вздрогнул. - Черт побери, Змей, может быть ты умеешь летать? Черневог повернул к нему бледное лицо, и Петр почувствовал мгновенную боль в сердце. Волк в тот же момент покачнулся... и встал, задирая голову и фыркая: возможно, это Саша сделал так, что призрак пошел прямо на Черневога. Теперь уже целый хоровод их кружился вокруг него, завывая и крича, а Черневог, который еще был в состоянии двигаться, только уклонялся от них и отмахивался руками. - Будьте вы прокляты! - крикнул он, и тогда один из призраков сказал: "Мы и так прокляты..." И целая их орда бросилась на них, кружась словно белые листья. - Ууламетс! - закричал Петр. - Ууламетс, старый обманщик, если ты где-то здесь, то ты-то нам как раз и нужен! Наступила неожиданная тишина. Ни единого призрака больше не было видно. А Саша сказал: - Господи, мне не нравится все это... "Ивешка", - дразнили ее призраки, - "Ивешка, куда это ты собралась?" Она вздрогнула. Это были ее призраки, которые шли вместе с ней через лес в лесных сумерках. Это были ее жертвы, сотни и сотни. Среди них были все, кто когда-то путешествовал по лесу и по реке. Некоторые из них несли свои котомки, и все выглядели очень потерянными. "А ты знаешь дорогу?.." - начали было они, но неожиданно, когда в лесу вдруг становилось светлее, их лица превращались в маски ужаса, когда они узнавали ее и тут же с криками скрывались в кустах. Некоторые выскакивали, чтобы напасть на нее: это были в основном ужасные типы, грязные и косматые. Их нападения заканчивались лишь душераздирающими криками. Самым худшим был один из них, ребенок, который долго преследовал ее и все время повторял: "Ты не видела мою маму? Пожалуйста, остановись!" Она старалась не глядеть на него, но чувствовала, что он подходит все ближе и ближе, почти наступает ей на пятки, дергает за подол платья. "Ну, пожалуйста", - не переставая твердил он. Она пожелала, чтобы он убирался, и в тот же момент он ушел, продолжая кричать детским голосом: "Папа, папа, ну где же ты?" Она растеряла всю свою решимость, она позабыла обо всем, кроме угрызений совести, а призраки, словно чувствуя это, становились все сильнее и настойчивее. Она уже с трудом сопротивлялась им, чувствуя, как их руки добираются до нее. "Убирайся отсюда", - говорили они, - "ты не должна жить и дышать". "У тебя нет права на солнечный свет. Ты всего лишь кучка костей, всего лишь жалкая кучка костей в темной пещере..." - Таких чудесных костей, - раздался еще чей-то голос, явно отличающийся от голосов призраков, и она тут же остановилась, вглядываясь в темноту кустов, а ее сердце забилось в паническом беспокойстве. - А вот я, здесь, - сказал все тот же голос, где-то в самой тени, и все кругом стало затихать, кроме этого шипящего голоса. В тот же момент кусты затрещали от скользящих движений тяжелого тела. - Я здесь, мои чудесные косточки. Не нужно пугаться меня. - Пошел прочь! - закричала она. В ответ раздалось шипенье. Она заметила сильное движение в кустах и отчетливо увидела это огромное скользкое тело, пробирающееся сквозь папоротники. Оно повернулось влево, прямо к ней. - Это очень невежливо, Ивешка, ведь мы с тобой старые друзья. - Прочь! Змей продвинулся еще вперед. Затем она услышала, как он остановился. - Убирайся прочь! - приказала она, но его настойчивость заставляла ее сомневаться в том, что он уйдет. Это до смерти пугало ее. - Посмотри, - продолжал шипеть он. - Я ведь совсем не должен делать то, что ты хочешь. Хотя, если ты будешь вежлива со мной, я, может быть, тоже буду вежлив. Во всяком случае не буду больше называть тебя "чудесные косточки". - Оставь меня в покое! Последовало еще одно скользящее движение, но на этот раз голос раздался издалека: - Он следует за тобой, чудесные косточки. Он уже в верховьях реки. Но ведь ты ни за что не догадаешься, кто находится вместе с ним? Ты никогда не поверишь этому. Любопытство могло оказаться ловушкой. Она попыталась удержаться от вопроса. Но ее мысли продолжали следовать за приманкой, а старый змей продолжал: - Кави Черневог. Она чувствовала, как ее все плотнее и плотнее обволакивает холод. - Ну, не странно ли это? - не унимался Гвиур. - Если бы ты смогла получше прислушаться, то прямо сейчас смогла бы услышать и его. Разумеется, что Саша вместе с ним, но я не имею никакого понятия, что они собираются сделать с Черневогом. Почему бы тебе не позвать их сюда? Уверен, что они были бы рады увидеть тебя. - Замолчи! - воскликнула она. - В лесу темнеет очень быстро, мои прекрасные косточки. И не старайся даже вспоминать про соль. Ведь на самом деле ты не хочешь, чтобы я уходил, ведь ты знаешь, куда я отправлюсь прежде всего. Она знала. Ивешка глубоко вздохнула, содрогаясь от страха. С водяным следовало говорить громко, если при этом имелся выбор. Поэтому она сказала с дрожью в голосе: - Я знаю, но я буду очень