онять персов. Но у Кикладских островов они потеряли персов из виду. Еврибиад направил свой корабль к острову Андросу и вышел на берег. Вслед за ним вышли на берег и все военачальники. Фемистокл, возбужденный погоней, гневно бранился вполголоса. Когда надо догонять и уничтожать врага, проклятый спартанец Еврибиад останавливает флот! Сколько еще терпеть это спартанское верховенство?.. Еврибиад тут же, на Андросе, открыл военный совет. Как им поступить сейчас? - Я за то, чтобы преследовать персов! - нетерпеливо сказал Фемистокл. - Пройти между островами к Геллеспонту и разрушить их мосты! Афинские военачальники дружно поддержали его. Но их пылкие речи встретили холодное сопротивление Еврибиада. - Я не согласен с тобой, Фемистокл, - сказал он. - Разрушив мосты на Геллеспонте, мы навлечем на Элладу величайшую беду. Ведь если персидский царь будет отрезан от Азии и останется здесь, то он, конечно, не станет бездействовать. Он перейдет к нападению, и может случиться, что он покорит всю Элладу, город за городом, народ за народом. Поэтому не разрушать мы должны мосты, уже существующие, но, если бы была возможность, мы бы должны построить еще один мост, чтобы царь как можно скорей ушел из Эллады! Фемистокл пытался возражать. Но все союзные военачальники поддержали Еврибиада, и Фемистокл понял, что будет так, как решил Еврибиад. Покоряться чужому решению трудно. Но, немного остыв, Фемистокл подумал, что, пожалуй, на этот раз Еврибиад прав. - Ну что ж, - сказал Фемистокл, - раз такое решение кажется полезным, надо найти средство заставить царя поскорее убраться отсюда, пока он не бросился на Саламин. "И я, кажется, это средство знаю", - добавил он мысленно. Фемистокл ушел в свою палатку и велел прислать к нему Сикинна. Сикинн явился немедленно. - Господин, я здесь. Фемистокл пристально поглядел в его темные, преданные глаза. - Ты по-прежнему верен мне? - Я всегда верен тебе, господин, и моей доброй госпоже Архиппе. - Ты по-прежнему умеешь молчать? - Я буду молчать, если даже меня распнут. - Возьми быстроходную триеру и плыви в Фалер. Пусть все останутся на триере, а ты сойди. Проберись в глубь страны, к царю Ксерксу. Ты уже был у него, и теперь тебе это будет нетрудно сделать. - Я это сделаю. - Когда ты проберешься к царю, скажи ему вот что: "Меня послал Фемистокл, сын Неокла, военачальник афинян, самый мудрый и доблестный человек среди союзников. Он, афинянин Фемистокл, желая оказать тебе услугу, отговорил эллинов преследовать твои корабли и разрушить мосты на Геллеспонте. Отныне ты можешь совершенно спокойно возвратиться домой". И от себя добавь - пусть он поспешит, пока эллины не передумали. - Господин, можно ли мне задать тебе вопрос? - Задавай. - Господин, ты и в самом деле хочешь оказать услугу персидскому царю? - Конечно, нет. Услуга эта - эллинам. Нам нужно поскорей спровадить перса. Напугай его! Сикинн исчез. Фемистокл, выйдя на берег, смотрел, как быстроходная триера уходила в море, черная скорлупка среди искристых лазурных волн. Сикинну и на этот раз удалось выполнить приказ Фемистокла. - Царь выслушал меня очень внимательно, - рассказывал Фемистоклу перс, - и он испугался! Он испугался, что мосты будут разрушены. Теперь он сразу побежит из Эллады. Фемистокл кивнул головой: - Это хорошо. Вскоре стало известно, что персидская армия тронулась в обратный путь к Геллеспонту. Царь спешил, страх подгонял его, страх, что не успеет перейти по мосту, страх, что эллины нападут на него в дороге и задержат здесь. Мардоний взял у царя самых лучших персидских воинов и остался с ними в Фессалии, чтобы снова завоевывать Элладу. За царем же следовали остатки его армии, воины шли кое-как, вразброд, измученные, павшие духом. Шли, разделившись на племена, так же, как ходили в сражение. Только никто уже не заботился о том, чтобы держать строй и сохранять воинскую выправку. Одежды их износились, выцвели, пропитались пылью, украшения растерялись в боях... И чем дальше двигалось войско, тем бедственней становился путь. Персы шли по разграбленной, опустошенной стране, которую сами же разграбили и опустошили. Они набрасывались на все съестное, что находили в городах и селах; дочиста выгребали запасы - хлеб, оливки... Убивали скот. Жители бежали от них, унося все, что могли унести. В армии начался голод. Персы ели траву, лишь бы что-то взять в рот, жевали кору с деревьев, древесные листья... И падали в дороге от истощения. Но Ксеркс, мрачный и раздраженный, требовал только одного - погонять коней. Колесница его, почти не останавливаясь по целым дням, грохотала на неровных, каменистых дорогах. Он так спешил, что даже на ночь не снимал туго застегнутого пояса. - Скорей! Скорей к Геллеспонту и за Геллеспонт! И военачальники, торопя войско, погоняли воинов бичами. Вскоре измученную, голодную персидскую армию настигло еще