удьба. Они начали пробираться по каменистому плато, где под ногами то и дело внезапно разверзались расщелины, и нить разговора прервалась. Все внимание Корделии было сосредоточено на том, чтобы не дать Дюбауэру куда-нибудь свалиться. Добравшись до края пустоши, они по взаимному молчаливому соглашению остановились на привал, устало привалившись к скале. Форкосиган подвернул штанину и расшнуровал ботинок, чтобы осмотреть загноившуюся рану, грозившую лишить его возможности передвигаться. -- По-моему, вы довольно опытная медсестра. Как считаете -- может, стоит вскрыть нарыв и промыть его? -- спросил он Корделию. -- Не знаю. Боюсь, если трогать его, то есть риск занести туда новую грязь. -- Она догадалась, что теперь рана беспокоит его гораздо сильнее, раз он заговорил о ней. Ее подозрения тут же подтвердились: он принял половину таблетки болеутоляющего из своего драгоценного и весьма ограниченного запаса. Они зашагали дальше, и Форкосиган снова принялся болтать. Он рассказал несколько едких анекдотов о своей кадетской юности, затем подробно расписал своего отца, который в свое время был генералом, командовавшим всеми сухопутными войсками, и вдобавок личным другом хитрого старика -- нынешнего императора. В воображении Корделии возник смутный, далекий образ строгого отца, которому юный сын, как ни старался, никак не мог угодить; но тем не менее их крепко связывала главная общая черта -- преданность. Она рассказала о своей матери, настырном медицинском специалисте, которая изо всех сил сопротивлялась отставке, и о брате, недавно купившем разрешение на второго ребенка. -- Вы хорошо помните свою мать? -- спросила Корделия. -- Насколько я поняла, она умерла, когда вы были еще ребенком. Несчастный случай, как с моим отцом? -- Не случай. Политика. -- Он сразу посерьезнел, лицо стало отчужденным. -- Вы разве не слышали о Резне Юрия Форбарры? -- Я... мало что знаю о Барраяре. -- А, понятно. Так вот, император Юрий на последней стадии своего безумия стал чрезвычайно подозрительно относиться к собственной родне. Что ж, в конце концов это пророчество претворило в жизнь самое себя. Однажды ночью он выслал сразу несколько отрядов убийц. Взвод, отправленный за принцем Ксавом, не сумел пробиться сквозь его охрану. И по какой-то неясной причине он не послал убийц к моему отцу -- вероятно, потому, что тот не был потомком императора Дорки Форбарры. Не представляю, чего хотел добиться Юрий, убивая мою мать и оставляя отца в живых. Ведь после этого отец перешел со своими войсками на сторону Эзара Форбарры в начавшейся гражданской войне. -- Ох. -- Горло у нее пересохло от послеполуденного пыльного воздуха. Воспоминания заставили его похолодеть, и пот, проступивший на его лбу, внезапно показался Корделии капельками конденсата на ледяной поверхности. -- Я все думал... Вы вот говорили о том, какие странные вещи люди вытворяют в панике, и я вспомнил об этом. Не думал об этом уже много лет. Когда люди Юрия разнесли дверь... -- Господи, так вы были там? -- О да. Я тоже был в их списке, разумеется. Каждому из убийц предназначалась конкретная жертва. Тот, что пришел за моей матерью... Я схватил этот ножик -- тупой столовый ножик, лежавший рядом с тарелкой -- и ударил его. Но ведь рядом на столе лежал отличный разделочный нож. Если бы я схватил его... а так... С таким же успехом я мог бы ударить его ложкой. Он просто поднял меня в воздух и швырнул через всю комнату... -- Сколько вам было лет? -- Одиннадцать. К тому же я был маленьким для своих лет. Всегда был меньше своих сверстников. Он оттеснил ее к дальней стене. Он выстрелил из... -- Форкосиган со свистом втянул в себя воздух и закусил нижнюю губу, стиснув ее зубами едва не до крови. -- Удивительно, сколько подробностей снова возвращается, когда заговариваешь о чем-то. А я-то думал, что уже почти все забыл. Он заметил, как она побледнела, и виновато произнес: -- Я расстроил вас своей болтовней. Простите. Это было много лет назад. Сам не знаю, отчего так много говорю. "Зато я знаю", -- подумала Корделия. Он был бледен и больше не потел, несмотря на жару. Почти неосознанно он застегнул воротник рубашки. Его знобит, подумала она; температура повышается. Насколько? Да вдобавок еще эффект этих таблеток, каким бы он ни был. Это будет просто кошмар. Какой-то смутный импульс заставил ее сказать: -- Я знаю, что вы имеете в виду, говоря о том, что воспоминания возвращаются от разговоров. Я помню, как катер пулей несся вверх, и мой брат махал рукой, хотя это было глупо, потому что он все равно не мог нас видеть... а потом в небе вспыхнула ослепительная полоска света, словно засияло второе солнце, и посыпался огненный дождь. И это глупое ощущение полного осознания происшедшего. Ждешь, пока наступит шок и заглушит боль -- но он так и не наступает. А затем упала пелена. Много дней стояла перед глазами -- даже