И нет среди тех воспоминаний, что он оставил после себя. Он сидел с раскрытой книгой около печки и чувствовал, как холод пронизывает его, несмотря на то, что лицо его покрывал пот: он думал об Ивешке, плывущей на лодке по реке, об Ивешке, которая из всех сил хотела спасти Петра... Ууламетс часто говорил, что русалка - всего лишь желание... Желание жить, столь требовательное, что она готова воспользоваться всем живым, находящимся рядом с ней, вверх и вниз по реке, готова высасывать жизнь из леса, готова разрушить все, кроме того, что ее отец смог удержать от ее властной хватки... пока ее желания не замкнулись, конце концов, на Петре... Все меняется так, как должно меняться... И все перемены начинаются с самой слабой точки. Именно так они всегда и думали: что Петр... Господи, нет, он не хотел этого... Листья увлекаются потоком, вода бьет ключом, темные волны разбегаются в стороны от носа лодки... Что же я только что пожелал? Саша пытался вспомнить, погружаясь все глубже и глубже в холод. Небесный Отец, что же я пожелал такое, кроме ее возвращения домой? Он захлопнул книгу Черневога, взял свою, безнадежно вспоминая собственные мысли и недавние желания, и открыл книгу на последней, исписанной странице. Последняя строчка на ней была записана аккуратным почерком Ивешки: "Позаботься о Петре. Я знаю, что ты отправишься за мной следом, но прошу тебя, не делай этого". Беспокойство, вызванное поведением Малыша и самим видом бани, исчезло. Петр стоял и, глядя вниз, разговаривал с Малышом, и, чтобы успокоить дворовика, постоянно поглаживал его, а затем неожиданно, но очень осторожно бросил взгляд в сторону бани, в надежде заметить, не притаился ли кто-то в тени ее закрытых дверей. Саша говорил что-то о баннике. У Петра, однако не было особого желания идти туда без Саши и открывать эту дверь: сейчас он не более доверительно относился к волшебству, даже сталкиваясь с ним лицом к лицу, но был уверен, что это существо, называемое банником, призрак, или кто бы он ни был еще, обязательно набросится на него, как только он откроет эту дверь, и, чего доброго, вполне может удрать и унесет с собой все то, что мог бы рассказать им, если бы ему удалось продержать его на месте до прихода Саши, который бы и разобрался с ним. Но, с другой стороны, это вполне могло быть и то, что Саша вызвал своим волшебством, это мог быть тот самый ответ, которого он так добивался, и вполне возможно, что в соответствии с непредсказуемыми законами волшебного мира это созданье не могло находиться здесь слишком долго, пока Саша поймет в чем дело и сам придет сюда. Петр встал, еще неуверенный в постоянстве своих ощущений, и сделал несколько шагов по направлению к бане, затем остановился в беспричинном страхе перед дверью, спрашивая себя в который раз, что же все-таки может хотеть банник от обычного человека, да еще от одного из тех, кого труднее всех околдовать, и самого уязвимого, если кто-то на самом деле захочет прибрать его к рукам... Неожиданно что-то ударило его по ноге, сильные руки ухватились за его колено: это Малыш подскочил к нему и начал цепляться за него, издавая рычанье, в то время как точно с такой же силой, как страх перед этой закрытой дверью, у него появилась навязчивая мысль, что банник и не намерен разговаривать с кем-то еще, и что он не успеет дождаться Сашу, действительно может не дождаться, и тогда они могут потерять крупицы мудрости из тех предсказаний, которые тот приберег для них. Но как раз в этот момент хлопнула дверь и он услышал, как Саша сбежал вниз по доскам, выкрикивая: - Петр! Он подождал, пока Малыш, продолжая рычать, освободит его колено, и пошел, с остановками, все еще вздрагивая от собственных мыслей. Саша добежал до него, едва не задохнувшись. Петр же лишь сказал ему: - Там что-то есть, - указывая при этом рукой в сторону бани и ожидая, что Саша найдет это чрезвычайно важным, но тот лишь ухватил его за руку и сказал: - Мы выходим. Прямо сейчас. Идем в дом и помоги мне сложить вещи. - Но там же банник! - чуть не закричал Петр, на что Саша ответил: - Пусть остается! Возможно, что он совершенно все перепутал от бессонницы, а возможно он надеялся, что Саша прояснит его догадки. Саша же крепко держал его испачканной в угольной пыли рукой и тащил назад, к загону, где находился Волк, а Малыш рычал, следуя за ними. - Пусть его остается! Только не спрашивай меня ни о чем, не спорь, а выводи Волка прямо к дому. - Что еще произошло, скажи мне ради Бога? Что тебе удалось узнать? - Тише! Замолчи! Только поскорее приведи Волка. Прямо сейчас! - Саша, ради Бога... - Петр остановился и сделал раздраженный жест в сторону бани. - Да слышал ли ты, что я сказал? Ты слышал? Он что-то хочет. Он пытался поговорить со мной, а я все поджидал тебя, прежде чем решиться на что-то... Почему мы так неожиданно перепугались его? - Не думай об этом. Только делай, что