ся здесь оставаться, было: "не твое собачье дело" или нечто подобное. Для большинства из нас единственным, что позволяет нам держаться несмотря ни на что, является надежда, что однажды, завтра или через десять лет марсиане уберутся отсюда, и мы никогда больше их не увидим. Сам факт, что их появление было таким неожиданным, позволяет надеяться, что и уйдут они подобным же образом. Если бы марсиане могли лгать, просто невероятно, чтобы они отказали себе в удовольствии сообщить нам, что они собираются стать постоянными жителями Земли. Значит, они не могут лгать. Из этой простой логической посылки следует очень приятный вывод: очевидно, марсиане знают, что будут находиться на Земле не вечно. В противном случае, им вовсе не нужно было бы лгать, чтобы еще более усилить наши страдания..." В нескольких сантиметрах от правого уха доктора Снайдера раздался визгливый хохот. Доктор подскочил, но предусмотрительно не повернулся, зная, что увидит харю марсианина невыносимо близко от своего лица. - Очень хитро, Джонни, очень хитро. И полезно, как ты знаешь, и полезно. - Идеальный логический вывод, - заметил доктор Снайдер. Исключительно логичный. Вы не можете лгать. - А вот я могу, - сказал марсианин. - Подумай немного над логикой моего высказывания, Джонни. Доктор Снайдер подумал над логикой этих слов и охнул. Поскольку марсианин утверждал, что может лгать, то либо он сказал правду и может лгать, либо солгал и не может... Залп визгливого хохота вновь отдался в его ухе. А потом воцарилась тишина, в которой доктор Снайдер вынул листок из машинки, мужественно отказался от идеи сложить его так, чтобы потом можно было вырезать снежинку, и вместо этого просто порвал его в клочья. Обрывки он швырнул в корзину для мусора и застыл, нахохлившись. - Доктор Снайдер, что с вами? - донесся от двери голос Марджи. - Ничего. - Он поднял голову, стараясь придать лицу обычное выражение. Вероятно, ему это удалось, потому что Марджи явно ни о чем не догадалась. - Глаза болят от усталости, объяснил он. - Я хотел, чтобы они немного отдохнули. - Ага. Я отправила рукопись, а времени только четыре часа. Я точно не буду вам нужна? - Нет. Хотя... минуточку. Загляните к Джорджу и скажите, чтобы сменил замок в комнате Люка. Пусть поставит обычный. - Хорошо. Вы закончили свой реферат? - Да, кончил. - Вот и хорошо. Я поищу Джорджа. Она вышла из комнаты и вскоре с лестницы, ведущей в подвал, донесся стук ее каблуков. Снайдер с трудом встал, чувствуя себя страшно усталым, разочарованным и пустым. Нужно отдохнуть, немного вздремнуть. Если он заснет и проспит собрание ячейки, в этом не будет ничего страшного. Он нуждался в сне больше, чем в еде или бесплодной дискуссии с коллегамипсихиатрами. Тяжело ступая, он поднялся по лестнице на второй этаж и двинулся по коридору. Перед дверью Люка он остановился и мрачно посмотрел на нее. Чертов счастливчик. Лежит там и думает или читает. А если поблизости крутятся марсиане, даже не знает об этом. Не видит их и не слышит. Абсолютно счастлив и идеально приспособлен. Кто же спятил - Люк или все остальные? И у него есть Марджи. Чтоб ему пусто было! Надо бы бросить его на съедение волкам - другим психиатрам, - и пусть экспериментируют с ним и лечат, превращая в такого же несчастного, как и все, или загоняя в новый вид безумия, не такой приятный. Надо бы, но он этого не сделает. Снайдер вошел в комнату, которой всегда пользовался, когда не хотел возвращаться домой на Сигнал-Хилл, и закрыл дверь. Подняв трубку телефона, он позвонил жене. - Пожалуй, я не вернусь сегодня, дорогая, - сказал он. Я подумал, лучше позвонить тебе, пока ты не взялась за обед. - Что-то случилось, Элликот? - Нет, просто я здорово устал. Хочу вздремнуть и если просплю... в общем, мне нужно поспать. - У тебя сегодня собрание. - На него я тоже могу не успеть. Но, если все-таки пойду, то потом приду домой. - Хорошо, Элликот. Марсиане сегодня активны как никогда. Представляешь, двое из них... - Пожалуйста, дорогая, не нужно о марсианах. Расскажешь в другой раз, хорошо? До свидания, дорогая. Кладя трубку, он увидел в зеркале измученное лицо, свое собственное измученное лицо. Да, ему нужен сон. Он еще раз поднял трубку и позвонил секретарше, которая также обслуживала коммутатор и вела картотеку. - Дорис? Не соединяй меня ни с кем. Если будут какие-то звонки, говори, что меня нет. - Хорошо, доктор. До какого часа? - До отмены моей просьбы. И передай то же Эстелл, когда придет, если я не позвоню до конца твоей смены, хорошо? Спасибо. Он снова увидел в зеркале свое лицо. Щеки запали, седины стало в два раза больше, чем полгода назад. "Так значит, марсиане не умеют лгать?" - спросил он самого себя. Потом позволил себе довести эту мысль до ее страшного конца: "Если марсиане умели лгать - а они умели - то факт, что не было разговоров о