лью: поговорить со стариком... об ужине. Или о том, чтобы сделать остановку. Петр вполне искренне надеялся на это. И ему даже показалось, что Ууламетс начал разговаривать с мальчиком: он не мог точно видеть этого со своего места, если бы даже и нагнулся. Но вот Саша заковылял назад, теперь к низкой палубной надстройке, где они хранили свои припасы, а затем проделал рискованный путь назад, к Ууламетсу и его дочери, держа в руках еду и питье. Наконец он оставил их и пошел, спотыкаясь и подвергаясь все той же опасности, но теперь уже на нос лодки, по-прежнему держа в руках кувшин и еду. Петр подхватил его и с трудом усадил рядом с собой на дощатую палубу. - Мы остановимся перед наступлением темноты, - сказал Саша. Слава Богу, подумал Петр. Саша протянул ему принесенный кувшин и сушеные ягоды. Но сейчас он не хотел даже этого. Нет, ради Бога, только не это. Неожиданно лодка сильно закачалась. Саша ухватился за ногу Петра и успел подхватить кувшин, прежде, чем он мог соскользнуть с палубы. У него еще хватало безрассудства усмехнуться. Петр нахмурился, сжал зубы и еще сильнее вцепился в поручни. Ветер усилился, посвистывая меж натянутых снастей и заставляя скрипеть и трещать все деревянные части старой посудины. Водяные брызги поднимались вверх, образуя легкую мглу, которая сверкающим блеском покрывала поручни и приятно холодила одну сторону его лица. Так продолжалось некоторое время, пока солнце не начало опускаться, превращая водяную пыль в золотистое облако... пока с ужасающим треском парус не порвался пополам, и палуба заходила ходуном, а канат лопнул как простая бечевка, и его концы просвистел над их головами. Петр схватил Сашу, все еще напрасно пытающегося удержать кувшин, который теперь заскользил по палубе. В следующий момент извивающийся конец оборванного каната, обвился вокруг него, словно умирающая змея, а порванный парус развевался и потрескивал над ними. Лодка двигалась теперь сама по себе, мечась из стороны в сторону, словно пьяная, но все еще чуть-чуть управлялась остатками болтающейся на мачте парусины, плавно скользя по направлению к темному плохо различимому берегу. - Мне очень не нравится это, - едва слышно пробормотал Петр, как только лодка и берег начали сближаться. Деревья надвигались на них огромной темной массой, и выступающие ветки уже задевали их лица. Он нагнулся, прикрывая собой Сашу, продолжая одной рукой держаться за поручень, пока лодка, задевая дном о песок, продвигалась вперед, а огромные сучья нависали над самым ее носом, больно ударяя их ветками. Медленно покачиваясь, лодка приставала к берегу, и все новые и новые ветки накрывали их с правой стороны. Наконец она встала, оставляя пузырящийся след на воде, и в тот же момент Ууламетс закричал с кормы: - Дураки! Отвязывайте канаты! Опускайте парус! Поторопитесь! Петр спотыкаясь и пошатываясь встал на ноги и начал отвязывать канат, проклиная все на свете, в то время как Саша пытался помочь ему ослабить узел. Наконец вдвоем им удалось снять перекладину. Рваный парус свалился на них в тот момент, когда лодка всем бортом врезалась в нависающие ветки. - Чудесное местечко, - заметил Петр, когда Ууламетс уже приказывал им закрепить лодку около деревьев. Петр все еще чувствовал дрожь в коленях, когда пересекал ненавистную палубу. И в тот момент, когда он крепко ухватился за тоненькую веточку, то мгновенно ощутил глубокое облегчение от долгожданного соединения с землей. Он немедленно набросил швартовочный канат на самый толстый сук и как можно туже затянул на нем узел. Но глубокий мрак среди деревьев заставил его глядеть в ту сторону, где над поблескивающей водой еще брезжил сумеречный свет уходящего дня и где с кормы лодки доносилась человеческая речь: это Ууламетс резким голосом давал наставления Саше как правильно завязывать узел и предлагал Ивешке не мешкая разобраться в их запасах и готовить ужин... Разумеется, подумал Петр, они не смогут больше плыть в такой темноте, а c таким рваным парусом, вполне возможно, они не смогут сделать этого даже и завтра. Его пугала мысль о продолжении путешествия, он боялся проводить ночь на этом удаленном берегу, заросшем лесом, и особенно его беспокоило то, что был порван парус и держащий его канат. При таком скоплении колдунов, которое окружало сейчас его, можно было рассчитывать на кое-что и получше. Или по крайней мере... - Мы уже добрались туда, куда хотели? - спросил он Ууламетса, перебравшись на корму, совершенно не представляя себе, куда бы еще они могли направляться. Последний вечерний свет угасал, в реке отражалось темнеющее небо, постоянный плеск воды и поскрипывание сухих веток о борта лодки производили гнетущий однообразный звук. - Мы добрались туда, где сейчас стоим, - пробормотал Ууламетс и быстро отошел, оставляя Сашу, который тут же прошептал, еле слышно: - Мне кажется, что он бережет и себя, и