й поход и со славой, с захваченными богатствами вернуться в Македонию. Вот чего хочет Парменион! А подчиняется Парменион царю только в силу дисциплины, а не потому, что согласен с ним. - Царь, нам будет трудно победить персов, вся равнина горит их кострами, - сказал Парменион. - Думаю, что надо напасть на них врасплох, ночью. Как только они уснут, тут мы и нападем. Они сразу смешаются в темноте, не разберутся, где свои, где чужие. И победа наша. Царь надменно поднял подбородок. - Александр побед не крадет! Парменион молча развел руками и, больше ничего не сказав, вышел. Царь опять не согласился с ним. Александр сумрачно посмотрел ему вслед. Напасть ночью, чтобы Дарий потом сказал: "Я потому и проиграл битву, что напали на спящих!" Не скажет же он, что его победили потому, что он плохой стратег и что войско его плохое. А ведь это так! Парменион не понимает, что ночь опасна и победителю. Персы знают эту равнину. Македоняне ее не знают. Ночь полна непредвиденных случайностей, которые могут все погубить. А персы как раз будут ждать нападения ночью, Александр был в этом уверен: они ведь не смогут представить себе, что македонское войско крепко уснет в такой близости от врага. Вот Александр и сделает именно то, чего они не смогут себе представить. Нет, совет Пармениона и на этот раз царю не годится! Воины Александра спали. Царь вышел из палатки. Белая круглая луна висела над равниной. Лунный свет был таким густым, что казалось, на холмы выпал снег, а река налилась расплавленным серебром. Парменион сказал правду: вся равнина мерцала огнями костров и факелов. Лагерь персов глухо гудел, факелы бродили от костра к костру. Как и предвидел Александр, персы не спали, ждали нападения. Мысли у них идут по одному руслу с Парменионом. Это хорошо, что персы не спят, что они боятся, что страх уже сейчас томит их, изматывает нервы, - утром они, измученные бессонной ночью, будут плохими воинами. Но что это с глазами Александра? Ему кажется, что свет луны стал слабее. Облако, что ли? Нет, небо мерцает звездами, и ни одного облака нет. И все-таки луна темнеет на глазах, какая-то тень наползает на нее... В лагере послышалась тревога. Воины выходили из палаток и тоже смотрели на исчезающую луну. Испуганная свита окружила царя. Луна гаснет! Темный ужас понемногу охватывает лагерь. Луна гаснет! Это гнев богов, они готовят гибель! Черная тень все больше и больше закрывала луну. И вот уже нет ее, исчезла. Равнина утонула во тьме. И тут Александр услышал, что по лагерю идет шум. Шум нарастал, близился. Александр уже различал голоса. Кричали воины, охваченные ужасом, и в криках их было и возмущение и отчаяние. - Нас ведут на край света против воли богов! - Реки здесь не подпускают к себе, светила гаснут в небе, кругом голая пустыня! Зачем привели нас в эту страшную землю?! - Кровь стольких тысяч людей проливается по воле одного человека! - Этот человек забыл родину, от отца своего, Филиппа, он отрекся! Александру понадобилась вся сила характера, чтобы сдержать себя. Ему и самому стало жутко, когда погасла луна. Но он знал - это затмение. Ведь Аристотель рассказывал об этом; Аристотель сам видел однажды, как затмилась луна. Но может быть, это знамение? - Где Аристандр? Позовите Аристандра! - Светило эллинов - Солнце, - тотчас нашелся Аристандр, - светило персов - Луна. Теперь боги скрыли светило персов. И это предвещает их скорую гибель! Александр принес жертвы Луне, Солнцу и Земле. Луна снова показала свой светлый край. Воины успокоились. Александр вернулся в палатку, лег и мгновенно уснул. Македонский лагерь, охраняемый надежной стражей, спал, отдаваясь полному отдыху. А персидское войско, всю ночь ожидая нападения, томилось в полном вооружении, готовое к бою. И утром, когда македоняне, бодрые, освеженные сном, взялись за оружие, воинам Дария хотелось только одного, - упасть на землю и уснуть. Лишь грозящая опасность, лишь близость врага держала их в боевом строю- Царь Дарий, как обычно, со своим конным отрядом царских родственников и знатных персов, занял место в середине фронта. Впереди стояли боевые слоны. Около пятидесяти колесниц хищно сверкали острыми серпами, укрепленными на спицах колес. Остальные пятьдесят стояли на правом крыле. Персидский фронт - пехота и конница - раскинулся и вправо и влево на всю ширину равнины. Обычно, готовясь к бою, Александр вставал на заре. Чуть забрезжит восток, царские трубы уже поднимают войско. А нынче, когда решалась судьба македонян, царские трубы молчали. Заря разгоралась, лучистое сияние стлалось по равнине, засветились копья и щиты вражеского войска, а македонский царь все еще не выходил из шатра. Встревоженные военачальники, зная свое дело, сами отдали приказ по войску: прежде всего подкрепиться едой, - так делал и Александр. Но время перед боем коротко, скоро уже надо готовиться к