замедлил шага, что говорило об истинной цене сашиного колдовства в этот момент. Он все-таки догнал его и ухватил за руку. - Подожди! - повторил он, но этот раз чуть спокойней. Но Петр все еще продолжал сопротивляться, пока Саша не сказал едва слышно: - Дай мне все же попытаться. - Попробуй, - сказал Петр. И этот ответ оказался для него почти ловушкой, особенно после того как он взглянул на него, не просто взглянул, как это часто бывало, а при этом они посмотрели друг другу в глаза. Саша понял, что Петр верит ему, Петр хочет увидеть, как он вызывает громы и молнии, перемещает с места на место и царя и всех его лошадей; Петр, который никогда в жизни не верил ни в какое колдовство, со всей страстью поверил ему, а поверив, он уже не хотел слышать ни о каких пределах. Подслушивание чужих мыслей подразумевало наказание. Теперь он был пойман и околдован человеком, в котором не было даже капли колдовских способностей. Он проверил свой карман, чтобы убедиться, что после всех странствий под дождем у него еще сохранился пакетик с солью и серой, но при этом он не переставал думать о том, почему он все-таки продолжает делать это, а не скажет просто и ясно, что они оба, попросту говоря, дураки. Но вместо этого он направился вниз по берегу к старой иве и остановился в тот момент, как только услышал, что Петр вместе с Волком следует за ним. Петр слегка подтолкнул его локтем под ребра, приговаривая, что его бесшабашность и готовность рискнуть собственной шеей знает весь Воджвод. - Идем, идем. Я буду рядом с тобой на тот случай, если уж не сработает колдовство. Со мной еще и Малыш. Саша сжал зубы, чтобы они не постукивали. Он уговаривал себя, что это происходит от холода и истощения, обычных, естественных вещей, а уж никак не от страха. Сейчас он больше не был уверен в том, насколько он прав или насколько ошибался Петр, как, впрочем, и в том, что, приближаясь к водяному с запасом краденых сил, не совершают ли они что-то беспримерно дурацкое. Несомненным было по крайней мере одно: что сомнения приводят к фатальным ошибкам. Он тут же отбросил всяческие альтернативы, и был решительно настроен, чтобы водяной вышел из своей пещеры, как только они приблизились к иве. - Ты можешь почувствовать хоть что-нибудь? - спросил его Петр, а Саша даже подпрыгнул от неожиданности, теряя тут же всякую сосредоточенность. - Тише! Помолчи! - Он махнул Петру рукой, чтобы тот закрыл свой рот, собрал все свое мужество и, полагая, что ива сама по себе сможет передать ему хоть какие-то ощущения о происходящем внизу, в пещере, он подошел к самому большому ее корню и наклонился к стволу, как можно ниже, прямо над водой, почти в том самом месте, где водяной хранил свою коллекцию костей и плел сети собственного колдовства. Теперь он рассчитывал, что сможет ощутить прямо сейчас это колдовство, мрачное и змееобразное, многократно переплетенное, как и его собственный владелец. Но он не нашел ровным счетом ничего, оглядывая это место, как будто в стоявшей перед ним темной глубине никого не было. - Гвиур! - позвал он водяного. - Откликнись! Но вода у берега была спокойной. Он слышал, как река лениво плескалась по корням ивы, чувствовал сырой запах, доносившийся из пещеры, которая располагалась прямо под его ногами, и его ощущения подсказывали ему, что этого ужасного созданья там просто нет. Рука, которой он поддерживал себя, вдруг начала дрожать, а затем, с нарастающим убеждением, что Гвиура здесь нет, он оттолкнулся от дерева и только тогда заметил краем глаза какую-то фигуру, раскачивающуюся на ветках рядом с ним. - Господи, - задыхаясь произнес он, и даже на какой-то миг испугался, приняв эту фигуру за очередного утопленника. Но в тот же момент в его сторону раздалось шипенье, которое разумеется принадлежало Малышу. Волк моментально рванулся в сторону от испуга, как только это существо словно паук ринулось к нему. Кровь на колючих ветках... Петр звякнул мечом, который успел выхватить из ножен. Загремели глиняные горшки - Волк с топотом помчался по берегу прочь от этого места. Непрерывно идущий дождь... серое небо, серый камень... Обуглившиеся балки и вспышки молний... Движение меча прервало это виденье, и Саша даже протянул вперед руку, чтобы попытаться удержать Петра от такого безумия. Черные кольца ускользающие в темную воду, погружающиеся все глубже и глубже... Ивешка, сидящая у перил, ветер развевает ее светлые волосы... Темная фигура исчезла с ветвей в одно мгновенье. - Что это было? - еле слышно спросил Петр. - Это был банник. По крайней мере, это было то самое существо, которое явилось нам в бане. Разве можно было предположить, что он явится сюда и будет делать нечто подобное! Порыв ветра качнул ветки, и они задели за его щеку. Прикосновение было пугающим и холодным, как прикосновение призрака. Он заколебался, теряя устойчивость, и ухватился за ивовые