он вопрос. Но голос прозвучал плоско и совершенно без выражения. Он постарался сделать его таким. - А ты не знаешь, что именно? - Ну, в общем - да. Но мне кажется, об этом лучше помолчать, пока я... - Чэрити! Никто на этом заброшенном каменном куске не может быть советским шпионом. Вся эта привычка к "секретности" здесь просто идиотична. Скажи сейчас и избавь меня от трудов общения с сенаторами. Или скажи мне, что ты знаешь то, о чем догадываюсь я. У НИХ ЕСТЬ АНТИГРАВИТАЦИЯ! Так? Одно лишь слово Диллона - и кошмар станет реальностью. - Да, - ответил Диллон. - А как ты узнал? Конечно же, это никоим образом не может быть полный гравитационный экран. Но, похоже, определенно сделан огромный шаг в нужном направлении. Мы устали ждать, когда мечта станет явью... Нет никакого смысла радостно выкладывать тебе все, что касается этого открытия, сам увидишь. Я дам тебе знать, когда буду располагать окончательной датой их прибытия. А пока что - ты подумаешь над ранее сказанным мною? - Да, подумаю. - Хелмут уселся в кресло перед пультом. - Отлично. С тобой мне приходится довольствоваться даже крошечными победами. Удачной смены, Боб. - Удачной смены, Чэрити. 7. НЬЮ-ЙОРК Когда Ницше написал фразу "переоценка всех ценностей" в первый раз, духовное движение времени, в которых мы живем, нашло наконец свою формулировку. Полная переоценка ценностей является наиболее фундаментальной характеристикой любой цивилизации. Потому, что именно начало Цивилизации изменяет все формы Культуры, существовавшие ранее, воспринимает их иначе и практикует их иным образом. Освальд Шпенглер Способность Пейджа складывать дважды два и получать 22 лишь частично оказалась ответственной за обнаружение шпиона. Свою главную лепту внесла почти поразительная неуклюжесть этого человека. Пейдж едва ли мог подумать, что до него никто не заметил шпионских действий. Правда, агент являлся одним из примерно двух дюжин техников, работавших в исследовательской лаборатории, где трудился сейчас и Пейдж. Но почти открытая привычка этого человека утаскивать листки с записями в карманах своего лабораторного халата и просто болезненная подозрительность, проявляемая каждый раз, когда он вечером покидал лаборатории "Пфицнера", давно уже обязаны были вызвать чьи-нибудь сомнения. Какой прекрасный пример того, подумал Пейдж, насколько старинные, эпохи мушкетов, методы расследования сейчас популярны в Вашингтоне. Предоставляющие по-настоящему опасному человеку тысячи возможностей незаметно улизнуть. То, что считалось обычным среди ученых, скреплено было молчаливым соглашением сотрудников "Пфицнера", отметающим всякое стукачество друг на друга. Это оберегало как виновного, так и невинного. Чего, конечно, никогда не потребовалось бы при справедливой системе юридической защиты. Пейдж не имел ни малейшего представления, что делать со своей рыбешкой, когда он ее подсек. Он потратил вечер на то, чтобы проверить передвижения этого парня. О чем потом весьма сожалел, так как пришлось отказаться от встречи с Энн. В этот день произошли две выдающиеся подвижки в исследованиях. И Пейдж посчитал, что шпион захочет переправить информацию о происшедшем немедленно. Эта мысль оправдала себя полностью. По крайней мере - сначала. За тем парнем оказалось не так уж и трудно проследить. Привычка постоянно оглядываться сперва через одно, а потом через другое плечо, удостоверяясь, что никто его не преследует, делала его легко заметным на большом расстоянии даже в толпе. Шпион выехал из города поездом, следующим на Хобокен, где взял напрокат мотороллер и поехал к Секаукусу. Это была долгая прогулка, но впрочем, совершенно несложная. Тем не менее, после Секаукуса, Пейдж чуть не потерял своего преследуемого в первый и последний раз. Перекресток, находившийся на пересечении магистрали 46 c Линкольновским туннелем, оказался также местом, где раскинулся временный трейлерный городок Правоверных - почти трехсот тысяч голов из тех семисот, что влились в Нью-Йорк за последние две недели для участия в Воскрешении. Среди трейлеров Пейдж заметил номера прибывшие весьма издалека, например - из Эритреи. Временный городок оказался гораздо больше, чем любой из близ расположенных постоянных, за исключением, наверное, Пассаика. В нем нашлось место для нескольких десятков супермаркетов, открытых даже в полночь, и примерно такого же числа автоматических прачечных, всегда распахнутых настежь. По крайней мере там находилось около сотни общественных бань и триста шестьдесят общественных туалетов. Пейдж насчитал десять кафетериев и вдвое больше гамбургерных киосков и павильончиков с "однорукими бандитами", каждый из которых имел в длину не менее ста футов. У одного из них он остановился на достаточно долгое время, чтобы приобрести техасскую копченую колбаску, длиной