не тьма, а все то же серебристо-пурпурное свечение. Я почти забыла о том, что ослепла тогда. Только теперь снова вспомнила. Он уставился на нее. -- Именно это я и собирался сказать. Он выстрелил ей в живот акустической гранатой. Я потом очень долго ничего не слышал. Словно все звуки перешли за порог чувствительности. Остался лишь сплошной шум, еще более бессмысленный, чем тишина. -- Да... -- "Как странно, он совершенно точно знает, что я чувствовала тогда. Хотя он объяснил это лучше, чем я..." -- Кажется, именно тогда я твердо решил стать солдатом. Я имею в виду настоящую военную службу -- не парады и блеск униформы, а четкую организацию, нападательное преимущество, скорость и внезапность -- словом, власть. Быть подготовленнее, сильнее, проворнее, опаснее и злее любого из тех мерзавцев, что ворвались тогда в ту дверь. Мой первый боевой опыт. Не слишком удачный. Теперь его трясло. Хотя, справедливости ради надо заметить, и ее саму пробрала дрожь. Они продолжили путь, и она решила сменить тему разговора. -- Я ни разу не была в бою. На что это похоже? Он задумчиво помолчал. "Опять оценивает, изучает меня", -- подумала Корделия. Он начал потеть -- благодарение небесам, жар на время отступает. -- На расстоянии, в космосе, возникает иллюзия чистой и славной битвы. Почти абстракция. С таким же успехом это может быть компьютерная модель боя или игра. Реальность прорывается сквозь иллюзию лишь тогда, когда твой корабль подбит. -- Он всмотрелся в расстилающуюся впереди пустошь, словно выбирая путь -- хотя грунт здесь был ровный. -- Убийство... с убийством все иначе. В тот день на Комарре, когда я убил своего политофицера... я был еще более взбешен, чем... чем в тот, другой раз. Но вблизи, когда чувствуешь, как под твоими руками улетучивается чья-то жизнь, видишь это пустое безжизненное тело, в лице своей жертвы ты видишь свою собственную смерть. Но все же он предал мою честь. -- Я не уверена, что понимаю вас. -- Да. Похоже, гнев делает вас сильнее, а не слабее, как меня. Хотел бы я знать, как вам это удается. Вот еще один из этих его странных комплиментов. Как на них реагировать? Она умолкла и уставилась на свои ботинки, затем устремила взгляд на возвышавшиеся впереди горы, на небо -- куда угодно, только бы не на его непроницаемое лицо. Поэтому она первая заметила в небе реактивный след, высвеченный лучами клонящегося к закату солнца. -- Эй, там катер! Часом, не вас разыскивают? -- Наверняка. Давайте-ка укроемся под этим большим кустом и понаблюдаем за ним, -- распорядился Форкосиган. -- Разве вы не хотите попробовать привлечь их внимание? -- Нет. -- В ответ на ее вопросительный взгляд он повернул руку ладонью вверх. -- И мои лучшие друзья, и самые смертельные враги носят одну и ту же форму. Я предпочел бы оповестить о моем присутствии лишь определенных людей. Они могли расслышать удаляющийся рев двигателей -- катер умчался на запад, скрывшись за поросшей темно-зеленым лесом горой. -- Похоже, они направляются к складу, -- прокомментировал Форкосиган. -- Это усложняет дело. -- Он сжал губы. -- Интересно, зачем они вернулись? Возможно, Готтиан нашел мой пакет с секретными приказами? -- Ну, ему ведь должны достаться все ваши бумаги. -- Да, но я обычно прячу свои документы: не хочу оповещать кого попало о своих делах с Советом Министров. Сомневаюсь, чтобы Корабик Готтиан мог отыскать то, что ускользнуло от Раднова. Раднов -- толковый шпион. -- Раднов -- высокий широкоплечий тип с узким, будто лезвие топора, лицом? -- Нет, это описание больше подходит сержанту Ботари. Где вы его видели? -- В лесу над ущельем. Это он тогда стрелял в Дюбауэра. -- О, вот как? -- глаза Форкосигана вспыхнули, и он по-волчьи ухмыльнулся. -- Это многое объясняет. -- Не для меня, -- напомнила Корделия. -- Сержант Ботари -- очень странный человек. Мне пришлось довольно строго наказать его месяц назад. -- Настолько строго, что он мог стать участником заговора Раднова? -- Готов поспорить, что Раднов так и подумал. Не уверен, что смогу объяснить вам, что за тип этот Ботари. Этого никто не понимает. Он отличный солдат, в рукопашной ему нет равных. Меня он на дух не переносит, как выразились бы вы, бетанцы. Ему нравится меня ненавидеть. Видимо, это льстит его самолюбию. -- Мог он выстрелить вам в спину? -- Никогда. Врезать по физиономии -- пожалуйста. По правде говоря, именно за это он и был наказан в тот раз. -- Форкосиган задумчиво потер подбородок. -- Но вооружить его до зубов и оставить у себя за спиной в бою можно не колеблясь. -- Похоже, он просто форменный псих. -- Знаете, многие люди говорят то же самое. Но мне он нравится. -- И вы еще говорите, будто это мы, бетанцы, устраиваем из жизни цирк! Форкосиган пожал плечами, немало позабавленный последней репликой. -- Ну, всегда полезно потренироваться с кем-то, кто не боится сделать тебе больно. Пережить