. Она в волнении прикусила губу. Кэсерил кивнул и обратился к принцессе: -- Вы видели Тейдеса? Исель вздохнула. -- Да, как раз после того, как канцлер устроил ему хорошую головомойку. Тейдес был слишком разгневан, чтобы рассуждать разумно. Ведет себя прямо как малое дитя. Жаль, что он уже слишком большой, чтобы залепить ему пощечину. Отказывается от еды, швыряет в слуг чем под руку попадет, а теперь, когда ему позволили покинуть его комнату, не желает выходить. С ним нельзя ничего поделать, пока он в таком состоянии, лучше оставить его в покое. Завтра ему полегчает, -- тут ее глаза прищурились, и она сжала губы. -- Ну, милорд, а теперь скажите-ка мне, как давно вы знаете о черном проклятии, нависшем над Орико? -- Сара наконец-то поговорила с вами, да? -- Да. -- Что именно она сказала? Исель поведала ему почти точную историю Фонсы и Золотого Генерала, завершавшуюся тем, как от Иаса к Орико перешли по наследству злой рок и неудачи в делах. Но ни о себе, ни о Тейдесе она не упомянула. Кэсерил задумчиво провел по подбородку костяшками пальцев. -- Что же, значит, вы знаете примерно половину. -- Меня не устраивает половина, Кэсерил. Я вынуждена делать выбор, не имея нужных для этого знаний, а потом мир будет судить меня и объяснять мои ошибки моей молодостью и принадлежностью к женскому полу, как будто это является оправданием невежества. Невежество -- не глупость, но очень на нее похоже. А я не люблю чувствовать себя дурой, -- в последних словах ее отчетливо послышались стальные нотки. Кэсерил виновато опустил голову. Ему хотелось плакать о том, что он сейчас потеряет. Он так долго молчал вовсе не для того, чтобы огородить ее невинность -- и невинность Бетрис -- от этого знания, и совсем не из страха быть арестованным. Он боялся потерять рай общения с ними, их уважение, и уже чувствовал себя плохо, видя смятение в глазах девушек, готовых услышать от него нечто ужасное. "Трус. Говори же наконец". -- Впервые я узнал о проклятии через два дня после смерти Дондо от грума Умегата, который, кстати, вовсе не грум, а настоятель Бастарда, святой, управлявший магией зверинца для поддержания жизни Орико. Глаза Бетрис расширились. -- Ох. Я... он мне всегда нравился. Как он себя чувствует? Кэсерил махнул рукой. -- Плохо. Все еще без сознания. А что еще хуже -- он... -- ему пришлось сглотнуть комок в горле. "Вот оно". -- Он перестал светиться. -- Перестал светиться? -- не поняла Исель. -- Я и не знала, что он начал это делать... -- Да, я понимаю. Вы не можете видеть его сияние. Это как раз то, о чем я вам не говорил. Смерть Дондо... -- Кэсерил глубоко вздохнул. -- Это я принес в жертву ворона и крысу и молился Бастарду о его смерти. -- Ага, так я и думала, -- сказала Бетрис, выпрямляясь. -- Да, но вы не знаете, что моя молитва не осталась без ответа. Я должен был умереть той ночью в башне Фонсы. Но была услышана молитва и другого просителя. Исель, полагаю, -- и он кивнул принцессе. Ее губы приоткрылись, и принцесса прижала руку к груди. -- Я молилась Дочери, чтобы она освободила меня от Дондо. -- Вы молились, и Дочь освободила меня, -- и он горько добавил: -- Но не от Дондо. Вы видели, как на его похоронах боги отказались ответить, кто принял к себе его душу? -- Да, и это значит, что он проклят, изгнан, заперт в этом мире, -- подтвердила Исель. -- Половина придворных боится, что он бродит по Кардегоссу, и пытается защититься от чего разными амулетами. -- Он в Кардегоссе, да. Но не бродит. Большинство неприкаянных душ привязаны к месту своей гибели. Душа же Дондо привязана к его убийце, -- он закрыл глаза, не в силах видеть их побледневшие лица. -- Вы знаете о моей опухоли. Только это не опухоль. Вернее, не только опухоль. Во мне находится попавшая в ловушку душа Дондо. Вместе с демоном, который, судя по всему, переносит свое заточение с благословенным спокойствием. Но Дондо не может замолчать. Он кричит на меня каждую ночь, -- Кэсерил снова открыл глаза, но не осмелился поднять их. -- Все эти магические деяния открыли во мне некое внутреннее зрение. Оно есть у Умегата, у еще одной маленькой святой Матери в Кардегоссе и у меня. У Умегата... было белое свечение. Мать Клара испускает легкий зеленый свет. Они оба говорили мне, что я тоже сверкаю и сияю -- белым и голубым светом, -- наконец он заставил себя поднять голову и встретил взгляд Исель. -- И я вижу проклятие Орико, как темную тень. Исель, послушайте, это очень важно. Не думаю, что Сара знает об этом. Тень не только на Орико -- она на вас и на Тейдесе. Похоже, все потомки Фонсы отмечены этим мраком. После короткой паузы, сидя прямо и спокойно, Исель сказала лишь: -- Это имеет определенный смысл. Бетрис исподтишка изучала Кэсерила. Застежка пояса свидетельствовала, что живот его ничуть не вырос, но под ее взглядом Кэсерил чувствовал себя чудовищем. Он немного наклонился вперед