шь в Македонию и примешь правление из его рук. Македоняне, молча вздыхая, провожали своих стариков. Их уходило почти десять тысяч. С ними уходил их любимый полководец Кратер... Старики шли со своей македонской выправкой, стройно держа ряды, все дальше, все дальше уходили они по желтой равнине. В обозе стоял плач их азиатских жен и крик их азиатских детей. МЕСТЬ ДИОНИСА Вот и снова Экбатаны, прохлада гор и лесов, старый дворец мидийских царей с разноцветными зубчатыми стенами. Царь принес жертвы - они были благоприятны. В угоду богам в городе прошумели эллинские игры и состязания. И на вечернем пиру, в кругу близких друзей, Александр под тем же внезапным лучом озарения увидел своего любимого друга Гефестиона. Гефестион молча пил. Его похудевшее лицо было желтым, под глазами лежали коричневые тени. - Все ли хорошо у тебя, Гефестион? - негромко, со страхом спросил Александр, заглядывая ему в глаза. Гефестион ответил улыбкой: - Ничего плохого не случилось. - Что же томит тебя? - Не знаю. - Может быть, тебе неприятна твоя жена Дрипетрида? - Я не видел ее со дня свадьбы. Александр нахмурился, закусив губу. Он приказал жениться Гефестиону на женщине, которая ему противна. - Она мешает тебе? - Я не знаю, где она. Значит, дело не в Дрипетриде. Просто, как видно, он болен. Надо послать к нему врача. А где его, Александрова, персидская жена Статира? Он тоже ее не видит. И она не является к нему. Это хорошо, что не является. Может быть, она поняла, что он женился на ней, лишь следуя своим замыслам смешать народы. А может, просто ненавидит его - за гибель своего отца, за гибель своего персидского царства... После пира Александр велел врачу Главкию осмотреть Гефестиона - акарнанца Филиппа уже не было в живых. Главкия вернулся к царю в полночь. Царь стоял на крепостной стене старого дворца. Он невидящими глазами смотрел на город, спящий внизу. Огромная медная луна висела в небе. Над ней остановилось длинное темное облако, зловеще подсвеченное оранжевым светом. - Что? - Он болен, царь. И ему не надо пить вина. - Опасно? - Нет. Если будет лечиться. Думаю, что это лихорадка. - Это опасно? - Врач должен находиться при нем. Но с ним трудно, царь. Он не хочет ничего слушать. Я сказал, чтобы он не пил так много вина. А он отвечает, что он пьет для бодрости, что иначе у него нет сил! - Не оставляй его. Если отлучишься, вели другому врачу остаться при нем. Он лег? - Да, царь. Он сказал, что очень хочет спать. Александр спать не мог. Что же с Гефестионом? Лихорадка. Но это не такая уж страшная болезнь. Он выздоровеет. Он должен выздороветь! Александр повторил эти слова, стараясь поверить им. Но злые предчувствия томили его, и сердце его холодело от страха. На заре, так и не ложившись, он прошел в покои Гефестиона. Гефестион сразу открыл глаза, и Александр с болью заметил, что глаза эти полны неестественного жаркого блеска и что тени на лице еще глубже. Александр сел рядом. Они молча смотрели друг на друга. Александру показалось, что Гефестион прощается с ним. - Ты что? - сказал он, бледнея. - Ты что?.. Гефестион как-то неловко, словно стесняясь, что болен, усмехнулся: - Еще не умираю. Александр встал, заглянул в кратер, стоявший на столе. Вино блестело на самом дне. - Клянусь Зевсом, ты опять пил, Гефестион! Тебе нельзя пить вина, разве ты не знаешь? - Меня мучит жажда. Как в Гедросии. О, эта Гедросия! Она живет в них, в их крови, в их мозгу... Они прошли через ее губительное дыхание, они победили ее. Но так ли это? Не мстит ли им Гедросия за эту победу? - Нам предстоит много дел, Гефестион. Мы с тобой построим новые корабли и обогнем Аравию. Мы возьмем аравийскую землю - там большие природные богатства, недаром ведь Аравию называют счастливой. Говорят, когда плывешь мимо ее берегов, то воздух полон ароматами... Мы и там построим новый город - Александрию Аравийскую. Ты сам - клянусь Зевсом! - ты сам будешь строить ее! - Да, да, Александр... Темные, пылающие глаза Гефестиона глядели куда-то в пространство. Александр, увлеченный своими замыслами, продолжал: - Я думаю, надо будет заселить берега Персидского залива - там пустынно. И острова тоже. В Персидском заливе много жемчуга. Видишь, сколько нам дел предстоит с тобою? Выздоравливай скорей, Гефестион. Сбрось с себя эту проклятую немочь, Гефестион! - Я ее скоро сброшу, Александр. - Скоро? Мгновение он смотрел на Гефестиона остановившимися глазами. Александр уловил тайный смысл этого короткого слова и поспешно вышел, стараясь сдержать рыдание. Нет, боги не допустят этого! Это была осень 324 года. Над Экбатанами сияло ясное прохладное небо. В городе пышно справлялись праздники Дионисия. Александр приносил щедрые жертвы богам - за его военное счастье, за его удачи, за его славу... И неслышимо для окружающих шептал тайную молитву - пусть боги не отнимают у него Гефестиона. Боевые