очередную схватку с Ботари на ринге -- это значит снова почувствовать остроту жизни. Хотя я все же предпочитаю, чтобы эта сторона наших взаимоотношений ограничивалась спортивным залом. Могу себе представить: Раднов втянул Ботари в этот заговор, даже не разобравшись толком в его убеждениях... Ведь сержант кажется как раз таким типом, которому можно поручить грязную работу -- ей-богу, готов поспорить, что именно так Раднов и сделал! Молодчина Ботари. Корделия поглядела на Дюбауэра, безучастно стоявшего рядом с ней. -- Боюсь, что не могу разделить ваш энтузиазм. Он чуть не убил меня. -- Я и не утверждаю, что он гигант мысли или оплот нравственности. Он -- очень сложная личность с крайне небогатым диапазоном выражения чувств, и в жизни ему пришлось нелегко. Но на свой извращенный лад он весьма достойный человек. Почти незаметно земля у них под ногами пошла на подъем -- они уже приблизились к подножию горы. Перемена была отмечена постепенным наступлением растительности: редкий лесок подпитывался множеством маленьких ручейков из тайных источников горы. Родники били на южном склоне, огибая подножие пыльного зеленого пика высотой километра в полтора, круто вздымающегося над более пологим основанием горы. Волоча за собой спотыкающегося Дюбауэра, Корделия в тысячный раз мысленно проклинала выбор оружия барраярцев. Когда мичман упал, рассадив себе лоб, ее горечь и раздражение вырвались наружу. -- Ну какого черта вы не желаете пользоваться цивилизованным оружием? Я бы скорее доверила нейробластер шимпанзе, чем барраярцу. Вам бы только палить, головорезы безмозглые. -- Очухавшийся Дюбауэр сел, Корделия вытерла ему кровь грязным платком и присела рядом с ним. Форкосиган неловко опустился на землю напротив них, осторожно вытянув перед собой больную ногу, выражая таким образом молчаливое согласие с идеей устроить привал. Он взглянул в ее напряженное, несчастное лицо и решил ответить на риторический вопрос со всей серьезностью. -- Я испытываю неприязнь к парализаторам: в подобных ситуациях они часто оказываются бесполезны, -- задумчиво произнес он. -- Любой, не задумываясь, бросается под его выстрел, так что если противников много, вас в конце концов обезоружат. Я видел, как люди погибали из-за того, что полагались на парализатор, хотя вполне могли бы остаться в живых, будь у них при себе нейробластер или плазмотрон. Нейробластер обладает реальной властью. -- Зато можно не колебаться, применяя парализатор, -- многозначительно заметила Корделия. -- Ошибка вполне поправима. -- А что, вы бы колебались, применяя бластер? -- Да. Я вообще вряд ли взяла б его в руки. -- А, вот как. Меж тем ее одолело любопытство: -- А каким образом им удалось убить того человека из парализатора? -- Не из парализатора. Его обезоружили и забили ногами до смерти. -- Ох. -- желудок Корделии сжался. -- Надеюсь, он... он не был вашим другом. -- Представьте себе, был. И он разделял ваше отношение к оружию. Мягкотелость. -- Он нахмурился, глядя вдаль. Они с трудом поднялись на ноги и побрели дальше через лес. Барраярец попытался помочь ей с Дюбауэром, но мичман в ужасе шарахался от него, да и больная нога тоже порядком мешала, так что ему пришлось отказаться от этой затеи. После этого Форкосиган замкнулся в себе и стал куда менее разговорчив. Похоже, теперь все его внимание было сосредоточено на том, чтобы заставить себя сделать очередной шаг вперед. Он начал бормотать что-то себе под нос. Корделия с ужасом представила себе, как он теряет сознание и начинает бредить... Вряд ли ей самой удастся отыскать среди членов его экипажа верного человека. Очевидно, что ошибка в суждении может оказаться смертельной. И хотя нельзя сказать, что все барраярцы казались ей одинаковыми, она невольно вспомнила старую загадку, начинавшуюся со слов "все критяне -- лжецы". Ближе к закату, когда они пробились сквозь участок густых зарослей, их взору внезапно предстала поляна удивительной красоты. По черным камням, блестевшим словно обсидиан, бежал пенный водопад, подобный каскаду напоенных светом кружев. Солнце вызолотило травы, растущие по берегам ручья. Высокие темно-зеленые тенистые деревья обрамляли это чудо, словно драгоценный камень. Опершись на палку, Форкосиган некоторое время созерцал открывшуюся им картину. Корделия подумала, что никогда еще не видела более усталого человека, хотя, конечно, у нее не было зеркала. -- Осталось пройти еще километров пятнадцать, -- сказал он. -- Не хотелось бы заявляться туда среди ночи, в темноте. Остановимся на ночь здесь, отдохнем как следует, а утром доберемся до места. Они плюхнулись на мягкую траву и долго любовались великолепным огненным закатом, точно утомленные пожилые супруги. Наконец подступившие сумерки заставили их встать и приняться за свои обычные заботы. Они умылись в ручье, и Форкосиган наконец разделил с ней свой