ветки, но тут же отпустил их. Затем он вновь дотронулся до них, чтобы убедиться в своих ощущениях, в то время как его сердце колотилось с такой силой, что было трудно дышать. - Петр, а это дерево живое. Ива жива. Петр ухватил целую горсть тонких ивовых веток левой рукой и как можно быстрее выпустил их. - Может быть, что-то живое еще оставалось в ее корнях, - заметил он, хотя в его голосе не было прежней уверенности. - С деревьями случается такое. Оставалось только молить Бога, что это было действительно так, или, по крайней мере, возвращение жизни к мертвым веткам содержало в себе доброе начало. Ведь жизнь возвращалась к внушавшему страх ивешкиному дереву, которое оставалось живым до тех пор, пока не погиб весь лес. - Ты что-нибудь видишь? - спросил его Саша. - Это говорит тебе хоть о чем-то? - Нет, - ответил Петр, и тут же его внимание переключилось на другое: - Вот проклятье. Волк! Саша оглянулся. Лошади и след простыл, а на том месте, где она только что была, на траве валялась лишь сброшенная Волком их поклажа, и была очень слабая надежда на то, что уцелела хоть какая-то часть горшочков с травой и с порошками. По крайней мере, сохранился горшок, в котором были горячие угли. Сохранился и кувшин с водкой, который, будучи произведением очень молодого и глупого колдуна, теперь не мог ни разбиться, ни иссякнуть. Валежник же послужил им хорошей растопкой для костра. Они разделили между собой порцию хлеба и колбасок, в то время как Волк пасся рядом на самом краю поляны, достаточно далеко и от пещеры и от ивы. - Не следует ругать глупую лошадь, - пробормотал Петр, когда Саша занялся разбирать битые горшки, выискивая среди них те, что остались целы. Разбитые горшки с окопником, серой и солью - вот что было настоящим бедствием: известно, что окопник как нельзя лучше годился для смеси, отпугивающей водяного. - Вероятно, - продолжал Петр, - ему кажется, что жить с Дмитрием было бы гораздо лучше. - Он переломил руками ветку, но треск дерева был заглушен звуками реки. - Возможно, что он и прав. Вот, например, я. Ведь я не собираюсь спать здесь сегодняшней ночью, ты понимаешь это? И совсем не потому, что водяного нет дома. Здесь очень неспокойно, это место пугает Малыша, и я хочу предупредить тебя: только посмей проделать надо мной хоть один из своих проклятых трюков, ты слышишь меня? - Я не собираюсь, - ответил Саша. - Чудо, что он еще не сломал там ногу. - С Волком все хорошо. Только некоторые из наших желаний застряли, не так ли? Это значит, что не все у нас выходило совсем уж плохо. Ведь, в конце концов, мы добрались до этого места, разве не так? - А чьи это желанья? - спросил Петр. - Справедливый вопрос, - мрачно заметил Саша и бросил осколки разбитых горшков в реку. Раздался всплеск, взметнулись освещенные светом костра брызги. Петр откупорил кувшин с водкой, сделал глоток, пристально посмотрел в темноту, где стояло одинокое дерево, и сказал: - Нам надо уходить отсюда, ведь, в конце концов, мы не собирались искать водяного... - Петр, ты должен понять, что я больше не могу продолжать делать то, что я делал по пути сюда, просто не могу! - Тебе нужно проделать это всего лишь несколько дней! Ведь Ивешка делала это много лет подряд! Выбери для этого мелкий кустарник, это будет вместо прореживания посадок! - Ты не совсем правильно понимаешь меня. Это не совсем то, что ты имеешь в виду, Петр... ты не... - Что "не"? - Ты не понимаешь. Ведь я не использую для этого волшебные заклинания, потому что на самом деле я не волшебник и никогда не имел с этим дела! Есть большая разница между колдунами и волшебниками. - Но пока ведь от этого еще ничего не случилось! - Петр... - Я не понимаю. - Теперь это был уже вызов. Наступило болезненное и гнетущее ожидание. - Я чувствую себя прекрасно, и ничто не мешает нам отправиться в путь... - И вновь довести себя до истощения. Петр, я приблизился ужасно близко к той границе, к тому самому, чего я не могу делать, и кроме того, лешим не понравится даже и то, что я уже сделал... - У нас нет широкого выбора средств! - Петр, но ведь я убиваю жизнь! Казалось, что на этот раз Петр к чему-то прислушался. Его хмурый вид немного изменился, будто он и вправду реально взглянул на происходящее. - Водяного здесь нет, - сказал Саша. - Как нет и Ивешки. Мы ничего не сможем сделать ночью, а я не смогу поддерживать наши силы, если мы собираемся идти без остановок на север... - Не просто собираемся, а и пойдем. - Лучше не будем. Я могу украсть очень немного. - Даже такое обещание бросило его в дрожь. - Я могу даже позволить нам идти намного быстрее, чем шли до сих пор. Петр, но ведь я не могу брать, и брать, и брать. Петр потер свою шею, затем взглянул на него. - Ну, хорошо. Но раз уж ты один раз стащил так много, то попытайся сделать так, чтобы Ивешка услышала тебя... Он и сам думал об этом. Это обстоятельство пугало