том, чтобы остаться навсегда, вовсе не доказывал, что они не останутся. Кто знает, может, позволяя нам жить надеждой и наслаждаясь нашими страданиями, они испытывали больше удовольствия, чем если бы прикончили человечество, отобрав у него надежду. Если бы все люди совершили самоубийство или спятили, марсианам не над кем стало бы издеваться". А логика его рассуждений была так отчетливо красива и так красиво отчетлива... В этот момент что-то затуманило его разум и он не сразу вспомнил, где в его рассуждениях было слабое место. Ах, да! Если кто-то утверждает, что может лгать, значит, он может; в противном случае он бы лгал, утверждая, что может лгать, а поскольку он лжет... Снайдер сумел вырваться из этого порочного круга, прежде чем запутался окончательно. Сняв пиджак и галстук, он повесил их на спинку стула, сел на кровать и скинул ботинки. Потом лег на спину и закрыл глаза. Мгновением позже он резко подскочил, когда одновременно в оба его уха хрипло фыркнули. Он забыл о пробках. Доктор встал, вложил в уши затычки и снова лег. На этот раз он заснул. И увидел сон. О марсианах. Научно-техническое движение против марсиан не было так организованно, как психологическое, однако выказывало большую активность. В отличие от психиатров, постоянно занятых с пациентами и едва выкраивающих время для научных исследований и экспериментов, физики посвящали изучению марсиан все свое время. Научные исследования во всех остальных областях просто прекратились. Линия фронта проходила через все крупные лаборатории мира. Брукхевен, Лос-Аламос, Харвич, Брауншвейг, Дубна, Троицк и Токаяма - вот лишь несколько их них. Не говоря уже о чердаке, подвале и гараже каждого землянина, обладавшего минимальными знаниями в любой области науки или псевдо-науки. Электротехника, электроника, химия, белая и черная магия, алхимия, лозоискательство, бионика, оптика, акустика, токсикология и топология практиковались как методы изучения или возможной обороны. Марсиане должны были иметь слабое место. Должен был существовать способ заставить марсианина крикнуть "Ой!" Их бомбардировали лучами альфа, бета, гамма, дельта, дзета, эта, тета и омега. Когда подворачивался случай - а марсиане не избегали, но и не искали сами возможностей подвергнуться эксперименту, их поражали электрическими разрядами во много миллионов вольт, захватывали в сильные и слабые магнитные поля, подвергали воздействию микро- и макроволн. Их испытывали холодом, близким к абсолютному нулю и максимальным жаром, какой мы только могли получить - температурой синтеза атомного ядра. Нет, ее не удалось достичь в лаборатории. После некоторого колебания власти распорядились, несмотря на присутствие марсиан, провести пробный взрыв водородной бомбы, запланированный на апрель. Поскольку они и так уже знали все наши тайны, нам нечего было терять. Кроме того, имелась надежда, что кто-нибудь из них захочет взглянуть на бомбу вблизи в момент взрыва. Один марсианин уселся прямо на нее, а после взрыва приквимил на мостик адмиральского корабля и недовольно спросил: - Не мог найти хлопушку получше, Джонни? Их фотографировали для нужд науки во всех видах света, какие только можно придумать: в инфракрасном, ультрафиолетовом, дневном, в свете натриевых и дуговых ламп, в свете свечи, солнца, луны и звезд. Их опрыскивали всеми известными жидкостями, включая синильную кислоту, тяжелую и святую воду, не забывали и средства от насекомых. Звуки, которые они издавали голосом или иным способом, записывались с помощью всех известных устройств. Марсиан разглядывали в микроскопы, телескопы, спектроскопы и иконоскопы. Практические результаты равнялись нулю; ни один ученый не сумел испортить настроение марсианину. Теоретические результаты не имели значения. Очень мало удалось узнать о них сверх того, что и так знали после нескольких первых дней. Они отражали свет только видимой части спектра: 0,0004-0,00076 мм; любое излучение выше или ниже этой полосы проходило сквозь них без потерь и преломления. Их невозможно было обнаружить рентгеновскими лучами, радиоволнами или радаром. На них вообще не действовали ни гравитационное, ни магнитное поля. Никакой вид энергии, никакие твердые или газообразные вещества, которые мы смогли на них опробовать. Марсиане не поглощали и не отражали звук, однако могли его испускать. Это интриговало ученых даже больше, чем то, что они отражают свет. Звук - явление более простое, чем свет, по крайней мере лучше изученное. Это волновое воздействие на упругую среду, обычно воздух, и если в телесном и реальном смысле марсиан в данном месте не было, как они могли вызывать колебания воздуха, которые мы слышали? Однако они их вызывали, и это были не субъективные впечатления в мозгах слушателей, поскольку звук этот можно было записывать и воспроизводить. Так же как можно было