чувство превосходства над миром педиков, проституток, сутенеров. Он взглянул на часы: две минуты двенадцатого. Возле обитых бархатом двойных металлических дверей он остановился и заглянул в небольшое окошечко: в зале затевалась какая-то возня. На танцевальном пятачке лицом к лицу стояли двое мужчин. Два стройных молодых человека, очень похожие друг на друга. Они как будто не ругались, но весь их вид и позы говорили о том, что сейчас что-то произойдет. Манни решил пока не входить в зал - на тот случай, если начнется стрельба. Внезапно один из них превратился в огненный шар. Черт! - воскликнул ошеломленный Манни. - Его подожгли! Он отошел на пару шагов, но почти тотчас же вернулся, зачарованный происходящим по ту сторону металлических дверей. Потрясенный, Манни узнал в горящем человеке того самого импозантного парня, который смотрел на него влажными глазами всего несколько минут назад. Должно быть, второй парень зашел в клуб, когда Манни был в туалете. Странно, но он уже исчез. Манни не видел, чтобы он выходил из клуба, однако в зале его не было. Матовые стекла на дверях защитили глаза Манни, но неестественно яркий свет в зале напугал его. Находившиеся там люди, видимо ослепленные, терли глаза руками. Не пострадал только бармен, в момент вспышки возившийся под стойкой со стаканами. Живой огненный шар метался по комнате, роняя огненные капли на ковер. Внутри его Манни различил силуэт человека: руки, ноги, торс, пожираемые пламенем мускулы, кости, которые от высокой температуры скоро рассыпятся в порошок. Пол горел под его ногами. Вспыхивали края скатертей на столах, сиденья стульев и ковер. Трещали и лопались детали облицовки, выбрасывая капли расплавленного горящего пластика. Огненный шар, шатаясь, двинулся в сторону бара. Бармен с расширенными от ужаса глазами схватил стакан с какой-то жидкостью, обогнул стойку и выплеснул содержимое стакана в пылающее лицо человека. К несчастью, в стакане оказался ликер. Спирт лишь усилил пламя. Как утопающий хватается за соломинку, так и горящий человек тянется за помощью. Жертва ринулась вперед и заключила бармена в огненные объятия. Бармен, пытаясь вырваться, дико завопил. Безуспешно. Огненный шар увеличился вдвое. - Господи! - воскликнул Манни. Пылающая пара кружила по залу, словно любовники, разучивающие свой первый вальс. Создания иного мира, горящие, как восковая свеча. Ад для двоих. Они запутались в бархатных занавесках, закрывавших маленькую сцену. Занавески сразу же вспыхнули, через несколько секунд упали на ковер, и тот задымился, испуская ядовитые газы. Огненные шнуры распространялись по полу, как горящая сера. Помещение наполнилось клубами черного дыма. Пластиковые столы с шипением пузырились, пузыри тут же громко лопались. Плавился клей, и стулья разваливались на части. Манни, не в силах оторваться от окошка, смотрел, как пламя быстро охватывает весь зал. С каждым новым па этого страшного танца из всего, что могло гореть, извергались новые огненные струи. Горели в основном ткани и пластик. Пламя перескакивало от стола к столу, на ковер, на занавески и наконец добралось до посетителей. Лолита в тонком муслиновом платье моментально превратилась в факел. Ее волосы на мгновение стали огненным фонтаном, лицо быстро обугливалось. Молодой человек, первая жертва пламени, все еще кричал; теперь к его крикам присоединился истерический хор остальных посетителей. Манни видел, как начали чернеть их лица. Дебора, ослепленная вспышкой, огнем и страхом, попыталась добраться до выхода, но пылающая занавеска упала прямо на нее, превратив человека в создание из фильма ужасов. Бар стал ревущей топкой, и содержимое выстроенных на палках бутылок вскипело. Одни бутылки выстреливали пробками и разбрасывали золотой фейерверк горящих крепких напитков, другие трескались и раскалывались, третьи взрывались, осыпая все вокруг мелкими осколками стекла. Пластик отслаивался и скручивался, словно живое существо, пытающееся убежать от огня. Манни чувствовал жар даже через стальные двери. Бархатная обивка на его стороне задымилась. Он понимал, что отсюда нужно скорее убираться, но ужасная сцена будто загипнотизировала его. Ему словно была дарована привилегия заглянуть в ад с его страшными пытками. В поле зрения Манни появился насмерть перепуганный Педик, бежавший к стальным дверям. Манни быстро запер их на задвижку. Подбитая резиной двойная дверь защитит Манни от огня, пока он не решит, что ему делать. Он не собирался никого спасать, рискуя сгореть заживо или задохнуться. Искаженное лицо с разинутым в вопле ртом прильнуло к стеклу. Манни видел, как задымились его спина и плечи. Человек отчаянно пытался повернуть раскаленную ручку дверей. Наконец лицо скользнуло вниз и исчезло. Наверно, человек задохнулся в ядовитых газах. Дверь становилась все горячей, и Манни решил, что ему пора выбираться. Пожар еще какое-то время будет бушевать в зале, и, скорее