тоже не должен знать. Послушайся меня, Саша Васильевич!" "Нет!" На мгновенье ему показалось, что он не может дышать. Он почувствовал, что выходит из себя, погружаясь в охвативший его гнев. Но Саша пожелал: нет, никаких ссор, и Черневог так же сильно пожелал им обоим оставаться спокойными, добавив при этом: "Проклятый упрямец! Ты хочешь нас всех погубить! Замолчи!" По крайней мере они выяснили, с кем сейчас объединилась Ивешка: это можно было учуять на расстоянии, это можно было легко распознать. Черневог сказал, вспоминая свои ощущения о ее присутствии: "Это волки, и их гораздо больше двадцати. Это волки, направляемые Драгой". Черневог припомнил очень отчетливо этих созданий, каждое из которых имело свое собственное имя и было очень сообразительным, намного сообразительней, чем они... "Одно лишь плохо", - заметил Черневог, неожиданно вздрогнув, "это существо думает, хотя всю их массу в общем нельзя считать сколько-нибудь разумной. И если поместить в них свое сердце... один Бог знает... ведь Ивешка никогда не принимала собственных решений. Я боюсь, что она нашла среди них какое-нибудь созданье, которое могло устраивать ее". Саша почувствовал злость и потребность защитить Ивешку. Но, при всем том, это было правдой. А Черневог продолжал развивать все ту же мысль. Он начал без остановки: "Послушай меня, приятель. Если Драга жива в некоем физическом обличье, ее сила ничто по сравнению с той, которую она может получить через Ивешку. Я уверяю тебя, что простое колдовство не сможет остановить ее. Клянусь тебе, что не сможет. Ты просто вынужден прибегнуть к волшебству, а ты бежишь от него. Разве можно лишь одним умом справиться этим? Разве может естество помочь в этом? Неужели ты так чертовски, так по глупому слеп, что готов сражаться с этим голыми руками?" На что Саша сказал, возвращаясь вновь к месту их разногласий: "А теперь послушай меня. Окажи мне свою помощь..." Черневог же заметил, несмотря на уязвленное самолюбие: "Ты хочешь получить от меня выгоду? Парень, ты чего-то не расслышал! Если ты хочешь, чтобы твой друг остался живым и свободным... то на это есть цена, и это не я прошу о помощи, и не я, находясь в полной безнадежности, собираюсь вытаскивать глупую девчонку из ее собственных затруднений!" Саша взглянул на него и скрипнул зубами. "...Нет, это ты безнадежно пытаешься получить мою помощь, Кави Черневог, потому что Ивешка имеет все причины добраться до тебя. Драга уже пыталась однажды заполучить тебя, и теперь она хочет вернуть тебя назад. И если я погибну, Кави Черневог, если мы погибнем, то по крайней мере, сейчас мне не безразличны люди, о которых я забочусь, и мне не хочется их гибели..." "Нет", - тут же возразил ему Черневог, - "...разумеется, нет! Тебе наплевать, что твой друг будет принадлежать ей, такой, каковой она стала сейчас, будет принадлежать до тех пор, пока она сможет сохранять его живым, что равносильно тому, сколько она сможет удерживать его от рук Драги, которая, между нами говоря, не будет тянуть с этим! Если ты думаешь, что эта любящая, слегка сумасшедшая жена - сущий дьявол, то Бог тебе в помощь, когда встретишься с ее матерью. Я - это не самый худший твой выбор, а у тебя их всего только два". Петр сделал очередной глоток, а Волк и Хозяюшка тем временем начали понемногу беспокоиться. Приближающаяся гроза расстраивала их. Слава Богу, что для беспокойства не было других причин. Петр заранее привязал их. Он не надеялся, что сейчас сашино внимание будет обращено на мелочи, и больше всего на свете хотел, чтобы наконец-то появился Малыш. Он не стал бы возражать даже против Ууламетса. Хотя он и не думал, что холодное прикосновение, время от времени беспокоившее его, имеет какое-то отношение к старику, если только это не был тот самый проклятый ворон. Иначе что бы еще могло летать вокруг него, вызывая подобные ощущения. И по мере того, как падавший с небосклона свет становился все слабее и слабее, а человеческий глаз все меньше и меньше отвлекался на исчезавшие в сумраке мелкие детали, оставляя разум в покое, он наконец-то разглядел очертания широко раскинутых крыльев... Теперь он чувствовал почти постоянное, доходившее до него прямо со стороны костра, волнение Черневога, мгновенно отражавшееся на его сердце. Он чувствовал, что там происходила ссора, и весьма опасная. Во время обратной дороги сюда Саша очень мало рассказывал ему: он лишь упомянул про водяного, да про сломанный поручень на лодке. Он сказал несколько слов об Ууламетсе, о том, как старик листал страницы книги, и о своей уверенности в том, что старик действительно сделал все что мог... Саша убеждал его, что старик ни в чем не походил на Ивешку. "Я не знаю", - сказал ему Саша, "мог ли старик сделать то, что делала она. Я не уверен, что он смог бы. Ведь он всегда защищал этот лес. А то, что делала она, только