состязания и состязания музыкантов и певцов. Состязания гимнастические и веселые, нарядные процессии в честь бога Диониса. После зрелищ - пиры. После пиров - снова на стадий... [Стадий - здесь: стадион длиной в стадий.] И люди, и боги были счастливы. И только Александр не мог ни пить, ни веселиться, как прежде. Совершив необходимый обряд жертвоприношений, он ушел в покои Гефестиона. Вместе с врачом Главкием, который не отходил от больного, Александр варил напиток из целебных трав, делал припарки самозабвенно стараясь удержать друга в мире живых. Гефестион следил за ним благодарными глазами, но чувствовал, как, несмотря на все старания, жизнь уходит из его тела... - Я не отпущу тебя, Гефестион. Нет, не отпущу. Этого не будет. Так прошло шесть дней. Александр уже ни днем ни ночью не покидал Гефестиона. Ему казалось, что только его присутствие удерживает друга на земле. Гефестион то дрожал в ознобе, то сгорал от жара. И в те минуты, когда Александр отлучался, он требовал у Главкия вина. Врач умолял не пить вино - оно губительно. Гефестион грозно приказывал дать вина, он уверял, что вино возвращает ему силы. И Главкия, тайком от Александра, подавал ему чашу с вином. На седьмой день, рано утром, Александр вошел в покой Гефестиона и тихо остановился на пороге. Гефестион лежал спокойно. Дыхание было легким, и на лице, словно отсвет вечерней зари, горел темный румянец. Александр неслышно подошел к его ложу, сел. Гефестион спокоен, ему лучше, смерть отступила. Смерть! Сколько смертей видел на своем веку полководец Александр! Тысячи, десятки тысяч. Сколько людей убил он сам, своей рукой. А теперь смерть стоит у ложа человека, который ему так дорог! Нет, боги не допустят этого. Нет, не допустят. И почему он может умереть? Умирают под копьем, под мечом, под стрелой. А во дворце, в дни праздника, среди тишины и роскоши... Как может умереть человек? Он взял чашу, налил вина, вышел на дворцовый двор. И там, в углу, на домашнем алтаре совершил возлияние богу Дионису. - Прости меня, о Дионис! Прости и защити моего друга! Он так горячо каялся в преступлении, совершенном в Фивах, где он когда-то разрушил храм Диониса, и так жарко просил милости бога, что это его успокоило. Бог Дионис не может остаться глухим к его мольбам! Пришли телохранители царя, его этеры. - Царь, тебе надо показаться народу. Праздник без царя - не праздник. Сейчас на стадии начинается гимнастическое состязание мальчиков. Ждут тебя, чтобы начать. Александр, приказав Главкии не отходить от Гефестиона, отправился вместе со свитой на стадий. Это было увлекательное и радостное зрелище. Толпы людей кругом, кричавших, подбадривающих, вопящих от восторга... Тонкие, бронзовые, загорелые тела мальчиков, бегущих вокруг стадия. Как они ловки, как быстры, как мелькают их ноги!.. - Царь... Царь кричал вместе со всеми, захваченный зрелищем. - Царь... - Кто меня зовет? Юноша из свиты Гефестиона, бледный, испуганный, стоял возле него. - Царь... Гефестиону плохо... Александр вскочил и бросился бегом к своей колеснице. Он не помнил, как домчался, как взбежал по лестнице... Умерив шаг, чтобы не испугать больного, он вошел в его покой. - Что с ним? Врач молча стоял в стороне, опустив глаза. - Что с тобой, Гефестион?! Гефестион не ответил. - Гефестион! Александр взял его за руку. Рука упала. Гефестион глядел на него остановившимися глазами. И вдруг понял: - Он умер! Будто мечом ударили прямо в сердце. Александр с криком и рыданиями упал на холодеющее тело Гефестиона. Он кричал и плакал как исступленный и укорял богов за их жестокость... Три дня друзья не могли увести Александра от тела Гефестиона. Три дня он ничего не брал в рот и ни о чем не мог ни слышать, ни говорить... На четвертый день он пришел в себя. Что-то сломалось в его душе. Ему казалось, что радости в его жизни больше не будет. Не может быть. Жизнь впереди как пустынная дорога. Гефестиона нет. Нет. В эти минуты, холодный и угрюмый, Александр презирал богов - они могли спасти Гефестиона. И не спасли его. Готовили погребальное шествие. Царь приказал не жалеть ничего для похоронного обряда - ни золота, ни драгоценностей... Распоряжаясь, приказывая, объясняя, каким надо сделать погребальный костер, он понемногу втянулся в обыденную жизнь. ВАВИЛОН В горах уже наступила зима. Сугробы снега засверкали в ущельях, и морщины серых скал стали белыми. Огромное войско Александра двигалось к Вавилону. На пятый день пути македоняне увидели Евфрат. Спокойные зеленые воды огромной реки шли вровень с берегами. На тучной земле желтели хлеба. Поселяне снимали с финиковых пальм темно-золотые плоды. Александр со своим отрядом этеров ехал впереди войска. Угрюмый и молчаливый, забывший, что такое улыбка, он глядел вперед, в фиолетовую даль, куда ушла, сопровождаемая Фердиккой, погребальная колесница Гефестиона, направляясь