я тебе сказал. Идем! Бывали случаи, когда этот малый показывал склонность к замашкам старого Ууламетса, или это происходило от долгих занятий колдовством, после которых обычный человек начинал верить любым советам, поворачивая свои мысли в другом направлении, несмотря ни на что. Вот так и Петр, будучи как раз таким обычным человеком, заторопился, даже не взирая на то, что имел мучившее его ощущение, что он действительно хочет открыть ту самую дверь, и действительно хочет узнать, что было за ней, и что ему хотело сказать то странное созданье. Ивешка попала в беду, и там, в бане было существо, единственное во всем мире, которое знало точно, что происходит, и хотело рассказать им... - Идем! - едва не зашипел на него Саша и потянул за руку. Петр все еще колебался, оглядываясь назад... Но всегда, сталкиваясь с чем-то волшебным, он поступал именно так, как просил его Саша. Ветер почти постоянно тянул одну и ту же заунывную песню, лишь изредка сбиваясь на поворотах реки. Ивешка сидела на скамейке, которую Петр смастерил рядом с рулем. Она положила руку на поперечную перекладину, устремив взгляд в бегущую навстречу темноту. Она отвлекала себя воспоминаниями и оценками пройденного пути, желая успокоения: страх всегда сильно действовал на ее желания, как имел обыкновение говорить папа, но разве это прибавило им мудрости? Ах, эти папины советы. Постоянные советы. Она была так раздражена, что даже проговорила, достаточно сердито, обращаясь скорее к нахлынувшему с новой силой ветру и окружавшей ее темноте: - По-твоему, это заносчивость, папа? А из темноты к ней вернулось, словно эхо: "Да, на этот раз ты не ошиблась. Разумеется, заносчивость. Может быть, это и не твоя ошибка". Этот ответ расстроил ее. Призраков вполне хватало в этих лесах, они часто появлялись на ее уединенных тропинках, призраков она встречала в муках и в грехе, но из всех существующих этот, как она только что решила, никогда не должен был бы возвратиться и предстать перед ней. Господи, да разве он имел право вот так внезапно появиться именно сейчас! Нет, не имел. Он не должен был нарушать ни ее покой, ни ее память. Она, правда, все еще не была уверена, что явление действительно состоялось: возможно, что это была лишь игра ее переутомленного воображения, но, черт возьми, она не собиралась отступать. Этот призрак обязан был извиниться перед ней, видит Бог, что это так! И он ответил ей, но так слабо, что голос можно было принять за шелест ветра: "Разве я обязан извиняться перед дураками? А что ты сейчас делаешь здесь, дочка?" Она вскинула голову, отбросила упавшие на глаза волосы, будучи абсолютно готовой к тому, что в то же мгновенье ветер начал меняться, наклон палубы изменился, парус почти повис на перекладине, неуверенно болтаясь, и все ее желания разбились. - Папа? - Страх на мгновенье сковал ее, а сердце заколебалось так же неуверенно, как лодка, но вдруг ветер вновь наполнил парус, палуба выровнялась и лодка вновь пошла своим курсом, желание стало таким же уверенным, как руки, которые обычно помогали ей. И сердце забилось со знакомой уверенностью, волновалось и трепетало, словно весь мир кружился и раскачивался в удушающей тишине, где был лишь скрип снастей и корпуса старой лодки. Можно было вполне уснуть под этот звук. "Отправляешься на север?" - вновь раздался шепот, похожий на голос. Ручка руля подпрыгнула и качнулась под ее рукой, а вода закипела, обтекая вибрирующий борт. "Дурочка. Я ожидал от тебя именно этого. А теперь спи, я подержу руль". Но ей не хотелось спать. Она не могла спокойно переносить, когда отец, черт побери, забирал каждое дело из ее рук. Он всегда поступал именно так. И она ненавидела этот его тон, когда он обращался с ней вновь как с маленькой девочкой. Господи, да она уже и забыла, что он умеет так говорить, как он делал давным-давно: поправлял на ней одеяло, целовал ее в лоб и уходил, унося лампу и гася свет в той единственной комнате, из которой в те времена состоял их дом. Спокойной ночи, обычно говорил он тогда из темноты. Спокойной ночи, мышонок. Спокойных снов. Она старалась не смыкать глаз, но шум воды и гуденье натянутых веревок пронизывали ее до костей, и веки ее тяжелели, голова начала клониться, покачивания руля убаюкивали ее. Голос, теперь более осязаемый и такой же грубый, каким она запомнила его, произнес: "Закрой глазки. Ты достаточно наволновалась за это время, и тебе нужна помощь. Разве ты еще не знаешь, глупышка, что носишь моего внука?" 