риятное чувство, что он упустил нечто очень важное. Разве Дани не предупреждала его, что не следует высказывать своих атеистических взглядов Монтейну? Она уверяла, что проповеднику это будет крайне неприятно, но все оказалось совершенно иначе. Дани также говорила, что Монтейн не разрешает гостям сопровождать их процессию даже за определенную плату, но и это утверждение оказалось неверным. По-видимому, Дани не так хорошо знает взгляды своего руководителя... - Что ж, я искренне рад принять вас в нашу общину. Я уверен, вы окажетесь очень полезным ее членом, - сказал Монтейн. - А теперь нам необходимо уточнить некоторые детали. Вас не смущают разговоры о деньгах? - Напротив, это одна из моих любимейших тем. - Отлично! Деньги для нас сейчас очень важны. Монтейн сел напротив Никлина в старое вертящееся кресло, поставил свою чашку на крышку гроба, а сам повернулся вместе с креслом в сторону Никлина. Будучи убежденным материалистом, Джим совершенно спокойно воспринял это неожиданное использование гроба с телом любимой жены в качестве обеденного стола, но в глубине души ему вдруг стало очень неприятно, будто он увидел нечто неуловимо отвратительное. - Милли была бы рада услужить мне, - сказал Монтейн, словно читая его мысли, и поднес чашку к губам. - Мы все еще муж и жена. Вы понимаете, что я имею в виду? Мы связаны, пока тело моей жены не обретет покой в надлежащем месте. - Я вполне вас понимаю, - пробормотал Джим, уткнувшись носом в свою чашку и давясь от смеха. "Почему, о Газообразное Позвоночное, в этом мире не встречается ничего в чистом виде? Почему в каждой драме обязательно присутствует что-нибудь страшно нелепое? Почему у каждого мессии обязательно либо визгливый голос, либо прыщи на заднице, либо что-нибудь еще? Может быть. Газообразное Позвоночное, таким способом ты даешь понять, что все это лишь часть гигантского розыгрыша?" - Вы задумались, сын мой, - сказал Монтейн, - что вас тревожит? - Да нет, ничего особенного, - справившись с собой, ответил ему Никлин. - Так, случайные мысли обо всем. Ведь не каждый день человек начинает новую жизнь. Хотя все имущество Никлина было связано с Банком Первого Портала, тем не менее Джиму потребовалось гораздо больше времени, чтобы разделаться с ним, чем он предполагал. Постоянно всплывали какие-то неотложные дела, много времени ушло На то, чтобы разобраться со всякими личными мелочами - что-то требовалось сохранить, что-то уничтожить. Будущим владельцам мастерской и библиотеки следовало оставить массу разнообразных письменных наставлений и указаний. Когда Никлин договаривался с Дани о том, чтобы она заехала за ним в полдень, ему казалось, что на разборку всех дел он оставляет себе достаточно времени. Но сейчас его начинала охватывать паника. За ночь погода изменилась. Ветер принес с запада хмурые серые облака и постоянно усиливался. Листья на ветвях свистящих деревьев свернулись в трубочки и начали издавать траурное монотонное завывание, напомнившее Никлину звуковые эффекты в дешевом фильме ужасов. Дождя еще не было, но воздух уплотнился и налился сыростью. К счастью, этот день у Макси выдался выходным, так что Никлин был избавлен от его назойливых расспросов. Он с большим удовольствием нацарапал ему записку, что больше не нуждается в его услугах, но затем Джиму вновь пришлось сосредоточиться на гораздо менее приятных делах. Куда бы ни направлялся, Никлин постоянно чувствовал, что за ним неотрывно наблюдают глаза Зинди. Наверное, как только она услышала эту новость от родителей, то сразу же поняла, что всему виной Дани Фартинг. Пока Никлин суетился по дому, Зинди, скорее всего затаившись где-нибудь поблизости, грустно размышляла о переменах в своей собственной жизни, неизбежных с отъездом ее лучшего друга. Джим очень хотел, чтобы они расстались как добрые друзья, но он не видел никакого смысла в поисках Зинди. Если девочка захочет, то появится сама. За пятнадцать минут до полудня, несмотря на свои страхи, Никлин самым чудесным образом разделался со всеми делами. Он в последний раз окинул взглядом свое жилище, библиотеку, мастерскую, затем вышел из дома и аккуратно запер все двери. Опустив ключи в карман, где лежали документы для мистера Фигга, Джим подхватил единственный чемодан и направился прочь. Он перешел мостик, остановился, опустил чемодан на землю и принялся ждать Дани. Зинди нигде не было видно, а ведь она должна догадываться, что Джим вот-вот уедет. Хмурые тучи уронили первые капли дождя, Никлин перешел под дерево. Мгновение спустя вдали показался голубой автомобиль. Никлин поднял было чемодан, но тут же опустил его - через заросли высокой травы к нему со всех ног мчалась Зинди. Он наклонился и подхватил бросившуюся к нему на шею девочку. - Спасибо, Зинди, - прошептал Джим, - спасибо, что все-таки пришла. - Тебя не будет на моем дне рождения! - со слезами в голосе прошептала