чуть ли не с его локоть, покрытую горчицей, мясным соусом, кислой капустой, маисовой приправой и острыми пикулями с пряностями. В городке еще имелось десять весьма заметных госпитальных палаток. И после того, как он съел свою техасскую колбаску, Пейдж понял, что даже самая маленькая из них вполне могла вместить в себя одноярусный цирк. И, естественно, там стояло множество трейлеров, число которых, как предположил Пейдж, превышало шестьдесят тысяч. От двухосных грузовичков до паккардов, на всех стадиях ремонта и великолепия. По счастью, городок хорошо освещался и так как все живущие в нем являлись Правоверными, там не оказалось никаких ловушек или иных форм проповедничества. Шпион, сделав несколько отвлекающих маневров из учебника для начинающих шпионов, вроде дублирования своих следов и вихляния по пути, нырнул в трейлер с латвийским номером. Спустя полчаса - ровно в 02.00 - трейлер поднял коренастую СВЧ-антенну, толстую, как запястье Пейджа. И все остальное, как угрюмо подумал Пейдж, снова забираясь на взятый им напрокат мотороллер, дело ФБР - если только он им расскажет. Но что он мог рассказать? У него имелись свои, весьма веские причины держаться от ФБР на возможно большем расстоянии. Более того, сообщи он сейчас об этом человеке, над поисками антинекротика немедленно опустился бы занавес. И доверие, пусть и несколько насильно вверенное ему Ганном и Энн, было бы обмануто. С другой стороны, сохрани Пейдж молчание, и Советы получат лекарство почти одновременно с "Пфицнером". Иными словами - прежде, чем Запад получил бы антинекротик официально. Впрочем самому Пейджу придется доказывать, что он - "свой", когда начнется неотвратимая разборка с Мак-Хайнери. Тем не менее, на следующий день он понял, как ему необходимо было действовать с самого начала. И второй вечер он отвел на тщательную проверку лабораторного кресла своей "рыбки". Этот, мягко выражаясь, кретин нашпиговал его сплошными вещдоками - микрофотографическими негативами и клочками бумаги, испещренными символами простого подстановочного кода, когда-то использовавшегося для созыва Честных Стрелков Томом Миксом [Том Микс - популярный американский киноактер, снимался во многих вестернах; кстати, его упоминает в своем "Мире Реки" Ф.Дж.Фармер под именем Оборванца Ралстона]. И третий вечер ушел на то, чтобы произвести пошаговую фотосъемку паломничества агента к оборудованному радиопередатчиком трейлеру с поддельным номерным знаком в городке Правоверных. Собрав улики в аккуратное досье, Пейдж загнал в угол Ганна в его же офисе и всю эту кашу скинул прямо на колени вице-президента компании. - Боже ж мой, - воскликнул, моргая, Ганн. - Любопытство - просто ваша патология, не так ли, полковник Рассел? И я по-настоящему сомневаюсь, что даже "Пфицнеру" когда-нибудь удастся найти противоядие против ЭТОГО. - Любопытство имеет весьма малое отношения к тому, что я нашел. Как вы убедитесь, изучив мой пакет, этот самый шпион - непрофессионал. Очевидно, компартийный доброволец, как и Розенберг в свое время, а не обычный платный агент. Практически, он сам привел меня за нос. - Да, мне понятно, что он неуклюж, - согласился Ганн. - И нам уже сообщали о нем, полковник Рассел. В действительности, нам даже пришлось оберегать его от собственной же неуклюжести несколько раз. - Но почему? - потребовал Пейдж. - Почему вы его не раскололи? - Потому что не можем сейчас допустить этого, - ответил Ганн. - Шпионский скандал на заводе, уничтожит работу на том самом этапе, на котором она находится. Рано или поздно, мы сообщим о нехорошем человеке куда следует, и проведенная вами работа на эту тему, будет тогда весьма полезна для всех нас. Но не надо торопиться. - Не торопиться! - Нет, - ответил Ганн. - Материал, который он сейчас передает, не представляет особой ценности. Когда же у нас в действительности будет лекарство... - Но к этому времени он уже будет знать весь производственный процесс. А определить то, какое лекарство получается в результате - работа заурядная для любой группы экспертов-химиков. Ваш доктор Эгню по-крайней мере хоть этому меня научил. - Я тоже так считаю, - подтвердил Ганн. - Что ж, я думаю, на этом мы закончим, полковник. Не беспокойтесь на сей счет. Мы займемся нашим шпионом, когда время будет подходящим. Этим и пришлось Пейджу удовлетвориться. Слишком малое возмещение на упущенный сон, пропущенные свидания. За то, что он сперва решил предупредить об этом Пфицнера. За ту яростную борьбу в душе, стоившую ему столь многого. За то, что он поставил интересы проекта выше своей офицерской присяги и собственной безопасности. Этим вечером он выложил все, с определенной долей горячности, Энн Эббот. - Успокойся, - сказала Энн. - Если ты собираешься вмешиваться в политику, связанную с этой работой, Пейдж, ты