10 Можно пожелать быстрого исцеления от раны, можно пожелать, чтобы перестали и ныть и гореть уставшие суставы, но все это можно делать лишь до тех пор, пока не последует столь глупого и безрассудного желания, которое исчерпает ресурсы данного конкретного тела, и хотя это тело и сможет потратить все то многое, что будет затребовано от него, впоследствии оно отплатит глубоким полуобморочным истощением. Но лошадь должна крепко стоять на ногах, по крайней чтобы домчать их до места, с божьей помощью, и Саша растирал ноги Волка, напрягая при этом свою волю и желая прилива новых сил и себе и Петру, а тем временем Петр закрывал дверь и сносил вниз уложенные и упакованные вещи. Волк же, не в силах унять аппетит, беззаботно выщипывал что-то и жевал с полным ртом. - Ты поедешь верхом, - сказал Петр, стаскивая мешки на деревянный помост. Малыш преследовал его по пятам. Наконец Петр поставил все на землю, протянул Саше руку и быстро подтолкнул его вверх, помогая забраться на лошадь. - Я поеду после тебя, - настаивал он. Петр старался все делать как можно лучше и не задавать лишних вопросов, не говоря уже о том, что сейчас ему просто не хотелось спорить. Саша подпрыгнул, уселся верхом и забрал все, что подал ему Петр: тщательно завернутые книги, упаковку с хрупкими и бьющимися вещами, мешок с зерном и связку одеял. - Я думаю, нам лучше направиться по старому пути, - сказал Саша. - Он длиннее, но ты прав: по крайней мере, река не даст нам сбиться с направления, если даже что-то и попытается помешать нам. Кроме того, у нас будет возможность обнаружить таким образом лодку. - Сегодня с самого полудня дует южный ветер, - пробормотал Петр, взваливая себе на спину свою часть поклажи. - Не можешь ли ты что-нибудь сделать? Ну, хотя бы остановить его? Он помнил, как что-то, напоминавшее глубокий вздох, пронеслось над деревьями, как только солнце миновало зенит. Это было как раз в тот момент, когда, они шли к дому, а Ивешка, должно быть уже была на реке и пожелала себе попутного ветра, который теперь... Саша все еще не был уверен в этом, хотя ему и казалось, что ветер чуть-чуть ослаб от его усилий. - Я пытаюсь, - сказал он. - Но чтобы изменить погоду, требуется... - Время, - мрачно закончил за него Петр, и вдруг насторожился. - Выходит, она заранее спланировала это. Именно это ты хотел сказать? - Нельзя сказать с уверенностью, что именно она подняла его. - Он был вынужден сказать это, потому что не хотел говорить ничего другого. Он без единого движения и звука, одним желанием тронул Волка, а Петр тем временем быстро прошел вперед и открыл ворота. - Ты хочешь сказать... - начал было Петр. - Оставь это, Петр. Пожалуйста, давай отложим это. Петр с удивлением обнаружил, что не надо было прикладывать лишних усилий, чтобы управлять Волком: этот малый только хотел про себя нужного направления, и Волк шел туда без всяких понуканий и подергивания поводьев. Чего бы только не захотели колдуны, все тут же приходило в движенье: лошади, люди, друзья. Стоило только Ивешке сбежать, Бог знает за чем, как Саша сразу же убедил Петра оставаться на месте, но тут же, буквально через какие-то мгновенья, изменил решение, и вот они уже бросились следом за ней в темноту, прихватив с собой весь колдовской арсенал из трав, порошков и прочего, разложенного в погромыхивающие горшки, и нагрузившись связкой книг... Все, сопутствующее их спешному походу, не добавило ровно ничего к его представлениям о происходящем, за исключением, может быть, того, что Саша мог найти в доме нечто такое, что испугало его, едва не лишив рассудка. Это было что-то такое, о чем он не хотел говорить из опасений, что их могут подслушать, не только во дворе, но и в доме... - Что все-таки происходит, - спросил Петр, как только они оказались в самом низу спускающейся по склону дороги, рядом с причалом. - Скажи мне, ради Бога, от чего мы убегаем? Что тебе удалось обнаружить? - Она оставила нам записку, - раздался сзади него, на уровне роста Волка, голос Саши. - Я нашел ее в своей книге. Я должен был бы в первую очередь заглянуть туда. И Петр, взглянув на него снизу вверх, увидел только затененный силуэт его лица на фоне неба и услышал его голос, который был хриплым и слабым, немногословным. - Она хотела немедленно идти разыскивать тебя, - продолжал Саша. - Хотя я и не думал, что мы должны делать это немедленно, чтобы не ввергнуть тебя по возвращении в какую-нибудь беду. Поэтому она собиралась остаться в доме и попытаться все-таки услышать тебя, тем временем как я отправился на твои поиски... - Это ты уже рассказывал мне. А что еще говорилось, черт побери, в той записке? Что она собиралась делать? - Отыскать леших. Она была очень обеспокоена тем, что происходило вокруг. - Ее беспокоили лешие? - Ее беспокоила тишина. Поэтому она и собиралась попытаться прямо из дома... - Что? Что она собиралась попытаться? Саша, черт возьми, не заставляй меня вытягивать из тебя ответы. Говори быстрее! Что именно она написала? И что она сказала о своих намерениях? - Она не сказала, и я не уверен, знала ли она это сама. - Боже мой! И это колдуны! Тогда - угадай, разве это уж так трудно? Скажи мне, что все-таки происходит между вами двумя! Я ничего не пойму! - Да нет, ничего. - Черта с два! - Ему никогда не