всего, здесь ему ничто не угрожает, но Манни не хотел рисковать. Он с неохотой оторвался от картины ада и пошел искать выход. В туалете он нашел небольшое закрашенное окно, вышиб его ногой, выбил осколки стекла, вылез наружу и оказался в темном коридоре, ведущем в фойе. Через дверь в зал сюда проникал дым. В комнатке за фойе Манни увидел управляющего, бешено оравшего в телефонную трубку. Манни посмотрел на часы. Девять минут двенадцатого. Прошло всего семь минут. Невероятно! Какие потрясающие впечатления! Манни был в восторге. Он остался жив. Он видел, как люди сгорали заживо, а сам отделался всего лишь несколькими царапинами. Несчастные ублюдки. Но он, Манович, жив. Он чувствовал себя почти героем. Он словно прошел под градом пуль и остался невредим, тогда как все его товарищи погибли. Невероятно. Он ощущал себя избранным. Не таким, как все. - Там люди! - крикнул Манни управляющему. - Они горят! Управляющий бросил на него непонимающий взгляд, и Манни вспомнил, где он находится. Газетчики не должны застать его здесь. Полицейский не должен посещать злачные места. Газетчики окунут его по уши в дерьмо. Манни помахал рукой управляющему, показал в сторону клубного зала и поспешил на улицу. Он вдруг вспомнил, что у него есть еще одно важное дело, и на этот раз ему придется заняться им со своей женой. 11 - Я выскочила из спальни, и за моей спиной дверь хлопнула так сильно, как будто Бог протянул свою карающую руку. Думаю, это был просто сквозняк. Во всяком случае, отец не смог открыть дверь. Я слышала, как в комнате разгоралось пламя, трещало дерево. Дым сочился сквозь щель под дверью. Наверно, дверь заклинило от жара. Подол моей ночной рубашки немного тлел. На кофейном столике стоял стакан с виски и содовой. Отец всегда пил, прежде чем... чем... - Насиловать тебя, - сказал Дейв, глядя в потолок. Ванесса, которая тоже лежала на спине и смотрела в потолок, согласно кивнула. - Да, да, насиловать меня. Именно это он и делал. Разбавленным виски я потушила рубашку и тут услышала, как кто-то скребется, словно крыса пытается выбраться из коробки. Это отец хотел открыть дверь. Краска на двери уже начала отслаиваться и плавиться. Я услышала вопли, похожие не знаю на что, наверно, на вопли страдающего ребенка. - Он не был ребенком, он был твоим отцом. Взрослым человеком, который использовал десятилетнего ребенка для удовлетворения низменных потребностей. - Да, ты прав. Потом он перестал вопить и скрестись. Огонь пожрал его. Я выбежала из дома на улицу... Дейв слегка шевельнулся, и Ванесса сказала: - Не прикасайся ко мне. Пока не надо. - Я и не собирался, - тихо ответил Дейв. - Я знаю, ты только хотел обнять меня и успокоить, но я пока не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Одетые, они лежали в темноте бок о бок на кровати Дейва. Иначе Ванесса не смогла бы рассказывать, а ей очень этого хотелось. Она хотела, чтобы Дейв понял, почему она стала такой, какая есть. Сам Дейв не горел желанием выслушивать ее исповедь, но был готов слушать Ванессу, если это принесет ей облегчение. Он понятия не имел, как надо лечить душевные раны, и боялся их разбередить. После долгого молчания она заговорила снова. - Так я и убила своего отца. - Так погиб твой отец, а это совсем другое дело. - Это я подожгла постель, зная, что он мертвецки пьян. - Бог мой, тебе же было всего десять лет. То, что он был пьян, - его вина, а не твоя. Я полагаю, что именно его способ "наказания" - прижигать тебя сигаретой после насилия над тобой - обратил твои мысли к огню. Это не было твоей виной. Ты была ребенком. Священный долг родителей - оберегать своих детей от подобных испытаний, а не быть их причиной. Он был болен. - Как я сейчас? - Нет, не так. Твоя болезнь - следствие выпавших тебе ужасных испытаний, и он был их причиной. - Причиной его болезни была смерть жены. - И это тоже не твоя вина, поскольку одновременно она была и твоей матерью. Если он чувствовал, что не в силах перенести утрату, то должен был обратиться к врачу. Он не сделал этого. Он опустился ниже, чем навозная крыса, и умер как крыса. - Я не думаю, что ему нужен был секс. Мне кажется, он хотел чего-то другого - утешения, возвращения матери, я не знаю. Он был моим отцом, и я действительно любила его. - Его вина в том, что он пошел на это. На мой взгляд, он получил то, что заслужил. Не сомневаюсь, ты никогда со мной не согласишься, но меня трясет при мысли о нем. Я не называю его преступником, потому что, по твоим словам, он был душевно нездоров и не контролировал свои поступки, но он точно был свихнувшийся сукин сын. - Истина, вероятно, лежит где-то посредине, - сказала она тихо. Этой ночью они не занимались любовью, а сидели и разговаривали, большей частью о пожарах. Ванесса спросила Дейва, что заставило его встретиться с ней, ведь она была уверена, что он не собирался этого делать. - Так оно и есть, - признался Дейв. - К тому же я