обожжешься вплоть до самых подмышек. Когда мы найдем, что ищем, то произведем величайший политический взрыв в истории. Но пока советую держаться от этого как можно дальше. - Я уже обжегся, - загорячился Пейдж. - И как, черт подери, я могу стоять вдалеке или неподалеку? То, что здесь терпят шпиона - не просто политика. Это предательство, и не условное, а на самом деле. Ты что, намеренно засовываешь все наши головы в петлю? - Намеренно, Пейдж. Этот проект для всех - для каждого мужчины, женщины и ребенка, живущих на Земле или работающих в космосе. Тот факт, что именно Запад вкладывает в него деньги - просто случайность. То, что мы здесь делаем, во всех отношениях настолько же антизападное, как и антисоветское. Мы собираемся разделаться со смертью во имя всего человечества, а не в интересах вооруженных сил одной из коалиций. Какое нам дело, кто первым получит лекарство? Мы хотим, чтобы оно было у всех. - А Ганн с этим согласен? - Такова политика кампании. Такова могла быть собственно идея и Хэла, хотя у него совершенно иные причины, иные суждения. Ты можешь себе представить, что произойдет, когда лекарство, излечивающее от смерти, нанесет удар по тоталитарному обществу? Конечно, оно не окажется смертельным для Советов, хотя сделает борьбу за власть между старыми и молодыми вождями еще более кровавой, чем сейчас. Очевидно, именно так на это смотрит Хэл. - А ты - нет, - угрюмо констатировал Пейдж. - Нет, Пейдж, я так не считаю. Я хорошо понимаю, что произойдет у нас здесь, дома, когда все это выплеснется наружу. Хоть чуточку задумайся, как это подействует только на одних только верующих людей. Что произойдет с жизнью после смерти, если тебе никогда не понадобится покидать этот свет? Взгляни на Правоверных. Они в действительности верят во все, что написано в Библии. И именно потому каждый год перерабатывают книгу. А ведь вся эта история выплывет наружу еще до конца их Юбилейного года. Ты знаешь лозунг Правоверных: "Миллионы живущих сейчас не умрут никогда"? Они имеют ввиду себя. Но что будет, если окажется, что это касается ВСЕХ? Таково лишь начало. Подумай о том, как могут отреагировать страховые кампании. И что произойдет со структурой сложных процентов. Помнишь ту старую сказочку Уэллса о человеке, который прожил столь долго, что его сбережения разрослись до такой степени, что стали ключевыми во всей финансовой структуре мира - "Когда Спящий проснется" вроде бы. Что ж, теоретически это станет доступно для ЛЮБОГО, имеющего достаточно терпения и денег. И подумай о целом своде законов о наследстве. Это будет самый большой и жесточайший взрыв, который когда-либо переживал Запад. Мы будем слишком заняты разгребанием обломков, чтобы беспокоиться о том, как там дела в Москве, все ли хорошо в Центральном Комитете. - Похоже, ты очень беспокоишься о защите интересов Центрального Комитета, или по крайней мере того, что они считают своими интересами, - медленно произнес Пейдж. - Но есть ведь и возможность сохранить все в секрете, не выпуская наружу. - Нет такой возможности, - ответила Энн. - Законы природы в секрете утаить нельзя. СТОИТ ТЕБЕ ХОТЬ ОДНАЖДЫ ДАТЬ УЧЕНОМУ ИДЕЮ, ЧТО _М_О_Ж_Н_О ДОСТИЧЬ ОПРЕДЕЛЕННОЙ ЦЕЛИ, СЧИТАЙ, ЧТО ТЫ УЖЕ ПРЕДОСТАВИЛ ЕМУ БОЛЕЕ ПОЛОВИНЫ НЕОБХОДИМОЙ ИНФОРМАЦИИ. Как только он поймет, что победа над смертью возможна, никакая сила на Земле не сможет его остановить. Он из кожи вылезет, но найдет способ добиться цели. "Ноу-хау", насчет которого мы производим такой объем бессмысленного шума - всего лишь незначительная часть исследований. И в сравнении с общим принципом - все это совершенно несоизмеримо. - Я этого не понимаю. - Тогда давай снова на мгновение вернемся назад, к атомной бомбе. Единственной возможностью сохранить ее в секрете было либо не сбрасывать ее вообще, либо не проводить тестовый взрыв. Как только секрет существования атомной бомбы перестал являться таковым - а ты помнишь, что мы раскрыли его сотням тысяч людей Хиросимы - у нас больше не осталось секретов в этой области, стоящих защиты. Самой большой тайной доклада Смита являлся специфический метод, с помощью которого урановые слитки "одевались" в защитную оболочку. Это оказалось одной из труднейших проблем, с которыми проекту пришлось столкнуться. Но, в то же время - именно такую проблему ты обычно предоставляешь решать инженеру, и ожидаешь от него определенного решения в течение года. Все дело в том, Пейдж, что ты не можешь хранить научные материалы в секрете от самого себя. Научный секрет - это нечто такое, во что какой-нибудь ученый не может внести СВОЙ вклад, уж не говоря о том, чтоб на нем нажиться. И напротив, если ты вооружишь самого себя новым открытием, тем самым, ты вооружишь еще одного парня в очках, но уже с красной звездой во лбу. Либо ты передашь ему