неприкосновенный запас -- плитки барраярского полевого рациона. Даже после четырех дней овсянки и рокфора они показались крайне неаппетитными. -- Вы уверены, что это не растворимые ботинки? -- жалобно спросила Корделия, поскольку по цвету, вкусу и запаху кушанье больше всего походило на тонко измельченную и спрессованную обувную кожу. Форкосиган язвительно усмехнулся. -- Они органические, питательные, могут храниться годами... видимо, и хранились. Корделия улыбнулась, пытаясь прожевать сухой и жесткий кусок. Она покормила Дюбауэра -- хотя он все время пытался выплюнуть еду, -- умыла его и устроила на ночь. Сегодня у него не было припадков, и она надеялась, что это было знаком некотого улучшения его самочувствия. Земля все еще дышала приятным теплом жаркого дня, в тишине нежно журчал ручей. Корделии страшно хотелось уснуть на сотню лет, как заколдованной принцессе. Но вместо этого она заставила себя встать и вызвалась дежурить первой. -- По-моему, вам нужно сегодня как следует выспаться, -- сказала она Форкосигану. -- Я две ночи из трех несла короткую вахту. Теперь ваша очередь. -- Вовсе не нужно... -- начал он. -- Если вы свалитесь, то я пропаду здесь, -- жестко напомнила она. -- И он тоже. -- Она ткнула пальцем в сторону дремлющего Дюбауэра. -- Я хочу, чтобы завтра вы могли держаться на ногах. Сдавшись, Форкосиган принял вторую половинку болеутоляющего и лег на траву. Но сон не шел к нему, и он наблюдал за нею сквозь полумрак. Его глаза мерцали в темноте лихорадочным блеском. Когда она закончила обход и присела рядом с ним, он приподнялся и оперся на локоть. -- Я... -- начал он и стушевался. -- Вы совсем не такая, какой я представлял себе женщину-офицера. -- О? Ну, вы тоже совсем не такой, каким я представляла себе барраярского офицера, так что, я полагаю, мы квиты, -- ответила она, и тут же добавила с любопытством: -- А чего вы ожидали? -- Ну... не знаю. Вы такой же профессионал, как и любой офицер, с которым мне доводилось служить, и при этом не пытаетесь... имитировать мужчину. Это поразительно. -- Да нет во мне ничего такого, -- возразила она. -- Тогда, должно быть, Колония Бета -- просто необычайное место. -- Планета как планета. Ничего особенного. Отвратный климат. -- Да, мне говорили. -- Он подобрал прутик и начал ковырять им землю, пока не сломал. -- Скажите, на Колонии Бета не бывает браков по сговору? Она изумленно уставилась на него. -- Конечно, нет! Вот уж дикая идея. Похоже на нарушение гражданских прав. Господи, уж не хотите ли вы сказать, что у вас на Барраяре это практикуется? -- В моей касте -- почти повсеместно. -- Неужели никто не сопротивляется? -- А никого и не заставляют. Обычно браки устраиваются родителями. Похоже, это срабатывает. Для многих. -- Ну, вероятно, это возможно. -- А как, э-э... как устраиваете это вы? Без посредников это, должно быть, очень неловко. Я имею в виду -- отказывать кому-то прямо в лицо. -- Не знаю. Обычно это решают любовники, которые уже довольно долго живут вместе и собираются получить разрешение на ребенка. А заключать какое-то соглашение -- это ведь все равно что сочетаться браком с совершенно незнакомым человеком. Вот это, по-моему, действительно неловко. -- Хм. -- Он нашел еще один прутик. -- В Период Изоляции на Барраяре мужчина, сделавший своей любовницей женщину из воинской касты, рассматривался как похититель ее чести и должен был умереть за это смертью вора. Обычай, чаще нарушавшийся, чем исполнявшийся, хоть и стал излюбленным сюжетом для драматических произведений. А сейчас все смешалось. Старые обычаи умерли, и мы примеряем новые, словно платье с чужого плеча. Так трудно разобраться, что правильно, а что нет, -- задумчиво проговорил он, а затем спросил: -- А чего ожидали вы? -- От барраярца? Не знаю. Наверное, чего-то преступного. Я не слишком обрадовалась тому, что попала в плен. Он опустил глаза. -- Мне, конечно... приходилось видеть вещи, которые вы имеете в виду. Не могу отрицать -- такое случается. Это болезнь воображения, она передается от человека к человеку. Хуже всего, когда она распространяется сверху. Вредит дисциплине, морали... Ненавистно наблюдать, что происходит с молодыми офицерами, встречающими порок в людях, которые должны служить им примером. Им недостает жизненного опыта -- ни для того, чтобы бороться с заразой в собственной голове, ни для того, чтобы различить, когда человек использует дарованные императором полномочия для удовлетворения собственных аппетитов. И они развращаются, даже не успев понять, что произошло. Его голос, доносившийся из темноты, звучал с необычной страстностью. -- Вообще-то я думала об этом только с точки зрения пленной. Я так понимаю, с захватчиками мне повезло. -- Они - отбросы армии. Но вы должны поверить мне - их меньшинство. Хотя я терпеть не могу и тех, кто закрывает глаза на эти вещи, а ведь они-то как