регистрировать и видеть на фотоснимке световые волны, которые они отражали. Разумеется, ни один ученый ex definitione, не верил, что они были демонами или дьяволами. Однако многие ученые не хотели верить, что они прибыли с Марса или - если уж о том речь - из нашей Вселенной. Они наверняка представляли иной вид материи - если материи вообще, насколько мы понимаем ее сущность - и, должно быть, явились из иной вселенной, в которой физические законы совершенно отличны от наших. А возможно, из другого измерения. Или, что еще более возможно, они сами имели больше измерений, чем мы. Разве не могли они быть двумерными существами, чей трехмерный облик являлся следствием их присутствия в трехмерной вселенной? Дамочки тоже кажутся на киноэкране трехмерными, пока не попытаешься схватить одну из них за руку. Могли они также быть проекциями в трехмерный мир существ четырех или пятимерных, наглость которых основывалась на обладании большим числом измерений, чем мы могли воспринять и понять. Люк Деверо проснулся, потянулся и зевнул, испытывая блаженство и приятную расслабленность. Было третье утро недельного отдыха, который он устроил себе по окончании "Тропы в никуда". Самого заслуженного отдыха, который он когда-либо заслуживал: после завершения книги ровно за пять недель. Книги, которая принесет ему больше денег, чем любая их предыдущих. К тому же - никаких проблем со следующей книгой. Уже какое-то время основные сюжетные линии были разложены по палочкам в его мозгу и, если бы Марджи не настаивала на отдыхе, он успел бы уже написать по крайней мере первую главу. У Люка руки чесались поскорее сесть за машинку. Ну что ж, он поставил четкое условие: будет отдыхать, если и Марджи сделает то же самое. Из этого практически родился второй медовый месяц, почти идеальный. "Почти идеальный?" - спросил он себя, и тут же поймал свой мозг на попытке уйти от этого вопроса. Если даже второй медовый месяц не был идеальным, он не хотел знать, почему. Но почему не хотел знать? Это было всего на шаг дальше основного вопроса, но все-таки непонятно тяготило. "А ведь я мыслю", - подумал он. А не должен бы, потому что мышление каким-то образом могло все испортить. Может, потому он и работал над книгой так напряженно, чтобы не мыслить? Но чтобы не мыслить о чем? Его разум снова встревожился. И в этот момент Люк очнулся от полусна и все к нему вернулось. Марсиане. "Посмотри в глаза правде, той правде, от которой ты старался сбежать: что каждый продолжает их видеть, а ты нет. Что ты безумен; а ведь ты знаешь, что это не так... или же все остальные сошли с ума. Ни то, ни другое не имеет смысла, а ведь один вариант из двух должен быть правдой. С тех пор, как пять недель назад ты видел своего последнего марсианина, ты бежишь от этой проблемы и делаешь все, чтобы избежать мыслей о ней, поскольку даже мысли о таком страшном парадоксе могут снова довести тебя до безумия, в которое ты впал прежде и начал видеть..." Люк со страхом открыл глаза и осмотрелся. Марсиан не было. Ну разумеется, ведь марсиан не существовало. Он был абсолютно уверен в этом, откуда бы ни бралась его уверенность. Так же, как в том, что теперь он был здоров. Он повернулся, чтобы взглянуть на Марджи. Она спокойно спала с лицом невинным, как у ангела. Ее волосы цвета меда, рассыпанные по подушке, вызывали восторг даже непричесанные. Одеяло сбилось, обнажив нежный розовый сосок; Люк приподнялся на локте и склонил голову, чтобы его поцеловать. Но очень осторожно, чтобы ее не разбудить; бледный свет в окне ясно говорил, что еще очень рано. И чтобы не разбудить при этом самого себя. Прошедший месяц показал, что она не желала иметь с ним дела при свете дня, а только ночью и с этими чертовыми пробками в ушах, так что он не мог с ней разговаривать. Проклятые марсиане! Впрочем, эта сторона отпуска оказалась неплоха - ведь это их второй медовый месяц, а не первый; Марджи уже тридцать семь лет, и потребности ее с утра невелики. Люк лег на спину и снова закрыл глаза, хотя уже знал, что не сможет заснуть снова. И не смог. Может, через десять, а может, через двадцать минут он наконец почувствовал, что с каждой секундой все больше просыпается, поэтому осторожно выскользнул из кровати и оделся. Еще не было и половины седьмого, но он мог бы выйти и погулять по парку. А Марджи пусть поспит вволю. Взяв туфли в руки, он на цыпочках вышел в холл и притворил тихо за собой дверь. Потом сел на лестнице, чтобы обуться. Ни одна из входных дверей санатория не была заперта; полностью изолированные пациенты - менее половины всех больных - находились в палатах, часто под наблюдением. Люк вышел через боковую дверь. Утро было безоблачное, хотя и холодноватое. Даже в первые дни августа раннее утро в южной Калифорнии может быть почти холодным, и Люк дрожал, жалея, что не надел пуловер под