в Вавилон. Войско осталось на берегу Евфрата, около Киса, маленького города без стен. Александр со свитой продолжал путь к Вавилону. Очертания стен великого города уже поднимались перед глазами, когда произошла эта странная, таинственная встреча. На дороге стояли вавилонские предсказатели - халдеи. Они остановили царя: - Царь, выслушай нас. То, что мы скажем, тебе необходимо знать. Александр молча сошел с коня. Халдеи отвели его в сторону. - Царь, - заговорили они все сразу, - не входи в Вавилон сегодня. Нам было предсказание от бога Бэла - для тебя будет это не к добру! - Не входи в город, царь, гляди на запад! Не с этой стороны вступай в Вавилон, обойди город и вступи в него с запада лицом к востоку! Александр задумался. Может быть, так и надо сделать, как видно, халдеи что-то знают... Он спустился вниз по реке, чтобы там переправиться и войти в город с запада, Дорога шла по широкой, изрезанной каналами долине, Вода переливалась через край, среди полей стояли темные лужи. Тяжкое, сырое дыхание низины перехватывало горло. Скоро копыта коней начали увязать в болотистой почве; дальше ехать было нельзя, нужно было сделать далекий объезд, чтобы добраться до города. Философ Анаксарх, который не покидал свиты царя, сказал: - Неужели, царь, ты и в самом деле веришь предсказаниям этих халдеев? Они просто не хотят, чтобы ты проехал мимо развалин храма бога Бэла, что у восточной стены. Ты приказал восстановить храм, а они этого, как видно, не сделали. Вот теперь и стараются затруднить тебе въезд в Вавилон с востока. - Что ж, войдем с востока, - равнодушно сказал Александр и повернул коня. То ли низкое оранжевое небо, то ли ядовитые испарения болот, окутавшие дорогу, угнетали душу неодолимо. Мысли в своем тяжелом течении возвращались к одному и тому же... "Ахилл хоронил Патрокла [Ахилл и Патрокл - герои "Илиады" Гомера.]. Но разве не хотел бы он умереть раньше своего друга, чем потом мстить за него? И разве я не хотел бы умереть раньше Гефестиона, чем теперь хоронить его? Что же после этого надежно, на что опереться? Всю жизнь он был рядом со мной - и вот нет его. Нету. Вот так может рухнуть и земля под ногами... Что же в мире твердо и нерушимо? Ничто... Все презренно". Стены и башни Вавилона загородили горизонт. Толпа, нарядная, пестрая, праздничная, стояла перед городом, встречая царя. Стройными рядами сверкали закатным красным огнем копья македонского гарнизона. Военачальники, вавилонские вельможи, высшие вавилонские жрецы ждали с богатыми дарами. Подъезжая к городу, Александр поднял глаза. Над городскими стенами в золотом небе, среди башен и зиккуратов, стояло видение дворца вавилонских царей, вознесенного над городом, его крыши, колонны, темные купы деревьев висячего сада. Там Роксана... Толпа с криком приветствий окружила царя. Роксана ждала. Царь здесь, в Вавилоне! Но увидит ли она его? Теперь между ними - персиянка. Всякий раз при мысли о персидской царевне Роксану душила ревность. Дворец стоял на огромном холме. Этот холм насыпали, чтобы поднять царское жилище над низинами и болотами, где скапливаются нездоровые испарения и вьются ядовитые мухи. И сюда, на высоту, подняли обширные висячие сады. Роксана беспокойно ходила из зала в зал, по галереям и переходам. Стены с непонятными письменами, кедровые колонны, украшенные золотом, статуи, ковры с изображениями странных животных и зверей... И всюду молчание, огромное молчание огромного дворца, полного сокровищ чужого народа. Роксана по-прежнему была прекрасна. Светлые волосы, посыпанные золотой пудрой, длинными локонами падали из-под обруча на плечи. Она причесалась, как причесываются афинянки, - царю это будет приятно. Длинные нити розовых жемчужин, присланных из Индии, светились у нее на груди. На руках играли дорогими камнями золотые браслеты, бросая отблеск разноцветных огней на белую кожу. Но в синих глазах Роксаны лежала печаль, давняя, устоявшаяся печаль бесконечного одиночества и напрасных ожиданий. Царь здесь, в Вавилоне, - кажется, можно умереть от радости! Но Роксана уже не могла радоваться. Ее сердце ничему больше не верило. Она видела с высокой террасы дворца, как шло по равнине македонское войско. Она различила и всадника с белыми перьями на шлеме... Сад задыхался от терпкого запаха цветов. Кипарисы, пинии, гранатовые деревья, пальмы и высокие тополя хранили прохладу водоемов. Роксана, сверкая украшенными золотом сандалиями, спустилась к воде по белым ступеням широкой лестницы. Но и здесь, в зеленой тишине, не было покоя. Что делать?! Царь в Вавилоне, дни проходят один за другим, а она не видит его! Значит, и сегодня его не будет. С поникшей головой и застывшим сердцем Роксана снова поднялась во дворец. И здесь, в обширном зале среди крылатых черных быков, она увидела Александра. Но он ли это? Изжелта-бледный, с покрасневшими веками, с