и слабо улыбнулся. -- И как же вам избавиться от этого... призрака? -- медленно спросила Бетрис. -- Хм... как я понял, если меня убьют, моя душа выпустит их из моего тела, и демон, выполнив свою миссию, вернется к господину с обеими душами. Я так думаю. Меня слегка беспокоит, вдруг демон попытается схитрить и заманить меня в ловушку, чтобы я поскорее погиб, -- у него-то одна мысль в голове, он хочет домой. Или вдруг рука леди разожмется -- демон тогда освободится и вытащит мою душу из тела. Результат будет одинаковым, -- он решил не пугать девушек теорией Роджераса. -- Но, лорд Кэс, вы не понимаете! Я хочу знать, как избавиться от этого, чтобы вы не умерли! -- Мне бы тоже хотелось это знать, -- вздохнул Кэсерил. Он с усилием выпрямил спину и сумел изобразить довольно естественную улыбку. -- Впрочем, это не важно. Я обменял свою жизнь на смерть Дондо по собственной воле и получил то, что должен был получить. Платеж по счету немного отсрочен, но не отменен. Леди держит меня в живых, чтобы я сослужил ей какую-то службу, закончил какие-то дела. Иначе мне следовало бы покончить с собой от омерзения и завершить начатое. Исель сузила глаза и выпрямилась. -- Лорд Кэсерил, в таком случае я не освобождаю вас от службы мне. Вы меня слышите? Его улыбка на мгновение потеплела... -- Ох. -- Да, -- сказала Бетрис, -- не думайте, что нас начнет тошнить, потому что в вас... кто-то живет. То есть... э-э... ведь считается, что мы тоже когда-нибудь разделим наши тела с новым существом и новой душой. И это не делает нас ужасными, -- она немного замялась, приведя такое сравнение. Кэсерил, несколько смущенный этой параллелью, мягко произнес: -- Да, но Дондо? Каждый, кого когда-то убил Кэсерил, жил теперь в его памяти и всюду следовал за ним. "Так мы носим наши грехи". Исель вдруг прижала пальцы к губам. -- Кэсерил, он ведь не может выйти, правда? -- Я молюсь леди, чтобы ему это не удалось. Самое страшное -- это мысль, что он может просочиться в мой разум. Даже хуже, чем... не важно. Ох, я вспомнил, что должен сказать вам еще кое-что о привидениях, -- он вкратце повторил слова настоятеля о том, что его тело должно быть сожжено до заката, и объяснил, почему. Покончив с этим, он почувствовал странное облегчение. Девушки были испуганы, но слушали внимательно; он подумал, что у них хватит смелости исполнить требуемое. И Кэсерилу стало стыдно, что он сомневался в силе духа своих подопечных. -- Послушайте, принцесса, -- продолжил он, -- проклятие Золотого Генерала пало на потомков Фонсы, но Сара тоже имеет темную тень рока. Мы с Умегатом решили, что она получила ее, выйдя замуж. -- Ее жизнь из-за этого и впрямь стала ужасной, -- согласилась Исель. -- Таким образом, рассуждая логически, вы можете, выйдя замуж, оставить проклятие позади. В любом случае это шанс. Надежда. Мне кажется, нам следует как можно скорее заняться этим вопросом -- я хочу, чтобы вы уехали из Кардегосса, от проклятия, вообще из Шалиона как можно скорее. -- Пока двор в таком смятении, приготовления к свадьбе и переговоры... -- она резко оборвала фразу. -- Но... а как же Тейдес? И Орико? И сам Шалион? Неужели я должна бросить все, как генерал, который, проиграв битву, бежит с поля боя? -- Главнокомандующий отвечает не за одну-единственную битву. Если она проиграна -- если генералу не удалось ничего сделать в этот раз, -- он должен сохранить силы, чтобы выиграть следующий бой, а потом и всю войну. Исель в сомнении нахмурилась, обдумывая его слова. -- Кэсерил, как вы считаете, мои мама и бабушка знают о проклятии, об этой черной тени, что нависает над нами? -- Насчет бабушки не скажу -- не знаю, а вот ваша мать... Если Иста видела призраков Зангра, значит, в течение какого-то времени она владела внутренним зрением. Что это может значить? -- Ваша мать кое-что знает, но не имею представления, как много. Достаточно, в любом случае, чтобы одна мысль о вашей поездке в Кардегосс приводила ее в ужас. -- Я думала, что она просто очень нервная, -- голос Исель упал. -- Я считала ее сумасшедшей, как шептались слуги, -- она нахмурилась сильнее. -- Мне нужно о многом подумать. Она надолго замолчала. Кэсерил встал и вежливо пожелал обеим дамам спокойной ночи. Принцесса рассеянно кивнула. Бетрис сложила ладони и присела в книксене; в глазах ее стояла боль. -- Подождите, -- внезапно окликнула его Исель. Кэсерил был уже около двери. Он обернулся; принцесса вскочила с кресла, подбежала к нему и схватила за руки. -- Вы слишком высокий. Наклонитесь, -- скомандовала она. Повинуясь, Кэсерил наклонил голову. Принцесса встала на цыпочки. Он изумленно заморгал, когда юные губы запечатлели традиционный поцелуй на его лбу, затем на каждой ладони; а потом Исель опустилась на пол, вся в ворохе ароматного шелка, и Кэсерилу оставалось только разинуть рот в немом протесте, когда она с той же непоколебимой решимостью поцеловала и его обутые в сапоги ноги. -- Вот, -- сказала она, поднимаясь и вздергивая подбородок. -- Теперь вы свободны. По лицу Бетрис бежали слезы. Слишком потрясенный, чтобы вымолвить хоть слово, Кэсерил низко поклонился и удалился к себе, к очередному беспокойному бдению в постели. 