спортивную куртку. Впрочем, солнце поднялось уже довольно высоко и скоро станет тепло. Если он будет идти быстро, ничего с ним не случится. Энергично шагая, он добрался до забора, а затем пошел вдоль него. Поверху не было колючей проволоки, и любой среднеразвитый человек, включая и Люка, мог через него перебраться. Забор служил, скорее, для изоляции от города, чем как преграда. Люк прикинул, не выбраться ли наружу и не погулять ли на свободе с полчасика, но потом отказался от этой мысли. Если его кто-то заметит, доктор Снайдер может забеспокоиться и лишить пациента привилегий. Доктор Снайдер - известный паникер. Кроме того, парк был обширен и можно было досыта нагуляться и в его пределах. Он пошел дальше вдоль забора, потом свернул в аллею. И тут увидел, что не один. На зеленой скамейке, какие во множестве были разбросаны по всему парку, сидел невысокий мужчина с густой черной бородой и при очках в золотой оправе. Он был одет с необычайной тщательностью, включая начищенные до блеска черные туфли, прикрытые легкими серыми гетрами. Люк с любопытством разглядывал гетры - он и не знал, что кто-то еще их носит. Бородач сосредоточенно смотрел поверх плеча Люка. - Прелестное утро, - заметил Люк. Раз уж он остановился, было невежливо промолчать. Бородач не реагировал. Люк повернул голову, посмотрел через плечо и увидел дерево. Ничего, кроме того, что обычно видишь, глядя на дерево, листья и ветки. Ни птичьего гнезда, ни хотя бы залетной птицы. Люк снова повернулся к бородачу, но тот продолжал разглядывать дерево, по-прежнему не обращая внимания на Люка. Может глухой? Или?.. - Прошу прощения, - сказал Люк, а когда не получил ответа, у него родилось страшное подозрение. Он шагнул вперед и осторожно коснулся плеча мужчины. Тот чуть вздрогнул, протянул руку и машинально потер плечо, не отводя, однако взгляда от дерева. "Что бы он сделал, если бы я размахнулся и ударил его", подумал Люк. Вместо этого он вытянул руку и повел ею взад-вперед перед лицом мужчины. Бородач моргнул, снял очки, потер сначала один глаз, потом второй, снова надел очки и опять уставился на дерево. Люк вздрогнул и пошел дальше. "Боже, - сказал он сам себе, - он меня не видит, не слышит и не верит в то, что я здесь, перед ним. Точно так же, как я не верю... И все же, когда я его коснулся, он это почувствовал, хотя... Слепота истерического происхождения, объяснил мне доктор Снайдер, когда я спросил его, почему - если существуют марсиане - я не вижу пустых пятен, сквозь которые ничего не видно, даже если не замечаю самих марсиан. Он объяснил мне еще, что я... Точно как этот человек..." Недалеко стояла еще одна скамейка, и Люк сел на нее, повернув голову, чтобы видеть бородача, все еще сидящего на своей лавке метрах в двадцати дальше. Все так же смотрящего на дерево. "На что-то, чего там нет, - подумал Люк. - Или на что-то, чего там нет для меня, но существует для него. И кто же из нас прав? Он думает, что меня нет, а я думаю, что я есть... и кто прав в этом немом споре? Видимо, я; по этому вопросу, если не по всем другим. Я мыслю, следовательно существую. Но откуда мне знать, существует ли он? Почему он не может быть плодом моего воображения? Глупый солипсизм - пример сомнений, которые каждый переживает в возрасте созревания, а потом освобождается от них. Однако это дает пищу для размышлений, когда другие люди и ты начинаете видеть все по-разному. Не бородач, нет. Это просто еще один псих. Он тут ни при чем. Возможно, - только возможно - что именно короткая встреча Люка с этим человеком подтолкнула его мысли на нужные рельсы. В ту ночь, когда он упился с Грэшемом, прямо перед тем, как вырубиться, появился марсианин, и Люк поругался. "Я тебя придумал", - вспомнил он свои слова. "Ну и что? А если это правда? Что если мой разум в пьяном виде признался в том, о чем трезвый не имел даже понятия? А если солипсизм не так уж и глуп? Что если Вселенная и все люди внутри нее просто созданы воображением Люка Деверо? Что если это я, Люк Деверо, придумал марсиан в ночь появления, когда сидел в одиночестве в домике" Картера Бенсона под Индио?" Люк встал и снова пошел, да побыстрее, чтобы ускорить работу мозга. Он сосредоточился на том вечере. Перед тем, как в дверь постучали ему пришла идея фантастического романа, который он пытался написать. Он еще подумал тогда: "что было бы, если бы марсиане..." Однако продолжения мысли он никак не мог вспомнить. Ее прервал стук марсианина. Вот только прервал ли? А если - даже сознание не сформулировало эту мысль до конца - она закончилась уже в его подсознании: - что было бы, если бы марсиане оказались маленькими зелеными человечками, видимыми, но и бесплотными, а через секунду один из них постучал бы в дверь и сказал бы "Привет, Джонни. Это Земля?" И с этого места идея развивалась. Почему бы и нет? А