более страшное бедствие - появилась чума. Царь с ужасом отмахивался от черных вестей. Он мчался еще быстрее, спеша достигнуть Геллеспонта. Его колесница грохотала по дорогам не только днем, но и ночью. Царь стремительно убегал, теряя войско на всем протяжении пути. Ворвавшись в Пеонию, царь потребовал священную колесницу, которую он оставил здесь, когда входил в Элладу. - У нас нет твоей колесницы! - ответили ему пеонийцы. - Ее украли фракийцы, что живут у Стримона! Царь скрипнул зубами. До чего дошло! У него, у властителя половины вселенной, воруют драгоценную колесницу и не боятся сообщать ему об этом! Нет, скорее к Геллеспонту и за Геллеспонт! На сорок пятый день Ксеркс наконец увидел синюю воду пролива. Из последних сил мчались его лошади к переправе к мосту, к спасению... Но, разогнавшись, остановились на берегу. Мостов не было, лишь обрывки веревок висели над водой. - Как! Эллины успели разрушить мосты? - Нет, царь, - ответили ему персидские моряки, которые раньше его прибыли на Геллеспонт, - мосты разметала буря. - Опять! Тогда - на корабли! Немедленно! Ксеркс вошел в город Абдеры, фракийский город, стоявший на берегу. Жители Абдер встретили его как своего властителя. И только здесь, почувствовав себя в безопасности, царь впервые за все сорок пять дней пути свободно вздохнул и снял с себя пояс. В Абдерах с войском случилась другая беда. Наголодавшиеся воины набрасывались на еду и теперь умирали от избытка пищи. Но царя это не трогало - он уже в безопасности! Правители Абдер были щедры, почтительны, красноречивы в изъявлении дружбы. Здесь Ксеркс снова ощутил себя владыкой, сжатая страхом душа его воспрянула. В память своего пребывания и в знак дружбы царь подарил правителям города золотой акинак и свою расшитую золотом тиару. И, взойдя на корабль, переправился на азиатскую сторону, в Абидос. Отсюда лежала прямая царская дорога в Сарды. Царь был счастлив. Поход в Элладу был страшным сном. Слава богам, этот сон кончился, "Пусть он там порабощает кого хочет, - злорадно думал Ксеркс, вспоминая о Мардонии, - мне же таких строптивых рабов и вовсе не надо. Мало ли мне забот со своими мятежниками? Скорей в Сарды!" НАГРАДЫ На Истме, недалеко от богатого торгового города Коринфа, в сосновом лесу, стояло святилище Посейдона Истмийского. Здесь коринфяне справляли в честь лазурнокудрявого бога священные Истмийские игры, привлекавшие толпы народа. Здесь, у алтаря Посейдона, в душистой тени сосен, собирались на Совет посланцы эллинских государств. Нынче на Истм собрались военачальники кораблей славной Саламинской битвы делить награды. Фемистокл, заранее торжествуя победу, прибыл одним из первых. Взволнованный, не умеющий скрыть своего тщеславия - ему так и хотелось кричать всюду, что ведь это он спас Элладу! - Фемистокл прохаживался под священными соснами святилища, окруженный друзьями. Под жарким дыханием солнца на соснах плавилась янтарная смола. В промежутках меж медно-красных стволов светилось лазурью веселое море, с парусами рыбацких лодок и военных триер. Триеры союзников подходили и останавливались в Лехее, в гавани, лежащей под городом. - Богаты коринфяне, - говорил Фемистокл, - они держат ключи от Истма. Торговые пути сходятся здесь. Везут товары из Азии, везут с Запада... Большие деньги оседают в Коринфе. И как правильно они сделали, что построили эти длинные стены от гавани до города! Надо бы и нам в Афинах поставить такие стены. - В Афинах! - горько усмехнулся Эпикрат. - А где наши Афины? - Неужели ты, Эпикрат, думаешь, что мы не восстановим их? Как только я возьмусь за управление государством... - А ты уверен, что тебе дадут управлять государством?.. - Эпикрат!.. - Широкие глаза Фемистокла вспыхнули возмущением. - Неужели ты можешь подумать, что после всего мною сделанного... После того, как я получу первую награду... - Остановись, Фемистокл. - Хорошо. Не будем обо мне. Я говорю об Афинах. Надо построить и нам длинные стены от города до гавани. Только не до Фалер, а до Пирея. А еще бы лучше вообще подвинуть Афины к Пирею, к морю! - Это тебе не удастся, Фемистокл. И никому не удастся. Мы любим свои Афины. Какой же афинянин может себе представить город без нашего Акрополя? Уж и так говорят, что ты оторвал афинян от земли и посадил за весла. Они шли вдвоем, незаметно отстав от веселой толпы военачальников, прибывших вместе с ними на кораблях. - Вот и храм Посейдона дает им немалую прибыль, - продолжал Фемистокл, - теперь они стали устраивать Истмийские игры - опять-таки доход. Надо бы и нам... - У нас - Панафинеи, - прервал его Эпикрат. - Не оскорбляй богиню, не придумывай праздников другому божеству. И вообще, Фемистокл, спустись с облаков. Наши семьи живут на чужой земле, и им некуда возвратиться, потому что мы еще не знаем, есть ли у нас крыша! Фемистокл вздохнул. При воспоминании об