сражению. А царя нет. Парменион, опасаясь, не случилось ли чего с царем, вошел к нему в шатер. Александр спал. Спал, как у себя дома в Пелле, раскинув кудри по широкой подушке. Парменион остановился в изумлении. Вот уж чего никогда не случалось с Александром! Не заболел ли, на несчастье? Нет, дышит глубоко, ровно, даже чуть-чуть улыбается во сне. - Царь! - окликнул его Парменион. Александр не шелохнулся. - Царь! - позвал Парменион погромче. И еще раз: - Царь! Александр открыл глаза. - Что с тобой случилось, царь? - спросил Парменион, волнуясь. - Почему ты спишь, будто уже победил Дария, а ведь сражение-то еще впереди! Александр улыбнулся. - А ты не считаешь, что мы уже одержали победу? Нам больше не нужно скитаться по огромной разоренной стране и преследовать Дария! "Спит! - подумал Парменион, завесив седыми бровями погасшие голубые глаза. - Перед такой битвой - спит! Нет, все-таки непостижимый он человек!" И, покачав головой, вышел. Он понимал персов, которые всю ночь стояли вооруженными, но что можно спать, да еще так спать, перед битвой - этого он понять не мог. Молодой царь все делает иначе, чем делали они при царе Филиппе! Утро жарко полыхало, когда над македонским лагерем наконец зазвучали царские трубы. Воины, уже в доспехах и с оружием в руках, мгновенно построились. Александр вышел из шатра. На нем был двойной полотняный панцирь, взятый из добычи при Иссе. На поясе висел легкий меч. На плечи был накинут алый плащ старинной работы, дар родосцев, - Александр надевал его, только идя в сражение. Как всегда перед боем, царь произнес речь. И когда увидел, что войско готово к бою, что оно с нетерпением ждет его команды, Александр сел на коня, взмахнул рукой, и войско, ждавшее этого мгновения, ринулось в атаку. Поскакала конница. Фаланга, сотрясая землю, бегом двинулась на персов. Македоняне навалились на них всей массой, внезапно. Это была буря, стихия, неудержимый шквал. Первые ряды персидского фронта сразу сломались, цепь его разорвалась. Александр мгновенно построил свой конный отряд этеров клином и сам во главе этого клина с яростным криком врезался в гущу персидского войска. Александр рвался к Дарию. Дарий двинул было на македонян слонов. Слоны, задрав хоботы, с ревом побежали вперед, растаптывая и сбивая всех, кто попадался им под ноги. Сверху, с башенок, прикрепленных у них на спинах, персидские воины сыпали стрелы и дротики. Но легковооруженная македонская пехота скоро остановила эту атаку. Раненые слоны с ревом бежали, не слушаясь своих хозяев. Тогда на македонян покатилось множество серпоносных колесниц, высокие колеса угрожающе засверкали длинными острыми ножами. Готовые к этому, македоняне били копьями лошадей, которые, не помня себя от боли, мчались, не повинуясь колесничим. Колесничие, пораженные в лицо македонскими стрелами, выпускали вожжи из рук и валились с колесниц. Где не удавалось задержать взбесившихся коней, македонские ряды расступались, и колесницы мчались дальше, в тыл. Там македонские конюхи хватали коней под уздцы и уводили к себе вместе с колесницами. Но когда эти колесницы успевали врезаться в гущу войска, оставалось много раненых и искалеченных людей. В неистовой битве победа клонилась то в одну сторону, то в другую. Были мгновения, когда македоняне падали духом, видя перед собой огромную массу персидских войск, и готовы были дрогнуть и сломать ряды. Но Александр, сменивший в битве несколько коней, поспевал всюду: он ободрял своих воинов и криком, и укором, и своим примером, своей неустрашимостью. Пошла рукопашная сеча, бились мечами и копьями. Бактрийским отрядам удалось прорвать македонский фронт. Но, очутившись у македонян в тылу, они сразу бросились грабить их богатый обоз, забыв о сражении. Тем временем Александр, увидев, что там, где стояли бактрийцы, персидское войско поредело, прорвал эти ослабевшие ряды. Он чуть не попал в окружение, но верные агрианские всадники ударили на персов, окруживших царя. Тут оба строя смешались - и персидский, и македонский. Теперь два царя стояли в битве друг против друга: Дарий на колеснице, Александр на коне, оба окруженные своими отборными отрядами. Персы отчаянно защищали своего царя, но Александр пробивался к нему упорно, упрямо, безудержно. Он уже видел лицо Дария, видел, как оно исказилось от ужаса... Опять повторяется Исс, опять валятся вокруг него персидские воины, и кони в его царской колеснице начинают вздыматься на дыбы... Александр все ближе к Дарию. А за спиной Александра напирает его страшная фаланга... Конец! Конец! Нервы Дария не выдержали - он выхватил акинак, чтобы покончить с собой. Но надежда спастись остановила его руку. Он отбросил кинжал и опять, как при Иссе, первым повернул колесницу и погнал коней. Побежал царь - побежало и войско; никто из военачальников не подхватил командования. Войско распалось на отряды, на племена, которые были бессильны перед накрепко сплоченной армией Александра. Александр гнал персов, страшась упустить Дария. Ну нет, на этот раз он не уйдет! Его разгоряченный конь летел, закинув голову. А позади еще продолжалась битва. - Царь! Парменион просит помощи! Александр в ярости обернулся на всем скаку: - Что там? - Левое крыло отступает. Парменион просит помощи, его теснят с обеих сторон! Александр бросил проклятие. - Видно, этот старик потерял голову и уже совсем не способен соображать! И снова бросился за Дарием. Он видел: Дарию на своей грузной колеснице на этот раз не убежать от него! Но тут снова прискакали всадники от Пармениона. - Царь, Парменион просит помощи! Его окружают! Помощи! Александр стиснул зубы, сердце чуть не разорвалось от гнева. Но он сдержал свои чувства и повернул коня. Ругаясь в душе, Александр со своими конными этерами поскакал на помощь Пармениону. Он налетел на парфиев, на индов, на самые сильные отряды персов... В конном бою они сражались лицом к лицу - звон оружия, ржание коней, стоны раненых, крики. Персы сражались уже не за победу, а за свою жизнь. Раненые, убитые валились с лошадей под их копыта. Падали лошади, подминая всадников... Трудная была битва. Залился кровью раненый Гефестион. Ранили военачальника Кена. Почти шестьдесят этеров остались лежать на земле... Александр, подоспевший со своими отрядом, вызволил Пармениона. Персы, прорвавшись сквозь македонские ряды, побежали. Персы бежали по всей равнине. Фессалииская конница преследовала их. Парменион захватил лагерь Дария. Захватил его обоз, и слонов, и верблюдов... А царь снова бросился догонять Дария, который умчался в сторону Арбел. В Арбелы прискакали на следующий день. Но Дария уже не застали. Захватили здесь только его царскую колесницу, которую, вместе с оружием, Дарий бросил здесь так же, как и при Иссе. А сам он снова вырвался из рук македонского царя. Парменион отвлек Александра, и время было упущено. Дарий снова бежал. Так в 331 году до нашей эры закончилась битва при Гавгамелах. Македоняне назвали эту битву битвой под Арбелами, хотя город Арбелы стоял дальше, чем деревушка Гавгамелы. "Хлев верблюда" - это название казалось слишком неблагозвучным. После победы под Гавгамелами, когда персидское войско было окончательно разбито, Александр стал властителем всей Азии. СОКРОВИЩА ПЕРСИДСКИХ ЦАРЕЙ Александр подходил к Вавилону. Не зная, как встретит его этот древний, хорошо укрепленный город, царь вел свои войска в боевом порядке. Но, к облегчению своему, македоняне еще издали увидели, что ворота города открыты, а им навстречу идет нарядная, в ярких одеждах толпа. - Сдаются! Жители Вавилона, правители и жрецы вышли встретить Александра с дарами и приветствиями. Они уже слышали, что в Египте царь приносил жертвы их богам. Македонский царь ходил по чужому городу, которого он никогда не видел, но о котором слышал много. Все по-другому, все кругом полно неожиданностей, все не похоже на Элладу. Снова, так же как в Египте, он ходил по улицам Вавилона, удивляясь красоте города, его высоким, трехэтажным домам, его храмам и ступенчатым башням - зиккуратам... Узкие улицы, мощенные камнем, неожиданно расступались, и его принимала в свою нарядную тень роща финиковых пальм. Он прошел дорогой процессий, где по обе стороны на невысоких стенах сияли синие глазурованные плитки, и среди их синевы шли чередой желтые и белые львы. У ворот богини Иштар, двойных, с удивительной таинственной мозаикой - изображением каких-то неведомых зверей, - Александр остановился и, не стесняясь, долго рассматривал их со всех сторон... Жрецы, сопровождавшие его, незаметно переглядывались, договариваясь о чем-то без слов и без жестов. Как бы случайно жрецы привели царя к древнему храму бога Бела, лежавшему в развалинах. - Это Ксеркс разрушил наш храм, - печально, поникнув головой, пожаловались они, - много лет мы не можем достойно служить великому богу Белу. - Я прикажу восстановить этот храм, - сказал Александр, - и все другие храмы, разрушенные персами, велю снова построить! Жрецы жадно ухватились за его обещания. И царь тотчас отдал приказание начинать работы. Александр охотно и подолгу беседовал с халдеями - вавилонскими прорицателями, мудрыми людьми. Они посвящали его в тайны их обрядов, научили, как надо приносить жертву их всемогущему Белу. И Александр приносил жертвы, - здесь, как и в Египте, жрецы были могущественной силой, с которой ему, Александру, надо было ладить. Александру открыли дворец персидского царя, который любил проводить зиму в этом огромном, шумном и веселом городе. Все еще не уставший удивляться, Александр ходил из покоя в покой, любуясь богатыми высокими залами, искусными украшениями, золотыми и алебастровыми светильниками, мягкими разноцветными коврами, странными вавилонскими статуями, хранящими какую-то тайну... Каменные