она. - Ведь это уже послезавтра. - Этот я пропущу. Поверь, мне очень жаль, что все так выходит. Но ведь впереди еще много дней рождения. - Они так нескоро. - Я обещаю тебе, что обязательно вернусь, чтобы повидать тебя. Заслышав шум приближающегося автомобиля, Никлин сунул руку в карман и вытащил оттуда сувенир, найденный им сегодня в ящике стола. Он вложил в руку Зинди бронзовую древнеримскую монету. - Смотри, не истрать за один раз. Зинди невольно рассмеялась, потерлась мокрой от слез щекой об его подбородок и высвободилась из объятий Джима. Никлин распрямился, отряхивая колени. - Постой, Зинди, попрощайся с Дани, - попросил он. Зинди, вздернув свой крошечный подбородок, бросила злобный взгляд на голубой автомобиль, затем повернулась и быстро побежала к своему дому. Капли дождя оставляли на ее светло-оранжевой майке яркие расплывающиеся пятна. Никлин грустно смотрел вслед ее удаляющейся фигурке, пока машина не затормозила совсем рядом с ним. Он обернулся. Дани подняла верх машины, и сейчас улыбалась ему из темноты кабины. - Не стой под дождем, - весело крикнула она, - не то корни пустишь. Новое жилище Никлина представляло собой передвижной домик, внутреннее пространство которого почти полностью занимали восемь коек. В первый момент эта комната, слегка напоминавшая каюту подводной лодки, привела Джима в полное замешательство. И лишь мысли о Дани вернули ему присутствие духа. Никлин твердо пообещал себе, что вынесет все трудности ради Дани и ее любви к нему. Но он также понял, что в эту ночь ему вряд ли удастся уснуть, слишком взвинчен и возбужден он был, слишком много мыслей теснилось в его черепной коробке. Поэтому Джим очень обрадовался, когда ему предложили сесть за руль и подежурить в смену, называемую "мертвой" - с полуночи до четырех часов утра. Он рассчитывал, не имея, правда никаких на то оснований, что первые дни будет предоставлен сам себе. Никлин был доволен, что проведет несколько часов в полном одиночестве да еще за работой, которая, скорее всего, вымотает его. Сидя за рулевым колесом, он пребывал в том отрешенном философском состоянии духа, когда любые идеи можно было принять или отвергнуть, не подвергая их разрушительному анализу. Перед глазами вставали события последних трех дней. Сейчас они вызывали у Джима лишь не отличающиеся особой глубиной комментарии типа: "Что за странная штука жизнь!", или "Никогда не знаешь, чего ожидать, не так ли?", или "Неплохо бы вернуться в Оринджфилд и взглянуть на их дурацкие лица!", или, наконец, попросту: "Кто бы мог подумать!" Сверху и снизу, слева и справа его окружала сплошная тьма. Где-то там, вблизи оболочки Орбитсвиля, протянулись таинственные светящиеся линии цвета индиго и сапфира, сливавшиеся у полюсов в единую призму призрачного света. А дальше простирался океан космической черноты. Никлин же видел только огни идущей впереди машины. Эта картина успокаивала Никлина, одновременно умиротворяя и напоминая, что счастье его никогда не будет полным, если рядом нет Дани. Как прекрасна была бы эта ночь, если бы здесь, в тесной водительской кабине, прислонившись к нему, сидела Дани. К немалому огорчению Никлин почти не видел ее в течение прошедшего дня. А сейчас Дани мирно спала в своем прицепе вместе с шестью другими женщинами. Никлин осознавал, что Дани не хочет выставлять свои чувства напоказ. Он способен был понять подобную сдержанность, особенно если женщина скрывала что-то очень личное и дорогое. "Мы так похожи", - умильно подумал Никлин. Впереди их ждало будущее, таинственное и непредсказуемое, но Джим твердо знал - в конце концов они обретут друг друга. От Никлина требовалось лишь немного терпения. Вскоре у них появится свой собственный домик, а потом и... Тут Никлин нахмурился. По какой-то странной прихоти память вытолкнула на поверхность разговор с Монтейном. Разговор, словно заноза засевший в подсознании Никлина. "Одно из основных правил нашей жизни, - нравоучительно заметил Монтейн, - состоит в полном равенстве жилищных условий". Никлин не заметил ни одной машины, предназначенной для семейных пар. Значит ли это, что они с Дани станут первыми, кто будет жить как муж и жена? - Почему бы и нет? Джим задал этот вопрос вслух, громко и решительно, словно напоминая себе - для Кори и его приверженцев наступило время катаклизмов. Он, Джим Никлин, очень благодарен этим изменениям во Вселенной, поскольку именно они позволили ему вступить в общину и начать совсем иную жизнь, жизнь... бродяги. Откопав в глубинах своей памяти это слово, Джим вновь и вновь повторял его вслух, наслаждаясь ароматом исходящей от него архаичной романтики. Ему вдруг пришло в голову, что значительная часть населения Орбитсвиля - это именно бродяги. Люди, среди которых он жил, уже давно прекратили странствовать и осели на одном месте, но кто знает, сколько еще людей продолжают свой путь, уходя все дальше