лодку. Я думаю, что он просто выдохся. - Я же думаю, что мы попали в беду, - сказал ему Петр. Ивешка, тем временем, установила на корме небольшую печку и развела огонь, используя сухие сучья, которые они набрали на берегу, хотя Бог знает сколько обломанных веток было разбросано по палубе, которые тоже можно было легко собрать. Вскоре уже можно было печь оладьи, к которым Ивешка подала даже немного меду... в то время как Ууламетс зажег коптилку в тесной палубной надстройке, где едва хватало места для того, чтобы разместить все их припасы, и уселся там со своей книгой. Он даже достал чернила и перо, чтобы записать все, что ему удалось сделать... Раздумывая над этим, Саша предположил, что старик определенно не хотел, чтобы в этот вечер его беспокоили расспросами. - И как далеко предстоит нам плыть? - спросил Петр Ивешку, когда они сидели вокруг маленькой печки. - Ты хотя бы представляешь себе, куда мы направляемся? Ивешка взглянула на него. Волосы уже были заплетены в две большие косы, что сильно уменьшало ее лицо, а глаза при этом казались еще больше. Они казались чуть тусклыми, лишенными обычного блеска, скорее мягкими в отблесках углей и слабом свете, падавшем сюда из каморки старика. Она с трудом произнесла едва ли не два слова за все время, прошедшее после завтрака. Весь день она простояла на корме рядом с отцом, помогая ему, как могла, и испытывая на себе его гнев. Поэтому сейчас она выглядела очень уставшей. - Мы должны отыскать Кави, - сказала она. После звуков ее голоса в воздухе повисла тишина, будто он был чем-то околдован. Любой другой голос после этого казался грубым и неуместным. Тишина нарушалась только лишь всплесками воды в реке, поскрипыванием веток на засохших деревьях да шипением и потрескиванием углей. - А где? - наконец не выдержал затянувшегося молчания Петр. - Мой отец знает, где его искать. - Сзади них послышался шелест переворачиваемой страницы. Тишина продолжалась мгновенье или два, пока Ивешка не начала переворачивать оладьи. Стоя около печки, этого она сказала: - Я поступила очень глупо, что поверила ему. Мой отец был абсолютно прав. Теперь я это знаю. - И что же мы собираемся делать с этим самым Кави? - спросил Петр. - И что это были за слова по поводу сердца? Что имел в виду водяной, когда говорил об этом сегодня утром? Ивешка замерла, затем вновь занялась печкой, стараясь не отрывать глаз от своей работы, и сказала как можно спокойней: - Я была еще очень глупой, а мой отец был абсолютно прав. Саша почувствовал небольшой холодок. Возможно, что то же самое ощутил и Петр: он старался успокоить больную руку, и глядел на Ивешку так, словно подозревал о сашиных ощущениях, и что, разумеется, в словах Ивешки сейчас не доставало искренности. И тогда Петр взглянул на мальчика. Саша промолчал, только бросил в его сторону предупреждающий взгляд, опасаясь того, что лишние вопросы могут уничтожить только что установленный зыбкий мир... Кроме того, было неизвестно, могла ли Ивешка свободно отвечать на них, и Бог знает, какое влияние до сих пор имел на нее Кави Черневог. Наконец Ивешка подала оладьи, и они сели ужинать при мерцающем свете от масляной коптилки Ууламетса. У них было даже немного водки. Однако Ууламетс взял ужин с собой поближе к свету и уселся на палубе, скрестив ноги и не обращая ни на кого внимания, занятый книгой. Петр заметил: - Я предполагаю, что мы должны починить этот парус? Есть у нас что-нибудь подходящее для этого? Может быть, тонкая веревка? - Я не знаю, - сказал Саша. - Ивешка? - Да, - тихо сказала та, встала и направилась в каморку. - Так что же все-таки насчет сердца? - нетерпеливо прошептал Петр, когда она отошла достаточно далеко. - Что он такое говорил? И что за беда подстерегает ее? - Я не знаю, - так же шепотом ответил Саша. - Я никогда не понимал этого. Петр в растерянности смотрел на него, словно, на самом деле, ожидал от него ответа, соответствующего колдуну. Он так и не смог вылечить Петру руку, возможно это было выше его сил, но тем не менее Петр продолжал доверять ему в вопросах жизни и смерти и ожидал от него какого-нибудь чуда. Это пугало его больше, чем сам водяной, но может быть, это была всего лишь манера человека не обращаться за помощью, или манера попытаться все-таки сделать то, чего от тебя ожидают. Кроме того, был еще и Ууламетс со своей книгой, которая вбирала в себя, как память, все, что он когда-либо делал, а Саше никогда даже в голову не приходило сделать то же самое: во всяком случае, он даже и вообразить не мог, что может писать, пока старик Ууламетс не заметил, что он вполне годится для ученья. Но сейчас он думал о том, что не мог нести всю меру ответственности от начала до конца за свои дела с Ууламетсом и водяным, когда он загадывал то одно желание, то другое в полном беспорядке, просто потому, что учитель Ууламетс сказал ему о том, что у него есть