а ним захлопнулась, квбист остался снаружи. Он был наедине с Лилей Топчевой. Мечта сбылась. - Как насчет пива? - спросила она. Он заметил, что, когда она говорит, видны зубы, очень ровные, мелкие, красивые. Похожа на немку. Нордический тип, не славянский. - У вас чертовски хороший английский, - сказал Ларс. - Я еще думал - как они собираются решить проблему языковом барьера? - Он ожидал проворного, самоуничтожающегося, но всегда присутствующего третьего лица, переводчика. - Где вы его выучили? - В школе. - Вы правду говорите? Вы никогда не были в Запад-Блоке? - Я никогда не выезжала из Советского Союза, - ответила Лиля Топчева. - Да и большая часть Нар-Востока, особенно регионы под китайским влиянием, не для меня. Грациозно проходя на кухню, чтобы принести ему банку пива, девушка внезапно сделала рукой жест, который привлек его внимание. Она кивнула головой по направлению к дальней стене комнаты. Затем, повернувшись к нему, спиной к стене, она произнесла одними губами - "_ж_у_ч_о_к_". Аудиовидеосистема напряженно записывала их. Естественно. А как же иначе? Вот и мясник, подумал Ларс, вспоминая величайшую, классическую вещь Оруэлла, "1984". Только мы не знаем, что находимся под наблюдением, по крайней мере теоретически, наших добрых друзей. Мы теперь все друзья. Если не считать того, что, как сказал Аксель Каминский (и это правда) - если мы не сможем перепрыгнуть через пылающий костер, Лиля и я, наши добрые друзья нас прикончат. Но кто же может винить их? Оруэлл, к сожалению, пропустил этот момент. _О_н_и_ могут быть правы, а мы - нет. Лиля принесла ему пива. - За удачу, - сказала она улыбаясь. Я уже влюбился в тебя, подумал он. Интересно, они убьют нас за это? Помоги им Господь, если так. Потому что и они, и их объединенная цивилизация, Запад-Восток, ничто по сравнению с этой любовью. - А что это насчет наркотиков? - спросила Лиля. - Я слышала, как вы разговаривали с этим агентом снаружи. Это правда, или вы просто, ну, понимаете, хотели затруднить их работу? - Это правда, - ответил Ларс. - Я не расслышала названия наркотиков. Несмотря на то, что дверь была открыта и я подслушивала. - Эскалатиум. - О, нет, нет!.. - Конджоризин. Я смешиваю их, растираю... - Это я слышала. Вы вводите их как инъекционную смесь, вы действительно это делаете! Я думала, что вы просто сказали это для их же пользы. Она разглядывала его горделиво и в то же время весело. Это не было ни неодобрением, ни шоком, ни моральным осуждением квбиста - узколобого по природе. У нее это граничило с восхищением. - Вот так, я ничего не могу делать, пока не прибудет мой врач, - сказал Ларс. - Все, что я могу... - он уселся на черный с отделкой железный стул, - это пить пиво и ждать. - И смотреть на тебя. - У меня есть наркотики. - А они сказали, что нет. - Все, что они говорят - это попытка поймать червя в навозной куче. - Она повернулась в сторону аудиовидеомонитора, на который только что Ларсу указала. - А это вам подходит, Гещенко! - Это кто? - Это майор из квбэшной охранки. Он потом просмотрит пленку, которую сейчас снимают о нас с вами. Да, майор? - спросила она скрытый монитор. - Видите ли, - спокойно объяснила она Ларсу, - я - заключенная. Он пораженно уставился на нее. - Вы хотите сказать, что совершили преступление, что-то противозаконное, вас судили и... - Судили и приговорили. Все как псевдо... я не знаю, как это назвать. Механизм, да, механизм. Согласно которому я теперь, несмотря на все политические и гражданские гарантии в Конституции СССР - абсолютная невозвращенка. Мне не уйти от советском суда, никакой юрист не может вытащить меня отсюда. Я - не то, что вы. Я _з_н_а_ю_ о вас, Ларс - или мистер Ларс? Или мистер Паудердрай, - как вы хотите, чтобы вас называли? Я знаю, какое положение вы занимаете в Запад-Блоке. Как я завидовала все эти годы вашему положению, вашей свободе и независимости! - Вы думаете, - спросил он, - что я могу в любой момент плюнуть им в рожу. - Да. Я знаю это. КАСН сообщило мне, они представили мне эти данные, несмотря на всех обитателей навозных куч, как этот Гещенко. - КАСН наврало вам, - сказал ей Ларс. 16 Она растеряно заморгала глазами. Потухшая сигарета и банка пива задрожали в ее руках. - Они точно так же держат меня, как и вас, - сказал Ларс. - Разве вы не _д_о_б_р_о_в_о_л_ь_н_о_ приехали сюда в Фэрфакс? - Конечно, да, - кивнул он. - Фактически я сам подкинул эту идею маршалу Папоновичу. Никто меня не заставлял ехать сюда, никто не приставлял к виску пистолет. Но он вытащил пистолет из ящика стола, показал - и я все понял. - Фэбээровец? - Ее глаза расширились до предела, как у маленького ребенка, которому рассказывают страшную сказку: - Да нет, в общем, не из ФБР. _Д_р_у_г_ ФБР, в этом дружелюбном мире сотрудничества, в котором мы живем. Но это не важно, мы