? Чтобы ты мог убить его без хлопот? - Я бы мог убить его без хлопот прямо сейчас, - крикнул Ферранте. - Отдайте мне должное. Я пытаюсь спасти вас всех. - Ты просто пытаешься спасти себя. От справедливого возмездия, которое тебя постигнет, если Бог не отвернулся совсем от этого мира. Ноздри Ферранте раздулись, но он вновь раздвинул губы в улыбке, было с них исчезнувшей. - Я ведь не бесчеловечен. Я желаю вам добра. Видите, я даже принес вам четки, о которых вы просили. Мои люди и я - не воры вопреки вашим обвинениям. - Он вытащил из кошеля отполированные черные четки и поднял повыше, чтобы она не могла их взять. Летиция побледнела, остановила уже приподнятую руку и с легким реверансом приняла, а не выхватила приношение. - Благодарю вас, ваша милость, - пробормотала она. - Вы не представляете себе, что они значат для меня. - Думаю, что представляю. - Ферранте улыбнулся. Она пропускала черные шарики через свои белые нежные пальцы, дошла до конца - до черного шарика, удерживаемого на нитке золотой застежкой, торопливо начала перебирать их назад и добралась до другого конца - тоже простого черного шарика. Она подняла глаза, широко открывшиеся от гнева, а Ферранте показал ей шарик из слоновой кости, зажав его между двумя пальцами. - Вы не его ищете? - спросил он сладким голосом. - Отдайте! - Летиция рванулась вперед, зашелестев шелком, и тут же остановилась, прижав ладони к бедрам. - Очень интересная штучка. Я приказал Вителли внимательно его осмотреть. Дама Пия прижала к груди руки в широких желтых рукавах, но продолжала мужественно стоять у плеча герцогини. - Замечательное заклинание, - продолжал Ферранте со жгучей иронией. - Способ, каким женщина может убить мужчину, несравненно сильнее ее. Яд, который не подсыпают ни в еду, ни в питье, так что моя солонка не помогла бы. Женщина кладет шарик под язык. Потом соблазняет своего врага поцеловать ее. И кто бы это сделал? Вы или Джулия? Или дама Пия? Как мило - соблазнить меня, пока ее муженек томится в темнице прямо у нее под ногами. Она шепчет слово, отпирающее шарик, и дышит в рот своего ничего не подозревающего любовника. Яд заползает в него в виде змеи из дыма. Он умирает, словно на шее у него затянули удавку - не способным дышать. Полагаю, ей надо поберечься и самой не вдохнуть немножко дыма, э? - Его кулак сомкнулся на шарике. - Если какой-нибудь мужчина заслужил подобную смерть, так это ты, - прошипела дама Пия. - А, так моим палачом должны были быть вы? - промурлыкал Ферранте. - Я этого не забуду. Но нет. Если прибавить это к весьма странному запертому расписному ларцу, который стоит у вас в будуаре, светлейшая Летиция, мне кажется, вас весьма убедительно можно обвинить как отравительницу, прибегающую к черной магии. Поразмыслите над этим. - Ты обвинишь? Лицемер! Да раздвоит Бог твой лживый язык! - Можно подумать, что Бог - ваш наемный убийца, если послушать, как вы к нему взываете! - съязвил Ферранте. - Вы ловко храните свои тайны, Прежде мне и в голову не приходило, что у вас есть способности к черной магии. Но это, - он покатал шарик между пальцами, - превосходная работа. - Его сделала не я! - воскликнула Летиция. - Так откуда же он у вас? - От девушки, которая из-за него попала на костер. Она получила его в Венеции от мага-мавра и использовала, чтобы убить изменившего любовника. Я навестила ее в темнице накануне казни из милосердия и во имя Господа нашего Иисуса. Инквизитор со всеми своими орудиями так и не узнал ее тайны, но мне она рассказала и дала его как... как диковинку. Создать что-либо подобное мне не по силам! - Летиция крепко сжала губы. - Другого вы сказать не можете. Но взгляните на дело с моей точки зрения. Человек, приказавший тайно удавить свою тещу, неизбежно подвергнется строгому осуждению со стороны ее многочисленной родни, как бы мужчины ни одобряли в душе это деяние. Но благочестивец, который сожжет ее на площади за черное волхвование против его жизни, снищет только глубокое сочувствие. - Судебное убийство, - ледяным тоном сказала Летиция, - остается убийством. Дама Пия побледнела и еле дышала, - Но мои-то руки не будут им запятнаны, э? И разве убийств в Монтефолье уже не достаточно? Послушайте, ваша светлость, заключим мир. Сегодня я смиренно прошу и позволяю вам сохранить достоинство, согласившись добровольно. - Благожелательность Ферранте, казалось, вот-вот лопнет по швам. Летиция отвернулась. - У меня разболелась голова. Вы слишком долго задержали меня на солнце. Голос Ферранте стал жестким. - Завтра у меня будет средство вынудить вас к согласию. И вы пожалеете, что не заключили выгодной сделки, пока могли. - Я хочу вернуться в свой покой! - Лицо Летиции превосходило холодностью лица мраморных статуй, кое-где украшавших сад. - Чтобы и дальше настраивать вашу дочку против меня? - Ферранте убрал шарик из слоновой кости в кошель и отвесил ей учтивый поклон. Петиция и дама Пия посмотрели в