хотелось кричать на мальчика, он никогда не хотел показаться неразумным, и от этого только терял голову. - Черт побери, ну дай мне хотя бы предположение, дай мне хоть что-нибудь, мне все равно что! Только скажи мне, что творится в голове у моей жены. И какое отношение ко всему этому имеет банник? - Он объявился сразу после твоего исчезновения. Она звала тебя и хотела вернуть назад, но... кругом была тишина... - Это ты уже говорил. А что с банником? - Мы оба расспрашивали его, и он показал нам лишь ветки, покрытые колючками. Ивешка не поверила ему. - Так значит, показал вам колючки. - Что-то внутри него сопротивлялось желанию стащить Сашу с лошади и хорошенько встряхнуть. И это же самое чувство заставляло задавать ему вопросы разумно и терпеливо. Он только чуть вздрогнул от холодка, когда промочи ноги о сырую траву, как только они миновали пустой причал и продолжили путь по дороге. - Что ты хочешь сказать, когда говоришь "показал вам колючки"? - Ведь с ним не бывает того разговора, к которому мы обычно привыкли. Вместо ответов он представляет тебе лишь виденья. - Так почему же, черт возьми, мы с тобой не задали ему вопрос? Разве мы так боялись его? Может быть он показал ей что-то неизвестное тебе, а может быть... - Это был не тот самый банник, который жил здесь раньше. Она не верила ему. Но ты прав, это ничего не говорит о том, что она не могла пойти туда, после того как я ушел в лес. Она могла расспросить его сама. Она наверняка это сделала, отрешенно подумал Петр. Она всегда делала что-то не так. - ...Или же она могла получить ответ от леших, - сказал Саша. - Это тоже вполне вероятно. То, что после этого она упаковала вещи, мы и так знаем. Она ушла около полудня, это мы можем предположить по изменению ветра, по оставленному хлебу и по многому другому, и я вполне определенно думаю, что она могла слышать меня ночью, когда я сообщил ей, что нашел тебя, а это еще больше укрепило ее намерения предпринять это путешествие. - Прекрасно! Это на самом деле просто прекрасно, Саша! - Не совсем, потому что ей это было необходимо. - И это сказано в той записке? - В записке лишь сказано, что она уверена в том, что мы отправимся вслед за ней, а она очень не хочет этого. Это же говорит и о том, что она не намерена запретить нам сделать это, поскольку вообще не уверена в своей правоте. - Ивешка никогда не думает, что права. Скорее река потечет вспять, чем она согласится с этим. Куда она отправилась? - Там этого не сказано. - Не сказано, не сказано... Ради Бога, ведь она оставила тебе записку! Она должна была написать об этом. - Я уже сказал тебе, что в ней было. - Там должно было быть что-то еще. Ты, видимо, не понял, когда читал. - Любое письмо имеет ограниченный смысл. - Ну-ну. Тогда эта записка бесполезна, верно? Что в ней проку, если там не говорится самого важного? На этот раз Саша ничего не ответил. - Я скажу тебе, что мне хотелось бы знать прежде всего, - сказал Петр после того как немного успокоился. - Я хочу знать, где сейчас находится наш старый приятель, который обычно проводит время под ивами, и уверяю тебя, что сейчас он отсутствует в своей пещере. - Я думаю, что это приятное местечко нам следует проверить, - сказал Саша. - Это еще одна причина, по которой я хочу пройти именно этим путем. - И, кроме всего, мы знаем, что теперь появилась еще одно проклятое существо - в нашей бане! Банник говорил что-нибудь о реке? Он наверняка хотел употребить меня на ужин! - Я не думаю, что это мог быть водяной. Но я не верю ему. Это не совсем тот банник, который бы нам подошел. Ведь считается, что все они очень старые, а этот как раз молодой. Это были оборотни, подумал Петр. Только Бог знает, как они выглядели. Любой из них мог прийти в дом в облике Ууламетса, или Саши, или даже в его собственном. А Малыш, который мог бы распознать подобные существа, был вместе с ними в лесу. Ведь Малыш рычал на банника, если в тот момент его рычанье вообще что-нибудь означало. Он качнулся на болотистой почве, но удержал равновесие, ухватившись за коня. - Я вот что скажу тебе, - начал он, делая торопливый вдох после быстрой ходьбы, - ты говорил, что едва ли отважишься усомниться в чем-то? Так вот я, могу. Сомнения - это мой конек. Я сомневаюсь во всем, что на вид идет хорошо. И я сомневаюсь, что мы знаем, что делаем сейчас. Я сомневаюсь, что мы сможем найти хоть что-то в пещере этой старой змеи, и я сомневаюсь, что моя жена находится сейчас в здравом уме. Этого достаточно? - Вполне, - признался Саша. Постепенно дорога вдоль реки превратилась в узкую тропу, пролегающую под мертвыми деревьями, которая постепенно выродилась в заросшую кустами трясину. Саша едва держался на спине Волка, в голове у него гудело от усталости и монотонного шума воды. Время спуталось. Он желал, чтобы и Волк и Петр уверенно шли, ступая там где следовало, и не стремились следовать за