не должны огорчать себя этими разговорами. За исключением том, что вы должны знать, что за иной могут прийти в любое время. И ставят меня в известность, если захотят. - Значит, - задумчиво произнесла Лиля, - вы не били таким уж особенным. А я слышала, что вы просто "примадонна". - Да, - сказал Ларс, - со мной трудно. Я ни на ком не полагаюсь. Но все равно они могут вытянуть из меня все, что им надо. А что по сравнению с этим все остальное? - Я думаю, ничего, - покорно ответила она. - Какие наркотики вы принимаете? - Формофан. - Это похоже на новую модель одностороннего зеркала. - Он никогда не слышал о таком. - Или на пластичную упаковку для молока, которая сама открывается и сама выливается на ваши хлопья, не проливая при этом ни капли. Лиля неуклюже, как подросток, сделала несколько глотков из своей банки пива и сказала: - Формофан очень редкий. У вас на Западе его нет. Он производится одной восточно-германской фирмой, происходящей еще от донацистского картеля. В действительности он делается... - Она помедлила. Она раздумывала, стоило ли продолжать. - Они делают его исключительно для меня, - сказала она наконец. Лиля рассказала ему, как препарат производится: - Павловский институт в Нью-Москве сделал шестимесячный анализ моего мозгового обмена, чтобы выяснить, что можно сделать, чтобы у_л_у_ч_ш_и_т_ь_ его. Они вычислили эту химическую формулу, она была ксерокопирована и передана "А.Г.Хеми". И "А.Г.Хеми" производит шестьдесят полуграновых таблеток формофана для меня каждый месяц. - И что происходит? - Я не знаю, - сказала осторожно Лиля. Он испугался. За нее. За то, что они сделали - и могли бы сделать в любое время, когда захотят. - Вы не замечаете никаких проявлений? - спросил он. - Вы не замечаете никаких проявлений? - спросил он. - Более глубокое проникновение в состояние транса? На более длительное время? Меньше побочных эффектов? Вы должны заметить хоть что-нибудь. Улучшение ваших эскизов. Должно быть, они дают вам ем, чтобы улучшить ваши эскизы. - Или спасти меня от смерти, - сказала Лиля. Его внутренний страх стал еще более острым. - Почему от смерти? Объясните. - Он старался говорить тихо, чтобы не выказывать никаких чувств, чтобы голос звучал совершенно естественно. - Даже если принять во внимание квазиэпилептоидную природу... - Я очень больной человек, - перебила Лиля. - Психически. У меня, как они называют это, "депрессии". Но это не депрессии, и _о_н_и_ это знают. Вот почему я провожу, и всегда буду проводить много времени в Институте Павлова. Меня очень сложно держать в нормальном состоянии, Ларс. Все очень просто. Это продолжается каждый день, а формофан помогает. Я принимаю его. Я с радостью принимаю его, потому что я не люблю "депрессии" или как там они называются. Вы знаете, что это? - Она быстро наклонилась к нему. - Хотите знать? - Конечно. - Я однажды понаблюдала за своей рукой. Она высохла и отмерла, и стала словно рука трупа. Она сгнила и превратилась в пыль. Затем тоже самое произошло со всей мной. Я перестала жить. А потом - я снова стала живой. Но уже по-другому, как будто в следующей жизни. После том, как я умерла... Скажите же что-нибудь. - Она замолчала. - Ну что ж, это должно заинтересовать уже существующие религиозные учреждения. Это было все, что Ларс мог придумать в тот момент. Лиля спросила: - Как вы думаете, Ларс, мы вдвоем, можем сделать то, что они хотят? Можем мы предложить им то, что они называют "духовным ружьем?" Ну, вы понимаете. Я не хочу называть это, _н_а_с_т_о_я_щ_е_е _о_р_у_ж_и_е_? - Конечно. - Но откуда? - Из того места, которое мы посетим. Мы как будто примем псилоцибин. Который напоминает, как вы знаете, адреналиновый гормон эпинефрина. Но мне всегда нравилось думать об этом, как будто мы принимаем теонанакатил. - Что это такое? - Это слово ацтеков. Оно значит "тело господне". - Он объяснил: - Вам он известен под именем алкалоида мескалина. - А мы с вами посетим одно и то же место? - Вероятно. - А где это, вы говорили? - Лиля откинула голову в ожидании, слушая и глядя. - Вы не сказали. Вы не знаете. А я знаю. - Тогда скажите. - Я скажу, если только вы примете формофан, - сказала она. Лиля поднялась и исчезла в соседней комнате. Вернувшись, она протянула ему две белые таблетки. По необъяснимым для него самого причинам - хотя, откровенно говоря, его это совершенно не интересовало, - он деловито, даже не возражая, выпил эти две таблетки со своим пивом. И они моментально застряли у нем в горле. Казалось, что они просто прилипли к пищеводу, но были уже за той чертой, когда он, прокашлявшись, мог выплюнуть их. Наркотик теперь стал частью его. Из чем бы он не состоял, как бы он ни воздействовал на него - он принял его из-за доверия. И вот что получилось. Вера не в наркотик, вдруг понял он, в Лилю Топчеву. Лиля, к