глубину сада, где на скамье сидела Джулия, боязливо прижимая к себе собачку. Ферранте проследил их взгляд из-под полуопущенных век. - Мне кажется, настало время оградить ее от вас и вашей прислужницы, столь вам верной. Пока вы не принудили меня к такого рода ухаживаниям, каким наши римские благородные предки обрели своих сабинских супруг. Потребовалось мгновение, чтобы смысл этой угрозы стал ясен. Глаза Летиции загорелись гневом. - Ты посмеешь!.. - А вы посмеете тогда отказать мне в разрешении обвенчаться с ней? - Сдвинув брови, Ферранте взвесил эту внезапно его озарившую мысль. - Пожалуй, нет. Не это ли средство против вашего упрямства, Летиция? Конечно, крайнее, но если вы заставите меня быть жестоким, чтобы быть добрым... - Чудовище! - вскричала дама Пия и замахнулась на его лицо скрюченными пальцами. Он легко перехватил ее руки и с силой дернул вниз, раздраженно сжав губы. Из ее желтого рукава выпал белый кружок и запрыгал по сухой земле. Она охнула и наступила на него - но опоздала. Вокруг ее туфли словно всколыхнулось оранжевое пламя и погасло. - Это еще что? - спросил Ферранте, легко отодвинув даму Пию на расстояние руки, как она ни сопротивлялась, и нагнулся за смятым тамбуринчиком. Через минуту-другую откроется, что он - соглядатай! Тейр выпрямился, нащупывая рукоятку ножа. В последний раз он им пользовался, когда резал за завтраком баранину. Лезвие затупилось. Почему он не подумал его наточить? У него перехватило дыхание. Он выхватил нож и прыгнул в тот момент, когда Ферранте распрямился. Слишком далеко для удара! Солдат у стены бросился вперед с предупреждающим криком. Ферранте полуобернулся и вскинул руку в кольчуге, отбивая нож. Лезвие скользнуло по колечкам и оцарапало шею Ферранте сбоку. В отчаянной попытке вернуть удачный случай Тейр повернул нож и ударил. Теперь лезвие впилось в шею Ферранте под затылком. Но Ферранте уже перехватил его запястье с силой, неожиданной при таком неудобном повороте его собственной руки, и нож пошел лишь на кончик острия. Ферранте пытался завладеть рукояткой, и тут Тейра словно молния ударила в пах и по всему телу разлилась слепящая боль - колено искушенного в рукопашной Ферранте нашло цель безошибочно и с силой. Тейр согнулся, его подбородок наткнулся на сапог, и его голова откинулась, Это было хуже, чем попасть под камнепад Снова пинок - теперь в живот, швы лопнули, и порез начал кровоточить. В ложбинку у горла Тейра уперся кончик длинного блестящего меча, а он лежал на спине, и моргая, глядел на синее небо над головой, на маячащее над ним темное лицо Ферранте. Тот прижал руку к шее, посмотрел на липкую кровь, окрасившую его ладонь, и выругался. Вздернул меч и отступил на шаг. Подбежали еще два солдата и принялись пинать Тейра, хотя в этом не было никакой нужды. Герцогиня и дама Пия кричали, цепляясь друг за друга. Фьяметта бы по крайней мере схватила кирпич и попробовала бы раскроить Ферранте голову. Тейр горько сожалел о своей робости. Будь он посмелее, он мог бы добиться от нее поцелуя или даже чего-то большего, перед тем как умереть, умереть... Ферранте опирался на меч, тяжело дыша, показывая белки глаз. Минуту спустя, когда стало ясно, что Тейр не повторит своей попытки, он махнул стражам. - Уведите их в башню! - приказал он, и двое солдат подошли к плачущим женщинам, а офицер следом за ними увел Джулию с ее собачкой из светлого сада. Тейр мигал слезящимися глазами и старался запомнить небо. Ему хотелось упасть туда, уйти к Богу. Он бы, конечно, предпочел, чтобы его последний взгляд упал на Фьяметту, но никак не хотел, чтобы она оказалась тут, а потому достаточно будет неба. Над ним дрожали и расплывались лица врагов Смазанное, раздвоенное лицо Ферранте, багровое от ярости и страха - Почему, немец? - проскрежетал Ферранте, и блестящий меч вновь прижался к горлу Тейра. Он был похож на желоб, восходящий к небесам, словно укороченный блеском солнца По нему можно было скользнуть вверх, в синее небо... - Швейцарец, - хрипло поправил Тейр. Рот у него пересох, на зубах скрипел песок. - Почему ты пытался меня убить? Почему. Почему. Ну, так вроде бы следовало. Все этого от него хотели. А он, в сущности, не хотел. Он хотел возвращения Ури куда больше, чем смерти Ферранте. - Ты убил моего брата! - выплюнул Тейр вместе со сгустком крови. - А? Не швейцарского ли капитана Сандрино? - Зубы Ферранте блеснули в жутковатой довольной усмешке. Видимо, месть за мертвых братьев была в его мире достаточной причиной, чтобы стало больше других мертвых братьев. Есть ли брат у Ферранте? Так и будет эта цепочка тянуться вечно? Красное одеяние Вителли, секретаря, захлопало га бегу. - Ваша милость! - кричал он голосом, полным паники. - Все не так страшно, как выглядит, Никколо, - произнес Ферранте скучающим голосом, вновь полностью им владея. - Вы истекаете кровью... - Царапины. Эй, ты, приведи моего лекаря. - Позвольте, я ее остановлю... - Вителли