дорогие плащи и покрывала, расшитые золотом попоны, мягкие шелковые ковры, роскошную одежду, тяжелые золотые чаши, украшенные драгоценными камнями... Македоняне, у которых ничего не было, кроме военного снаряжения и походных палаток, ошеломленно глядели на все эти сокровища. Александр делил захваченные богатства, как и обещал, поровну. И своим воинам-македонянам, и эллинским войскам, и фессалийцам... Свою царскую долю он приказал погрузить на верблюдов и отправить в Пеллу, матери. А еще один караван ушел в Элладу. Триста полных персидских воинских снаряжений, самых драгоценных, Александр отослал в Афины, в храм Афины Паллады. Щиты, украшенные золотом, золоченые панцири, мечи и акинаки [Акинак - короткий персидский кинжал.] с рукоятками, осыпанными алмазами и бирюзой, повезли македоняне из Персии, чтобы положить к ногам богини. Было сделано и посвящение: "Александр, сын Филиппа, и эллины, за исключением лакедемонян, из добычи, взятой у варваров, населяющих Азию". Александр очень хотел завоевать расположение Эллады. САРДЫ Имя Александра после победы при Гранике пронеслось по берегам Азии, вызывая изумление и страх. Непобедимое персидское войско разбито! Много знатных персидских полководцев погибло - погиб Арбупал, сын Дария, погиб Мифридат, зять Дария, погиб Мифробузан, сатрап Каппадокии, Спифридат - лидийский сатрап, Нифат, Петин, Фарнак... Арсит бежал в свою Фригию на Геллеспонте и там покончил с собой. Македонянин победителем идет по азиатской земле! Смятение и тревога охватили персидские гарнизоны, стоявшие в близлежащих эллинских городах. Они со страхом ждали Александра. Ждали его и эллинские города, захваченные персами, но ждали уже с надеждой. Увидев, что воины отдохнули и кони способны продолжать поход, Александр позвал к себе Пармениона: - Слушай мой приказ, Парменион. Ты пойдешь в Вифинию [Вифиния - область на северо-востоке Малой Азии.], возьмешь город Даскилий - тот самый город, в котором до сих пор жили сатрапы Мизии и Фригии на Геллеспонте. Ты возьмешь Даскилий, оставишь там гарнизон и вернешься ко мне. Парменион стоял, держа шлем в руках, как и полагалось стоять перед царем. Всегда властный и уверенный в себе военачальник, всегда с высоко поднятой головой, нынче он стоял перед царем, опустив глаза. Победа при Гранике ошеломила его. Как случилось, что он, старый полководец, не увидел тех возможностей выиграть битву, за которые сразу ухватился Александр, годившийся ему в сыновья? Ведь, казалось, все грозило гибелью, казалось, было безумием при тех условиях переходить Граник... Александр поступил противно всякому рассудку - и выиграл! Как случилось, что Парменион, никогда не ошибавшийся, так серьезно просчитался? Да и просчитался ли? Ведь он давал такой разумный совет, а что вышло?.. Старик приподнял свои косматые брови. Его бледно-голубые глаза светились решимостью. Александр дает ему возможность оправдать его доверие, и Парменион его оправдает. Даскилий не маленький город, там стоит сильный персидский гарнизон. Но чем труднее дело, тем выше заслуга. - Я пойду в Вифинию, царь. И возьму Даскилий. Парменион с достоинством поклонился, надел шлем и вышел из царского шатра. Александр знал, что Даскилий хорошо укреплен, и поэтому дал Пармениону половину всей армии. А сам с оставшимся войском направился в Сарды, древний город лидийских царей. Александр всю дорогу был молчалив, замкнут. Гефестион, чей конь шагал рядом с конем царя, только чуть сзади, с удивлением посматривал на него. Чем расстроен царь? Чем озабочен? Топот конницы сливался в однообразный шум. Тяжело шла пехота. Далеко вслед за войском поднималась рыжая пыль и, опадая, снова ложилась на широкую