-- Конечно, конечно,-- она говорила, скорее, со своим пожилым гостем.-- Жаль, что мистера Гордона не было с нами с самого начала. О... -- она рассмеялась,-- простите, я совсем забыла, вряд ли вы были тогда в состоянии заниматься психологическими исследованиями. Харви тоже улыбнулся, и я решил промолчать. Нельзя, чтобы последнее слово осталось за мной. Это будет действительно плохо. Я заметил Штрауса и Барта. Они беседовали с Джорджем Рейнором -- вторым человеком в фонде Уэлберга. Штраус говорил: -- Мистер Рейнор, основная трудность в таких исследованиях -- получить деньги и не оказаться связанным по рукам и ногам требованием практических результатов. Когда кредиты выдаются под строго определенные цели, мы практически не в состоянии работать. Рейнор покачал головой и помахал огромной сигарой. -- Наоборот, проблема как раз в том, чтобы убедить совет директоров в чисто практической ценности работы! Пришла очередь Немура покачать головой. -- Я хочу сказать, что иногда можно и нужно давать деньги и на фундаментальные исследования. Никому не под силу сказать заранее, будет ли какаянибудь работа иметь практическое значение, ведь довольно часто результаты получаются отрицательными. А вот для ученого, идущего по нашим стопам, такой результат равносилен положительному. По крайней мере он будет знать, чего ему не надо делать. Я подошел к ним поближе и заметил жену Рейнора -- ослепительно красивую брюнетку лет тридцати. Она пристально смотрела на меня, нет, скорее, на мою макушку, словно ожидая, что там вот-вот чтонибудь вырастет. Я в свою очередь уставился на нее. Она покраснела, повернулась к Штраусу и спросила: -- Что вы можете сказать о своей теперешней работе? Будет ли ваша методика применяться для лечения других слабоумных? Штраус пожал плечами и кивком указал на меня. -- Пока об этом еще рано говорить. Ваш муж помог Чарли подключиться к нашей работе, и многое зависит от того, что у него получится. -- Конечно,-- вставил Рейнор,-- важность чистых исследований в вашей области неоспорима. Но подумайте только, как поднимется мнение о нас, если удастся разработать метод, позволяющий получать, устойчивые результаты вне стен лаборатории, если мы сможем показать миру, что наши деньги помогли получить вполне ощутимые результаты! Я открыл было рот, но Штраус, почувствовав, что я собираюсь сказать, сделал шаг вперед и положил руку мне на плечо. -- Мы все чувствуем, что работа, которую ведет Чарли, имеет огромное значение. Его задача -- установить истину, какой бы она ни оказалась. А отношения с публикой и просвещение общества мы с удовольствием предоставим вам. Он улыбнулся Рейнорам и потащил меня прочь от них. -- Я не собирался говорить ничего подобного,-- сказал я. -- Естественно,-- прошептал он, не выпуская моего локтя. -- По блеску в твоих глазах я догадался, что тебе неймется порубить их на мелкие части. Разве я мог допустить это? -- Наверно, нет,-- согласился я, беря с подноса новый бокал мартини. -- Тебе нельзя пить так много. -- Знаю: но мне хочется расслабиться, и, кажется, я выбрал для этого не совсем подходящее место. -- Успокойся,-- сказал Штраус,-- и постарайся ни с кем не поругаться. Эти люди отнюдь не идиоты. Они знают, какие ты питаешь к ним чувства, но даже если они не нужны тебе, то мы без них -- ничто! Я отсалютовал Штраусу бокалом. -- Попробую, но не подпускай ко мне миссис Рейнор. Если она еще раз вильнет передо мной задницей, я дам ей пинка. -- Ш-ш-ш,-- прошипел Штраус. -- Она услышит. -- Ш-ш-ш,-- эхом отозвался я. -- Прости. Пойду посижу в уголке и не буду путаться под ногами. На меня словно упала пелена, но сквозь нее я замечал, что люди смотрят в мою сторону. Кажется, я разговаривал сам с собой, но слишком громко. Не