быки с человеческими головами, в тиарах, словно в изумлении глядели на эллина, шагавшего мимо них в коротком хитоне и плаще, с оголенной правой рукой, на которой играли крутые мускулы. Царю даже казалось иногда, что они поворачивают голову и смотрят ему вслед... - Вот как жили эти цари! - повторял Александр, у которого кружилась голова от этой роскоши. - Да, это не Пелла... Александр остался во дворце. Ему не хотелось покидать этих богатых покоев: побежденный Восток своей роскошью начал покорять своего победителя. Утром, после ночного пира, Гефестион пришел к Александру. И сразу остановился на пороге - ему навстречу встал персидский царь. - Александр! Ты ли это? Александр величественно повернулся. Длинное персидское платье, расшитое золотом - стола, спадало с его плеч. На груди сверкало драгоценное ожерелье. На голове возвышалась тиара. - Александр, ты надел персидское платье! Ты очень красив. Но что скажут македоняне?! - Важнее, что я скажу македонянам. А я им скажу, что мои глаза, клянусь Зевсом, видят дальше, чем их глаза. Я хочу царствовать над всей Азией - так пусть же народы Азии видят во мне своего царя. Как мне сесть на трон Дария в македонской хламиде? Ведь они привыкли видеть своих царей почти богами. - Ты тоже сын бога. - Значит, я должен являться в таком же блеске! - Я понимаю тебя, Александр. Но поймут ли наши македоняне? - Им придется понять, клянусь Зевсом! Александру стало жарко, он сбросил шерстяную столу и, оставшись в привычной эллинской одежде, облегченно вздохнул. - Прежде всего, Гефестион, - сказал он, - нам надо поймать Дария. - Значит, опять в поход? А здесь, в Вавилоне, такая хорошая жизнь! - Ты прав. Когда мы поймаем Дария, возьмем Сузы, Пасаргады и Персеполь, когда мы пройдем через Бактрию и Согдиану, вступим в Индию, увидим реку Океан, тогда снова вернемся сюда. Вавилон будет моей столицей, здесь я буду жить. Гефестион молча, словно у него перехватило дыхание, смотрел на Александра. - Что ты говоришь, Александр, - еле вымолвил он, - "возьмем Персеполь... пройдем через Бактрию, вступим в Индию"... Но ведь ты уже обещал войску, что это будет последняя битва и что ты возвратишься в Македонию! - Гефестион, как я могу уйти отсюда теперь, когда вся Азия в моих руках? Как я могу уйти отсюда, когда дорога на Восток открыта передо мной? Возвратиться в Македонию... Но ведь так может думать Антипатр, так может думать Парменион - старые и слишком благоразумные люди. Так могут думать те, что стоят за их спиной, - недалекие, усталые, не привыкшие к таким огромным победам, к таким обширным завоеваниям! Те, что смертельно завидуют моей славе. Клянусь богами, эти люди уже давно висят на моих руках как оковы, они мешают мне! Я пока не хочу никому говорить о том, что задумал, но тебе скажу, Гефестион. Может, и ты откажешься от меня, но я все-таки тебе скажу. Только ты не разглашай того, что я скажу тебе... И Александр приложил к устам Гефестиона свой перстень с царской печатью, как бы запечатывая его уста, которые должны хранить тайну. - Я решил дойти до края Ойкумены, Гефестион, - продолжал Александр, - до берега великого моря. Это теперь уже не так далеко и не так трудно. Надо только пройти через персидские земли и через земли индов. И тогда весь мир будет в моих руках - вся Ойкумена от края и до края! Это будет единое государство, мое государство. Я объединю Элладу и Азию. Я смешаю все народы между собой, и никто не скажет тогда: "Я эллин, а ты варвар". Александр думал, что он сможет создать всемирное государство и устроить его так, как замыслил. Верили в эту утопию его друзья, его этеры? Может быть, и не верили. Но они шли за ним: одни - в силу преданности царю, другие - в силу дисциплины. Большинство же шло за славой, за властью, за богатствами, которые добывались мечом. ПЛАМЯ НАД ПЕРСЕПОЛЕМ В Сузы из Вавилона македонское войско пришло на двадцатый день. В пути Александра встретил гонец с письмом от Филоксена, начальника его отряда, стоявшего в Сузах. Филоксен писал, что жители Суз сдают ему город и что сокровищница персидских царей сохранена для Александра. Александр едва сумел скрыть свою радость под личиной гордого равнодушия. Деньги, сокровища сейчас ему были крайне необходимы. Золото в последнее время рекой утекало из рук царя. Кроме войсковых нужд, стало уходить много денег на роскошные жертвоприношения, на богатые пиры, на подарки друзьям. Сузийский сатрап не обманул Александра - сокровищница была сохранена. С гулким звоном открывались тяжелые кованые сундуки и ларцы. Груды серебра и золота волшебно мерцали перед глазами Александра и его военачальников, стоявших рядом. Драгоценные ткани, пролежавшие в сокровищнице почти двести лет, полыхали пурпуром, будто окрашенные только вчера. Нашлось немало и золотой утвари, и царских одежд, и царских украшений. Очень удивился