караванную дорогу. - Позволь спросить тебя, царь, - сказал Гефестион, - что печалит тебя сейчас? - Меня печалит, что я должен разрушить Сарды, - ответил Александр. - Когда-то здесь жил мудрый Крез, и даже великий Кир пощадил этот город. Александр почитал персидского царя Кира. Он знал его историю и многому сам у него учился. Когда-то лидийский царь Крез, взятый в плен Киром, увидев, как персы грабят Сарды, сказал: "Это не мой город грабят твои воины, Кир, они грабят твое достояние!" Александр уже считал Сарды своим достоянием, и ему хотелось сохранить этот город. Сарды славятся богатством, персидский царь хранит там свои сокровища. Персы будут отчаянно защищать город - как же уберечь его от разрушения? Когда до Сард оставалось около семидесяти стадий, царю донесли, что навстречу идут персы. - Много их? - Это не войско. Едут, как видно, знатные персы с большой свитой. Александр и Гефестион удивленно переглянулись. Кони их не убавили шага, но этеры Александра теснее сомкнулись вокруг царя. Вскоре на дороге показались всадники. Даже издали было видно, как сверкают их расшитые золотом одежды, как блестит бахрома на ярких попонах коней... Александр остановился. И все войско остановилось. Сразу стало тихо. Так тихо, что воины услышали весеннее пенье птиц в цветущих садах щедрой лидийской земли. Персы сошли с коней. Александр молча ждал. Персы, кланяясь, подошли к нему. - Я - Мифрен, - сказал один из них, - я начальник крепости в Сардах. А со мной лучшие люди города. - Чего вы хотите? - спросил Александр. - Мы хотим сдать тебе Сарды, царь, - ответил Мифрен. - Мы не будем воевать с тобой. Твоя слава обогнала тебя. Хитрый и льстивый перс понял, что ему осталось одно из двух: или бежать, или сдаваться. И он сдался, надеясь получить за свое предательство милость царя македонского. А царь македонский вздохнул с облегчением. Он возьмет Сарды со всем их богатством и цветущей землей. Сарды среди эллинских городов азиатского побережья будут украшением его будущего государства. Воздух наверху в крепости был свеж и прозрачен. Река Пактол, сверкая гранями стремительных горных струй, несла прохладу, смягчая горячее дыхание скалы. Александр задумчиво ходил по улицам крепости. Все это происходило здесь. Здесь в своем роскошном дворце принимал Крез афинского философа и законодателя Солона. Здесь полыхал костер, на котором стоял Крез... Здесь сидел Кир, взмахом руки приказавший освободить Креза. Все это давно прошло. Могущественные цари ушли в мир теней. Теперь здесь один царь - он, Александр. Здесь его владения, его боги. - Я хочу поставить в Сардах храм Зевсу Олимпийскому, - сказал Александр, - и хочу, чтобы ему был воздвигнут алтарь. Македонянам это понравилось. Пусть в чужой стране живут вместе с ними их боги. Но где поставить храм? Гефестиону хотелось в одном месте, Филоте - в другом. Военачальнику Кратеру совсем не там, где хотелось Филоте, а Клит уверял, что самое лучшее место - вот тут!.. Пока царь и его этеры ходили по широкой площади и, споря, выбирали место для храма, из-за горы внезапно поднялась тяжелая седая туча. Только что жарко светило солнце, только что люди изнывали от зноя, как вдруг дохнуло холодом и на горячую, сухую землю посыпался снег, закружилась метель. Потом ударила молния, пролился густой короткий ливень. И снова засияло солнце, словно удивленное тем, что произошло. Снег исчез, едва коснувшись земли. Снова стало сухо. Лишь в одном месте на площади бирюзово светилась дождевая вода. - Царь! - воскликнул перс Мифрен. - Дозволь обратиться к тебе. Он стоял перед Александром, склонившись чуть не до земли и, по персидскому обычаю, пряча руки в своих длинных рукавах. - Я