информацию, либо - сам себе перережешь горло. Других возможных путей нет. И позволь мне, Пейдж, спросить у тебя вот еще что. ИМЕЕМ ЛИ МЫ ПРАВО ПРЕДОСТАВИТЬ СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ _П_Р_Е_И_М_У_Щ_Е_С_Т_В_О_ - ПУСКАЙ И ВРЕМЕННОЕ - НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ ОБХОДИТЬСЯ _Б_Е_З_ АНТИНЕКРОТИКА? По своей природе, эти лекарства нанесут больший урон Западу, чем СССР. Все-таки в Советском Союзе никому не разрешено передавать большие деньги по наследству - я имею в виду, официально - или обладать экономической свободой, которая тоже связана с возрастом. Если обеим главным силам одновременно предоставить контроль над смертью - Запад будет иметь естественное проигрышное положение. Если ли же мы предоставим контроль над смертью одному Западу, мы тем самым саботируем развитие всей нашей цивилизации. Это разумно? Картина вырисовывалась потрясающая. Если так можно было выразиться. У Пейджа она создала впечатление, что Ганн в душе весьма отличался от носимой им маски торговца, ставшего менеджером. Но, с другой стороны, она оказалась вполне достаточна. И Ганн знал, что она считается для него достаточной. - Что я могу сказать? - прохладно ответил он. - Я лишь понял, что с каждым днем, проводимым с тобой, все глубже и глубже погружаюсь в трясину. Первым делом, я представился ФБР тем, кем на самом деле не являюсь. Затем мне вверили информацию, к которой по закону я не имею права доступа. А теперь, я помогаю тебе скрыть свидетельства огромного преступления. И МНЕ КАЖЕТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ И БОЛЬШЕ, ЧТО ВСЕ БЫЛО ЗАРАНЕЕ УСТРОЕНО ТАК, ЧТОБЫ Я НЕ МИНОВАЛ ЭТОЙ КАШИ. Иначе не понять, каким образом вы проделали такую колоссальную работу связанную со мной, без всякой ее подготовки. - Тебе не нужно отрицать, Пейдж, что ты сам напросился. - Я этого не отрицаю, - подтвердил он. - Но и ты, как я понимаю, также не отрицаешь моего намеренного привлечения. - Нет. Ладно, это сделано намеренно. Я думаю, ты уже и раньше это подозревал. И если ты собираешься спросить меня почему - побереги дыхание. Мне пока не позволено рассказать тебе. Ты сам все поймешь в надлежащее время. - Вы оба... - Нет. Хэл не имеет ничего общего с твоим привлечением. Это моя идея. Он только согласился с ней - но его должен был убедить некто с более высоким положением. - Вы оба, - произнес Пейдж, почти не двигая губами, - не особо задумываясь, обращаетесь с людьми как заблагорассудится. И если прежде, я догадывался, что "Пфицнер" управляется не стайкой идеалистов, то теперь-то уж я знаю это наверняка. В вас всех присутствует характерная безжалостность. - Это, - спокойно ответила Энн, - именно то, что от нас требуется. 8. ЮПИТЕР-5 Если у живущего индивидуума не наблюдаются какие-либо новые повороты в его поведении, это поведение более не является разумным. С.Е.Когхилл Вместо того, чтобы лечь спать после смены, Хелмут уселся в кресло. Теперь он понимал, что действительно боится. Страницы микрофильмованной книги сменялись на поверхности стены напротив него, со скоростью, в точности соответствовавшей его любимой скорости чтения. И кроме этого, у него в распоряжении имелось достаточно алкоголя и табака, запасаемого впрок в течение нескольких недель, и ныне готового к немедленному употреблению. Но Хелмут позволил своему миксеру работать вхолостую и не обращал внимания на книгу, которая "открылась" сама, когда он уселся в кресло, причем на той странице, на которой он ее оставил. Вместо этого Хелмут слушал радио. В юпитерианской системе любители-коротковолновики работали достаточно активно. Условия для этого были отличными - энергии достаточно, а атмосферные слои, затрудняющие передачи, немногочисленны и тонки. Способствовало работе отсутствие слоев Хэвисайда, а также коммерческих каналов, которые изрядно бы мешали радиолюбителям. И на спутниках Юпитера обитало довольно много людей, нуждавшихся в звуках человеческого голоса. - ...кто-нибудь знает - приедут сюда сенаторы или нет? Док Барт некоторое время назад отправил доклад по ископаемым растениям, найденным им. По крайней мере он считает, что это растения. Может быть, они захотят с ним побеседовать. - Они прилетели сюда, чтобы пообщаться с командой Моста - голос был громкий, отчего можно было понять, что передатчик работает мощный, с автоподстройкой, отслеживающей атмосферные течения. - Извините ребята, что приходится поливать вас холодным душем, но я не думаю, что сенаторы интересуются нашими каменными шариками. К тому же они пробудут здесь только три дня. "А НА КАЛЛИСТО - ЛИШЬ ОДИН", - подумалось мрачному Хелмуту. - Это ты, Суини? А где-же сегодня Мост? - Диллон - на смене, - ответил чей-то далекий передатчик. - Попытайся вызвать Хелмута, Суини. - Хелмут! Эй, угрюмый погоняла "жуков"! Давай отвечай! - Давай, Боб, отвечай и обескуражь-ка нас чуть-чуть. Сегодня мы чувствуем себя отлично. Лениво Хелмут протянул руку, чтобы взять микрофон, прикрепленный к одной из ручек кресла. Но, прежде чем он закончил начатое движение, открылась дверь в каюту. Вошла Эва. - Боб, я хочу тебе кое-что сказать, - произнесла она. - У него изменился голос! - воскликнул коротковолновик с Каллисто. - Суини, спроси у него, что он там пьет! Хелмут отключил радио. Девушка принарядилась - насколько возможно было вообще принарядиться на Юпитере-5. И Хелмут удивился, почему это она бродит по палубам станции в такой час, когда до начала ее смены осталось еще несколько часов. Волосы девушки казались плывущими в дымке на фоне освещения коридора, и выглядела она менее мужеподобно, чем обычно. Ему припомнилось, что она выглядела вот так же, когда они любили друг друга, еще до того, как Мост прописался и в его постели. Но Хелмут быстро отбросил прочь эти воспоминания. - Хорошо, - произнес он. - Я думаю, за мной, по крайней мере должок в виде коктейля. Лимонный сок, сахар и все остальное в шкафчике... ну ты знаешь где. Шейкеры - там же. Девушка закрыла дверь и села на постель, с гибкостью, почти грациозной, но одновременно с той твердостью, которая, как знал Хелмут, означала, что она только-только решила сделать какую-то глупость по самым веским - по ее мнению - причинам. - Мне не нужна выпивка, - ответила она. - Я даже свои запасы отдала в коллективное пользование. Думаю, что в этом твоя заслуга - ты показал мне, что происходит с сознанием, когда оно пытается спрятаться от самого себя. - Эвита, прекрати читать трактат. Совершенно очевидно, что ты достигла более высокого, более юпитерианского плана существования, но неужели ты не испытываешь необходимости в поддержке собственного существования? Или ты решила, что все витамины - тоже в твоем сознании? - Ну вот, опять ты говоришь свысока. Так или иначе - алкоголь - не витамины. И я пришла поговорить о другом. Я пришла сообщить тебе кое-что такое, что, как я думаю, ты должен знать. - Что же именно?... - Боб, я собираюсь заиметь здесь ребенка, - ответила она. Хохот, который можно было назвать истерическим, заставил Хелмута принять сидячее положение. На противоположной стене замигала красная стрелка. Повинуясь программе, она отметила параграф, до которого, предположительно, добрался читающий. Эва обернулась, чтобы глянуть на текст, но страница уже угасала и исчезала. - ЭХ, БАБЫ! - воскликнул Хелмут, когда смог наконец перевести дух. - Знаешь, Эвита, ты по-настоящему доставляешь мне удовольствие. Все-таки никакая обстановка не может всерьез изменить человеческое естество. - А почему она должна его изменить? - подозрительно спросила девушка, снова посмотрев на него. - Я не понимаю шутки. Разве женщина не должна хотеть ребенка? - Ну конечно же должна, - ответил он, усаживаясь поудобнее назад в кресло. На стене снова замелькали страницы. - Это вполне нормально, что женщины хотят иметь детей. Все женщины мечтают о том дне, когда они смогут произвести на свет ребеночка, чтобы тот мог поиграть в безвоздушном каменном садике на Юпитере-5, пособирать лишайники, построить замки из пыли и получить немного звездного загарчика. Как замечательно будет сунуть маленькое синенькое тельце назад в его колыбельку вечерком и дать ему пососать кислородную бутылочку, уходя на смену! Это, в конце концов, так естественно, как и свечение Юпитера. Так же по-западному, как замороженный и высушенный яблочный пирог. Он раздраженно отвернулся. - В общем, прими мои поздравления. Тем не менее, что касается меня, Эва, то я бы предпочел, чтобы ты обратилась со своим предложением в какое-нибудь другое место. Эва вскочила на ноги в яростном порыве. Ее пальцы схватили его за бороду и довольно болезненно развернули голову Хелмута в прежнее положение. - Ах, ты мужичонка-пошляк! - произнесла она низким хриплым голосом. - Как ты мог услышать все это и так мало понять. БАБЫ, не так ли? И ты считаешь, что я пробралась сюда, полная покорности, чтобы разрешить наши чисто технические проблемы в постели! Он своей рукой сжал ее кисть и отодвинул девушку от себя. - А что же еще? - поинтересовался Хелмут, пытаясь представить, как можно себя чувствовать достаточно разумным, поработав с Мостом хотя бы в течение пяти минут. - Никому из нас не надо прибегать к играм и предлогам. Мы здесь. Мы изолированы, мы все отобраны, именно потому что среди всего прочего, мы совершенно не в состоянии создать постоянные эмоциональные связи. Но мы в состоянии вступить в какие-то недолговечные союзы. Никому из нас не нужно притворяться, что наши жизненные условия сохранят нас от тюрьмы в Бостоне или что они не должны включать в себя любые, нормальные для Земли, привычки. Она ничего не