запавшими щеками, царь стоял перед ней. Обрезанные в знак траура волосы торчали над лбом. Царь тоже глядел на нее - и тоже не узнавал в ней прежней Роксаны. Не было того простодушного цветения горской девушки, того счастливого сияния глаз, той улыбки - самозабвенно радостной. Строгая, бледная, стояла перед ним жена македонского царя. - Роксана! - сказал Александр. - Ты ли это, Роксана? - Это я, Искандер. - Разве ты не ждала меня? Разве ты не рада мне? - Я слишком долго ждала тебя, Искандер. А когда слишком долго ждешь, то уже перестаешь желать того, чего ждала. И, прильнув лицом к его груди, заплакала. Из-за того, что в их любви что-то утрачено, из-за того, что не случилось той радости, которая должна была случиться... - Ты совсем разлюбил меня, Искандер? - Я не разлюбил тебя. Я люблю тебя по-прежнему. - А как же та? На которой ты женился в Сузах? - Что она тебе? Пусть живет. - Зачем ты это сделал, Искандер? - Так было нужно, моя светлая. Забудь о ней. - Я убью ее... - прошептала Роксана в золотую кайму его пурпурного плаща. Александр этих слов не услышал. А если бы услышал, то понял бы, что она сделает это. Сразу стало легче, когда светлые, ласковые глаза заглянули ему в лицо. Он увидел в этих глазах и нежность, и печаль, и заботу. - Ты не болен ли, Искандер? - Нет, Роксана. Я просто устал. Я очень устал еще в Гедросии. Но это пройдет. Хороший отдых, хорошая ванна, хорошее вино - и все будет по-прежнему. Да и когда мне болеть? Роксана смотрела на него, не отводя глаз. Она так ждала его. Много прошло одиноких ночей и дней. И вот наконец он пришел. Наконец она скажет ему то, что собиралась сказать все это время, ожидая встречи. Тайное, сокровенное... - Когда мне болеть? - продолжал Александр, как-то лихорадочно торопясь, словно боялся, что не успеет сказать всего, что нужно. - Сейчас пойдем в Аравию. Я уже посылал корабли разведать берега. Первым вернулся Архий, тот, что плавал с Неархом. Архий нашел остров. Там лес. А в лесу стоит храм Артемиды. И по всему острову бродят козы, олени. Их убивают только для жертвы богине. Я хочу назвать этот остров Икаровым. Ты знаешь, кто такой был Икар? Роксана отрицательно покачала головой. - А, ты не знаешь. Это ведь в Элладе знают. Жил такой хитроумный человек - Дедал. Он сделал крылья из перьев и из воска, чтобы улететь из плена. Себе и сыну Икару. И улетели. Отец велел Икару держаться поближе к земле и подальше от солнца. Но Икар взлетел к самому солнцу. И крылья его растопились. И он упал на остров, там, около Эллады. Тот остров так и называется Икаровым. Я решил: пусть и тут, на Евфрате, будет Икаров остров... Мне кажется, что так Эллада будет ближе ко мне... Там есть и другой остров - Тил. Архий туда плавал... Подожди, кажется, я уже говорил тебе об этом. Клянусь Зевсом, что-то случилось с моей памятью! "Не только с твоей памятью, - с тоской глядя на его осунувшееся, с нездоровыми красными пятнами лицо, думала Роксана, - с тобой самим что-то случилось, Искандер!" Александр встал, потирая лоб, и мучительно старался вспомнить, что он еще хотел сказать Роксана? - Искандер, выслушай меня... - Ах, да! Я еще не рассказал тебе, Роксана! Я ведь послал к Каспию Гераклида, сына Аргея. Ты не знаешь его? Я дал ему отряд плотников, они рубят там лес и строят корабли. Потом привезут их сюда в разобранном виде. Здесь мы их соберем. И кроме того, я велел Гераклиду как следует исследовать это море. Нет ли там прохода на север? Не соединяется ли оно с Меотидой? Когда мы были там, то никак не могли этого понять. А может, оно соединяется с Океаном и оттуда - с Индией? Но я не об этом хотел... О чем же? Да. Вот о чем. Я задумал поход против скифов. Мы еще пять лет тому назад договаривались с царем хоразмиев. Завоевать скифов... Мы ведь собрались с Гефестионом... с Гефестионом... Речь его прервалась, он с трудом перевел дыхание. - Мне пора, - еле слышно сказал он. - Как! Ты уже уходишь, Искандер? - Да, моя светлая, меня ждут дела. Ты ведь знаешь. - Но когда же я тебя еще увижу, Искандер? Мне надо сказать тебе... Выслушай меня. - Хорошо, хорошо, Роксана. Я скоро буду у тебя. Скоро. Я же теперь здесь, с тобой, в Вавилоне! И он торопливо зашагал к выходу. - Но, Искандер, выслушай, что я скажу тебе! - Потом, потом, Роксана! А сейчас, прости, я... не могу. Ковер, закрывавший вход, еще покачивался, а шаги Александра уже затихли в глубине дворцовых покоев. Роксана беспомощно уронила руки. Медленными шагами подошла к большому медному диску, служившему ей зеркалом. Глаза, полные слез, отчаяния и негодования, смотрели на нее оттуда. Высокая, стройная, вся в жемчугах, стояла там дочь бактрийца, жена царя македонского... Ушел, не выслушал! А ведь она хотела сказать ему, что у нее будет сын! Роксана с яростью сорвала с себя жемчуга, сдернула с рук один за другим драгоценные браслеты