провел ладонью над шеей Ферранте, и кровь почти перестала сочиться. Окровавленными ногтями Ферранте осторожно почесал вокруг ранок, морщась от раздражения. - Еще бы чуть-чуть, черт побери! Обыщите его, не припрятал ли он еще оружия. Он кивнул солдату, и тот, встав на колени рядом с Тейром, начал шарить по его избитому телу. Нашел за пазухой его тощий кошель, отдал секретарю, а белый пергаментный кружок небрежно положил на землю. Тейр застонал. Даже Вителли обратил внимание на кружок только с третьего взгляда. - Что?.. - Он нагнулся, подобрал его и через секунду выругался. Его пальцы сжали, раздавили тамбуринчик, и между ними вспыхнул и погас оранжевый свет. - Откуда у тебя это? Тейр мечтательно улыбнулся, плавая в океане боли. - Отвечай! - завопил солдат и снова его пнул. Тейр охнул и поплыл за отступающей тьмой, которая унесет его от всего этого. - Ладно! - Вителли протянул руку, умеряя рвение солдата. - Если есть еще, с помощью этого я их отыщу. - Что это такое? - спросил Ферранте, взяв левый тамбуринчик и сравнивая его с расплющенным. - Думается, какое-то приспособление для подслушивания, ваша милость. И... и работа искуснейшая. Я чувствую, есть и другие. Ферранте перевел взгляд с тамбуринчиков на Тейра и сжал губы. - Он лазутчик? - Без сомнения. - Он назвался братом капитана Сандрино. Ну да одно другому не мешает. - Ферранте махнул солдатам. - Повесьте его на южной башне, так чтобы его было видно с северной. Солдаты подхватили Тейра под мышки, чтобы поднять. Он смутно вспомнил, что молился Богу спасти его от повешения. "Беру эту просьбу обратно". Ведь ему же была обещана смерть в тисках земли и воды, а не болтаясь в воздухе. - Погодите, ваша милость... - Вителли подошел, нагнулся и вперил взгляд в распухшее окровавленное лицо Тейра. - Брат капитана Окса? Неужели? Они не очень похожи. Ну, пожалуй, подбородок. - А это имеет значение? - Выпал случай... - Что? - раздраженно крикнул Ферранте. - Мне не нравится тянуть с этим. Он лазутчик, убийца, ну так вздернуть его в назидание другим. - Вздернуть... да, но... по-моему, мы можем извлечь пользу из его смерти. Внизу. Э? Кошки, петухи - мелочь в сравнении с человеком. А если он правда брат... другого, тогда... Мне придется переделать мои чертежи. Превосходно, ваша милость, поистине превосходно! - А! - Ферранте задумчиво потер подбородок. - Понимаю. - Он помедлил в непривычной для себя нерешительности. - Может, у него есть еще один брат, который прыгнет на меня из темноты? Ну-у, в конце-то концов он приговоренный к смерти преступник. А жаль. Он мне нравился. - Тем лучше, ваша милость. - Глаза Вителли хищно блеснули. Губы Ферранте сложились в узкую линию, но он обернулся к солдатам: - Отведите его в темницу. Мы допросим его позже и сами казним. Двое лозимонцев подняли Тейра на ноги. Сад толчками закружился вокруг него, его затошнило. Новая серая туника была безнадежно испорчена кровавыми пятнами, заметил он со слезами огорчения. Матушка расстроится... Они поволокли его через сад. Сумрак замка отсек ясность дня. Вокруг него плавало глухое эхо оштукатуренных коридоров. Спотыкаясь на ступеньках, он спустился в речную каменную ночь. За углом - знакомые зарешеченные темницы. В уши ему назойливо ввинтились сердитые голоса... "...яблоку упасть негде"... "Да не туда же!"... "А что? Все равно нам надо все время за ним следить. Может, расшевелит что-нибудь!". "Нет, уж лучше его не расшевеливать!" Наконец мир в форме холодного камня прижался к лицу Тейра, его ладони уперлись в ледяную колючесть, и он бережно повернул набок пронизанную болью голову Из отверстия в толстой стене над ним сочился отраженный голубоватый свет. Где-то лязгнул замок. Послышались удаляющиеся шаги. Толстая теплая рука вцепилась ему в волосы, повернула голову. Тейр тупо поглядел на красные глаза, небритые щеки, пегую бороду на отвисающих брылях. Кустистые брови поползли вверх. - В нетопыре суть, - ласково уведомил его сумасшедший кастелян, разжал пальцы, и Тейр вновь хлопнулся щекой о камень. 14 Вот и последнему конец! - угрюмо сказал брат Перотто. Поверхность пергаментного тамбуринчика на столе перед ним на миг излучила смутный оранжевый свет. Он померцал в холодных северных отблесках дня в рабочей келье аббата Монреале и угас. - Вся наша работа! - простонал брат Амброз. Остальные монахи вокруг стола, каждый сжимавший теперь немой тамбуринчик, согласно закивали. Фьяметта потрогала последний тамбурин. Конец! Он ни разу не заговорил, но теперь его магия не просто бездействовала, она исчезла без следа. "Где ты, Тейр?" Фьяметта только что передала Монреале рот, который попеременно говорил то громко, то странно приглушенно, из рукава дамы Пии, как вдруг из него ворвался крик и оборвался в безмолвие. Аббат поспешно собрал остальных слушающих, и они вместе следили за губительными блужданиями Вителли по замку: кабинет Сандрино, лазарет, чердак конюхов. Слова