стив руку в один из ящиков стола, он извлек небольшую белую коробочку. - Она не покидала стен этого кабинета. Он все понял, подумал Чилдэн. Ну и пройдоха! Даже не сказал ей. Вот так-то. Теперь, сообразил Чилдэн, будем надеяться, что он не станет бушевать и обвинять меня в попытке соблазнить его супругу. Он мог бы запросто затоптать меня, отметил про себя Чилдэн, аккуратно продолжая потягивать чай с невозмутимым лицом. - Да, - кротко произнес он. - Интересно. Пол открыл коробочку, вынул оттуда булавку и начал внимательно ее осматривать, поворачивая во все стороны. - Я позволил себе показать ее некоторым своим знакомым бизнесменам, - произнес Пол, - людям, которые разделяют мой вкус в отношении художественных и эстетических качеств - в широком понимании - американских исторических предметов или изделий прикладного искусства. - Он пристально посмотрел на Роберта Чилдэна. - Никому из них, разумеется, не приходилось ни с чем подобным сталкиваться. Как вы и объяснили, до настоящего времени неизвестны подобные современные произведения искусства. Я полагаю, вам также известно, что вы являетесь единственным представителем данного направления. - Да, это так, - сказал Чилдэн. - Вы хотите узнать их реакцию? Чилдэн склонил голову. - Эти люди рассмеялись, - сказал Пол. - Рассмеялись. Чилдэн молчал. - Даже я, тоже, смеялся в душе так, чтобы вы не видели, - продолжал Пол, - в тот самый день, когда вы появились и показали мне эту штуковину. Естественно, дабы пощадить ваше самолюбие, я замаскировал свое отношение и оставался более или менее сдержанным в своих внешних проявлениях. Чилдэн кивнул. Рассматривая булавку, Пол продолжал: - Нетрудно понять такую реакцию. Это просто кусочек металла, который, будучи расплавлен, потерял всякую форму. Он ничего из себя не представляет. В нем отсутствуют какого-либо рода глубинный смысл, какой-либо преднамеренный замысел. Это просто аморфное вещество. Можно было бы сказать, что это одно лишь содержание, лишенное формы. Чилдэн кивнул. - И тем не менее, - сказал Пол, - я уже в течение нескольких дней продолжаю его рассматривать и без всяких на то логических причин стал постепенно испытывать определенное эмоциональное влечение к нему. Почему это так? - мог бы я спросить. Я даже не проецирую на эту каплю металла, как это делается в германских психологических тестах, свой собственный духовный мир. Я все еще не усматриваю в нем следов какой-либо формы. Но эта вещица уже каким-то образом отражает Дао. Понимаете? - Он показал жестом Чилдэну, что от того не требуется ответа. - Она уравновешена. Силы внутри этой частицы стабилизировались. Наступил покой. Так сказать, этот предмет находится в мире со всей остальной вселенной. Он отделился от нее, зажил самостоятельной жизнью и после этого ему удалось прийти в согласие с оставшейся частью окружающего нас мира. Чилдэн кивнул и тоже стал внимательно глядеть на булавку. Но тут Пол совсем сбил его с толку. - У этой вещицы совсем нет "ваби", - сказал Пол, - и не могло быть никогда. Но... - Он прикоснулся ногтем к головке. - Роберт, этот предмет обладает "ву". - Я не сомневаюсь в вашей правоте, - произнес Чилдэн, лихорадочно соображая, что же означает это слово "ву". Оно не японское - китайское. Мудрость, решил он. Или постижение. В любом случае, нечто высокое, очень значительное. - Руки ремесленника, - произнес Пол, - обладают "ву" и позволяют этому "ву" перетекать в обрабатываемый им предмет. Возможно, только он один и знает, когда этот предмет удовлетворит его. Тогда он завершен, Роберт. Размышляя над этим, мы сами приобретаем больше "ву". Мы познаем умиротворенность, связанную не с искусством, а святыми вещами. Я вспоминаю часовню, в которой можно было любоваться берцовой костью одного средневекового святого. А здесь это творение рук человеческих, то же было реликвией. Эта вещица жива сейчас, в то время, как та просто оставалась, не подвергаясь каким-либо изменениям. Посредством подобного рассуждения, проделанного мною в течение весьма длительного времени, поскольку это касалось вас, я установил ценность, которой этот предмет обладает в противоположность историчности. И я глубоко тронут, как вы в этом можете убедиться воочию. - Да, - произнес Чилдэн. - Не иметь историчности, а также никакой художественной или эстетической ценности, но тем не менее, приобщиться к чему-то эфемерному, неземному, но очень высокому - это чудо. Подлинное чудо для такой маленькой, жалкой, совершенно никчемной на вид капли металла. Этим, Роберт, она обязана тому, что обладает "ву". Потому что издавна установлено как факт, что "ву" обычно находят в самых невзрачных, ничем внешне не примечательных предметах, таких, которые в известном христианском афоризме названы "камнями, отвергнутыми строителем". Они испытывают присутствие "ву" в таком