все рассказал Дэнни. - Он почесал в затылке. - Не знаю. Мне нужно было с кем-то поговорить, но не с Дэнни, и я вспомнил о тебе. - Это называется одиночеством, - сказала она, по-видимому совсем не раздосадованная его откровенностью. - Догадываюсь. И мне нравится, что именно ты избавляешь меня от него. - Ты не должен так говорить. - Знаю, но почему-то говорю. Ты привлекаешь меня как женщина, и это странно, потому что ты - не мой тип. - Ты придаешь слишком большое значение "типу". - Может быть. Впрочем, мы сейчас здесь, и похоже, я позову тебя снова. Они улыбнулись друг другу, еще не зная, о чем говорить дальше. Потом Дейв вспомнил поджигателя, которого видел в жилом районе, и стал рассказывать о нем Ванессе. - За его приятной внешностью скрывается дьявол, - сказал Дейв. - Белые пожары - его рук дело? - Там действительно была белая вспышка, и только потом огонь охватил все здание. Она ослепила меня. Я никогда ничего подобного не видел, разве что в документальном фильме про атомный взрыв. Ядерная вспышка - вот на что это было похоже. Но, конечно, меньшего размера. - Ты считаешь, кто-то создал атомную мини-бомбу? - Нет, ничего подобного. Скорее, просто зажигательную бомбу, которая взрывается с белой вспышкой. Может быть, устройство на основе фосфора. Спрошу у экспертов, что они об этом думают. Хотел бы я поймать этого парня. Очень хотел бы... От того, как Дейв произнес это, Ванессу прошиб озноб. Он несомненно обладал задатками убийцы. Она чувствовала это, когда он говорил о пожарах. Ей казалось, что она спит с человеком, который в любой момент может взорваться и разнести ее на куски за то, что она - поджигатель. В конце концов именно поджигатель виновен в смерти его жены. Ванесса не сомневалась, что Дейв горячо любил свою жену и теперь жаждал мести. Только надежда на возмездие, отвлекая от мыслей об утрате, помогла ему пережить самое страшное время в его жизни. Ванесса боялась представить, что произойдет, когда маньяк, устраивающий белые пожары, будет пойман. К счастью, сейчас Дейва занимал только этот поджигатель, и Ванесса чувствовала себя относительно безопасно, но несколько часов назад, когда он с горящими глазами шагал по комнате, сжимая и разжимая кулаки, она не на шутку испугалась за свою жизнь. Высокий и худой, он тем не менее обладал большой физической силой, а чувство попранной справедливости лишь умножало ее. Такого человека было бы очень трудно победить, особенно если он уверен, что правда на его стороне, подумала Ванесса. Он скорее погибнет, чем позволит врагу взять над собой верх. Ей казалось, что Дейв живет в своем особенном мире, где зло никогда не побеждает. Он казался ей современным Роем Роджерсом или, может быть, Суперменом. Нет, все-таки не Суперменом, тот был пришельцем с другой планеты, а Дейв Питерс - герой доморощенный, американский рыцарь. Скорее всего, что-то вроде Роя Роджерса. - Ты в своей жизни совершал что-нибудь плохое? Дейв мыл посуду. Он медленно обернулся и внимательно посмотрел на Ванессу. Она стояла в двери, сложив руки на груди. - Ну и глаза у тебя, - пробормотал он, глядя ей в лицо. - Да, было такое. - Стащил леденец у школьного приятеля? - Ванесса подумала, что насмешка может вывести его из себя, но он просто отвел глаза. - Нет, я убил человека. От такого признания Ванесса похолодела. Она была права - у него душа убийцы. Она повернулась и уже решила уйти, когда Дейв, опершись о раковину и глядя на темное окно, спросил: - Ты не хочешь знать, как это произошло? - Совсем нет, - быстро ответила она. - Признание теперь само просится наружу. Она остановилась и повернулась к нему. - Ты хочешь мне все рассказать? - Да, да, именно так. Я никогда не рассказывал об этом даже Челии, и не знаю, почему захотел рассказать тебе. Дэнни тоже ничего не известно. Ты одна будешь посвящена в мою тайну. - Я очень польщена. Я приму ее, как священник исповедь, и никому не расскажу. - Спасибо. После этого Дейв надолго замолчал, и Ванесса засомневалась, не изменил ли он своего решения. Когда она уже собралась уходить, Дейв наконец стал выдавливать из себя слова. - Тогда мне было семнадцать, и я состоял в уличной шайке... - В уличной шайке? - У Ванессы глаза полезли на лоб. - А мне казалось, ты пел в церковном хоре. - Не перебивай, - резко сказал Дейв. - Извини. - Наша компания не походила на истсайдскую банду - мы все были из хороших семей. Мы просто скучали, нам часто хотелось немного развлечься, и мы были уверены, что в состоянии сразиться с настоящей бандой: итальянской, пуэрториканской, негритянской или ирландской. Они уничтожили бы нас, но, по счастью, не забредали на нашу территорию, а мы - на их. Мне кажется, они вообще не знали о нашем существовании, иначе просто спустили бы нас в канализацию. Главарем нашей шайки, которую мы назвали "Пуритане" - как тебе такое название для компании порядочных мальчиков? - был парень по имени Уэксли Хантерман, мускулистый