осторожна, Гвиур. И не подойду близко. - К колдуну, который так же силен как и ты? Должно быть я поглупел. Тогда куда же ты направляешься? Это секрет? Свет понемногу затухал. Ночь была самым удобным временем для появления призраков, когда глаза теряли возможность хорошо видеть отвлекающие подробности. Ууламетс вообще считал, что призраки невидимы для глаза, а существуют лишь в нашем воображении, проникая прямо в разум. Но ни один из них так и не появился с тех пор, как Петр позвал Ууламетса. Он сам с этого момента имел дурное предчувствие, которое исходило то ли от Черневога, то ли от Саши, то ли причиной были его собственные подозрения. - От этого еще противней, чем от целой толпы призраков, - пробормотал он, продвигаясь вперед в холодной дымке легкого, похожего на туман дождя. - Даже и в таком окружении старик поддерживает свою репутацию. Теперь со всех сторон их окружали молодые деревья, некоторые из которых доходили лишь до колена лошадям, а другие, которых было меньше, выросли уже высокими и стройными: сюда, в эту голую пустыню с размытой ручьями землей, их перенесли из других мест лешие. Теперь они уже затеняли собой остальные посадки и поблескивавшие в сумерках кое-где еще выступавшие из земли мокрые от дождя камни, которые сплошь покрывали эту бесплодную землю в то время, когда он был здесь в последний раз. Петр вспомнил этот пейзаж со щемящей болью, которая тоже могла быть частью воспоминаний. А Черневог, только что отдышавшийся после нападения призраков, заметил: - Господи, как изменилось это место!.. Мы совсем недалеко от дома. От старого дома Черневога. Он был чертовски прав, сообразив, где находился. - Мы не должны идти дальше этой ночью, - запротестовал он. - Ночь - самое подходящее для нас время, - заметил Петр. - Если тебе нужны призраки, ты с таким же успехом можешь рассматривать темноту. - Нет, - сказал Черневог, повернулся и взял в свои руки повод, на что Волк вскинул голову. - Нет, выслушай меня... - Отпусти мою лошадь, Змей, - сказал Петр. Хозяюшка тоже остановилась. Черневог продолжал держать повод и смотреть вверх на Петра. Его бледное, словно покрытое воском лицо выделялось на фоне наполненного дождем мрака. Он положил руку на подергивающуюся шею Волка. - Разбивай привал, - сказал Черневог. - Прямо сейчас. На какой-то момент это показалось вполне обоснованным и даже благоразумным. - Почему? - спросил Саша. - Потому что вы поступаете как дураки. Потому что мы уже приблизились. Послушай меня... Обе лошади резко пошли вперед, заставив Черневога потерять равновесие, но он успел схватить Петра за ногу, не выпуская из рук повод, и во второй раз остановил Волка. Петр опустил свободную руку на меч, но взгляд Черневога, или что-то еще, остановило его. Он замешкался, сразу подумав о том, что Черневог мог подслушать в лесу что-то важное, а тот тем временем продолжал: - Петр, ради Бога, Петр, ну пожалуйста, выслушай меня... - Черневог! - сказал Саша, но его голос слышался будто издалека, а Черневог не сводил с Петра немигающего взгляда. - Ты должен быть моим другом, - продолжал колдун. - Петр Ильич, поверь мне! Я не собираюсь причинять тебе вред. Саша торопливо соскочил с лошади и схватил Черневога за плечо, с силой разворачивая его от лошади. Петр подхватил поводья и сел поустойчивее, изумленно глядя на Сашу, который крепко держал Черневога за рубашку и очень тихо говорил: - Не трогай его. Не трогай. - Петру даже показалось, что будь он на месте Кави Черневога, то ему следовало бы опасаться этого тона. Но говоря по правде, он не воспринимал проявленный к нему интерес как нападение: он чувствовал только растерянность Черневога и его желание объяснить что-то важное. Возможно, что подобные чувства были опасны. Он наблюдал за тем, как Саша отпустил Черневога, все еще стоящего спиной к Волку. - Пошел! - сказал он. - Я не уверен... - Петр почувствовал, как-то особенно произнес это слово, "не уверен", и наклонился вперед. - Я не думаю, что мы не должны выслушать его как раз сейчас, когда призраки исчезли... - Петр, это он заставляет тебя так говорить. - Но я не уверен, что это и не моя собственная мысль... Ведь если на самом деле. Нечто преследует его, то почему бы этим намерениям и не начать выполняться? - Мне кажется, что самым важным является время. Ивешка. Господи. Петр почувствовал неожиданное глубокое замешательство. Как он мог быть таким дураком! И правильно, что Саша был необычно резок с ним. Он заслужил это. - Залезай, Змей, - сказал он и сделал движение, чтобы помочь Черневогу влезть на коня. - Я сам возьму его, - сказал Саша. Был тот самый момент, когда Петр почувствовал необходимость встать между мальчиком и угрожавшей тому опасностью. Его охватило странное чувство, когда он наблюдал, как молодой человек, повернувшись к Саше, не вполне изящно вскакивает на лошадь, и