слушаю тебя, Мифрен. Мифрен выпрямился: - Ты видишь, царь, эту небесную воду, лежащую сейчас на земле? Сюда ударила молния, и пролился дождь. Здесь, именно здесь, стоял дворец царя Креза. - Это - знамение! - тотчас поспешил вмешаться жрец Аристандр, давая понять, что уж ему-то очень хорошо известна воля богов. - Царь, это знамение послано Зевсом - здесь надо ставить храм. Александр, широко раскрыв глаза, с изумлением смотрел на ровный выступ скалы, окруженный прекрасными деревьями, на ярко-голубую воду, упавшую сюда с неба... Да, это - знамение. Зевс услышал его и выразил свою волю. - Здесь поставим храм, - сказал он, - здесь воздвигнем и жертвенник. Это самое достойное место в городе Креза, Кира... и Александра. МИЛЕТ Александр торопился. Ему стало известно, что персидское войско, снова собравшись, идет навстречу, что со стороны моря приближаются к Милету [Милет - важнейший город Ионии.] триста персидских кораблей. И что Мемнон, его непокоренный враг, ждет Александра в Милете. На пути к Милету, в городе Эфесе, к Александру явился Апеллес, сын Пифея, известный эфесский живописец. - Я слышал о тебе, - сказал Александр, - ты достаточно знаменит. Ты о чем-нибудь просишь? - Да, прошу, царь. - Если я могу исполнить твою просьбу, я ее исполню. Говори. - Я восхищен тобою, царь. Я восхищен твоей красотой, твоей молодостью, твоей славой. Я хотел бы написать твой портрет, царь. Молодой царь еле скрывал тщеславный восторг, наблюдая, как под кистью художника возникают его черты, его облик - полководца в царских доспехах, готового к бою. Кто сможет выступить против этого отважного героя, какой враг не падет перед ним на колени, прикрыв ладонью глаза? Ведь не ясеневое копье в руке Александра, в его руке - молния! Портрет был так хорош, что его поместили в храме Артемиды Эфесской. И много лет люди приходили потом и смотрели на царя македонского, который прошел через их город в блеске своей громкой победы при Гранике. Апеллес задержал Александра на тринадцать дней. Когда портрет был закончен, Александр приказал выступать. Путь македонян лежал на Милет. Милет, ионийский город, стоявший на морском берегу, был славен, богат и влиятелен. Окруженный двойными стенами, он стоял как большая крепость, способная выдержать и бой и осаду. В ту часть города, что окружена внешней стеной, македонское войско вошло с ходу. Никто не задержал их, ни одной стрелы не вылетело из-за его стены. Жители тихо сидели в домах. Но внутренний город, где за толстыми стенами хранились богатства и жили правители, накрепко закрыл перед Александром ворота. Ми-лет стоял перед ним, возвышаясь каменными стенами и башнями, и там, за этими стенами и башнями, ждал Александра Мемнон. - Закрылись! - с недоброй усмешкой сказал Александр, окидывая взглядом мощные стены. - Услышали, что их корабли подходят с моря. Александра окружала его свита, его этеры. - Не понимаю, - сказал Эригий, - им что же, нравится быть под пятой у персов? - Это все Мемнон, - сердито проворчал Черный Клит. - Это он сбивает милетян с толку. Эригий возмущенно пожал плечами. - У милетян, видно, не хватает своего ума. Мы пришли освободить их от персов, а они закрылись. - Эх, Эригий, - усмехнулся Лаомедонт, его брат, - неужели тебе не ясно? Милет ведь афинская колония. Так как же им терпеть верховную власть Македонянина? Мы ведь для них почти варвары! Им пусть лучше перс, чем македонянин! - Ну что же, - зловеще сказал Александр. - Мы и поступим с ними, как с персами. Гефестион непроизвольным движением положил руку на рукоятку меча, темные глаза его гневно сверкнули. - Афины тоже не хотели признавать нас. Однако пришлось признать. Признает и Милет. - Но к ним