вот почему: он напридумывал уже сотни возможных ситуаций, если учесть короткие рассказы, но ни одна из них не воплотилась в тот момент, когда он о ней думал. Ну... а если в ту ночь обстоятельства были несколько иными? Или, что правдоподобнее, в его разуме возник дефект от усталости мозга и беспокойства... вызвавший оторванность "факта" - книжного мира, который его разум обычно создавал вокруг себя, от "фантазии", - того, что он воображал и переносил на бумагу в виде литературной фикции, и что в данном случае действительно было фикцией-внутри-фикции. Это имело смысл, хоть и звучало бессмысленно. Но что же произошло чуть больше пяти недель назад, коща он перестал верить в марсиан? Почему другие люди, коль скоро они сами были плодами воображения Люка, не перестали в них верить и продолжали видеть то, во что сам он уже не верил и что, следовательно, перестало существовать? Он заметил очередную скамейку и сел на нее. Да, это был крепкий орешек. В самом деле? Ночью, пять недель назад, его разум пережил потрясение. Он не мог вспомнить, что именно случилось, за исключением того, что речь шла о марсианине, но, судя по результату, кататонии, это было необычайно сильное потрясение. Возможно, это просто выбило веру в марсиан из сознательной части его разума, той части, которая сейчас думала, не убрав из подсознания расхождений между фактом и фикцией, между вымышленной "настоящей" Вселенной и сюжетом романа; расхождений, которые с самого начала сделали фиктивных марсиан мнимо реальными. Он вовсе не был параноиком. У него просто была шизофрения. Одна часть его разума - сознание, мыслящая часть, не верила в марсиан, и всегда знала, что их не существует. Но вторая, глубинная часть, подсознание, создатель и очаг воображения и иллюзий, не получила этой информации. Подсознание по-прежнему считало марсиан настоящими, такими же настоящими, как все прочее, и точно так же, конечно, считали все прочие существа из его воображения - люди. Люк встал и пошел дальше. Все оказалось просто. Ему лишь требовалось как-то переслать необходимую информацию в свое подсознание. Чувствуя себя довольно глупо, он мысленно крикнул: "Эй, нет никаких марсиан! Другие люди тоже не должны их видеть!" Помогло? А почему бы и нет, если он нашел нужное решение. А Люк не сомневался, что нашел его. Он дошел до угла сада и повернул в сторону кухни. Завтрак должен быть уже готов, а ему нужно проверить по поведению других людей, по-прежнему ли они видят марсиан. Люк посмотрел на часы. Было десять минут восьмого, еще двадцать минут до первого гонга на завтрак, но в большой кухне стояли стол и стулья, и уже с семи часов ранних пташек поили там кофе. Он вошел в кухню и огляделся. Повар суетился у печи, сиделка готовила поднос с завтраком для какого-то изолированного пациента. Санитаров не было видно, вероятно, они накрывали столы в столовой. На кухне две пациентки пили за столом кофе - обе в возрасте, одна в купальном халате, другая в обычном. Все они выглядели спокойными и сдержанными, не выказывали никаких признаков волнения. Люк сам не мог заметить марсиан, ему нужно было определить их присутствие по реакции других людей. "Нужно просто подождать", - решил он. Он налил себе чашку кофе, отнес ее к столу и сел рядом с женщинами. - Доброе утро, миссис Марчисон, - сказал он той, которую знал; Марджи вчера представила их друг другу. - Доброе утро, мистер Деверо, - ответила миссис Марчисон. - А как ваша прелестная жена? Еще спит? - Да. Я встал пораньше, чтобы немного пройтись. Отличное утро. - Похоже на то. Это миссис Рэндолл, мистер Деверо, если вы еще не знакомы. Люк пробормотал что-то вежливое. - Очень приятно, мистер Деверо, -ответила миссис Рэндолл. - Если вы гуляли в парке, то, может, видели моего мужа? - Я встретил еще только одного человека, - ответил Люк, мужчину с черной бородой. Женщина кивнула, и Люк продолжил: - Недалеко от северо-западного угла парка. Сидит на скамейке и все время вглядывается в дерево. Миссис Рэндолл вздохнула. - Наверняка обдумывает свою речь. На этой неделе он возомнил, будто он Исуко, бедняга. - Она отодвинула стул от стола. - Пойду скажу ему, что кофе готов. Люк начал было отодвигать свой стул, собираясь сходить вместо нее, но вовремя вспомнил, что бородач его не видит и не слышит, поэтому передать ему сообщение будет сложно. Когда дверь за ней закрылась, миссис Марчисон коснулась ладонью руки Люка. - Такая милая пара, - заметила она. - Это просто ужасно... - Миссис Рэндолл производит очень приятное впечатление, ответил Люк. - С ним мне... гмм... не удалось познакомиться. Оба они... гмм? - Да, разумеется, но каждый думает, что только другой. Женщина наклонилась ближе. - Но я кое-что подозреваю, мистер Деверо. Мне кажется, оба они шпионы с Венеры! - Она прошипела это буквально ему в ухо, так что Люк откинулся