его вящему удивлению, сказала: - Любой, кто сделал это - проигравший человек. - Она, казалось, была грустна, но не разочарована. Как будто его вера в нее вызвала к жизни какой-то глубокий инстинктивный пессимизм. Или это было чем-то большим? Славянским фатализмом? Ему бы засмеяться, ведь он карикатурно представлял ее себе. Хотя, по правде говоря, он еще ничего не знал о ней, и сейчас еще не мог разгадать ее. - Сейчас вы умрете, - сказала Лиля. - Я давно хотела сделать это. Я боюсь вас. - Она улыбнулась. - Мне всегда говорили, что если я когда-нибудь подведу _и_х_, квбэшные головорезы, работающие в Запад-Блоке, выкрадут вас, доставят в Булганинград и будут использовать, а меня выбросят туда, что они называют "свалкой истории". В старомодном смысле. Так, как делал Сталин. - Я даже на секунду не верю, что то, что вы говорите мне, правда. - Вы не верите, что проделали весь этот путь сюда, чтобы быть убитым мной? Он кивнул. После паузы Лиля со вздохом произнесла: - Вы правы. Он с облегчением бессильно расслабился, дыхание снова стало ровным. - Я _б_о_ю_с_ь_ вас, - продолжала она. - Они угрожали мне, постоянно напоминали о вас. Дошло до того, что я просто возненавидела саму м_ы_с_л_ь_ о вас. И я думаю, что вы умрете. По-другому не бывает. Все до вас тоже умирали. Но не от того, что я сейчас дала вам. Это был мозговой метаболический стимулятор, напоминающий серотонин. Именно то, что я сказала. И я дала его вам, потому что мне смертельно хочется узнать, какое действие он произведет. Знаете, что я хочу сделать? Попробовать ваши два наркотика вместе с моими. Мы не только соединим наши таланты. Мы еще и смешаем наши метаболические стимуляторы - и посмотрим, что получится. Потому что... - Лиля помедлила как ребенок, старающийся за внешним спокойствием скрыть возбуждение. - Нам должно повезти, Ларс. Обязательно. Он убежденно ответил: - Нам все удастся. И тут, сидя со своим пивом в руке, лениво рассматривая банку (датское пиво, темное, очень хорошем сорта), Ларс почувствовал, как наркотик начинает действовать. Внезапно, очень быстро, как занимающийся огонь, он захлестнул его. И Ларс, шатаясь, вскочил на ноги прыжком - пивная банка выпала из его рук, откатилась, содержимое ее пролилось на ковер. Темное, уродливое, пенящееся, как будто здесь убили большое животное и из нем, теперь беспомощного, уходила жизнь. Словно, подумал он, я вступил на дорогу смерти, несмотря на все то, что она говорила. Господи Боже! Я дал себя убить просто из-за того, что покорен ей. Чему же я подчиняюсь, подумал он. Смерть может замаскироваться. Она может найти укрытие в туманных словах, а ты будешь думать, что это нечто совершенно иное - высшая власть, какое-то чувственное и свободное качество, от котором ты в восторге. Это все, чем просишь - просто для себя. А вместо этого, ты - в ее власти. Не _и_х_, а в _е_е_ власти. _О_н_и бы хотели гораздо большего, но _о_н_и_ не готовы просить даже смерти. Но ты щедро отдал себя, одним выстрелом. Им это не понравится. Тирания имеет свою скорость течения. Преждевременно побежишь навстречу смерти - и тебя никогда больше не оценят. Вот если бы ты старался уползти, зацепиться за что-нибудь, отойти в сторону, пытаться исчезнуть каким-то иным путем! Или хотя бы, не дай Боже, _с_р_а_ж_а_л_с_я_ в полный рост... - Что случилось? - откуда-то словно издалека послышался голос Лили. - Ваш серотонин, - с трудом проговорил Ларс, - начал действовать. Но неправильно. Алкоголь, пиво. Может быть. Можете ли вы... сказать мне... - Он сделал один шаг, другой. - Ванная. Она, напуганная, проводила его. Он ясно видел это - хлопающие крылья летучих мышей, ее застывшее в искреннем ужасе лицо, когда она вела его. - Не волнуйтесь, - сказал он. - Я... - И провалился. Мир исчез, он умер - и оказался в ярком, ужасном другом мире, неведомом ни одному человеку. 17 Человек, почти идол, с почти выгравированными, каменно отчетливыми чертами лица. Он склонился над Ларсом. На нем была с иголочки униформа, включая полный набор разноцветных медалей. - Он уже пришел в себя, - сказал он. Двое медицинских работников стояли в нерешительности. На них были простые белые, до пола халаты. Ларс увидел институтское, невероятно дорогое оборудование для экстренных случаев, огромные пыхтящие машины со шлангами и индикаторами и самообеспечивающие приборы, все в жутком действии. В воздухе пахло ионизацией - очень положительной - и химикатами. Он увидел стол, на котором покоился инструментарий: один из инструментов он узнал. Ем использовали при проведении немедленных трахеостазий. Но этим советским медикам не пришлось пользоваться им. Ларс вовремя пришел в себя. Монитор, понял он. Спрятанный в стене, постоянно записывающий аудио- и видеоматериал. Наблюдавший за всем в своих зловещих скрытых целях. Он был свидетелем