и с рыданием упала на свое золоченое ложе. - Что мне твои острова, и твой Икар, и твоя Аравия! - кричала Роксана, заливаясь слезами. - Что мне все твои завоевания, если они отнимают у меня тебя?! КОСТЕР ГЕФЕСТИОНА Злые пророчества, предчувствия, приметы - все грозило бедой. Теперь Александр стал особенно суеверным: он не обходился без прорицателей. Жрецы всюду сопровождали его. Он уже не мог скрывать своего страха перед чем-то грядущим, надвигающимся, как мрак... А зловещие предсказания следовали одно за другим. То сатрап Вавилонии Аполлодор рассказывал ему о жертве, в которой не нашли счастливых примет, - и это грозит несчастьем Александру. То во время одной его поездки по реке ветер сорвал с его головы диадему - и это не сулило добра. Его пугали халдеи, которые вдруг появлялись во дворце, предрекая какие-то беды, таящиеся в Вавилоне. Все чаще являлось воспоминание об индийском "святом" - Калане. Отчетливо вставал перед глазами золотистый день, когда Александр проходил с войском по зеленой долине. Рядом с ним ехал индийский раджа Таксила. Это было в Индии. На открытой поляне он увидел странных людей. Они стояли под жгучим солнцем совсем голые, черные, будто из бронзы. Раджа объяснил, что это святые. "Святые", увидев Александра и его войско, вдруг начали топать ногами. Александр приказал переводчикам: "Спросите у них, что это значит?" И вот что "святые" велели передать ему: "Каждому человеку принадлежит столько земли, сколько у него сейчас под ногами. Ты такой же человек, как все остальные, только суетливый и гордый; уйдя из дому, ты прошел много земель, сам не зная покоя и не давая его другим. Вскоре ты умрешь, и тебе достанется ровно столько земли, сколько хватит для твоего погребения". Один из этих "святых", Калан, ушел с Александром. Он следовал за ним всюду и был другом царю. В Персии Калан заболел - впервые в жизни, а ему было больше семидесяти. И, заболев, тут же потребовал для себя погребальный костер. Он сгорел живым. Александр мысленным взором снова видел сейчас, как он, закутавшись покрывалом, поднимается на костер. И прощается с друзьями, с военачальниками... Только не с Александром. "Что же ты не прощаешься со мной, Калан?!" "А с тобой, царь, мы встретимся в Вавилоне!" "Встретимся в Вавилоне!.." Да, надо скорей уходить из Вавилона! На берегу Евфрата, среди влажной зелени садов и рощ, царю поставили шатер. И он каждый вечер переплывал на своем корабле черный, полный звезд Евфрат, удаляясь из Вавилона на ночь. Лишь бы поменьше оставаться в этом городе. Тяжкие испытания похода, болезнь, которая уже проникла в его кровь, смерть Гефестиона, с которой он не мог примириться, - все это убило его стойкое жизнелюбие. Он задумывал огромные дела, готовил флот, собирал и распределял войско. Он был еще более деятелен, чем всегда, он пил и веселился на пирах. И никто не знал, что тоска не покидает его сердце. Наступило время строить погребальный костер Гефестиону. По приказу Александра снесли часть вавилонской стены и на десять, стадий расчистили площадь для костра. Костер строили, как дом, из душистых бревен кедра, с основанием из камня и кирпича. Александр готовил печальное торжество с неугасающей душевной болью. Он хотел сделать костер таким красивым и таким роскошным, каких еще не было даже у царей. Александр был уверен, что Гефестион видит и слышит его. Костер построили в форме зиккурата в пять уступов - в пять этажей. Каждый уступ был украшен богатой резьбой. Яркие, дорогие ткани, пурпурные ковры, расшитые полотнища свешивались по сторонам. Из стен нижнего уступа высовывались золотые носы пентер - по шестьдесят с каждой стороны, и в каждой пентере стоял, преклонив колено, серебряный стрелок. По всем пяти этажам светилось золото и серебро - серебряные статуи воинов, золотые львы и быки, золотые факелы с висящими на них золотыми венками, золотые, с распростертыми крыльями орлы... На самом верху, вонзаясь в серое, пасмурное небо, стояло оружие македонское и персидское. Македонское - как знак победы, и персидское - как знак поражения... На торжество погребения съехалось в Вавилон множество народа. Посольства, дары, стада жертвенных животных... Прибыли и послы из Эллады, из всех эллинских городов. Эллины вошли к царю с венками на головах, как феоры [Феоры - члены посольства, которых государство отправляло, чтобы принеси жертвы богу или оракулу.], пришедшие к божеству. Они поклонились Александру как сыну Зевса, они называли его своим царем-богом и друг перед другом посвящали ему золотые венки... Афинские послы, в числе других молитвенно склонив головы, стояли перед ним. Вот та минута, которой столько лет ждал Александр, - Эллада признала его и почтила самыми высокими почестями, как почитала только богов! Но где же та радость, то ликование, которое должно было бушевать в его сердце? Не было радости. Не