назад и, делая вид, что вытирает губы, стер брызги со щеки. Чтобы сменить неприятную тему, он спросил: - Что она имела в виду, говоря, что ее муж на этой неделе сука? - Не сука, мистер Деверо. Исуко. Теперь, когда ему повторили, слово или фамилия показалось ему знакомым, но Люк все еще не мог вспомнить, где и когда его слышал. Он вдруг подумал, что может оказаться в неловком положении, если миссис Рэндолл приведет мужа к столу в его присутствии. Поэтому он воздержался от дальнейших расспросов, быстро допил кофе и попрощался, сказав, что хочет проверить, не проснулась ли его жена. Ему удалось исчезнуть вовремя - Рэндоллы как раз входили в кухню. Услышав, что Марджи ходит по комнате, Люк тихо постучал, чтобы не испугать ее, и вошел. - Люк! - Она обняла его за шею и поцеловала. - Был на прогулке в парке? - Марджи кончала одеваться; на ней был лифчик, трусики и туфли, а платье она отложила, чтобы освободить руки. - Да, и выпил кофе. Надевай платье, можно идти на завтрак. Он сел в кресло и стал смотреть, как она поднимает платье над головой и начинает классическую серию изгибов, неуклюжих и все-таки чарующих, когда на них смотришь. - Марджи, что или кто такой Исуко? Из-под платья донеслись какие-то сдавленные звуки, а потом из воротника вынырнула голова. Марджи с удивлением смотрела на Люка, пока руки ее разглаживали складки материи. - Люк, ты не читаешь газ... Впрочем, конечно, не читаешь. Но ты должен помнить Ято Исуко с тех пор, когда еще читал! - Разумеется, - сказал Люк. Имя и фамилия, произнесенные вместе помогли ему вспомнить, кем был этот человек. - О нем теперь часто вспоминают в новостях? - Вспоминают в новостях? Вот уже три дня, как он сам по себе новость. Завтра он должен выступить с речью по радио на весь мир. С тех пор, как об этом объявлено, газеты не пишут ни о чем другом. - Выступление по радио? А разве марсиане не мешают? - Уже не могут, Люк. Тут мы с ними справились: изобрели новый микрофон, гортанный, и марсиане не могут уже встревать. Это была большая сенсация, неделю назад, перед заявлением Исуко. - А как это действует? Я о микрофоне. - Он вообще не принимает звук, как таковой. Я не инженер и не знаю подробностей, но он снимает вибрации непосредственно с гортани говорящего и преобразует их в радиоволны. Не нужно даже говорить громко, достаточно... как же это называется? - Артикулировать, - подсказал Люк, вспомнив свой собственный опыт общения с подсознанием несколько минут назад. Интересно, помогло ли это? Он не видел признаков марсиан вокруг себя. - А о чем будет его речь? - Никто этого не знает, но все считают, что о марсианах... о чем еще мог бы он сказать всему миру? Ходят слухи никто не знает, правда ли это, - что некий марсианин установил наконец деловой контакт с Исуко и сказал, на каких условиях марсиане покинут Землю. Это похоже на правду. Должен же у них быть какой-то предводитель, король там, президент, диктатор или как его еще... И если бы он захотел установить контакт, Исуко - самая лучшая кандидатура. Люк сумел удержаться от усмешки, даже не кивнул головой. Какой сюрприз ждет Исуко завтра... - Марджи, когда ты в последний раз видела марсианина? Она посмотрела на него с легким удивлением. - Почему ты спрашиваешь, Люк? - Ну... из любопытства. - Если хочешь знать, их сейчас двое в комнате. - Вот как... Не помогло. - Я готова, - сказала Марджи. - Идем вниз? Подали завтрак. Люк ел угрюмо, совсем не чувствуя вкуса ветчины и яиц; с тем же успехом это могли быть опилки. Почему не помогло? Проклятое подсознание, может, оно глухо к его артикуляции? А может, просто не верит ему? Внезапно он пришел к выводу, что должен вырваться из этого места. Здесь было не место для решения подобных проблем могло оказаться, что это сумасшедший дом, хотя кто-то и назвал его санаторием. А общество Марджи настолько же чаровало, насколько и отвлекало. Он был совершенно один, когда придумал марсиан, значит, один должено от них избавиться. Один, вдали от всего и всех. Домик Картера Бенсона вблизи Индио? Разумеется, ведь там все и началось! Правда, был август и днем там царила адская жара, зато Картера там сейчас наверняка нет. Значит, незачем спрашивать разрешения, он даже не будет знать, что Люк туда поехал, и не выдаст его, если Люка начнут искать. Марджи не знала этого места, он никогда не упоминал ей о нем. Но надо быть осторожным. Сейчас ускользать слишком рано, потому что банк открывают только в девять, а именно там должна быть его первая остановка. Слава богу, Марджи открыла им общий счет и принесла ему бланк с образцами подписей. Нужно будет снять несколько сотен долларов, чтобы хватило на подержанную машину; иного способа добраться до домика Бенсона не было. А свою машину он продал еще когда уехал из Голливуда. Пришлось отдать ее всего за двести пятьдесят долларов, хотя несколько