Архиппе, о детях его душа сразу наполнилась нежностью и тоской и руки сами собой поднялись, чтобы принять их в объятия. - Крыши будут, Эпикрат. Крыши будут. Вот только уладим все эти дела - и возьмемся отстраивать город. Думаю, что наше желание поднять Афины будет горячее, чем было желание персов разрушить их. Наконец началось голосование - кому из военачальников надо дать награду. Жрецы принесли в жертву Посейдону черного быка. После этого военачальники получили плоские камешки, на которых надо было написать имя того, кого считаешь первым героем при Саламине. Чье имя будет названо чаще, чем другие, тот и получит первую награду. И случилось то, чего Фемистокл не ожидал, не мог ожидать. Ему казалось, что он ослышался, что он оглох: первой награды не присудили никому! Вторая награда - Фемистоклу! - Вторая - Фемистоклу! - Вторая - Фемистоклу! Фемистокл стоял неподвижно с сердцем, полным изумления и обиды. Ему - вторая! Ему, спасителю Эллады! Как это могло случиться? - Очень просто, - сказал Эпикрат, угадав его мысли. - Каждый военачальник к первой награде представляет себя! А умолчать о Фемистокле никак нельзя. Вот и получилось, что твое имя, Фемистокл, повторяется так часто, но вторым. Фемистокл нахмурился, еле сдерживая гнев. - Это справедливо? - внезапно охрипнув, спросил он. Эпикрат пожал плечами: - У кого искать справедливости? Может быть, у Аристида? Ведь его называют не иначе, как Справедливым. Однако я не слышу его голоса теперь, когда надо показать свою справедливость и оправдать свое прозвище! Но ты должен утешиться Фемистокл: ведь все другие военачальники получили только по одному голосу, да и то лишь тот голос, который каждый подал за себя! - А то, что эгинцы получили первую награду, расстроенно сказал Фемистокл, - это справедливо? Они хорошо дрались, но главный-то бой выдержали афиняне! Эпикрат вздохнул. - Наша слава не померкнет, Фемистокл, - ответил он, - никакие награды не дают славы на века, и не награды ее определяют. Славу дают человеку его дело, а твои дела не забудутся никогда, клянусь Зевсом! Союзники покидали Истм, отправляясь в свои города. Собирались домой и афиняне. Фемистокл был грустен и задумчив, чувствуя себя глубоко оскорбленным. При голосовании спартанцев было большинство, они и решили исход дела. "Этого следовало ожидать, - с горечью думал Фемистокл. - Разве они могут допустить, чтобы слава досталась афинянам!" Может быть, и в Спарте поняли, что они поступили несправедливо, и, чтобы поправить это дело, они пригласили Фемистокла в Лакедемон, чтобы отдать ему заслуженные почести. Это было настоящее торжество. Никогда Фемистокл не думал, что будет праздновать победу в Спарте. Город у подошвы величавого хребта Тайгета, город без стен, охраняемый только военной славой и силой спартанцев, город-лагерь, нынче был полон веселого праздничного шума. Трубили трубы, заливались флейты. Все жители города во главе с эфорами и царями встречали победителей. Крики приветствий заглушали музыку: - Слава Еврибиаду! Слава доблестному полководцу Еврибиаду! - Слава спартанскому войску! - Слава Фемистоклу! Слава мудрому стратегу Фемистоклу! Фемистокл был бы счастлив, если бы эти крики раздавались в Афинах. "Меня чествует Спарта! - с горечью думал он. - Спарта, но не Афины! Не Афины..." А чествовали его щедро. Сами эфоры, суровые старцы, не жалели для него похвал, говорили о его мудрости, о его предусмотрительности, которая помогла эллинам спасти Элладу. Еврибиада наградили оливковым венком за доблесть - высшей наградой Спарты. "А мне что? - тревожно думал Фемистокл. - Опять вторую награду? Клянусь Зевсом, боги, вы несправедливы!" Но он напрасно тревожился: его тоже увенчали венком из оливковых ветвей - за мудрость. Тут лицо его просветлело - Спарта полностью признала его. А Спарта - это или могущественный союзник, или опасный враг. Звонкой вереницей пробежали праздничные дни. Фемистокл собрался домой. Спартанцы на прощание подарили ему самую лучшую колесницу, какая была у них в городе, - пусть явится в Афины, как прославленный герой. Триста знатных спартанских юношей провожали его до самой Тегейской границы. Никогда и никому Спарта не оказывала таких почестей. Первого, кого Фемистокл встретил, вернувшись в Афины, был Тимодем с острова Бельбины [Остров Бельбина в Сараническом заливе.], человек злобный и завистливый. - Смотрите, Фемистокл в оливковом венке и на лаконской колеснице! Да неужели ты, Фемистокл, и вправду думаешь, что Спарта наградила тебя за твои доблести? Всей своей славой ты обязан только Афинам, но не себе. Не будь ты афинянин... Фемистокл, обернувшись и увидев с высоты колесницы, кто его поносит, ответил: - Конечно, будь я бельбинитом, спартанцы не оказали бы мне столь высоких почестей. Но тебя, человече, они не почтили бы, хотя бы ты и родился в Афинах! ЕЩЕ ОДНА ХИТРОСТЬ ФЕМИСТОКЛА Со всех сторон - из Трезены, с острова Саламин, из горной страны Аргоса - тянулись повозки, ехали верхом, шли пешие со всяким скарбом, - женщины, дети, старики... Афиняне возвращались в свои родные Афины. Архиппа, покачиваясь на узлах с имуществом и прижимая к себе младших детей, не переставая плакала. Плакала от счастья, что снова возвращается домой. В Трезене афинян приняли ласково. Всем нашли кров, всех обласкали. Трезенцы решили содержать их за свой счет, платить им каждому по два обола [Обол - 0,57 грамма серебра.] в день. Богатые люди открыли для афинских детей свои сады - пусть приходят и берут, что им захочется, пусть не чувствуют себя здесь обделенными. А кроме того, трезенцы постановили платить за афинских детей учителям - пусть учатся, как учились дома. Архиппа, глубоко благодарная, говорила детям: - Дети, помните это. И если трезенцев настигнет беда, помогайте им. Нет порока чернее, чем неблагодарность! Но как бы ни были приветливы приютившие их люди, чужой хлеб горек и чужие пороги круты. Вне пределов Аттики чем отличались они, афиняне, от жалких и бесправных метеков? А теперь они снова в своей стране. О боги, примите своих афинян, вернувшихся домой! Вот и город виден. И Акрополь стоит в сиянии жаркого солнца. Увидев черные после пожарища колонны храмов, обгорелые и провалившиеся кровли, статуи, упавшие в груды камня и кирпича, Архиппа опять заплакала - варвары осквернили их святыни! Повозка заколыхалась по ухабистой афинской улице. - Мама, а где мы будем жить? - спрашивали дети. - В нашем доме? - Если наш дом не сгорел, значит, в нем и будем жить. - А если сгорел, мама? - Тогда, может быть, садик остался. - А если и садик сгорел? - Но земля-то не сгорела. На той земле и будем жить. Едва скрипучая повозка въехала в узкий переулок, ведущий к дому, как Архиппа услышала знакомый голос: - Госпожа! О госпожа! Им навстречу бежал Сикинн. Еще более желтый, еще более худой, но глаза его полыхали от счастья. - Сикинн! Дети, это же ваш учитель! Ты жив, Сикинн! А где же Фемистокл? - Наш господин Фемистокл велел мне ждать, когда ты приедешь. А он - где же ему быть? На Пниксе, конечно. У него очень много дел, госпожа, ведь он государственный человек, и очень прославленный государственный человек! - Да, знаю, знаю. Нужна мне ваша слава, как же! Мне нужно, чтобы все были живы и все здоровы, а больше ничего мне не нужно, понимаешь ты? - Но слава тоже нужна, госпожа! - улыбаясь, возражал Сикинн, и его зубы еще ярче белели на потемневшем от загара лице. - Когда творишь славные дела, надо, чтобы их достойно ценили. - Слава возбуждает зависть, - сурово возразила Архиппа, - а зависть рождает беду! - Сикинн, а наш дом не сгорел? - спрашивали дети. - Нет, не сгорел. - А наш садик? - И садик не сгорел. Персы не жгли дома. Они сожгли только Акрополь. Там ведь были защитники, сражались с врагами. Вот они Акрополь-то и сожгли. - А защитников? - А защитников убили. Повозка подошла к дому. Соседи уже копошились в своих двориках, вычищали мусор из домов. Ворота Фемистоклова дома стояли запертые на замок, а стена дворика лежала грудой желтой глины и кирпичей. Видно, толкнула ее какая-нибудь тяжелая колесница, она и завалилась. - Крепко же заперт наш дом, - усмехнулась Архиппа. - Смотрите, даже замок висит на воротах. Отпирай, Сикинн! Сикинн пошарил под кирпичами, достал ключ и открыл ворота. Архиппа, а за ней дети и слуги вошли в засыпанный глиной и осколками кирпича двор. И, стоя среди голых стен своего жилища, Архиппа сказала глубоким, счастливым голосом: - Слава богам, вот мы и дома! Афины чистились, прихорашивались. Незатейливые двухэтажные и одноэтажные дома из камня, из необожженного кирпича или просто из глины, смешанной с рубленой соломой, принимали жилой вид. Снова шумела агора - торговая площадь, снова слуги и рабы смеялись и перебранивались у городского фонтана, уже кое-где слышалась песня, ребятишки носились по афинским холмам, плескались в ручьях, играли в Саламинскую битву... Афиняне, вернувшиеся с войны, снова собирались на Пниксе и обсуждали свои государственные дела. А дел было много. Фемистокл, побывав в Лакедемоне, ушел оттуда с чувством признательности за почести, оказанные ему, и с тяжелым ощущением опасности, таящейся для Афин в этой воинственной стране. - Они живут без городских стен, - говорил Фемистокл, выступая на Пниксе. - Их жизнь - или война, или подготовка к войне. Мы живем иначе. Мы воюем лишь тогда, когда враг нападает на нас или на наших союзников, мы защищаемся. А для защиты нам необходима городская стена, от старой стены у нас остались одни обломки. Надо строить новые стены, и строить как можно скорее! - Ты ждешь нападения персов, Фемистокл? - Граждане афинские, врагами ведь могут быть не только персы. Разве не случалось, что вчерашний союзник сегодня обращал против