выводило его из душевного равновесия. И я не думаю, что он смог бы заставить себя делать это, окажись на ее месте". И еще Саша сказал ему: "И я не думаю, что старик так держался за свою жизнь, как она. Я думаю, что недостаточно лишь поверить в собственную смерть, это условие реализует лишь призраков. То, из чего возникает русалка, является, я думаю, предметом, недоступным после пятнадцати или шестнадцати лет..." "Как тот кувшин", - сказал он, - "делая, может быть, не совсем удачное сравнение". "Нет, если быть точным, именно как кувшин", - поправился он. После этого они некоторое время молчали. После паузы он заговорил снова: "Я думаю, что после смерти Ууламетс обнаружил такое множество сомнений, так много, что он перестал думать так, как прежде..." И после следующей: "Все, что я хотел бы сказать Черневогу, не развеселит его. Он просто был обманут, если только не врал нам все время". Петр спросил его тогда, расстроенный всем этим разговором: "Врал нам насчет Драги? Он бы не должен. Если бы он был с ней заодно, он бы давно передал нас ей. Он мог сделать это той самой ночью, в сгоревшем доме..." "Не обязательно", - возразил Саша, и продолжил: "Я сильнее, чем это может показаться. Я знаю себе цену". Но так или иначе, в тот момент это не утешило Петра. "Ты хочешь сказать, что так же силен, как и он?" - спросил Петр. И тогда Саша сказал ему очень мягким и очень слабым голосом: "То, что происходит с Черневогом, имеет своим корнем сомнения. То, что происходит со мной - уверенность. Я знаю вполне определенные вещи, и я знаю, чего именно я хочу. Вот почему я не откажусь от своего сердца, вот почему я не могу расстаться с ним. Вот чего именно захочет он, и чего никогда не сделаю я". И тогда Петр спросил, очень осторожно, опасаясь, что Черневог может подслушивать: "Можешь ли ты захотеть, чтобы я был свободен?" И Саша ответил ему так же осторожно: "Я не могу решиться на это. Ты находишься под его защитой. А это весьма нешуточное дело". Это очень расстроило Петра. И он до сих пор не мог прийти в себя. "Черт побери? Так, значит, у меня нет выхода?" - подумал он. Он не собирался жить вместе с этим. Он не собирался позволять, чтобы Змей всякий раз укладывал его спать, когда ему было удобно. И что подумает Ивешка, когда встретиться со мной? Ведь все, до чего она дотронется, будет лишь всего-навсего Кави Черневог... Может быть, она уже так и думает, может быть, она думает, что мы уже на его стороне, что мы уже всего-навсего лишь его созданья... А разве не так? Разве не так все складывается сейчас? Мы сражаемся на его стороне, мы поддерживаем его жизнь, мы в точности следуем всем его желаниям, и Ивешка сейчас такой же наш враг, как и Драга. Ведь мне не следовало ехать на поиски Саши. Я должен был бы оказать сопротивление на этот раз. Черневог использовал меня именно так, как когда-то предупреждал. Саша сейчас уселся играть с ним в эту проклятую игру, и в любой момент Змей готов подменить кости, я просто уверен в этом. Я хорошо изучил его скользкое сердце. Он не с нами... он не то, чем прикидывается, и он знает лишь одно: как подчинить нас себе, ему просто нужна компания и ему нужны мы... Боже мой, ему нужна компания, он хочет держать нас с Сашей при себе, обоих вместе, а это означает, черт побери, владеть нами, вплоть до нашего последнего дыхания... Но только все-таки он не Саша, он не тот добросердечный конюх из "Петушка". Он вновь почувствовал на своем лице прикосновение холодных крыльев. На этот раз он отчетливо смог разглядеть крылатую тень, уносившуюся прочь от него: у нее были широкие, очень широкие светлые крылья... Сова, догадался он. А сзади костра он разглядел темную тень со светящимися глазами, за которой последовали сменяющие друг друга картины. Сначала это были оскалившиеся волки... Среди них он смог разглядеть лицо Ивешки, холодное и спокойное... Он тут же выхватил меч и вскочил на ноги, в то время как лошади захрапели и начали дергать свою привязь. И вновь появилось лицо. Теперь это было лицо Драги... Он почувствовал как сердце рванулось с такой силой, что он едва не задохнулся. - Петр! - услышал он сашин крик, как далекий и слабый голос. Он перевел дыханье и услышал многоголосый вихрь, закруживший его, зовущий его... Среди множества голосов он услышал и ивешкин: "Петр, Петр, ты нужен мне, Господи, как ты нужен мне..." Тогда банник повел себя по-иному. Петр почувствовал боль, почувствовал, как сердце Змея забилось в дикой панике. Банник сорвался с того места, где он был, и неожиданно вырос прямо перед ним, лицом к лицу. Его дикие глаза светились, руки с ногтями в виде когтей тянулись к нему, и щелкали острые, словно у крысы, зубы... Он ударил его, вырываясь прочь из хватавших его когтей, слыша пронзительный крик Ивешки, и желая только одного: чтобы банник отпустил его. Громыхнул гром. Недалеко