его. И, все еще раздумывая, он сказал: - Я не уверен, что это подходящая мысль. - А лешие? - Точно так же, я не уверен и в этом варианте. Петр в отчаянии покачал головой, вновь потер свою шею и поднял на него усталые отчаявшиеся глаза. - Нет никого, кто был бы уверен, кто был бы полностью уверен, черт возьми. - Петр, ты должен понять, что я опасаюсь. Я опасаюсь, что все это обернется беспорядком. Ведь я не знаком с волшебством, я понимаю лишь одни желания, которые работают самым естественным путем. Ведь, пользуясь ими, ты никогда не сделаешь того, что идет против естественного порядка вещей. - Все меняется так, как оно и должно меняться, - заметил Петр. Он сжал челюсти. - Я видел, как Ивешка вернулась к жизни, я видел, как оборотни превращались в лужи... а Малыш, который сидит вон там. Разве все это естественно? - Но ведь волшебство бывает разным. Как, например, вот этот кувшин, который мы не можем разбить. Результат не всегда оказывается таким, какого ожидаешь. Очень трудно продумать всю последовательность событий, занимаясь колдовством. Но в волшебстве я просто не вижу никакого смысла. Если там и есть правила, то я не могу их вывести. Кстати, Черневог тоже не нашел ни одного. Мир волшебных вещей никогда не умирает. Это своеобразный, не похожий на наш мир, тот самый мир куда частенько наведывается Малыш, например, если желает скрыться от дождя. Но это тот же самый мир, в котором есть место и для водяного, он тоже вышел оттуда. Все его желанья могут работать только там, а не здесь. Вот таким путем работает волшебство. Для того, чтобы им воспользоваться, надо проникнуть в тот мир. - Все это сущая бессмыслица. - А ты, к примеру, поставил бы хоть что-нибудь против костей Дмитрия Венедикова, если бы сел с ним играть? - Нет! - Вот так-то и я не хочу использовать волшебство против водяного. Петр тихо сидел, подперев рукой щеку. Локоть его руки лежал на колене. Саша продолжал с ноткой отчаяния: - Я делаю, все что могу. Петр молча кивнул, не разжимая губ и даже не взглянув в его сторону. Наконец он произнес: - Она никогда не задумывалась о ком-то, когда планировала свои дела. Может быть, когда долгое время пребываешь в том мире, где живут одни призраки, то поневоле перестаешь верить в людей, как ты думаешь? - Ивешка любит тебя. - Иногда я не понимаю, что это значит, - сказал Петр после паузы, затем вздохнул и, наклонив голову, плеснул водки Малышу, который выжидающе сидел у его колен. Жидкость безошибочно пролилась прямо в его глотку. - Я действительно не знаю этого. - Ты не знаешь, что это означает? - Да, то что она любит меня. - Она любит тебя, без всякого сомненья! - У меня был паршивый отец, мои друзья были не лучше. Все женщины в городе уверяли, что любят меня, особенно тогда, когда ругались со своими мужьями. И вот я не знаю, черт побери, что это означает - любить кого-то. - Ты, видимо, подразумеваешь что-то другое. - Не уверен. - Ты говоришь так лишь только потому, что Ивешка делает что-то, непонятное нам? - Такой поворот в мыслях Петра испугал его. Это была внутренняя боль, еще незнакомая ему, эта абсолютная загадка большинства жен, которые сводили с ума нормальных людей и ввергали их в постоянное беспокойство. Он обижался на то, что Ивешка причиняла Петру боль, однако был далек от того, чтобы выносить свое суждение по этому вопросу. Поэтому сказал: - Что с этим можно поделать? Возможно, что где-то раньше мы ошибались, а она была права, ты не думал над этим? - Я был для нее всегда почти пустым местом, ты знаешь это. Она никогда не допускала мысли, что я могу что-то понять. Может быть, она до сих пор считает, что все обычные люди просто-напросто дураки. - Но она знала, что мы отправимся вслед за ней, на ее поиски. Она знала, что ты предпримешь это. - И это означает, что любовь состоит в том, что она знает, что я круглый дурак? - Петр, клянусь тебе, что я не знаю, права она или нет. Но я уверен, что бы она ни делала, у нее всегда есть для этого какая-то причина. Она уверена, что поступает абсолютно правильно... - Но что за причина? Что заставило ее бросить все и отправиться в то самое, единственное в мире место, где она никогда не должна была бы появляться? И призраки, и водяной... да упаси Господь ей иметь с ним дело! Ей не следует тревожить Черневога! Но почему она, черт возьми, не развернет лодку и не отправится нам навстречу, если уж так уверена, что я последую за ней? - Потому что не хочет, чтобы мы оказались в беде. Я не считаю, что она поступила разумно, отправившись в одиночку на лодке, но я не знаю, как она сумела бы уговорить меня отправиться с ней, а тебя при этом оставить дома. Ты знаешь, что бы вышло из этого. - Другими словами, это означало, что Ивешка считала его абсолютно беспомощным. Поэтому он попытался как-то сгладить это. - Ты же знаешь, что она не любит меня. Петр глубоко вздохнул и расслабился, делая