помню, что я бормотал. Немного погодя у меня появилось чувство, что гости уходят слишком рано, но я не обращал на это внимания, пока не подошел Немур и не встал прямо передо мной. -- Какого черта! Как ты мог позволить себе такое!? Никогда в жизни не слышал столько грубостей за один вечер! Штраус попробовал остановить его, но было уже поздно. Брызгая слюной, Немур крикнул: -- В тебе нет ни капли благодарности! Ты не понимаешь, что происходит вокруг! Ты в неоплатном долгу перед этими людьми! Ты должен им куда больше, чем можешь себе представить! -- С каких это пор от морской свинки требуют благодарности? Я послужил вашим целям, а теперь пытаюсь разобраться в ошибках, которые вы понаделали: Каким это образом я оказался в должниках? Штраус снова попробовал вклиниться в разговор. Но Немур оборвал его на полуслове: -- Минуточку! Мне хочется услышать все до конца! Пусть наконец выскажется! -- Он слишком много выпил,-- сказала его жена. -- Не так уж и много,-- фыркнул Немур.-- Он выражается как нельзя более ясно. Он вконец запутал, если уже не уничтожил, всю нашу работу. Мне хочется услышать оправдания из его собственных уст! -- Оставим это,--сказал я.-- Вряд ли вам захочется узнать правду. -- Ошибаешься, Чарли! Захочется! По крайней мере твою версию правды. Я хочу узнать, благодарен ли ты за те способности, что проснулись в тебе, за знания, которые ты приобрел, за жизненный опыт, наконец! Или тебе кажется, что раньше ты жил лучше? -- В некотором смысле, да, лучше! Это поразило его. -- Я многое узнал за последние месяцы, и не только о Чарли Гордоне, но и о мире вообще. И что же? Я обнаружил, что никому нет дела до Чарли Гордона, будь он кретин или гений. Так в чем разница? Немур рассмеялся. -- Тебе просто жалко себя! А чего ты ждал? Целью эксперимента было поднять твой разум, а не сделать тебя знаменитостью. Мы не могли контролировать развитие твоей личности, и ты из приятного, хотя и несколько отсталого молодого человека превратился в высокомерного, эгоистичного, антисоциального сукиного сына! -- Дорогой профессор, вам был нужен кто-то, кого можно было бы превратить в гения, но продолжать держать в клетке и выставлять на обозрение, только когда приходит время снимать очередной урожай лаврового листа: Загвоздка как раз в том, что я стал личностью! Видно было, что Немур разрывается между двумя желаниями кончить ссору или все-таки попробовать разбить меня. -- Ты несправедлив, как обычно. Мы всегда обращались с тобой хорошо и делали все возможное... -- Все, кроме одного -- вы не относились ко мне, как к разумному существу. Вы не устаете похваляться, что до операции я был ничем, и я знаю, почему! Потому что если я был пустым местом, то, значит, вы создали меня, а это делает вас моим хозяином и повелителем! Вы обижаетесь, что я не благодарю вас двадцать четыре раза в сутки... Хотите верьте, хотите нет, но я благодарен вам. Однако запомните, что бы вы для меня ни сделали, это не дает вам права обращаться со мной, как с подопытным животным! Я -- человек, и Чарли -- тоже был человеком еще до того, как пришел в вашу лабораторию. Вы шокированы? Да-да, вдруг оказывается, что я был личностью всегда, а это противоречит вашему убеждению, что если у человека КИ меньше ста, он не заслуживает рассмотрения. Профессор Немур, мне кажется, что при взгляде на меня вас начинает мучить совесть! -- Достаточно! Ты просто пьян! -- О нет,-- уверил я его. -- Вот если я действительно напьюсь, вы увидите перед собой совсем другого Чарли Гордона. Да, другого Чарли... Он бродит в темноте, но он с нами! Внутри меня. -- Он сошел с ума,-- сказала миссис Немур, -- и уверен, что существуют два Чарли Гордона. Доктор, советую получше присматривать за ним. Штраус покачал головой. -- Нет. Я догадываюсь, что он хочет сказать, мы говорили об этом на сеансах терапии. Вот уже примерно месяц Чарли временами испытывает странное расщепление личности: Как будто в его сознании живут два самостоятельных индивидуума, и прежний Чарли, дооперационный, борется за контроль над телом: -- Нет! Я никогда не говорил этого! Чарли существует, но он не борется со мной за контроль над телом. Он просто ждет и никогда не вмешивается в мои действия.