раз не в меньшинстве... Не обманывайтесь. Справиться с этой заразой нелегко. Но меня вы можете не бояться. Обещаю. -- Я... уже поняла. Некоторое время они сидели в тишине, пока ночь не выползла из низин, чтобы закрасить последние остатки небесной бирюзы, а водопад, освещенный лишь сиянием звезд, не заиграл жемчужными бликами. Она уже было подумала, что Форкосиган заснул, но он пошевелился и снова заговорил. Она почти не различала его лица в темноте -- лишь отблески зубов и белков глаз. -- Ваши обычаи кажутся мне такими свободными, такими мирными. Невинными, как солнечный свет. Ни скорби, ни боли, ни непоправимых ошибок. Страх не делает мальчишек преступниками. Никакой глупой ревности. И никакой навек потерянной чести. -- Это лишь иллюзия. Даже у нас можно потерять честь. Просто это происходит не за одну ночь. Это может занять многие годы, она будет исчезать по крупицам, по капелькам. -- Она немного помолчала, окруженная доброжелательной темнотой. -- Я была знакома с женщиной... Она была моим хорошим другом. Тоже служила в астрокспедиции. Она не... очень легко сходилась с людьми. Казалось, все вокруг нее уже нашли свою платонову половинку, и чем старше она становилась, тем сильнее боялась остаться в стороне. Ударилась в прямо-таки трогательную панику. В конце концов она связалась с человеком, обладающим непревзойденным талантом превращать золото в свинец. В его присутствии она не могла произнести такие слова, как "любовь", "доверие" или "честь", не получив в ответ остроумной издевки. Порнография дозволялась; поэзия -- никогда. Так случилось, что, когда освободилось место капитана их корабля, они были в одном звании. Она вкалывала как проклятая ради этой должности, просто в лепешку готова была расшибиться... ну, вы-то знаете, как это бывает. Должность командира -- редкий шанс, все стремятся его получить. Ее любовник уговорил ее отказаться от командования в его пользу, пустив в ход обещания, впоследствии оказавшиеся лживыми -- если конкретно, он обещал ей детей -- и, разумеется, получил свое капитанство. Исключительно ловкий махинатор. Вскоре они порвали друг с другом. Сдержанно, без всяких сцен. После этого у нее не хватало духу завести другого любовника. Так что, наверное, ваши барраярские блюстители традиций в чем-то правы. Таким неумехам... необходимы правила, ради их же собственного блага. Долгое время тишину нарушал лишь вкрадчивый шепот водопада. -- Я... знал одного человека, -- донесся из темноты его голос. -- Однажды, когда ему было двадцать, его женили на знатной девушке восемнадцати лет. Брак по сговору, но он был счастлив тогда. Он часто подолгу отсутствовал -- почти все время проводил на службе. Она оказалась свободна, богата и одинока в столице, среди людей... не то что бы порочных, но намного старше ее. Богатые паразиты, их прихлебатели и подхалимы. За ней ухаживали, она потеряла голову. Но, по-моему, не сердце. Она завела любовников, как делали это все вокруг. Оглядываясь назад, я понимаю, что она не испытывала к ним никаких чувств, кроме тщеславия и гордости своими завоеваниями, но тогда... Он создал в своем воображении ее вымышленный образ, и когда этот идеал разлетелся вдребезги... У этого парня был жуткий характер. Вспыльчивость всю жизнь была его проклятием. Он решил драться на дуэли с ее любовниками. У нее их было двое -- или она была у них двоих, я так и не разобрался. Ему было плевать, кто из них выживет, его не волновало, что его могут арестовать. Видите ли, он вообразил, что его обесчестили. Он назначил им обоим встречу в безлюдном месте с промежутком примерно в полчаса. Он надолго умолк. Корделия ждала, едва дыша, не зная, стоит ли поощрять его к продолжению рассказа. Тут он снова заговорил, но теперь речь его звучала бесстрастно и торопливо, словно он жаждал поскорее покончить с этим. -- Первый был таким же упрямым молодым аристократом, как и он сам, и сыграл весь спектакль по правилам. Он хорошо владел двумя мечами, бился весьма искусно, и едва не убил м... моего друга. Его последние слова были о том, что он всегда мечтал быть убитым ревнивым мужем -- но только лет в восемьдесят. К этому времени небольшая оговорка уже не удивила Корделию. Она подумала лишь, не был ли ее рассказ столь же прозрачен для него. Похоже, что так. -- Второй был государственным министром, человеком в летах. Тот парень уже не мог драться, хотя он несколько раз сбивал противника с ног и снова поднимал. После... после того, первого, погибшего с шуткой на устах, это было почти невыносимо. Этот умолял его о пощаде. Наконец он просто заколол его, оборвав на середине фразы. И оставил их обоих там. Он заехал к жене, чтобы рассказать ей, что он сделал, и вернулся на свой корабль -- ожидать ареста. Все это произошло за один вечер. Она была в ярости, ее гордость была задета -- будь ее воля, она сама дралась бы с ним на дуэли -- и она покончила с собой. Выстрелила себе в голову из его табельного плазмотрона. Никогда не думал, что женщина способна избрать для этого такое оружие. Понимаю -- яд, или взрезанные вены, или что-нибудь в этом духе. Но она была истинной фор-леди. Лицо сгорело полностью. У нее было самое прекрасное лицо, какое только можно себе представить... Все обернулось очень странно. Все решили, что двое ее любовников убили друг друга -- клянусь, он вовсе не планировал этого -- и она от отчаяния покончила с собой. Никто даже не спрашивал его ни о чем. -- Форкосиган заговорил медленнее, напряженнее. -- Он прошел через весь тот день как лунатик, или актер, произнося реплики и совершая движения, которых от него ожидали, и в конце концов и от его чести осталась только притворство, пустая оболочка. Все было не так, все лишено смысла. Так же фальшиво, как и ее любовные связи. За исключением смертей. Они были реальны. -- Он помедлил. -- Так что, у вас, бетанцев, есть одно преимущество. Вы по крайней мере позволяете другим учиться на ваших ошибках. -- Я... скорблю о вашем друге. Но ведь... это произошло давно? -- С тех пор прошло уже более двадцати лет, но временами... Говорят, старики помнят события юности более ясно, чем то, что было на прошлой неделе. Может, он стареет. -- Понятно. Корделия приняла эту историю как некий странный колючий подарок -- слишком хрупкий, чтобы его бросить, и слишком ранящий, чтобы держать. Форкосиган снова умолк и улегся на траву. Она обошла дозором поляну, прислушиваясь к тишине леса -- тишине настолько глубокой, что рев пульсирующей в ушах крови полностью заглушал ее. Когда она завершила обход, Форкосиган уже спал, дрожа и ворочаясь в лихорадке. Она позаимствовала у Дюбауэра одно из обгоревших одеял и укрыла его. ГЛАВА 4 Форкосиган проснулся часа за три до рассвета и заставил Корделию поспать хотя бы пару часов. В серых предрассветных сумерках он снова разбудил ее. За это время он успел вымыться в ручье и избавиться от колючей четырехдневной щетины, использовав одноразовую упаковку депилятора, которую он приберег на этот день. -- Вы должны помочь мне с этой ногой. Я хочу вскрыть и промыть рану, а затем снова перевязать. До вечера я продержусь, а тогда это уже не будет иметь значения. -- Верно. Форкосиган стянул ботинок и носок, и Корделия заставила его поместить ногу под быструю струю водопада. Она сполоснула его боевой нож и быстрым глубоким надрезом вскрыла страшно распухшую рану. У Форкосигана побелели губы, но он не шелохнулся и не издал ни звука. Зато Корделия вздрогнула от ужаса. Из разреза хлынули кровь и гной, вынося странные зловонные сгустки, вмиг смытые потоком. Корделия постаралась не думать о новых микробах, попавших в рану из-за этой процедуры. Придется обойтись временными мерами. Она смазала рану явно неэффективной антибиотической мазью и заклеила ее остатками пластповязки из тюбика. -- Вроде полегчало. -- Но он споткнулся и чуть не упал, едва попробовал идти. -- Ладно, -- пробормотал он. -- Теперь пора. -- Он торжественно извлек последнюю таблетку болеутоляющего и еще какую-то маленькую голубую пилюлю, проглотил их и выбросил пустую аптечку. Корделия машинально подняла ее, затем сообразила, что положить ее некуда, и украдкой снова отбросила в сторонку. -- Эти штуки действуют великолепно, -- объяснил Форкосиган, -- но когда эффект кончается, ты падаешь, словно марионетка с обрезанными ниточками. Теперь у меня есть часов шестнадцать. И действительно, к тому времени, когда они разделались с плитками полевого рациона и подготовили Дюбауэра к дневному переходу, барраярец не только выглядел вполне нормально, но и казался вполне отдохнувшим, свежим и полным энергии. Никто из них не упомянул о ночном разговоре. Они сделали большой крюк, огибая гору, и к полудню вышли к изрытому кратерами западному склону. Миновав лесные заросли, перемежавшиеся открытыми участками, они вышли на крутой уступ, нависший над громадной чашеобразной впадиной -- последнем напоминании о склоне горы времен древнего вулканического катаклизма. Форкосиган пополз к краю обрыва, стараясь не высовываться из высокой травы. Оставшись вместе с Корделией под прикрытием зарослей, вконец измученный Дюбауэр свернулся калачиком и уснул. Корделия посидела рядом с ним, пока его дыхание не сделалось глубоким и ровным, а затем присоединилась к Форкосигану. Барраярский офицер обозревал сквозь бинокль раскинувшийся перед ним туманный зеленый амфитеатр. -- Вон там катер. Они расположились в пещерном складе. Видите вон ту темную щель рядом с высоким водопадом? Это вход. -- Он передал ей бинокль, чтобы она смогла рассмотреть все получше. -- О, оттуда кто-то выходит. При большом увеличении можно разглядеть их лица. Форкосиган забрал у нее бинокль. -- Куделка. Он свой. Но вон тот худой тип рядом с ним -- Дэробей, один из шпионов Раднова