из маленьких ртов, перед тем как они умолкали, исчерпывались двумя-тремя - простыми и деловыми. "Вот еще один, ваша милость". "Под одеялом. Ха!" До последнего, разоблачающего, найденного высоко на полке там, где творилась черная магия. Фьяметта знала, что всю ночь, после того как, она по распоряжению Монреале ушла спать, этот рот держал брата Перотто в страшном волнении, но что именно он слышал, Перотто толком не объяснил. Во всяком случае ей. Последние произнесенные шепотом слова Вителли наводили ужас, хотя сказал он мало: "Это ты, Монреале, верно? Узнаю твою руку. Но ты ничего не добился. Твоя судьба предрешена, а твой глупый подручный умрет сейчас же". Треск, и рот перед братом Перотто выбросил с таким трудом вложенную в него магию. Монреале сгорбился и так побледнел, словно его живот раздирали в клочья. Брат Перотто откинулся на спинку и беспомощно развел руками: - Что случилось, отче? Все, казалось, шло так хорошо, и вдруг... - Я страшусь за бедного Тейра, - прошептал Монреале своим коленям. Фьяметта крепко обхватила себя руками, надавливая на львиное кольцо между грудями. Она все еще ощущала его теплый музыкальный напев, как биение крохотного сердца. А если настоящее сердце Тейра остановится, узнает ли она это? Она обвела взглядом сидевших вокруг стола монахов в серых одеяниях с капюшонами - серьезных, важных, беспомощных. - Какой от вас толк? - вскрикнула она с внезапной мукой. - Что? - резко сказал брат Амброз, но Монреале только приподнял голову. - Какой от вас толк? Церковь должна ограждать нас от зла. О, вы разъезжаете по деревням, пугаете старых знахарок, дескать, они насылают вшей в волосы, соседок или варят дурацкие любовные зелья, которые в половине случаев и не действуют вовсе, грозите их душам адским огнем, если они будут упорствовать; вы умеете допекать ремесленников, трудящихся в своих мастерских, но когда нам угрожает настоящее зло, какая от вас польза? Вы боитесь сразиться с ним! Вы караете маленькие преступления маленьких людей, что совсем не опасно, но когда являются с войском великие преступления, куда деваются ваши проповеди? Вы умолкаете! Глупых... мальчишек... вешают, а вы рассиживаетесь и молитесь... - По ее щекам покатились слезы, она захлюпала носом, утерла лицо рукавом и закусила тубу. - Ах, что толку... Брат Перотто начал было гневно объяснять, что невежественным девчонкам Подобает смирение, но аббат Монреале сделал ему знак замолчать. - Фьяметта отчасти права, - сказал он ровным голосом, потом обвел взглядом стол и горько улыбнулся. - Все добродетели сводятся к мужеству перед острием меча. Но мужество должно умеряться благоразумием. Мужество, растраченное понапрасну и не к месту, - это величайшая трагедия. Существуй восьмой смертный грех, им была бы глупость, из-за которой любые добродетели пропадают втуне, как вода, пролитая на сухой песок. И все же... где кончается благоразумие и начинается трусость? - Вы послали Тейра туда одного, - выпалила Фьяметта, - чтобы он подтвердил мои обвинения Ферранте в черной магии и убийстве. Моего слова, слова невежественной девушки, было мало против столь великого и до-бро-де-тель-но-го сеньора, как Уберто Ферранте. И вот мои обвинения получили достаточно подтверждений из их собственных уст. Так чего же вы ждете теперь? Причин ждать нет, есть только причины поторопиться! Монреале положил руки ладонями вниз на стол и внимательно посмотрел на них. - Совершенно верно. - Он со свистом втянул воздух сквозь зубы и сказал: - Брат Амброз, приведи приора и лейтенанта гвардии покойного Сандрино. Брат Перотто, Фьяметта, вы будете мне помогать. Для начала уберите со стола весь этот хлам. Каким страстным ни был ее призыв, Фьяметта растерялась - слишком уж внезапным оказался отклик. Холодея от страха, она убирала, распоряжалась, доставала принадлежности его искусства, пока Монреале бросал через плечо все новые распоряжения. Оказалось, что Монреале приготовился - во всяком случае, внутренне. Видимо, предаваясь медитациям, он не только молился. Когда вошел лейтенант гвардейцев, укрывшихся в монастыре, Монреале потребовал, чтобы он оставил достаточно арбалетчиков на стенах, а с остальными сделал вылазку и пробился в город. Ферранте и Вителли будут парализованы чарами, которые он намеревался сотворить, а внезапное нападение, он надеялся, ввергнет лозимонских солдат в смятение, и солдаты Сандрино - теперь Асканио - смогут поднять горожан. - Лозимонцы успели стать им ненавистными, - рассудил Монреале. - Нашим людям нужна только надежда на успех, уверенность, что их не ждет неизбежный разгром, и они бросятся вам на подмогу. Сразу же прорывайтесь прямо в замок к герцогине. Впрочем, оставшись без предводителя, лозимонцы скорее всего предпочтут сдаться на выгодных условиях и сами откроют ворота. Фьяметта, слушая, все больше холодела. Однако лозимонские брави Ферранте, хотя и беспощадны, вряд ли готовы жертвовать собой