блондин с лицом наглеца и с широченными, как шестирядное шоссе, плечами. Он откровенно презирал почти всех нас, за исключением одного или двух, которых побаивался, а на меня смотрел как на червяка. Тогда я был тощим пареньком, немного бестолковым. Он опять медленно принялся мыть посуду, уже чистую, но она не вмешивалась. - Отец Хантермана был адвокатом, и Уэксли всегда нам затыкал этим глотку. Юристов он считал верховной кастой, а жестокостью этот адвокатский отпрыск мог сравниться разве что с палачом из гестапо. Любимым его развлечением было связывать более слабых членов шайки и засовывать им в ноздри куски бритвенных лезвий. - Неужели и тебя резали? - спросил она, замирая. - Конечно, но, если мы приходили домой с кровоточащими носами, родители обычно говорили: "Так, так, опять была драка?" и дальше дело не шло. Он был умный ублюдок, этот Хантерман, он знал, что всегда сможет уйти от ответственности. В запасе у него был десяток пыток, как, например, с бритвенными лезвиями, некоторые предназначались для половых органов - не хочу углубляться в детали. - Почему же ты не вышел из шайки? - Я хотел, но "Пуритане", как большинство уличных банд, держались на страхе, и никому не позволялось выходить. В конце концов я подумал: "Что же они могут со мной сделать такого, чего не делали раньше?" И вот однажды я не пришел на обычное место сбора и в следующий раз - тоже. Тогда они сами встретили меня около школы. Они затащили меня на неработавшую водонапорную башню на территории завода. Дейв задумался, и Ванесса гадала, последует ли продолжение. После длинной паузы, в течение которой она не издала ни звука, рассказ возобновился. - Один парень зажег факел, и Хантерман ввел в пламя нож, пока тот не раскалился докрасна, а потом... он стал подносить кончик лезвия к моим глазам! Грозился, что выжжет их. Я сжал зубы. Я бы возненавидел себя на всю жизнь, если бы не сдержался и криком доставил Хантерману удовлетворение. Именно этого он и добивался. Хотел, чтобы я закричал. Ему был нужен мой страх. В конце концов он добился своего. Оттого, что я молчал, он ужасно разозлился. Они сняли с меня ботинки и носки, и Хантерман загнал раскаленный нож мне под ноготь, и второй, и третий, пока я не закричал, как будто меня поджаривали в аду. Ванесса побледнела, почувствовав головокружение и тошноту. - Боже милосердный, - прошептала она. Дейв мрачно усмехнулся. - Да, я ужасно кричал. Я все еще помню запах горелого мяса. Моего. Я все еще ощущаю, как нож срезает мне ноготь с большого пальца ноги. Это была дьявольская пытка, уверяю тебя. Не мог потом ходить несколько недель. Хантерман тоже заорал, поцеловал меня и сказал: "Хочешь кричи, хочешь не кричи, детка. Папа больше не сердится". Они затащили меня на верх башни, завязали глаза и скрутили руки за спиной. Потом обвязали веревкой лодыжки и перекинули за край башни. Они оставили меня висеть вниз головой в двадцати метрах от бетонной площадки. - Боже милостивый... - Это был кошмар. Когда стемнело, вернулся Хантерман с двумя дружками, они вытащили меня и развязали. Сказали, что со мной пора кончать. Я так испугался, что замочил штаны. Потом парни решили, что Хантерман справится со мной один и нечего всем троим марать руки о такого дохляка. Они спустились вниз, оставив нас наедине. Дейв перестал мыть посуду, но все еще стоял, опустив руки в раковину, наполненную мыльной водой. - Я лежал на крыше башни, огромного стального круглого резервуара, а Хантерман стоял рядом, скрестив руки и глядя сверху вниз. Я помню, как он сказал: "Поцелуй меня в задницу, и, может быть, я позволю тебе уйти". Дейв помолчал, помешивая пальцами мыльную воду. - Тогда я вскочил и обеими ногами ударил его в голени. - Теперь Дейв смотрел на нее широко открытыми глазами. - Хантерман перевалился через край, несколько раз перевернулся в воздухе и шлепнулся о бетон. - Дейв с размаху шлепнул мокрой рукой о стол, и Ванесса вздрогнула. - Я слышал вопль, потом звук удара, и все стихло. Все еще трясясь от страха, я спустился вниз. Я был очень испуган, но не испытывал раскаяния. Потом да, но не тогда. Наверно, был в состоянии шока и не мог вообще что-либо чувствовать. Тем двоим я проболтался, что случилось, но они не поверили мне. Они решили, что Хантерман поскользнулся, а я пытаюсь их запугать или, может быть, показать себя героем. Родителям и полицейским они сказали, что видели, как Хантерман начал спускаться с башни, но сорвался с лестницы. Кроме них я больше никому об этом не рассказывал. Слава Богу, что они мне не поверили. И я не проболтался, что они вытворяли со мной. Мы сказали, что забрались на башню посмотреть, что оттуда видно. Мне кажется, я рассказал тебе все это из-за пыток, которые мне пришлось перенести, - добавил он после недолгого молчания. - Нам обоим в детстве выпало пройти через физическую боль. Конечно, тебе пришлось намного хуже, это сравнить нельзя, но я