его обморока, и с его помощью была вызвана и вовремя подоспела помощь. Добраться до ванны оказалось недостаточным. Обратившись к широкоплечему, в униформе с накрахмаленным воротничком, увешанному медалями офицеру Красной Армии, он произнес: - Майор Гещенко? - Да, мистер Ларс. - Теперь, когда он почувствовал облегчение, лицо майора стало каким-то резиновым и бледным. - Ваш блуждающий нерв. Что-то со спинным мозгом и особенно пищеводом, я не совсем понимаю. До этого было рукой подать, минута-две, и... Конечно же, в самом крайнем случае вас заморозили бы - и на самолет. Но... Он махнул рукой. Ларс согласился: - Близко было. Я чувствовал. Только теперь он заметил Лилю Топчеву. Она, сжавшись, стояла у самой дальней стены, не сводя с него глаз. - Вы думаете, что я сделала это нарочно? - спросила она. Ее голос звучал издалека и был едва слышен. Какое-то мгновение ему казалось, что это его воображение, но потом он понял, что она действительно задала ему этот вопрос. И понял ответ. Он знал правду. Но вслух, чтобы защитить ее, Ларс произнес: - Случайность. - Да, - почти теряя сознание, ответила Лиля. - Я думаю, мы все понимаем это, - сказал майор Гещенко, и в его голосе почувствовалось раздражение. - Аллергическая реакция. Ей верят? Ларс был удивлен. Человек такой профессии? Или тут что-то, чего я не должен знать? Нет, сэр, подумал он, вас не обманешь. Вы профессионал. Даже я могу отличить случайность от преднамеренности. А это действительно случилось. Она сделала попытку, а потом испугалась, потому что это могло стать и ее концом. Должно быть, она поняла, когда увидела реальное действие наркотика, всю силу соматической реакции. Она просто еще маленькая и не могла всего предвидеть, думал Ларс. Но почему, спросил он себя? Страх, что я займу ее место? Или страх совершенно иного рода? Гораздо более рациональный страх. Обращаясь к Лиле, Ларс произнес: - Это оружие... - Да, - она яростно кивнула. - Вы думали, что это придет, - сказал он. - С нашей помощью, как они и надеялись. - Это было бы слишком, - ответила она. Он понял. - Раньше, езде до Протоколов... Когда еще не было сделки. Не было надувательств. Когда все было настоящим... - Это возвращалось, - зашептала Лиля как в бреду. - Я почувствовала, как только увидела вас. Вместе мы сделаем это, и это будет, и никто не сможет это изменить. Мы в нашем расширенном сознании, куда нет им доступа, даже с помощью мескалино-псилоцибино-псилоцибо-мексикана-строфария -кубенсис-д-лусергической кислоты диэтиламида. Всего вместе. Они не могут следить за нами. И они знают это. Зло, громко, почти срываясь на крик, майор Гещенко сказал ей: - Спутники! Три штуки! Ты слышишь меня? А будет еще четвертый, и пятый, и нам тогда конец!.. Лиля ответила спокойно, но с каким-то глубоким надрывом: - Я слышу. Вы, конечно, правы. Обращаясь к Ларсу, Гещенко сказал горько и гневно: - Без сомнения. - Он внимательно посмотрел на Ларса, наблюдая его реакцию. Ларс с трудом произнес: - Вам никогда не придется волноваться обо мне или моем отношении к ней. С тонки зрения эмоций, она ошибается. Я ясно вижу - почему вы всегда держали ее под таким наблюдением. Я это прекрасно понимаю. А сейчас мне необходим доктор Тодт... - Он будет здесь через несколько минут, - заверил его майор. - И он будет при вас постоянно, и таким образом у нее не будет больше возможностей для других психотических ударов, чтобы защитить себя от воображаемых атак. А если желаете, один из наших медиков может оказывать помощь... - Тодта будет достаточно, - сказал Ларс и сел. - Будем надеяться. - Голос Гещенко звучал так, словно он уже распорядился о погребении. - В любом случае, вам виднее. - Затем, обращаясь к Лиле: - А ты можешь быть привлечена к суду. Она ничего не ответила. - Я хотел бы попытаться, - сказал Ларс. - Я бы хотел продолжать работать с ней. Ведь мы, по правде говоря, еще и не приступали. Мы начнем прямо сейчас. Я думаю, что это требование теперешней ситуации. Дрожащими руками, не говоря ни слова, Лиля Топчева снова зажгла свою сигарету. Избегая его взгляда, уставившись на коробок спичек в руке, она выдохнула серый дым. И тогда Ларс понял, что еще очень долго не сможет доверять ей. И даже не сможет понять ее. - Скажите, - обратился он к майору. - У вас хватает полномочий запретить ей курить? Мне тяжело дышать. Два одетых в простые плащи квбиста немедленно шагнули к Лиле. Она вызывающе бросила сигарету на пол. В комнате стало очень тихо. Все смотрели на нее. - Она никогда не поднимет ее, - сказал Ларс, - вы можете ждать сколько угодно. Один из квбистов наклонился, поднял сигарету и бросил ее в ближайшую мусорную урну. - Но я буду работать с вами, - сказал Ларс. - Вы понимаете меня? - Он напряженно всматривался в лицо девушки, стараясь определить, о чем она думает и что