нас свое копье? Так что поспешим с этим делом, граждане афинские! Собрание согласилось с тем, что стены Афинам необходимы, и афиняне немедля принялись за их постройку. Но едва они положили первые камни, как в Афины явилось спартанское посольство. - Наши цари и эфоры поручили нам передать вот что, - сказали спартанцы афинским правителям. - Афиняне, не возводите стен. Вы лучше помогите нам срыть окружные стены во всех городах, где они есть. Мы заботимся о безопасности всей Эллады, о нашей общей безопасности. В случае, если персы снова вторгнутся на нашу землю, пусть не будет у нас укрепленных городов, где они могли бы закрепиться, как это случилось с Фивами: Мардоний сделал Фивы своей военной базой. А вам, афиняне, бояться нечего. Если персы снова вступят в ваш город, Пелопоннес всегда будет вам и убежищем, и оплотом. Мы ждем вашего ответа. Фемистокл слушал спартанцев опустив глаза, как бы страшась выдать свои мысли. Он все понимал: Спарта боится усиления Афин. Спартанцы видели, какой сильный у афинян флот, они видели, как отважны и бесстрашны афиняне в бою. Спарта их боится, Спарта привыкла быть первым государством в Элладе и не хочет уступать Афинам своего первенства. Не о персах думают они, а о самих себе. Как продиктуешь свою волю Афинам, если они окружат себя стеной и закроют городские ворота? Ответа послам не дали. Афинянам самим надо решить, что ответить Спарте. На Совете правителей Фемистокл сказал: - После того, что потребовали спартанские послы, нам должно быть еще более ясно, что строить нашу стену необходимо, и как можно скорее, чтобы не зависеть ни от чьих требований. Давайте сейчас отпустим спартанских послов и скажем, что для обсуждения этого дела мы пришлем в Спарту свое посольство. Так и сделали. Спартанские послы ушли, не получив определенного ответа. В тот же день, как послы ушли, Фемистокл открыл правителям свой план: - Отправьте послом в Спарту меня. И как можно скорее. Других же послов, которых назначите, не посылайте сразу, помедлите. А в это время пусть афиняне как можно быстрее строят стену. Пусть все поголовно, кто есть в городе, возьмутся за постройку. Пусть не щадят ни частных, ни общественных зданий, если они будут мешать. Пусть не останавливаются перед разрушением всего, что может послужить материалом для стен. - А если придется разрушить твой дом? - спросил Аристид. - Если надо будет разрушить - разрушайте, - продолжал Фемистокл. - А когда стена будет выведена достаточно высоко для обороны, тогда отправляйте остальных послов в Спарту, - А ты, Фемистокл? - А я в Спарте устрою все сам. Я знаю как. - Я вижу, что ты все так же хитроумен, Фемистокл, - сказал Аристид. - Куда приведет нас твоя изобретательность? Не знаю. Но мне со Спартой ссориться не хотелось бы. - И он с сомнением покачал головой. Однако правители согласились с Фемистоклом. По городу пошли глашатаи, призывая афинян выходить на постройку стены. А Фемистокл немедленно отправился в путь, захватив с собой верного раба Сикинна. В Афинах взялись за работу. Тащили камни, кирпичи, глину, все, что годилось для постройки. Укладывали фундамент, не заботясь о красоте кладки, лишь бы было прочно сделано. Стена стала длиннее по сравнению с прежней, поэтому пришлось ломать здания, стоявшие на ее черте. Сносили все без различия - дома, памятники, портики, нарушали кладбища... И все, что годилось, укладывали в фундамент стены, вплоть до могильных каменных плит. Работали без оглядки, с утра до ночи. Афинские женщины, изведавшие горе изгнания, забыли свой гинекей и чем могли помогали строителям. Строилась защитная стена, оборона от врага, оборона Родному городу, который они едва не потеряли! Фемистокл в это время в белоснежном льняном гиматии расхаживал по улицам Спарты. Его узнавали, его приветствовали. Он любовался мрачной красотой Тайгета, спускался к реке, шумящей прозрачной горной водой. Появлялся на стадиях, где молодежь обучалась военному искусству. Здесь он был особенно внимателен. "Девушки тоже тренируются, - думал он, любуясь грациозной силой юных спартанок. - Спартанцы правы: чтобы рожать крепких детей, мать сама должна быть крепкой. Это так. Однако я не хотел бы, чтобы мои дочери бегали голыми по стадию..." Однажды на площади у храма Афины Меднодомной, когда он стоял и разглядывал медные пластины, украшавшие храм, к нему подошел старый эфор. - Фемистокл, - сказал он, испытующе глядя ему в лицо острыми серыми глазами, - нам известно, что ты уже несколько дней в Спарте. Если ты прибыл послом, то почему же не являешься к нам? Фемистокл почтительно поклонился эфору. - Я не могу пока что явиться к правителям государства, - ответил он эфору с самым правдивым видом, - я поджидаю членов нашего посольства. Но почему они задерживаются так долго, сам не понимаю. Может быть, какие-нибудь неотложные дела... - Ну что