талант... Большинство же людей, как считает Ууламетс, делают одну общую ошибку, забывая о своих действиях, в то время как колдун обязан помнить все это, вычислять возможные связи, прежде чем загадывать желание, что он и сам нередко делал, сидя в конюшне и порой часами думая, прежде чем решить, что, собственно, следует делать. Затем появился Петр, значительно старше его и опытнее в вопросах познания мира. И вот, впервые в жизни обретя друга, что он мог еще сделать, как желать с полным отчаянием того, в чем так нуждался Петр? Но он никогда до сих пор не понимал, как сильно обольщался, думая, что в происходящее вовлечены только он, Петр и Ууламетс, и что взаимодействовать могут лишь их желания. Так никогда быть не могло. Еще были и водяной, и Ивешка, а теперь кто-то еще, по имени Кави Черневог, а он сам при этом загадывал столько самых отчаянных желаний, что был теперь на грани того, что не мог запомнить их все, а тем более еще и те, которые загадывал в прежней жизни, и уж наверняка не мог уследить за тем, как они вообще смогут взаимодействовать друг с другом. Он не мог даже отчетливо припомнить теперь того мальчика-конюха из "Петушка", потому что тот мальчик воспринимал мир как кто-то другой, как кто-то, кто не знал, как следует поступать, тогда как сейчас... Потому что, если бы ему довелось сейчас встретить Михаила, и тот точно так же столкнул бы его с дороги, он бы не испугался. Он... Он мог бы даже убить его: он даже отпрянул назад от такой мысли, чувствуя как холодок панического страха обволакивает его, и тут же подумал о том, что не желал смерти Михаилу, нет, ни в коем случае, даже никакого другого вреда он не желал ему, неважно как далеко они теперь находились в этом мире, потому что он был дурак. Саша подумал и о том, что даже тетка Иленка делала своеобразные этикетки на горшках, где у нее хранились яды от насекомых. Но столько всего в полном беспорядке сваливалось на него одно за другим, что он должен был где-то остановиться, чтобы подумать, как все эти дела будут взаимодействовать друг с другом, потому что теперь он был уже больше не конюх из "Петушка", где день за днем проходил в одном и том же однообразии, где он знал всех и всех, и никто из окружающих никогда не хотел больше того, чтобы вовремя получить свой ужин. - В чем дело? - спросил Петр, слегка подталкивая его руку. Саша слизнул пот с губ, прислушиваясь к тихим шагам возвращавшейся Ивешки, и покачал головой. Ивешка поставила перед ним корзинку, в которой была тонкая бечевка и шило. - Сейчас слишком темно, чтобы заниматься этим, - сказал Петр и одним глотком допил все, что оставалось в его чашке, в то время как Ивешка нагнулась, чтобы убрать печку вместе с остатками золы. Он сделал жест рукой в сторону носа лодки. - Дедушка занят своей книгой, а нам можно заняться сном, - добавил он при этом. Саша был согласен с его предложением, но чувствовал при этом вину, раздумывая над тем, что должен был бы помочь Ивешке прибраться. Однако он знал и то, что он не мог надолго оставлять Петра одного, и мысль о мягких одеялах, разложенных прямо на парусе, показалась ему очень неплохой. И как только добрался до них, он сразу закрыл глаза под мерные всплески воды о борт и раскачивание сухих веток, но при этом продолжал думать о том, что еще хотел сделать, и о тетке Иленке, и о том, как она делала отметины на горшках, и не переставал удивляться, что его желание теперь наверняка добавится к остальным. Петр, в свою очередь, уснул без всяких затруднений, независимо от того, что темнота, окружавшая его, была самой настоящей, живой темнотой, где мог быть и свернувшийся в черные кольца водяной, и темная вода, окружавшая лодку, и все еще покачивающаяся под ним палуба. Теперь он знал, где он находился, и его не беспокоила даже больная рука, так как она начала болеть с тех самых пор, как они начали загружать лодку и, следовательно, болела лишь потому, что он просто-напросто перетрудил ее. Он более определенно отдавал себе отчет в том, что лодка была сейчас неподвижна, и не испытывал тех мучений, которые охватывали его грудь при движении. Ууламетс, разумеется, имел другие, более тонкие способы разделаться с ним, чем просто утопить в реке, во что Саша категорически отказывался верить. И эта лодка, если только им удастся вообще заставить ее плыть, уже не будет так качаться, как это было до сих пор, если целых три колдуна будут удерживать ее... То, что на лодке порвались снасти и парус, произошло лишь потому, что старик очень устал, но ведь и в этом случае, лодка добралась до берега... C этими мыслями Петр зарылся в парусину, укрывшись одеялами и не забывая про меч, который был рядом с ним, под одеялом. Он знал, что Саша находится рядом: стоит только протянуть руку, и он убедится в этом. В его кармане была маленькая щепотка соли, которую Саша дал ему утром. Он велел ему держать ее