хламе, как старая палка или ржавая жестянка из-под пива в придорожном кювете. Однако, в этих случаях "ву" в том, кто этим любуется. Это сродни мистическим переживаниям. Здесь ремесленник скорее заложил "ву" в этот предмет, чем просто содержал внутренне присущее это капле "ву". - Он поднял глаза. - Я выражаюсь достаточно ясно? - Да, - ответил Чилдэн. - Другими словами, эта вещица открывает нам двери в совершенно новый мир. Имя ему не искусство, поскольку она не обладает формой, ни религия. Что же это тогда? Я бесконечно долго размышлял, глядя на эту булавку, но так и не пришел к какому-либо определенному выводу. Очевидно, нам недостает слова для обозначения класса предметов, подобных этому. Так что вы оказались правы, Роберт. Это доподлинно новое образование в пределах нашего мира. Подлинное, отметил про себя Чилдэн. Да, в этом у него уже не было сомнений. Эту часть рассуждения я уловил. Что же касается всего остального... - Потратив столько времени на размышления о том, а какова же будет польза от этой вещицы, - продолжал Пол, - я в качестве следующего шага пригласил сюда вот тех же самых знакомых, о которых упоминал. Я взял это на себя, как это проделал с вами только что, донести до их сознания свои соображения, отбросив всякую тактичность при этом. Тема эта весьма пикантна в связи с тем, что касается смены владения этой вещицей, поэтому мне столь необходимо было донести то, что, кажется, уже осознал я. Я потребовал, чтобы эти лица внимательно меня слушали. Чилдэн знал, что для таких японцев, как Пол, навязывать свои мысли другим людям настолько противоречило всем основам их воспитания, что ставило его почти в немыслимое положение. - Результат, - сказал Пол, - придал мне уверенности в своей правоте. Подвергнувшись такому давлению с моей стороны, они разделил мою точку зрения. Они постигли то, что я им пытался обрисовать. Так что моя попытка не оказалась бесплодной. Проделав это, я успокоился. Вот и все, Роберт, Я выдохся. - Он положил булавку назад в коробочку. - Совесть моя чиста. Примите мою отставку. - С этими словами он пододвинул коробочку в сторону Чилдэна. - Сэр, она ваша, - произнес Чилдэн, испытывая сильную тревогу. Ситуация не вписывалась ни в одну из моделей, которые он когда-либо испытывал. Высокопоставленный японец, расхваливавший до небес поднесенный ему дар, затем возвращает его. Чилдэн почувствовал, как у него задрожали колени. Он не имел ни малейшего представления, что делать. Он встал, дергая себя беспричинно за рукав, лицо его раскраснелось. - Роберт, вам следует более смело смотреть в лицо действительности. Теперь, уже побледнев, Чилдэн произнес: - Я... совершенно... сбит с толку. Пол тоже встал лицом к лицу с ним. - Мужайтесь. Это ваше предназначение. Вы единственный посредник в нашем мире этого предмета и других того же рода. Но вы также еще и профессионал. Уединитесь на некоторое время. Поразмышляйте, возможно, даже посоветуйтесь с "Книгой перемен". Затем снова внимательно взгляните на свои витрины и прилавки, пересмотрите свою систему торговли. Чилдэн в изумлении уставился на него. - Вы тогда найдете путь, который нужно избрать, - сказал Пол. - Что предпринять с вашей стороны, чтобы возникла повальная мода на такие изделия. Чилдэн был ошеломлен. Этот человек пытается втолковать мне, что я обязан принять на себя моральную ответственность (которой, кстати, он не захотел взять на себя) за эти эдфрэнковские безделушки! Извращение, шизофреническое видение мира, столь свойственное японцам; ничто иное, как первостепенное духовное и деловое внимание к ювелирным изделиям, терпимым в глазах Пола Казоура. И самым худшим из всего было то, что Пол определенно придавал очень большое внимание своим словам, опираясь на вековую японскую культуру и традиции. Моя обязанность, с горечью подумал он, мой долг. Это может так ко мне прилипнуть, что не отвязаться за всю оставшуюся жизнь, стоит только раз проявить слабость. До самой могилы. Пол - к своему собственному удовлетворению, во всяком случае - освободился от этого. А вот для Чилдэна - это, к прискорбию, остается никогда уже не выводимым клеймом. Они совсем с ума спятили, успокаивал себя Чилдэн. Например, не помочь человеку выкарабкаться из сточной канавы из-за тех моральных обязательств, которые на них накладывает такой поступок. Как это назвать? Я бы сказал, что это символично; чего еще можно ожидать от представителей расы, которая, когда было велено воспроизвести один к одному английский эсминец, умудрились скопировать даже заплаты на котле наряду с... Пол продолжал пристально смотреть на него. К счастью, давно уже укоренившаяся привычка заставила Чилдэна подавить в себе автоматически любое внешнее проявление подлинных чувств, обуревавших его. Он придал своему лицу спокойное, бесстрастное выражение, характерное для