-- Вспомнив Алису, я добавил:- Почти никогда... Скромный, смиренный Чарли, о котором вы только что вспоминали с такой ностальгией, терпеливо ждет. Не скрою, мне многое нравится в нем, но только не скромность. Скромнику нечего делать в этом мире. -- Ты стал циником,-- сказал Немур. -- Гениальность убила в тебе веру в человечество. -- Это не совсем так,-- тихо ответил я.-- До меня дошло, что чистый разум сам по себе ни черта не значит. В вашем университете разум, образование, знания -- все обожествляется. Но я знаю то, чего вы все не заметили: голые знания, не пронизанные человеческими чувствами, не стоят и ломаного гроша. Я взял еще один бокал мартини и продолжил проповедь: -- Поймите меня правильно: разум -- величайшее приобретение человечества! И все же слишком часто погоня за знаниями подменяет поиски любви. Я дошел до этого совсем недавно. Предлагаю рабочую гипотезу: человек, обладающий разумом, но лишенный способности любить и быть любимым, обречен на интеллектуальную и моральную катастрофу, а может быть, и на тяжелое психическое заболевание. Кроме того, я утверждаю, что замкнутый на себя мозг не способен дать окружающим ничего, только боль и насилие. В бытность слабоумным я имел много друзей. Теперь их у меня нет. О, я знаю множество народу, но это просто знакомые, и среди них нет почти ни одного человека, который что-нибудь значил бы для меня или кому интересен я. Я почувствовал, что речь моя становится неразборчивой, а голова -- подозрительно легкой. -- Но ведь это поправимо... Так не должно быть... Ва... вы согласны со мной? Штраус подошел и взял меня за руку. -- Чарли, тебе нужно отдохнуть. Ты слишком много выпил. -- Чего это вы так смотрите на меня? Что такого я сказал? Что такого я сделал? Я правильно говорил? Я сознавал, как слова тяжело ворочаются у меня во рту, словно в каждую щеку сделали по уколу новокаина. Я был пьян и почти не владел собой. В этот момент щелкнул какой-то переключатель, и я увидел всю сцену из дверного проема, и себя в том числе -- рядом с уставленными бокалами подносом, широко раскрывшего испуганные глаза. -- Я хочу все делать правильно! Мама всегда говорила, чтобы я любил людей, потому что так я никогда не попаду в беду, и у меня всегда будет много друзей... Он дергался и извивался, и я понял, что ему срочно нужно в ванную. Боже, только не здесь, не перед ними! -- Прошу прощения,-- пробормотал он,-- мне надо выйти... Даже в таком пьяном отупении мне удалось довести его до ванной. Он успел, и через несколько секунд я вновь стал хозяином положения -- отдохнул, прижавшись щекой к холодной кафельной стене, умылся. В голове еще шумело, но теперь я знал, что все будет в порядке. Тут я заметил, что из зеркала над раковиной на меня смотрит Чарли. Не понимаю, как я догадался, что это он, а не я. Тупо просящее выражение его лица... и такое чувство, что при первом же моем слове он исчезнет в призрачном зеркальном мире. Но он не убежал. Он просто смотрел на меня -- рот открыт, челюсть безвольно отвисла. -- Привет,-- сказал я.-- Вот наконец мы и встретились. Он нахмурился чуть-чуть, словно ему требовалось объяснение, но он не знал, о чем спросить меня. Потом он сдался и криво улыбнулся уголком рта. -- Останься! Не уходи! -- крикнул я.