Саша протягивает руку... и Петр видит это... протягивает руку Кави Черневогу, который не без опасений хватается за нее. - Следуешь только собственным соображениям, - продолжал доноситься до нее голос, на этот раз из кустов, где было уже достаточно темно. Вновь послышалось прерывистое скольжение тяжелого тела и потрескивание тонких веток. - И куда же эти соображения влекут тебя, хотелось бы мне знать? Разве ты не знаешь, что твоя ива зазеленела этой весной? Мне интересно знать, почему? Ивешка из всех сил старалась не обращать внимания на водяного. Было уже пора остановиться, развести костер и окружить себя защитой, через которую водяной не смог бы пролезть, но она не находила ни одного привлекательного места в этой чаще. Возможно, что лес здесь никогда не умирал, но от этого он не стал привлекательнее: нигде не было видно ни единого места, удобного для костра и для ее защиты. - Я чувствую запах дыма, моя прелесть. А ты разве не чувствуешь его? Могу побиться о заклад, если ты пройдешь немного дальше, то наверняка отыщешь то, что ищешь. Но она не чувствовала ничего. И в то же самое время она ощущала холод. Старый Гвиур имел свои злонамеренные планы и, разумеется, врал, но временами он любил помучить кого-нибудь из попавших в беду, и только Бог знает, когда он мог быть близок к истине. - А не может ли это быть, красавица, чуть-чуть вверх по реке? Она сжала губы и продолжала идти, соразмеряя свое дыхание с шагами и думая только о том, что если бы ей попалось открытое место, где можно было бы развести костер, она тут же устроила бы этому проклятому созданью соленую баню. Во всяком случае, это могло бы на некоторое время заставить его исчезнуть. Но она даже не смела и думать об этом. Она не хотела предпринимать ничего такого, что заставило бы водяного отправиться на юг, и даже не хотела верить в то, что Саша и Петр могут не столкнуться с ним... Но если Кави был вместе с ними, то тогда, Господи, лешие действительно не устояли, если только в них было все дело, и тогда Кави мог использовать водяного, мог использовать его прямо сейчас. Гвиур, разумеется, ни при каких условиях не сказал бы ей полной правды. Кави был вместе с ними... но каким образом? Запах дыма начал доходить до нее, слабый едва различимый. Тогда она спросила: - Гвиур, а кто живет здесь поблизости? - О, - начал водяной, - теперь мы стали вежливыми, мои прекрасные косточки? Но она хотела знать это без всякой двусмысленности. Однако заставить Гвиура сказать хоть что-нибудь было нелегко, и со второй и даже с третьей попытки. Наконец он сказал: - Если мы не будем вежливыми, то я, пожалуй, лучше уйду, красавица. Однако я все же скажу тебе. Хотя нет, лучше я покажу тебе, это будет чуть дальше. На какое-то время он покинул ее, а затем она услышала какой-то звук слева от себя, вгляделась и увидела, что там стоит ее отец. - Не так уж и далеко, - сказала похожая на него серая скрытая тенью фигура, ничем не напоминавшая призрака. Затем виденье рассеялось, как будто впиталось в землю, оставляя после себя пятно как от расплескавшихся чернил. Это всего лишь проклятый оборотень... в облике ее отца. Новый обман? Или продолжение всего того, что было с самого начала? Некоторое время она стояла очень тихо. Было слышно, как через кусты ползет Гвиур, перебираясь на новое место. Он прополз где-то сзади нее. - Прекрати эти игры, - закричала она. - Гвиур, черт тебя побери! Движение смолкло. В лесу было тихо. Но ощущение, подобное уверенности, оставшейся у нее с детства и подсказывающей ей о том, что ее ожидает что-то удивительное, вновь было вместе с ней в этой тишине. Возможно, подумала она, Гвиур просто пытается разными злонамеренными способами увести ее от того, что ей было так необходимо отыскать. Или, что тоже возможно, в присутствии этого злобного созданья оно могло означать что-то крайне ужасное из ее детской тоски о том, что где-то есть нечто, заслуживающее ее внимания и являющееся самым близким и самым главным для ее сердца. И она все шла вперед, вниз по склону, когда, миновав старое-престарое дерево, оказалась перед странным нагромождением дерна и бревен. Посреди всего этого, едва различимая в последних проблесках света, виднелась дверь. Сашу охватило сильное чувство тревоги, когда они подъезжали к развалинам, и ему стало интересно, был ли Черневог хоть в какой-то мере ответственным за это беспокойство: Черневог очень напугал его, собираясь ехать сзади Петра, и он никак не мог понять, что происходило с ним самим, отчего с того самого момента так тряслись его руки и подрагивало сердце. Было ли это воздействием со стороны Черневога или это было влиянием именно этого проклятого места? Он не мог просто так отбросить прочь все ощущения, несмотря на советы Петра, который считал его слабым и нерешительным... Он не мог стать таким как Петр, он