человека, который в состоянии правильно оценить суть любой возникающей перед ним ситуации. Он уже нутром ощущал эту личину, которой научился прикрывать свои чувства. А ведь это же ужасно, неожиданно понял Чилдэн. Катастрофа. Уж лучше бы Пол подумал, что я пытаюсь соблазнить его жену. Бетти. Теперь уже не было никаких шансов на то, что она увидит этот подарок, поймет подлинную его, Чилдэна, артистическую натуру. "Ву" несовместимо с сексуальностью, это, как выразился Пол, нечто высокое и священное, как реликвия. - Я раздал всем этим людям ваши визитные карточки, - сказал Пол. - Простите? - рассеянно промолвил Чилдэн. - Ваши рекламные открытки. Чтобы они могли зайти к вам и посмотреть другие образцы. - Понятно, - сказал Чилдэн. - И вот еще что, - сказал Пол. - Один из этих людей желает всесторонне обсудить данный вопрос с вами у себя дома. Я записал его имя и адрес. - Пол передал Чилдэну сложенный лист бумаги. - Он хочет послушать, что скажут его партнеры. Он импортер. Занимается экспортом и импортом крупных партий товаров. Особенно в Южную Америку. Радиоприемники, фотокамеры, бинокли, магнитофоны и тому подобное. Чилдэн уставился на бумагу. - Он имеет дело, разумеется, с огромными количествами, - сказал Пол. - Наверное, с десятками тысяч каждого наименования. Его компания контролирует различные предприятия, которые производят товары для него с низкими накладными расходами, все они расположены на Востоке, где дешевле рабочая сила. - Почему он... - начал было Чилдэн. - Предметы, подобные этому... - тут Пол еще раз взял в руки на несколько секунд булавку, затем положил ее на место, закрыл крышку и вернул коробочку Чилдэну, - ...могут пойти в массовое производство. Изготовлять их можно как из металла, так и из пластмассы. Штамповать, отливать, прессовать. В любом требуемом количестве. Чилдэн задумался, затем спросил: - А как же "ву"? Оно останется в этих предметах? Пол ничего на это не ответил. - Вы рекомендуете мне повидаться с ним? - Да. - Почему? - Это амулеты, - сказал Пол. Чилдэн, ничего не понимая, уставился на японца. - Амулеты, приносящие удачу. Чтобы их носили. Сравнительно бедные люди. Бесчисленное множество амулетов, которыми можно торговать по всей Латинской Америке, Африке и на Востоке. Широкие массы, вы прекрасно об этом знаете, все еще верят в магию, волшебство. В заговоры. В зелья. Это большой бизнес, как мне сказали. - Лицо Пола оставалось сосредоточенным, голос выразительным. - Похоже на то, - медленно произнес Чилдэн, - что здесь пахнет очень большими деньгами. Пол кивнул. - Это ваша идея? - спросил Чилдэн. - Нет, - ответил Пол и надолго замолчал. Вашего начальника, подумал Чилдэн. Вы показали этот образец своему начальнику, который знаком с этим импортером. Ваш начальник - или какое-либо стоящее выше вас лицо, некто, кому вы подчиняетесь, кто богат и могущественен, - связался с этим импортером. Вот почему вы вернули его мне, сообразил Чилдэн. Вы не хотите принимать в этом участия. Но вы понимаете, что я пойду по этому адресу и повстречаюсь с этим импортером. Я вынужден. У меня нет иного выбора. Я дам разрешение на подобный дизайн или продам его в качестве модели, рассчитывая на определенный процент от продажи продукции; будет заключено что-то вроде сделки между мной и этой стороной. Но вы к этому не хотите иметь никакого отношения. На малейшего. И с вашей стороны будет проявлением дурного тона позволить себе воспрепятствовать мне или спорить со мной. - У вас есть возможность, - наконец произнес Пол, - стать чрезвычайно богатым. - Он продолжал стоически смотреть впереди себя. - Эта мысль поразила меня своей необычностью, - сказал Чилдэн. - Изготовлять амулеты на счастье, взяв в качестве модели подобные произведения искусства - я как-то даже не в состоянии представить это. - Потому что это не вяжется с основным направлением вашей деятельности. Вы ее посвятили тому, что имеет налет эзотеричности, тому, что может быть оценено только посвященными. Я, например, точно такой же. И те лица, которые в скором времени наведаются в ваш магазин. - А как бы вы поступили, будь бы вы на моем месте? - спросил Чилдэн. - Не недооценивайте возможности, предоставляемой этим уважаемым импортером. Это очень умный и практичный человек. Вы и я - мы даже не представляем себе, какое есть огромное количество людей необразованных. Они могут извлекать радость даже из штампованных, совершенно идентичных предметов, радость, которой не дано испытать нам. Мы же должны предполагать, что обладаем чем-то уникальным в своем роде или по крайней мере настолько редким, что им обладают очень немногие. И, разумеется, это должно быть поистине аутентичным. Не копия или репродукция. - Он продолжал смотреть куда-то в пустоту, мимо Чилдэна. - Не то, что может штамповаться десятками тысяч. Неужели и он