выдох. Затем задумчиво произнес, пристально глядя на реку: - Как ты относишься к мысли попытаться управлять ее сердцем? Петр очень часто умудрялся думать каким-то лишь одному ему понятным образом, углубляясь в такие стороны, о которых даже трудно было подумать. - Скорее всего, этого просто не удастся сделать, - ответил Саша. - Но ведь ты очень многое дал ей, Петр, ты даже не можешь представить, как много. Ты же знаешь, что колдуны очень одиноки, а ты даешь ей возможность думать еще о ком-то, кроме себя самой. Помнишь, еще Ууламетс говорил, что она больше всего нуждается именно в этом. - Ууламетс. - Петр произнес это имя так, словно почувствовал во рту горький привкус. Его лицо помрачнело и стало более напряженным. Однако он воздержался от разговоров о старике, которого, разумеется, ненавидел, и, как оказалось, скорее сделал это из-за Саши. Он частенько ругал его за ошибки Ивешки, но никогда не делал это по собственной инициативе. Бог знает, что заставило Петра быть более спокойным и выдержанным сегодняшней ночью. Саша уже хотел остановиться, почувствовав допущенную в разговоре ошибку, но ему казалось, что следовало что-то сказать, и поэтому он добавил: - Петр, не думай что она слишком слаба. Она просто не любит пользоваться своими возможностями. Я даже думаю, что все, с чем она сталкивается, создает для нее огромные трудности, мало понятные для других. Но она столько сильна, что ее очень трудно научить чему-либо. Ведь даже ее собственный отец частенько боялся ее. - Хорошо, хорошо. Так значит, нам нечего беспокоиться о ней? И нечего думать ни о какой помощи? Нам не следовало покидать дом? И может быть, мы должны вернуться туда, сесть сложа руки и ждать? - Петр, но ведь ты знаешь какова настоящая правда: она до смерти боится за тебя. Да, она подвластна своему сердцу и знает, что по первому же его зову и она и я отправимся вслед за тобой. Вот почему она и не просила меня идти вслед за ней, а хотела, чтобы мы приглядывали друг за другом. Она не может общаться с людьми, она не может нормально общаться даже со мной, потому что все время опасается чего-то. Иногда мне кажется... - Здесь он глубоко вздохнул. Эта была мысль, которую он никогда бы не отважился произнести вслух, но теперь рискнул высказать Петру: - ...Я думаю, может быть, она боится вновь вернуться к прошлому. Петр все это время смотрел не отрываясь прямо на него, весь превратившись в слух. - Боится вновь стать призраком? - Скорее она боится вновь вернуться к тому состоянию, когда она не в силах противостоять своим необузданным желаниям. - Но мне кажется, что она всегда может остановиться. Да она уже остановилась. Она могла убить меня, но не сделала этого. - В случае с тобой - да. Она остановилась, потому что ты был первым человеком, который заставил ее задуматься о ком-то еще. Но если бы она не вернулась к жизни и при этом оставалась бы с тобой каждый день, то, по совести говоря, я не уверен, чем бы все это кончилось. Я не уверен, что кто-то может обладать столь сильной волей, чтобы удержаться от самолюбивых желаний, если даже и хорошо знает о том, что они наносят кому-то непоправимый вред. И поэтому иногда, особенно в тех случаях, когда ты сделал что-то по-настоящему ужасное, после этого твои желанья уже не могут работать должным образом. - Он задумался о своем собственном доме, и вновь увидел в своем воображении вырывающийся из всех окон огонь и вновь услышал крики и стоны. - Я, например, могу вызвать огонь с гораздо большим успехом, чем загасить его. И поэтому когда она думает о том, как бы ей воспользоваться своим волшебством, то наверняка, я уверен, не хочет, чтобы рядом с ней были те, кого она любит. Петр продолжал мрачно смотреть в костер, а затем сделал очередной глоток из кувшина. Глоток был изрядным. После этого он заткнул кувшин и сказал: - Ну, хорошо. Теперь я знаю, что должен делать. Это очень простое дело, приятель. Оно не требует никакого волшебства, ничего в этом роде. Мне надо только добраться до Черневога. Ведь у леших поначалу была очень здравая мысль. Помнишь, еще старый Мисай собирался разорвать его на куски. Я должен бы помочь ему. - Саша же в этот момент подумал о том, что желания Черневога могли предупредить это еще заранее. Но он оставил эту еще не оформившуюся мысль при себе. Сегодня он и так слишком много наговорил Петру и до сих пор не был уверен, что тот правильно понял его и о волшебстве, и о русалках. Разумеется, он мог бы заставить его проникнуться этим, но тогда это нарушало бы ранее данное обещание не принуждать его своей волей, а кроме того, сашино желанье на этот счет могло заблудиться или спутаться с чьим-то чужим, и тогда Петр мог бы оказаться под влиянием их врагов, принимая все быстрее и быстрее необдуманные решения... Саша даже вздрогнул от такого предположения. Рядом с ним, по другую сторону костра, Петр