и дальше от тройного кольца порталов на зеленые просторы Большого О. За два столетия эти люди могли проделать огромный путь, разделяясь на все более непохожие племена, провозглашая свои автономии и двигаясь дальше и дальше вглубь Орбитсвиля вследствие причин, все менее и менее понятных прочим обитателям этого мира. Размышления Джима внезапно прервало неожиданное событие. Перед ним ехало шесть машин, и все время, пока Никлин сидел за рулем, порядок движения оставался неизменным; лишь на поворотах и спусках Джим видел огни сразу нескольких идущих впереди машин. Но теперь все грузовики сбились в беспорядочную кучу и замерцали в темноте красными огоньками стоп-сигналов. Никлин затормозил. Он провел за рулем почти три часа, так что скоро его должны сменить. Джим вылез из кабины. Наверное, с какой-нибудь из машин случилась небольшая авария. Но что его догадка неверна, Никлин понял еще до того, как подошел к водителям, столпившимся у головной машины. Поперек дороги лежала зеленая светящаяся лента, уходившая в таинственную темноту травяных полей по обе стороны от шоссе. Когда Никлин подошел поближе, он понял - это вовсе не лента. Зеленое сияние исходило непосредственно от поверхности дороги, а причиной свечения была отнюдь не специальная краска или что-либо подобное. Скорее, казалось, что люминесцирует сама почва. - Это не дорожная разметка, - убежденно сказал мужчина, имени которого Никлин еще не успел запомнить. - Особенно если учесть, что полоса выходит далеко за пределы дороги, - добавила высокая женщина. Остальные, как по команде, повернули головы сначала в одну сторону, затем в другую, провожая взглядами исчезающую вдали полосу. - А может быть, это граница... Ну что-то вроде границы округа, - нерешительно сказал Нибз Аффлек. Аффлек не сидел за рулем в эти часы, он был одним из немногих проснувшихся и вышел, взглянуть, что происходит. Никлин поймал себя на том, что вглядывается в неясные во тьме фигуры людей, надеясь увидеть среди них Дани. - Не слишком-то правдоподобно, Нибз, - заметил первый говоривший, - границы исчезли в незапамятные времена. - Но что бы это ни было, оно уничтожает траву. Высокая женщина включила фонарь и направила его на обочину дороги. Вся растительность, находившаяся внутри полоски, была белого или золотистого цвета и выглядела совершенно безжизненной. Никлин представил себе абсурдную картину, как маленький человечек толкая перед собой устройство для разметки спортивных площадок, баллон которого вместо белой краски заполнен сильнейшим гербицидом, делает полный круг по внутренней поверхности Орбитсвиля. Решив поближе познакомиться с необычным явлением, Никлин переступил светящуюся полосу. К своему немалому удивлению, он ощутил небольшое сопротивление. Ощущение при этом было неприятное и даже слегка тошнотворное. Джим несколько раз переступил через полосу и убедился, что это воздействие на его организм действительно существует. Остальные, заметив его манипуляции, тоже принялись экспериментировать. Раздались изумленные возгласы. - Эй, Джим! Никлин обернулся. Неподалеку от него стояла высокая женщина с фонариком. Он видел ее днем вместе с Дани, звали ее, кажется, Кристин Макгиверн. Женщина поманила его рукой. Никлин подошел и увидел, что она стоит, расставив ноги, прямо над сияющей полосой и медленно покачивает бедрами. - Забавное ощущение, - прошептала она. - Я чувствую, как оно трогает меня. - Все это не к добру, - пробормотал Никлин, стараясь подстроиться под несколько смущенную и в то же время вызывающую улыбку Кристин. Он оглянулся по сторонам и с облегчением заметил, что к ним приближается Кори Монтейн. Проповедник кутался в полосатый плащ, его черные волосы были взъерошены, но столь аккуратно, что он походил на актера, изображающего внезапно поднятого с постели человека. Несколько бросились к нему с объяснениями. - Не будет ли кто-нибудь так добр принести лопату? - попросил Монтейн, осмотрев светящуюся полосу. Почти тотчас ему подали лопату с короткой ручкой. Проповедник взял ее и попытался подцепить землю в том месте, где проходила полоса, но краснолицый Нибз Аффлек с мягкой настойчивостью отобрал у него лопату и принялся неистово копать. Зрители отпрянули, увертываясь от летевших из-под лопаты Нибза комьев влажной земли. Через несколько мгновений Аффлек вырыл довольно глубокую яму. - Спасибо, Нибз, - мягко поблагодарил Монтейн. - Я думаю, вполне достаточно. Аффлек, по всей видимости, готовый копать до полного изнеможения, остановился с явной неохотой. Никлин, все еще не придя в себя после встречи с Кристин, заглянул в яму и понял, почему Монтейн решил копать. Зеленая полоса не прервалась в месте раскопа. Она в точности повторяла контуры ямы, ровным светом сияя на поверхности земляных стенок. Казалось, что яму освещает какое-то мощное оптическое устройство. "Наверное, это сечение какого-нибудь