догадался, захотелось узнать Чилдэну, что значительная часть исторических предметов в магазинах, подобных моему (не говоря уже о многих экземплярах в его собственной личной коллекции) являются подделками? В его словах прослеживается какой-то намек на это. Как будто ирония, с которой он мне все это излагает, является прикрытием для чего-то другого, о чем бы он хотел мне сказать, причем прямо противоположное тому, что выражается внешне? Все та же двусмысленность, на которую так часто наталкиваешься в Оракуле... свойство, как говорят, восточного склада ума. И вот еще что, подумалось Чилдэну. Ведь он же на самом деле что говорит... ну кто ты такой, Роберт? Ты, кого Оракул называет "человеком низким", или ты - другой, кому предназначены все добрые его советы? Вот ты и должен решить, здесь. Ты выберешь один путь или другой, но не оба вместе. Наступил момент выбора. А какой путь изберет этот ваш начальник? - Задумался Роберт Чилдэн. - Тоже в соответствии с советом, высказанным его молодым подчиненным? Ведь это все-таки не мысль, внушенная многотысячелетним кладезем божественной мудрости - это всего лишь мнение одного смертного, одного молодого японского бизнесмена. И все же в этом есть зерно истины. "Ву", как сказал бы Пол. "Ву" этой ситуации таково: какою бы ни стала наша личная неприязненность, реальность на стороне импортера. Хотя и намерения наши были совсем не такими. Но мы должны приспосабливаться, именно об этом говорит Оракул. А оригиналы, несмотря на все это, можно продавать в моем магазине. Знатокам, таким, например, как друзья Пола. - Вы боретесь с самим собой, - заметил Пол. - Ситуация сейчас, несомненно, такая, когда предпочтительнее остаться самому. - Сказав это, он направился к двери. - Я уже решил. Глаза Пола оживились. Поклонившись, Чилдэн произнес: - Я последую вашему совету. А теперь я вас покидаю, чтобы подготовиться к визиту к этому импортеру. - Он поднял со стола сложенный лист бумаги. Странно, Пол, казалось, остался недоволен. Он что-то буркнул и вернулся к письменному столу. Они умеют до конца сдерживать свои эмоции. - Я очень вам благодарен за содействие, - произнес Чилдэн, собираясь уходить. - Когда-нибудь, при первой же представившейся возможности, я отплачу вам тем же. Я не забуду. Но молодой японец и теперь никак не среагировал на слова Чилдэна. Глубоко правы те, подумал Чилдэн, кто не устает повторять, что они непостижимы для нас. Провожая его из кабинета, Пол, казалось, со всей очевидностью подтверждал эту мысль. И только у самой двери он неожиданно раскрылся: - Американские мастеровые делали эту вещицу вручную, верно? Затрачивая труд своего собственного тела? - Да, от первоначального замысла до окончательной полировки. - Сэр! А согласятся ли с такой постановкой вопроса эти мастеровые? Насколько я себе это представляю, они мечтали о совсем иной судьбе своих трудов. - Я бы рискнул утверждать, что их нетрудно убедить, - сказал Чилдэн, для которого эта проблема казалась чем-то второстепенным. - Возможно, так оно и есть, - сказал Пол. Что-то в тоне его голоса заставило Роберта Чилдэна неожиданно насторожиться. Какая-то явно проступающая недосказанность. А затем, как-то сразу все прояснилось, и он, несомненно, разгадал эту двусмысленность японца, все до конца поняв. Конечно же. Вся эта словесная шелуха была лишь прикрытием отвергнуть попытки возродить американское ювелирное искусство, мастерски разыгранного прямо у него на глазах. Циничное по своей сути, а он, не приведи господь, проглотил крючок, а с ним и леску, и грузило. Он заставил меня согласиться, шаг за шагом водил по узкой тропе в саду восточной изощренной мудрости к единственно возможному заключению: творение американских рук годится разве только для того, чтобы служить шаблоном для утиля - дешевых амулетов на счастье. Вот каким методом господствуют японцы: не методом жестокого подавления, а исподволь, с утонченным искусством безграничной хитрости. Господи! Какие же мы варвары по сравнению с ними, понял Чилдэн. Мы всего лишь жалкие простаки перед их безжалостной логикой. Пол не сказал мне прямо, не стал мне доказывать, что наше искусство ничего не стоит. Он заставил меня самого сказать это вместо себя. И этой насмешкой он уже до конца меня добивает, а еще скорбит о том, что я так сказал. Приторно-вежливый жест сочувствия, когда услышал от меня эту горькую истину. Он сломал меня, почти вслух произнес Чилдэн, однако, к счастью, ему удалось оставить эти слова только в своих мыслях. Как и раньше, он держал истинные свои чувства наглухо запертыми в своем внутреннем мире, обособленном и тайном, открытом только для себя одного. Он унизил меня и всех моих соотечественников. И я беспомощен. Мне нечем отплатить за это; мы - побежденный народ, и наше поражение в войне сродни тому, какое потерпел я сам только