беспокоился обо всем в присутствии Черневога и он не мог ехать в это место с таким же взглядом на вещи, как это делал Петр, выглядевший так, будто беда должна остерегаться его, и не признающий ничего другого. Он же был напуган и зол на Черневога, и больше всего... Больше всего он не хотел той встречи, которая могла там произойти и которая могла положить конец всему происходящему. Поэтому он продолжал думать о том, что ему делать, если у старика будут планы на его счет? - Не много осталось от этого места, - заметил Петр. И это действительно было так. Только благодаря чистой удаче можно было бы отыскать дом в наступавшей темноте: разросшиеся деревья почти скрывали его. Только поднимавшиеся над ними обгорелые столбы указывали, где находились остатки старого дома. Обуглившиеся бревна стояли неподвижно, вымытые дождем. Ведь я тоже видел это, подумал Саша, с неудовольствием осознавая присутствие Черневога за своей спиной. Хозяюшка шла своим размеренным шагом, постоянно напоминая ему о себе движением своего тела. Она чувствовала запахи дождя, молодых листьев и старого пожарища и, разумеется, никакой опасности во всем этом распознать не могла. - Выглядит так, будто лешие выровняли все, что осталось, - сказал Петр. - Те большие деревья во дворе исчезли, а молодые посадки должны быть прямо около могилы. - Мы отыщем ее, - рассеянно пробормотал Саша. Он не чувствовал ничего определенно плохого в этом месте, хотя оно и казалось более посещаемым призраками, нежели остальной лес. Здесь наверняка было полным-полно старых желаний, здесь все еще жила старая память. И он сказал про себя, обращаясь к призраку Ууламетса, если тот случаем мог услышать его: "Учитель Ууламетс, это я, Саша. Мы привели к вам Черневога..." - Саша, - сказал Черневог. Он не держался за него во время всего пути и старался сторониться его настолько, насколько могут избегать друг друга люди, едущие на одной лошади. Но именно сейчас он неожиданно дотронулся до сашиной руки. - Слава Богу, теперь мы совсем близко! - Замолчи! Руины стояли в зарослях молодых деревьев, что создавало в надвигающихся сумерках обманное ощущение большого зеленого пространства, будто перед ними было зеленое озеро, всего лишь по колено лошадям, которое те переходили вброд. Старые мертвые деревья, когда-то стоявшие во дворе, разумеется, исчезли. Виднелись лишь слабо заметные остатки стены и столбы от фундамента. Частично сохранилось лишь одно крыло дома. Они миновали остатки стены, обгорелые развалины бани, все уже поросшие молодыми березами. Саша остановил Хозяюшку, велел Черневогу слезть с лошади и спрыгнул сам, последовав примеру Петра. Фактически они были как раз над могилой, во всяком случае так ему помнилось. Вечерний свет быстро угасал, зеленые березы еще больше ослабляли его, опушка леса терялась в сетке дождя, а обуглившиеся балки чернели на фоне низких облаков. Стоявшую кругом тишину нарушало лишь их собственное дыханье. - Учитель Ууламетс, - произнес он вслух, не обращая внимания на тишину. - Учитель Ууламетс? Он ждал. И совершенно искренне желал старику всяческого добра, вспоминая о том, что тот, кроме всего, спас им жизнь, и никак не хотел поворачивать против него его же собственные недостатки. - Проклятый упрямый старик, - пробормотал Петр после долгих бесплодных ожиданий, в течение которых лошади притопывали ногами и потихоньку перемещались, ощипывая листья с молодых берез. - Здесь сыро, грязно и ему сейчас просто не нужна никакая компания... Выходи, дедушка, будь ты проклят. Ивешка попала в беду и появилось что-то, использующее твой облик. Я подумал, что тебе интересно бы узнать об этом. В воздухе неожиданно пахнуло холодом. Порыв ветра пробежал над морем листьев. Затем все стихло. Саша, сдерживавший почти все это время дыханье, вздохнул, и некоторое время стоял неподвижно, пытаясь вновь убедить себя в том, что действительно хотел поговорить со стариком один на один. Он верил Мисаю. Это был единственный совет, которому он был готов следовать во всех случаях, когда это касалось благополучия леса, которое означало одновременно и их собственное благополучие. Он верил этому точно так же, как верил земле, по которой ходил, и воде, которую пил. Все, что было враждебно лесу, было враждебно и им. Когда лесу было хорошо, хорошо было и им: такова была сделка, которую они заключили, обязуясь бережно относиться к природе, используя волшебство лишь в полном согласии с ней, как это делали сами лешие. Вот на чем он должен стоять. Вот где волшебство не таило опасностей. - Стереги его, - сказал он Петру и снял с лошади свои вещи. Затем согнул пару молодых деревьев, сделав себе нечто в виде шалаша и начал разыскивать розмарин и другие травы, которые, как он припомнил, Ууламетс использовал для заклинаний. Черневог хотел остановить его слабым и полным испуга желанием, но