на помощь идут персидские корабли, - вздохнул Неарх, - триста кораблей! - Что ж, - возразил Александр, - наши корабли тоже идут к Милету. И они подойдут раньше. Сказал то, чему сам не смел поверить. Он давно послал гонцов к Никанору, сыну Пармениона, которому поручил свой флот, с приказом привести корабли к Милету. Триеры идут медленно, как ни торопись. Но все-таки может же так сложиться, что Никанор придет раньше! Город лежал на косе, уходящей в широкую спокойную синеву Латмийского залива. К северу от города виднелось мягкое очертание мыса Микале. В заливе около города поднималось из воды несколько скалистых островков - желтые, красноватые, с легкой зеленью на вершинах. Они делили залив на четыре гавани: здесь было удобно останавливаться купеческим кораблям. А гавань у ближайшего к берегу острова Лады могла принять целый флот и надежно защитить его от бурь и от врагов. Тут бывали нередко морские битвы, то с иноземцами, то с пиратами, и остров Лада никогда не выдавал тех, кто искал у него прибежища. - Вот здесь и станут наши корабли, - сказал Александр. Он пристально вглядывался в прозрачную морскую даль. Глаза его были зорки. Но море сливалось с небом, взлетали серебряные чайки, солнечные стрелы пронзали воду... А кораблей не было. Возвратившись в лагерь, Александр послал несколько фракийских отрядов занять остров Ладу. Фракийцы быстро перебрались через неширокую полоску воды и заняли Ладу. Гавань в руках македонян. Но где корабли? Каждый день македоняне с волнением вглядывались в лучезарный простор моря - утром, в полдень, вечером. Голубизна воды сменялась синевой, шли лиловые тени, волны вспыхивали алым отсветом заката... Александр не видел красоты моря, он видел только, что его кораблей нет. - Но ведь нет и персидских, царь, - успокаивал его Гефестион, - а это тоже хорошо! - Они могут появиться в любую минуту. - Но и наш флот тоже может появиться в любую минуту! И флот появился. Медленно возникли на серебряной воде черные точки кораблей. Военачальники, окружив своего царя, ждали затаив дыхание. Флот - но чей? Корабли приближались. Уже видно было, как туго натянуты их паруса, как взблескивают под солнцем длинные весла... Триеры. Но чьи? - Наши! - вдруг закричал Неарх. - Наши триеры! Александра охватило жаром. Так ли это? Но критянин не мог ошибиться. Да, это идут македонские триеры, это Никанор! Македоняне, не сдержав радости, закричали. И первым закричал царь. Сто шестьдесят триер вошли в Латмийский залив и заняли гавань у острова Лады. Македонский флот отрезал Милет от моря. Через три дня на горизонте снова появились корабли - триста боевых финикийских кораблей. И, не дойдя до Милета, остановились у мыса Микале. Гавань Лады была занята, оттуда торчали железные носы македонских триер. Персидские навархи опоздали. Через несколько дней Александр созвал военный совет. Надо решить - осаждать ли город или прежде дать морской бой? Выступил молодой наварх - флотоводец Никанор, сын Пармениона. - Персы ведут себя вызывающе, царь. Они все время подходят к нашей гавани, выманивают нас, требуют сражения! Я, царь, готов выйти и принять бой, если так решат военачальники и если так решишь ты! Военачальники колебались: - Наш флот занял выгодную позицию - стоит ли ее терять? - Да, но сто шестьдесят триер против трехсот... - Что ж из этого? Персидское войско во много раз больше македонского, однако победа на нашей стороне! - Если наши триеры не подпустят персов к Милету с моря - уже хорошо! В спор вступил Парменион. - Наш флот - афинский флот. А эллины всегда были сильны на море, - сказал он. - Я считаю, что победа на море принесет великую пользу для наших дальнейших дел. А если