от него загорелось дерево, в которое ударила молния. В какой-то момент он не мог слышать и видеть ничего, кроме очертаний встающего на дыбы Волка. И единственная мысль мелькнула у него: "Моя жена, черт побери! Ивешка делает это!" "Черт побери, ведь она единственная наша надежда, единственная надежда..." И он побежал, ослепленный, в направлении этой черной тени, которую все еще хранили его глаза, и обрезал мечом привязь с которой норовил сорваться Волк. Он выронил меч: теперь ему были нужны обе руки, чтобы удержать Волка. Он намотал веревку на руку, подтянулся, чтобы ухватить свободной рукой Волка за гриву и, подбросив себя вверх, в том направлении, где на мгновенье застыл Волк, оказался на его спине. Он мало что мог разглядеть все еще слезившимися глазами, поэтому пониже пригнулся к шее лошади, когда почувствовал, как ветки задевают его, и дальше надеялся только на то, чтобы, дай Бог, Волк не оказался бы таким же слепым, как и он. Он знал, где она была. Волк мчался в этом направлении. Петр слышал голос Ивешки, он знал, что она попала в беду и изо всех сил молил Бога, чтобы у него в руках оказался меч, хотя руки у него были и так заняты, и, придерживая Волка ногами, он мчался сквозь темный, покрытый туманом лес, уговаривая свою жену: "Черт побери, Ивешка, прекрати это, лучше выслушай меня, ты слышишь?" 28 - Петр! - закричал Саша. - Петр! Небо с треском раскололось. Среди деревьев с воем пронесся ветер, осыпая их сверху листьями. Черневог схватил Сашу за руку, пытаясь остановить его, задержать, он не мог обойтись без его головы... - У тебя нет выбора! - завопил он. - У тебя больше нет времени для колебаний, парень! Решай, к кому ты присоединишься, ко мне, или вот к этому! Ведь если он отдаст мое сердце в ее руки, ни у кого из нас вообще не будет выбора! Помоги мне! Саша повернулся на одной ноге и, вырвавшись от него, бросился сквозь освещенные светом молний сумерки прямо к оставшейся лошади. Черневог же пожелал "нет"... Саша остановился и обернулся. Все звуки слились в сплошной нечленораздельный хаос, обступивший их со всех сторон, в котором почти потонуло ржанье рвущейся на свободу лошади... Саша послал желанье в ответ, сопротивляясь его попыткам убедить себя... Хаос и волшебство переплелись в лесной тьме... Дикие, словно вырвавшиеся на свободу желанья взмывали вокруг, образуя почти ощутимые стены... Они хотели лишь его... - Господи! - воскликнул Черневог, когда что-то белое легко опустилось ему на лицо, хлопая по нему ледяными крыльями. Саша подхватил лежавший на земле меч и сделал знак Черневогу. - Иди же, помоги мне! Ради Бога, помоги мне! - Мы уже ничего не сможем сделать! - закричал Черневог. - Черт возьми, он отдал Драге все, что она хотела, и теперь колдовство не поможет мне! Будь со мной, парень, присоединись ко мне, или я присоединюсь к ней, и тогда, где окажешься ты, где тогда мы будем искать наши надежды? Саша чуть прищурился от сильного ветра, прикрыл глаза рукой и закричал: - Я отправляюсь вслед за ним! А ты можешь делать все, что хочешь, Черневог! Раздался новый раскат грома. Совсем рядом треснуло дерево, и горящие обломки разлетелись по ветру. Лошадь вставала на дыбы, и ветки, к которым она была привязана, трещали. Саша ухватился за ветку и разрубил привязь. Черневог хотел, чтобы молнии падали где-нибудь еще, в другом месте. Он хотел, чтобы Саша выслушал его. Он потерял уверенность во всем: теперь он не знал, что именно разбудило его, как не знал и того, что именно привело его сюда. Драга изменила привычные формы его собственного волшебства, Драга использовала его... - Идем! - закричал Саша, желая, чтобы он сделал это. Но в этот момент рваная тень будто из воздуха выросла между ним и Сашей, лицом к лицу с Черневогом, загораживая его вытянутыми руками. Он хотел помочь, но тень хотела его, и этой тенью был он сам. Он вспомнил ту ночь, когда пытался с помощью волшебства сделать себя свободным... То давнее желание не закончилось, его лишь порвала и исказила Драга... - Черневог! - Все в порядке! - крикнул он Саше, взмахнул рукой и смахнул этот обрывок безумных воспоминаний... Тень, этот обрывок прошлого, исчез. Но Сова все еще оставалась там. Она плавно скользила белым призраком среди бушевавшей стихии, пока Черневог бежал к Саше. Саше же ухватился за гриву лошади, пожелал, чтобы она стояла на месте как можно дольше, и медленно забрался на ее спину. Он разворачивал ее из стороны в сторону, натягивая поводья, пока Черневог не добежал до него... желая остановить его, желая сесть рядом с ним... но все это хотело, как казалось Саше, то самое Нечто, которое все время было рядом с ним. Нечто хотело растолочь в порошок Драгу... оно видело молнии и всадника на черном коне... Нечто ухватилось за его протянутую руку, взобралось сзади него и уселось верхом, как только Хозяюшка начала свой