при себе, уверяя, что это никогда не повредит. Что ж, он был согласен и с этим. Точно так же, как был согласен и с тем, что постель, расположенная в середине палубы, а не около борта, гораздо безопасней, будь этот борт со стороны реки, или со стороны леса. Так он и уснул, а проснулся только тогда, когда солнце разогрело одеяло, от того, что ему послышался какой-то странный звук... Саша уже вставал. Петр подумал, что это было лишь волнение сердца, не более, и тут же вспомнил про старика, что очень непохоже на него так долго валяться в постели, и тем более непохоже на него, что он позволил и им так долго отдыхать. При этой мысли он сбросил с себя одеяло и, взявшись за меч, поднялся на ноги. - Учитель Ууламетс? - вслух позвал Саша. Его голос звучал тихо и одиноко, поглощаемый шумом реки и деревьев. Но никто не отвечал. - Вот чертовщина, - сказал Петр, чувствуя, как в его груди нарастает раздражение. Он вытащил меч из ножен, перешагнул через перекладину и сваленную в кучу парусину и начал осторожно продвигаться в сторону кормы, прислушиваясь, как Саша шел вслед за ним. Его очень беспокоило возможное столкновение с ним при неожиданном отступлении, и поэтому он повернулся назад и дотронулся до сашиной руки, предостерегая его, чтобы он старался не выходить на ту сторону лодки, которая была обращена к реке. Но на корме никого не было. Оставалась еще осмотреть борт, обращенный к лесу, и Петр кивнул Саше, чтобы тот сделал широкий круг и осмотрел остальную часть палубы. Но кругом было пусто. - Есть еще кладовка, - едва слышно прошептал Саша, вставая рядом с ним. Петр глубоко вздохнул и сказал: - Я сомневаюсь... - Но у него не было особенного желания обойти палубную надстройку, чтобы убедиться в этом. Он покрепче сжал рукоятку меча, сдвинул задвижку и распахнул дверь... Но внутри кладовки были только их припасы, но, однако, там не было ни корзины, в которой хранился весь арсенал Ууламетса, ни его книги. - Так что же, этот чертов старый дурак отправился на прогулку?! - воскликнул Петр, и Саша подошел поближе, чтобы самому убедиться в этом. - Если только водяной не утащил его, - сказал Саша. - Уж не думаешь ли ты, что мы бы не услышали этого? - спросил Петр. - Он, разумеется, наверняка должен был произвести какой-никакой шум, - заметил Саша, переходя на другую сторону лодки, выходящую к лесу, близость которого сейчас очень раздражала Петра. - Мы просто проспали этот момент. Я никогда не спал так, как в этот раз... - Не забывай, что мы устали, - сказал Петр. - Мы не смогли бы услышать даже гром. - Теперь он двигался рядом с Сашей и вглядывался в глубь леса, замечая за почти сплошной серой стеной мертвых деревьев зеленые вьющиеся стебли и листья. Этот неожиданный всплеск жизни должен был бы утешить его. Перед ними был густой, непроходимый лес, как раз такое место, которое в своих задних мыслях наверняка держал помешанный старик, чтобы отправиться туда, пешком, с тяжелой корзиной, Бог тому свидетель, где лежала эта чертова книга и все горшки, которые он только захватил из дома. Еще одно новое заклинание? Интересно бы знать. - Старичок вероятно сбежал, чтобы в одиночестве исполнять свои песни, - пробормотал Петр. - Всю прошлую ночь он провел за чтением книги и, вероятно, вычислил что-то необходимое для своих действий и решил отправиться раздобыть каких-нибудь корней или еще чего-то. Что можно еще ожидать от него? Он вернется. Они позавтракали прямо на носовой части палубы. Саша продолжал надеяться, что учитель Ууламетс вернется. Ему было трудно понять, отчего он так беспокоился о нем: ведь старик не был особенно добр к кому-нибудь. Но именно Ууламетс завел их сюда, и они больше ни от кого не могли ожидать помощи, чтобы вернуться обратно в дом. Но Петр сказал, что они должны посмотреть, что можно сделать с парусом, а Саша, поразмыслив над этим, уверился в том, что им еще предстоит вновь отправиться вниз по реке. Поэтому они взяли шило, бечевку и начали зашивать рваную парусину, продергивая бечевку сквозь проделанные шилом отверстия. От этой работы рука у Петра покраснела вокруг раны, но он клялся, что она беспокоит его не больше, чем вчера. - Я сделаю тебе припарку, - сказал Саша. Поскольку у них не было другого выбора, как сидеть и ждать, то это был хотя бы какой-то шанс помочь Петру. И тот не отказался от этого предложения. Они закончили починку паруса к полудню. - Я не знаю, будет ли это держаться, - сказал Петр, и без всякого перехода первый раз заговорил о том, что Ууламетс и Ивешка могут не вернуться назад. - Но я думаю, что мы все-таки сможем и в этом случае вернуться домой, если будем стараться плыть по течению. Лодка должна справиться с этим. Просто это будет более долгий путь, может быть, чем под парусом, но меня это не беспокоит. - А меня тем более, - сказал Саша и взглянул в сторону леса. - Ты думаешь, что все-таки водяной