что, это поражение такое тонкое, такое внешне незаметное, что мы едва ли в состоянии постичь всю степень его тяжести. Фактически, мы скоро должны будем поднимать все наши архивы, чтобы выяснить, что оно вообще имело место. Какие еще можно предъявить доказательства пригодности японцев господствовать? Он почувствовал, как его начинает душить смех, возможно, от понимания происходящего. Да, так оно и есть. Это как крепкий отборный анекдот, который нужно хорошо запомнить, посмаковать на досуге и даже рассказать. Вот только кому? Вот в этом-то и проблема. Слишком он личного свойства, чтобы его пересказывать. В углу кабинета Пола он заметил корзину для ненужных бумаг. В нее! - Сказал себе самому Роберт Чилдэн, туда эту каплю металла, туда эту безделушку вместе с вцепившимся в нее "ву". В состоянии ли я так поступить? Вышвырнуть ее? Покончить с создавшимся невыносимым положением прямо на глазах у Пола? Но, думал он, крепко сжимая в пальцах коробочку, не имею права, если все еще надеюсь встретиться с этим своим приятелем-японцем. Черт бы их всех побрал, я не в состоянии освободиться из-под их влияния, не в состоянии дать волю охватившему меня порыву. Вся непосредственность момента пропала... Пол внимательно смотрит на меня, ему все ясно без слов. Загнав мою совесть в ловушку, он протянул невидимую струну от этой безделицы металла в моей ладони через мою руку и плечи прямо в душу. Догадывается, что слишком уж долго прожил я, околачиваясь возле них. Слишком уже поздно бежать сломя голову, возвращаться к своим былым соотечественникам, их нравам и обычаям. - Пол... - начал Роберт Чилдэн. Голос его, он сам это тут же обнаружил, треснул, не выдержав тяжести его безумных мыслей о попытке бегства - перестал его слушаться, и он уже не в состоянии был придать ему ту или иную тональность. - Да, Роберт. - Пол, меня... это... унижает. Комната закружилась перед его глазами. - Почему, Роберт? - спросил японец огорченно, но как-то отрешенно. Будто он здесь совершенно ни при чем. - Пол. Одну минутку. - Он выудил крохотное ювелирное украшение из коробочки. Оно стало скользким от пота. - Пол... я горжусь этой работой. Не может быть и речи о том, чтобы из нее лепили такую халтуру, как амулеты на счастье. Я отвергаю это. И снова он никак не мог определить реакцию этого молодого японца. Он весь был только слух, только простое восприятие. - Тем не менее, я благодарен вам, - сказал Роберт Чилдэн. Пол поклонился. Поклонился и Роберт Чилдэн. - Люди, изготовившие это, - сказал Чилдэн, - гордые американские художники. Я в том числе. Поэтому предложение пустить их труд на дрянные амулеты оскорбляет нас, и я прошу вас извиниться. Воцарилось казавшееся вечностью молчание. Пол внимательно разглядывал Чилдэна. Одна его бровь приподнялась слегка, чуть искривились в улыбке тонкие губы. - Я требую, - сказал Чилдэн. Это все. На большее он чувствовал, что не способен. Он просто ждал. Пожалуйста, взмолился он. Ну помогите мне. - Простите, что я ошибся в своей самонадеянности, - произнес Пол и протянул руку. - Вот и прекрасно, - ответил Роберт Чилдэн. Они пожали друг другу руки. Удивительное спокойствие снизошло на душу Чилдэна. Я пережил это. Я остался цел и невредим. Все кончено. Бог милостив; он не обошел меня в нужный момент своим вниманием. В другой раз все может получиться совершенно иначе. Смогу ли я отважиться еще раз, можно ли еще раз так искушать судьбу? Вероятнее всего, нет. Ему взгрустнулось. На короткий миг он будто поднялся на поверхности и увидел себя свободными. Жизнь коротка, подумал он. Искусство или еще что-нибудь, только не жизнь, могут жить долго, простираясь в бесконечность, как бетонная лента шоссе. Равная, белая, нераздираемая пересечениями. Вот я стою перед нею. Но это уже все. Взяв маленькую коробочку, он положил ее вместе с ювелирной вещицей фирмы "Эдфрэнк" во внутренний карман своего пальто. 12 - Мистер Тагоми, - произнес Рамсэй, - это мистер Ятабе. - Он удалился в угол кабинета, а вперед вышел невысокий старичок. Протянув руку, Тагоми сказал: - Я очень рад встретиться с вами лично, сэр. - Легкая, хрупкая рука пожилого господина скользнула в его ладонь. Он осторожно слегка пожал ее и тут же отпустил, надеясь, что ничего не сломал. Тагоми внимательно всматривался в черты лица пожилого господина и остался доволен тем, что увидел. Такой твердый, ясный взгляд, в глазах ни малейшего ослабления умственных способностей. Во всем облике ощущалась прочность старинных традиций. Лучшее качество, которым в состоянии похвастаться старость... И вот тут-то он понял, что перед ним стоит генерал Тедеки, бывший начальник имперского генерального штаба. Тагоми низко поклонился. - Генерал, - только и вымолвил он. - А где третья сторона? - спросил генерал Тедеки. - Сейчас прибудет, он уже близко, - сказал Тагоми. - Я