бег, и ухватилось за него, когда лошадь вдребезги разбила попавшее ей под ногу сгнившее дерево, а затем преодолела холм едва ли не за дюжину длинных прыжков. Саша изо всех сил хотел догнать Петра, пока еще было не поздно. Черневог предложил ему помощь. А что теперь он поднял на лошадь сзади себя, и что именно сейчас вцепилось в его спину он не мог даже представить себе. Молнии с треском рассыпались по лесу, будто на мгновенье погружая его в море яркого белого света. Огромная ветка упала на землю прямо перед ними. Волк плавно перемахнул через нее и продолжал свой бег вдоль оврага и дальше, по откосу, проскочив прямо между двух близко растущих деревьев, одно из которых Петр задел ногой. Он чувствовал, что его влекло желанье Ивешки. Он всей душой верил, что это именно так: ведь это ее беспокойный голос выделялся из всего многоголосья, стоявшего у него в ушах. Молния выхватила из тьмы гребень откоса, и в следующую минуту Волк уже спускался вниз по склону, широким прыжком миновал мелкий ручей и вновь поднимался вверх. Молния ударила где-то сзади него, освещая кусты между деревьев. Волк промчался прямо сквозь них, под самыми ветками, так что Петр ухватился за его гриву, не выпуская поводьев из рук, и пригнулся как можно ниже, пока ветки не пронеслись над ним, хлопнув его по спине. Он отчетливо слышал сквозь треск ломающихся кустов волчий вой и чувствовал, каким тяжелым шагом бежал теперь Волк. Впереди, в свете молний, уже мелькала широкая поляна, а за ней, сквозь редкую полоску деревьев, виднелся холм. Все тем же тяжелым шагом они въехали на это открытое пространство, оказавшись теперь прямо под открытым небом, где то и дело вспыхивали молнии, и тут Волк, чуть скользя на влажной земле, неожиданно прижал уши и остановился, покачиваясь, будто что-то невидимое удерживало его. Ветер донес до них медвежий рев, и как только Волк повернулся, Петр заметил движущуюся тень в том самом месте, где кончались деревья. Последовал раскат грома, а Волк продолжал медленно поворачиваться, учуяв зверя, теперь это уже не вызывало сомнений. Петр слегка ударил его, в надежде заставить двигаться вперед, но тот только вздрогнул, сделал несколько коротких шагов и повернул назад. А прямо перед Петром стояла Ивешка, глядя на него снизу вверх. Она произнесла чуть удивленно: - Петр? - Но ему показалось, что в его голове одновременно прозвучала едва ли не дюжина голосов. - Петр, слезай с коня и подойди, ты понимаешь меня? Разумеется, он хотел соскочить с коня. Он хотел спуститься вниз и подойти к ней, если бы не та холодная пустота, обволакивающая его сердце, которая шептала: "Дурак, зачем ты веришь в благосклонность". "Не верь тому, чего хоть раз коснулись руки Драги". Ему казалось, что молнии, вспыхивающие прямо над его головой, бросают ее из света в ночь. - Ивешка, если ты смогла сделать все это, так теперь попробуй остановить, - сказал он. Пустота становилась все холоднее, и, казалось, что теперь холод пронизал все его кости. Он не верил этому сердцу, и, неожиданно оказавшись рядом с Ивешкой, перестал верить даже себе: ему не понравилась ни ее холодность, ни тот взгляд, которым она встретила его. Он вдруг испугался того, о чем может попросить спрятанное внутри него чужое сердце, или заставит сделать, и стал разворачивать Волка назад. За своей спиной он слышал призывный рев медведя и голос, очень похожий на ивешкин: - Дорогой зять, никто не причинит тебе здесь вреда. Слезай, слезай с коня. Хозяюшка бежала теперь не так быстро, нагруженная двумя седоками, хотя с успехом преодолела и кусты и обломки веток, наваленные бурей прямо на их пути. Ее поддерживали колдовские желания, и они же удерживали обоих всадников на ее спине: Саша желал из всех сил, чтобы она сделала все, что могла. У него было такое чувство, что Петр просто-напросто исчез из окружающего мира, и не было ни единого намека на то, где он мог быть сейчас. Ясно было лишь направление, в котором он поскакал, всего лишь какой-то миг назад. "Только ничему не верь!" - пожелал ему Саша. "Не верь и не надейся на Ивешку, сейчас она ненадежна". Черневог пытался объяснить ему, что ее сердце сейчас находится у волков, а волки принадлежат Драге. Они разорвут его на куски, и оно уже никогда не сможет вновь стать целым... Хозяюшка бросалась из стороны в сторону и скользила по сырой земле, едва не падая. Саша ухватился за ее шею, когда она выпрямилась, и пожелал ей новых сил. В свете молний что-то блеснуло на их пути, что-то черное и движущееся. Оно вращалось, поднимаясь все выше и выше. - Ну, ну, - сказало существо, все поднимаясь и поднимаясь над их головами. Очередная молния осветила огромную блестящую голову и светящиеся зубы. - Мой старый хозяин и мой молодой враг. Куда это мы направляемся, м-м-м? - Вперед! - во весь голос закричал Черневог, и лошадь, оттолкнувшись задними