думал, тебе нужно было об этом узнать. - Спасибо за доверие, - ответила Ванесса, сомневаясь, действительно ли она хотела все это услышать. - Так вот, - сказал Дейв, вытирая руки полотенцем, - ты спрашивала меня, совершал ли я дурные поступки. Совершал, и не просто дурные, а самые тяжкие. Я убил человека. - У тебя была причина. - Причина не может служить оправданием. Я сознательно убил человека, и, что самое худшее, мне это сошло с рук. Возможно, то, что произошло с Челией и Джейми, - возмездие. Не знаю, так ли это, но если да, то у того, кто над нами, извращенное понятие о справедливости - они же ни в чем не виноваты. - Бог никогда не наказал бы тебя таким образом. Бог не карает. - Но ведь в Библии написано иначе. - Только в Ветхом Завете. С тех пор мы изменились. Теперь Бог милосерден. - Разве он меняется? Она улыбнулась. - Изменяется Вселенная, изменяются все вещи, даже Бог. Нет ничего постоянного. Ты читал Китса? - Кого? - Неважно. Главное - верь, что Джейми и Челия погибли по вине другого человека, а не по твоей. - Буду, если ты так говоришь. - Дейв обнял ее и поцеловал. - Люблю интеллектуалов - они такие... интеллектуальные. Ванесса засмеялась. 12 Сидя на кровати, Дэнни и Рита пили кофе. Их одежда была разбросана по всей комнате: валялась на полу, свисала со стульев, абажуров, спинки кровати. Ночью они пришли пьяные, и внезапно их охватила такая страсть, что Рита забыла, что она проститутка, и впервые за многие годы не упомянула о деньгах. Теперь, прихлебывая кофе, Рита хмуро улыбнулась. - Ты расскажешь на исповеди о сегодняшней ночи? - спросила она. Дэнни надел очки (парни в участке не подозревали об их существовании) и взглянул на ее полноватое, но симпатичное лицо. - Думаю, что да. Я не считаю, что эта ночь отличается от остальных. Это все же был грех. - Он помедлил, вспоминая их взаимное необузданное вожделение и те непристойности, которые оба они выкрикивали. Дэнни снова начал возбуждаться и предусмотрительно прикрылся одеялом. - Возможно, даже худший, чем все предыдущие. - Я не хочу, чтобы ты на исповеди упоминал обо мне. Мне это неприятно. Думаю, неплохо бы учесть и мое мнение перед тем, как рассказывать Богу, чем мы сегодня занимались. Поразмыслив, Дэнни признал, что Рита права. - Если ты этого не хочешь, я не упомяну твоего имени, а только скажу, что спал с женщиной. - Тебе не было приятно, Дэнни? Прикрытый одеялом, он возбудился еще больше и был рад, что Рита ничего не заметила. - Конечно, было, - смущенно ответил Дэнни. - Так почему же ты хочешь обо мне кому-то рассказывать? Мы - двое молодых людей, любящие друг друга... Он выпрямился. - Мы кто? - Ты сам сказал мне это ночью в момент откровения. - А когда он был? - Сам знаешь, Дэнни. Он не помнил, чтобы говорил о любви, хотя вполне мог и сказать. В том состоянии, в каком Дэнни находился вчера, он мог наговорить все что угодно. Мог ли он обещать, что не расскажет о ней на исповеди? Ведь тогда он совершил бы большой грех, который ляжет еще одним пятном на его и так уже нечистую душу. - Рита, - предложил он, - почему бы тебе не переехать ко мне? Нам пока необязательно жениться. Если переедешь, я смогу сказать священнику, что становлюсь добропорядочным человеком. Эта квартира невелика, но вдвоем в ней можно неплохо устроиться. Что скажешь? Она обхватила его лицо руками и заглянула в глаза. - Ты действительно хочешь, чтобы я у тебя поселилась? - Да, да, конечно. - И как я буду зарабатывать на жизнь? - Ну, я ведь кое-что получаю. А чем ты занималась до того, как стала проституткой? - Была официанткой, потом вела регистрацию имущества. Да, одно время я работала секретарем. - Секретарем. Это хорошая работа. Со многими встречаешься, интересно проводишь время. Почему бы тебе снова не попробовать? Рита уставилась в свою чашку. - Наверно, я могла бы устроиться в какое-нибудь агентство. Голос Риты от возбуждения дрожал. Дэнни понял, что задел ее за живое. Недавно она призналась, что устала от такой жизни. Сначала она пошла на улицу, чтобы заработать деньги и оплатить долги, потом это стало образом жизни. И наконец, она оказалась в ловушке - уже не могла заниматься ничем другим. К тому же сутенер забирал у нее большую часть выручки. - А как же Спэн? - спросила Рита. Дэнни знал ее сутенера - тот не входил ни в какую банду, работал в одиночку. Дэнни полагал, что справится с ним легко. - Предоставь это мне. Я ему только скажу, что теперь ты со мной, и он сразу отстанет. Он просто в штаны наложит от страха. Он только над девчонками куражится, а я с ним живо разберусь. - Крутой парень, - улыбнулась Рита. - Конечно. - На лице Дэнни заиграла ответная улыбка. Итак, решение было принято - Рита переедет к нему. Теперь идея казалась им превосходной - ведь им обоим будет лучше. - Не довести ли нам до логического конца наше объединение? - спросил Дэнни. - О чем ты? - Знаешь о чем. - Неужели после такой ночи ты на что-то