Александр, когда увидел сосуды с водой, стоящие там. - Что это за вода, которая хранится здесь? - Это вода из Нила, - ответил Филоксен, который покорно открывал перед Александром сундуки Дария, - а в этом сосуде - вода из Истра. Александр удивился: - Зачем? - В знак власти персидского царя над землями Нила и над землями Истра. - Хорошо. Пусть вода из Нила и вода из Истра стоит здесь, но уже в знак власти царя македонского. Александр нашел в сокровищнице много дорогих вещей, когда-то увезенных Ксерксом из Эллады, - амфоры, светильники, чаши. Здесь стояла и медная статуя Гармодия и Аристогитона, отлитая эллинскими мастерами, которую персы увезли из Афин. Александр велел без промедления отослать статую обратно в Афины. Три тысячи талантов он тотчас послал Антипатру. Антипатру нужны деньги. Он все еще воюет со спартанским царем Агисом. Пусть берет столько, сколько ему понадобится. И богатейшие подарки, как делал всегда, Александр отправил в Пеллу своей матери, царице Олимпиаде. Закончив дела и празднества, Александр выступил из Суз и направился в Персеполь. Сатрапом Сузианы он оставил перса Абулита, одного из тех персидских вельмож, которые, покинув Дария, перешли на сторону Александра. Военачальники сначала смутились: - Перса? Ты доверяешь персу, царь? - Персы тоже обязаны служить мне. Однако начальником гарнизона в Сузах он оставил Мазара, одного из своих этеров. А стратегом - военачальником - эллина Архелая. И македоняне поняли, что сатрапу-персу остается честь, но не сила. До Персеполя добирались трудно. Через четыре дня подошли к реке Тигр, переправились с большими трудами и усилиями. Здесь был очень широк и стремителен. За рекой открылась плодородная долина с хорошей водой и лугами - земля уксиев. В долине уксии пропустили македонян, но в горах встретили боем. Горы помогали уксиям, отвесные, неприступные с острыми вершинами, за которые цеплялись облака. Пришлось сразиться с уксиями, которые привыкли брать дань с персидских царей, когда те проезжали через их горы. Александр разбил их и сам наложил на них дань. Ничто так не сердило и не раздражало его, как эти горные племена, которые так самонадеянно становились у него на пути, не признавая его могущества и не желая подчиняться. - Стоит ли из-за кучки разбойников устраивать целую войну, карабкаться по скалам и ущельям? Это же не войско! - Это войско! - сказал Александр, услышав такие разговоры. - Это войско, и оно разбросано по всей стране. Разбойники даже с царей требуют дани - и персы всю жизнь платили ее! У меня этого не будет. Если персы терпели разбой, то я не потерплю. Я заставлю их спуститься в равнину, пахать землю или служить в армии. Дороги в моей стране должны быть безопасными, чтобы купцы могли свободно проезжать со своими товарами по всем городам. Разбойники забудут, как нападать на караваны, а тем более на царей! Персеполь явился глазам македонян как прекрасный мираж пустыни. Поднятый на каменном плоскогорье, опираясь восточной стеной скалистый склон горы, он стоял в царственном спокойствии и безмолвии пустынной земли. Над желтизной таких же, как земля, опаленных солнцем стен города густо поднималась темная зелень садов, перекидываясь через зубцы и бойницы. Александр еще в дороге получил письмо от Тиридата, правителя города. Он предупреждал царя: если Александр успеет занять Персеполь, пока не займут его персидские войска, которые идут на защиту, он, Тиридат, не будет сражаться, он просто сдаст город. Александр пришел вовремя. Ворота Персеполя были широко открыты. Царь приказал стать лагерем на равнине вокруг города. Воины, проклиная нестерпимую жару, поспешно принялись раскидывать палатки, разводить костры, чтобы сварить еду; в обозе распрягали лошадей и мулов, снимали вьюки с верблюдов... Равнина сразу ожила, зашумела. Александр немедленно направился к царскому дворцу. Это было величавое здание, вернее, несколько зданий, стоявших на каменной плоскости прямоугольного плато. Дворец стоял неприступно: с восточной стороны - гора, с юга и севера - крутой обрыв. С запада - глубокий ров, утыканный острыми кольями. - Трудна была бы осада, - проворчал Александр, - взять-то взяли бы, но дорого бы обошлось. Отлогая лестница покорно лежала перед ним ступени еле возвышались одна над другой. Александру сказали, что персидские цари по этой лестнице въезжали во дворец верхом на коне, и Александр пожалел, что не знал об этом раньше. Он бы тоже въехал на своем Букефале! Поднимаясь по белым ступеням, Александр разглядывал барельефы на стенах лестницы, где изображался персидский царь в драгоценных украшениях и в тиаре. Его телохранители. Его сатрапы, приносящие дары. Владыка земли и воды! Где он теперь? Что он теперь перед ним, Александром Македонским? Если Дарий так велик, то как же тогда велик Александр, повергший его! Царь вступил во дворец. Испуганная толпа слуг