ногами, понеслась из всех сил. Гвиур вытянулся прямо поперек ее пути. Она перескочила через него, а Саша, вновь ухватившись за ее шею, открыл рот, чтобы поглубже вдохнуть. Черневог обеими руками вцепился в его кафтан. В следующий же момент, как только Хозяюшка перешла на свой широкий шаг, их обоих дернуло назад, но благодаря удаче или желанию они все же не свалились. - Слезай, - сказала Драга, и сердце Черневога сжалось при звуках этого голоса, приговаривая: "Нет, нет, ничему не верь". Тогда из многоголосого хаоса до него вновь донесся голос Ивешки: - Петр, все в порядке. Он посмотрел в том направлении, откуда прозвучал этот голос, готовый прислушаться к нему, почти моментально забыв, почему он оказался здесь, если не по желанию Ивешки. Но тут из тени деревьев показались волки. Они выскользнули словно тени и теперь теснились у ее ног. - Черта с два здесь все в порядке, - сказа он, в то время как Волк порывался повернуть назад, но лишь беспокойно вздрагивал, удерживаемый силой желаний. - Разве ты не заметила, жена, что это не собаки? Ты, не сказав ни слова, убежала из дома, и я только от твоего старого врага узнал о том, что ты ждешь ребенка... - Петр. - Она протянула к нему руки. Он с силой ударил коня, но тот даже не двинулся. - Петр. - Волки продолжали кружить возле нее, как только она направилась в его сторону, а Волк выразил свой протест слабым безрадостным ржаньем. Она взглянула на Петра, и сердце Черневога превратилось в лед. - Я могу освободить тебя, - сказала она, но ее голос сливался с волчьим воем, и волчьи глаза смотрели на него с земли. - Петр. Сердце Черневога вздрогнуло как от боли, когда она тронула рукой его колено и сказала: - Петр, слезай вниз. - А эхо ее голоса продолжало кружить над ним. Он чуть сдвинулся и взглянул вниз на волчьи морды, уставившиеся на него, взглянул в глаза Ивешке, стараясь не обращать внимания на хор воющих голосов: лишь ее одну он хотел отыскать. Он взял ее руку и сказал, чувствуя как дрожит сердце Черневога: - Ивешка, почему бы тебе вместо этого не забраться сюда, ко мне? И почему бы нам не отправиться домой? Ведь ты как раз этого и хочешь, или нет? Она колебалась, ее губы раскрылись, в глазах поблескивали вспышки молний. Казалось, она потеряла дар речи. А он продолжал: - Мне ужасно жаль твой сад. Бог свидетель, сорняки теперь выросли там по колено. Он заметил по крайней мере слабое движенье ее глаз. Но она по-прежнему хотела, чтобы он спустился вниз. Она хотела, чтобы он был внизу... - А если я спущусь, ты выполнишь мое желание, Ивешка? Только одно желание? - Какое? Он глубоко вздохнул и спрыгнул на землю, оказавшись прямо среди волков. - Ты сама знаешь, какое, - сказал он. Он хотел ее сердце, и был уверен, что она читала его мысли, а если она не догадывалась об этом, то тогда она не имела представлений вообще ни о чем. - Не проси меня об этом! - закричала она, а затем еще: - Мама! Нет! Он оглянулся в тот же момент, как только Волк метнулся в сторону, натягивая поводья, которые он все еще не выпускал из рук. Он протянул одну руку, удерживая Ивешку, а вторую в этот момент так дернуло, что он едва не задохнулся от боли. Он слышал, как Саша что-то кричал во весь голос, а может быть, этот звук застыл лишь в его сознании. Он не выпускал повод, а Волк вертелся на месте, становясь на дыбы, увлекая вверх за собой и его и Ивешку. Но прежде, чем Волк опустился, он задел Петра своим коленом и едва не вышиб из него дух. Ивешка пожелала что-то в этот момент. Молнии с треском разорвались в небе, ослепляя Петра. Волк рванулся, вырвал повод и отшвырнул их на землю, прямо в гущу волков. Хозяюшка выбралась на поляну, оказавшись в самой гуще происходящего... "Беги!", - тут же пожелал в ее сторону Саша. Черневог почувствовал, как сила этого желания пробрала его едва ли не до костей, а кобыла едва ли не стрелой понеслась между стаей волков и приближающимся медведем. Но Драга уже знала, что он был здесь. Она обратила все свое внимание в его сторону, и Хозяюшка испуганно остановилась. Он почувствовал, как молнии сбираются прямо над его головой и дико закричал, разжимая свои руки: - Саша, сделай что-нибудь! - В тот же миг он соскользнул с лошади и оказался посреди стаи волков, и, увидев подступавшего к нему медведя, он пожелал смерти Драге... Саша повернул назад, делая попытку хоть как-то позаботиться о нем. То же самое сделали и волки. "Останови Ивешку!" - пожелал Саше Черневог, и обратил все свои желания на Бродячего. Сейчас он желал всей силы Гвиура и призывал в помощь речной холод и мрак, желая старости и удушья, желая, чтобы Бродячий превратился во что-то другое, в то самое, во что его превращала Драга для собственных удовольствий. Петр попытался двигаться, почувствовав твердую землю. Он чувствовал Ивешку рядом с собой, чувствовал что она желает ему добра, но чувствовал, что