вряд ли мог хоть как-то ослабить таким образом его внимание. - Ради Бога, - не выдержав начал было он, но Петр схватил его за плечо, - ведь может случиться так, что не только Ууламетс ответит на это обращение. Сомнения, подумал Саша и встал, глядя прямо в лицо Черневогу с злобным подозрением, что тот замышляет что-то против них. - Саша, - сказал Черневог, - Саша, о, Господи... Тьма и огонь... Стук копыт в темноте... неумолимый, как биение сердца... Ивешка, сидящая у печки, с чашкой чая в руках. Саша почувствовал чье-то присутствие, которое действовало на него со стороны дома. Он повернул голову в том направлении и увидел, словно в плохом сне, среди обгоревших развалин бани, банника, который выделялся на фоне дверного проема темным, с торчащими волосами силуэтом. Этот угрюмый надоедливый мальчишка сидел на пороге, уставившись на ступеньки под своими ногами. Не было никакого желания, чтобы он взглянул вверх, потому что никому не хотелось заглянуть в его глаза. Саша подумал, содрогнувшись от холода: "Он лгал... он всегда был..." Но Черневог пытался освободиться от них, вырываясь из рук Петра. - Нет! - закричал он. В этот момент банник поднялся и хмуро взглянул на них глазами, напоминавшими потухшие угли. Затем он посмотрел на небо и поднял руку как раз в тот момент, когда что-то прозрачное и белое плавно скользнуло на широких крыльях, чтобы опуститься ему на запястье. Существ сложило крылья и в свою очередь с пристальным вниманием уставилось на них. Затем сова-призрак и угловатая тень мальчика вместе растаяли во мраке. 19 - Что это была за чертовщина? - спросил Петр, обращаясь к Саше. - Это был банник! Или нет? - Это тот самый, который появлялся перед нами дома, - сказал Саша. - Это его работа, - сказал Петр. - Это врут мои глаза, или все, что было проделано с Совой, проделал этот самый банник? - Я не знаю, - сказал Саша. - Он чертовски хорошо проделал это, - сказал Петр и в очередной раз ухватил Черневога за рубашку, желая получить ответы. - Что это за трюки ты выкидываешь, Змей? А тот сказал, сквозь прерывистое дыханье: - Я же говорил тебе, я говорил тебе, а ты не хотел слушать... Петр тряхнул его. - Говорил нам, чертовски верно говорил нам: одну ложь за другой! Крепко спишь? Невинный, как утренний снег? - Я не лгу! - воскликнул Черневог, и в его голосе прозвучало и отчаяние и полная искренность. Но это не имело большого значения, когда дело касалось колдунов. Петр тряхнул его еще раз, приговаривая: - Банник, черт возьми! Верни его назад! - Я не могу! - просто сказал Черневог. - Он не может, черт! Но ведь он твой. Это твое привидение, Змей, и не вздумай сказать мне "нет". - Это всего лишь тень, - слабым голосом произнес Черневог. - Обрывок, часть, фрагмент... - Черневог вздрогнул, положил ладонь на его руку и не сводил с него глаз. В глубоких сумерках казалось, что его глаза не имели зрачков, а являли собой бесконечную бездну, где не было ничего, кроме тьмы. - У мертвых остаются лишь обрывки воспоминаний... Ведь любой призрак - это всего лишь часть, обрывок, фрагмент целого, что когда-то составляло жизнь... иногда это могут быть отдельные сюжеты... - Но ты-то еще не умер! - Я не знаю, кем или чем было вызвано это виденье, я не знаю, почему это случилось, я не знал, что это могло случиться, и я не знаю, откуда я мог вызвать все это... - Чертовски беззаботно с твоей стороны! - Но это правда, Петр Ильич! Петр всякий раз беспокоился о том, что мог поверить Черневогу. Он знал достаточно, чтобы напоминать себе о том, кто такой был Черневог, что он сделал и еще может сделать. И, разумеется, что у него было много причин, по которым он хотел убить его, но в то же самое время он испытывал трудность: он не видел перед собой человека, которого так хотел убить, потому что тот, что сейчас был перед ним, цеплялся за него, постукивал зубами и говорил что-то вроде того: - Ради Бога, не следует продолжать ничего подобного сегодняшней ночью. Не нужно вызывать эти проклятые виденья, которых могут здесь обнаружить те, кто преследует нас. Разведем огонь и остановимся на этом. Вы имеете дело не с обычным естественным миром: установите границы, чтобы ничего не пустить сюда. На что Саша сказал: - Он прав. - Разводите огонь, - настаивал Черневог. Они стояли среди выращенных лешими молодых саженцев, которые доходили им едва до колена. - Я не думаю, что мы должны портить эти деревца, особенно при наших обстоятельствах. - Здесь была баня, - сказал Саша, - а в ней сложенная из камня топка. Кое-какое дерево здесь еще осталось, по крайней мере от стен. - Одни рассыпавшиеся угли и зола, - пробормотал Петр, но уже и без того был рад услышать слова про огонь и привал. Лошади разбрелись под шум этих споров и пощипывали листья с саженцев. Они тут же подняли головы, когда Саша окликнул их. В эту ночь, в этом месте ни у