неизвестного науке поля, - подумал Никлин, - проявляющегося на границе воздуха и земли. Интересно, доходит ли это поле до оболочки Орбитсвиля?" - Эта штука... Это явление... - словно в ответ на его вопрос сказал Монтейн, - должно простираться вплоть до оболочки Орбитсвиля. - Он произнес эти слова безапелляционно, без тени сомнения, повысив при этом голос, чтобы могли слышать все, кто еще не успел подойти к нему. - Друзья мои! Это знамение! Нам дан еще один знак, что грядет судный день Орбитсвиля! Дьявольская западня вот-вот захлопнется! - Господи, спаси нас! - посреди тревожного гвалта испуганно крикнул женский голос. Монтейн мгновенно уловил перемену в настроении своей паствы. - Во власти Господа нашего сделать это! Хотя последний час близок, хотя мы стоим на самом краю пропасти, мы можем спастись - милость Божья не имеет границ! Давайте склоним головы и вознесем молитву! Монтейн вскинул руки ладонями вверх, и все опустили головы, предавшись молитве. "Ловкая работа, Кори!" - подумал Никлин, пораженный, с какой быстротой проповедник воспользовался ситуацией и извлек из нее выгоду для себя. "Во время бури всякое знамение сгодится!" Пока Монтейн руководил молитвой своих подопечных, Никлин возобновил поиски Дани. Не обнаружив ее, он был страшно разочарован. Мысли о Дани напомнили Джиму о ее подруге Кристин Макгиверн, сейчас с самым целомудренным видом возносившей молитву вместе с остальными. Никлин понимал, почему его так неприятно поразила ее фраза. Ее слова, произнесенные интимным шепотом, ее обращение к нему по имени словно устанавливали между ними тайную связь, соединяющую свободно мыслящих людей в обществе ханжей. Но почему Кристин решила, что Джим именно таков? Ведь она с ним совершенно не знакома. Единственное объяснение состояло в том, что Дани совершенно свободно беседует со своей подругой об очень личных, даже интимных вещах. Слова "личные" и "интимные" абсолютно не выражали чувств Никлина, он бы скорее назвал их "священными". Джим представил, как они хихикают, обсуждая подробности его тайной встречи с Дани. Кровь прилила к голове Никлина. Возможно ли, возможно ли это? Стоя посреди причудливого сочетания света и тьмы, образуемого ночным мраком, сияющей зеленой полосой, далекими сполохами в небе Орбитсвиля и яркими огнями автомобильных фар, Джим вдруг почувствовал себя бесконечно одиноким среди толпы незнакомцев, с которыми он собрался породниться. Вскоре колонна машин снова тронулась в путь. Когда грузовик Никлина пересекал зеленую полосу, Джим почувствовал, как магнитно-импульсный мотор на какое-то мгновение снизил обороты. Потеря мощности была столь незначительной и столь неуловимо быстрой, что только тот, кто имел большой опыт общения с подобными устройствами, смог бы ее заметить. Никлин бросил хмурый взгляд на приборную панель. Затем его мысли вернулись к проблемам, которые казались Джиму бесконечно более важными. 8 К тому моменту, когда Монтейн решил вернуться в свой прицеп, он совершенно продрог. Выходя, проповедник накинул поверх пижамы лишь легкий плащ, поскольку рассчитывал через несколько минут вернуться обратно в постель. Монтейн, как и все прочие, полагал, что с одной из машин произошла небольшая авария. - Спокойной ночи, - сказал Монтейн неповоротливому Герлу Кингсли, бывшему фермеру, сидевшему за рулем машины проповедника в эту мертвую смену. - Я сменю вас ровно в четыре. - Кори, почему бы вам не позволить мне отработать и следующие четыре часа, - добродушно отозвался Кингсли, открывая Монтейну дверь прицепа. - Вы выглядите таким усталым. Монтейн улыбнулся: - Я сменю вас, как договорились. - Но я ведь все равно не смогу заснуть. У меня столько сил, что я просто ума не приложу, куда их девать! Взглянув на упрямого здоровяка, Монтейн готов был согласиться с этим утверждением. Одна из его основных заповедей состояла в том, что он работает наравне со всеми, не избегая никакого, пускай даже самого неприятного труда. В ответ на это члены общины платили Монтейну искренней привязанностью. Но сейчас проповедник действительно очень устал, да и обдумать надо было многое. - Как-нибудь я вас тоже заменю, - нехотя уступил он Кингсли. Тот обрадованно, с грубоватой вежливостью впихнул его в теплый уют прицепа. Монтейн запер дверь, стянул с себя промокший плащ. Когда машина тронулась, чтобы не потерять равновесие, он оперся о серебристую крышку гроба. - Прости, Милли, за все это, - тихо прошептал Монтейн. - Сатана не спит. Так что нам предстоит еще немало тревожных ночей. Он наклонился над гробом, словно ожидая ответа жены. Но из-под крышки не раздалось ни звука. Постояв еще несколько минут, Монтейн выключил свет и улегся в кровать. Устроившись под одеялом поудобнее, проповедник принялся размышлять об увиденном. Инстинкт подсказывал ему: светящаяся зеленая полоса - несомненное проявление сил зла. Но в чем же состоял смысл его