Малышом, который не имел понятия ни о каких препятствиях, которые с легкостью преодолевал. Один лишь миг - и он был уже на другой стороне, или на полпути к холму, или там, где ему заблагорассудится быть. Он нередко приходил в замешательство от того, что никто не решался следовать за ним, и его не интересовало, что они были полумертвыми от истощения. - Малыш! - позвал его Саша, желая, чтобы он нашел хотя бы Ивешку и не оставлял ее одну, но Малыш не обращал на него никакого внимания. Он продолжал петлять вокруг них, то приближаясь, то удаляясь по своему обыкновению, не считаясь ни с какими желаниями. А время от времени он забирался на Волка, особенно тогда, когда движение по заболоченному пространству вовсе замедлялось, и сидел там, пока они не выбирались на твердую землю. Саша продолжал думать о том, что этот путь был выбран неверно: недавние дожди еще больше ухудшили это и без того гиблое место. Он с отчаянной безнадежностью желал им набраться сил с тем, чтобы продолжить путь, желал, чтобы Волк не затащил его под густые колючие ветки, желал, чтобы благополучно закончился их путь через это бесконечное переплетение лабиринтов и тупиков, где под ногами была топкая земля, покрытая водой, по колено в которой, чертыхаясь и едва не падая, брел Петр. - Становится все хуже и хуже, - пожаловался он. - Господи, вот попалось нам чертово болото! - Извини, - сказал Саша, но сожаление вряд ли могло им помочь. Сейчас он был занят тем, что, напрягая собственную волю, своими желаниями старался сосредоточить и направить все запасы их внутренних сил на преодоление этой ужасной дороги и уговаривал себя, что тем самым он мог принести гораздо больше пользы, находясь на спине Волка, чем если бы шел бы спотыкаясь по жидкой вязкой грязи. И, как часто бывает, он едва ли задумывался в данный момент о себе, когда раз за разом, желая им преодолеть до конца этот путь, он расходовал энергию и тепло их тел, что в конечном счете приведет их к простуде и истощению, и в конце концов даже убьет их, если он будет продолжать делать это. - Мне кажется, мы должны остановиться, - сказал Саша и чуть ослабил напряжение своей воли, помогавшее им преодолевать этот путь: он был уверен, что Петр, ощутив реальную усталость, должен остановится. Но услышал: - Нет, мы еще можем добраться до подводной пещеры, - сказал тот. - До пещеры! Господи, да мы не сможем пройти так далеко! А если мы и решимся на это, то уж никак не сможем "побеседовать" с водяным сегодняшней ночью. - Он окончательно ослабил напряжение и почувствовал, будто до самых костей его пронзает зимним холодом. Это была боль. - Петр, я больше не могу принуждать нас идти вперед. - Зато я могу, - ответил тот, беря в руки поводья, намереваясь вести его и дальше. Сашу охватил испуг. Бог знает, за счет каких сил Петр мог продолжать этот путь, чертыхаясь и с усилием преодолевая это болото, в которое они забрели по сашиному совету, в то время как сам Саша сидел невредимый и сухой на спине Волка. - Подожди, - сказал он, остановив своим желанием коня и слезая с него вниз, проваливаясь по щиколотки в водянистую грязь. Его багаж соскользнул вслед за ним. - Господи, - с досадой пробормотал он, забрасывая подмокшие вещи на спину Волка, но это действие потребовало от него гораздо больших усилий, чем он ожидал. Затем он прислонился к плечу лошади: он весь дрожал и чувствовал сильное головокружение, будто все, что причиталось с него за его добрые пожелания, вернулось к нему жестокой местью. Петр подошел к нему сзади, положил тяжелую руку на его плечо, а другой сочувственно похлопал Волка по шее. - Теперь мы оба пойдем пешком, - сказал Петр, и его голос напомнил Саше призрака. - Волк изрядно потрудился за последнюю пару дней. Пусть на нем будет только наша поклажа, этого уже достаточно. - Но он мог бы выдержать еще и тебя, - возразил ему Саша, ковыляя за Петром, когда тот повел Волка вперед. - Тебе, по крайней мере, не придется его вести! Я могу управлять им по собственному желанию, а тебе оставить лишь заботу о нем! - Но даже такое простое желание с огромными усилиями проникло в его перепутанное сознание, приводя в замешательство все его мысли, которые тут же разлетелись как перепуганные птицы. - Петр, мы оба допускали, что Ивешка была не в себе и поступила просто глупо, а что если это не так? Что, если она знает что-то такое, чего не знаем мы? Может быть, мы должны бы поверить ей? Ведь мы на самом деле не знаем, во что мы попали. Остановись! - Нам нечего предполагать, - донесся до Саши из темноты хриплый голос Петра. - Мы отправились за ней, чтобы выяснить что происходит, разве не так? Петр никогда не пытался обвинять его во всем происходящем. И Петр никогда и ни о чем не спрашивал его, хотя сейчас он не получил бы от Саши ни ответов, ни помощи. Петр просто-напросто полагал, что сейчас колдовство потерпело неудачу, но в любом