кого не было иного выбора. Колдовство помогло отыскать отсыревшее дерево, а топка в основном оказалась почти неповрежденной. Однако, насколько мог видеть Петр, колдовство почти не помогало против дыма, зато граница в виде круга, проходившая вдоль старых стен, и вдоль которой была рассыпана соль и сера, должна была бы остановить любой поднятый колдовскими силами ветер, а сами стены, все еще прочно стоявшие, должны были спасать их от холода и дождя. Петр разводил огонь и приглядывал за Черневогом, в то время как Саша находился с наружной стороны стен и старался завести лошадей внутрь защитного круга, расправляя молоденькие березки и подвязывая их с помощью обрывков веревки и желая добра всему живому, что являлось прямой противоположностью смерти, а особенно противоположностью тому черному колдовству, с которым имел дело Черневог. Черневог же сидел в противоположной от Петра стороне, против стены, на которую падало тепло от горящей топки, подвернув под себя ноги. И хотя его глаза были открыты, он так ни разу и не пошевелился с тех пор, как сел. - Там есть парусина, - сказал Петр. - Ты можешь завернуться в нее, понял. Черневог никак не показал, что слышал его слова. Его тонкая рубашка казалась явно недостаточной защитой против холода и тумана. Петр швырнул в его сторону ветку. Если Черневог раздумывал об очередной проделке, то Петр не испытывал никакой склонности к тому, чтобы позволить ему спокойно продолжать свое занятие. - Парусина, - повторил он, - вон там, рядом с тобой. Или мерзни, меня это не волнует. Он подумал про банника, или вернее про странное виденье, кем бы оно ни было, продолжая удивляться Ивешке и всему тому, что он еще показал им. Он прислушался к сашиным шагам в темноте, за стенами бани, и подумал, что пора бы малому вернуться сюда, потому что его не оставляли дурные предчувствия. Неожиданно до него донесся голос Черневога: - Я действительно любил Сову. Это прозвучало как обвинение. Это было похоже скорее на жалобу, и поэтому было еще хуже. Но Петр не хотел спорить об этом именно здесь и сейчас, когда все еще было так живо в памяти, и держал рот на замке. А Черневог продолжал: - Я хотел получить Ивешку. Я дал бы ей все, о чем бы она ни попросила. - Замолчи, Змей. Ты выведешь меня из равновесия, если будешь продолжать. - А она хотела тебя. Я никак не мог понять этого. - Зато я могу. Прекрати, ты на самом деле можешь разозлить меня. И ты продолжаешь делать это. - Но ведь тебе нужно так немного. - Саша! - закричал Петр. Некоторое время он не мог справиться дыханьем, затем оно наладилось, и в этот момент Саша вбежал в баню. - Петр? - Змей... Он пытался что-то сделать. - Петр все еще с трудом переводил дыханье, оно было коротким и прерывистым. - Но я не знаю, что именно. - Я очень сожалею, - сказал Черневог. - Ты просто напугал меня. - Я мог напугать тебя, подумать только! - Петр подбросил еще дерева в топку, надеясь, что ничего не произошло и ничего волшебного само по себе не проникло в него помимо сашиного внимания. - Прекрати испытывать на мне свои желанья... Саша, я не знаю, что именно он подстроил, но что-то он сделал. Саша присел на корточки и положил руку ему на плечо, но тошнота, разлившаяся по желудку, не проходила. И Петр подумал, что желания совсем необязательно должны все время находиться внутри кого-то, их нельзя обнаружить, как например занозу или синяк. Они всего-навсего лишь поджидают тебя где-то на дороге, а потом тут же набрасываются, как только приходит время. - Все хорошо, - сказал Саша. - Я чертовски надеюсь, что это так. - Он движением плеча освободился от сашиной руки, как бы желая забыть недавнее беспокойство - Ты уже закончил там? - Почти... Но я не почувствовал, что он сделал хоть что-то, Петр. Итак, он проявил себя как дурак, если только Саша действительно знал все о происходящем. Петр надеялся на это, но все-таки не был полностью уверен: ни в чем нельзя быть уверенным, когда имеешь дело с Кави Черневогом. - Сейчас со мной все хорошо, - сказал Петр. - Иди, продолжай свою работу. Одна змея у нас уже есть, не хватало нам, чтобы сюда заползла еще и другая. Саша чуть сжал его плечо, поднялся и сделал что-то, чего Петр даже не успел понять: Черневог выбросил вверх руку, будто защищаясь от удара, и сказал: - Я не трогал его. - Скорее всего, он ничего не делал, - с кажущейся неохотой произнес Петр. На какое-то время Саша остановился, а Черневог пристально смотрел на него с мрачным, вызывающим выражением. Это было продолжение войны, решил Петр. Он встал, с мечом в руках, и сказал: - Змей, веди себя как мы договорились, или я снесу тебе голову. Слышишь? Черневог даже не взглянул на него в этот момент. Затем его глаза медленно двинулись, пока не остановились на нем. И тут же Петр почувствовал неожиданное головокружение и холодок возле сердца. Каменный пол под