во имя верности. Тем не менее ее сердце сжималось: ведь не проложат же они себе путь сквозь ряды осаждающих мановением магического жезла? С другой стороны, если не Монреале, кто еще способен собрать воедино все порвавшиеся нити? Даже ее отец воззвал к нему! Монреале благословил очищенный стол, а брат Амброз обошел келью, помахивая курящейся дымом кадильницей и произнося нараспев латинские слова. - Надо рассеять отголоски предыдущих заклинаний, - объяснил он. Фьяметта кивнула: ее отец время от времени точно так же очищал дом, перед тем как браться за исполнение особенно важных, трудных или сложных заказов. Или таких, в удачном исполнении которых он не был слишком уверен. Обряд этот, видимо, очищает не столько комнату, сколько дух, подумала Фьяметта, закашлявшись от дыма. Монреале сам расположил предметы, необходимые для этого заклинания. - Это будет более заклинание духа над духом, чем духа над материей. Надо выбрать наилучшие символы для сосредотачивания. И все же я предпочел бы иметь какое-нибудь материальное звено. Прядь, что-то из носильной одежды... Но с тем же успехом я мог бы пожелать, чтобы из-за холмов появилось папское войско. - Он вздохнул, но тут же повеселел. - Однако мне известно настоящее имя Вителли. Без него все, несомненно, пошло бы насмарку, и я бы даже не знал почему. - Он взял новую палочку белого мела и начал тщательно чертить на столе. Кончив фигуру, Монреале положил нож, обмотанный зеленой с золотом нитью, параллельно жезлу из сухой ивовой ветки, обмотанному красной и черной нитями. Ферранте и Вителли, воин и духовно иссушенный маг. Монреале отступил, разглядывая их. Достаточно ли?.. Ведь такое расстояние... Больше мили. "Их следовало бы скрестить острыми концами вниз в знак их сообщничества и зла в них", - подумала Фьяметта, но промолчала. Отец сурово ее наказывал, если она осмеливалась что-либо советовать на людях. И уж конечно, Монреале лучше знает, что делает. А он положил кусок сложенной полупрозрачной ткани возле ножа и жезла. Собственно, это была реднина, взятая из монастырской кухни. - Шелк был бы уместнее, - пробормотал Монреале. - Но она хотя бы новая. А еще лучше была бы паутина, подумала Фьяметта. Но не посмела предложить, что наберет сколько нужно. Уж конечно, паутины найдется много в темных закоулках монастыря. Таких темных... странных! - Заклинание, ввергающее в глубокий сон, - объяснил Монреале. - В сущности, такое же, к какому прибегают наши целители, когда пациент опасается ножа. Очень сильное. Но мы должны еще его усилить, чтобы одолеть сразу двоих, причем без их содействия, не говоря уж о том, что один способен оказать упрямое сопротивление. И возможно, он выставил заслоны... "Так почему бы не наложить заклятия по очереди? Начав с Вителли?" - Главное, что меня смущает, - пробормотал Монреале, - это белая сущность заклинания, его духовная благотворность. Это камень преткновения. - Как? - сказала Фьяметта. - Почему? Оно же не убьет их. Разве что тот или другой будет перевешиваться через перила балкона в минуту наложения, а это маловероятно. Заклинание целителя! Что может быть белее? - А потом, если мы победим, - губы Монреале искривились, - их обоих ждет костер. Такое ли уж белое намерение, пусть средство и законное? - А если победят они, то будут считаться с законностью? - Чтобы удержать захваченное, они должны скрыть свои преступления под покрывалом законопослушности. Свидетели обратного окажутся... в большой опасности. "И я в том числе", - с дрожью сообразила Фьяметта. - Теперь это потребует настоящей бойни. - Монреале вздохнул. - Ну, я готов. Пока лейтенант не пришел доложить, что собрал своих людей, давайте помолимся. "Так я и знала!" Однако Фьяметта послушно опустилась на колени перед распятием на стене кабинета Монреале. Ей было о чем помолиться. Она с грустью вспомнила все молитвы, которые расточала в прошлом во имя пустяков - кружевной шапочки, серебряного браслета, как у Маддалены, пони... мужа. Однако все это было получено: шапочка и браслет от отца, белый мерин... Тейр? Что за непонятная девичья сила, которая вынуждает неумолимый мир к исполнению ее желаний? "Ах, поскорее все кончилось бы!" Наконец оставшийся в живых офицер Сандрино вернулся и коротко побеседовал с Монреале. В тени под стальным шлемом мрачно поблескивали его глаза. Промятый нагрудник был свинцово-тусклым. Не столько вера в успех, сколько решимость заставляла его сжимать челюсти. Но возможно, при встрече с врагом это чувство было надежнее. Предложение десятилетнего герцога самому повести свое войско было тактично отклонено, сообщил лейтенант, но, казалось, оно придало ему сил. Монреале благословил его и отправил в путь, похлопав по кирасе, отозвавшейся глухим лязгом в беленой келье. Затем Монреале повел Перотто, Амброза и Фьяметту в рабочую комнату. Приор последовал в качестве святителя. Он был более управляющим, чем магом, целителем и даже, как