при виде его разбежалась, исчезла где-то в глубине покоев. Александр молча обходил залы дворца, которые сразу наполнились гулом голосов и бряцанием оружия царских этеров. Перед троном царя Дария, который находился в обширном зале, Александр остановился. Трон был золотой. Над троном свешивались пурпурные кисти и бахрома расшитого золотом балдахина. Наверху сияло золотое солнце) у которого было два крыла. - Это ваш бог? - спросил царь у Тиридата. - Да. Это - Ахурамазда. - Где же у него лицо? Тело? - Наш бог - свет, добро. Ахурамазда. У него нет тела. Александр ничего не понял. Ладно, у каждого свои боги. У египтян так и вовсе боги со звериными и с птичьими головами. Александр оглянулся. Зал был высок, полон воздуха, прохлады. Двери - в рамах косяков из черного базальта. Темно-серые мраморные колонны с золотыми быками наверху. Потемневшие перекрытия из ливанского кедра... Все было богато и величаво. "Какой роскошью умели окружить себя эти цари... - думал Александр с тяжелым чувством не то зависти, не то обиды. - На этом троне сидел Дарий, ничтожный человек, неумелый военачальник. И все это было для него!" - Ну что ж! - сказал Александр, обернувшись к друзьям, которые толпой сопровождали его. - На этом троне сидели персидские цари. Теперь сядет царь македонский! И он, твердо ступая по цветистым коврам, поднялся на возвышение и сел на трон Дария. Но тут же и смутился - ноги его не доставали до подножия! Александр вспыхнул, красные пятна выступили на лице - трон оказался ему не по росту. Но кто-то из персидских слуг, увидев это, схватил низенький, украшенный инкрустациями стол Дария и подставил ему под ноги. Александру открыли и арсеналы, и закрома и сокровищницы. Деньги, утварь из драгоценных металлов, царские одежды вывозили из Персеполя целыми обозами. Из Вавилона, из Месопотамии, из Суз привели караваны верблюдов и тысячи мулов, которых по паре запрягали в повозки. Со времен царя Кира персидские цари складывали сюда свои сокровища - дань, которую платили народы всей Азии. Управившись с делами, царь устроил большой пир. Тронный зал, в котором были поставлены пиршественные столы и ложа, накрытые дорогим пурпуром, показался Александру слишком строгим и торжественным. Черный мрамор, серый мрамор... Скромные одежды македонян пропадали здесь, а персы выглядели нарядно, ведь они одеваются так ярко! Да, знатные персы уже вошли в его царский круг. Александр знает, что это унижает македонян. Но так он решил, и так будет. Так будет потому, что он собирается стать царем над всеми народами. И все народы будут равны перед ним! А старые македонские служаки, что ж они? Вернутся в Македонию доживать век. Значит, придется им вытерпеть нынче то, что делает царь. Пир начался с утра. Рассеянные лучи солнца пробирались между тонкими колоннами, освещая зал. Дымок ароматов бродил над столами. Сверху, взгромоздившись на верхушки колонн, глядели излучавшие сияние рогатые золотые быки. Виноградное вино скоро развеяло и усталость, и думы, и заботы. Зашумел веселый говор, смех, зазвенели струны... Царь сегодня много пил. Сам того не замечая, он в последнее время все чаще стал искать успокоения в вине. Он видел, как его македоняне косятся на персов, которых царь приблизил к себе, он подмечал усмешки, когда какой-нибудь льстец называл его сыном Зевса... Многие из его полководцев все еще хмурятся, когда персидские вельможи, войдя, кланяются царю до земли, и царь, по персидскому обычаю, целует их" Чего тут хмуриться? Персы своим царям всегда кланялись до земли, царь у них - почти бог. И они нисколько не удивлены, что Александр тоже сын бога. - Не довольно ли? - тихо сказал Гефестион, когда Александр еще потребовал вина. Но Александр поднял чашу, выпил до дна и приказал снова налить. Гефестион с грустью смотрел на него. Сам он был трезв. Пир становился все шумнее, все веселее. Старики пели македонские песни. Шутки, анекдоты, хохот... Неожиданно в нестройный шум пира влились звуки флейты. Появились флейтистки. Они пошли между столами, стройные, в эллинских одеждах, с венками на голове, наигрывая на флейтах. Гости встретили флейтисток радостным ревом. Царь глядел на них туманными глазами; где-то он уже видел такие пиры - пьяные голоса, песни, флейтистки... Да, он видел все это на пирах своего отца Филиппа. И когда-то он презирал эти пиры... Праздновали весь день с перерывами, с отдыхом. Засыпали на ложах, выходили в сад освежиться. И снова пили, ели, веселились... Ночь наступила сразу, как только зашло солнце. Зажгли светильники. За колоннами дворца, в темноте сада, закачались красные языки факелов. Одна из флейтисток, афинянка Таис, которая пришла сюда вместе с армией Александра, закричала, обращаясь к царю и его этерам: - Царь македонский Александр совершил много прекрасных дел. Но самым прекрасным делом его будет, если он сожжет этот