она желает и еще чего-то, столь же темного и грозного, как окружавшие их волки. Он, как мог, приподнялся, опираясь на колени и на руку, увидев светлые ноги Хозяюшки, нависающие над ними, и изо всех сил пытался подняться, когда Саша наконец остановил лошадь и спрыгнул на землю. - Останови их! - закричал он Ивешке. Из того места, куда он смотрел, доносилось дикое рычанье и фырканье: среди этого клубка разъяренных диких зверей было что-то еще. Петр отчетливо видел это, делая попытки подняться. Саша сунул ему в руку меч, и все что Петр смог сделать, так это опереться на него, из-за отсутствия в ближайшем окружении врага, чтобы использовать его по назначению. Он почувствовал боль и даже вздрогнул, когда увидел как кровь на его собственной руке вспыхивала странным необычным светом в отблесках молний... Сквозь ревущий ветер до него донесся крик Саши: - Мисай! Мисай, очнись! Ради Бога, очнись! Помоги нам! Петр чувствовал, как ужас охватывает его, чувствовал сомненья, чувствовал ненависть, чувствовал как холод сжимает его ледяными когтями. И тогда он закричал: - Будь ты проклят, Змей! - полностью осознав, что будет последним дураком, если позволит убить себя на этот раз. Он глубоко вздохнул и из всех сил бросился бежать. Он видел, как Змей сцепился с волками рядом с самым холмом, на котором стояла Драга, и бурлящий темный поток сплетенных тел несся прямо на нее... Внезапно его волосы встали дыбом, он остановился и взглянул вверх, на клубящееся разгневанное небо, и со страхом почувствовал, что следующий удар будет предназначен для него. Но буквально в следующую минуту что-то вырвалось из него, и он мгновенно ощутил, как какая-то его часть выскользнула наружу, и мгновенно прекратилась боль и покалывающая дрожь от недавнего страха: молния ударила прямо в самый холм, раскалывая ночь и сотрясая землю. А затем он перестал видеть хоть что-нибудь, кроме мрачной картины до боли притупившей его глаза: рвущаяся вперед стая диких зверей и человек с поднятыми вверх руками, взывающий к молниям. Он не только не видел, но он и не слышал ничего кроме звуков раскатистых ударов, стоявших у него в ушах, и эти звуки и эти виденья на некоторое время овладели всем его сознанием. Он не мог знать, остались ли там еще волки, он не мог слышать их, как не мог знать, кто вообще остался в живых кроме него. - Саша? Ивешка? - пробормотал он приходя в себя, когда почувствовал как что-то коснулось его, как какая-то твердая рука сомкнулась на его руке и передала его в другие, явно мужские руки, а затем почувствовал еще одно, еще более осторожное прикосновение. Он молил Бога, что он знает, чьи это были руки. Он ощутил под своей рукой женскую спину и толстые косы, почувствовал, что мужская рука, державшая его, была мягкой и сильной. И тогда он сказал, а может быть ему только казалось, что сказал, потому что сам он так ничего и не услышал: - Я ничего не вижу. - Но это было неправдой: он подумал, что на всю жизнь запомнит картину, будто застывшую перед его глазами. Постепенно виденье стало ослабевать. Он начал различать звуки: шум ветра, тихое ржанье лошадей и рыданья. Он отчетливо слышал, как всхлипывала Ивешка: - Боже мой, Господи... Петр... - А еще он увидел огонь: весь холм будто провалился вниз и горел так, словно источник огня находился глубоко под землей. Саша сказал: - Их больше нет, они исчезли: и Черневог, и Драга. Они мертвы. Неожиданная мысль вдруг поразила его, вздорная мысль, ужасная по своему смыслу: у него не было намерений вообще использовать хоть какое-то из своих желаний, он знал, что с этой стороны абсолютно невиновен, но с прерывающимся дыханьем, крепко обняв Ивешку, сказал: - Видит Бог, что я никогда даже и не думал о медведе. Он очень озадачил этим Ивешку, и чувствовал ее любопытство и вопрос, но теперь ее голос звучал лишь сам по себе, не перекрываемый раскатистым многоголосым эхо. Но тут Саша сказал: - Однако мы еще не закончили с этим, - и отошел от них к огню, напоминая Петру фигуру, только что потрясшую его сознание. И он спросил со страхом: - Что он делает? Какого черта он делает там? Ивешка? Она только крепче обхватила его рукой и повела в том же направлении, приговаривая: - Он собирается отправить их домой. У него на этот счет были определенные опасения. Он не хотел приближаться к этому огню, но все-таки пошел вслед за ней и с дрожью опустился на колени, пока Ивешка и Саша посылали свои желанья... и он вздрогнул, как только почувствовал, как волна холода несколько раз пробежала по нему. И в тот же момент в огонь, будто подхваченные ураганом листья, устремились призраки. Разрываемые потоками воздуха на белые клочки, они уносились вверх вместе с дымом. Он слышал голос Ууламетса, доносящийся как будто из бесконечной тьмы: "Простите мою жену. Ведь это она убила Маленку, но звери, оставшиеся после нее, оказались ей не по зубам. Они всегда ждали случая разделаться с ней... что в конце концов и случилось..." И эта тень скрылась в огне вслед за другими. В этот момент он почувствовал, как рука Ивешки сжала его руку. Затем белая, почти прозрачная сова медленно скользнула мимо них на широких крыльях. Молодой призрак вытянул руку, и она устроилась на ней, а он повернулся в их сторону и очень серьезно взглянул на них, прежде чем исчезнуть в водовороте красноватого дыма. Бог знает почему, но Петр почувствовал боль где-то рядом со своим сердцем. А Ивешка только еще крепче сжала его руку и не отпускала ее, пока боль не прошла. 