месяцев назад - тогда еще существовало такое понятие, как езда ради удовольствия - он мог бы получить все пятьсот. Ничего, зато теперь машины дешевы; меньше чем за сотню можно будет выбрать что-нибудь подходящее, чтобы доехать до места и выбираться в Индио за покупками... если то, что он задумал, отнимет много времени. - Плохо себя чувствуешь, Люк? - Да нет, с чего бы? - ответил он и решил, что можно начинать подготовку к своему бегству. - Просто спать хочется. Я все ворочался ночью, вряд ли поспал больше двух часов. - Может, пойдешь наверх и вздремнешь, дорогой? Люк сделал вид, что мешкает. - Ну... может, попозже, когда совсем уж невтерпеж станет. Сейчас я чувствую вялость, какую-то тяжесть, но не знаю, засну ли. - Хорошо... Хочешь чем-нибудь заняться? - Может, поиграем в бадминтон? Пока я не устану настолько, чтобы заснуть и проспать несколько часов? Для игры в бадминтон было, пожалуй, слишком ветрено, однако они поиграли с полчаса, до половины девятого, после чего Люк зевнул и объявил, что теперь всерьез захотел спать. - Ты можешь сходить со мной наверх, - предложил он. - Если тебе что-то нужно в комнате, можешь взять это сейчас и потом не беспокоить меня до обеда, если я просплю так долго. - Иди один, мне ничего не нужно. Обещаю не будить тебя до двенадцати. Люк поцеловал ее, жалея, что поцелуй так короток. Ведь они снова расстаются. Он вошел в здание и отправился наверх, к себе в комнату. Там Люк сел за машинку и написал Марджи записку, заверяя, что любит ее, но должен сделать нечто важное, что беспокоиться не стоит, потому что он скоро вернется. Затем он открыл сумочку Марджи и взял деньги на такси до города, на случай, если сможет его поймать. Если получится, он сэкономит немного времени, но даже если придется всю дорогу до банка идти пешком, то и тогда он попадет туда до одиннадцати, и будет еще достаточно рано. Люк выглянул в окно - проверить, не наткнется ли в парке на Марджи. Оказалось, что нет. Он перешел к окну в конце холла, но и оттуда ее не увидел. Зато, когда осторожно спускался по лестнице, услышал ее голос, доносящийся из открытой двери в кабинет доктора Снайдера: -... я не очень беспокоюсь, но он вел себя как-то странно. Хотя не думаю, чтобы... Люк бесшумно вышел через боковую дверь и пробрался на зады сада, где ряд деревьев заслонял забор от построек. Теперь единственной опасностью оставалось, что ктонибудь увидит, как он лезет через забор и позвонит в полицию или в санаторий. Но никто его не увидел. Было пятое августа 1964 года. В Нью-Йорке - без нескольких минут час, в иных часовых поясах - соответственно. Близился великий момент. Ято Исуко, Генеральный Секретарь Организации Объединенных Наций, одиноко сидел в небольшой студии радиостанции. Он был готов и теперь только ждал. Полон надежд и опасений. Ларингофон был на своем месте, в ушах генерального секретаря торчали пробки, которые позволят ему не отвлекаться, когда он начнет говорить. Кроме того, он закроет глаза, как только режиссер подаст знак. Вспомнив, что ларингфон еще не включен, он несколько раз откашлялся, не сводя глаз с небольшого окошечка и человека по другую сторону стекла. Ему вот-вот предстояло обратиться к самой большой аудитории, которая когда-либо слушала отдельного человека. Когда-либо и где-либо. За исключением группки дикарей и детей, еще слишком маленьких, чтобы говорить и понимать, практически все люди на планете услышат его слово - прямо или через переводчика. Подготовка была настолько же тороплива, насколько утомительна. Все правительства Земли сотрудничали в полной мере, все радиостанции мира будут принимать и ретранслировать его выступление. Каждая действующая радиостанция и многие из тех, что закрылись, но быстро активировались для этой цели. И все корабли на всех морях. Нужно будет говорить не торопясь, делать паузы после фраз, чтобы тысячи переводчиков могли за ним успеть. Даже кочевники в самых отсталых районах и те будут слушать: предприняты необходимые меры, чтобы там, где это только возможно, туземцы выслушали переводы, даваемые по горячим следам у ближайшего радиоприемника. В цивилизованных государствах все еще работающие заводы и учреждения будут закрыты, а их работники соберутся перед приемниками и громкоговорителями; людей, остающихся дома и не имеющих приемников, просили присоединяться к соседям, у которых они есть. Отсюда следовало, что слушать его будут три миллиарда людей. И миллиард марсиан. Если повезет, он станет самым известным... Исуко быстро отогнал эту тщеславную мысль. Он должен думать об интересах человечества, а не о своих собственных. И если ему повезет, нужно будет немедленно уйти с должности: пользоваться своим успехом некрасиво. Если же он проиграет... впрочем, и об этом нельзя думать. Похоже, в студии не было марсиан, во всяком случае, в той части