было чувства победы. Не было ничего. Дождались послов-феоров, посланных царем в Аммоний. Царь вопрошал божество: может ли он чествовать Гефестиона как бога? Феоры вернулись и сказали, что божество разрешает чествовать Гефестиона только как героя. "Хорошо, - мстительно подумал Александр, - так и будет. Но герою Гефестиону будет столько жертв, как не было и божествам!" Пошли траурные процессии. Протяжно полились скорбные погребальные напевы. К костру поднесли огонь. В кирпичном фундаменте, в камерах, были заложены легковоспламеняющиеся вещества и сухие благовонные травы. Костер вспыхнул мгновенно, густое пламя охватило его сразу со всех сторон. Взвились пурпурные ковры и расшитые ткани, золотые и серебряные изваяния начали плавиться, понемногу опускались распростертые крылья золотых орлов. Желтые, оранжевые, белые языки огня с неистовым гулом уносили в небо все, чем с такой щедростью и любовью украшал костер Александр... Александр напряженно смотрел, как исчезает в пламени вместе с костром тело Гефестиона. Гефестион ушел, теперь уже ушел совсем. Земля опустела. Когда костер догорел, Александр подошел и первым совершил возлияние герою Гефестиону. Долго еще длились праздники и жертвоприношения. Царь пригласил на погребальный пир все свое войско. Для этого пира закололи десять тысяч быков. КОНЕЦ ПУТИ В саду вавилонских царей, поднятом на высокую насыпь, круглый год что-нибудь цвело. Красные, желтые, лиловые цветы украшали темную зелень. Среди неподвижных деревьев стоял густой знойный аромат. Здесь, наверху, еще можно было дышать. Испарения болот не доносились к высоким террасам сада. Иногда пролетал идущий поверху ветер. Широкие кроны лип и серебряных тополей заслоняли от безудержно палящего солнца. Александр сидел в саду на золотом троне, в диадеме, во всей пышности своего царского сана. Его придворные - этеры, военачальники, македонские и персидские вельможи - расположились по обе стороны царя на креслах с серебряными ножками; их кресла были несколько ниже, чем царский трон. За спиной царя полукругом стояли евнухи в белых индийских одеждах, скрестив на груди руки. Так полагалось у персидских царей, и теперь так же полагалось у царя македонского. Мимо царя и его военачальников проходили недавно завербованные войска - персидские, мидийские, отряды из Карий, из Лидии, отряды с побережья... Походным строем, в полном снаряжении, воины проходили перед царем мерным шагом, стараясь показать свою отличную выправку, - царь строг, его зоркий глаз видит все, и никакая оплошность не пройдет мимо него. Царь хмуро оглядывал воинов. И тут же распределял их по фалангам. Много персов попадало в македонские фаланги. Персы принимали его приказы с низким поклоном. Македоняне терпели и молчали. Это длилось уже несколько дней. Вавилон был набит войсками. Долина вокруг Вавилона превратилась в сплошной военный лагерь. Корабли Неарха уже стояли под парусами на Евфрате. Александр готовился выступить и по суше, и по воде. Аравия велика - ему нужно много войска. И потоки военных отрядов без конца проходили один за другим под хмурым, внимательным взглядом царя. Александр устал. Но он искал усталости. Заботы, распоряжения и замыслы - огромные, неслыханные замыслы: покорить земли, лежащие по берегам Срединного моря, покорить Аравию и Африку, построить дорогу через пустыню и прорыть на всем ее протяжении колодцы, углубить русло Евфрата и сделать Вавилон морским портом. Все это не оставляло царю свободных минут, но он и боялся этих минут - сразу наваливалась тоска, от которой не было защиты. Лишь только неотложные дела отступали от него, перед глазами являлось мраморное, застывшее лицо, черные полумесяцы ресниц, плотно закрывшие угасшие глаза, неподвижное тело, из которого ушла жизнь. Это было труднее всех дел и всех забот. Это было невыносимо. Ветер замер. Неподвижный воздух навалился густым зноем. Александр не выдержал. Он вдруг поднялся, сбросил одежду и скорым шагом направился к бассейну, где, пронизанная золотыми искрами, прохладно голубела вода. Невысокие кудрявые кусты окружали бассейн, белая лестница вела прямо к воде. Свита последовала за Александром. Так полагалось у персидских царей. Так теперь полагается и у него, царя македонского. Нагревшаяся под солнцем вода не дала свежести. Александр, не вытираясь, надел хитон. Мокрые, уже отросшие волосы торчали над белым округлым лбом. Тем же скорым шагом царь поднялся по мраморным ступеням на зеленую террасу, где проходил смотр войск, - и в ужасе остановился. На его троне, в его царской одежде и с диадемой на голове неподвижно сидел какой-то чужой человек. Евнухи кричали и плакали, били себя по лицу, рвали на себе одежду, - неизвестный сел на царский трон, что предвещает ужасное несчастье, а они, евнухи, не смогли помешать этому: персидский обычай запрещал им прикасаться к