устраивался на ночлег, заворачиваясь в одеяла. Саше ничего не оставалось, как и самому прилечь, натянув одеяло до подбородка. Он уставился в темное небо и прислушался к движениям Волка, который был неподалеку от них. Слава Богу, что большая часть багажа уцелела. Слава Богу, что с ними был Малыш, который охранял их сон, расположившись между ними и водой, словно сторожевой пес, лучше которого они вряд ли могли найти. Единственным его желание в эту ночь было знать, где же все-таки находится водяной, да еще его беспокоил банник: почему он появился здесь и откуда у него была сила, чтобы проникнуть сюда. Возможно, ответил он сам себе, что и банник был из той же породы, что и Малыш. Ведь у Малыша не было никаких причин нарушать все привычки дворовиков, бегая по лесам за своими хозяевами, если только не сделавши скидку на то, что природа дворовика, живущего у колдунов, должна являть нечто особенное. То же самое можно было подумать и про банника, если рассмотреть его странное поведение. Оно было непредсказуемо. Да и сашины собственные мысли метались в произвольном порядке и тут же путались. Он был очень обеспокоен, не будучи уверен в том, смог ли Петр понять хоть что-нибудь из его сбивчивых объяснений. Он все еще пытался, в который раз, обдумать все сказанное Петру, надеясь, что по крайней мере тот просто-напросто уже позабыл многое из его рассказа. Но и это могло оказать плохую услугу, поскольку лишь одному Богу известно, какой вред все сказанное могло принести, подвергая опасности самую жизнь Петра. Очень трудно было отыскать там нужную тропинку, на которой не стоял бы капкан, и в глубине души Саша опасался, что наговорил Петру много такого, чего Ивешка не простила бы ему, и мог бы не простить и сам Петр, если бы только не забыл. Господи, да у него и в мыслях не было причинять вред ни одному из них. - Малыш, охраняй нас, - прошептал он, прежде чем дать отдых усталой голове и отойти ко сну. Он непреднамеренно даже нарушил собственное обещание, пожелав им обоим добрых снов... После этого он уснул, чувствуя лишь как земля покачивается под ним, словно река. Сросшийся кольцом колючий кустарник... Холодная жесткое ложе вместо постели... Он чувствовал легкое дуновение ветра и воспринимал присутствие солнца и луны... Он следил за движением звезд... Его сон еще не был слишком глубоким, так что он мог ощущать движение лошади. Его еще не покидало легкое головокружение, как бывает, когда человек подолгу смотрит в небо... Небо, которое всегда было над ним. Сияние солнца, проникавшее к нему сквозь густо сплетенные колючки... И длинная череда дней и ночей, сменявшихся словно череда облаков, бегущих по небу... Он вскочил и сел, опираясь на руки, в то время как Малыш зашипел и вскочил ему на грудь, ухватившись за него и пряча голову ему под подбородок. Он ухватил Малыша за спину, все еще вздрагивая и не желая вдуматься в то, как близко было к нему увиденное. Господи, да ведь это же был Черневог, подумал он. Колючий кустарник, каменное ложе, мелькавшие друг за другом дни и ночи. Я видел его сон. Ведь я почти сделал это, я сам уже почти разбудил его... Господи, какой же я дурак! В то же мгновенье он ощутил резкую боль в затылке и повернулся, опираясь на локоть, чтобы взглянуть вокруг, подчиняясь внезапному ощущению чьего-то присутствия в окружавшей темноте. Он боялся обнаружить, как что-то огромное и похожее на змею скользит в его сторону... Разумеется, он тут же увидел тень, с мерцающими красноватыми глазами, в которых отражалось слабое пламя костра, но формой этой тени была человеческая фигура, напоминавшая косматого оборванного мальчишку. "Что тебе надо?" - спросил он, пока Малыш прижимался к нему и шипел как перегретый чайник. Банник чуть подался вперед, усмехнулся и уселся на корточки, опустив костлявые руки на такие же костлявые колени. Звук бьющих о землю копыт долетел до его сознания... Среди деревьев-призраков можно было разглядеть движущееся бледное пятно: это была скачущая лошадь... "Кто ты, как зовут тебя?" - спросил он в очередной раз. - "Ты всего лишь наш банник или ты что-то еще?" Существо вновь усмехнулось, обнажив острые, как у крыс, зубы, и растопырив во все стороны пальцы. На золотого цвета листке отчетливо выделялась капля крови... единственная капля, свежая и зловеще подрагивающая... Возможно, что это все еще продолжался его сон. Только теперь он ехал верхом через лес, деревья смыкались за ним, а на своем лице он ощущал прикосновения светлой лошадиной гривы. Вокруг было сумрачно, страшно, все было покрыто падающими желтыми листьями. Он не имел никакого понятия о том, куда лошадь уносила его, кто гнался за ним и где была надежда на спасенье. Его лишь не оставляло чувство, что он должен покинуть это место до окончательного наступления темноты. Листья продолжали падать, солнце клонилось к закату, оставляя на небе причудливую игру тени и света. Деревья тянули свои ветки, колючки извивались с грациозностью ленивых змей. Листья покачивались так медленно, что глаз не мог заметить их движений. Одна единственная капелька все еще висела на колючке, словно нанизанная на нее... В конце концов и она упала. Вот собралась еще одна. И следовало бы подумать, если бы только возникло такое желание, что она может задержаться в таком положении чуть дольше, прежде чем свалится вниз. И этот маленький знак должен был бы ясно показать, что никакого сна больше не было и в помине. 