утащил их? Это было в первый раз, когда Петр заговорил об этом, но это не означало, что каждый из них до сих пор об этом не думал. - Я не уверен, что водяной расстанется с ней, - сказал Саша мрачно и похлопал Петра по локтю. - Пойдем, я заварю кое-что для твоей руки. 17 Петр ждал, пока Саша разведет в печке огонь и вскипятит свою стряпню из ромашки, горькой полыни, ивовой коры и соли, причем Петр возражал против последней добавки c жесточайшим упорством. Но Саша настоял, утверждая, что если уж водяной не любит соль, то она явно может оказаться полезной. Разумеется, рука сильно болела, но тепло снимало боль, и поэтому Петр старался больше сидеть на солнце, подставляя себя солнечным лучам, а его рука при этом была завернута в горячую тряпку, которую он менял время от времени, пока помешивал угли в печке, и лелеял немилосердную мысль, что водяной, в конце концов, мог устроить себе хорошую закуску из Ууламетса и из его книги, но при этом останавливал себя и старался подчеркнуть, что если он и желает зла, так особенно старику, но никак не Ивешке, хотя не видел причин для подобной преданности при этом. - Давай дадим ему еще время, пока солнце не осветит макушки вон тех деревьев, - сказал он наконец, обращаясь к Саше и кивая головой в сторону дальнего берега. - После этого отчалим и посмотрим, как нам удастся развернуть эту лодку. - Может быть, он просто-напросто пытается вынудить нас разрушить наш собственный мир. А это уже была очень неприятная мысль. Петр бросил настороженный взгляд на ближайший к ним лес и огляделся по сторонам. - Мы уже ждем его все утро и почти половину дня. Если он решил исчезнуть, то, по крайней мере, должен был бы приказать нам ждать, с обещанием повесить, если мы посмеем ослушаться. Это одно дело. Но мне кажется, что у него не было выбора. Я не знаю, почему он ушел, и я не знаю, что он при этом думал о своих делах, но, во-первых... - Петр отогнул большой палец, - он упаковался, и, во-вторых... - Теперь был отогнут указательный палец, - он собирался совершенно спокойно: взял и книгу, и свои принадлежности, и все прочее. Ведь случалось и раньше, что он уходил, но он никогда при этом не брал с собой книгу. А это означает, первое, что он подумал о том, что она ему будет необходима, или, второе, он не хотел, чтобы она оставалась с нами, либо потому что он не собирался возвращаться, или, теперь уже третье, Ивешка достаточно устала от своего папы и, подхватив эту книгу, сбежала к своему возлюбленному... - Если бы она так поступила, то он должен был бы разбудить нас, - сказал Саша. - Ведь это он притащил нас сюда... - Если бы он доверял нам, то тогда, может быть, и разбудил бы. Чего он, на самом деле, не сделал. И теперь мы знаем, что он сбежал вместе со своей дочерью. Ведь мы разговаривали с ней прошлой ночью, разве ты забыл? И в это время, черт возьми, он не торопился со сборами, или мы спали крепче обычного, как он этого мог пожелать. Ведь если ты спал, ты ведь ничего не можешь сказать о произошедшем. Так ведь? - Нет, - сказал Саша. - И что тогда? Разве мы чем-то обязаны ему? Ведь он был очень опасен для нашей жизни. - Он чрезмерно опасен, - сказал Саша, - и он, несомненно, пожелал, чтобы лодка оставалась в безопасности, и, может быть, чтобы она причалила именно к этому берегу. И если мы попытаемся сдвинуть ее с места... - Этого ты не можешь знать. - Я не могу знать, что он не сделал этого, но будь я на его месте, то обязательно поступил бы именно так. Я должен был бы желать этого изо всех сил. - Но он мог бы сказать, что уходит, и то, что он заставил нас уснуть совсем не очевидно. Сделал ли он это? И то же самое касается лодки. - Я не уверен в этом. - А ты и не можешь быть всегда уверен! - сказал Петр. - Иногда ты просто должен отважиться на поступок. Вот ты печешься об Ууламетсе. А я беспокоюсь гораздо больше о следующей ночи, которую нам предстоит провести на этой реке. И если Ууламетс не смог пересилить желание своей дочери, или водяного, или кого-то еще, я прошу прощенья, Саша Васильевич, но я не уверен, что тебе удастся сделать это. Итак, что мы собираемся делать сегодня ночью? - Мы не будем в безопасности, если окажемся на середине реки. Ведь мы уплыли так далеко от дома... - Пусть этот дом убирается к черному богу. Мы отправляемся в Киев. И забудь этого старика, он не нужен тебе. - Он нужен мне, - сказал Саша. - И если он не вернется, я все равно отправлюсь туда. - Но зачем? Ведь ты освободился от него! И ты никогда не верил в его бредни. Это он хотел, чтобы ты поверил, будто не сможешь обойтись без него. Так поверь лучше мне, почему бы тебе не сделать этого? На что Саша ответил ему приглушенным голосом: - Петр, я ведь не уверен, так ли я все делаю. Я не уверен даже в том, что я уже сделал. И мне становится страшно от этих мыслей... - Это все потому, что наслушался его болтовни. Забудь об