потерпим поражение... Ну что ж, это не нанесет нам большого урона. Но поражения не будет - вы же сами видели божественное знамение: орел спустился и сел у кормы нашего корабля. А что означает это знамение? Оно означает, что наш флот победит. Я сам, первый, хоть и старик, готов взойти на корабль и сразиться с персами! Филота кивал головой, соглашаясь с отцом. - Если мы будем бояться поражений из-за того, что наша армия невелика, нам надо уже сейчас возвращаться домой. Александр всех выслушал внимательно, зорко вглядываясь в лицо каждого, кто говорил. И более внимательно, чем кого-либо, он выслушал Пармениона. Но чем горячее высказывал свои мысли старый полководец, чем более твердой и властной становилась его речь, тем сильнее хмурились округлые брови Александра. На слова Филоты, брошенные с обидной снисходительностью, Александр ничего не сказал, будто не слышал их. А Пармениону ответил: - Я не пошлю свой маленький флот сражаться с персидским флотом, который неизмеримо сильнее, - это бессмысленно. Я не хочу, клянусь Зевсом, чтобы отвага и опытность македонян пропали впустую в этой неверной стихии и чтобы варвары видели, как мои воины погибают у них на глазах. Это ошибка, что поражение не нанесет нам урона. Поражение нанесет нам большой урон. Оно унизит славу наших первых побед. Подумайте, как зашумят, как заволнуются народы в Элладе, услышав о нашей неудаче! Нет, морская битва сейчас не ко времени. А что касается божественного знамения, то Парменион истолковал его неправильно. Орел послан богами - это так. Но он сидел на земле, а не на корме. И это знаменует, что мы победим не на море, а на суше. На рассвете начнем штурм Милета. Готовьтесь! Парменион выслушал Александра, не скрывая неудовольствия. Маленькие, бледно-голубые глаза его, щурясь, глядели в лицо царя, будто стараясь запомнить не только то, что говорит царь, но и проникнуть в его мысли. И когда Александр умолк, приказав готовиться к штурму, Парменион опустил голову, вздохнул и молча вышел из царского шатра. Он шел тяжелым шагом, словно доспехи пригибали его к земле. - Ты болен, отец? - Филота, увидев, как понуро идет Парменион, как согнулась его спина, догнал его. - Ты болен? Парменион не остановился, не оглянулся. - Я не болен, Филота. Наверно, я уже слишком стар. Филота, богато одетый, с надменной осанкой, которую он приобрел в последнее время, шел рядом, в ногу с отцом. Это шли два воина, привыкшие к походному строю. - Ты не стар, отец. Надень шлем, что ты несешь его в руках? У тебя огромное войско, оно тебе повинуется, оно любит тебя, оно идет за тобой без оглядки. О какой же старости ты говоришь? Парменион снова вздохнул: - Что-то случилось со мною, Филота. Я перестаю понимать царя. А царь перестает понимать меня. Уже не в первый раз он отвергает мои советы... - Он мальчишка! - с гневом и обидой сказал Филота. - Ему бы слушаться опытных и славных своих полководцев, а он... - Но почему этот мальчишка умеет видеть и предвидеть, чему я за свою долгую жизнь так и не научился? - Ты столько побеждал, отец, при царе Филиппе! Ты столько взял городов! - Да. Было. Но вот что я тебе скажу: никогда не говори плохо о царе, потому что он - наш царь. Да и обижаться нам на него не за что. Я - полководец. Тебе доверена конница царских этеров. Никанору - флот. Младший наш, Гектор, - в царской свите. У него нет больших чинов, но он еще молод. Видишь, как высоко ценит Александр нашу семью. - Значит, он знает нам цену, отец. - Значит, хорошо, что он эту цену знает. - А ты не заметил, - сказал Филота, оглянувшись, не слышит ли его кто-нибудь, - что я никогда не сижу с ним рядом на его пирах? Что я никогда не числюсь среди