случае не старался обвинять его... - Вот проклятье, - задыхаясь проговорил Петр, согнувшись, чтобы удержать равновесие, в тот самый момент, когда Саша догнал его и освободил его ногу, зацепившуюся за корень. Петр, прежде чем отправиться дальше, некоторое время стоял, прислонившись к лошади, потряхивая головой и пережидая кашель, который мешал ему нормально дышать. Колючие ветки смыкаются вокруг них, а лешие стоят тихо-тихо, высокие, будто деревья... Листья падают в солнечном свете, укрывая землю золотистым ковром... Виденья переполняли его, они были и ярче и отчетливее той мрачной ночи, которая на самом деле окутывала их. Это было словно предзнаменование. Саша тяжело дышал и время от времени пытался собрать остатки собственных сил, на тот случай когда они особенно понадобятся ему. Казалось, что эта ночь будет длиться вечно, но тем не менее, конец у нее все-таки был. Впрочем, так же, как и у этого пути. Им бы только добраться до твердой земли, тогда они смогли бы отдохнуть и, как был уверен Петр, обрели бы второе дыхание, которое, как он думал, позволило бы ему идти сколь угодно долго, во всяком случае до тех пор, пока он сам не остановился бы... Но сейчас он кашлял, чертыхался от удушья, спотыкался, чувствуя постоянную боль, и наконец сказал: - Черт возьми, Саша, неужели ты не можешь хоть чем-нибудь нам помочь? - Нет, сейчас не могу. У нас больше нет резервов, Петр, мы подошли к своему пределу. Но Петр ничего не ответил, а продолжал молча идти вперед. Саше ничего не оставалось, как следовать за ним. Он полагался на собственное ощущение направления и уверенно раздвигал кусты, бьющие по глазам и сливающиеся перед ним в сплошной головокружительный лабиринт веток и холмов. Он желал Петру, чтобы кончился его кашель, расходуя на это понемногу свои собственные силы и чуть-чуть забирая у Волка: черт возьми, все-таки он был на девять лет моложе Петра и по крайней мере должен был бы тверже стоять на ногах, если бы только не потратил несколько последних лет на постоянное сиденье за книгами и если бы подготовил себя к жизни, пройдя тот путь, который прошел по жизни Петр, получив то единственное волшебство, которое помогает обычному человеку продолжать свой путь, в то время как колдун выучил лишь одну науку: как остановить подобное желание. Колдун никогда не захочет делать что-то явно бессмысленное: колдун даже может убить любого... Сейчас он презирал себя за ошибку. Он ненавидел произошедшее, ненавидел то, что у него оказалось значительно меньше собственных сил, чем он рассчитывал, и теперь старался получить совет в воспоминаниях, полученных от Ууламетса... Но вместо этого на ум ему приходили записи из книги Черневога: "Природа никогда не восстанет против собственной сущности. Но искусство владения чарами, или волшебство, чистое волшебство, не имеет подобных ограничений". Подобное заявление ставило все колдовские заклинания в разряд мелких камешков, бросаемых против сил природы: только один или два раза в жизни подобный поступок мог принести успех, о котором говорил учитель Ууламетс, когда имел в виду, что начинающий колдун мог сотворить настоящее колдовство... Если... он пожелает чего-то сказочного с детской непосредственностью. Такого же может добиться и русалка - в своем безжалостном своеволии... Господи, да ведь я знаю, как. Я действительно знаю, как... Но мы не можем так поступить, мы не отважимся на это, я не буду этого делать. Они поднялись вдоль откоса к сухой земле, двигаясь словно тени среди освещенного светом звезд лабиринта облупившихся стволов, и вновь спустились в болотистые заросли. Теперь звуки слышались где-то вдалеке: лишь слабое журчанье доносилось к ним из темноты на фоне потрескивания сухих, качающихся на ветру веток. - Теперь твоя очередь ехать верхом, - убеждал Петра Саша, едва не задыхаясь, но тот отказывался, уверяя его что пешком он чувствует себя еще лучше, и ему хотелось лишь одного: поскорее вывести Волка на твердую землю. - Она не может быть очень далеко, - говорил он, готовый вот-вот опуститься на колени. - Я не могу вообразить, чтобы до нее было так далеко. И Саша подумал, глядя на него, что они не смогут продолжать поиски Ивешки этой ночью. Она, к тому же, не очень то и хотела, чтобы ее искали, и уж тем более - чтобы ее нашли. Во всяком случае, продолжал раздумывать он, пока Петр оставался рядом с ним, если Черневог сумел освободиться, то Петр - верный путь к ее сердцу. Недаром она просила, чтобы Саша позаботился о нем и не пытался преследовать ее. Господи, да какой же я дурак! Ивешка, Мисай, услышьте меня! - Мы ведем себя как дураки, - сказал он Петру, но тот лишь с раздражением заметил ему: - Да разве это новость? Идем... - Он вновь двинулся вперед, да еще пытался при этом помочь ему, подхватив его под руку, а сам, чтобы удержать равновесие, ухватился за гриву Волка. - Проклятье, - сказал Саша, врасплох