-- Мне надоело смотреть, как ты шпионишь за мной из-за углов! Он смотрел. -- Кто ты, Чарли? Улыбка. Я кивнул, и он кивнул мне в ответ. -- Так чего же ты хочешь? -- спросил я. Он пожал плечами. -- Ну, давай, говори. Наверняка тебе что-нибудь нужно. Ты прибежал сюда... Он глянул вниз, и я тоже, чтобы узнать, на что это он там смотрит. -- Ты хочешь обратно? Ты хочешь, чтобы я ушел, а ты вернулся в мое тело и начал жизнь сначала? Вполне законное желание... Это твое место, твой мозг... И твоя жизнь тоже, хотя ты немногое ухитрился взять от нее. Я не вправе отнимать у тебя жизнь. Кто сказал, что мой свет лучше твоей тьмы? -- Я скажу тебе еще кое-кто, Чарли.-- Я выпрямился и отошел от зеркала.-- Не считай меня своим другом. Я не отдам тебе разум без борьбы, мне трудно заставить себя вернуться в пещеру. Мне некуда податься, Чарли, так что отойди в сторонку. Оставайся в моем подсознании, и не преследуй меня. Я не сдамся, что бы они ни думали! Да, я одинок, но это не имеет значения... Я сохраню данное мне и много сделаю для мира и для таких, как ты. Я повернулся к двери, и мне показалось, будто Чарли протянул мне руку. Ерунда. Просто я пьян и разговариваю со своим отражением в зеркале. Когда я вернулся в комнату, Штраусу непременно захотелось вызвать для меня такси, и пришлось доказывать ему, что я прекрасно доберусь до дома сам. Все, что мне нужно, -- глоток свежего воздуха. Мне хотелось побыть одному. Я почувствовал себя именно тем, кем назвал меня Немур,-- высокомерной, эгоцентричной сволочью. В отличие от Чарли, я не способен думать о людях и их проблемах. Мне интересен лишь я и только я. Я увидел себя глазами Чарли, и мне стало стыдно. Через несколько часов я обнаружил, что стою перед своим подъездом, и побрел вверх по лестнице. Из-под двери Фэй пробивался свет, но как только я собрался постучать, из квартиры донеслось ее хихиканье и ответный мужской смех. Опоздал. Я осторожно вошел в квартиру и остановился, не осмеливаясь включить свет. Я просто стоял, наблюдая за кружащимся перед глазами водоворотом. Что случилось со мной? Почему я так одинок? 4.30 утра. Решение пришло ко мне во сне. Озарение! Разрозненные кусочки сложились в единое целое, и я понял то, что должен был понять с самого начала. Хватит спать. Нужно вернуться в лабораторию и просчитать результаты на компьютере. В эксперименте была ошибка, и я нашел ее. Так что же будет со мной? 26 августа. Письмо профессору Немуру (копия). Дорогой профессор! Посылаю Вам в отдельном конверте копию своей статьи "Эффект Элджернона-Гордона: структура и функционирование мозга при повышенном уровне развития". Можете опубликовать ее, если сочтете необходимым. Вам известно, что я уже закончил свои опыты. В статье приведены формулы и представлен математический анализ полученных результатов. Естественно, данные подлежат тщательной проверке. Результат ясен. Сенсационные аспекты моего восхождения по интеллектуальной лестнице не должны затмевать фактов. Хирургическо-терапевтическая методика, разработанная Вами совместно с доктором Штраусом, не имеет в настоящее время никакого практического значения. Элджернон: хотя физически он молод, его умственная регрессия очевидна. Нарушена моторная активность. Произошло общее понижение деятельности желез внутренней секреции. Прогрессирующая потеря координации. Прогрессирующая амнезия. В статье указано, что эти и другие показатели умственной и физической деградации могут быть статистически предсказаны с использованием выведенной мною формулы. Несмотря на то, что результатом хирургического стимулирования, которому мы оба подверглись, явилась интенсификация и ускорение процессов мышления, изъян, который я взял на себя смелость назвать эффектом Элджернона -- Гордона, суть логическое следствие