ним начал подниматься, меч со звоном ударился о камни, и он увидел что Черневог встал, а Саша повернулся к нему. - Черневог! - пронзительно закричал он. - Не пытайся сразиться со мной, - сказал Черневог, но даже сама мысль об этом была никак не легче, чем само сражение. - Будь ты проклят, - выкрикнул Петр и попытался продолжить начатое: он ухватился за меч и поднял его вверх, но было трудно предположить, что Черневог собирался причинить какой-то вред им обоим: Черневог очень нуждался в них, а все, что интересовало его, находилось в сохранности. - Я думаю, что у нас вполне достаточная защита, этот твой соляной круг, - только и сказал колдун. - Спасибо. Папа не воспитал бы такую дурочку, которая могла бы подойти к любой незнакомой двери и постучать. Ивешка присела на опушке и прислушалась к тишине. То ли Гвиур уполз куда-то, то ли затаился где-то и лежал там тихо, как только мог. Не было и никаких признаков оборотней: их отсутствие теперь означало, что они были не к добру. И если только водяной сказал ей правду о том, что Петр и Саша находились в компании с Черневогом, она не сомневалась, откуда исходила опасность. Она бы пожелала что-то против этого, если бы... если бы это место подходило для таких опрометчивых поступков. Посылать желания в таком месте было столь же безрассудно, как и говорить вслух. Черт возьми, ей действительно не нравился этот странный дом у подножья холма, как не нравилось и то, что Гвиур исчез, как не нравилось и не покидавшее ее ощущение, что кто бы ни жил в этом доме, он был осведомлен о ее присутствии здесь. А почему нет? Ведь Гвиур наверняка наблюдал за всем этим. Она сцепила руки и прижала их к губам: сейчас ей очень хотелось узнать, как можно осторожней, что было в этом доме, но так, чтобы не оказаться в западне, то есть совершить небольшую кражу со взломом, как назвал бы это Петр, но при этом постараться вообще не дотронуться до двери. "Ах", - услышала она внутри себя чей-то голос, - "вот ты где". Она отшатнулась назад, тут же почувствовав волшебство, еще более сильное, чем то, которое некогда использовал Кави. Все тот же голос продолжал: "О, не будь дурочкой. Ведь нет никакой пользы в том, чтобы сидеть там в темноте. Войди в дом. Я не кусаюсь". И тогда она спросила, так же пользуясь внутренним голосом: "Кто ты?" Но это была ошибка. Любопытство мгновенно открывало путь волшебству. Голос, на этот раз более мягкий, произнес: "Твоя мать, дорогая. Разумеется, твоя мать". 20 - Саша? - окликнул его Петр. - Саша? - Он хлопал его по лицу, приговаривая: - Будь ты проклят! Отпусти его... - Он явно обращался к кому-то еще, как решил сам Саша сквозь обволакивающий его туман. Наконец он сообразил, что Петр поддерживает его голову над полом, а человек, к которому при этом обращался Петр, был Черневог, который удобно устроился около их очага. Опустив руку на сашино плечо, Петр продолжал, чуть понизив голос: - Я не знаю, что именно он замышляет. Он взял свою книгу, твою и книгу Ууламетса, а я не смог его остановить, прости меня. - Его голос напоминал голос человека, обезумевшего от страха, словно он один был виноват во всем случившемся, и никак иначе. - С тобой-то все хорошо? - спросил его Саша. - Пока да. Саша попытался присесть и вздрогнул от резкой боли в голове. Он почувствовал, что опирается на руку Петра, не в силах преодолеть головокружение. - Ты слишком сильно ударился, когда падал, - сказал Петр, продолжая поддерживать его. Он делал это не только из дружеского расположения, но главным образом потому, что не поддерживать Сашу, у которого в глазах все кружилось, было просто нельзя. Но боль все же стихла, как только он смог послать отчетливое желание: не может быть, чтобы Черневог уже освободился... чтобы он освободился именно от того, что так мешало ему... Это первое, что мгновенно пронеслось в его еще не окрепшей голове. Он взглянул на беспокойное лицо Петра и увидел проступавшее выражение боли, так несвойственное ему. Господи, нет! - подумал он и тут же пожелал, чтобы сердце Черневога вернулось назад, где ему и положено быть. Но он не почувствовал вообще никаких перемен. А Черневог лишь отпарировал его выпад с едким упреком: "Я не причиню ему вреда, я не буду даже желать этого, пока не заберу назад то, о чем не хочу сейчас заботиться сам. Ты же не сможешь причинить моему сердцу никакого вреда, по крайней мере там, где оно находится теперь. Поэтому делай только то, что я прикажу тебе. Какая разница по сравнению с тем, когда ты подчинялся приказаниям Ууламетса?" Будь ты проклят, подумал Саша и побыстрее сдержал свое раздражение, видя перед собой улыбающегося Черневога, позволяя ему думать, что он действительно может дать Петру наглядный урок. "У меня нет причин хоть как-то вредить ему", - продолжал Черневог. "С чего ты взял?" "Действительно, нет", - согласился