его ближайших друзей? Он меня не любит, отец. - Ты не девушка, чтобы тебя любить. - Да мне это и не нужно! - Филота поднял подбородок. - Его окружают пустые люди. Льстецы. Я их презираю. - Храни это про себя, - сурово ответил Парменион. - Не забывай, что мы стоим высоко. А у тех, кто стоит высоко, всегда есть враги и завистники. Не вызывай их злобы - это грозит бедой... И кроме того, пойми, Филота, - продолжал Парменион, - Александр осуществляет замыслы царя Филиппа и делает это победоносно. Место ли здесь нашим мелким обидам, если торжествует Македония? Будь справедлив. На рассвете македонские тараны ударили медными лбами в крепкие стены Милета. Из-за стен взлетели стрелы и копья, обрушиваясь на головы македонян. Вскрикивают раненые, падают убитые. Железный дождь поливает македонян, но македоняне стоят крепко, и тараны македонские бьют, бьют, бьют... И вот уже трещат стены, сыплется щебень, валятся обломки... Никанор, сын Пармениона, зорко следил со своего корабля за действиями войска. Как только началось движение на берегу и загромыхали колеса таранов и осадных башен, направляясь к стенам города, флотоводец Никанор повел на веслах вдоль берега свои триеры. Рассвет был еще сизым, и бухта лежала в неподвижном серебряном сне. Триеры, расплескав веслами это сонное серебро, встали, сгрудившись в самом узком месте залива у входа в гавань, обратив к морю острые железные носы. Когда небо порозовело, от туманного мыса Микале тронулись персидские корабли. Они подошли к милетской гавани и остановились. На глазах персидских моряков македонские тараны разбивали стены Милета. Стены с грохотом разрушались и валились, а персы смотрели на гибнущий город и ничем не могли помочь - вход в гавань был закрыт. Так они стояли, не зная, что делать. А потом повернули свои корабли и ушли в море. Ушли совсем. Македоняне с криками ворвались в город. Персидский гарнизон, отряды персидских наемников, заполнившие Милет, пытались сопротивляться. Но битва была короткой, воины персидского гарнизона бежали. Персы и наемники-эллины прятались в узких улицах, стучались в закрытые дома милетцев. Пытались уйти на лодках в море, но гавань была заперта, и македонские триеры тут же топили их в глубокой темной воде. Александр, стиснув зубы, носился по городу. - Где Мемнон? - хрипло кричал он. - Клянусь Зевсом, где прячется этот презренный? Он искал Мемнона, дрожа от нетерпения и ярости. Уж теперь-то Александр не выпустит его живым, изменника, недостойного называться эллином, самого злейшего своего врага! Вдруг он услышал крик: - Царь, смотри! Вот они - на море! - Это кричали македонские воины, поднявшиеся на стены Милета. - Они уплывают на щитах! Плывут на остров! Эллины - наемники Мемнона - плыли на перевернутых щитах к пустынному островку, одному из тех, что недалеко от берега высунули из моря свои скалистые вершины... Они плыли сотнями - и мешая, и помогая друг другу. Хватаясь за мокрые голые камни, они вылезали на островок, заполняя его неприютные, заросшие мохом, склоны... Александр поднялся на триеру. - Осадить остров! - приказал он. - Царь, берега острова высоки и отвесны... - Поставить на триеры лестницы! Корабли подошли к острову. На передней триере стоял Александр. Наемники увидели и узнали царя - его драгоценные доспехи жарко горели под солнцем. Триеры подошли к острову и остановились. На них медленно начали подниматься осадные лестницы. На островке теснилось около трехсот человек. Наемники стояли с оружием в руках, готовые к сражению, которое должно окончиться только их смертью. Они знали, что пощады им не будет. - Выдайте Мемнона! - потребовал Александр. - Здесь нет Мемнона, - ответили с острова, - он