захваченный слезами, - это черт знает, что такое, Петр! Но так и не смог сказать, что он в корне не согласен с решением Петра: сейчас он уже и сам не мог решить, что правильно, а что нет в их положении. Ведь как-никак, а это именно сердце его приятеля вело и вело их вперед, а его собственное при этом лишь путало его мысли. Он знал, в чем была причина всего: это его собственное сердце, его собственные сомнения, его собственная слабость. Он вновь думал о том, что все шло не так, что они оказались в ловушке, а его собственные желания не хотели работать. Он скорее чувствовал, что на этот раз им пришлось сразиться с высоким искусством волшебства, с которым, по его собственному убеждению, он, не будучи ни Ууламетсом, ни даже Ивешкой, не знал как и бороться. Он был даже не уверен в том, что следует ли ему остановить Петра. Ведь Петр был среди них тем самым человеком, который меньше всего поддается внешнему воздействию, а поэтому может быть он и есть тот единственный человек, еще остающийся в здравом уме... - Проклятье, - услышал он голос Петра. - Проклятье!.. Волк! Остановись! - Это Волк заспотыкался, оказавшись в воде, и начал метаться из стороны в сторону, пытаясь высвободить переднюю ногу... Наконец ему это удалось, под воздействием сашиного яростного желания, которое сам он едва ли заметил. Саша стоял, едва дыша от напряжения, в то время как Петр встал на колени прямо в воду, опасаясь, что лошадь мог кто-нибудь схватить за ногу. - С ним все в порядке? - Да, с ним ничего не случилось. Саша посильнее стиснул постукивающие зубы и пожелал, чтобы нога не была повреждена и чтобы Волк не чувствовал никакой боли или усталости, понимая, каким уставшим он был. Волк был гораздо ценнее деревьев и папоротников, более ценным чем глупый заяц или какая-нибудь бестолковая сойка. Хотя лешие могли бы и не согласиться с ним: по их разумению и они, и гнезда ласточек могли быть абсолютно равны по своему значению. Но ведь мог погибнуть целый лес, а вместе с ним могли исчезнуть и сами лешие, если молодой и несведущий колдун, имея недостаток внутренней морали или мудрости, глубоко убежден, что нарушает их собственные правила ради них же самих. Он постарался, чтобы его желанье полностью не походило на схожие желанья русалки, когда она вытягивала из окружающего мира жизнь, не заботясь о смерти каждого живого существа... чтобы его желанье не действовало так же, как это делала Ивешка, высасывая жизнь вдоль и поперек, из всего окружающего, в том числе, и из леса... - Простите меня, - сказал он, обращаясь к лешим, а затем очень расчетливо увеличил свое, как он считал, воровское, заимствование сил из окружавшего его мира, желая улучшить состояние Волка, Петра и свое тоже. И благодаря его молчаливым заклинаниям они вновь почувствовали в себе силы, которых было достаточно, по крайней мере, чтобы выдержать этот путь. - Чем ты занят, Саша? - спросил его Петр. - Сейчас я сделал что-то такое, чего не позволял себе делать до сих пор, и за что Ивешка спустила бы с меня шкуру. Возможно, Петр просто не понял его, а возможно, он был слишком утомлен, чтобы вообще понимать хоть что-то. - Господи, - только и произнес он. Он не задал никаких лишних вопросов, а просто молча повел Волка вперед, в поисках сухого места. Саша шел следом за ним и чувствовал, как постепенно затихает боль, становится до удивленья легче дышать. Целый лес отдавал им свои силы, вся та жизнь, которую они взрастили здесь, сейчас возвращала им свою часть. И действительно, из всего, что они посадили и вырастили здесь, могли же они забрать хоть немного? И в этом не было никакого, на его взгляд, эгоизма. Лешие должны это понять, уговаривал он сам себя, они должны понять это. Что-то плавно скользнуло между деревьями, бледное, издали напоминающее призрака. Возможно, это была потревоженная сова. Мимо промелькнул призрак, одно из тех совершенно бесформенных существ, напоминавших скорее просто движение холода. - Вот черт! - воскликнул Петр, и отмахнулся от него. - Убирайся! Прочь! Почти невидимое привидение издало злобный замирающий звук. Бог его знает, что оно хотело сказать. Затем оно преследовало их еще некоторое время. Но для этих лесов такое было обычным делом: призраки время от времени появлялись здесь, особенно в таких отвратительных местах. - Папа? - проговорила Ивешка, почувствовав как изменилось раскачивание лодки. Палуба вдруг резко наклонилась и на нее обрушились водяные брызги. "Тише", - произнес все тот же шепот. "Все хорошо". Старая мачта трещала, вырываясь из своих креплений, поток воды нарастал. Веревки гудели от сильного натяжения, или это все-таки были заунывные, напоминающие пение заклинания ее отца? "А помнишь", - продолжал свой разговор призрак, - "а помнишь, когда тебе было всего лишь пять лет и ты захотела увидеть снег?" Конечно, она помнила это. Она терла свой нос, заворачивалась