чувствует. Но ничего не увидел. Даже профессионалы вокруг него, казалось, не видели никаких симптомов. Она ускользает от нас, подумал Ларс. Придется идти дальше, основываясь лишь на этом. И все наши жизни в ее детских руках. О Боже, сказал он сам себе. Ну и каша! Майор Гещенко помог ему подняться. Все в комнате старались быть полезными, мешая друг другу в молчаливой суете, что в другое время показалось бы Ларсу просто забавным. Майор отвел его в сторону на пару слов. - Вы понимаете, почему мы смогли так быстро добраться до вас? - Она показала мне, - сказал Ларс. - И вы понимаете, почему они были установлены?.. - Мне все равно, почему они были установлены. - Она будет работать, - заверил его Гещенко. - Мы знаем ее. По крайней мере, мы сделали все возможное, чтобы научиться предсказывать ее действия. - Но этого вы все-таки не предусмотрели. - Мы не считали, - сказал Гещенко, - что легкая подготовка к ее мозговому метаболизму будет токсичной для вас. И мы совершенно теряемся в догадках, откуда она знала об этом, если только просто не догадалась. - Не думаю, что она просто угадала это. - Проходят ваши медиумы предварительную подготовку? - Может быть, - ответил Ларс. - Она все еще в клиническом состоянии? - Вы имеете в виду, психически? Нет. Она безрассудна, она полна ненависти, она не любит нас и не хочет сотрудничать. Но она не больна. - Попробуйте отпустить ее, - предложил Ларс. - Отпустить? Куда? - Куда угодно. Освободите ее. Уйдите от нее. Оставьте ее. Вы не понимаете, да? - Это было совершенно очевидно - Ларс просто даром терял время. Но он попробовал еще раз. Человек, к которому он обращался, не был ни идиотом, ни фанатиком. Гещенко просто прочно увяз в действительности. - Вы знаете, что такое "фуга"? - Да. Это значит - смыться.. - Дайте ей бежать, пока она не добежит. - Он замолчал. Насмешливо, но с мудростью возраста, не ограниченной советской действительностью, Гещенко спросил: - Куда, мистер Ларс? Он ждал ответа. Ларс упрямо сказал: - Я хочу вместе с ней сесть и начать ту работу, которую мы должны сделать. Несмотря ни на что. Это не должно вызывать задержек, потому что они будут только пробуждать в ней тенденции к сведению на нет всех возможных попыток к сотрудничеству. Поэтому уберите всех и дайте мне поговорить с моим врачом. Доктор Тодт сказал Ларсу: - Я хочу сделать вам мультифазу, прямо сейчас. Ларс положил руку на плечо Тодта: - Нам с ней надо работать. Мы пройдем тестирование как-нибудь в другой раз. Когда я вернусь в Нью-Йорк. - "De gustibis" - фанатично произнес высокий, мрачный, длинноносый доктор Тодт, - "non disputandum est" [О вкусах не спорят (лат.)]. Я думаю, вы сумасшедший. Они скрывают формулу этого яда, и мы не можем проанализировать его. Только Господь Бог знает, что оно с вами сотворило. - Оно не убило меня, и нам придется довольствоваться этим. Но все-таки ухо востро во время наших трансов. И если есть какие-нибудь измерительные приборы, чтобы навесить на меня... - Конечно. Я постоянно буду держать наготове электроэнцефалограф и кардиограф. Но только для вас. Не для нее. Пусть они за нее отвечают. Она не мой пациент. - Невероятно ядовито Тодт добавил: - Знаете, что я думаю? - Что мне надо бы вернуться домой, - сказал Ларс. - ФБР может забрать вас... - У вас есть капсулы эскалатиума и конджоризина? - Да, и слава Богу, что вы не собираетесь делать инъекции. Это первое разумное решение. Тодт вручил ему два маленьких бугристых конвертика. - Я не собираюсь делать инъекции. Они могут только усилить эту чертову отраву, что она дала мне. Ларс решил, что достаточно предостерег себя. Он еще долго не будет принимать даже те наркотики, с действием которых знаком. Или с_ч_и_т_а_е_т_, что знаком. Подойдя к Лиле Топчевой, он остановился. Она спокойно ответила на его взгляд. - Ну, - сказал он примирительно. - А вместо двух ты могла бы мне дать четыре. Было бы еще хуже. - О, черт, - трагически воскликнула она. - Я сдаюсь. Нет никакого выхода из этого идиотского смешения наших умов, разве не так? Придется мне прекратить быть индивидуальностью, как бы мало они мне ее не оставили. Были бы вы удивлены, мистер Ларс, если бы я запустила эти самые спутники? С помощью парапсихологического таланта, о котором никто не знает? Пока? - Она радостно улыбнулась. Эта мысль, кажется, понравилась ей, даже если это и было фантазией, едва ли правдивой. - Вас мои слова не пугают? - Нет. - Бьюсь об заклад, так я могу напугать _к_о_е_-_к_о_г_о_. Черт, если бы у меня был доступ к средствам массовой информации, как у вас! Может быть, вы смогли бы это сказать им, процитировать меня... - Давай-ка начнем, - сказал Ларс. - Если вы будете работать в унисон со мной, - тихо сказала Лиля, - я обещаю, что с вами что-то случится. Не надо продолжать. Пожалуйста. - Нет. Доктор Тодт здесь. - Доктор