ж, подождем их. Однако дни проходили, а послы афинские все не являлись. Фемистокла пригласили к эфорам. - Все еще нет посольства, Фемистокл? - Все еще нет! - Фемистокл недоуменно пожал плечами. - Я и сам уже устал ждать их! - А может быть, афинянам выгодно затягивать решение вопроса о вашей городской стене? - Выгодно? Но почему же? - Выгодно потому, - резко сказал старый эфор, стукнув об пол посохом, - выгодно потому, что стены в Афинах все таки строятся! - Этого не может быть! - Но из Афин пришли люди, они были там по своим делам, и они говорят, что видели собственными глазами - афиняне строят стену! - Эти люди вводят вас в заблуждение, - ответил Фемистокл, не теряя спокойствия. - Как же мы начнем строить стену, не договорившись с вами? Вот скоро придет наше посольство... - Так где же оно, это ваше посольство?! Афинское посольство наконец явилось в Спарту - Аристид, сын Лисимаха, и Аброних, сын Лисикла. Фемистокл искренне обрадовался, увидев их: - Что там, в Афинах? - Стена достаточно высока. Поэтому мы здесь. Фемистокл ликовал. Он обнимал то Аристида, то Аброниха. Аброних отвечал таким же ликованием, но Аристид хмурился: - Я не люблю обмана. - Даже если это на пользу нашим Афинам, Аристид? - Обман никогда и никому не приносил пользы. - Не буду спорить с тобой, Аристид, - сказал Фемистокл, скрывая обиду, - но и ты не мешай мне довести дело до конца. - Не буду мешать. Но только в том случае, если твоя горячая голова не доведет нас до беды. В это время спартанские эфоры снова получили известие о том, что афинские стены уже окружили город и что стены эти уже высоки. Но Фемистокл продолжал уверять спартанцев, что они обмануты. - Не давайте провести себя лживыми россказнями, а лучше пошлите в Афины людей, которых вы уважаете, людей добросовестных. Пусть они отправятся туда и все разузнают. Тогда вы получите точные сведения о том, что делается в Афинах. Аброних восхищался самообладанием Фемистокла, восхищался его предусмотрительностью - правильно действует; пусть спартанцы отправят своих послов в Афины, а то ведь, пожалуй, когда обман все-таки откроется, им самим не выбраться из Спарты. А так в Афинах будут заложники. Великий мудрец ты, Фемистокл! Аристид сидел молча, насупив брови, и краснел от стыда. В каком бессовестном обмане он должен участвовать! Конечно, он понимает, что спартанцы хлопочут о своих интересах, прикрываясь общими, и он понимает, что стена Афинам нужна... Но этот обман трудно перенести, когда всю жизнь привык говорить только правду! - Неужели вы не верите мне? - продолжал Фемистокл, глядя прямо в глаза эфорам. - Так повторяю вам: пошлите своих послов, да не кого-нибудь, а из своей среды, людей знатных, которых вы цените и которым доверяете! - Мы верим тебе, Фемистокл, - ответили эфоры, - но послов своих проверить тебя все-таки пошлем. Проверить, действительно ли в Афинах строится стена вопреки желанию Спарты, поехали послы из среды спартанской знати. А одновременно с ними, только тайно от них, отправился в Афины и Сикинн с поручением Фемистокла. - Скажи правителям, чтобы они задержали спартанских послов под любым благовидным предлогом. Иначе, я опасаюсь, спартанцы могут не выпустить нас из Спарты. Спартанские послы, важные, суровые, но сохраняющие дружелюбный вид, как и подобает союзникам, вскоре появились в Афинах. Но еще раньше их явился Сикинн, посланец Фемистокла. Увидев стены окружавшие город, спартанцы переглянулись с негодованием. Они намеревались тотчас вернуться в Спарту, но афинские пританы, вежливые, любезные, и слышать не хотели о том, чтобы так скоро отпустить гостей! И спартанцы поняли, что афиняне их не выпустят, пока не вернутся из Спарты афинские послы. Фемистокл и его товарищи по посольству Аброних и Аристид решили, что наступила пора обсудить со спартанцами тот самый вопрос, ради которого они и приехали в Спарту. Объясниться с эфорами поручили Фемистоклу. Аристид от разговора уклонился, он слишком дорожил расположением Спарты. Эфоры в этот день не узнали Фемистокла. Всегда любезный и улыбчивый, нынче он предстал перед ними с гордо поднятой головой. Он открыл свое истинное лицо, лицо афинянина, знающего цену себе и своему народу. - Афины уже настолько ограждены стеной, - заявил он после необходимых приветствий, - что в состоянии защищать своих жителей. Если спартанцы или союзники желают, они могут отправить послов к афинянам. Но посылайте таких послов, которые сумеют на будущее время различать интересы свои собственные и интересы общеэллинские. Когда мы, афиняне, нашли необходимым покинуть свой город и сесть на корабли, мы решились на это без спартанцев. А когда приходилось совещаться вместе со спартанцами, мы, афиняне, никому не уступали в рассудительности. А теперь мы сочли необходимым окружить свой город стеной. Ведь, не имея обороны, не сможешь участвовать в