среди моих связистов. Запомните его лицо -- вы должны знать, когда нельзя высовываться. Корделия размышляла, было ли это приподнятое настроение Форкосигана побочным эффектом стимулятора, или же некоей первобытной радостью в предвкушении схватки. Он наблюдал, считал и прикидывал, и глаза его сияли. Вдруг он зашипел сквозь зубы, слегка напоминая при этом одного из местных хищников. -- Господи, да это ж сам Раднов! Вот уж кого бы я с радостью удавил собственными руками. Но на этот раз я смогу привлечь одного из этих министерских ребят к суду. С удовольствием понаблюдаю, как они попытаются отмазать одного из своих любимчиков от неопровержимого обвинения в мятеже. На этот раз высшее командование и Совет Графов будут на моей стороне. Нет, Раднов, ты останешься в живых -- и будешь сожалеть об этом. -- Оперевшись на локти, он пожирал глазами происходящее внизу. Вдруг он замер и ухмыльнулся. -- Похоже, на этот раз мое невезение мне изменило. Вон Готтиан, он вооружен -- значит, он командует. Мы почти дома. Идем. Они отползли обратно под прикрытие деревьев. Дюбауэра на месте не было. -- О Боже! -- ахнула Корделия и растерянно завертела головой, всматриваясь в заросли. -- Куда он мог подеваться? -- Он не мог далеко уйти, -- заверил ее Форкосиган, хотя он тоже выглядел встревоженным. Они бросились на поиски в разные стороны, углубившись в лес примерно метров на сто. "Вот идиотка! -- яростно ругала себя не на шутку перепуганная Корделия. -- Все твое проклятое любопытство! И куда тебя понесло..." Сделав круг, они встретились у прежнего места -- нигде не обнаружилось никаких признаков исчезнувшего мичмана. -- Слушайте, сейчас у нас нет времени разыскивать его, -- сказал Форкосиган. -- Как только я верну себе командование, я вышлю на розыски патруль. С поисковыми сканерами они найдут его гораздо быстрее, чем мы. Корделия подумала о хищниках, острых скалах, глубоких реках, барраярских патрульных, скорых на расправу. -- Мы столько прошли... -- начала она. -- А если я не получу обратно командование, ни один из вас не выживет. Волей-неволей вняв доводам рассудка, Корделия позволила Форкосигану опереться на ее руку. Они двинулись через лес. Когда барраярский лагерь был уже совсем близко, он приложил палец к губам. -- Идите как можно тише. Я проделал такой путь не для того, чтобы меня подстрелили собственные часовые. Так... вы заляжете вот здесь. -- Он устроил ее за поваленными стволами у едва заметной тропинки, протоптанной сквозь невысокие заросли. -- А вы не хотите просто постучать в парадную дверь? -- Нет. -- Почему? Ведь вы сказали, что этот ваш Готтиан вполне надежен. -- Потому что здесь что-то не так. Не знаю, зачем сюда прибыл этот отряд. -- Поразмыслив, он отдал ей парализатор. -- Если вам придется воспользоваться оружием, то пусть у вас будет такое, которое вы можете применить. Заряда хватит еще на один-два выстрела. Эта тропинка соединяет два поста, и рано или поздно здесь кто-нибудь появится. Не высовывайтесь, пока я не позову вас. Он снял с пояса ножны с ножом и затаился по другую сторону тропы. Они прождали четверть часа, потом еще столько же... Лес словно дремал, нежась в мягком, теплом тумане. Но вот на тропе послышался шорох шагов по опавшей листве. Корделия застыла, пытаясь одновременно разглядеть идущего сквозь заросли и не высовывать головы из укрытия. Смутный силуэт в идеальном барраярском камуфляже оказался высоким седовласым офицером. Когда тот прошел мимо, Форкосиган поднялся из своего укрытия, словно восстав из могилы. -- Корабик, -- произнес он негромко, но с подлинно искренней теплотой в голосе. Он стоял и ждал, скрестив руки и улыбаясь. Готтиан стремительно развернулся на месте, одновременно выхватывая из кобуры нейробластер. Через секунду на лице его отразилось изумление. -- Эйрел! Разведгруппа доложила, что бетанцы убили тебя, -- и он шагнул, но не вперед, как ожидала Корделия по интонации Форкосигана, а назад. Бластер по-прежнему оставался у него в руке, будто он забыл его убрать, но пальцы крепко сжимали рукоятку. Желудок Корделии ухнул вниз. Форкосиган казался слегка озадаченным, словно он был разочарован таким сдержанным приемом. -- Я рад, что ты не суеверен, -- отшутился он. -- Мне следовало бы помнить, что тебя можно считать мертвым, лишь увидев в могиле с колом в сердце, -- с печальной иронией произнес Готтиан. -- В чем дело, Корабик? -- тихо спросил Форкосиган. -- Ты ведь никогда не был министерским лизоблюдом. При этих словах Готтиан уже не таясь направил на своего капитана нейробластер. Форкосиган остался недвижим. -- Нет, -- искренне ответил Готтиан. -- Я сразу подумал, что история насчет тебя и бетанцев, которой попотчевал нас Раднов, звучит довольно подозрительно. И уж конечно, я бы позаботился о том, чтобы по прибытии домой ею занялась следственная комиссия. -- Он помолчал. -- Но к тому