лично позвонил ему в гостиницу. - В голове у него шумело, в низкой согбенной позе он отступил на несколько шагов назад, чувствуя, что вряд ли в состоянии будет выпрямиться. Генерал сел. Мистер Рамсэй, все еще в неведении относительно личности пожилого господина, помог ему, пододвинув стул, но не выказывал особой почтительности. Тагоми нерешительно занял место напротив генерала. - Мы зря теряем время, - произнес генерал. - Прискорбно, но неизбежно. - Верно, - согласился Тагоми. Прошло десять минут. Никто из них не нарушал молчания. - Извините меня, сэр, - произнес, засуетившись, наконец Рамсэй. - Я удалюсь, если позволите. Тагоми кивнул, и Рамсэй покинул кабинет. - Чай, генерал? - спросил Тагоми. - Нет, сэр. - Сэр, - произнес Тагоми, - я должен признаться в том, чего боюсь. Я ощущаю в этой встрече нечто, внушающее ужас. Генерал склонил голову. - Мистер Бейнс, которого я встречал, - продолжал Тагоми, - и принимал у себя дома, называет себя шведом. Однако при более близком рассмотрении я убедился в том, что на самом деле это, по всей вероятности, весьма высокопоставленный немец. Я это говорю, потому что... - Пожалуйста, продолжайте. - Благодарю вас. Генерал, его взволнованность относительно задержки этой встречи побудила меня сделать заключение, что она вызвана политическими неурядицами в Рейхе. - Тагоми тактично не уведомил его о том, что ему известен другой факт - неприбытие генерала в заранее обусловленное время. - Сэр, - произнес генерал. - Сейчас в излагаете свои предположения. Меня же интересуют только достоверные факты. - В его глазах на мгновенье загорелся почти отеческий блеск. В них не было злобы или неудовольствия. Тагоми учел это замечание. - Сэр, мое присутствие на этой встрече - простая формальность, чтобы сбить со следа нацистских ищеек? - Естественно, - сказал генерал. - Мы заинтересованы в поддержании определенной фикции. Мистер Бейнс является представителем "Тор-Ам Индастриз" в Стокгольме, сугубо деловой человек. А я - Синиро Ятабе. А я - мистер Тагоми, подумал Тагоми. Такова моя участь. - Нацисты, безусловно, скрупулезно следят за всеми передвижениями мистера Бейнса, - сказал генерал. Руки его покоились на коленях, а туловище держалось так прямо, будто аршин проглотил... - И чтобы разоблачить эту фикцию, им придется прибегнуть к соблюдению буквы закона. В этом истинная цель нашей маскировки - не ввести их в заблуждение, но потребовать выполнения всех подобающих данному случаю формальностей в том случае, если участники встречи будут разоблачены. Вы, например, понимаете, что их интересует гораздо большее, чем просто убийство мистера Бейнса... Пристрелить его они могли бы независимо от того, было ли у него это фиктивное прикрытие или нет. - Понимаю, - сказал Тагоми. - Похоже на какую-то игру. Но в Токио хорошо известен образ мышления нацистов. Поэтому, как я полагаю, в этом есть определенный смысл. На столе зажужжал интерком. - Сэр, - раздался голос Рамсэя, - мистер Бейнс здесь. Пропустить его? - Да! - выкрикнул Тагоми. Дверь отворилась, и мистер Бейнс, одетый во все с иголочки, в великолепно сшитом и тщательно отутюженном костюме, подтянутый, уверенный в себе, вошел в кабинет. Генерал Тедеки поднялся, чтобы поздороваться с ним. Тагоми тоже встал. Все трое раскланялись. - Сэр, - обратился Бейнс к генералу. - Я - капитан Рудольф Вегенер из контрразведки военно-морских сил Рейха, как вам дано было понять, я не представляю никого, кроме себя самого и определенной группы частных лиц, имена которых я не имею права называть, как не представляю и какое-либо министерство или управление правительства Рейха. - Герр Вегенер, - заявил генерал, - я понимаю, что вы никоим образом не являетесь официальным уполномоченным одного из учреждений правительства Рейха. Я здесь - неофициально частное лицо, о котором благодаря его прежнему положению в императорской армии можно сказать, что оно имеет доступ к определенным кругам в Токио, которые желают услышать все, что бы вы не соизволили высказать. Весьма таинственные речи, подумал Тагоми. - Но не враждебные. Что-то в них было почти музыкальное. Содержали какое-то освежающее облегчение для каждой стороны. Все участники встречи сели. - Без какой-либо преамбулы, - начал мистер Бейнс, - мне хочется проинформировать вас и тех, к кому вы имеете доступ, о том, что в Рейхе находится уже на завершающей стадии разработка программы под кодовым названием "Левенцан". Одуванчик. - Да, - сказал генерал, кивнув, как будто это было уже известно и раньше, но Тагоми тут же понял, что он с нетерпением ждет продолжения рассказа. "Одуванчик", - продолжал Бейнс, - это прежде всего инцидент на границе между Скалистогорными Штатами и Соединенными Штатами. Генерал кивнул, слегка улыбнувшись. - Если войска США подвергнутся нападению, они ответят тем, что пересекут