ответила. Спустя какое-то время Хелмут мягко спросил: - Разве это не так? - Конечно же не так, - ответила Эва. Она нахмурившись смотрела на него и у него создалось абсурдное впечатление, что она его жалела. - Если мы действительно не способны были создать какие-то постоянные связи, нас бы никогда не выбрали. Такой настрой ума сродни психическому расстройству. Это против выживания - от и до. Нас сделала такими психообработка. Разве ты не знал? Хелмут не знал. А если и знал, то точно также прошел психообработку, чтобы забыть об этом. Он лишь крепче сжал подлокотники кресла. - Так или иначе, - ответил он, - мы такие, какие мы есть. - Да, это так. Что к делу, однако, не имеет никакого отношения. - Неужели? Ты что же, думаешь, я настолько глуп? МЕНЯ не волнует, решила ли ты или нет иметь здесь ребенка, если только ты в действительно сознаешь, что говоришь. Похоже, Эву била дрожь. - Значит, тебя действительно это не волнует? Мое решение ничего для тебя не значит? - Что ж, если бы я любил детей, - мне оставалось бы только пожалеть ребенка. Но, в действительности - я просто их не переношу. И если в этом тоже повинна психообработка, то я ничего с этим не могу поделать. Короче, Эва, - ты можешь иметь столько детей, сколько тебе захочется, а для меня ты ПО-ПРЕЖНЕМУ останешься самым плохим оператором на Мосту. - Я это запомню, - произнесла она. Сейчас она казалась высеченной из спрессованного льда. - Но я кое-что тебе скажу, чтобы ты тоже подумал, Роберт Хелмут. Я оставлю тебя здесь на постели перед твоей ценной книжонкой... Что для тебя значит мадам Бовари, трусливая ты черепаха?.. Чтобы ты подумал о человеке, который считает, что ребенок всегда должен рождаться в теплой колыбельке. Человеке, который считает, что люди должны тесниться в теплых мирах или иначе они не выживут. Человеке без ушей, глаз, и едва ли с полноценной головой на плечах. Человеке, орущем в ужасе: "Мама! МАМОЧКА!" все звездные ночи и дни напролет! - Все это вполне годится для диагноза! - И для навешивания ярлыков! Удачной смены, Боб. Намотай свое тепленькое шерстяное покрывало вокруг своих мозгов. Вдруг какой-то маленький сквознячок разумности сможет заползти внутрь и нарушить твою... эффективность! Дверь захлопнулась за ней. Без всякого предупреждения миллионы фунтов усталости обрушились на шею Хелмута, и он, всхлипнув, рухнул обратно в кресло для чтения. Его борода ныла, а Юпитеры расцветали и расплывались перед его закрытыми глазами. Он попытался побороться хотя бы раз, но мгновенно уснул. И сразу же очутился в объятиях сна. Как всегда тот начался с эпизодов, достаточно реалистичных, чтобы они могли быть документальными кадрами какого-то фильма. За исключением какого-то напряжения и особого смысла, которым было наполнено каждое слово или малейшее движение. Погружение первого кессона Моста. В действительности это происходило чрезвычайно трагично. Работа требовала достаточной точности размещения, для чего в свою очередь требовались пилотируемые корабли, способные войти в атмосферу Юпитера. Эскадра из двадцати самых мощных из когда-либо построенных кораблей, вместе с пятимиллионнотонным астероидом, подобранным и доставленным сюда в огромной авоське. Четырежды эскадра исчезала под слоем несущихся облаков. Четырежды напряженные голоса пилотов и инженеров звенели в ушах Хелмута и он что-то шептал в ответ, пытаясь направлять их движение, насколько он мог разглядеть корабли сквозь соперничающие облака Юпитера-5. Четыре раза раздавались бесполезные приказы, а затем - звуки лопающихся кабелей и крики людей на фоне бесконечного воя юпитерианского неба. Вся эта операция стоила девяти кораблей и жизней двухсот тридцати одного человека. Чтобы доставить один из астероидов, обработанных в космосе, и разместить его в колеблющейся грязи, которую представляла из себя поверхность Юпитера. Пока этого не сделали, Мост был не более, чем мечтой. Большое Красное Пятно показало астрономам, что некоторые структуры на Юпитере могли существовать довольно долгое время. Достаточно долгое, по крайней мере, чтобы его могли разглядеть многие поколения человеческих существ. Но с той же долей вероятности известно, что по-настоящему ничто на Юпитере не являлось постоянным. У планеты даже не существовало "поверхности" в обычном понимании этого слова. Вместо того, дно атмосферы более или менее равномерно переходило в слякоть, образованную высоким давлением, которая, в свою очередь, сгущалась с глубиной и преобразовывалась в прессованный лед. И не существовало определенной точки на том пути внутри планеты в виде четкой границы между одним слоем и другим. Исключение составляли редкие места, где часть внутренней, более "твердой" среды выходила наверх за пределы ее обычного уровня, чтобы сформировать континентальные плиты, которые