голосом прохрипел Неарх. -
Ему дали яд!
     Все молчали. Они тоже слышали эти разговоры.
     - Но кто?..
     - Ему  дали яд с вином. Виночерпий Иолай, сын Антипатра, вполне мог это
сделать.
     Да, эта догадка  имела основание. Антипатр  мог встревожиться -  почему
царь вызывает его к себе? Может быть, так же поступит, как с Парменионом?
     И  может быть, не напрасно Олимпиада твердила все  время, что он  хочет
захватить Македонию?
     Но откуда у Иолая взялся этот медленно действующий яд?
     Ответ простой. Только что из Македонии  приехал старший сын Антипатра -
Кассандр.  Разве  не мог Антипатр прислать с  ним  той самой  ядовитой воды,
которую хранят только в лошадином копыте,  потому что  никакая  посуда ее не
выдерживает?
     Черные  слухи проникли  в  войска.  Тревога  и  страх  становились  все
напряженней.
     В  эту ночь этеры Александра решили отправиться в храм  бога  Сераписа,
чтобы  узнать:  не  лучше ли принести  больного  царя  под его защиту? Пошли
Пифан, Аттол, Демофонт и Певкест. У порога храма их догнали Клеомен, Менид и
Селевк. Они все легли спать в храме, чтобы получить прорицания.
     Под утро, когда луна скатилась с неба, в храме раздался голос:
     - Не надо приносить Александра. Ему будет лучше там, где он есть.
     Этеры вернулись. Они надеялись, что уже наступило облегчение.
     Военачальники  не уходили  из  дворца - ждали,  что сбудется  изречение
бога. Ему будет лучше здесь... Но ему не лучше! Опять мылся,  опять приносил
жертвы. А болезнь съедает его еще сильнее!
     - Царь зовет вас!
     Снова они стояли у ложа Александра. Он глядел на них запавшими глазами.
     - Так смотрите же, чтобы все было готово к отплытию!
     И еще раз они заверили его, что все будет готово.
     На ночь он опять захотел вымыться - он страдал от липкого пота, который
выступал  на  теле.  После  купания  стало еще  хуже. Врачи  старались унять
лихорадку. Она мучила и томила его, не давая отдыха.
     Утром Александр приказал поставить его постель у водоема.
     Ему было  плохо, но он все еще не понимал, что умирает. Мысли только об
одном - как он взойдет на корабль и как они с Неархом отправятся открывать и
завоевывать новую землю - Аравию.
     - Позовите военачальников.
     Военачальники пришли.
     - Так не забудьте - завтра отплываем. Чтобы все было готово!
     - У нас все готово к отплытию, царь!
     Наступил еще день. Александр недоумевал  - болезнь не оставляет его. Он
еле смог совершить жертвоприношение.
     Он приказал, чтобы стратеги не уходили из дворца, чтобы они ждали его в
соседних покоях. И чтобы военачальники  всех  сухопутных войск  ждали его во
дворце. Приказ был выполнен, военачальники немедленно собрались к царю.
     Но  когда самые близкие друзья вошли к Александру, он беспомощно глядел
на них и ничего не смог сказать - у него пропал голос.
     Тревога давно нарастала в лагере. Теперь она уже зашумела. Не видя царя
столько дней и не слыша его, воины поднялись  всей массой и окружили дворец:
откуда-то появилась весть, что царь уже умер, а военачальники скрывают это.
     Македоняне, прошедшие с Александром  все походы и  битвы,  подступали к
дверям  с криками,  требуя  впустить  их к  царю. Их  впустили. Они  чередой
проходили мимо его ложа,  громко прощались с ним, плакали, призывали богов и
умоляли спасти их царя, их  полководца!.. Александр видел и слышал их, но не
мог им ответить,  не мог проститься с ними. Он только приподнимал голову, он
пожимал их руки слабеющей рукой, он прощался глазами, пока они не угасли...
     -  Кому  же  ты  оставляешь  царство? -  видя,  что Александр уходит, в
смятении спросили друзья.
     - Наилучшему... - прошептал Александр. И добавил совсем  еле  слышно: -
Вижу, что будет великое состязание над моей могилой...
     С этими словами дыхание оставило его.
     ...Солнце склонялось к закату. В жарких  сумерках поздней  весны дышали
терпким  ароматом  затихшие  сады Вавилона.  На Евфрате,  готовый к  далеким
плаваниям, стоял македонский флот, безнадежно опустив паруса.
     Подходил к концу  месяц даисий триста двадцать  третьего года до  нашей
эры, десятый месяц по македонскому исчислению лет.
     Тело царя  еще лежало на смертном ложе, а огромная империя его, добытая
мечом,   уже  разваливалась  и  рушилась  вместе  с  его  мечтой  о  мировом
господстве.
     Если  бы  и  не  умер сейчас  Александр, он бы  увидел  крушение  своих
замыслов при  жизни, потому что народы,  подчинившись  насилию,  никогда  не
смиряются со своим порабощением.



     1