бежал. - Бежал. Опять бежал! А вы - что же вы будете делать теперь? - Сражаться и умирать. Александр задумался, глядя на отважных людей, у которых не было никакого выхода, кроме смерти. Это стояли эллины, в таких же одеждах, как его воины, с таким же оружием в руках... И говорили они на том же языке, как и те воины, которые пришли с ним из Эллады, и на котором говорит он сам... - Кого же вы защищаете? Кому вы служите? Вам уже никто не заплатит за вашу верность! - За нашу смерть нам платить не надо. А защищаем мы свою жизнь. Мы знаем, что нам суждено умереть здесь. Но умрем, как нам подобает, - с оружием в руках. Лицо Александра смягчилось, сведенные к переносью брови разошлись. Вот воины, которых он хотел бы иметь в своем войске! И он решил это дело совсем не так, как все ожидали. - Я предлагаю вам мир, - сказал Александр, - но с одним условием: что вы пойдете на службу ко мне. Разве справедливее служить персам, чем воевать вместе с эллинами за счастье Эллады? Над островом взлетел крик внезапного облегчения - смерти не будет! Получив жизнь, они немедленно перешли к Александру. А Александр, подарив им жизнь, получил отряд воинов несокрушимой отваги. Наемники не обманули Александра - Мемнона среди них не было. В то время как начали рушиться стены Милета, а персидские корабли безнадежно удалились, Мемнон понял, что его ждет гибель, и снова бежал. Александр запретил разрушать Милет. Он не хотел разорять свои города, а Милет он уже считал своим городом. Но милетских правителей и персидских вельмож, сражавшихся против него за Милет, Александр немедленно предал казни. Старейшины города, богатые купцы, владельцы торговых кораблей встретили македонского царя с почестями. Переговорив между собой, они решили, что большой разницы не будет: платили персу, теперь будут платить Македонянину. Лишь бы рука его была сильна и меч остер, чтобы защищать от нашествия кочевых племен и морских разбойников их город, их торговлю, их богатства... Битва с Милетом окончена. Мертвые погребены. Победа отпразднована. Но в торжестве этой победы было немало горечи. Александр привык скрывать свои чувства, и только Гефестиону он мог высказать то, что было на душе. - Я никогда не понимал этого крикуна Демосфена, который всю жизнь предавал проклятию моего отца. О какой свободе Эллады он кричал? За какую свободу Эллады бьется теперь со мной Мемнон? Он ненавидит меня за то, что я македонянин... - Не за это, Александр, - поправил его Гефестион, - а за то, что Македония подчинила Элладу. Они видят в этом порабощение и не могут смириться с этим. Ведь они понимают, что свою верховную власть, власть македонского царя над Элладой и над эллинскими колониями, которые мы отнимаем у персов, ты эллинам не уступишь. - Не уступлю! Никогда не уступлю! - Вот потому-то они и закрывают ворота. И, видя, как нахмурился Александр, Гефестион улыбнулся. - Но что из того, Александр? Это ведь им не поможет. Македонское войско двинулось дальше - на Галикарнас. ЦАРИЦА АДА Кария [Кария - юго-восточная область Малой Азии.]. Ультрамариновая полоса моря, рыжие, опаленные зноем горы, ущелья, заросшие лесом. Жара. Багряная пыль стояла над войском, продвигавшимся по Карийскому побережью. Пыль застилала глаза, стекала со лба вместе с потом, скрипела на зубах. Мучила жажда. Лошади замедляли шаг, и поступь пехоты становилась все тяжелее. Неожиданно впереди, словно мираж, возникла крепость. Она стояла на скале, и нельзя было ' различить, где кончается желтая твердыня скалы и где начинаются желтые каменные стены крепости. Александр остановил войско. Ждал разведчиков, посланных вперед. Разведчики вернулись очень скоро и с хорошими вестями. - Это