решила про себя Фьяметта, настоящим монахом. Однако все эти тяжкие дни он оставался правой рукой Монреале во всех житейских хлопотах, заботясь о людях, их размещении, дневном пропитании. Монреале поставил монахов у стола, где все было приготовлено для заклинания, склонил голову еще в одной, слава Богу, короткой молитве и протянул правую руку Амброзу, а левую Перотто. - Братья, одолжите мне свою силу. Фьяметта шагнула к четвертой стороне стола. - Отче, я с радостью одолжу мою. На лбу Монреале собрались глубокие морщины. - Нет... нет, - сказал он медленно. - Я не хочу, чтобы ты попала под ответный удар, если наша попытка окажется неудачной. - Но моя малая лепта может составить разницу между неудачей и успехом. Да и не такая уж она малая, если на то пошло! Монреале грустно улыбнулся, хотя брат Перотто негодующе нахмурился. - Ты добрая девочка, Фьяметта, - сказал Монреале. - Но нет, и, пожалуйста, не отвлекай меня больше. Он поднял ладонь, предупреждая ее возражения, и она промолчала, а горло ей сжала судорога. Потом она отошла от стола на ту сторону, где стоял приор, и сплела пальцы за спиной. - Амброз, Перотто, возьмитесь за руки, - сказал Монреале, что они и сделали, сомкнув кольцо. Монреале крепче сжал их руки в своих. - Первый удар потребует всего в нас, чтобы одолеть Шпренгера. - Он опустил взгляд на символы на столе - нож и жезл, и начал говорить нараспев ровным тоном целителя. Фьяметта почувствовала, как накапливается сила, точно над столом возникала невидимая сфера. По сравнению с выразительными широкими жестами ее отца движения Монреале казались очень точными, тщательными, почти чопорными. "Монреале ничего не тратит напрасно". И все же... такая экономность расходует время и внимание, решила Фьяметта. "Изобилие может позволить себе смелость!" Сфера засветилась видимым мерцающим белым огнем, колыхавшимся и на ее поверхности и в самом сердце, по мере того как нарастала ее мощь. А вот это было расточительством. Ее отец всегда утверждал, что заклятие, налагаемое надлежащим образом, должно сохранять невидимость и не излучать жара. Но возможно, попытка объединить силы Амброза и Перотто порождает неизбежное трение. Фьяметта затаила дыхание. "Нанеси же удар, не то Вителли почувствует и будет предупрежден". Но Монреале все еще выжидал, накапливая силу. Кружевная сфера отбрасывала на стены тени монахов. Затем свет точно вода полился в сосуды ножа и жезла. Они наполнились: лезвие ножа смутно засияло, как луна в тумане. Беззвучно реднина поднялась в воздух, скользнула над двумя светящимися символами и мягко опустилась на них. Глаза Монреале открылись, он прошептал последний слог своего песнопения. Амброз торжествующе улыбнулся, и даже угрюмый Перотто посветлел. Монреале вздохнул и хотел что-то сказать. Сухой ивовый жезл вдруг запылал, огонь перебросился на реднину и пожрал ее, оставив черный пепел. Белое пламя, загрязненное багровым, полыхнуло в лицо Монреале, будто неправильно подожженный запал. Освещенное снизу, оно судорожно исказилось. В глазах Фьяметты закружились алые и зеленые пятна, и она беспомощно замигала, прижимая ладони ко рту, чтобы удержать крик. Глаза Монреале закатились, и он упал, никем не подхваченный: Амброз прижимал руки к глазам, а Перотто сам зашатался. Монреале ударился лбом об стол. Лица всех троих багровели ожогами. Фьяметта и приор, толкая друг друга, кинулись к столу. Приор опустился на колени возле окровавленного лица Монреале, но побоялся прикоснуться к аббату из опасения прервать новое заклинание. Но прерывать было нечего, почувствовала Фьяметта. Круг и заклятие были разорваны. - Отец Монреале! Отец Монреале! - испуганно кричал приор. Лицо Монреале побелело, так что пятна ожогов казались еще краснее. От его сгоревших бровей поднимался смрад паленых волос. Преодолев колебания, приор прижал ухо к одеянию на груди Монреале. - Я ничего не слышу. Фьяметта подбежала к ларцу, схватила лежавшее на нем зеркальце и поднесла его к носу Монреале. - Затуманилось! Он дышит. Перотто стонал, Амброз лежал в такой же неестественной позе, как и его аббат. - Что произошло? - спросил приор. - Вителли нанес ответный удар? Но каким образом? - Да, но... ответный выпад Вителли можно было предотвратить. Следовало бы предотвратить. Беда была в избытке жара и иссушенности прута. Аббат Монреале допустил, чтобы накопился избыток жара. Приор нахмурился на такое порицание и вытер кровь с шишки, уже вздувавшейся на лбу Монреале. Потом ощупал его голову: - Кость цела. Думаю, он скоро придет в себя. "А я так не думаю!" Монреале потерял сознание не просто от того, что расшиб лоб. Причина была в заклинании, повернутом против его источника - она не знала, как Вителли устроил это, но словно бы видела темную руку, прижатую к лицу Монреале. Словно кто-то удерживал голову своего врага под водой. Странно! Она помотала головой, чтобы избавиться от этого наваждения. Последнее время