19 На следующий день Зангр показался Кэсерилу до странного тихим. После смерти Дондо придворные были встревожены, но и возбуждены при этом и перешептывались по всем углам. Теперь же стих даже шепот. Те, у кого не было срочных дел, не показывались вовсе, а те, кому нужно было выполнять свою работу, делали ее в торопливой напряженной тишине. Исель и Бетрис провели день в башне Иаса с Орико и Сарой. На рассвете Кэсерил и мрачный управляющий замком наблюдали за сожжением и захоронением убитых зверей. Весь оставшийся день Кэсерил чередовал слабые попытки разобраться в ворохе документации на рабочем столе с походами в храмовый госпиталь. Состояние Умегата не менялось, лицо оставалось серым, дыхание -- хриплым. Навестив его во второй раз, Кэсерил прошел в храм, где помолился -- распростершись на полу, шепотом -- у каждого из пяти алтарей по очереди. Если он и в самом деле был болен этой болезнью -- святостью, будь она проклята, -- должно же это хоть чем-то помочь! "Боги совершают чудеса не ради нас, а только ради самих себя", -- так говорил Умегат. Но Кэсерилу казалось, что всякая сделка должна иметь две стороны. Ведь если люди перестанут предлагать богам свою свободную волю, чтобы те могли творить чудеса, что тогда останется делать богам, а? "Ну, случись такое, для начала я паду мертвым". Вот так. Кэсерил долго лежал перед алтарем леди Весны, но слова не шли с языка, даже губы не шевелились. Смущенный, пристыженный, отчаявшийся? В общем, молчал он или говорил, боги отвечали ему одинаковой глухой тишиной все пять раз подряд. Поднимаясь по холму, Кэсерил встретил ди Джоала и еще одного из приспешников ди Джиронала, входивших в его дворец, и вспомнил, как Палли настаивал, не разрешая ему выходить одному. Рука ди Джоала стиснула рукоять меча, но не сделала движения высвободить клинок; враги разошлись, обменявшись на почтительном расстоянии вежливыми сухими кивками. Вернувшись в кабинет, Кэсерил потер пульсировавшие болью виски и задумался, что делать с замужеством Исель. Принц Бергон Ибранский, да. Парень как парень, лучше многих других, по мнению Кэсерила. Но последние события при дворе Шалиона не давали возможности вступить в открытые переговоры, следовало отправить секретного посланника. И быстро. Мысленно пробежав список придворных, способных дипломатично решить вопрос, он не смог остановиться ни на ком, кто внушал бы ему достаточное доверие. Перебрав же куда более короткий список тех, кому мог доверять, он не нашел в нем ни одного опытного дипломата. Умегат был нездоров. Настоятель Менденаль не мог уехать тайно. Палли? Марч ди Паллиар, во всяком случае, знатный дворянин, к нему в Ибре должны отнестись с уважением. Кэсерил попытался представить себе честного Палли, ведущего переговоры с Лисом, и застонал. Может... может быть, послать Палли, подробнейшим образом расписав ему, как и что он должен говорить?.. "Нужда заставляет действовать". Необходимо завтра же обсудить это с Палли. Кэсерил на коленях молился перед сном, чтобы боги избавили его от ночных кошмаров, в которых он уже три ночи подряд видел, как Дондо обретает у него в животе жизнь и плоть, а потом, одетый в неведомо откуда взявшиеся погребальные одежды, мечом прорубает себе путь наружу. Должно быть, леди услышала его мольбу; Кэсерил проснулся перед рассветом с головной болью после нового кошмара. На этот раз Дондо удалось посадить душу Кэсерила на свое место, а самому улизнуть, завладев его телом. Затем злодей пробрался в женские покои, в то время как Кэсерилу оставалось лишь беспомощно смотреть. К ужасу Кэсерила, когда он, задыхаясь, вернулся в предрассветный сумрак яви, плоть его была болезненно возбуждена. Так был ли Дон до заключен в темное узилище, куда не проникали ни звуки, ни ощущения? Или он присутствовал при всем, как незримый шпион? Кэсерилу даже не мечталось, что он занимается любовью с Бе... с женщиной, с тех пор, как на него свалилось это проклятое колдовство; он представил это сейчас -- тесно сплетенный квартет под одеялом и содрогнулся. Ему вдруг страстно захотелось выброситься в окно. Он может просунуть плечи и нырнуть вниз; полет будет прекрасным, а смерть... быстрой. Можно еще взять нож и полоснуть по запястьям или по горлу, или пронзить им живот, или все сразу... Он сел, моргая, и обнаружил полдюжины призраков, алчно толпившихся над ним, словно стервятники над трупом павшей лошади. Он зашипел, отшатнулся и замахал руками, отгоняя их. Будет ли для призраков привлекательным тело с размозженной головой? С точки зрения настоятеля -- вполне. Что