могли просуществовать два года, а то и две сотни лет. И именно на одном из этих огромных выступающих ледяных ребер, корабли и пытались разместить астероид. И после четырех попыток, это им удалось. Хелмут участвовал в управлении всеми пятью попытками, включая и одну удачную, со своего пульта на Юпитере-5. Но во сне он находился не в контрольном центре, а в рубке одного из кораблей, которому не суждено было вернуться... Затем, без всякого перехода, прерывности, он вдруг очутился на самом Мосту. Не in absentia [в отсутствие (лат.)], как оператор "жука", а собственной персоной, в машиноподобном скафандре, детали которого ему не удавалось разглядеть. Большие умники открыли антигравитацию и четыре добровольца вызвались для несения вахты на Мосте. И Хелмут среди них. Потом, вспоминая сон, он никак не мог понять, почему вызвался сам. Похоже, этого казалось само собой разумеющимся с его стороны. И он ничего не мог с этим поделать, хотя и знал с самого начала, чем все закончится. Он принадлежал Мосту, хотя и ненавидел его. Ему с самого начала было суждено туда отправиться. И что-то там случилось... не так... с антигравитацией. Большие умники попросили добровольцев обратно, прежде чем завершились исследовательские работы. Генерируемые антигравитационные поля оказались слабы, да и в самой теории существовал какой-то значительный изъян. Генераторы ломались вскоре после начала работы. Сгорали, совершенно непредсказуемо, иногда спустя только мгновения после вполне положительного тестирования. На Юпитере машины горели. Горели при температуре, которая в момент могла превратить Хелмута в ледышку. Именно тому же и суждено было случиться с антигравитационным костюмом Хелмута. Он скрючился внутри него над кипящим морем, а вокруг метались облака из едких кристаллов, трепавших наружную оболочку скафандра, защищавшую его. И Хелмут знал, что его вес неожиданно станет в три раза больше обычного, а давление на его тело возрастет с шестнадцати фунтов на квадратный дюйм до пятнадцати миллионов. Что воздух вокруг сделается жгучим от яда и Юпитер обрушит на него весь свой вес. Он знал, что тогда с ним произойдет. И это произошло. Хелмут встретил "утро" на Юпитере-5 своим обычным криком. КНИГА ТРЕТЬЯ АНТРАКТ. ВАШИНГТОН Неспециалист, "практичный" человек, человек c улицы может спросить: А какая мне от этого польза? Ответ - самый положительный. Наша жизнь полностью зависит от установившихся социальных доктрин, этики, политической экономии, правительственной системы, юриспруденции, медицины и т.д. Это воздействует на любого, сознательно либо подсознательно. И прежде всего на человека с улицы, так как он наиболее беззащитен. Альфред Корзибски 4 января 2020 г. Дорогой Сеппи; Почему - известно лишь одному Господу, но все же я отправляю это тебе. Быть может, лучше послать мое письмо с надежным курьером или оставить где-нибудь в архивах. Может - действительно, запихать куда-нибудь подальше? Например, в архивы Объединенной Комиссии. Ведь если сегодня кто-либо и хочет как-то выразить свое отношение к происходящему, то, во всяком случае, никогда не записывает это на бумаге. А если и поступает так, то потом ее сжигает. Или съедает. В виде не совсем удачного компромисса, я вкладываю сие послание в архив моих личных бумаг. Там оно будет найдено, открыто и послано тебе только после того, как я буду уже вне досягаемости всякого рода репрессий. Звучит не так уж и зловеще, как может показаться, когда я перечитываю эти строки. К тому времени, когда ты получишь письмо, многие детали того, что я замыслил, должны до тебя дойти. И не только через обычную трескотню прессы, но и через словесные признания. Думаю, к этому времени, ты уже выработаешь рациональное объяснение моему поведению с момента переизбрания. По крайней мере, надеюсь, что ты уже понимаешь, почему я занялся таким монструозным проектом, как Мост, не вняв твоему очень хорошему совету. Все это - лишь дым над водой (или эфир над Мостом, если вспомнить отношение Дирака к эфиру в его время. Как я узнал о таких вещах? Через мгновение поймешь.) Я не собираюсь пересказывать сейчас все. Я лишь хочу, чтобы это письмо, сослужило роль маяка для тебя. Я хочу изложить, как сработала предложенная тобой исследовательская система. Несмотря на мое кажущееся безразличие к твоему совету, мы ему последовали, и весьма точно. Особый интерес я проявил к твоей подсказке, упоминавшей о возможности существования "сумасшедших" идей, касающихся тяготения и нуждающихся в проверке. Честно сказать, я не питал особых надежд чего-то обнаружить. Но и в случае неудачи, я остался бы не в худшем положении, чем до разговора с тобой. И действительно, прошло не так уж и много времени, как шеф моей исследовательской группы пришел ко мне с Производной Локка. И записи, которые