вокруг нее было слишком уж много магии, и пять ее чувств будто песком начистили и они стали восприимчивыми до болезненности. Может, Амброз сумеет убрать призрачную руку, когда очнется... Если очнется! Брат Перотто сел сам без помощи приора. Глаза брата Амброза наконец открылись, но он был оглушен и не мог собраться с мыслями Еще постояв в нерешительности, приор побежал за старшим целителем, братом Марио. Целитель приказал еще нескольким монахам унести всех троих и уложить в их постели. Фьяметта подождала, чтобы Марио спросил ее, что произошло, но он и не подумал, а потому она попыталась сама ему рассказать. - Ты! - Перотто, поддерживаемый двумя монахами, обернулся к ней. - Из-за тебя заклинание не удалось! Тебе здесь не место. - Из-за меня? Мне приказал быть тут аббат Монреале! - сказала Фьяметта. - Нечистая... - простонал Перотто. - Да как вы смеете! - Фьяметта негодующе выпрямилась. - Я девственница. "К несчастью". И обречена девственницей остаться, судя по помощи, какую теперь получит Тейр! То есть пока лозимонцы не возьмут монастырь штурмом. Не следует ли ей перед тем наложить на себя руки? Но ведь и это обречет ее на вечную погибель. Сердце ей жгли гнев и обида. С какой стати она должна умереть и быть проклятой за преступления мужчин?! Нет уж! Лучше драться, царапаться и избежать судьбы женщин и сирот! Приор взял ее за локоть и вывел на галерею. - Нет, нет, он не хотел тебя оскорбить. Но поистине тебе не подобает находиться в этой части монастыря. Вернись в женское помещение, Фьяметта, и оставайся там. - До каких пор? Пока лозимонцы не хлынут через стены? Если аббат не придет в себя в скором времени... - Приор облизнул пересохшие губы. - Он за-ча-ро-ван! И не придет в себя, пока не снимут заклятие. Наверное, можно найти способ, как его снять. Вителли ведь тоже, как и мы, вынужден действовать на большом расстоянии. - Я пригляжу, чтобы целители сделали все, что в их силах. - Здесь требуется не просто целитель! - Как бы то ни было, нам придется обходиться целителями. Разве что Амброз придет в себя. - А что вы будете делать, если ни тот, ни другой скоро в себя не придут? Или вообще никогда? Плечи приора поникли, словно на них легла вся тяжесть забот Монреале. - Я... я подожду до утра. Может, утро принесет перемены. Но если посланец Ферранте вернется снова нас терзать... может, будет разумнее сдаться на предложенных условиях. Пока не поздно. - Сдаться Ферранте? И вы думаете, он будет соблюдать свои условия? - вскричала Фьяметта. Повисшие вдоль боков руки приора бессильно сжались в кулаки. - Отправляйся в женское помещение, Фьяметта! Ты не понимаешь первого принципа поведения мужчин! - Какого принципа? Спасайся сам, и к дьяволу всех остальных? Благодарю вас, я его отлично понимаю! - Убирайся! - взревел было приор, но тут же понизил голос и прошипел сквозь стиснутые зубы: - Убирайся к другим женщинам! И держи язык за зубами! - Вы хотя бы позволите мне попробовать снять заклятие, если у целителей ничего не получится? - в отчаянии взмолилась Фьяметта. - Перотто прав. Тебе здесь не место. Сейчас он изобьет ее от отчаяния и назовет это епитимьей! Фьяметта оскалила на него зубы, увернулась и, держа спину прямой, как доска, вышла из галереи. Ей следовало бы промолчать! Ей следовало бы высказать все! Ей следовало бы... ей следовало бы... В женском помещении двое младенцев срыгивали, трое орали, а спор между двумя матерями из-за последнего чистого свивальника завершился тасканием друг друга за волосы и истошным визгом. Фьяметта сбежала. Увидеть аббата Монреале в лазарете ей сурово помешал брат Марио. В трапезной монтефольский солдат попытался потискать ее грудь, а когда она вырвалась, отпустил ей на ухо непристойную шутку. Старая белица в чепце и сером одеянии отвесила ему пощечину и отругала, упомянув по имени его мать. Он попятился, ухмыляясь и держась за нос, а Фьяметта вновь юркнула в прибежище женской спальни, где вопили и рыгали младенцы и царил невообразимый хаос. Она бросилась на соломенную подстилку, зарылась в нее лицом, стискивая зубы, чтобы сдержать слезы. Жесткий стебель впивался ей в шею, блоха прыгнула на рукав, а оттуда в волосы, прежде чем она успела ее раздавить. Она перевернулась на другой бок, и соседка больно ткнула ее локтем. - Лежи на своей стороне, чернявая! - Голос девушки был злобным, но искажали бледное лицо страх и горе. Муки ожидания, что ее убьют со всеми остальными. Фьяметта чуть было одним словом не подожгла ей волосы, но сжала зубы, не дав огню сорваться с языка, и свернулась в клубочек, вся дрожа. "Используя магию, - сказал тогда Монреале, - ты подвергаешься искушениям, которые неведомы непосвященным". Воистину. Ну а заклятие, заключенное в серебряной змейке, все еще укрытой бархатным платьем? Его действие, хотя оно не оказалось совсем уж смертоносным, назвать благотворным никак нельзя. Неужто батюшка ради своей магии все-таки немножко приобщился