ж, самоубийство, похоже, исключалось -- из-за этой омерзительной свиты. Страшась уснуть, он выбрался из постели и отправился умываться и одеваться. Возвращаясь с завтрака в банкетном зале, который посетил исключительно по привычке, Кэсерил наткнулся на лестнице на запыхавшуюся Нан ди Врит. -- Миледи просит вас немедленно подняться к ней, -- с трудом проговорила Нан. Кэсерил кивнул. -- Не у нее в покоях, -- добавила она, увидев, что он, поднявшись на второй этаж, собирается идти выше. -- В спальне принца Тейдеса. -- А! -- Кэсерил вскинул брови и повернул на половину наследника. Нан поспешила за ним. Войдя в кабинет -- точную копию своего собственного этажом выше, -- он услышал в соседней комнате приглушенный голос Исель и крики Тейдеса: -- Я не хочу ничего есть! Не хочу никого видеть! Убирайтесь все! Гостиная была завалена беспорядочно разбросанными оружием, одеждой и подарками. Кэсерил прошел в спальню. Тейдес лежал на спине, все еще в ночной рубашке. В спертом, сыром воздухе стоял запах пота и чего-то еще. Секретарь-наставник Тейдеса беспокойно топтался по одну сторону кровати, Исель стояла, уперев руки в бока, по другую. Тейдес капризно нахмурился. -- Я хочу спать. Убирайтесь, -- он зыркнул на Кэсерила, скривился и показал на него пальцем, -- А в особенности я не хочу видеть его! Нан ди Врит очень по-домашнему сказала: -- Ничего подобного, юный лорд. Вы прекрасно знаете, что бывает, когда со старой Нан говорят таким тоном. Тейдес, словно повинуясь какой-то старой привычке, тут же сменил капризный тон на жалобное хныканье: -- У меня болит голова. Исель твердым голосом отчеканила: -- Нан, пожалуйста, принесите свет. Кэсерил, я хочу, чтобы вы осмотрели ногу Тейдеса. По-моему, она выглядит странно. Нан высоко подняла канделябр с ярко горевшими свечами, поскольку серого дневного света, проникавшего через окно, было недостаточно. Тейдес стиснул было одеяло руками, прижимая его к груди, но под суровым взглядом старшей сестры не осмелился сопротивляться; та выдернула одеяло из его рук и откинула в сторону. По правой ноге мальчика тянулись три длинные параллельные царапины. Они казались неглубокими и не опасными, но плоть вокруг сильно отекла, кожа натянулась и блестела. По краям ран виднелся желтоватый гной. Кэсерил умудрился сохранить спокойное выражение лица, даже когда заметил красные прожилки, поднимавшиеся выше колена Тейдеса и продолжавшиеся на внутренней поверхности бедра. Глаза мальчика блестели. Он дернул головой, когда Кэсерил наклонился к нему. -- Не трогайте меня! -- Лежи тихо! -- негромко скомандовал Кэсерил. Лоб Тейдеса под его ладонью пылал. Он поднял глаза на секретаря и нахмурился. -- Как давно у него температура? -- Только сегодня с утра, полагаю. -- Когда врач осматривал его в последний раз? -- Я не вызывал врача, лорд Кэсерил. Принц швырнул в меня кресло, когда я пытался помочь ему, и перевязал себя сам. -- Вы ему позволили? От резкого голоса Кэсерила секретарь подскочил. И смущенно пожал плечами: -- Но он так хотел. Тейдес проворчал: -- Некоторые мне подчиняются. И позже я припомню, кто. Он взглянул на Кэсерила из-под полуприкрытых век и, выпятив нижнюю губу, перевел взгляд на сестру. -- У него началось заражение. Я прослежу, чтобы к нему немедленно прислали храмового врача. Тейдес завернулся обратно в свои одеяла. -- Ну, теперь я могу поспать? Если вы не возражаете, конечно. И задерните занавеску -- свет режет мне глаза. -- Да, оставайтесь в постели, -- кивнул ему Кэсерил и вышел. Исель вышла за ним в кабинет и, понизив голос, спросила: -- С ним не все в порядке, правда? -- Верное замечание, принцесса. Вы все рассудили правильно. Она удовлетворенно кивнула; Кэсерил поклонился и направился к лестнице. По потемневшему лицу Нан ди Врит Исель могла и сама понять, наконец, насколько Тейдес не в порядке. Все, о чем мог думать Кэсерил, спеша вниз по лестнице и через двор к башне Иаса, так это о том, как редко ему доводилось видеть, чтобы кто-нибудь -- не важно, насколько молодой и сильный -- выжил после ампутации ноги так высоко. Он ускорил шаг. По счастью, Кэсерил обнаружил ди Джиронала сразу, едва войдя в канцелярию. Тот как раз запечатал седельную сумку с документами и вручил ее курьеру. -- Как сейчас дороги? -- спросил ди Джиронал у этого сухощавого, жилистого парня, набросившего плащ с нашивкой канцелярии поверх многочисленных шерстяных одежд. -- Грязно, милорд. Будет довольно опасно скакать по темноте. -- Что же, сделайте все, от вас зависящее, -- ди Джиронал вздохнул и похлопал его по плечу. Курьер отсалютовал и прошел к выходу мимо Кэсерила. Ди Джиронал посмотрел на своего визитера. -- Кэсерил. -- Милорд, -- Кэсерил отвесил официальный поклон и прошел внутрь. Ди Джиронал уселся на край письменного стола и скрестил на груди руки. -- Вы попытались спрятаться за орденом Дочери и его стараниями свалить