появились в результате разработок этого вопроса, по-прежнему находятся в архивном файле "Кладбище", и я не надеюсь, что они попадут в предвидимом будущем к ученым-физикам, не работающим на правительство. Кстати, если ты не услышишь всю историю от меня, то не услышишь ее больше нигде. И у меня уже сейчас достаточно всего на совести, чтобы спокойно отнестись к такому преступлению, как нарушение секретности. Кроме того, как часто бывает, собственно сам "секрет" оказался открыт для всеобщего обозрения уже многие годы. Человек по имени Шустер - наверное, ты знаешь о нем больше, чем я - как-то вслух удивился сему еще в 1891 году, задолго до того, как кто-нибудь пытался хранить научные открытия в секрете. ОН ХОТЕЛ УЗНАТЬ, МОЖЕТ ИЛИ НЕ МОЖЕТ КРУПНАЯ ВРАЩАЮЩАЯСЯ МАССА, НАПРИМЕР, ТАКАЯ, КАК СОЛНЦЕ, ЯВЛЯТЬСЯ ПРИРОДНЫМ МАГНИТОМ (ЭТО БЫЛО ЕЩЕ ДО ОТКРЫТИЯ ЕСТЕСТВЕННОГО МАГНИТНОГО ПОЛЯ СОЛНЦА.) А к 1940 году было четко установлено, что это действительно так для вращающихся тел МАЛЫХ РАЗМЕРОВ - например, электронов. Фактор Лэнда. Я уверен, тебе знакомо такое обозначение. Сам я не понимаю ни Единого Слова в этом. (Дирак, кстати, принимал участие в значительной части работы по соответствующему направлению.) Наконец, ученый по имени У.Г.Бэбкок, работавший на обсерватории Маунт Уилсон, указал в тех же 40-х годах прошлого века, что фактор Лэнда для Земли, Солнца и звезды, именовавшейся 78 Девы, являлся идентичным, или по крайней мере - чертовски близким к тому. Сперва мне показалось, что все это не имеет совершенно никакого отношения к гравитации. Что я и не преминул сказать шефу исследовательской группы, сообщившему мне указанные подробности. Но я ошибался. (Думаю, ты уже все понял быстрее меня.) Другой ученый, профессор П.М.С.Блэкетт, чье имя знакомо даже МНЕ, указал на одно интересное взаимодействие. Предположим, говорил Блэкетт (сейчас я списываю с предоставленных мне материалов), что мы обозначим как "Р" магнитный момент (или то, что я лично представляю, как рычаговый эффект магнита - то есть, силу заряда по отношению к расстоянию между полюсами). Пусть "U" будет угловым моментом вращения - для тупиц, вроде меня. Или угловой скоростью вращения по отношению к моменту инерции - для тебя. Затем, "С" - скорость света и "G" - ускорение свободного падения. Все они, как мне объяснили, всегда находятся вместе вот в таком соотношении: BG1/2U P = ------- 2C Предполагается, что "B" - постоянная, составляющая примерно 0.25. И не спрашивай меня - почему. Совершенно очевидно, что приведенное уравнение - чисто умозрительное. Не имелось никакой возможности проверить его. Разве что на какой-то другой планете с более сильным магнитным полем, чем у Земли. И предпочтительно - мощнее примерно в несколько сот раз. Самая ближайшая к нам, из тех, к которым мы смогли подобраться - Юпитер, где скорость вращения на экваторе составляет 25000 миль в час. И совершенно очевидно - о ней не могло быть и речи. Но действительно ли все так сложно? Признаюсь, я никогда не думал использовать Юпитер, исключая, пожалуй, сновидения, в которых исполняется все. Пока, наконец, не возник вопрос с Производной Локка. ПОХОЖЕ, ЧТО ПРОСТОЙ АЛГЕБРАИЧЕСКОЙ ОПЕРАЦИЕЙ МОЖНО ПЕРЕМЕСТИТЬ УСКОРЕНИЕ СВОБОДНОГО ПАДЕНИЯ, ТО ЕСТЬ "G", НА ОДНУ СТОРОНУ УРАВНЕНИЯ, ВСЕ ДРУГИЕ ПЕРЕМЕННЫЕ И КОНСТАНТЫ - НА ДРУГУЮ, И ПРИЙТИ К УРАВНЕНИЮ СЛЕДУЮЩЕГО ВИДА: (2PC) 2 G = (-----) ( BU) Чтобы проверить получившееся соотношение, необходимо иметь поле тяготения немногим более чем два раза превышающее то, что имеется у Земли. И опять-таки, у нас ведь есть Юпитер. Никто из моих экспертов не хотел дать и цента за такое предложение. Они уверяли, что даже неизвестно, кто он такой, этот Локк. Что является чистой правдой. И что его алгебраический фокус не выдержит пространственного анализа - и это тоже оказалось правдой - хотя к делу и не относится. (Нам пришлось поиграться с этим, уже после того, как были получены экспериментальные результаты.) НО НА САМОМ ДЕЛЕ РЕШАЮЩЕЕ ЗНАЧЕНИЕ ИМЕЛО ТО, ЧТО МЫ СМОГЛИ НАЙТИ СПОСОБ ПРОВЕРКИ ПОЛУЧЕННОГО УРАВНЕНИЯ. Я должен добавить, что как только мы попытались это проделать, нас поразил сопутствующий эффект: прекращение действия Лоренц-Фитцджеральдовского отношения внутри поля, нечувствительность самого поля к материи вне зоны его воздействия и тому подобное. Но удивило не только то, что все это происходило - уравнение ничего такого не предсказывало. А сам размах, которым это сопровождалось. Мне объяснили, что когда все станет достоянием научного мира, пространственный анализ будет далеко не единственным учением, вынужденным подвергнутся переоценке. Это будет самая большая головная боль для физиков со времени появления теории Эйнштейна. Я не знаю, чувствуешь ли ты или нет угрызения совести сейчас. Тем не менее