крепость Алинды ["Алинды" значит "Горная".], город царицы Ады. Она с нетерпением ждет тебя, царь. Она хочет сдать город. Белая каменистая дорога, поднимаясь по склону горы, привела македонян в Алинды. Ворота крепости широко распахнулись перед ними. Царица Ада, окруженная своими придворными, вышла навстречу Александру. - Входи, Александр, царь македонский, входи в мой город, в мой дом! Я принимаю тебя как сына! Войско расположилось возле крепости. Наконец-то воины могут снять доспехи без опасения быть внезапно убитыми. Могут спокойно разжечь костры, пообедать, потом и поужинать и выспаться так, как спали когда-то под родными кровлями Македонии. Царица Ада устроила богатый пир для царя, для его свиты и военачальников. И пока царские этеры и полководцы наслаждались обильным угощением и хорошим вином, царица Ада и Александр вели долгую и обстоятельную беседу. - Наберись терпения, сын мой, - позволь мне, царь, называть тебя так, ведь у меня нет сыновей, - сказала царица Ада, любуясь молодым царем, - и выслушай мои жалобы. Ты, конечно, знаешь, что Кария принадлежит мне по праву. И Галикарнас тоже принадлежит мне - этот город всегда был резиденцией карийских царей. Но теперь Галикарнас и вся Кария, кроме моей бедной крепости, отданы наглому персу Офонтопату. Это - эллинский город, это мы, эллины, основали его здесь, в Азии. Почему же Галикарнас, тоже наш город, и Кария в руках перса? Разве это справедливо? - Это несправедливо, - согласился Александр. Царица Ада охотно и подробно принялась рассказывать о своей жизни. Как всякий немолодой человек, она хранила в памяти большой запас разных событий и любила вспоминать их. Правда, сейчас ей важнее было рассказать о своих обидах. - Ты слышал о Мавсоле, царь? - Слышал. Вернее, слышал о необыкновенной гробнице, которую ему построила его жена Артемизия. Эта гробница, или мавсолей, как ее называют, считается одним из чудес света! - Да, сын мой, это так. Мавсол был могущественным человеком. А когда он умер, царствовала его жена Артемизия. У нас в Карий такой обычай - жена наследует мужу. А когда умерла Артемизия, царем стал брат Мавсола - Идрией, мой муж. Он был воинственным человеком. Он завладел Хиосом, Косом, Родосом... Но и он умер. - Почему же ты, царица Ада, жена Идриея, не наследовала Карийское царство? - Вот об этом-то и речь, сын мой! Мой младший брат Пиксодар, у которого не оказалось ни чести, ни совести, отнял у меня царство! Только вот эту крепость и оставил мне. Смуглые жирные щеки царицы Ады задрожали, на глаза набежали слезы. Но она закусила губу и не дала им пролиться. - Пиксодар! Александр со звоном поставил на стол чашу с вином, которую тихонько, словно согревая ее, поворачивал в ладонях. Пиксодар! Тот самый Пиксодар, на дочери которого Александр когда-то собирался жениться! - Пиксодар уже чеканил свои монеты, - между тем продолжала царица Ада, - хотел даже породниться с домом македонских царей. Ты был тогда мальчиком и, наверно, не помнишь об этом. Александр, опустив глаза, поднес чашу к губам. - Нет, не помню. - А персидский царь пожелал, чтобы он выдал свою дочь за перса Офонтопата, вот за этого самого Офонтопата, который захватил теперь всю Карию, - ведь Пиксодар-то умер! И Галикарнас, наш эллинский город, теперь в руках перса. Разве это справедливо? - Она была красива? - Кто? - Ну вот, та самая, дочь Пиксодара? - Говорят, похожа на меня. Но, сказать правду, я в ее годы была красивее. Да не в красоте тут дело. "Похожа на нее, - подумал Александр. - О, как прав был отец, когда так нещадно ругал меня за эту карийскую принцессу!" Александр поспешил перевести разговор: - Ты права, царица Ада. Все это несправед