режиссерской комнаты, которую он видел через стекло, не было ни одного. Исуко еще раз откашлялся, и вовремя. По другую сторону окна оператор повернул ручку и кивнул ему. Ято Исуко закрыл глаза и заговорил: - Жители Земли, - сказал он, - я обращаюсь к вам и через вас к нашим гостям с Марса. Прежде всего к ним. Однако нужно, чтобы вы тоже слушали и, когда я закончу, могли ответить на вопрос, который я вам задам. Затем он продолжал: - Марсиане, по причине, известной только вам, вы не говорили, почему оказались среди нас. Возможно, вы действительно подлы и злобны, и наши страдания доставляют вам удовольствие. Возможно, ваша психика, образ вашего мышления настолько чужды нам, что мы не поняли вас, хотя вы прилагали все усилия, чтобы объяснить нам свое поведение. Но, я не верю ни в то, ни в другое. Если бы вы действительно были таковы, какими выглядите или каких изображаете - сварливыми и мстительными, мы хотя бы несколько раз поймали вас на ссорах или драках между собой. Однако мы ничего такого не слышали и никогда не видели. Марсиане, вы просто маскируетесь перед нами, изображаете кого-то, кем не являетесь. Люди по всей Земле зашевелились... - Марсиане, - продолжал Исуко, - есть какая-то тайная цель в том, что вы делаете. Это может и должно быть одним из двух, разве что понимание ваших мотивов превосходит мои возможности, разве что ваши мотивы выходят за пределы человеческой логики. Возможно, ваши мотивы благородны и вы прибыли сюда с чистой душой. Вы знали, что мы разобщены, ненавидим друг друга, ведем между собой войны и находимся на пороге последней решающей войны. Возможно, вы пришли к выводу, что мы, будучи такими, какие есть, можем объединиться только ради общей борьбы с противником, когда общая ненависть превосходит взаимную враждебность, она уже кажется настолько бессмысленной, что мы о ней почти и не помним. Но есть и другая возможность - вы доброжелательны, хотя и не враждебны. Возможно, узнав, что мы стоим на пороге космических полетов, вы не захотели видеть нас на Марсе. Возможно, на Марсе вы вполне вещественны, подвержены ударам и потому боитесь нас; боитесь, что мы могли бы вас завоевать, вскоре или через несколько столетий. Кто знает, может, мы просто скучны вам, как наверняка вам скучны наши радиопередачи, и вы просто не хотите нашего присутсвия на своей планете. Если один из двух упомянутых мною мотивов соответствует действительности, а я считаю, что третьего не дано, вы должны понимать, что вынуждая нас поступать определенным образом или запрещая нам отправляться на Марс, скорее вызвали бы враждебность, чем достигли бы своей цели. Вы хотели, чтобы мы сами поняли это и поступали согласно вашим желаниям. Разве важно, чтобы мы знали или, скорее, угадали, какая из двух основных целей соответствует действительности? Так вот, независимо от этого я докажу вам, что вы добились своей цели. Я говорю от имени всех жителей Земли и сейчас докажу это. Затем он добавил: - Мы клянемся закончить войны между собой. Клянемся никогда не отправлять ни одного космического корабля на вашу планету - разве что однажды вы пригласите нас к себе, но и тогда вам придется нас упрашивать. Наконец он торжественно произнес: - А теперь доказательство. Земляне, согласны ли вы со мной по этим двум вопросам? Если да, то где бы вы ни были, подтвердите это так громко, как только можете! Но чтобы переводчики успели за мной, подождите немного, пока я дам вам знать и скажу... пора! - ДА! - YES! - OUI! - SI! - ТАК! - НАЛ - NAM! - SZI! - JA! - ANO! - LA! И тысячи других слов, каждое из которых означало одно и то же. Вырвавшиеся из глоток и вместе с тем из сердец всех людей, что слушали Исуко. И среди них ни одного "но" или "нет". Это был самый чудовищный звук под солнцем. По сравнению с ним водородная бомба была комариным писком, а извержение Кракатау - тихим шепотом. Не было никаких сомнений, что все марсиане на Земле услышали его. Если бы между планетами имелась атмосфера, передающая звуковые колебания, его услышали бы и марсиане на Марсе. Ято Исуко услышал его, несмотря на пробки в ушах. И почувствовал, как от него содрогнулось все здание. Он не произнес ни слова больше, чтобы не портить эффект от этого великолепного звука. Открыв глаза, он кивнул оператору, глубоко вздохнул, заметил движение переключателя, потянулся к ушам и вынул пробки. Потом встал, совершенно выжатый, и медленно направился к небольшому тамбуру, отделявшему студию от коридора. Там он остановился на секунду, чтобы успокоиться. При этом он случайно повернулся и увидел свое отражение в зеркале на стене. На голове его по-турецки сидел марсианин. Исуко увидел в зеркале его ехидный взгляд и услышал, как марсианин сказал ему: - Отцепись, Джонни. Тогда Исуко понял, что пришло время для того, к чему он приготовился на случай неудачи. Вытащив из карм