Мертвый. - Что? - Ларс растерялся. - Все верно, - раздался за его спиной голос Тодта. - Именно это значит мое имя по-немецки. Она абсолютно права. - Я ее вижу, - сказала, чуть ли не напевая, будто бы про себя Лиля. - Я вижу смерть. Если мы будем продолжать. Доктор Тодт протянул Ларсу полную чашку воды: - Для ваших медикаментов. Почти ритуально, как перед каждым трансом, Ларс проглотил один эскалатиум и один конджоризин. Проглотил, а не ввел внутривенно. Метод отличался, но он надеялся, что результаты будут такими же. Сузив глаза и следя за ним, доктор Тодт сказал: - Если формофан, который необходим ей, токсичен для вас и действует подавляюще на вашу симптоматическую нервную систему, очевиден вопрос: чем отличается структура вашего парапсихологического таланта от ее? И весьма сильно. - Вы думаете, что мы не сможем действовать вместе? - Вероятно, нет, - тихо ответил доктор. - Я думаю, мы скоро узнаем. Лиля Топчева, оторвавшись от дальней стены, где она стояла, подошла к нему и сказала: - Да, мы узнаем. Ее глаза ярко блестели. 18 Сэрли Г.Феббс достиг Фестанг-Вашингтона и был совершенно поражен, когда обнаружил, что, несмотря на самую последнюю превосходную коллекцию удостоверений, он не мог проникнуть внутрь. Из-за враждебных неизвестных спутников, парящих в небе, были введены новые меры предосторожности, формальности и процедуры. Те, кто уже находился внутри, там и оставались. Сэрли Г.Феббс, тем не менее, был снаружи. И там он и остался. Сидя в центральном парке в мрачном оцепенении и угрюмо наблюдая за стайкой играющих детей, он спрашивал себя: "Неужели я прибыл сюда только за этим? Да ведь это же афера!" Записывают тебя как сокома, а потом, когда им показываешь свое удостоверение, они его просто игнорируют. Это не укладывалось в его голове. А эти спутники, да ведь это просто предлог! - вдруг понял он. Эти ублюдки просто хотят сохранить монополию на власть. Любой, кто долго занимался изучением человеческого ума и общества, как я, может сказать это с первого взгляда. Что мне нужно, так это адвокат, подумал он. Самый крупный талант в области права, которого я бы мог нанять, когда захочу. Единственное - не хотелось сейчас тратить деньги. Тогда, может быть, обратиться в газеты? Но их страницы были полны кричащих, пугающих, сенсационных заголовков о спутниках. Никто из всей массы населения не обращал внимания ни на что другое, никто не думал об общечеловеческих ценностях и о том, что происходило с отдельными индивидуумами. Как всегда, ничего не знающий средний дуралей был полностью поглощен суматохой дня. Но только не Сэрли Г.Феббс. Но даже это не позволяло ему проникнуть внутрь _к_р_е_м_л_я_ под Фестанг-Вашингтоном. Древнее шатающееся привидение в чем-то, что оказалось при ближайшем рассмотрении латаной-перелатанной, выцветшей и застиранной, оборванной военной формой, приблизилось к нему. Оно медленно продвигалось к скамейке, на которой сидел Феббс, поколебалось, затем со скрипом опустилось рядом. - Добрый день, - сказал старик ржавым скрипучим голосом. Он вздохнул, кашлянул, потер свои мокрые коричневатые губы тыльной стороной ладони. Феббс хрюкнул. Ему не хотелось разговаривать, особенно с таким оборванным пугалом. Ему место в доме ветеранов, сказал он про себя. Там он может надоедать таким же _н_о_ч_н_ы_м _в_а_з_а_м_ - старым высохшим приятелям, которым давно пора уже успокоиться в могиле. - Посмотрите на этих деток. - Древний ветеран войны указал рукой, и Феббс, сам того не желая, взглянул туда же. - "Олли, Олли, быки свободны". Знаете, что все это значит? "Все, все, убивающая команда свободна". - "Ночной горшок" хмыкнул. Феббс застонал. - Это было еще задолго до вашем рождения. Игры не меняются. Самая лучшая игра в мире - это монополия. Играли когда-нибудь в нее? - Мммммммм, - сказал Феббс. - У меня есть доска для монополии, - продолжал старикан-ветеран. - Не с собой, конечно, но я знаю, где можно взять. В клубе. - Он снова указал пальцем, похожим на веточку дерева зимой. Хотите поиграть? - Нет, - отчетливо произнес Феббс. - Почему нет? Это взрослая игра. Я все время играю, иногда по восемь часов в день. Я всегда покупаю самую дорогую недвижимость под конец - Парк, например. - Я соком, - внезапно заявил Феббс. - Это как? - Высшее официальное лицо в Запад-Блоке. - Вы военный человек? - Едва ли. - Военный человек! Задница! - Запад-Блоком, - сказал старикан, - командуют военные. - Запад-Блок является экономическим и политическим образованием, огромная ответственность за эффективное функционирование которого лежит на плечах Правления, состоящего из... - Теперь они играют в "снам", - сказал ветеран. - Что? - "Снам". Я помню это. Вы знаете, кем я был во время Великой Войны? - Ну ладно. - Феббс решил, что пора уходить. В его теперешнем состоянии - когда ему отказали в его законном праве присутствовать на заседании Правления ООН-3 ГБ - он не был расположен слушать этот поток рассказов слабоумного, дрожащего представителя древних реликвий, одно время так называемых "героев". - Я был главным в обслуге Б.