11 Петр повесил над огнем котелок, чтобы вскипятить воду: Саша попросил его приготовить чай, как только они проснулись поздно утром. Петр был очень озадачен такой просьбой. Как можно было думать про какой-то чай, когда невыносимо выдерживать любое промедление при таком, будь оно проклято, соседстве, учитывая, что водяной так или иначе покинул свою нору, а на реке им не удалось обнаружить никаких признаков Ивешки... Но не смотря на подобные мысли, он и сам, как убитый, спал прошлой ночью, подозревая, что это не обошлось без чьего-то постороннего вмешательства. А тем временем Саша, жаловавшийся на беспокойные сны, теперь с явным ожесточением что-то записывал в свою книгу. Но Петр понимал, что иметь дело с колдунами можно было только набравшись терпения, и если малый, с бешеной скоростью заносящий в книгу расползающиеся каракули, хотел попить чаю, то этот чай Саша обязательно получит. Ведь это было, пожалуй, единственным делом, которое мог сделать человек, у которого не было иного выбора, как сидеть и ждать. Итак, Петр отложил все вопросы, одолевавшие его этим туманным утром. Он приготовил затребованный чай и поставил чашку у сашиных ног, добавив к этому немного отварной крупы, смешанной с медом, которую он пристроил ему на колено. Тот, не отрываясь от книги, потянулся за ней и отправил почти всю в рот, запивая из чашки, взяв ее левой рукой, которой только что придерживал чернильницу. Слава Богу, что он все-таки не перепутал их местами. Страницы книги он придерживал локтем, а перо испытывало такие нагрузки, к каким явно не привыкло даже находясь в хвосте у гуся. Саша спешил так как только мог, и обычному человеку оставалось при этом только надеяться, что сидящий перед ним колдун пришел к каким-то очень полезным выводам. Петр, закончив свой завтрак, поинтересовался, понадобится ли им еще костер или нет. И когда Саша ответил, что скорее всего нет, Петр залил угли речной водой, а затем упаковал как мог их вещи, разумеется кроме книги и чернильницы. При этом он не переставал думать о происходящем и пришел к выводу, что Ивешка была далеко не так глупа. Он был согласен с Сашей, что она, по крайней мере, знает, что делает. Если только она не устала от постоянных мыслей о своем перерождении... которое, черт возьми, можно было бы сравнить с вновь ожившим ивовым деревом... Это обстоятельство очень сильно обеспокоило и его самого, когда прошлой ночью он вглядывался в ту самую полоску на берегу реки, где росла та злополучная ива, раскачивая на ветру свисающими ветками. Он не мог понять, какое значение имел тот факт, что явно мертвое дерево вдруг стало возвращаться к жизни, и какая могла быть неясная связь между этим событием и исчезновением Ивешки, кроме того ранее известного ему факта, что дерево умирало, сбрасывая в воду свои листья, по мере того как Ивешка возвращалась к жизни. И это дерево выглядело абсолютно мертвым в течение всех трех лет, когда он проплывал по реке, занимаясь посадками леса в верховьях. Ивешка очень заботилась о лесах. Она со всем пылом обращала свои чары, околдовывая молодые саженцы, чтобы ускорить их рост. О каждом деревце она говорила как об отдельной личности. Как бы ни было, но вполне возможно, что та старая ива не дала умереть ее совести, когда погиб этот лес, и таким образом в этот лес вновь вернулась жизнь, как только она вернулась и к Ивешке. Разве она, обладая всем искусством чародейства, не смогла заметить такого любопытного факта? Или заметила, но посчитала это чем-то обыденным и недостойным внимания? Господи, да он даже представить себе не мог, что она могла оказываться именно здесь во время своих побегов в лес. Действительно, он не видел причин. Наконец Саша закрыл свою книгу. - Ну так что, мы можем отправляться? - спросил его Петр. - Да, мы отправляемся. - Саша уложил и книгу и чернильницу. - Ты поедешь верхом, теперь твоя очередь. - И что же мы собираемся делать? - Мы идем прямо туда и выясняем, что там произошло, - ответил Саша. - Приятно слышать наконец хоть что-то, имеющее смысл. Идем, Малыш. - Он вскочил на Волка, вслед за опередившим его Малышом, которому при этом пришлось исчезнуть оттуда. Затем, когда Волк неуверенной иноходью двинулся было по направлению к Саше, Петр надел свою шапку, наклонился и подхватил сашину поклажу. - Нам что-то стало