и предназначение? Монтейну вдруг страстно захотелось узнать, как далеко тянется эта зеленая линия. Существуют ли другие такие же полосы? Прямые ли они, или же образуют затейливый узор? Наверное, ответы на все эти вопросы можно будет получить, когда они доберутся до следующего города. В космосе уже Ложны установить новые антенны, и радио и телесвязь налажены. Но ждать целый день было абсолютно невыносимо. Особенно сейчас, когда злодей номер один решил поторопить события. Уже не в первый раз Монтейн поймал себя на желании понять, почему внутри огромной сферы Орбитсвиля невозможна передача сигналов в радиодиапазоне. Два века исследований не внесли ясности в эту загадку. В глубине души Монтейн был уверен, что это происки Зла, что таким образом дьявол не дает объединиться людям, населяющим Орбитсвиль и разбросанным на его огромном пространственно какая выгода дьяволу от людской разобщенности? Этот вопрос беспокоил Монтейна многие годы. Похоже, это вовсе не последняя козырная карта в колоде дьявола. Она, безусловно, сыграет свою зловещую роль в соответствующий момент. Монтейн вздохнул. Надо бы подумать над более насущными проблемами, одна из которых связана с этим новичком, Джимом Никлином. Проповедник заерзал под одеялом. Совесть его саднила - Никлин был человеком еще совсем молодым, неглупым, хотя и наивным. И то, что с ним сделали - большой грех. Дани Фартинг подцепила его на крючок и вытащила на берег, как опытный рыболов цепляет лосося, но этот грех лежит вовсе не на ней. Она лишь выполняла прямое указание Монтейна. Но ведь он-то действовал от имени Бога. Наступили жестокие времена, и судьба или даже жизнь человека не являются слишком высокой ценой, когда речь идет о спасении человеческой расы. Проблема состояла в том, что несмотря на все эти философские аргументы и высокопарные слова, невинного человека выпотрошили, если уж продолжать начатое сравнение, выпотрошили подобно рыбе. И именно он. Кори Монтейн, должен будет смотреть в эти наивные голубые глаза. Что он скажет Никлину? Какие найдет слова? Какими аргументами оправдает содеянное? "Неужели Господь сделал из меня ловца человеков? Подчиняюсь ли я только его приказам?" Монтейн опять заерзал под одеялом, пытаясь найти то неуловимое положение, которое позволило бы ему забыться безмятежным сном. Оставалось уповать лишь на присущую Никлину мягкость. По всей вероятности, после короткой перепалки он отправится восвояси в Оринджфилд, став мудрее и печальнее, и попытается вернуться к прежней жизни. Монтейн с силой ударил по непокорной подушке. - Зачем ты мучаешь себя? - раздался из центра комнаты тихий голос Милли, участливый и даже жалостливый. - Ты ведь знаешь, иного выбора у тебя нет. Монтейн посмотрел в сторону поблескивающего в темноте гроба. - Но взгляд Никлина на этот вопрос может оказаться совсем иным. - Дорогой, ты сделал лишь то, что должен был сделать. - Именно поэтому я и чувствую себя виноватым. - Монтейн прерывисто вздохнул. - Но что еще хуже, я уверен, что разговор с Никлином не окажется трудным. Я запросто избавлюсь от этого юноши. Я чувствовал бы себя куда лучше, если бы столкнулся с сильным и непримиримым человеком, который не принял бы покорно случившееся, а стал бы сопротивляться. - Если бы Джим Никлин оказался именно таким человеком, то его деньги до сих пор бы лежали в банке. - Знаю, знаю! - Монтейн начал раздражаться. - Прости меня, Милли! Это все из-за крайне неприятного оборота событий... - он помолчал. - Знаешь, мы вынуждены отправиться в Бичхед и остаться там. С праздной жизнью, с беззаботными странствованиями по городам и весям покончено. Таким путем мы не соберем много денег. Я знаю, никто из нас не любит больших городов, но иначе нельзя. Нам всем придется нелегко. - Бог никогда и не говорил, что будет легко. - В голосе Милли появилась та благотворная убежденность, которой так недоставало сейчас Монтейну. - Ты никогда прежде не удерживал на своих плечах такую тяжелую ношу - судьбу человечества. - Я... я думаю, ты права, Милли. Права, как всегда. Спасибо. Монтейн закрыл глаза, и уже через несколько мгновений его подхватила безмятежная река сна. 9 Когда Никлин в четыре часа утра улегся на свою койку, сна у него не было ни в одном глазу. Будь он даже в самом уравновешенном душевном состоянии, и то вряд ли ему бы удалось заснуть - слишком уж в непривычных условиях он очутился. Он отказался от всех благ цивилизации ради одного - возможности спать в обнимку с Дани. Контраст между отложенным на неопределенное время блаженством и реальностью, с которой он вынужден сейчас мириться, был столь разителен, что Джим едва не застонал от отчаяния. Хенти, человек, который должен был сменить Никлина, собираясь, что-то долго и обиженно бурчал, как будто тот, кто составлял расписание дежурств, из личной неприязни поставил его в самую плохую смену. Сев за руль, он дал