дворец Ксеркса, которым так тщеславятся персы. Ведь и Ксеркс когда-то сжег наши Афины. Как бы я хотела поджечь этот дворец Ксеркса! Персам не было бы большего унижения, если бы дворец их царей сгорел от руки женщины! Отовсюду раздались пьяные крики: - Подожжем дворец! Подожжем! - Пусть царь начнет это дело. Это подобает только царю! Александр вскочил. Не ради того, чтобы мстить персам за сожженные Афины, он предаст огню царский дворец. Но персидским властителям надо дать почувствовать, что они уже не властвуют на персидской земле. Они все еще думают, что царство принадлежит Дарию, а не Александру. Так вот Александр сделает то, от чего персы придут в ужас и поймут, кто их настоящий властитель. Да, он это сделает! Александр схватил факел и поджег тяжелый златотканый занавес. Этеры, с грохотом опрокидывая столы и ложа, размахивая факелами и светильниками, начали поджигать стоколонный зал. Таис торжествующе кричала, поджигая все, что могло гореть. Это было странное, дикое зрелище: обезумевшие люди разрушали прекрасное здание, огни факелов метались над их головами, пронзительно свистели флейты, бессмысленные крики вторили им... Гефестион молча встал и ушел из дворца. Пламя охватило занавеси, ковры, украшенные золотом и серебром. Пламя взлетело вверх, занялись кедровые перекрытия. В лагере увидели пожар. Воины поспешно тащили воду, чтобы заливать пламя. Но прибежали и остановились в изумлении - и царь и его гости сами поджигали дворец! Македоняне обрадовались и тоже принялись бросать в огонь все, что попадало под руку. Они решили, что если царь разрушает Персеполь, значит, он задумал уйти навсегда из этой страны обратно, домой! Каменная сказка Персеполя, для украшения которой везли кедры с Ливанских гор, а золото из Лидии и Бактрии, для которой Иония дала серебро и бронзу, а из Индии доставили слоновую кость, вдохновенная работа лучших мастеров Азии исчезала в огне. Пьяная толпа орала и ревела от восторга. Тронный зал персидских царей разрушался. Проваливалась кровля. Падали тонкие резные колонны... - Что ты делаешь, царь! - беспомощно повторял Парменион. - Что ты делаешь? Остановись! Пощади это прекрасное здание: ведь это памятник прежней персидской славы! - Вот потому этот дворец и горит, - ответил Александр, - что это горит их слава! Но когда огонь перекинулся в соседние покои, Александр приказал потушить пожар. Подойдя к задымленному трону, Александр увидел, что каменная стела с изображением Ксеркса лежит на полу, и остановился в раздумье. - Оставить тебя лежать под ногами за твой жестокий поход в Элладу? - сказал он, глядя в каменное лицо Ксеркса. - Или поднять тебя за твою доблесть? Но постоял и молча отошел, оставив Ксеркса лежать. Парменион не удержался, чтобы еще раз не упрекнуть Александра. - Пусть знают персы, что их могущество умерло навеки! - упрямо ответил Александр- И, чтобы еще раз доказать это, он отдал войску город персидских царей на разграбление. - Это самый враждебный город из всех азиатских городов. Возьмите его! Армия с ревом и ликованием обрушилась на цветущий Персеполь. Войско сразу заполнило криками и звоном оружия тихие улицы. Начался грабеж. Македоняне врывались в дома, убивали мужчин и через окровавленные пороги тащили плачущих женщин и детей для продажи в рабство. Сокровища, которых было полно в богатых персепольских домах, разжигали свирепую жадность. Хватали все, что попадало под руку, - серебряную и золотую утварь, роскошные одежды, окрашенные пурпуром и расшитые золотом. Ругались и дрались между собой, раздирали драгоценные ткани, чтобы не досталось одному. В безумье гнева отрубали руки тому, кто хватался за вещь, из-за которой спорили... Вопли, крики, плач стояли над погибающим городом. Персеполь был разграблен и опустошен, безмолвные, мертвые дома стояли с разбитыми и распахнутыми дверями... И все это случилось лишь из-за того, что царь Дарий не хотел принести покорности царю Александру. ГОРОД КИРА Дарий, чью державу захватывали македоняне, скрывался в Мидии. Доходили слухи, что он опять собирает войско. "Я вижу, он не покорится, - думал Александр, - пока я не возьму его в плен". Город царя Кира Пасаргады встретил Александра подобающими царю почестями. Войско с шумным шарканьем грубой походной обуви с гулким топотом конницы, с грохотом повозок растекалось по древним улицам, полным зноя. Жители прятались в домах. Персидская стража отступила, пропуская Александра и его конных этеров в акрополь. Царский дворец, построенный самим Киром, встал перед ними величавый и светлый, будто сложенный из пластов густых солнечных лучей. Александр остановился, ноги его стали тяжелыми, едва коснулись ступеней широкой лестницы, - наверху, у входа, стоял Кир в длинных одеждах и глядел на него черными сумрачными глазами. Александр на мгновение зажмурился. Но когда снова поднял ресницы, то увидел, что