известно? Мы узнали что-то новое после столь долгих занятий чтением и письмом? Надежда была только на это. Саша же разбил эти надежды лишь одним беспокойным движением головы. - У меня лишь возникло подозрение, что кто-то очень хотел заманить нас именно сюда. И, пожалуйста, не спрашивай меня, кто именно. - Но я все равно спрошу. Или это то самое имя, которое мы не произносим вслух? - Я не знаю, - сказал Саша и вновь покачал головой, заставляя Волка идти без повода. - Хорошо, тогда что же еще? - Я больше ничего не знаю. - Саша... - Боюсь, что он проснулся. Я не знаю как, я не знаю почему. Я не знаю, было ли это одним из его прежних желаний или это простая случайность, которую нельзя исключать, когда имеешь дело с желаниями. А может быть, что-то отвлекло внимание леших. В конце концов, причина не имеет большого значения. - Ты лучше не говори мне таких слов, как "не знаю", "не уверен", "не понимаю, почему". Я чертовски устал от них. Только прошу тебя, ради Бога, приведи наши головы в порядок, чтобы они воспринимали окружающий мир так, как мы этого хотим, да, как говорится, смажь наши пятки. Разве это желание не сработает? - Оно сработает превосходно, - сказал Саша, - если только тем, что ты пожелаешь, не сможет воспользоваться твой враг. Они менялись время от времени, а порой вообще не нагружали Волка, кроме как поклажей, чтобы он мог отдохнуть от них обоих, особенно там, где в лесу не было ни единой тропинки. Земля становилась все суше, чем та, которая лежала к югу от пещеры водяного. Они уходили все дальше и дальше на север, удаляясь от реки. Саша старался забирать как можно меньше сил от окружавшего их леса, только чтобы поддерживать их собственные силы да пытаться услышать Ивешку, разорвав хоть на мгновенье окружавшую их тишину, чтобы подать сигнал лешим о беде, приключившейся с ними. Но ответа так ни откуда и не приходило, кроме устойчивого предчувствия, оставшегося у него после ночных кошмаров, что они упустили свое время и свою удачу, что Ивешка, взяв лодку, значительно обогнала их, так что не было никакой надежды догнать ее, во всяком случае до тех пор, пока ветер продолжал дуть с юга, вопреки всем его желаниям. Петр, в свою очередь, идя пешком, экономил дыханье, почти не ведя никаких разговоров по поводу прошедшей ночи. Только однажды у него вырвалось: - Черт побери, и что за напасть! - Это произошло, когда они теряли время, переходя через приличных размеров ручей, и еще раз, когда, прыгнув через другой ручей, он неудачно приземлился и упал в воду. - Я понимаю, что сейчас ты занят другими желаньями, - сказал он, поднимаясь, весь мокрый от воды, - но нельзя ли обратить немного внимания и на нас? - Извини, - ответил ему Саша с явным раскаянием в голосе. В этом действительно была его ошибка. Но Петр нахмурился, глядя вверх на него, сидящего на лошади, и похлопал его по колену. - Не теряй чувства юмора, приятель, не теряй чувства юмора. Запомнил? Это как нельзя лучше характеризовало образ мыслей Петра, независимо от того, насколько глуп мог быть его приятель. Он решил в тот момент, что Петр пытался просто поднять его настроение и заставить спуститься с небес на землю. - Мне действительно очень жаль, - повторил он, но по лицу Петра понял, что это всего-навсего лишь еще одно обычное "извини". Тогда он сам попытался пошутить, и содрогнулся, когда в очередной раз произнес: - Извини. - Одолжи мне парусину, - неожиданно сказал Петр. - А почему ты не хочешь ехать верхом? - спросил Саша, который только что соскочил с лошади, потому что сидя на ней можно было получать небольшое тепло, что было немаловажным для человека, почти насквозь промокшего в ручье. Но Петр отказался, только еще раз попросил у него парусину, ссылаясь на то, что при ходьбе он согревается гораздо больше, Волку нет никакой необходимости мокнуть без всякой на то причины. Гром загремел где-то через час. Теперь они шли под дождем и почти в сумерках, которые разрывались вспышками молний. Они, правда, накрывались от дождя парусиной, которая хоть как-то помогала им удерживать тепло. И еще было одно достоинство в их теперешнем положении: земля под ногами, хоть и политая дождем, была твердой. Между мертвыми деревьями попадались большие поляны и участки, поросшие молодыми деревцами и свежими папоротниками, вместо зарослей колючек, что позволяло им двигаться на запад без особых усилий. Но в какой-то момент после заката солнца Саша почти без всякой причины оглянулся через плечо, но Петр это сразу заметил. С этого момента Сашу не оставляло странное ощущение в собственном затылке, и он начал почти постоянно бросать тревожные взгляды назад. - Мы что-нибудь потеряли там? - спросил его Петр. - Какое-нибудь привидение вроде банника? - Пока не знаю, - отвечал Саша. - У меня есть лишь ощущение. В лесу послышался треск веток, яркая молния скользнула над лужами, отразившись