29 Волк и Хозяюшка имели свои собственные причины, чтобы опасаться этого места. И потребовалось немало желаний и изрядных размеров подкуп, прежде чем удалось вернуть их назад. Но они не собирались долго задерживаться на этой поляне, где у подножья холма оставался почти дотла сгоревший дом: первым выехал Саша, верхом на Хозяюшке, а следом за ним на Волке следовали Петр и Ивешка, обхватившая его руками и прижавшая голову к его спине. Она хотела, чтобы он знал о ребенке. А еще она хотела, пока они все дальше и дальше углублялись в темноту, чтобы он знал, что она не собиралась возвращаться домой, а ехала с ними только до того места, где оставалась лодка. Но на это он лишь ответил ей: - Это все вздор. Это сущий вздор, Ивешка. - Как ты не понимаешь, Петр... Он положил свои руки поверх ее и продолжил: - Черневог сказал однажды, что я слишком молод, чтобы что-то понимать. Но ведь мы справились с этим. Она то сжимала, то разжимала руку. Он вывел ее из себя. Она до сих пор не могла простить Черневога. Прощенье, пыталась она объяснить Петру, давалось ей не так-то легко. Она должна была бы пожелать, чтобы он забыл Черневога и все, что было связано с ним, если бы она не боялась разоружить его на тот случай, если в нем оставалось какое-то нереализованное желание. А он продолжал: - Ну, я думаю, что тебе лучше не оставаться на лодке, как ты считаешь? Тебе бы лучше вернуться домой, да не спускать с меня глаз, чтобы быть уверенной что я веду себя должным образом. И эти слова точно так же выводили ее из равновесия. Она хотела, чтобы он понял, что в ее отношении к нему есть огромная сложность, заключающаяся в том, что она до сих пор не знала, чего же именно хотела от него. До сих пор она не лучшим образом поступала со своим мужем, и теперь она абсолютно не знала, как она собиралась обходиться с ребенком. - Я просто не знаю, - сказала она, - я просто не знаю, что это может быть за ребенок... - Ребенок как ребенок. Запросто можно представить, - заметил он. Она же решила, что это было недальновидно и глупо. Наверное, он так говорил нарочно, не задумываясь о предстоящих трудностях. У них вновь намечалась ссора. И в следующий момент она закричала: - Остановись, я хочу сойти вниз. - Она была напугана и раздосадована и собой и им. - Со мной ничего не случилось, когда я был с Черневогом, и я сомневаюсь, что ты можешь хоть как-то навредить мне. - Ты даже не представляешь, что я могу сделать! - воскликнула она. Но в этот момент раздался спокойный голос Саши, который ехал сзади них: - Он гораздо умнее, чем ты о нем думаешь, Ивешка. А Петр добавил: - Все в порядке. Ведь я заключил с ней сделку, и теперь она должна платить, разве не так работает волшебство? - Я не заключала никаких сделок, - заявила она. - Но ведь там, на поляне, я спрыгнул с лошади, разве не так? Так где же твое сердце? Она продолжала молчать. Он начал проявлять беспокойство о том, есть ли оно у нее на самом деле, или прошлой ночью все-таки что-то случилось. - Оно у меня есть, - успокоила она его. - Это действительно, так? - переспросил он. - Тогда ты задолжала его и должна платить. Они добрались до бывшей стоянки Черневога, где рядом с потухшим костром лежали намокшие от воды книги, парусина и остальные вещи. Здесь они слезли с лошадей, чтобы те могли отдохнуть, хотя бы немного. Волшебство все еще продолжалось: Петр ощущал это по беспокойству, носившемуся в воздухе. Разве могло оно быть из-за чего-то еще? А возможно, он просто привык к этому. Он уселся на землю, обхватив руками колени, и ждал, не пытаясь утруждать себя поисками доказательств. Но наконец Ивешка поднялась, ушла куда-то в темноту, осталась там на некоторое время. И вот, очень медленно, он начал осознавать, что теперь рядом с его сердцем тайно поселилось что-то крайне скрытное и раздраженное. А она сказала ему обычным, свойственным для колдунов образом, и была так испугана, что его собственное сердце стало учащенно биться: "Возможно, мое постоянное присутствие может не понравиться тебе, Петр. Но в этом случае я могу забрать его назад, я могу всегда найти для него другое место". Тогда он поднялся и пошел в ее сторону, но, почувствовав ее удрученное состояние, остановился невдалеке. - Ивешка... - начал было он успокаивать ее. Она сказала, на этот раз вслух: - Мой отец убежал из дома Маленки, а моя мать оставалась там, желая занять ее место. Это был смелый, но глупый поступок. Она убила Маленку и оставила на растерзание волкам. Она хотела овладеть волшебством, и оно отплатило ей. - Черневог много рассказывал про волшебство. - Петр, я не могу ничего обещать прямо сейчас, но если будет ребенок... то у меня не останется выбора. Он понял о чем она говорила. - Ведь мы же не захотим, чтобы наш дом сгорел. - Прекрати... - ...