выход своему раздражению - машина ежеминутно подпрыгивала и тряслась. Тем не менее, через довольно короткое время Джим погрузился в крепкий сон. Ему снился залитый ярким солнечным светом зеленый холм с округлой вершиной. На склонах холма раскинулся чудесный сад. Искусственные каменистые насыпи, поддерживающие целые океаны цветов, умудрялись выглядеть творениями природы, и лишь строгая симметричность выдавала руку опытного садового архитектора. Дорожка из тщательно подогнанных камней вилась вокруг холма, ныряя под изящные арки и огибая многочисленные каменные скамьи. Кроме самого Никлина в сне присутствовали еще двое - мать Джима, умершая когда ему было семь лет, и огромный огненно-рыжий лис. Лис передвигался на задних лапах, ростом был с человека, да и вел себя как человек. Он наводила на Джима страх. На лисе был поношенный сюртук с широкими отворотами и засаленный галстук, удерживаемый заколкой в виде подковы. Мать Джима совершенно не замечала особенностей своего собеседника. Они смеялись и болтали, словно близкие друзья или даже родственники. А маленький Джимми съежился за материнской юбкой, напуганный тем, что мать не замечает острых лисьих клыков, влажно поблескивающего носа и красно-коричневой звериной шерсти. Лис же весело заигрывал с ней. Он смеялся, подталкивал ее когтистой лапой, отпускал шуточки и то и дело оценивающе поглядывал красными глазами на маленького Джима. "Ну разве не забавно? - казалось, злорадно спрашивали эти глаза. - Твоя мать и ведать не ведает, что я обычный лис. И, что еще смешнее, она и не подозревает, что я собираюсь тебя съесть!" Страх маленького Джима многократно возрос после того, как лис вкрадчиво-ласковым голосом предложил взять его на прогулку по саду. Страх перешел в ужас, когда Джим услышал, как мать радостно приняла предложение своего собеседника, объявив, что она тем временем пройдется по магазинам. - Мама! - в отчаянии закричал Джим, цепляясь за ее руку. - Мама, это же лис! Разве ты не видишь?! - Не будь таким глупышом, Джимми, - ласково сказала мать, подталкивая сына к лису со всей неумолимостью представителя взрослого мира. - С этим чудесным дядей вы прекрасно проведете время. Мать беззаботно отвернулась от них, а лис, цепко ухватив Джима за локоть, потащил его к холму. Через несколько секунд они оказались в тихом уголке сада, отделенном от остального мира каменными стенами. Лис тут же повернулся к Джиму, наклонился и широко разинул клыкастую пасть и Джим увидел, как в ее глубине забавно подрагивает розовый маленький язычок. Это и подвело лиса! Один лишь забавный штрих, и все изменилось. Джим вспомнил, что видел этого лиса в десятках полузабытых мультфильмов. И он знал, что мультфильмы - это всего лишь картинки на прозрачном пластике. Лис был нарисован и не мог причинить ему никакого вреда! Сделав глубокий вдох, он закричал, что было сил: - Кому ты страшен? Ты всего-навсего картинка из мультфильма! Звук его голоса словно отбросил лиса на несколько шагов. На морде зверя появилось комически-ошеломленное выражение, шерсть у него съежилась. Весело рассмеявшись, Джим развернулся и помчался по каменной дорожке. Но камни, казавшиеся незыблемыми, вдруг разверзлись под его ногами, обнажив зловещий черный провал. Джим, еще не осознав произошедшего, сорвался вниз. Никлин открыл глаза и уставился на днище верхней койки. Первой его мыслью было: "Что, черт побери, все это значит?" Джим почти не был знаком с теорией австрийского доктора, но у него возникло неуютное чувство, что этот странный и жутковатый сон имеет какой-то символический смысл. Внезапно до Никлина дошло, что сквозь круглое окно пробивается тусклый свет. Машина стояла, и снаружи доносился какой-то шум. Джим приподнялся и выглянул в окно. Колонна грузовиков и прицепов остановилась в месте, которое походило на заброшенную спортивную площадку. Спортивных сооружений сохранилось немного - лишь несколько футбольных ворот без сеток, сломанное табло и небольшой павильон. Над довольно хилым забором, окаймлявшим площадку, виднелись крыши каких-то построек. Вдали, сквозь утреннюю дымку проступали контуры высоких зданий. На одном из них мерцал огонек, свидетельствовавший о работе фототелестанции. Тысячелетний город. Никлин откинулся на подушку, как только понял, где они находятся. Этот город повсеместно служил мишенью для многочисленных шуток из-за несоответствия высокопарного названия и безжизненной пустоты своих улиц и площадей, покрытых красноватой пылью. Здесь находились лишь открытые разработки бокситов, автоматизированные обогатительные заводы и железнодорожные ветки. Не стоило подниматься с постели ради сомнительного удовольствия взглянуть на Тысячелетний город и его немногочисленных обитателей. Спокойное похрапывание, доносившееся с соседних коек, говорило о полной солидарности с ним его новых товарищей. Джим полагал, что их всех скоро