общих решениях с мало-мальски равным правом голоса! Эфоры краснели и бледнели от гнева. Афины не пожелали с ними считаться! Афины больше не принимают их гегемонии! А Фемистокл, которого они чествовали так недавно, - он обманул, он провел их! Как они были глухи и слепы! Спартанцы кипели негодованием, но прятали его под личиной приветливости и уважения. Они могли бы сейчас арестовать афинских послов, но тогда и афиняне посадят в темницу послов спартанских! Проклятый Фемистокл все предусмотрел! Пришлось отпустить афинян. И в тот день, когда афинские послы покинули Спарту, спартанские послы выехали из Афин. ВРАГИ СНОВА В АТТИКЕ - Каково будет Ксерксу, когда ты, Мардоний, зажжешь огни на горах, несущие весть о твоей победе, а? Ты только представь себе это, Мардоний! Фессалиец Алевад, грузный и осанистый, плотно сидел на большом темно-рыжем гривастом коне. Мардоний искоса взглянул на него. Светлые глаза хищной птицы, горбатый нос, почти касающийся верхней губы, твердый подбородок, прикрытый пышной, мелко завитой бородой... "Я понимаю тебя, Алевад, - мысленно ответил ему Мардоний, - тебе нужна эта война, потому что тебе нужна власть над Фессалией..." Но речи Алевада не пропадали зря. Они вызывали в воображении необычайное, волнующее каждого полководца зрелище - победные костры, которые один за другим вспыхивают на вершинах гор, один за другим вплоть до Геллеспонта, а потом уже и за Геллеспонтом, До самых Сард, где сейчас пребывает царь. Стояла весна 479 года. Мардоний со своим отборным войском снова шел в Аттику. Снова под копытами его конницы глухо гудела фессалийская земля. Грозное войско блистало доспехами, ряды его двигались четко, размеренно, подчиняясь единой команде. Оно шло медленно, но словно ураган поднимался следом, увлекая за собой жителей городов и селений, мимо которых это войско проходило. Мардоний приказал брать в ополчение всех, кто может держать оружие. Персидские военачальники, выполняя волю полководца, бичами сгоняли мирных жителей в свои отряды. Войско Мардония, чем дальше проходило по стране, тем больше разрасталось. - Я не сомневаюсь, что ты поработишь Элладу, Мардоний, - продолжал Алевад, - ты сделаешь то, чего не смог сделать царь Дарий и не смог сделать царь Ксеркс. Ты докажешь царю, что Дарий, отстранив тебя от командования, сильно ошибся. Ты возьмешь Элладу и станешь полным ее властителем! Кони мерно ступали рядом шаг в шаг. Сиплый голос Алевада гудел над ухом, как большой шмель, но это не раздражало Мардония. Лесть помогала ему поверить в себя и в успех своего рискованно задуманного дела. - Скоро вступим в Беотию, - сказал Мардоний. Алевад понял его. - Да, я знаю. В Беотии нас ждет спартанский отряд. Вернее, должен ждать, чтобы преградить нам дорогу в Афины. Мардоний взглянул на него: - Ты забыл, Алевад, какую клятву дали афиняне? Алевад засмеялся, открыв мелкие желтые зубы. - Ну как это я могу забыть! "Пока жив хоть один афинянин, не будет у нас мира с Ксерксом! Нет на свете столько золота, нет земли столь прекрасной, чтобы мы ради этих благ захотели предать Элладу!" Ну, и еще там что-то... - Вот тогда же и спартанцы дали слово выставить на нашем пути свое войско. А ты, Алевад, как будто этому не очень-то веришь?.. Алевад отмахнулся: - Мало ли они давали слов, а потом забывали об этом! Может быть, забудут и теперь. - Ну нет, - Мардоний вдруг хлестнул коня и поднял его в галоп. - Не забудут! Предстоит трудная битва. Надо готовиться, это враг очень сильный! Алевад не ответил. Войско Мардония вошло в Беотию и раскинулось по всей равнине. Мардоний готовился к сражению со спартанцами. Граница Аттики была рядом. И эта граница была открыта. Мардоний недоумевал. - Мне донесли, что в Беотии меня встретит войско спартанцев! - сказал он беотийским правителям - беотархам. - Но где же эти прославленные воины? Я вижу, они не пожелали помериться со мной силой. - Они не вышли тебе навстречу, потому что справляют свой праздник Гиакинфий, - объяснили беотархи. - Они чествуют богов и не могут выйти сейчас на войну. - Тем лучше, - сказал Мардоний. - Пока они справляют свои праздники, я пройду в Аттику и возьму Афины! Но беотархи не одобрили его решения. - Мы хотим так же, как и ты, победы над Аттикой. Но не переступай их границы. Поставь здесь свой лагерь, это самое удобное место для битвы с твоим огромным войском и бесчисленной конницей. В твоих руках будут наши беотийские проходы на Аттику и на Истм. Одолеть эллинов трудно: когда они действуют единодушно, это ты знаешь и сам. Лучше последуй нашему совету - пошли золота правителям Эллады, но так, чтобы об этом никто не знал, договорись с каждым из них тайно. Этим ты внесешь разлад среди них, и тогда покорить их тебе будет легко. Послушайся нас! Мардоний слушал, мрачно сдвинув брови, в его жестоких, близко поставленных глазах горели темные