трону царя. Телохранители тотчас грубо сорвали с неизвестного царское одеяние и диадему. - Кто ты? Что тебе здесь нужно? Странный человек тупо смотрел перед собой и молчал. А когда наконец его заставили заговорить, он ответил все так же тупо и ни на кого не глядя: - Я - Дионисий из Мессены. Я был обвинен. Меня привезли сюда в цепях. Теперь бог Серапис освободил меня. Он приказал мне надеть диадему и смирно сидеть здесь. Больше он ничего не мог сказать, хотя ему грозили смертью. Казалось, что он был не в полном рассудке. Его увели. Все остались в тяжелом недоумении. Александр отпустил военачальников: - Продолжим завтра. Ему стало страшно. Он снова почувствовал себя больным. Флот Неарха стоял на Евфрате готовый к отплытию. Он должен был выступить раньше, чем сухопутное войско. Снова в неизвестный путь, снова неизвестные земли, страны, народы... Новые страдания и лишения. Но кто, испугавшись их, откажется от громкой славы пройти вокруг неведомых берегов Аравии? Уже назначен и день отплытия. Царь всегда перед походом старался умилостивить богов. Нынче он приносил обильные жертвы и Зевсу, и Посейдону, и всем богам, отвращающим несчастье. А кроме того, принес жертву Счастливому успеху - так посоветовали ему жрецы. Жертвенное мясо понесли в лагерь по лохам, по сотням. В лагере начался пир - и мяса, и вина было достаточно. Вечером Александр созвал к себе друзей. Он давал прощальный пир Неарху. Было весело, оживленно. Вспоминали прошлые походы, предугадывали события похода предстоящего. Больше всего было разговоров об Аравии. - Я слышал, что арабы чтут только двух богов, - сказал Александр нетвердым голосом: он уже сильно захмелел, хотя выпил немного, - небо и Диониса. Что они чтут небо - это понятно. Небо светит нам лунною ночью, на небе находится солнце, которое не только светит нам, но и согревает землю. А что касается Диониса, то я совершил не меньшие подвиги, чем он! Друзья переглянулись - царь опять начал хвастаться. И не трогал бы он Диониса, на свою беду! - И поэтому, - продолжал Александр, - я достоин того, чтобы и меня арабы чтили как бога. Я буду у них третьим богом - и это будет вполне справедливо! - Вполне справедливо, царь, - подтвердил преданный ему Певкест, - если признать богом Диониса, то почему не признать богом сына Зевса? Персы, бывшие среди этеров царя, горячо поддержали сатрапа Персии Певкеста. Но македоняне молчали. - Так и будет, - сказал Александр, - я завоюю Аравию. Но я не буду навязывать арабам свою волю. Пусть они управляются сами, по своим законам. Так же, как инды. Но царство их уже будет моим царством! - Ты, царь, диктуешь законы арабам, как будто Аравия уже в твоих руках! - сказал Неарх, засмеявшись. - Конечно, Аравия в моих руках, - ответил Александр, - если ты, Неарх, уже направляешь туда корабли! Иди, иди, захватывай море. А я выйду на кораблях следом! Если я взял столько стран, почему же я не возьму Аравию? Было уже за полночь. Александр вдруг замолчал. - Болит голова... - тихо, словно самому себе, сказал он. - Опять болит голова... - Александр встал. - Простите, друзья, я пойду и лягу. Телохранители последовали за ним. Но в зал вошел фассалиец Мидий, один из друзей Александра. - О царь! - удивился он. - Неужели ты идешь спать? А я пришел за тобой. У меня собрались хорошие люди и столы накрыты. Я очень прошу тебя - почти нас своим присутствием, выпей с нами вина! Александр любил Мидия: этот человек, вместе с фессалийскими войсками, много помогал ему в его завоеваниях. Александру хотелось лечь, он чувствовал, что силы покидают его. Но Мидий так просил... И по лицам друзей, стоявших кругом, он видел, что им тоже очень хочется пойти к Мидию. И он согласился. Пирушка была веселой. Царь и сам развеселился, тоска словно растаяла, и голова перестала болеть. Во дворец он вернулся на рассвете. Ему было нехорошо. Все тело полыхало жаром. Он выкупался в прохладном водоеме. Нехотя поел. Но когда лег, жар снова охватил его. Начала бить лихорадка. Он уснул тяжким сном. Он снова шел в пустыне Гедросии, увязая в раскаленном песке; он снова томился смертельной жаждой, и губы у него засыхали и трескались... Проснувшись, он едва поверил себе, что лежит во дворце, в прохладной спальне, и что амфоры с водой и вином стоят на столе - много воды, много вина... Александр хотел встать, чтобы принести жертву, которую приносил ежедневно. Но голова закружилась, и он снова упал на подушки. Слуги увидели, что он болен. Попросили разрешить им позвать врачей. Александр не позволил: - Ничего. Это пройдет. Я просто устал. Отнесите меня к алтарю. Его прямо на ложе отнесли к алтарю, на котором приносили жертвы богам. Он встал, положил на алтарь мясо... С помощью слуг добрался до большого тронного зала и лег - здесь легче дышалось. Обеспокоенные этеры царя, его военачальники толпились в соседних покоях. Посылали