к погибели? А если так, то почему не она? "Святая Мария, Матерь Божья, будь мне оградой!" По приказанию Монреале она молилась Пресвятой Деве о ниспослании терпения, упав на колени на плиты часовни и благоговейно созерцая безмятежный белый мраморный лик статуи с младенцем на руках. Терпение, видимо, принадлежало к чисто женским добродетелям. Во всяком случае, у своего отца она его не замечала. Взгляд Фьяметты упал на зажатую у нее в руке складку все той же бархатной юбки, грязной, порванной. "Святая Мария, Матерь Божья... матушка, кем была ты?" Алый бархат менее выцвел, чем сохранившиеся в памяти Фьяметты обрывочные воспоминания о женщине, которая первой носила это платье. Ее мать умерла, когда Фьяметте было восемь. Умерла в Риме от чумы, скосившей еще многих и многих. Тяжкий год, а август был в нем самым тяжким месяцем, когда им пришлось совсем худо. Отец - в темнице замка Святого Ангела, брошенный туда по обвинению, сулившему казнь. Фьяметта не помнила смерти матери. Наверное, больная поручила ее чьим-то заботам. Она только смутно вспоминала, как шла за дешевым простым гробом по жарким, душным, вонючим улицам, одетая в жесткое неудобное платье, держась за руку какой-то дородной женщины. Фьяметту смущало, что она так плохо помнит Рим. Вот Венеция ясно рисовалась в ее воображении - даже то, как отец в дороге усаживал ее на вьюк, привязанный к спине мерно шагающей лошади. Каким волнующим было это путешествие, каким чудесным, сверкающим и надменным оказался город... но в Венеции не было ничего от матушки. Фьяметта высматривала из окошка верхнего этажа, как в гондолах по каналу проезжали мимо купцы-мавры в ярких пестрых тюрбанах; порой видела чернокожего раба какого-нибудь знатного сеньора или дамы, отполированного городской жизнью, почти не уступающего высокомерием своим господам, а один раз мимо проплыл эфиопский посланник со свитой. Но никто из них, казалось, не имел никакого отношения к матушке, тоненькой смуглой колдунье из Бриндизи... Фьяметта привыкла считать отца могучим магом, но ее мать тоже колдовала. Фьяметта пощупала выпуклость змеиного пояса. Серебро работы батюшки, это несомненно, но вот заклятие... "Матушкино? Да..." Правда? Смуглая женщина улыбнулась Фьяметте из-за плеча белой статуи Пресвятой Девы. "Матушка, почему вы отказались от своей силы, чтобы выйти замуж за батюшку?" "Я сменяла ее на тебя, голубка, и ни разу об этом не пожалела. Магия - это сила, но дети - это сама жизнь, а без нее не было бы ни магии, ни чего-либо хорошего". "Батюшка жалел, что я не родилась мальчиком. А вы?" "Нет. Никогда. Не бойся, Фьяметта. Полнота силы приходит к женщине не скоро. Ты должна прожить это время по-своему, вырасти, познать больше жизни, и тогда все, что было моим, станет твоим в недвижном центре". Нет. У отца была не вся сила, ведь он обходил этот центр стороной, будто тот покачивался на конце серебряного шнура, который не разорвать. Пока его не разорвала смерть. Туманное спокойствие Фьяметты исчезло в приливе паники "Но сила мне нужна теперь же. Сила, а не терпение. Матушка, Святая Мария, Матерь Божья..." Два лица - прохладный белый мрамор, нежная смуглая улыбающаяся плоть слились воедино в общности материнства. "Ты мое золотое дитятко?" Фьяметта внезапно пробудилась от вопля младенца; ускользнувший сон привел ее в смятение, она изнемогала от усталости, и вновь шум вокруг вверг ее в ужас. Неумолчный гвалт в этой комнате, где тесно от женщин и детей, сведет ее с ума. Лучи заходящего солнца врывались, как лезвия ножей, в узкие прорези окон в западной стене. Фьяметта скатилась с соломы и навестила отхожее место, где смердело. Даже там она не была одна. Фьяметта посмотрела на темные квадраты отдушин под потолком и пожалела, что они не шире. Две другие женщины вышли. В соседней спальне завязался новый визгливый спор. Напрягшись до головокружения, Фьяметта вскинула руки, уцепилась за грязный подоконник, подтянулась и просунулась в отдушину. Лежа на животе в каменной дыре, она огляделась. Край свинцовой крыши нависал над этими маленькими окошками точно полог, скрывая их от взглядов снаружи. Крышу тут поддерживали торчащие из стены балки потолка и распорки, образовывавшие подобие треугольников. Далеко внизу внешняя монастырская стена упиралась в землю, заросшую бурьяном, каменистую, безлюдную. С трудом Фьяметта протиснула в отдушину бедра и вытянулась на балке. Узко, опасно, и все-таки неплохой тайник на случай, если лозимонцы возьмут монастырь? Пожалуй... пока балки не сгорят и крыша не рухнет. Но здесь она хотя бы совсем одна! Оглушающий шум женской спальни сюда доносился еле-еле. И наконец она разрешила себе заплакать, но беззвучно, чтобы дозорный на крыше или внизу не услышал и не явился бы проверить, в чем дело. Ее слезы скатывались по щекам и падали вниз в солнечном свете, совсем как капли расплавленного золота в мастерской ее отца, которые падали в чашу с