поднимут для сооружения шатра, но сейчас ему нужно было поразмыслить над символами странного и страшного сна. Почему среди его персонажей оказался лис? И как это связано с присутствием матери Джима? Никлин уже очень давно не видел ее во сне. Странен был и тот факт, что подсознание изобразило мать предательницей, готовой отдать своего сына в руки монстра. Монстра... Монс... Монтейн. А мать, предавшая своего сына мать, не символизирует ли она Дани Фартинг? Дани, которую он начал подозревать лишь несколько часов назад... Внезапно беспорядочный вихрь вопросов и притянутых за уши ассоциаций, бушующий в голове Никлина, стих, оторванный от своего источника сухой прозой жизни. Дани избегает его с того самого момента, как он вступил в общину, - это объективный факт. Вне всякого сомнения, она ведет предельно откровенные разговоры с этой долговязой обладательницей фонарика - как там ее? - Кристин. Почему же Джим не разыскал вчера Дани и не заставил ее прямо ответить на вопросы?! Почему, о, Газообразное Позвоночное, он так надолго отложил объяснение с Дани?! Ощущая неприятный озноб и слабость, вызванные необходимостью проверить самые худшие предположения, Никлин поднялся. Не заходя в акустическую душевую, он натянул ту же одежду, в которой был вчера, и вышел под лучи утреннего солнца. Первое, что он увидел, был расстеленный на траве шатер. Но, похоже, никто не собирался его устанавливать. Вокруг брезентовых волн несколько человек о чем-то спорили самым оживленным образом. Когда Никлин вышел из прицепа, от группы отделились двое мужчин и две женщины и решительным шагом направились к выходу со спортивной площадки. В руках они держали чемоданы, какая-то одежда была перекинута у них через плечи. Во главе четверки шагала пухлая Ди Смерхерст, само олицетворение поварской профессии. Она не скрывала своего возмущения. - Вас, мистер, мне искренне жаль, - сказала она Джиму, - против вас я ничего не имею. Ее спутники согласно качнули широкополыми шляпами. Они продолжили свое целеустремленное шествие, прежде чем Никлин успел спросить, что она имеет в виду. Навстречу им вышел водитель такси, ожидавшего у единственных ворот. Никлин услышал, как кто-то из четверки упомянул железнодорожную станцию, подтверждая тем самым, что Джим стал свидетелем дезертирства из славного войска Кори Монтейна. Весьма озадаченный, он нахлобучил на голову шляпу и направился к стоящим у шатра. Теперь он чувствовал себя одновременно и возбужденным, и спокойным. Он был готов ко всему. Но в этом состоянии Джим пребывал лишь несколько мгновений, а именно до того момента, как он увидел Дани Фартинг, и не секундой дольше. Она снова была в черном, но на сей раз узкие брючки уступили место широкой юбке. Вид ее стройной фигуры среди бесцветных некрасивых людей незамедлительно подействовал на настроение Никлина. Он почти физически ощутил, как быстро исчезает его решимость. Направляясь к Дани, Никлин попытался изобразить безразлично-холодную улыбку, но, почувствовав, что уголки губ предательски ползут вверх, придавая лицу дурашливо-счастливое выражение, Джим решил быть предельно серьезным. На какое-то мгновение он малодушно пожелал, чтобы она прошла мимо, сделав вид, что не замечает его. Но Дани без тени смущения посмотрела ему прямо в глаза. - А вот и ты, Джим, - она тепло улыбнулась. - Где же ты скрываешься? В ответ Джим лишь кивнул. Уже не прежний Джим Никлин, доверчивый и наивный, задал себе вопрос, не выставляет ли он себя на посмешище приступом любовной паранойи. - Мы можем поговорить? Люди, находившиеся в пределах слышимости, не стали подталкивать друг друга локтями, но Джим явственно заметил, как по их рядам пробежала дрожь. Других подтверждений ему уже не требовалось. - О чем? - чрезвычайно веселым тоном поинтересовалась Дани. - Не здесь. - Вообще-то я должна помочь им, но... - Дани пожала плечами и направилась за Джимом к футбольным воротам в дальнем конце площадки. - Ты хорошо спал этой ночью? Я слышала, мы зачем-то остановились, но не смогла заставить себя подняться. А ты? - Разве Кристин не сообщила, что я там был? - Что ты... Почему она должна была сообщить мне об этом? Боковым зрением Никлин видел, как в утреннем небе Орбитсвиля пульсируют голубые полосы. - Вы ведь все друг дружке рассказываете, не так ли? - О чем, черт побери, идет речь? - Ни о чем, - ответил он совершенно спокойно, - я полагаю, ни о чем. - Ладно. Я прошу прощения. - Дани провела тыльной стороной ладони по лбу, слегка сдвинув черный берет. - Я обычно так не выражаюсь. Все дело в том, что я ужасно измучилась за эти дни. Я чувствую себя очень виноватой перед тобой. Все, что произошло между нами... все это ошибка. Никлин почувствовал, как в горле встал болезненный ком. Он не мог произнести ни слова. - Я не понимаю, как такое вообще могло произойти, - продолжала тем временем Дани. - Я не знаю, что ты думаешь