огни. Подкупить... Взять без войны... А где же слава? А где же сигнальные костры победы? - Нет. Я возьму Афины боем, - упрямо отвечал он. - Но это будет тяжелый бой, Мардоний. Ты можешь потерять много войска! - Все равно. Я возьму Афины. Я возьму Афины и сровняю их с землей. Персидское войско перевалило через границу Аттики. Мардоний неистово стремился к Афинам, чтобы обрушить на этот непокорный город свой главный удар. Он приготовился к атаке, к штурму, к избиению. Он уже видел, как разваливает афинские стены, как гонит пленных жителей, как поджигает жилища. Он слышал крики, стоны, мольбы о милости, о пощаде... Его встретила неожиданная, оглушающая тишина. Пустынные поля. Безмолвные, безлюдные, еще кое-где недостроенные стены Афин. Открытые ворота. Мардоний в бешенстве погнал коня и влетел в город. Город был пуст, дома стояли с закрытыми ставнями, словно закрыли глаза, не желая видеть врага. Лишь кое-где бродили по улицам оставленные хозяевами собаки. - Проклятие! - закричал Мардоний. - Они опять ушли! Персы, как бурные потоки воды в половодье, хлынули в Афины. Еще года не прошло, как здесь побывал Ксеркс и сжег афинский Акрополь. Теперь снова персы врывались в афинские жилища и разоряли афинские очаги. Мардоний послал гонцов в Пирей узнать, что делают афиняне. - Все афиняне на кораблях, - сказали гонцы, - а их семьи снова на Саламине. Афиняне готовы к сражению. Мардоний не знал, что делать. "Может быть, теперь, когда Афины в моих руках, они станут умнее? - думал он. - Может, это исцелит их от их глупого упрямства?" Мардоний решил убедить афинян покориться без боя. С этим поручением он отправил на Саламин геллеспонтийца Мурихида. Мурихид вернулся с острова чуть живой от пережитого страха. Его выпуклые черные глаза глядели на Мардония почти бессмысленно, он не мог вымолвить ни слова. - Приди в себя! - с досадой сказал Мардоний. - Я не знал, что посылаю труса! Что там, на Саламине? - Они взбесились, Мардоний, - прохрипел Мурихид, - им ничего не стоит растерзать и посла, если они и своих терзают... - Иди успокойся, а потом придешь и расскажешь все как было. Позже Мурихид сидел в шатре Мардония и подробно излагал все, что видел и слышал на Саламине. - Сразу, как только вступил на Саламин, я понял, что успеха у меня не будет. Кругом мрачные, ожесточенные люди, смотрят на меня с ненавистью. Собрался Совет военачальников... - Фемистокл там был? - Был Фемистокл. Яростный, как лев. По их разговорам я понял, что они ненавидят нас. И ненавидят Спарту. - Спарту? - Да. Ты же знаешь, Мардоний, что спартанцы должны были встретить твое войско в Беотии, чтобы защитить границу Аттики. А они верны себе. К Марафону опоздали - ждали полнолуния. В Беотию опоздали из-за праздника Гиакинфий. - Короче. Ты все сказал, как я велел? - Мне не дали говорить. Едва я произнес несколько слов, как они уже закричали. Фемистокл сразу набросился на меня: "Афины не сдадутся!" И другие тоже. Один только Ликид, военачальник, выступил разумно: "Что ж, граждане афинские, может, нам лучше не отвергать предложение Мардония? Может быть, представить его предложение Народному собранию?" И что же тут поднялось! "Как смел ты предложить нам рабство? Разве не клялись мы никогда не говорить о мире с нашим давним врагом?.. Ты думаешь, афинский народ может предать свою родину, свои святыни?.. Тебя купили персы, Ликид!" Ликид прикрыл руками свою лысую голову, выбежал на улицу и сразу попал в разъяренную толпу. "Предатель! Смерть предателю!" И тут же закидали его камнями. До смерти. Ликид упал и больше не шевельнулся. Мурихид умолк, с ужасом вспоминая то, что видел. - Это все? - мрачно спросил Мардоний. - Это еще не все, - продолжал Мурихид. - Женщины, как услышали о том, что сказал Ликид, с воплями, с проклятиями бросились к дому, где жила семья Ликида. С камнями в руках они ворвались в дом, не слушая плача детей и мольбы жены Ликида, с яростью убили их камнями. И кричали: "Ступайте к предателю своему мужу и отцу. Семье предателя нет места среди афинян!" После этого я поспешил вернуться к тебе, Мардоний, - закончил Мурихид. - Право, я себе не верю, что остался живым. СУДЬБА МАРДОНИЯ Мардоний медленно поднялся на Акрополь, осторожно ступая по усыпанной пеплом и осколками кирпича дороге, идущей в гору. Молчаливая свита сопровождала его, отстав на несколько шагов. Мардоний был хмур и раздражен, он хотел побыть один со своими мыслями и требовал, чтобы ему не мешали. Акрополь. Разрушения, запустение, безмолвие. Разбитые храмы с провалившимися крышами, колонны, которые еще стоят, будто руки, воздетые к небу в мольбе о мести за совершенное святотатство. Ярко раскрашенные статуи, сброшенные с постамента. Мардоний остановился возле них, лежащих во прахе. Женщины с красными волосами, с черными дугами бровей и косо поставленными выпуклыми глазами с красн