способен? В тот день Дэнни нарядился в темный костюм, одноцветный галстук и полосатую рубашку. Он надел почти такие же черные туфли, какие носил еще его отец. Когда Дэнни приглашал даму на ленч, он одевался официально - в этом он был консерватором. У него было свидание с Ванессой. Дейва не позвали, так как они собирались говорить именно о нем. У каждого были на то свои причины. Дейв всю смену удивлялся щеголеватому наряду своего напарника, но Дэнни объяснил, что пригласил на ленч свою тетушку и хочет выглядеть прилично. Дейв сказал, что хотел бы встретиться с ним попозже в баре. Дэнни пошел в маленькое бистро, открытое Фокси после ухода из полиции. Некоторые полицейские водили сюда своих жен или подружек, но бара здесь не было, поэтому страждущие полицейские не жаловали бистро. Таково было намерение Фокси. В отличие от многих других, сняв полицейскую форму, он не искал общения со старыми дружками. Расставшись с пистолетом, он превратился в обычного гражданина с правом на защиту людьми в синей форме, но вовсе не был обязан поддерживать с ними приятельские отношения. Кое-кого из своих старых приятелей он встречал с удовольствием, но не тех, с кем прежде напивался в баре Стоуки. Они бросались бы ему на грудь в два часа ночи, вспоминая старые времена и выпрашивая бесплатную выпивку, отпускали бы шуточки в адрес его жены на том универсальном языке пьяниц, который неизменен в его так называемом чувстве юмора, вызывающем такую же реакцию, как размокший окурок в писсуаре. Из алкогольных напитков Фокси подавал только вино. Сменившиеся с дежурства полицейские предпочитали другие напитки. Бистро называлось "Клементина" в честь его жены, и, похоже, их крабы из Мэриленда, ростбифы с кровью и суп из устриц пользовались успехом. Фокси готовил, а Клементина и еще одна женщина работали в зале. Меню было написано мелом на черной доске. Зал украшали цветы и свечи в винных бутылках. Французский хлеб в корзинках был бесплатным, а клетчатые скатерти всегда были усеяны крошками, как будто здесь собирались подкармливать птиц. Как в тысячах других бистро, все это создавало непринужденную атмосферу, которая, по мнению Клементины, и нужна была публике. Дэнни пришел сюда точно в час, через несколько минут появилась Ванесса. - Привет, Дэнни, как поживаешь? В свободном черном платье она казалась более яркой блондинкой, чем обычно. Кружевные перчатки и чулки тоже были черными, а глаза сильно накрашены. - У тебя траурный день? - усаживаясь, пошутил Дэнни. Ванесса осмотрела свое платье, и уголки ее рта обиженно опустились. Дэнни тотчас пожалел о своих словах. Типичная ситуация в его общении с женщинами. Всегда он говорил что-нибудь несуразное в самое неподходящее время. Дэнни попытался исправить положение. - Я пошутил, ты выглядишь великолепно. - Нет, я выгляжу неважно, но лучше чем иногда бывает, - ответила она. - В этом мне помогает Дейв. Он мне нравится, и я не нуждаюсь в твоем одобрении. Дэнни не понял, что она имеет в виду: то, как она одета, или ее отношения с Дейвом. - Послушай, Ванесса, я не хочу с тобой ссориться. Не скажу, что мне все безразлично, наверно оттого, что я завидую Дейву. Все-таки я первый тебя встретил. Я знаю, что это не имеет сейчас значения. Мы не на сезонной распродаже. Просто я не могу сдерживать свои чувства. Мне больно. Я предложил тебе свою дружбу, думал, что за этим последует нечто большее, и вот я слышу, что ты прыгнула в постель к моему товарищу. - Это было не так. - Судя по тому, как мне рассказали, это было именно так. Нельзя же все валить на спиртное, хотя оно тоже сыграло свою роль. Но ты зря думаешь, что я буду только улыбаться и уверять, что все в порядке. Дэнни разломил булочку, и на белую скатерть посыпались крошки. Масло только что вынули из морозилки, и оно было твердым как камень. Он попытался намазать его на хлеб - из этого ничего не получилось. Тогда он решил резать по кусочку величиной с ноготь и поочередно класть их на хлеб. - Итак, - сказала Ванесса, - что ты собираешься предпринять? Дэнни пожал плечами. - Ничего. Я лишь хотел, чтобы мы встретились и выяснили наши отношения. Дело в том, что я теперь живу с девушкой; ее зовут Рита. - С девушкой, которую зовут Рита? Она что, несовершеннолетняя? Если это так, я тебе яйца разможжу. Дэнни обиделся. - Пожалуйста, не употребляй здесь таких выражений. Это приличный ресторан. Нет, она совершеннолетняя. В сущности, это не твое дело. Я только хотел сказать тебе, что мое сердце отнюдь не разбито. И если я хочу называть ее девушкой, а она меня парнем, то мы, черт возьми, будем делать это, не спрашивая ни у кого разрешения. Следи лучше за собой, а Рита сама может о себе позаботиться. - Так ли? - Ты что, хочешь опекать ее, как ребенка? - Нет, не хочу, но это неважно. Расскажи мне лучше о Дейве. Он любил жену и ребенка? Дэнни кивнул. - Очень сильно любил. Жил ради них. Когда они погибли, он совсем голову