смеяться? Но я предпочитаю смех всему остальному. Некоторое время он ощущал волнение ее сердца, будто она находилась в страшной панике. - Тише, - сказал он. - Успокойся. Успокойся и послушай, что я расскажу тебе о Черневоге... - Я не хочу ничего слышать о нем! - А мне кажется, что ты будешь, - настаивал он. - Я просто уверен, что будешь. Она стояла, пристально вглядываясь в него освещенную отблесками костра тьму. Ее губы дрожали, а на глазах блестели слезы. - Так ты сделаешь это для меня? - спросил он. - Ты будешь слушать? Пришла зима. Все было покрыто глубоким снегом. Малыш совершенно неожиданно появился в новой, только что отстроенной конюшне, с удовольствием составив компанию лошадям. Возможно, что наконец-то он взялся именно за свою работу, а возможно ему просто надоели колдуны с их постоянными заботами. Так или иначе, но он вернулся, живой, невредимый и вполне умиротворенный. Время от времени, по вечерам, как например вчера, около дома можно было видеть и леших. А рядом с баней, которую теперь больше не посещали никакие привидения, на удивленье быстро появлялись дрова для растопки печей. Но сегодняшним утром в доме был нарушен весь заведенный порядок, там даже не собирались, как обычно, печь хлеб. Вместо этого в котлах грелась вода, а бревна и столбы скрипели и потрескивали больше обычного. Двое мужчин старались не поддаваться панике, хотя Ивешка и была готова к тому, чтобы запаниковать по-настоящему... Разумеется, им приходилось видеть, как появляются на свет котята, а Саша даже признался, что видел однажды появление теленка, отчего Ивешка ударилась в слезы. Она и без того боялась и была страшно напугана. Петр знал это лучше всех, имея ее сердце рядом со своим. Он делал все, что мог, он делал все гораздо лучше, чем даже сам мог догадаться о своих способностях, несмотря на то, что всегда очень тяжело переживал вид крови и просто человеческую боль. Она же не хотела, чтобы при этом присутствовал Саша, потому что рисовала себе самые ужасные картины, раздумывая над тем, кем может оказаться этот ребенок и сколь тяжелыми могут быть роды, а больше всего на свете она не хотела никаких желаний в ее сторону. Сколько раз она выкрикивала одно и то же: "Я не знаю, что я есть, и только лишь Богу известно, что есть мой ребенок! Я никогда не переживу этого..." Петр напомнил ей, что сказал по этому поводу Саша: - Ты никогда на самом деле не покидала этот мир. Русалка не бывает мертвой. Русалка никогда не умирала. Может быть, в этом ее горе? Поэтому у тебя есть полное право на жизнь. Она только тяжело вздохнула и, может быть, захотела в этот самый момент, чтобы ребенок наконец-то родился. Все произошло очень быстро. Петр сделал все, о чем Саша говорил ему, и уже в следующую минуту держал в руках свою дочь. - Ты только посмотри на нее! - приговаривал он. - Только посмотри! Ивешка очень беспокоилась, он чувствовал это яснее ясного: - Дай ее мне. Дай ее мне, Петр. И вновь страх. Он чувствовал, как ее желанья защищают его, он слышал, как все те же желанья обращают вопросы к ребенку, на которые тот не мог дать ответов. Она хотела, чтобы он ушел и оставил ее одну со своими заботами. Это слегка уязвляло его. Но он знал, почему она так думала и поступала. Он чувствовал ее страх внутри себя. Он выскользнул за дверь, где его поджидал Саша. - С ней все хорошо, - сказал он, хотя Саша и без того знал это. Саша знал, с божьей помощью, все, что хотел. Саша протянул ему чашку чая, крепленого водкой, и сказал: - Присядь. - Она все еще опасается, - сказал Петр, всем своим сердцем желая сделать хоть что-нибудь. - Она чертовски боится... Но ведь если бы было что-то не так, домовой обязательно сделал бы что-то? Во всяком случае, дал бы нам знать. - Непременно, - успокоил его Саша. Но затем произошло что-то странное. Он почувствовал, что Ивешка внезапно испугалась, скорее от удивленья, пораженная чем-то. Его собственное сердце тут же заколотилось, и он подскочил с места и распахнул дверь в ее комнату. Что-то черное лежало на покрывале. Косматый шар поднял голову с лап, взглянул на него круглыми торжествующими глазами, подскочил вверх и устроился на руках Ивешки рядом с ее ребенком. Малыш снова был с ними. Малыш вполне одобрял появление нового человека в доме. Несомненно, Малыш одобрял.