этом! Давай выведем лодку на реку и оставим это место. И покончим на этом. Он уже привставал с места, когда Саша ухватил его за руку. - Нет! - сказал он. И внезапно Петр засомневался в своей правоте, и так же внезапно вновь уселся на палубу, слегка подрагивая. А Саша продолжал: - Пожалуйста, подождем до завтрашнего утра. А завтра утром мы отправимся. Петр с подозрением взглянул на него, чувствуя внутреннюю досаду, но Саша был непреклонен. Он сжал челюсти и не отворачиваясь глядел Петру прямо в глаза, так прямо, как только мог. - Ты что, хочешь меня околдовать? - спросил Петр. - Но я не люблю этого. Я должен забрать эту лодку и... Но неожиданно он почувствовал огромное нежелание делать это, и подумал о том, как временами Саша оказывался прав. - Прекрати, - сказал Петр. - Нет, - сказал Саша, - я не остановлюсь. Они оба были выведены из себя этой размолвкой. Петр, между тем, подумал о том, что мог бы встать, обрубить веревки, удерживающие лодку, и отчалить... - Вот черт возьми, - сказал он и, подойдя к борту, обращенному в лес, ухватился за поручни, чтобы доказать это на деле. Но не мог же он, на самом деле, сойти с ума. А всего этого было вполне достаточно, чтобы свести с ума любого. Он смотрел в лес и думал о том, что там было самое удобное место, где можно было провести ночь, нежели на реке, и ведь он знал - черт побери! - откуда у него такое представление. Он стоял так некоторое время, склонив голову и сложив на груди руки, постоянно ощущая, как Саша желал ему не терять душевного равновесия. Но сам, тем не менее, продолжал злиться. Затем он повернулся кругом, словно подгоняемый милосердием, исходящим от мальчика, и сказал: - Послушай, малый, это в конце концов невежливо. - Извини, - сказал Саша со всей искренностью. - Извиниться - это еще не значит исправить положение! Не пытайся перечить моим намерениям! Никогда не пытайся делать этого по отношению к своим друзьям! - Но у меня нет выбора, - сказал Саша. - Почему? Потому что Ууламетс хочет удержать нас здесь? Или потому что этого хочет кто-то еще? А что если ты ошибаешься и это вовсе не твое желание? Ты можешь хотя бы сказать это? - А если это как раз то самое, что гораздо сильнее меня, - сказал Саша после минутной паузы, - тогда ты уже не будешь спорить относительно того, что делать, если оно этого не хочет? Так? Саша проявил некоторые признаки рассудка. Петр очень надеялся, что это именно так. В противном случае окружающий мир давно бы разрушился. Сашиному желанию не сходить с ума было чертовски трудно противостоять. Петр вернулся туда, где он только что сидел до этого, и хлопнул рукой по стене палубной надстройки, будто она была во всем виновата. По крайней мере, у него появилось чувство, что он может на что-то положиться. Саша подошел и сел рядом с ним, раскаиваясь, как тут же представил себе Петр: он отжал воду с перегревшейся тряпки и вновь обмотал его руку, продолжая глядеть на Петра. - Петр, пожалуйста. - Не пытайся даже заговорить со мной. - Петр решил поскорее сказать это, чтобы не дождаться того момента, когда почувствует жалость к мальчику. Но он все же взглянул на него, и увидел, насколько тот был потрясен, будто боль от собственной руки Петра прошла через него. По крайней мере, он воспринимал это как собственные чувства. - Завтра утром, - сказал мальчик дрожащим голосом. - И меня не беспокоит, каково будет твое внутреннее состояние, я только не хочу, чтобы с нами что-то случилось. - А кто сможет остановить нас? - возразил ему Петр. - Разве не ты как-то говорил, что колдуны легче всего подвержены воздействию? Может быть, ты просто ничего лучшего и не знаешь? Такая мысль никогда не приходила к тебе? - Приходила, - сказал Саша. - И я вовсе не хочу, чтобы ты злился на меня. Извини, что я не могу этому помочь, но что я могу поделать? - Казалось, что Саша исчерпал все свои мысли. Он склонил голову, обхватил ее руками, погрузив пальцы в волосы. - Но не торопись покидать это место. Будь терпелив. Не делай ничего, похожего на это... Тем временем, боль в руке заметно уменьшилась. А мальчик продолжал сидеть, положив голову на руки, обдумывая все, что он мог еще использовать, чтобы облегчить страдания Петра, на что тот так надеялся. Тот же чувствовал, как его раздражение стихает, и все еще никак не мог понять, сам он тому причиной или так Саша решил за него. Он резко привалился спиной к стенке палубной надстройки, сжал челюсти и некоторое время смотрел на Сашу. Ему казалось, что они оба были безнадежно безумными, и тут же вспомнил о своих первых днях, проведенных в его компании, будто эти мысли могли помочь ему обрести равновесие. Но что можно было вспомнить о том времени, если только... Если только исключить попытку Саши атаковать водяного для спасения Петра. Тогда у мальчика был только горшочек с солью да обычная палка. Но почему-то именно этого Петр никак не мог