обо мне, какое впечатление сложилось у тебя... Память Никлина услужливо подсказала ответ. Он вновь обрел дар речи. - У меня сложилось впечатление, что мы с тобой поселимся в собственном домике, но Монтейн сказал, что это исключено. - Ты что, носишь с собой диктофон? Записываешь каждое вскользь брошенное слово, а потом, по мере надобности, воспроизводишь? - Что? - Позволь и мне сказать тебе кое-что, любезный Мата Хари! Я не выношу, когда за мной шпионят! Полная абсурдность этого заявления ошеломила Джима. - Я всегда полагал, что Мата Хари - женщина, - машинально ответил он, в тот же самый миг осознав, какое оружие вкладывает в руки Дани. "Неужели она посмеет? Неужели она воспользуется им? Прошу тебя, Газообразное Позвоночное, не дай ей пасть так низко!" Джим, словно зачарованный, наблюдал, как на ее лице сменяют друг друга удивление, удовольствие и торжество. Секунды тянулись бесконечно. Никлин замер в ожидании удара. - Так ты полагаешь - это женщина, - медленно сказала Дани, смакуя каждое слово, - а я и не знала. "Вот так. А ведь Дани меньше, чем кто бы то ни было, имеет основания сомневаться в моих мужских достоинствах. Но тем не менее что-то подсказало ей, что следует сказать, как ударить побольнее. Что-то во мне самом подсказывает им всем, что и как надо говорить, когда они хотят унизить меня или когда наоборот..." Никлин прищурился. Разгадана еще одна небольшая тайна, тревожившая его подсознание. В то утро, когда Дани решительно явилась к нему, в то самое утро, когда он из гадкого утенка превратился в горделивого лебедя, она непрерывно твердила о его огромном опыте обращения с женщинами. В сущности, это было основной темой ее разговоров. "Скажи мне правду, Джим, скольких женщин ты приводил в свое любовное гнездышко?" Слова, произнесенные с грустным восхищением, слова женщины, не способной устоять перед чарами повесы, слова, которые он, Джим Никлин, жаждал услышать всю свою взрослую жизнь. О да, она знала, что надо сказать. Знала, ибо он сам выдавал свои тайны. В тот вечер, когда они впервые встретились на центральной площади Оринджфилда, Дани взглянула ему в лицо и хладнокровно прочла все, что хотела узнать о нем. После этого ей не составило труда обобрать Никлина до нитки. И не просто обобрать, - она знала, как заставить его наслаждаться самим процессом ощипывания и подготовки к жарке в печи Кори Монтейна. Всего несколько часов - и Джим из гадкого утенка превратился в прекрасного лебедя, а из лебедя - в запеченную индейку. И шел на все это с огромной готовностью! - Отлично, Дани, - просто сказал Джим. - Ты все проделала отлично. На какое-то мгновение ему показалось, что в ее глазах мелькнуло замешательство. Но Джим решительно отвернулся - если чему-то он и научился, так это лишь тому, что не следует доверять собственным суждениям относительно подобных вещей. Возможно, Дани лишь ради него изобразила этот потерянный взгляд, подобно тому, как мастер наносит последами мазок, завершая картину. Дани совершенно недвусмысленно дала ему понять, что она о нем думает. Ее мнение не отличалось от мнения всех прочих женщин, знакомых с Джимом. Теперь остался лишь один вопрос - что делать дальше? Никлин никогда не сможет предстать перед добропорядочными обывателями Оринджфилда, хотя, видит Бог, было бы здорово оказаться рядом с не по годам умной Зинди. Он не собирается оставаться и здесь, в Тысячелетнем городе. Лучше всего отправиться в Бичхед, где его никто не знает. Но у Никлина в кармане не больше десяти орбов, их не хватит даже на билет до столицы. Со стороны шатра послышался гул голосов. Никлин почувствовал, как вспыхнуло его лицо. Дани подошла к своим друзьям и сейчас, наверное, потчует их новыми подробностями того, как она облапошила простофилю из Оринджфилда. Джим должен исчезнуть с места своего унижения, исчезнуть как можно скорее. Но для этого необходимы деньги. Никлин понимал: единственный источник - Кори Монтейн. Трудно придумать большее унижение, чем явиться с протянутой рукой к этому ханже, тебя же и обчистившему. Но если Монтейн решил разыгрывать из себя Божьего человека, то, может, он согласится расстаться с сотней-другой. Особенно, если пригрозить ему неприятностями. Никлин представил, как он врывается к проповеднику, размахивая железным прутом. От нелепости и абсурдности этой картины ему стало еще горше. Насилие в любой его форме, как его ни провоцируй, было совершенно противно природе Никлина. В полицию или газету он также не мог обратиться. Монтейн постарался на славу - никакой связи между личными проблемами Джима и переданными им деньгами обнаружить невозможно. Самое большее, чего мог добиться Джим, - поднять шум и пополнить ряды людей, считающих его полным ослом. По дороге к прицепу Монтейна Никлин вдруг осознал, что все это время он реагировал на происшедшее скорее как автомат, чем как живое существо. Он был вежли