потерял. Будь с ним потактичней, он очень ранимый человек. Снаружи крепкий, как панцирный краб, а внутри очень деликатный, мягкий и сентиментальный. - Я не хочу ранить его. Во всяком случае, он меня не любит. Я ему нравлюсь, ему приятно быть со мной, но в нем нет страсти. - Возможно, это защитная реакция. Второй такой утраты он не перенес бы. Расскажи мне, как он себя ведет, когда вы остаетесь одни. Не смотри на меня так, я говорю не о сексе. Я хочу знать, спокоен ли он, не терзается ли, не... не плачет ли во сне? Он скорее откроется перед женщиной, с которой спит, а не перед мужчиной - неважно, что тот его лучший друг. Принесли суп, и Ванесса принялась за еду. Дэнни сначала вытер свою ложку салфеткой, чем вызвал раздражение Клементины. - Он не плачет во сне, он плачет у меня на плече, - ответила она, - и это вполне нормально. Его может расстроить музыка, эпизод из фильма или просто мимолетное воспоминание. Но это не значит, что он неуравновешен. Она поднесла ложку ко рту, но Дэнни схватил ее за запястье. - Что это? Сжав губы, она попыталась вырваться. - Шрам. Обожглась когда-то окурком. - Чепуха, этот след явно не старый, - сказал он, показывая пальцем. - И этот тоже. Это свежие следы. Ванесса наконец вырвала руку. - В чем ты меня подозреваешь? Думаешь, я его постель поджигала? Дэнни уставился на нее. Он знал ее историю и догадывался о том, что случилось. Работа детективом не прошла для него даром. Он был на улице с двенадцати лет и знал, как выглядит темная сторона жизни. - Ты прижигаешь себя, - сказал Дэнни, как бы констатируя факт. - Да. - Когда? - Я не думаю... - Ванесса пыталась держаться вызывающе, но он осадил ее. - Когда? Ванесса склонилась над столом и, казалось, внутренне сломалась. - После того как мы занимаемся любовью. Так обычно делал мой отец. Он наказывал меня таким образом после того, как занимался со мной сексом. Теперь я делаю это сама. Я не знаю почему. Дэнни поморщился. - Ты наказываешь себя за распущенность? - Думаю, что да. Самое забавное: мне это необходимо, чтобы очистить душу. - В этом нет необходимости. Ванесса. Ты не совершаешь ничего дурного. Она взглянула на Дэнни и улыбнулась. - И это говорит человек, который каждый раз после секса идет исповедоваться. Дэнни старался говорить спокойно. - Это совсем другое дело. По крайней мере я себя не калечу. Если тебе действительно плохо, почему бы не пойти на исповедь вместе со мной? - Для священник" это был бы незабываемый день. Выслушивая наши скабрезности, бедняга метался бы от кабинки к кабинке и пытался бы скрыть возбуждение. Шокированный Дэнни чуть не подавился супом. - Нельзя так говорить о священниках. - Не будь наивным, Дэнни, они ведь тоже мужчины, не так ли? Тем не менее я постараюсь с этим покончить - ненавижу находиться в зависимости от чего бы то ни было. Но это будет непросто. Я не всегда могу контролировать свои действия. Пожалуйста, не говори ничего Дейву. Дэнни подумал, что про подожженную кровать Дейв уже знает, а то, что она мазохистка, со временем сам обнаружит. Но Дейв точно не потерпит, если он начнет вмешиваться в его дела. И Дэнни решил ничего не говорить. - Мой рот на замке. Ванесса улыбнулась. - Спасибо, Дэнни. Они еще поговорили о Дейве, о себе и создавшемся положении и в конце концов пришли к выводу, что все сложилось как нельзя лучше. Суповые тарелки были убраны, и на столе появились вторые блюда. Дэнни занялся телятиной, не задумываясь о молочных телятах, из мяса которых было приготовлено его блюдо. Он не любил глубоко проникать в суть вещей. Ванесса ела форель, гадая, сколько времени прошло с тех пор, как эта рыба резвилась в чистых струях канадского ручья. Она была из тех женщин, которые всегда любят заглянуть за сцену. - Ты католичка? - спросил Дэнни. - Бывшая. - Чур меня, адский пламень, - машинально пробормотал он и сразу же пожалел об этом. Снова, в который раз, он допустил оплошность и пытался исправить ситуацию. Дэнни был рад, когда пришло время попросить счет. Они уже уходили, когда из кухни вышел Фокси и стал выговаривать Дэнни за то, что тот не зашел к нему. Дэнни сказал, что думал, будто Фокси не нравится, когда полицейские посещают его заведение, на что Фокси возразил, что некоторых он всегда рад видеть, если, конечно, они называют его Рэем. Фокси повел их к Клементине, но та была очень занята и только бросила через плечо: "Заходите почаще, всегда рада вас видеть". Фокси заставил их выпить с ним бренди, и они разошлись только через полчаса. Разговор с Фокси привел Дэнни в хорошее расположение духа. Совсем не важно, что некоторые полицейские, как Фокси, ненавидят свою профессию: оставив службу, они по ней скучают. Люди, думал Дэнни, - самые противоречивые создания на Земле. Ты даешь им одно, а они хотят другого. Приезжают в Огайо и сразу же начинают думать о Калифорнии. Перебираются, наконец, в Калифорнию и постоянно вспоминают Огайо. Вы принимаете их в