Саша, искренне стараясь направить свои мысли на дружеский лад, во всяком случае на какое-то время. В следующий момент Черневог произнес вслух, обращаясь к Петру: - Давайте покончим с завистью и недовольством. Какой в них прок? От них нечего ждать добра. Давайте перестанем обвинять друг друга и прекратим ссоры: это самое лучшее, что мы можем сделать, не так ли Петр Ильич? "Осторожнее", - пожелал в тот же момент Саша. - Разве не так? - настаивал Черневог. - Да, - очень тихо ответил наконец Петр. - Это твой приятель пытается околдовать тебя, а никак не я. Он очень беспокоится о тебе, Петр Ильич. Но ведь между нами есть соглашение, и я не сожалею об этом, на самом деле, не сожалею. Быть посговорчивее - разве это такая уж большая просьба? - Нет, - ответил Петр, шевеля одними губами. "Говори все, что он хочет", - пожелал в его сторону Саша, - "и не задумывайся о правде". Черневог же тем временем продолжал: - Я же на самом деле завидую вам двоим. Я даже не знаю, доводилось ли мне видеть когда-либо двух людей, так доверяющих друг другу. - И не увидишь, - заметил Петр, прежде чем Саша смог остановить его. - Нет, - сказал Черневог. - Не увижу, но ведь очень приятно находиться среди людей, подобным вам, даже будучи змеей. Он улыбнулся им и пожал плечами. - Эта змея может сделать для тебя столько добра, сколько ты пожелаешь, если только отпустишь его. - Он сошел с ума, - еле слышно пробормотал Петр. - Нет, нет, нет, - сказал Черневог. - Я говорю очень серьезно. Лешие многому научили меня, а главное - терпенью. Иногда лучше ждать исхода событий, чем силой торопить их. Все в конце концов образуется, и вот вам уже один пример. - Я думал, что мне удастся вздремнуть, - сказал Петр. - Но теперь поздно. Мы попали в руки к безумцу. Саша повернул голову. Он пожелал, чтобы Черневог не сделал чего-нибудь еще, а тот только сказал, стараясь быть как можно мягче: - Я не собираюсь переубеждать его... а об Ивешке мы поговорим завтра утром. Разумеется, это была ловушка. Саша прикусил губу и понял, что Петр знал о происшедшем, как понял и то, что Петр не мог так просто отнестись к вызову со стороны колдуна. Петр же по-прежнему сидел и пристально глядел на Черневога, пока тот не сказал без всякой тени насмешки: - На самом деле, происходит что-то непонятное, и, кажется, действительно плохое. У меня достаточно сил, чтобы пользоваться волшебством в необходимых для меня пределах, но я уже сейчас чувствую ограничения, которых не было прежде. Я до сих пор не знаю, делают ли это лешие или это вообще что-то совсем другое. Я определенно знаю, что Ивешка находится к северу от нас, я знаю, что она покинула лодку, я знаю, что старый Гвиур почти рядом... - Поближе к главному, - сказал Петр. - Вот в этом-то все и состоит. Гвиур в сущности, прошу прощенья, хитрая змея, которую очень трудно поймать. Возможно, что это просто небольшой мятеж с его стороны: он частенько проделывает подобные штучки. Но это отнюдь не единственное ощущение, которое тревожит меня и которое, как вы сами сказали, не отвечает на вопрос о том, что же случилось с лешими. Это главный вопрос с моей точки зрения. Поэтому нам следует отправиться на север и отыскать Ивешку, чтобы объяснить ей, что вы находитесь вместе со мной, иначе, если этого не сделать, она, вполне вероятно, может попасть в руки другого сумасшедшего, надеюсь, вам это понятно, чего никто из нас допустить не хочет. Петр промолчал. Саша же думал о цветах, о свежеиспеченном хлебе, думал про сад рядом с домом, где следовало бы сделать прополку. Он тут же пожелал, чтобы сорняки прорастали не очень сильно. Черневог продолжал: - Вполне возможно, что она попытается освободить вас, и я не отрицаю, что найдутся силы, которые тут же устремятся ей на помощь. Вот почему прежде всего я хочу разыскать ее, вот почему я уверен, что и вы будете делать то же самое. Думай только о цветах, убеждал Саша. О березах, о мышонке, который скребется под печкой. "Петр", - мысленно обращался он, "не слушай его". Но Черневог не оставлял его без внимания: - Твой дружок вновь пытается поговорить с тобой. Он хочет дать тебе совет быть осторожным. Так же поступлю и я. Я дам ему тот же самый совет, без всякого сомненья, но он все время старается не слушать меня. Я же могу гарантировать, что сейчас его голова уже не раскалывается от боли. И действительно, боль прошла без всякого следа. - Вот видишь? - очень мягко проговорил Черневог. - У нас есть все: безопасное место и безопасный отдых. Ведь я могу быть очень покладистым, если люди идут мне навстречу... Подбрось еще дров в огонь, не возражаешь? Изнутри дом казался значительно больше, чем снаружи. Бревенчатые стены были тщательно выскоблены, в комнатах висели занавески, расшитые вышивкой, на которую нельзя было долго смотреть, потому что рисунок резал глаза. В печке, сложенной из речных