к царю врачей - он гнал их. Он не болен. Он просто устал. Но Александр был уже тяжело болен. Он лежал неподвижно до самых сумерек, еле прикоснувшись к еде. Туман заволакивал его сознание. Снова возвращался и мучил его нестерпимым жаром кошмар пустыни. Воин подносил ему воду в шлеме; он хотел пить, язык прикипел к гортани... Но он выливал эту воду в песок. Красная, раскаленная пыль душила его. В сумерки Александр открыл глаза. Сад дышал весенней прохладой, полной запаха цветущих деревьев. Он приказал позвать военачальников. Испуганные, встревоженные, стараясь прятать свою тревогу, они собрались к его ложу. - Выслушайте мои распоряжения, - сказал царь голосом слабым, но непреклонным, - готовьте войско к походу. Сухопутные войска выступят через четыре дня. Флот, с которым пойду и я, отплывет через пять дней. Движением руки он отпустил их. Они вышли безмолвные, омраченные. - Надо врачей... - уже выйдя из зала, шепотом переговаривались они. - Как пришлешь врачей? Он гонит их. Врачи находились тут же, во дворце. На все вопросы телохранителей они отвечали, что это несомненно лихорадка, которую излечивать они не умеют. Только сильный организм может победить ее. А царь очень изнурен, у него уже нет жизненных сил... Мрачные фигуры халдеев появлялись то в садах, то в дальних покоях дворца. Появлялись и исчезали. Македоняне подозрительно следили за ними - не они ли напустили эту болезнь на царя своим колдовством? А на женской половине дворца, откуда женщине не разрешено выходить, безутешно плакала Роксана: - Искандер, Искандер! Почему ты не выслушал меня! Искандер, о Искандер, мое сердце знает, что я не увижу тебя больше, - почему же ты не позовешь меня? Как же я буду жить, если ты меня покинешь? Ты сказал, что придешь скоро... Хоть не скоро, но приди. Хоть когда-нибудь, я готова ждать. Только не уходи совсем! Кормилица и сама утирала слезы. Но все пыталась утешить ее: - Все люди болеют. И выздоравливают. Если боги пощадили его в боях, может ли он умереть от болезни? Такой молодой! Ему же всего тридцать третий год! Ночью Александр стал задыхаться. Его отнесли прямо на ложе к реке. Помогли взойти на корабль. В небе висела красная ущербная луна. Он велел переправиться на другой берег Евфрата, где густо темнели весенние сады. Там он надеялся найти прохладу, которая умерила бы жар его тела. Черная, широко струившаяся река охватила его сырым дыханием. Он видел, как зеленые, синие, красные фонари лодок и плотов, шедших по воде, отражались и дробились в волнах. Скоро пойдет и его флот, и так же отразятся в многоводном Евфрате разноцветные паруса... Неарху посчастливилось: он столько опасностей преодолел, увидел столько невиданного. А теперь и Александр сам отправится с ним по неведомым морским путям. Сад охватил его душным и влажным запахом роз и лавра, от которого сразу закружилась голова. Снова захотелось окунуться в прохладную воду. После купания стало легче. Александр лег. Сейчас уснет, усталость исчезнет, и он снова возьмется за свои дела. Но утро не принесло отдохновения. Он опять потребовал, чтобы его отнесли к водоему. Выкупался. Потом, едва удерживаясь на ногах, принес положенные жертвы. И снова лег. Усталость не проходила. Телохранители, друзья его, в растерянности дежурили у его покоев. Мидий решился и вошел к Александру. Александр улыбнулся. Казалось, он был рад ему. Но опять началась лихорадка, и беседа оборвалась. Царь приказал, чтобы военачальники явились к нему завтра на рассвете. Ему уже лучше, и завтра он сможет встать. Мидий вышел от царя с поникшей головой. Он не узнал Александра. Перед ним лежал изнуренный, с пожелтевшим лицом человек, с багровыми пятнами на щеках... В его глазах сверкали горячечные огни. - Плохо, - вздохнул он. Этеры взволновались: - Что-то надо делать! - Но что? Врачи бессильны. У них нет лекарства от лихорадки. - Может быть, перенести его в храм? Так бывало в Элладе. Больного относили под покровительство божества, и больной выздоравливал. Об этом должны знать жрецы. - Прежде чем отнести царя в храм, надо испросить у божества совета, - сказал Аристандр, - а так нельзя. - Посмотрим, как будет завтра. На другой день на рассвете военачальники вошли к Александру. Он не мог дождаться этого часа - лихорадка мучила его всю ночь. Он опять вымылся: все казалось, что он смоет водой и жар и усталость. И принес утреннюю жертву, как всегда. Но сил по-прежнему не было. Распоряжение было коротким. - Неарху и всем военачальникам, кто пойдет с флотом, быть готовыми к отплытию через три дня... К тому времени я встану, - добавил он. Неарх хриплым от слез голосом ответил, что через три дня его флот будет готовым к отплытию и с поднятыми парусами будет ждать царя. Многие вышли со слезами и рыданиями. Все уже видели, что жизнь покидает Александра. - Говорят, что его отравили!.. - сдавленным