клуб, а они хотят попасть в другой. Когда вы их исключаете, они только и помышляют, как бы вернуться. Дэнни вспомнил слова знаменитого альпиниста: "Когда я, холодный и голодный, взбираюсь на гору, мне хочется быть дома с женой, рядом с пылающим камином. Когда же я дома, то тоскую по горам..." Рост Спэна был шесть футов и два дюйма. Великолепное, развитое за годы тренировок туловище и неказистые тощие ноги со стопами, размеру которых позавидовали бы многие женщины. Беда в том, что упражнения для ног он находил слишком скучными и все внимание концентрировал на развитии рук и торса, и потому стал похож на восклицательный знак. Когда его фотографировали, он требовал, чтобы ног не было видно. Он пас семь девушек, одной из которых была Рита. Опекая их, он оставлял им не больше десяти процентов выручки. Следил за тем, чтобы к ним не приставали всякие уроды и извращенцы, хулиганы и бандиты. Он платил полицейским, патрулировавшим его участок, и много лет был осведомителем у лейтенанта, в свою очередь спасавшего его от внезапных облав. К тому же Спэну приходилось отстегивать часть денег местной мафии, гарантируя себе таким образом личную безопасность. С честными полицейскими он не мог договориться и только жаловался им, что подвергается расовой дискриминации из-за черного цвета кожи. В действительности африканских корней у него не было. Родители Спэна приехали с острова Святого Маврикия, но благодаря годам, проведенным под кварцевой лампой, он вполне сходил за черного. На вопрос о странном оттенке кожи он отвечал, что кто-то из его предков был белым. Как и все сутенеры, Спэн больше всего заботился о своей репутации. Он изучал походку, одежду и манеры своих коллег с основательностью, которая, занимайся он наукой, принесла бы ему славу. Все, что грозило испортить его репутацию, вызывало у него страх и ненависть. Известие о том, что одна из девушек собирается оставить его, чтобы жить с полицейским, привело его в ярость. Он отдавал этим девкам лучшие годы жизни не затем, чтобы они уходили от него. Спэн пытался подольститься к Рите, убеждал ее и, наконец, пообещал вырезать на ее лице свое имя. Это, казалось, подействовало. Вечером он, как обычно, пришел в спортзал и с мрачным видом стал ворочать тяжести. Выше пояса он выглядел как Арнольд Шварценеггер, а ниже - как Стэн Лорел, что не мешало ему пользоваться уважением среди себе подобных - он считался человеком, с которым можно иметь дело. Чтобы поддержать свою репутацию среди мелких торговцев наркотиками, сутенеров, мошенников и прочих подонков, Спэн был готов страдать, даже умереть. Его репутация вместе с привычкой широко тратить деньги составляла смысл его жизни. Закончив тренировку, Спэн принял душ и зашел в свой любимый туалет. Он мирно сидел, напевая песенки из мюзикла "Целуй меня, Кэт", когда от сильного удара дверь в кабинку слетела с петель. - Какого черта?.. - заорал Спэн и потянулся рукой вниз, где в кармане спущенных штанов лежал нож. - Не двигайся, Спэн. Полицейский (Спэн узнал его, это был Брат Тук) стоял перед ним с пистолетом в одной руке и фотоаппаратом в другой. - Застрелить меня собрался? - вскинулся Спэн. - Нет, если будешь делать все, что я тебе скажу. Медленно подними руку и спусти воду. Туалет был почти музейным экспонатом: с бачком, подвешенным над головой, и свисающей цепочкой. Спэн попробовал встать, но Брат Тук махнул рукой. - Сидя. - Что, черт возьми, это значит? - Делай, что говорят, иначе я пристрелю тебя и со спущенными штанами и грязной задницей выволоку в зал. - Ты этого не сделаешь! - А ты попробуй. Спэн уставился на дуло пистолета - маленькую черную дырку, торчащую, казалось, в самом центре Вселенной. Он ненавидел этого полицейского, но умереть с голой задницей не хотел. С этими неподкупными полицейскими невозможно договориться, они сразу психуют и надевают на тебя наручники. Он поднял руку и взялся за цепочку. - Тяни, - приказал Брат Тук. - Слушай, если там бомба, мы оба взлетим на воздух... - Делай, что тебе говорят. Спэн вздохнул и дернул за цепочку. Раздался скрежет, проржавевшая опора сломалась, и тяжелый металлический бачок пошел вниз. Спэн с визгом бросился вперед, успев уклониться от бачка, который обрушился на фаянсовый унитаз. Падая, он успел заметить вспышки. Когда пыль немного осела, он поднял глаза. - Ты, ублюдок... - начала было Спэн, но Брат Тук ударом ноги заставил его замолчать. - Слушай ты, урод, - сказал лысый полицейский, - я сфотографировал тебя, со штанами вокруг ножек-палочек, как ты позорно спасаешься от падающего бачка. Когда я проявлю пленку, получится на удивление благородный портрет. Я напечатаю его в натуральную величину и оклею все стены в окрестности. Твоя репутация превратится в дерьмо, если только... Спэн вздохнул. - Если только я не отстану от Риты. - Умный мальчик. Ну что, договорились? - Я так понял, что у меня нет выбора. - Я знал, что ты пойдешь мне навс