меня. Очень глупо, -- доверительно сказал он. Кэсерил нетерпеливо отмахнулся. Он бы больше удивился, если бы ди Джиронал до сих оставался в неведении относительно того, что происходило на совете ордена. -- У вас сейчас куда более серьезные проблемы, чем те, которые мог бы создать для вас я, милорд. Глаза ди Джиронала изумленно раскрылись. Он склонил голову набок. -- Что? -- Как выглядела рана Тейдеса, когда вы ее видели? -- Рана? Какая рана? Он ничего мне не показывал. -- На правой ноге -- его поцарапал леопард Орико, когда Тейдес убивал несчастного зверя. По правде говоря, царапины неглубокие, но случилось заражение. Кожа у него горит. Вы же знаете, что за горящие полосы тянутся порой от зараженных ран? -- Да, -- тревожно пробормотал канцлер. -- У Тейдеса они ползут от щиколотки до паха. И выглядят, как кровавый пожар. Ди Джиронал вздрогнул. -- Я настоятельно рекомендую вам отослать всю толпу бесполезных для Орико врачей к Тейдесу. Иначе вы можете потерять за одну неделю сразу две царственные марионетки. Взгляды их столкнулись подобно камню и стали; затем ди Джиронал, резко выдохнув воздух, кивнул и вскочил на ноги. Кэсерил последовал за ним. Ди Джиронал, безусловно, был изъеден завистью и объят гордыней, но он не был некомпетентным глупцом. Кэсерил понимал, почему Орико им дорожил. Убедившись, что канцлер поднимается по лестнице в покои Орико достаточно быстро, Кэсерил развернулся и направился вниз. Он не имел известий из храмового госпиталя со вчерашнего вечера, и ему хотелось проверить, как там Умегат. Выйдя из Зангра, он прошел мимо зловещих конюшен. И слегка удивился, увидев немого грума, который шагал по склону холма в его сторону. Заметив Кэсерила, грум замахал руками без больших пальцев и ускорил шаг. Грум приблизился, запыхавшись и улыбаясь. На его лице виднелись синяки -- следы бесполезной борьбы в зверинце, сломанный нос с ободранным кончиком распух. Но глаза грума сияли, и он чуть ли не пританцовывал вокруг Кэсерила. Кэсерил поднял бровь. -- Ты выглядишь счастливым... что, Умегат очнулся? Бедняга неистово закивал. Кэсерил, облегченно вздохнув, улыбнулся в ответ. Безъязыкий грум что-то забормотал. Кэсерил смог разобрать одно слово из четырех, чего хватило, впрочем, чтобы понять -- грум послан по срочному делу. Он показал Кэсерилу, чтобы тот подождал его у тихого, опустевшего зверинца, и через несколько минут вернулся с подвязанным к поясу узелком и с книгой в руках, которой он радостно потрясал. Кэсерил понял, что Умегат не только очнулся, но и довольно хорошо себя чувствует, раз послал за своей любимой книгой -- то был Ордолл, как не без удивления заметил он. Радуясь компании немого грума, Кэсерил зашагал вместе с ним в город. Пока они шли, Кэсерил задумался о следах пыток на теле своего спутника, на которые тот, по-видимому, не обращал особого внимания. Это были молчаливые свидетельства мучительных истязаний, выдержанных во имя его бога. Длились эти пытки час, день или месяцы? Была ли рыхлая полнота грума результатом кастрации, или так сказалась на нем старость? Кэсерил не мог расспросить этого человека. Мычание его было неприятно слушать. Кэсерил не знал даже, был грум шалионцем или ибранцем, браджарцем или рокнарцем. Не знал он, и как его спутник попал в Кардегосс, как долго служил он Умегату, выполняя свои ежедневные обязанности. Грум бодро шагал вперед с книгой в руке, глаза его блестели. Вот так выглядел верный слуга богов -- героический и любимый ими. Придя в палату Умегата, они застали его полусидящим в кровати с подушками за спиной. Он был бледен и изможден, наполовину выбритую голову покрывали аккуратные стежки швов, волосы были спутаны и походили на крысиное гнездо, губы потрескались, лицо заросло щетиной. Грум порылся в узелке, достал бритвенные принадлежности и победно помахал ими в воздухе. Умегат слабо улыбнулся. Затем, не отрывая головы от подушек, посмотрел на Кэсерила. Он неуверенно вскрикнул и протер глаза. Кэсерил проглотил комок. -- Как вы себя чувствуете? -- Голова раскалывается, -- с трудом произнес Умегат. И тихо всхлипнул. Наконец он смог спросить: -- Мои прекрасные создания, они все умерли? Язык Умегата распух, голос звучал надтреснуто, но речь была вполне разборчивой. -- Почти все. Осталась только маленькая сине-желтая птичка. Сейчас она в безопасности, в своей клетке. Я не разрешил никому воспользоваться тушами и проследил, чтобы их сожгли, как погибших солдат. Еще вчера. Старший настоятель Менденаль позаботился найти достойное место для захоронения. Умегат кивнул и сжал пересохшие губы. Кэсерил посмотрел на маленького грума -- да, он наверняка знал правду, -- потом перевел взгляд на Умегата и, поколебавшись, спросил: -- Вы знаете, что перестали светиться? Умегат быстро моргнул. -- Я... подозревал. Во всяком случае, вы теперь выглядите для моих глаз куда менее мучительно. -- Вы