Г.В., но форму носил. Мы были на самом рубеже. Видели когда-нибудь Б.Г.В. в действии? Одно из лучших тактических вооружений, но всегда доставляющее неприятности в отделе снабжения энергией. Один предохранительный резервуар и вся бронированная башенка выгорели дотла - вы, наверное, помните? Или это было еще до вас. Но нам надо было держать обратную связь подальше от... - Хорошо, хорошо, - сказал Феббс, перекосившись от раздражения, поднялся и пошел прочь. - Меня поразили рассыпные конусы, которые отскочили от системы мечевого клапана... - продолжал старый ветеран, когда Феббс уходил. Великая Война, о Боже, подумал Феббс про себя. Какое-то незначительное восстание в какой-то колонии. Несколько шумных скандалов в день - и "Б.Г.В."! Черт его знает, что это за жуткий сброс хлама, наверное, еще в ста первобытных сериях. Нужно сделать обязательной проверку операторов вместе с оружием. Это позор! Такой вот старый обрубок действительно расходует драгоценное людское время. Так как его высидели из парка, он решил предпринять еще одну попытку проникнуть в _к_р_е_м_л_ь_. Теперь он говорил стоящему на посту охраннику: - Это нарушение Конституции Запад-Блока. Да ведь там просто сборище кенгуру, если без меня! Ни одно их решение не будет иметь законной силы без моего голоса! Позовите вашего начальника, дежурного офицера! Говорю вам! Часовой, как каменное изваяние, смотрел перед собой. Внезапно над головой послышался звук огромного черного правительственного хоппера, собирающегося приземлиться на бетонном поле как раз за домиком часовых. В тот же момент часовой извлек видеоприемник-передатчик и стал отдавать приказы. - Кто это? - спросил Феббс, снедаемый любопытством как целой армией муравьев. Хоппер приземлился. И из него вышел... Генерал Нитц. - Генерал! - завопил Феббс, его голос пронесся через охраняемый барьер, прямо к человеку в форме, который только что вышел из хоппера. - Я ваш товарищ! У меня есть бумаги, доказывающие, что я полномочный представитель Правления, соком, и я требую, чтобы вы использовали свой авторитет, чтобы меня пропустили, или я возбужу гражданское дело за постыдное нарушение и прочие чертовы вещи! Я еще не разговаривал с адвокатом, но я собираюсь сделать это, генерал! - Его голос замолк, а генерал Нитц удалялся, пока наконец не исчез в наземном сооружении, которое было лишь малой частью строений Фестанга. Холодный ветер Вашингтона дул по ногам Феббса. Единственный звучащий голос принадлежал охраннику, отдававшему приказы в видеофон. - Вот б...! - в отчаянии сказал Феббс. Маленький ободранный прокатного типа хоппер подрулил к барьеру и остановился. Из него вышла женщина средних лет в старомодном, мрачных тонов матерчатом пальто. Подойдя к охраннику, она робко, но в то же время с определенной твердостью спросила: - Молодой человек, как мне найти Правление ООН-3 ГБ? Меня зовут Марта Рейна, и я только что была избрана сокомом. - Она порылась в своей сумочке, чтобы предъявить доказательства своего заявления. Охранник опустил видеофон и кратко сказал: - Никто с АА-классом или пропуском высшей категории не может быть пропущен, мадам. Чрезвычайное собрание по вопросам необходимой защиты назначено на 6 утра временной зоны 1.30 сегодня утром. Прошу прощения, мадам. - И он снова обратился к своему видеофону. Феббс в задумчивости приблизился к немолодой женщине. - Мисс, я в таком же позорном положении, что и вы, - сообщил он ей. - Нам отказали в наших законных прерогативах, и я всерьез обдумываю возможность грандиозной судебной тяжбы против ответственных за это партий. - Это все из-за спутников? - тихо как мышь спросила Марта Рейнз. Но ее подозрения были почти такими же, как и его собственные. - Должно быть, это они. Все заняты только ими, и никто не думает о нас. Я проделала длиннейший путь из Портленда, Орегон, и это уже слишком для меня, я добровольно оставила свой магазинчик поздравительных открыток - передала его своей невестке, - чтобы исполнить свой патриотический долг. И вот полюбуйтесь! Они не собираются впускать нас - я это вижу! - Казалось, что она была больше озадачена, чем рассержена. - Это пятый вход, где я пытаюсь проникнуть, - объяснила она Феббсу, радуясь, что у нее нашлась сочувствующая аудитория. - Я уже была у ворот С, Д, потом даже у Е и Ф, а теперь здесь. И каждый раз они говорят одно и то же. Должно быть, они получили такие _и_н_с_т_р_у_к_ц_и_и_. - Она торжественно кивнула. Это было слишком ясно, как то не по-западблоковски ясно. - Мы прорвемся, - сказал Феббс. - Но если все эти... - Мы найдем