границу и откроют огонь по регулярным войскам СГШ, расквартированным поблизости. Войска США располагают подробными картами с указанием размещения подразделений средне-западной армии. Шаг номер два заключается в заявлении Германии относительно этого конфликта. Отряд добровольцев-десантников вермахта будет послан на помощь США. Но и это лишь очередная маскировка. - Да, - произнес генерал, внимательно слушая. - Главной целью "Операции "Одуванчик", - произнес Бейнс, - является массированное ядерное нападение на острова Метрополии без какого-либо предварительного уведомления. - Сказав это, он надолго замолчал. - С целью уничтожения императорской семьи, армии береговой обороны, большей части имперского флота, гражданского населения, промышленности, ресурсов, - продолжил генерал Тедеки. - Оставив нетронутыми заморские владения для поглощения их Рейхом. Бейнс продолжал молчать. - Что еще? - спросил генерал. Бейнс, казалось, язык проглотил. - Дата, сэр, - произнес генерал. - Все изменилось, - сказал Бейнс. - Из-за смерти Мартина Бормана. По крайней мере, я так полагаю. Сейчас у меня нет связи с абвером. Помолчав некоторое время, генерал произнес: - Продолжайте, герр Вегенер. - Мы рекомендуем, чтобы японское правительство с пониманием относилось к внутреннему положению Рейха. Или, по крайней мере, к тому, с чем я сюда прибыл. Определенные группировки в Рейхе благосклонно относятся к "Операции "Одуванчик"; некоторые - против ее осуществления. Были надежды на то, что противники ее могут прийти к власти после смерти канцлера Бормана. - Но пока вы были здесь, - сказал генерал, - герр Борман скончался, и политическое положение утряслось само собой. Доктор Геббельс ныне рейхсканцлер. Неурядицы окончились. - Он сделал паузу. - Как его группировка относится к "Операции "Одуванчик"? - Доктор Геббельс, - сказал Бейнс, - является сторонником ее проведения. Незамечаемый участниками переговоров, Тагоми закрыл глаза. - А кто против нее? - спросил генерал Тедеки. Тагоми услышал слова мистера Бейнса. - Генерал СС Гейдрих. - Меня это удивляет, - сказал генерал Тедеки. - У меня есть сомнения на сей счет. Это абсолютно достоверная информация или только точка зрения, которой придерживаетесь вы и ваши коллеги? - Управление Востоком, - сказал Бейнс, - то есть территорией, ныне удерживаемой Японией, - должно осуществляться министерством иностранных дел, людьми Розенберга, работающими под непосредственным началом рейхсканцелярии. Это было предметом ожесточенных споров на многочисленных совещаниях высших должностных лиц в прошлом году. У меня имеются фотокопии протоколов. Полиция требовала власти, но ей только поручили колонизацию космоса, Марса, Луны, Венеры. Это их сфера деятельности. Как только это разделение полномочий было произведено, полиция все свои усилия сосредоточила на космической программе в противовес "Операции "Одуванчик". - Вечное соперничество, - произнес генерал Тедеки. - Одна команда играет против другой. А судья - вождь. Поэтому его положение остается незыблемым и никем не оспаривается. - Верно, - подтвердил Бейнс. - Вот почему меня сюда послали ходатайствовать о вашем вмешательстве. Пока еще есть возможность вмешаться. Ситуация еще способна измениться. Пройдет еще несколько месяцев, пока доктор Геббельс сможет закрепиться на своем посту. Ему придется сломить сопротивление полиции, возможно, даже казнить Гейдриха и других высших руководителей СС и СД. Как только это будет сделано... - Мы, значит, должны поддерживать службы безопасности, - перебил его генерал Тедеки, - это наиболее злокачественное образование в теле германского общества? - Да, это так, - произнес Бейнс. - Император, - сказал генерал Тедеки, - ни за что не даст согласия на проведение подобной политики. Он расценивает все элитные формирования Рейха - будь то чернорубашечники, члены организации "Мертвая голова" или воспитанники замковой системы - в равной степени порочными, воплощающими в себе зло. Зло, повторил про себя Тагоми. Да, оно существует. И нам ему способствовать в достижении власти, чтобы спасти свои жизни? Не в этом ли главный парадокс создавшегося по всему земному шару положения? Я не в состоянии судить в таком затруднительном положении. Этому человеку приходится действовать в условиях раздвоения совести. Из этого нет выхода. Все так перепуталось. Все хаос света и тьмы, тени и материи. - Вермахт, - сказал Бейнс, - является единственным обладателем водородной бомбы в Рейхе. Там, где ее применяли чернорубашечники, они делали это под присмотром армии. Канцелярия при Бормане всегда препятствовала передаче ядерного оружия в руки полиции. В "Операции "Одуванчик" все будет проводиться ОКВ, "Верховным армейским командованием". - Я отдаю себе отчет в этом, - произнес генерал Тедеки. - Морально-этические принципы