потеряли внутреннее зрение? -- M-м... внутреннего зрения тут и не надо. Вы живы -- значит, рука леди все еще держит вас. Я всегда знал, что у меня это был лишь временный дар. Что ж, это было хорошо, -- его голос упал до шепота. -- Очень хорошо, -- Умегат отвернулся. -- Я должен был пережить и то мгновение, когда дар будет отнят. Вылетит из моих рук... "Боги должны были предупредить тебя..." Маленький пожилой грум, который помрачнел лицом, услышав боль в голосе Умегата, взял книгу и, пытаясь утешить, протянул ее своему господину. Умегат слабо улыбнулся и нежно принял Ордолла. -- В конце концов, у меня осталась еще моя прежняя профессия, и я могу вернуться к ней, не так ли? -- он открыл книгу на какой-то отмеченной странице и заглянул в нее. Улыбка его вдруг погасла. Голос стал резким. -- Это что, шутка? -- Какая шутка, Умегат? Это ваша книга, я видел, как он принес ее из зверинца. Умегат неуклюже попытался сесть прямо. -- Что это за язык? Кэсерил подошел и тоже заглянул в книгу. -- Ибранский, конечно! Умегат начал листать страницы. Пальцы его дрожали, взгляд скользил по строчкам, дыхание участилось, рот приоткрылся в ужасе. -- Это... это какая-то тарабарщина. Просто... просто... маленькие чернильные закорючки. Кэсерил! -- Это ибранский, Умегат. Просто ибранский. -- Мои глаза! Что-то во мне... -- он сжал лицо руками, протер глаза и вдруг закричал: -- О боги! -- и заплакал. -- Я наказан! -- Беги за врачом! Приведи врача! -- закричал Кэсерил испуганному груму. Тот кивнул и поспешил в коридор. Пальцы Умегата, сжимавшие книгу, свело судорогой. Кэсерил неуклюже попытался помочь, похлопал его по плечу и забрал книгу. На ней остались следы пальцев Умегата. Рокнарец плакал... не как ребенок. Детский плач никогда не бывает таким пугающим. Через несколько бесконечно долгих минут пришла беловолосая лекарка и успокоила обезумевшего от горя настоятеля; он вцепился в нее с надеждой в глазах, так что ей с трудом удалось осмотреть его. Ее объяснение, что многие люди оправляются после таких ранений не один день, помогло Умегату обрести некоторое утешение. Однако ему потребовалось все его мужество и присутствие духа, чтобы принять результаты дальнейших проверок: когда один из дедикатов по просьбе врача принес из библиотеки книги на дартакане и рокнари, выяснилось, что Умегат не может прочесть их тоже, а его рука утратила способность писать. Перо выпало из неуклюжих пальцев и запачкало чернилами льняные простыни. Умегат спрятал лицо в ладони и простонал: -- Я наказан. У меня отняли мою радость, мое убежище, мое утешение... -- Порой людям удается научиться заново делать то, что они забыли, -- ободряюще сказала лекарка. -- Вы понимаете речь... ваши уши не потеряли навык различать слова, вы не забыли знакомых вам людей. А случается и такое, я видела. Кто-нибудь может читать вам вслух... Глаза Умегата встретились с глазами немого. По морщинистым щекам грума потекли слезы. Маленький несчастный человечек прижал кулак ко рту и издал горький, полный отчаяния горловой стон. Умегат вздохнул и покачал головой, забыв о своих бедах при виде их отражения на лице старика. Он потянулся к груму и сжал его руку. -- Ш-ш, тише. Ну, чем мы теперь не пара? -- затем вздохнул и упал на подушки. -- Никогда не говорите, что у Бастарда нет чувства юмора, -- глаза его закрылись, то ли от усталости, то ли из желания отгородиться от мира. Кэсерил подавил собственный страшный вопрос: "Умегат, что же нам теперь делать?" Умегат был не в состоянии что-либо предпринимать или указывать путь. Может быть, даже молиться не мог? Кэсерил не осмелился просить его помолиться за Тейдеса при таких обстоятельствах. Дыхание больного стало глубже, и он забылся беспокойным сном. Тихо и осторожно, стараясь не издать ни звука, грум выложил на край стола бритвенные принадлежности и уселся на стул, ждать, когда проснется его хозяин. Лекарка сделала пометки в своих бумагах и вышла в коридор. Кэсерил последовал за ней в галерею, выходившую на внутренний двор. Центральный фонтан в холодное зимнее время не работал, вода в бассейне при сером свете дня казалась темной и мутной. -- Он действительно наказан? -- спросил Кэсерил. Женщина размяла свой усталый затылок. -- Откуда я могу знать? Ранения в голову -- самые странные из всех. Я наблюдала одну больную, глаза которой были в абсолютном порядке, но которая все же ослепла после удара по затылку. Я видела людей, потерявших дар речи, и людей, потерявших способность управлять одной половиной тела, в то время как другая половина оставалась им подвластной. Они наказаны? Если так, то боги злы, а я в это не верю. Я думаю, это случайности. "А я думаю, боги жульничают". Он хотел попросить ее получше присматривать за Умегатом, но она и так заботилась о нем, а Кэсерилу не хотелось, чтобы лекарка подумала, будто он сомневается в ее заботливости и умении. Он