сверкающим водопадом на мокрых ветках и папоротниках. Саша побледнел, возможно от переохлаждения, напомнив Петру в этот момент несчастного призрака. Но после этой вспышки они почувствовали очень быстро подступившее утомление и не придумали ничего лучше, как растянуть парусину с помощью веревок между деревьями, несмотря на дождь развести костер на самом краю их временного укрытия и приготовить горячий ужин для себя, для Малыша и для Волка. И только теперь, когда они остановились, у них появилось время подумать. Петр, уставившись на огонь, думал о том, могла ли догадаться Ивешка, что в этот самый момент он думал о ней, и в тысячный раз спрашивал сам себя, не в силах остановиться, что такое он должен был сделать для Ивешки, чтобы она в итоге поверила ему. - Только не сдавайся, - сказал Саша, возможно подслушав его мысли. Петр подумал о том, что теперь он не дождется возможности уединиться со своими мыслями, и вздохнул. - Я не сдаюсь, - машинально ответил он, подперев рукой подбородок. - Мне только хотелось бы знать, что она думает о своих делах и поступках, или о том, что мы ищем здесь, или почему, черт возьми... - Тут он вспомнил, что Саша всегда ругал его за крепкие выражения, несмотря на то, что учитель Ууламетс никогда не ограничивал себя в этом. При этих воспоминаниях он ощутил неприятный ком в горле. - ...Мы никак не можем догнать ее. - Я не знаю, - ответил ему Саша, - честно признаюсь, что не знаю. - А ты пытался узнать? - Петр, клянусь тебе, что делаю это постоянно. Он почесал затылок и как бы извиняясь посмотрел в сторону, потому что почувствовал, как его глаза предательски защипало. Он не хотел ничем огорчать мальчика. Спустя некоторое время он произнес, с трудом разжимая губы: - Я верю тебе. - Это были единственные ободряющие слова, на которые он был способен. И вновь, вздохнул, чувствуя при этом явное облегчение. И тут ему в голову пришла мысль о том, что Саша может по-своему истолковать его молчание. - На самом деле мне безразлично, направлены на меня твои желания или нет, - добавил он, будто спохватившись. Эти слова, как ему казалось, по смыслу явно отличались от того, что он сказал Саше перед тем, как они покинули дом. Тогда он был раздражен и ему хотелось знать как можно скорее и как можно больше о случившемся, даже если бы он и потерял при этом рассудок на всю оставшуюся жизнь, даже если бы это навсегда оттолкнуло от него Ивешку. Было заметно, как вздрогнул Саша, а затем в растерянности взглянул на Петра. Тот был уверен, что Саша подслушал его тайные мысли. - Когда ты почувствуешь это, то напомни мне, чтобы я занимался своими собственными делами, - раздался в ответ слабый сашин голос. - Но это очень расстроит Ивешку, - сказал Петр и, вспомнив, о чем он не сказал Саше в свое время, добавил: - Это ведь не единственный раз когда, она убегает из дома. Саша выглядел очень расстроенным. После долгой паузы он наконец сказал: - Она никогда не говорила мне об этом, Петр. Мы все делаем ошибки, и я, и она... - Она сказала, что сотни лет приобретала дурные привычки. А однажды она сказала... - Ему не хотелось сейчас вспоминать об этом. Он знал, что Ивешка будет готова убить его, если узнает, что он сказал об этом Саше. Но он подумал сейчас и о том, что если и есть хоть одна душа, которой следовало бы знать об этом, то... - Она сказала как-то, что временами подумывает о том, что должна вновь умереть, что временами у нее бывает почти осознанное желание... Сашино лицо помрачнело и на нем появилась тревога. И тогда Петр задал тот самый вопрос, который почти три года мучил его: - Она на самом деле может сделать это? Она действительно может пожелать собственной смерти? - Мне кажется, что она имела в виду совсем другое, - сказал Саша. - Она думала, что может умереть, но ведь это совсем не то, что умереть по собственному желанию. - Ну и какая разница? - Его собственная жена говорила о самоубийстве, а он не нашел ничего лучше, как спрашивать у восемнадцатилетнего мальчика, что же все-таки она подразумевала под этим. - Черт возьми, но что же я могу для нее сделать? - Сделай ее счастливой. - У меня это получается не самым лучшим образом. - Он почувствовал, как ком вновь встал у него в горле. Он поднял с земли кувшин и открыл пробку. - Мне кажется, ты можешь сделать это лучше, чем кто-либо другой, - добавил Саша. А Петр подумал о водке и почувствовал, что это путь трусливого отступления. Тогда он взглянул на костер, изо всех сил желая, чтобы Саша перевел разговор на другую тему. Он уже выяснил все, что хотел. - От прошлого очень трудно избавиться, - продолжал тот. - Ужасно тяжело. Я знаю это, потому что убил собственных родителей. - Ах, черт... - Петр это знал и ему очень не хотелось, чтобы Саша вновь начал думать об этом. - Здесь очень трудно определить, кто виноват. Просто очень трудно повзрослеть, если все время чувствуешь,