чернорубашечников превосходят в своей жестокости вермахт. Но власти у них меньше. Мы должны опираться исключительно на действительность, на реальную власть. А не на морально-этические принципы. - Да, нам приходится быть реалистами, - заметил Тагоми вслух. И мистер Бейнс, и генерал Тедеки обернулись в его сторону. Обращаясь к мистеру Бейнсу, генерал спросил: - Что конкретно вы предлагаете? Чтобы мы вошли в контакт с людьми из СД здесь, в Тихоокеанских Штатах? Обратились непосредственно к... не знаю, кто здесь шеф СД. Воображаю, насколько это омерзительный тип. - Местной службе СД ничего не известно, - сказал Бейнс. - Здешний шеф СД Краус фон Меер заскорузлый партийный подонок. Айн альтпартайгеноссе. Полный идиот. Никто в Берлине и не подумает сказать ему что-нибудь; он просто выполняет текущие поручения. - Тогда что же? - в голосе генерала появились сердитые нотки. - Связаться со здешним консулом или послом Рейха в Токио? Эти переговоры обречены на провал, - подумал Тагоми. - Независимо от того, что поставлено на карту. Мы не в состоянии даже ногой ступить в чудовищную шизофреническую трясину нацистских междоусобиц. Наши умы не в состоянии приспособиться к этому. - Это нужно проделать очень тонко, - заметил мистер Бейнс. - Через целую цепь посредников. Через кого-нибудь, близкого к Гейдриху, кто живет вне Рейха, в нейтральной стране. Или кого-то, кто часто вояжирует между Берлином и Токио. - Вы имеете кого-нибудь на примете? - Итальянского министра иностранных дел графа Чиано. Умный, заслуживающий доверия, очень смелый человек, преданный делу международного взаимопонимания. Однако, у него нет никаких контактов с аппаратом СД. Но он мог бы работать через кого-то еще в Германии, через таких промышленников, как Крупп или таких военных, как генерал Шпейдель. Возможно, даже через представителей Ваффен-СС. Ваффен-СС наименее фанатичная, наиболее умеренная ветвь германского общества. - А если взять ваше ведомство, абвер - через вас, наверное, совершенно бесполезно подступиться к Гейдриху? - Чернорубашечники сильно оклеветали нас. Они вот уже в течение 20 лет не оставляют попыток добиться партийного одобрения на ликвидацию нас как отдельного ведомства. - Разве вы не подвергаете себя чрезвычайной личной опасности с их стороны? - спросил генерал Тедеки. - Они, как я понимаю, очень активны здесь, на Тихоокеанском побережье. - Активны, но глупы, возразил Бейнс. - А представитель министерства иностранных дел Рейсс - дипломат умелый, но находится в оппозиции к СД. - Он пожал плечами. - Мне бы хотелось получить ваши фотокопии, - сказал генерал Тедеки. - Чтобы передать их нашему правительству. Любые материалы, которыми вы располагаете, имеющие отношение к этим дискуссиям в Германии. И... - Он задумался. - Доказательства. Объективного свойства. - Разумеется, - сказал Бейнс. Он опустил руку в карман, вытащил серебряный портсигар и протянул его генералу Тедеки. - В каждой сигарете вы обнаружите полный контейнер с микрофильмом. - А как быть с самим портсигаром? - спросил генерал, рассматривая его и выкладывая сигареты. - Это, кажется, слишком ценная вещь, чтобы с нею расстаться. Бейнс в ответ улыбнулся: - Портсигар тоже. - Благодарю вас. - Генерал спрятал портсигар в карман пальто. Снова зажужжал настольный интерком. Раздался голос Рамсэя. - Сэр, в вестибюле первого этажа группа людей СД. Они пытаются овладеть зданием. С ними дерутся охранники "Ниппон Таймс Билдинга". - Откуда-то издалека послышалась сирена. Снаружи здания, с улицы, далеко внизу под окнами кабинета Тагоми. - Военная полиция уже выехала, вместе с кампанией Сан-Франциско. - Спасибо, мистер Рамсэй, - произнес Тагоми. - Вы поступили очень благоразумно, спокойно сообщив нам об этом. - Мистер Бейнс и генерал Тедеки напряженно прислушивались. - Господа, - обратился к ним мистер Тагоми. - Мы несомненно уничтожим бандитов из СД прежде, чем им удастся достигнуть этого этажа. - Мистеру Рамсэю он велел: - Отключите немедленно электропитание лифтов. - Слушаюсь, мистер Тагоми. - Рамсэй дал отбой. - Подождем, - произнес Тагоми. Он открыл один из ящиков письменного стола и вынул шкатулку из тикового дерева. Раскрыв ее, он извлек великолепно сохранившийся кольт 44-го калибра производства 1860 года, применявшийся в гражданской войне на территории США - бесценное сокровище его личной коллекции. Вынув также коробку с амуницией - рассыпным порохом, пулями и капсюлями, - и начал заряжать револьвер. Бейнс и генерал Тедеки следили за его действиями, широко раскрыв глаза. - Часть моей личной коллекции, - пояснил Тагоми. - Изрядно с ним повозился в часы досуга в тщетных попытках освоить славное искусство заряжания и стрельбы. Но в деле пользоваться им не приходилось. - Держа револьвер в руке, он прицелился в дверь кабинета. И стал ждать. Фрэнк Фринк работал