ему навстречу с низкими поклонами спускается перс, обыкновенный живой человек. - Я хранитель дворца, царь, - сказал он, отдавая Александру земной поклон, как отдавал такой же поклон персидскому царю, - я жду твоих приказаний. Александр пришел в себя. У этих восточных людей удивительные глаза, черные, как самая черная ночь, полные тайны. Будто эти люди знают то, чего ты не знаешь, а если захочешь узнать - не скажут... - Прежде всего открой мне сокровищницу! - приказал Александр, стараясь грубостью стряхнуть наваждение. В полумраке дворца, кое-где пронизанного желтыми лучами солнца, было прохладно и тихо, как бывает в доме, давно покинутом хозяином. "Да, - думал Александр, - настоящий хозяин очень давно покинул его... Очень давно". Сокровищница была так же полна, как в Персеполе. С тех пор как царь Кир построил этот дворец и положил сюда свои богатства, все персидские цари пополняли их добычей войн. В тот час, когда Александру открывали сундуки, посланцы из Македонии привезли письма. Александр оставил Пармениона и молодого друга своего Гарпала считать сокровища и отправлять в Македонию караваны, а сам ушел в покои дворца. Сначала письмо Антипатра. Александр жадно пробегал глазами твердые прямые строчки. Война с Агисом закончена. Агис разбит! Александр тотчас послал за Гефестионом. - Гефестион! Антипатр разбил Агиса! - Сколько раз спартанцы обращались к персам за помощью для войны с нами, - сказал Гефестион, - и сколько раз персы помогали им. А вот теперь персидское золото, посланное из Персии Антипатру, помогло нам уничтожить спартанское войско. Спасибо, Антипатр! Царь поднял глаза от свитка. Антипатр! Всего шестой год пошел, как Александр покинул Македонию. Но какой далекой кажется теперь Пелла, каким далеким стал тот день, когда мальчик Александр впервые вошел в отцовский мегарон... Отец, царь Филипп, громкоголосый, с черной повязкой на глазу. И кругом - его полководцы! Шумят, пьют вино, орут что-то... А он, Антипатр, суровый и трезвый, сидит в стороне. А потом встает и уходит. И царь Филипп смеется, глядя ему вслед. И Александр повторил слова Гефестиона: - Спасибо, Антипатр! Что же еще в этом таком длинном письме? Ну конечно, это Александр знает и так: бесчисленные жалобы на царицу Олимпиаду. Она вмешивается в дела управления Македонией, что поручено царем только ему, Антипатру. Она отменяет его распоряжения. Она нарушает дисциплину в македонских войсках, которыми по повелению царя распоряжается только он, Антипатр. Она мешает ему во всем! И по-прежнему - ни слова о Линкестийце. - Что же еще пишет Антипатр? - спросил Гефестион. - Не ладят с царицей Олимпиадой, - вздохнул Александр, - жалуется Антипатр, жалуется. Но ему не понять, что одна материнская слеза сильнее тысяч таких писем! Было письмо и от матери. Царица Олимпиада тоже жаловалась. Антипатр груб, Антипатр изменник, Антипатр хочет завладеть Македонией... Потом она просила прислать побольше золотой посуды и пурпура. Потом, как делала часто, укоряла Александра в его чрезмерной щедрости к друзьям, не понимая истинных причин его расточительности. "...Благотвори своим этерам и создавай им имя иным способом. Ты делаешь их всех почти царями, а сам ты останешься одиноким, потому что будешь беднее их всех". Этих писем Александр не показывал никому. Но сегодня, когда Гефестион взял из его рук этот свиток, царь позволил прочесть письмо. Гефестион прочел. Александр тут же снял с руки перстень и приложил его печатью к устам Гефестиона. Гефестион понял - надо молчать. - Я тоже не одобряю твоей щедрости, царь. Ты отдал Пармениону дворец Багоя. Целый дворец! Говорят, там одного платья на тысячу талантов. Ты посмотри хотя бы на Филоту: ведь сам царь персидский не жил так роскошно, как он! Александр нахмурился. Да, среди его этеров творится что-то неладное. Филота совсем потерял чувство меры. Ходит в золоте. Держит множество слуг. Говорят, недавно купил охотничьи тенета на целых сто стадий длины... Все этеры натираются теперь в банях драгоценной миррой, а раньше оливковое масло больше жалели, чем сейчас мирру. У всех постельничьи, у всех массажисты. Тот ходит в сапогах, подбитых серебряными гвоздями. Этому для гимнасия привозят караваном песок из Египта... Где уж им теперь ходить за лошадью, чистить копье или шлем!.. - Да, ты прав, Гефестион. Если мы изнежимся, как персы, то и погибнем, как персы... Ты прав. Прежде чем покинуть Пасаргады, Александр приказал провести его к гробнице царя Кира. Они вышли из города. Широкие белые тропы уводили куда-то в луга, к темнеющим вдали купам деревьев. В лугах поднималась густая сочная трава, которую называли мидийской [Мидийская трава - люцерна.], огромные табуны сильных, прекрасных коней паслись на зеленых просторах. Гробница, сложенная из светлого камня, стояла в зеленой глубине старого сада. Она была похожа на вавило