забыть. - Ты хочешь, чтобы я вспомнил это? - Что? - спросил Саша, бросая вверх растерянный взгляд. Он выглядел достаточно невинным. Но при этом, он никоим образом не сомневался, что может доверять Саше. Что пугало его при этом, так это степень той веры, которую он должен был допускать, находясь рядом с колдуном. - Позволь сказать тебе, - заметил Петр, - что я даже не представляю, сколь сильно Ууламетс мог воздействовать на нас. В том, что он мог это сделать, я не сомневаюсь, и возможно, он проделал это так искусно, что ни один из нас не смог поймать его за руку, но все же я так не думаю. - Он намочил тряпку, а затем отжал ее, получив таким образом возможность наблюдать за сашиным бледным лицом. - Окажи мне любезность. Не повторяй таких вещей в очередной раз, это не подходящий способ обращаться с людьми. - Я никак не хотел этого делать... Я всего лишь не хотел, чтобы ты погиб! - Чудесно! Этого же не хотел и я. Тебе кажется, что лодка так или иначе заколдована. Я же думаю, что здесь поблизости есть нечто, которое получило кое-что на завтрак, а теперь уже подходит время ужинать. И что ты скажешь на это? - Я знаю, как можно остановить его. - Хорошо. Я очень рад этому. Так почему же все-таки мы не можем отправиться в плаванье ночью? - Потому что оно может перевернуть лодку. - Но если мы воспользуемся твоим желанием, наверное этого не случиться. - Я не знаю его настоящей силы. - Саша прикусил губу и добавил: - Я не уверен, что не оно порвало нам парус. - Значит, насчет чего-то ты, тем не менее, уверен? - Теперь пауза затянулась: Саша медлил с ответом. - Нет. Я совсем не уверен. Но я боюсь, если мы отчалим от этого берега, а здесь везде очень глубоко, то можем оказаться в воде, а я совсем не умею плавать. - Я тоже не умею, - сказал Петр. - Но мы не можем знать, как будет завтрашним утром. Или мы собираемся провести здесь весь остаток нашей жизни? - Учитель Ууламетс должен вернуться. - Я, признаться, не ожидаю этой встречи, - сказал Петр. На другой стороне реки солнце, тем временем, опустилось до макушек деревьев, но неожиданно он потерял всякую уверенность и охоту остаться один на один с рекой глубокой ночью. - Завтра, так завтра... А ты не будешь больше пытаться действовать на меня своим колдовством, а? - Нет. - Саша очень выразительно покачал головой. - Нет, клянусь тебе, не буду. - Видишь, как трудно бывает понять что-нибудь, когда кто-то проделывает это с тобой? Ведь в данном случае ты отвечаешь за то, что можешь заставить меня сделать что-либо обратное тому, что я делаю, находясь в здравом рассудке. Может быть, ты заставишь меня сломать собственную шею, кто знает? Я действительно оценю твой поступок, если ты не будешь делать такого впредь. Саша выглядел по-настоящему выбитым из колеи. - А если ты не прав? Что, если я знаю, что ты ошибаешься? - А что, если ты ошибаешься насчет моих заблуждений? Уж лучше бы ты был прав, не так ли? А еще лучше ты бы вообще не делал этого так часто, а? - Это так легко сделать, - сказал Саша, - и так трудно не... - Я хочу, чтобы у тебя был выбор, - сказал Петр, достаточно уверенный в этот момент в сашиной откровенности, чтобы не сомневаться в себе: он чувствовал жалость к мальчику, и, более того, он неожиданно испугался за его рассудок столь же сильно, как и за свой собственный. Он торопливо обнял Сашу за шею. - Ты, возможно, и прав на этот раз. Тебе только не хватает сдержанности, ты должен следить за собой. - Извини. - Саша прикрыл глаза и склонил голову. - Я просто боюсь. - Время приниматься за работу, - сказал Петр и вновь опустил тряпку в котелок и занялся своей рукой, чтобы дать мальчику время вытереть свое лицо. - Ты надеешься, что сможешь не подпустить сюда этого "кто-он-там-такой-на-самом-деле" сегодняшней ночью? Но ведь этого не смог сделать даже Ууламетс. - Мы не знаем этого. - Дедушка очень способный колдун, на мой взгляд. Но на этот раз он не приложил должного старания, по-моему. Так что же должны делать мы? Рассыпать соль, зажечь огонь и надеяться? - Не надо шутить, Петр. Сейчас не до смеха. - Нет, это время действительно не для этого. - Он обмотал тряпку вокруг руки и пальцами отжал лишнюю воду, которая с шипением закапала на горячую печку. - Но я не говорю, что выводить лодку ночью на середину реки гораздо лучше, чем это твое решение, уверяю тебя. - Вот что ты должен понять... - сказал Саша. - Петр, я честно признаюсь, что не знаю, что делать. И я не могу поклясться тебе в том, что это моя идея... Я только лишь имею такие ощущения... Меня не оставляет это ужасное чувство, что мы не должны уводить ее домой... - Домой, - усмехнулся Петр и тут же, заметив, как расстроился мальчик, покачал головой. - Я могу позволить тебе так думать. У меня нет особой любви к этому старику, но я, на самом деле, понимаю... - Петр на мгновенье замолчал, думая про себя о том, что не может воспринимать сумасшедшего старика всерьез, а потом продолжил: - ...