четырех других новоиспеченных сокомов, - решил Феббс. - И будем действовать сообща. Они не осмелятся отказать всем нам. Только разъединив нас, они смогут одержать верх. Я действительно сомневаюсь, что они пропустят всех шестерых, потому что тогда придется признать, что они проводят свои сессии по вопросам политики преднамеренно противозаконно. Я уверен, что если все мы вшестером отправились бы к этим автономным телерепортерам, вроде этого Счастливого Бродяги, и рассказали им все, они бы нашли время оторваться от этой болтовни по поводу этих спутников. И справедливость восторжествует! Феббс уже видел несколько телерепортеров, с тех пор как появился здесь, у центральных ворот. Все информационные агентства были постоянно начеку и охотились за новостями о спутниках. Все, что оставалось сделать, было найти остальных четырех сокомов. Пока Феббс и Марта Рейнз стояли все так же, еще один гражданский наемный хоппер начал снижаться и внутри него сидел нервный, явно расстроенный молодой человек. Феббс интуитивно почувствовал, что это был очередной новоизбранный соком. А когда мы все-таки проникнем вовнутрь, пообещал себе Феббс, мы их заставим побегать! Мы скажем этой заднице, генералу Нитцу, куда ему следует идти. Он уже ненавидел генерала... за то, что тот не обратил на него внимания. Нитц не знал, что все вот-вот изменится. Ему скоро придется услышать кое-что, как тогда, когда сенатор Джо Мак-Карти, великий американец прошлого века, заставил всех этих задниц слушать! В 1950-х отчитал их, и теперь Сэрли Феббс и пять других типичных сограждан; вооруженных абсолютными, даже дуракам понятными документами, подтверждающими их огромные полномочия как представителей двух миллиардов людей, собирались сделать то же самое! Как только нервный молодой человек вышел из хоппера, Феббс целеустремленно кинулся к нему. - Меня зовут Сэрли Феббс, - сказал он мрачно. - А эта леди - Марта Рейнз. Мы - только что избранные сокомы. Вы тоже? - Ддда, - произнес молодой человек, с трудом проглотив слюну. - Я пытался пройти у ворот Е, и потом... - Ничего, - сказал себе Феббс и почувствовал прилив энергии. Он заметил автономный телерепортер, который как раз направлялся к нему. Полный благородного негодования, Феббс поспешил ему навстречу, за ним покорно потянулись новоиспеченные сокомы. Казалось, они радовались возможности спрятаться за его спину и предоставить говорить ему. Они нашли своего лидера. И сам Феббс почувствовал, что переродился. Он уже не был человеком. Он был Духовной Силой. Он чувствовал себя вполне в своей тарелке. 19 Ларс почти ничего не видел, сидя наискосок от Лили и глядя на нее непрерывно. Доктор Тодт бродил вокруг и наблюдал за лентами, на которые записывалась информация приборов. ОБЕЩАНИЕ, КОТОРОЕ ДАЛА ЭТА ДЕВУШКА, БУДЕТ СДЕРЖАНО, подумал Ларс. Все-таки что-то роковое возникнет из этой ситуации. Я это чувствую, но ничего не могу поделать. У Запад-Блока уже есть трое, готовых заменить меня. А на Востоке, без сомнения, еще больше медиумов. Но его врагом, его противником был не Нар-Восток и не его КВБ. Советские власти уже подтвердили свое искреннее желание работать на его стороне. Они спасли ему жизнь. Его Немезида сидела напротив него - восемнадцатилетняя девушка в черном шерстяном свитере, сандалиях и облегающих брюках, с волосами, зачесанными назад и перевязанными бантом. Девушка, которая в ненависти и страхе, в качестве вступления, уже сделала первый разрушительный шаг. Но, думал он, все же ты, физически и сексуально, так невероятно привлекательна. Интересно, подумал он, какая ты без этом свитера и этих брюк, босоногая и даже без этого банта? Есть ли шанс нам встретиться при такой раскладке? Или видеомониторная система помешает этому? Лично мне, подумал он, все равно, пусть бы даже все офицеры Красной Армии пялились на экран. Но ты бы возражала. Это заставило бы тебя ненавидеть еще больше, но не только их, а и меня тоже. Медикаменты начинали действовать на него. Он скоро уйдет в себя, а потом, он знает, доктор Тодт будет воскрешать его. И потом будет - или не будет - эскиз. Производство его было автоматическим, оно или было, или его не было. - У тебя есть любовник? - спросил он Лилю. Ее брови зловеще сдвинулись. - Кому какое дело? - Это важно. - Ларс, ваша энцефалограмма показывает, что... - заговорил Тодт. - Я знаю, - ответил он, чувствуя, как тяжело ему говорить, его челюсть онемела. - Лиля, у меня есть любовница. Она возглавляет мой парижский офис. Знаешь что? - Что? - Она продолжала подозрительно рассматривать его. - Я бы расстался с Марен ради тебя, - сказал он. Он видел, как ее лицо разгладилось. Довольный смех заполнил комнату: - Прекрасно! Ты действительно так хочешь этого? Он мог только кивнуть. Но Лиля видела его кивок, и сияние ее лица переросло в золотой нимб.