в свою одежду и с тоской думала о той буре, которую подняла вокруг, о тех огромных сугробах, которые повисли почти до карнизов дома, так что начала даже потрескивать крыша. Снег, глубокий и белый, снег, похожий на одеяло, лежащий высокими непрочными будто на время застывшими гребнями на всех ветках... на ветках, которые можно заставить с помощью желаний чуть задрожать, и тогда вокруг каждой из них поднималась небольшая метель... "Я знаю, ты помнишь это", - продолжал призрак. "Разумеется, ты помнишь это. В те годы ты еще не боялась творить волшебство..." Может быть потому, что это было какое-то заколдованное место, может быть только потому, что их глаза просто-напросто сильно устали, но они приняли возвышающийся перед ними холм за обычную темень в чаще деревьев. Они пересекли узкий овраг и были уже на склоне, прежде чем поняли, что почва начинает улучшаться. В тот же момент Волк начал фыркать, а Малыш шипеть на порывы ветра, доносившие до них смрадное зловоние. - Это, должно быть, все-таки холм, - сказал Саша, а Петр, потыкав вокруг насколько было возможно, своим мечом, заметил: - Здесь ничуть не лучше, чем было до сих пор. Запах гнили остался внизу, как только они поднялись вверх, к самой вершине, заросшей папоротниками, где дул ничем не сдерживаемый южный ветер. Плеск воды теперь все явственнее доносился до них из темноты, когда они продолжили свой путь вдоль гребня прямо к реке, пока сам склон не перешел в пологий спуск, поросший зеленой травой и заканчивающийся у самой границы воды. - Но здесь не видно никаких признаков лодки, - тихо проговорил Петр и чуть помолчав, добавил: - Честно говоря, я даже не уверен, хорошо это или плохо. Интересно, эта старая змея все еще сидит там внизу, в своей пещере? - Не знаю, но ни на что нельзя положиться. Ведь нас по-прежнему окружает тишина. - Остается выяснить это. - Даже не заикайся об этом! - сказал Саша. Сейчас он старался больше ничего не вытягивать из окружавших деревьев, чтобы они могли продолжать свой путь. Но как только он ослабил свое воровство, то сразу почувствовал такой холод и слабость в коленях, что начал дрожать. Или его слишком напугало это место, а возможно, что и одна лишь мысль об этой пещере внизу и о той глубокой яме справа от них, которая была частью этой пещеры. Ему хотелось узнать, где все-таки находился водяной, но он чувствовал себя так неуверенно, словно его глаза и уши лишились чувств. - Пожалуй нам лучше провести здесь остаток ночи и дождаться рассвета. Лодки здесь нет, вот все, что мы хотели узнать, и это все, что нам удалось сделать этой ночью. На что Петр заметил: - Мне бы хотелось и самому перекинуться парой слов со старой змеей. - Но только не ночью! - Хорошо, хорошо, но ведь, Господи, он ни за что не выйдет из своей норы при дневном свете. Разве не так? У тебя есть соль? - Соль у нас есть. - Тогда хорошо. - Петр взял Волка за короткий повод и начал спускаться с холма. Малыш вдруг зарычал и зашипел, а затем метнулся вслед за ним, словно маленькое темное пятно, мелькающее в свете звезд. - Мы не будем подходить близко к этому месту! - запротестовал Саша. Но Петр будто не слышал его, и ему ничего не оставалось делать, как заставить его остановиться своим желанием. Он увидел, как Петр заколебался в нерешительности, неуверенно поставил ногу на откос и взглянул в сторону Саши с выражением негодования. - Я забираю силы у леса, Петр, и я не могу продолжать бесконечно делать это! - Но ты мог продолжить это до тех пор, пока мы не узнаем, с чем все-таки имеем дело! - Но я не могу продолжать это, Петр! - Ты слишком все усложняешь, Саша! - ответил на все это Петр. - Черт побери, пора отбросить все сомненья! Разве не об этом ты говорил мне? Там, в пещере под ивой, под толщей воды, находилась могила Ивешки... Эта мысль не отпускала Сашу. Да, он видел это. Почти то же самое ему показывал банник, и они прибыли как раз на то самое место, куда, как он предсказывал, они и должны были отправиться... - И что же мы собираемся делать? - спросил Петр. - Останемся здесь ночевать, может быть даже будем спать, так и не поинтересовавшись, здесь он или нет, и, более того, так и не узнаем, где же находится Ивешка? - Я не знаю, Петр. Я просто не знаю, и я ни в чем не уверен... - Господи, ну хорошо. Жди здесь, если ты так хочешь, только продолжай поддерживать наши силы. Договорились? - Я не могу больше делать это, Петр! - воскликнул Саша, чувствуя, как все ускользает от него. Но Петр уже повернулся и стал спускаться к самому подножью холма, намереваясь добраться до той пещеры, что находилась под самыми корнями мертвой ивы и была полна костей... Там же были и кости Ивешки - вот все, что им было известно об этом незначительном, как казалось, парадоксе ее существования на земле... - Подожди! - закричал Саша, пускаясь вслед за ним по опасному для ослабленных ног склону. Петр почти не