вежливо пожелал ей доброго дня и отправился на поиски старшего настоятеля Менденаля, чтобы рассказать ему об опасном ухудшении состояния Тейдеса. Настоятель Менденаль находился в храме у алтаря Матери, совершая обряд благословения жены богатого торговца кожей и их новорожденной дочери. Кэсерилу пришлось подождать, пока семья возложит на алтарь благодарственные подношения; затем он подошел к Менденалю и тихо поведал ему новости. Настоятель побледнел и заторопился в Зангр. У Кэсерила с недавних пор появился свой взгляд на действенность и безопасность молитв, но он тем не менее распростерся на выложенном каменными плитками полу перед алтарем Матери, думая об Исте. Если надежда на милосердие по отношению к Тейдесу, вовлеченному в святотатственное преступление, а затем брошенному лордом Дондо, была крайне слаба, возможно, Мать могла бы уделить немного внимания и сострадания его матери Исте. Послание богини Кэсерилу через сон Клары носило довольно милосердный характер. С одной стороны. Хотя оно могло быть и исключительно практическим. Лежа на отполированном полу, Кэсерил ощущал в животе зловещий комок размером примерно в два его кулака. Через некоторое время он поднялся и отправился на поиски Палли в старое каменное здание дворца провинкара ди Джеррина. Слуга проводил его в гостевую комнату в задней части дома. Палли сидел за маленьким столиком и что-то писал. Увидев входящего Кэсерила, он отложил перо и указал гостю на кресло напротив. Как только слуга вышел и закрыл за собой дверь, Кэсерил наклонился вперед и сказал: -- Палли, ты можешь в случае необходимости отправиться в Ибру, как посланец принцессы Исель? Палли вскинул брови. -- Когда? -- Скоро. Он покачал головой. -- Если "скоро" означает "сейчас", то навряд ли. У меня сейчас очень много дел, как у лорда-дедиката, кроме того, я обещал ди Джеррину мою поддержку и голос в совете. -- Ты можешь передать свой голос ди Джеррину или другому доверенному лицу. Палли потер свою гладко выбритую щеку и издал подозрительное "хм". Кэсерил мог бы сказать ему, что является святым Дочери и, таким образом, стоит по рангу выше Палли, ди Джеррина и всего священного военного ордена, но тогда потребовались бы сложные и долгие объяснения. Пришлось бы раскрыть тайну проклятия Фонсы. Да и признаться было бы маловато... пришлось бы доказывать как-то свое... странное состояние. Осененный богом. Отмеченный богом. Изнасилованный богом. Он будет выглядеть еще большим безумцем, чем рейна Иста. Кэсерил решился на компромисс: -- Я думаю, что это может быть делом Дочери. -- Почему ты так думаешь? -- Просто мне так кажется. -- А мне -- нет. -- Погоди, я знаю, что делать. Перед тем как лечь спать, помолись и попроси ее послать тебе во сне наставление. -- Я? А почему не ты? -- Мои ночи... слишком заполнены. -- И с каких это пор ты веришь в вещие сны? Мне казалось, ты всегда считал их чепухой и утверждал, что люди обманывают сами себя, доверяя таким снам. -- Недавно... мне пришлось изменить свое мнение. Послушай, Палли, ну сделай это в качестве эксперимента. Чтобы доставить мне удовольствие, если угодно. Палли уступил. -- Хорошо, помолюсь ради тебя. Что же касается остального... -- он приподнял черную бровь. -- Ибра? От кого именно я должен хранить это в тайне? -- В основном от ди Джиронала. -- О? Ди Джеррин может заинтересоваться. Там есть что-нибудь для него? -- Думаю, нет, -- и Кэсерил, помолчав немного, неохотно добавил: -- В некотором роде это секрет и от Орико. Палли выпрямился, склонил голову набок. Голос его стал тише: -- Поосторожнее, Кэс. Ну-ка скажи, что за хомут ты примеряешь на мою шею? Это государственная измена? -- Хуже, -- вздохнул Кэсерил, -- теология. -- Что? -- Ох, чуть не забыл, -- Кэсерил потер переносицу, не понимая, болит голова сильнее или нет, -- скажи ди Джеррину, что обо всем происходящем на совете ди Джироналу докладывает какой-то шпион. Хотя он, может, уже понял это, я не знаю. -- Все хуже и хуже. Тебе удается высыпаться, Кэс? Горький смешок сорвался с губ Кэсерила. -- Нет. -- Знаешь, ты всегда начинаешь выглядеть как умирающий, когда переутомляешься и недосыпаешь. В общем, я никуда не поеду, пока ты будешь кормить меня исключительно темными намеками. -- Вскоре тебе предоставят полную информацию. -- Вот когда я получу полную информацию, тогда и решу. -- Что ж, все ясно, -- Кэсерил вздохнул. -- Я поговорю с принцессой. Просто я не хотел предлагать ей человека, который может ее подвести. -- Эй! -- обиженно вскинулся Палли. -- Когда это я кого подводил? -- Никогда, Палли. Именно поэтому я о тебе и подумал, -- усмехнулся Кэсерил и с тихим стоном поднялся на ноги. -- Я должен вернуться в Зангр, -- и он коротко рассказал о ране Тейдеса. Лицо Палли приняло озабоченное выражение. -- Насколько он плох? -- Не знаю... -- осторожность пересилила желание быть откровенным. -- Тейдес