что он еще не так плох, как мог быть. - И вновь подумал про себя, что уж Ууламетс-то, разумеется мог сделать то, что пытался сделать Саша. - Я могу даже простить его. Бог мой, подумал он... Что же это я собираюсь сделать с этим мальчиком? Что если он не так добросердечен, каким кажется, и не так благоразумен, как это можно видеть? - Если ты хочешь вернуться в этот дом на некоторое время, - спокойно сказал Петр, - прежде чем отправиться в Киев, то мы сможем сделать это. Ведь старик может появиться совершенно неожиданно. Он, вероятно, уже посылает желания очутиться дома тем или иным способом или попасть на лодку. А сейчас мы поужинаем и на всякий случай рассыплем по всей палубе соль. Вероятно, мы должны были бы проделать все это и прошлой ночью. После чего мы можем лечь спать, а утром отчалим и поплывем по реке. - Мы слишком сильно задели за дно, когда причаливали. Я думаю, что эта отмель достаточно длинная... - Мы поставим парус, только для того чтобы тронуться с места. Я надеюсь, что он должен чуть-чуть оттащить нас от берега, а может быть, даже и слегка развернуть. Теперь Саша глядел немного веселее. - Лучше пожелай, чтобы завтра с утра был хороший ветер, если ты хочешь, на самом деле, что-нибудь сделать. - Я попытаюсь, - сказал Саша и потер лицо руками. - Но ты правильно заметил насчет соли. Старик оставил нам большую ее часть. Может быть, он даже думал об этом. - Очень заботливо с его стороны, - заметил Петр. Они приготовили роскошный ужин все на той же маленькой печке. У них была зажаренная прямо на колоснике свежая только что выловленная из реки рыба: Саша сообразил захватить из дома крючки. Когда они закончили уборку палубы и вытряхнули за борт золу и угли, небо над рекой потускнело, окрашиваясь в последние цвета, и кое-где уже начали проглядывать звезды. Тем временем, Саша рассыпал поперек палубы соль и серу, от одного борта до другого, а Петр при этом воздержался от своих обычных замечаний, глядя как Саша пытался произнести какие-то заклинания и окуривал палубу дымом: мальчик мог обидеться на это. Но, положа руку на сердце, если соль срабатывала, то он не видел причин, чтобы как-то ограничивать весь ритуал, когда-то проделанный Ууламетсом: бессмысленное бормотанье, пение и все остальное, что казалось ему одинаковым и бесполезным. А Саша уже взял чашку с водкой и накапал на палубе круг, Петр же наблюдал за этим, уперев руки в бока и выражая определенное любопытство. - Теперь никакой ветер не найдет здесь и щели, - сказал Саша, - и, кроме того, я не думаю, что вода была бы таким хорошим средством. После этого он посыпал влажный от водки круг все той же солью и серой, так что он превратился в застывшую корку. Ловкий малый, подумал Петр. - Как колдун, - произнес он вслух, - ты сделал неплохую работу. - Надеюсь, - сказал Саша. - Ведь у тебя еще осталась та маленькая щепотка, которую я давал тебе. Петр похлопал себя по карману. - Точно. Саша посмотрел на него так, словно решал, не смеется ли он, отряхнул руки и поставил чашку с остатками соли и серы внутрь очерченного таким образом круга. Затем протянул Петру чашку с водкой. - С ней ничего страшного не произошло, - сказал он. - Там просто остатки. Петр усмехнулся, взял чашку и не спеша выпил оставшуюся в ней водку. Затем он налил вторую, полную, но посчитал ее последней, так как он не имел никакого желания спать в эту ночь слишком крепко. Они улеглись на палубе, глядя на звезды и прислушиваясь к окружающему, обсуждая между собой планы на завтра, как они отчалят от берега и как, в этом не было никакого сомнения, доберутся до дома еще засветло, или же заблудятся, об этом они тоже не забывали, и о том, как они могут зазимовать здесь, и как можно было бы улучшить сад и огород, и что они могли бы сделать с банькой, как, например, починить на ней крышу. Он не имел никакого представления ни о садовничестве, ни о плотницких работах. Это все знал только Саша. Саша был очень счастлив, без умолку рассказывая ему о репе, горохе и о починке крыши, и если это отвлекало его от тяжелых мыслей, то Петр был готов сколько угодно слушать его. Только где-то в самой середине сашиных планов относительно весенней посадки у Петра стали закрываться глаза, и он начал постепенно проваливаться в сон, что, вообще говоря, не входило в его намерения. Он сказал: - Кажется, я готов. Давай, немного поспи, иначе не обещаю, что смогу долго бодрствовать под твои рассказы. - Зато я могу не уснуть, - сказал Саша. - Я уверен в этом, но про себя этого сказать не могу. - Он не хотел говорить ему, что у него была практика долгого бодрствования. Он лишь поднялся, положил меч поближе к себе и уперся локтем в колени, приготовившись к долгой ночи. Саша продолжал что-то говорить еще и о баньке. - Тише, - сказал ему Петр, - иначе я усну, если ты не перестан