времени я уже был бы командующим. Замещая капитана шесть месяцев, я наверняка получил бы этот пост. Как по-твоему, какие у меня шансы стать капитаном -- в моем-то возрасте? Пять процентов? Два? Ноль? -- Не такие плохие, как ты думаешь, -- ответил Форкосиган, по прежнему не повышая голоса. -- Планируется кое-что, о чем пока мало кто знает. Новые корабли, новые вакансии. -- Обычные слухи, -- отмахнулся Готтиан. -- Так ты не верил в мою смерть? -- закинул удочку Форкосиган. -- Я был уверен, что ты погиб. Я принял на себя командование... кстати, куда ты дел секретные пакеты? Мы всю твою каюту вверх дном перевернули, но так и не нашли. Форкосиган сухо улыбнулся и покачал головой. -- Не хочу вводить тебя в еще больший соблазн. -- Неважно. -- Готтиан по-прежнему держал его на мушке. -- Так вот, позавчера ко мне в каюту заявляется этот психованый идиот Ботари и рассказывает, что в действительности произошло у бетанского лагеря. Удивил меня чуть не до смерти -- я-то думал, он будет рад перерезать тебе глотку. Так что мы вернулись сюда -- якобы для наземных учений. Я был уверен, что рано или поздно ты сюда заявишься, но ожидал тебя раньше. -- Мне пришлось задержаться. -- Форкосиган чуть сдвинулся, уходя с линии огня Корделии по направлению к Готтиану. -- Где сейчас Ботари? -- В одиночке. -- Ему это очень вредно. -- поморщился Форкосиган. -- Насколько я понял, ты никому не сказал о том, что мне удалось спастись? -- Даже Раднов не знает. Он все еще думает, что Ботари прирезал тебя. -- Доволен, а? -- Как кот на солнышке. Я бы с огромным удовольствием ткнул его мордой в грязь перед комиссией по расследованию, если бы ты оказал мне любезность и погиб во время перехода. Форкосиган лукаво сощурился. -- Похоже, ты еще не совсем твердо решил, что собираешься делать. Могу ли я намекнуть, что даже сейчас еще не поздно передумать? -- Ты никогда не простишь мне этого, -- неуверенно заявил Готтиан. -- В прежние времена, когда я был моложе и глупее, я бы такого не спустил. Но по правде говоря, я уже порядком устал убивать врагов с целью преподать им урок. -- Форкосиган вздернул подбородок, глядя Готтиану прямо в глаза. -- Если хочешь, я дам тебе слово. Ты знаешь, чего оно стоит. Готтиана явно одолели сомнения -- бластер слегка задрожал в его руке. Корделия, старавшаяся не дышать, увидела, что в глазах его блеснули слезы. "О живых не плачут, -- подумала она. -- только о мертвых". В этот миг, когда Форкосиган все еще сомневался, она уже знала, что Готтиан собирается стрелять. Она подняла парализатор, тщательно прицелилась и нажала на курок. Раздалось совсем негромкое жужжание, однако заряда хватило на то, чтобы Готтиан, едва успевший обернуться, упал на колени. Форкосиган вырвал у него бластер, затем отобрал плазмотрон и свалил своего первого помощника на землю. -- Будь ты проклят, -- прохрипел наполовину парализованный Готтиан. -- Неужто тебя так никогда и не перехитрить? -- Если б это было возможно, меня бы здесь не было, -- пожал плечами Форкосиган. Он быстро обыскал Готтиана, конфисковав у него нож и еще кое-какие вещи. -- Кто стоит сейчас на постах? -- Сенс -- на севере, Куделка -- на юге. Форкосиган снял с Готтиана ремень и связал ему руки за спиной. -- Тебе ведь действительно трудно было решиться на это, а? -- Он повернулся к Корделии и пояснил: -- Сенс -- один из людей Раднова. Куделка -- мой. Орел или решка. -- И это ваш друг? -- вскинула брови Корделия. -- Похоже, разница между вашими друзьями и врагами состоит только в том, сколько времени они тратят на болтовню, перед тем как выстрелить в вас. -- Да уж, -- согласился Форкосиган, -- С этой армией я завоевал бы вселенную, если бы смог заставить их стрелять в одном направлении. Могу я одолжить у вас ремень, командор Нейсмит? -- Он связал им ноги Готтиана, вставил в рот кляп и постоял некоторое время, с сомнением глядя в одну сторону, затем в другую. -- Все критяне -- лжецы, -- пробормотала Корделия, затем произнесла уже громче: -- На север или на юг? -- Интересный вопрос. Как бы вы ответили на него? -- У меня был учитель, который частенько отвечал на мои вопросы таким вот образом. Я думала, что это сократический метод, и страшно им восхищалась, пока не обнаружила, что он прибегал к нему всякий раз, когда не знал, что ответить. -- Корделия глядела на Готтиана, которого они спрятали в том самом месте, которое послужило ей таким хорошим укрытием, и пыталась разгадать, чем был продиктован его ответ -- раскаянием или надеждой завершить неудавшееся покушение. Он тоже глядел на нее -- недоуменно и враждебно. -- На север, -- неохотно заключила она. Они с Форкосиганом обменялись понимающими взглядами, и тот коротко кивнул. -- Что ж, пойдем. Они тихо двинулись вверх по тропинке, преодолев перевал и спустившись в лощину, поросшую густыми серо-зелеными зарослями. -- Давно вы знаете Готтиана? --