молод, силен, хорошо ест. Не вижу причин, по которым он не смог бы одолеть это заражение. -- Пятеро богов, Кэс, он -- надежда своего Дома. Что делать Шалиону, если он не выкарабкается? Еще и Орико слег. Кэсерил замялся. -- Орико... уже какое-то время был нездоров, но я уверен, ди Джиронал даже не предполагал, что оба брата слягут одновременно, в течение одной недели. Можешь сообщить ди Джеррину, что канцлер будет очень занят эти несколько дней. Если лорды-дедикаты хотят подать что-либо на подпись Орико в обход ди Джиронала -- сейчас для этого самый подходящий момент. Он кивал в ответ на призывы Палли соблюдать осторожность, но отказаться от эскорта братьев ди Гьюра ему не удалось. И когда Кэсерил взбирался на холм к Зангру, мысли его, вертевшиеся исключительно вокруг того, как избавить Исель от проклятия ее Дома, постепенно свелись к одной, куда более простой -- как бы не свалиться прямо под ноги этим усердным молодым людям и не вернуться домой на их крепких плечах. По возвращении Кэсерил обнаружил на своем этаже многообещающее столпотворение. Врачи в зеленых одеждах и их помощники-служители входили и выходили. Слуги сновали туда-сюда с водой, бинтами, одеялами, простынями и серебряными кувшинами с загадочными напитками. Кэсерил собрался было узнать, чем он может быть полезен, но тут увидел появившегося из кабинета старшего настоятеля Менденаля с печальным и задумчивым лицом. -- Ваше преосвященство? -- Кэсерил тронул его за пятицветный рукав. -- Как там мальчик? -- Ах, лорд Кэсерил, -- Менденаль встрепенулся и остановился. -- Канцлер и принцесса снабдили меня пожертвованиями, чтобы я помолился за принца. Я как раз иду возложить их кошельки на алтарь. -- Вы думаете... молитвы пойдут на пользу? -- "Вы думаете, хоть какие-нибудь молитвы идут на пользу?" -- Молитвы всегда идут на пользу. "Увы, это не так", -- хотел возразить Кэсерил, но придержал язык. Менденаль, перейдя на шепот, добавил: -- А ваши могут быть особенно полезными. Сейчас. Кэсерил этого, однако, не заметил. -- Ваше преосвященство, я ни к одному человеку в мире не испытываю такой ненависти, чтобы посметь навлечь на него результаты моих молитв. -- Ох, -- смущенно пробормотал настоятель. Он выдавил улыбку и вежливо попрощался. Принцесса Исель вышла в коридор и огляделась, ища глазами Кэсерила. Увидев, она подозвала его к себе. Он поклонился. -- Принцесса? Она тоже понизила голос -- казалось, все здесь говорят шепотом. -- Речь идет об ампутации. Вы можете... не могли бы вы помочь держать его, если до этого дойдет? Полагаю, вы знаете, что нужно делать? -- Конечно, принцесса. Кэсерил сглотнул. Кошмарные воспоминания о полевых госпиталях всплыли в памяти. Он никогда не мог решить, с кем тяжелее иметь дело -- с человеком, который пытается стойко перенести операцию, или с человеком, чей рассудок не выдерживает мысли о предстоящем ужасе. Несравнимо легче, когда пациент ко времени начала операции пребывает в блаженной бессознательности. -- Скажите врачам, что я в их полном распоряжении. Их и лорда Тейдеса. Он стоял в кабинете, прислонясь к стене, и слышал, как отреагировал мальчик на предложение ампутации. Похоже, Тейдеса можно было отнести ко второй категории пациентов. Он кричал и завывал, что не позволит кучке предателей и идиотов сделать из себя калеку, и швырялся вещами. Успокоил его только другой врач, высказавший мнение, что у принца не гангрена, а заражение крови -- нос Кэсерила был вполне согласен с этим -- и что в данном случае ампутация принесет больше вреда, чем пользы. Таким образом, лечение было сведено к обычному кровопусканию, хотя по воплям Тейдеса вполне можно решить, что врачи все же приступили к ампутации. Несмотря на то что рану промыли и обработали, температура не падала; слуги ведрами таскали холодную воду, чтобы приготовить ванну в медном корыте, установленном в гостиной. Врачи собирались окунуть в нее Тейдеса. Всех этих докторов, помощников и слуг было вполне достаточно, чтобы справиться с одним пациентом, и Кэсерил решил на некоторое время удалиться в свой кабинет. Там он развлек себя, сочиняя едкие письма в городские советы, запаздывавшие с выплатами в бюджет принцессы Исель. Писать пришлось во все шесть городов. В свое оправдание городские советы присылали послания, в которых все сваливалось на неурожай, разбойников, мор, стихийные бедствия и вороватость сборщиков налогов. Интересно, отдав доходы от этих городов в приданое Исель, рей просто хотел отделаться от наиболее злостных неплательщиков или во всем Шалионе царили такие беспорядки и разруха? Вошли Исель и Бетрис, они выглядели бледными и измученными. -- Моему брату совсем худо, -- призналась принцесса. -- Мы собираемся установить алтарь и помолиться до обеда. Может, нам вообще следует отказаться от еды и попоститься? -- Мне кажется, нужны не молитвы других людей, а молитвы само