всего процесса повышения уровня умственного развития. Эта гипотеза может быть кратко сформулирована следующим образом. При искусственном повышении уровня умственного развития деградация протекает со скоростью, прямо пропорциональной степени повышения этого уровня. До тех пор, пока я сохраню способность писать, я буду записывать свои мысли и идеи. Это совершенно необходимо для завершения эксперимента. Судя по всему, у меня самого процесс деградации будет протекать чрезвычайно быстро. В поисках ошибки я несколько раз проверил и перепроверил все результаты, но с сожалением вынужден констатировать, что они незыблемы. Тем не менее, я благодарен за предоставленную мне возможность внести свою лепту в знания о человеческом мозге и тех законах, которые им управляют. Вчера доктор Штраус сказал, что неудача эксперимента, опровержение теории столь же важны, как и успех ... Теперь я понимаю, что это так, но тем не менее очень жаль, что мой собственный вклад в науку основывается на пепелище Ваших трудов. Искренне Ваш Чарлз Гэрдон Приложение: экземпляр статьи. Копии: доктору Штраусу, фонду Уэлберга. 1 сентября. Только без паники! Первые симптомы -- забывчивость и эмоциональная неустойчивость -- должны появиться со дня на день. Узнаю ли я их в себе? Все, что мне остается,-- продолжать фиксировать свое состояние с наибольшей объективностью, не забывая при этом, что дневник мой будет первым в своем роде и, скорее всего, последним. Утром Немур послал Барта с моей статьей в университет Халлстона. Его ведущие специалисты должны подтвердить правильность моих выводов. Всю прошлую неделю Барт корпел над формулами и статистическими выкладками. Немуру трудно заставить себя признать, что мои идеи выше его понимания. Он слишком сильно верит в миф о собственной непогрешимости. Меня совершенно перестало заботить, что он думает обо мне... да и не только он. Времени больше нет. Дело сделано, результаты получены, остается только подождать и посмотреть, с какой точностью моя судьба совпадает с судьбой Элджернона. Рассказал обо всем Алисе. Она расплакалась и убежала. А ведь она ни в чем не виновата. 2 сентября. Ничего определенного. Я двигаюсь в тишине, пронизанной чистейшим белым сиянием. Все вокруг застыло в ожидании. Мне кажется, что я в одиночестве стою на горной вершине, обозревая окружающий пейзаж. Солнце в зените, и тень моя сжалась тугим комком под ногами. Но вот солнце начинает спускаться, тень удлиняется и вытягивается до самого горизонта. Далеко-далеко... Хочется повторить то, что я однажды сказал уже доктору Штраусу: никто не виноват в том, что случилось. Эксперимент был тщательно подготовлен, техника его проведения опробована на множестве животных. Вероятность ошибки была ничтожно мала. Когда принималось решение использовать меня как первого человека, все были уверены, что я не подвергнусь никакой физической опасности. Западня оказалась совершенно неожиданной, и мне не хочется, чтобы кто-то пострадал из-за меня. Один вопрос: сколько я еще протяну? 15 сентября. Немур сказал, что все мои выводы подтвердились, а это означает, что изъян заложен в самой постановке эксперимента. Когда-нибудь люди справятся с этой проблемой, но время еще не настало. Я рекомендую не проводить больше опытов на людях. Недостающие данные можно получить и на животных. Наиболее многообещающим направлением исследований мне представляется изучение баланса энзимов в человеческом организме. Время здесь, как и везде,-- решающий фактор. Как можно скорее обнаружить недостаток, как можно скорее ввести гормонзаменитель! Я охотно помог бы будущим исследователям и в этом и в подборе радиоактивных изотопов для оперативного контроля, но у меня не осталось времени. 17 сентября. Становлюсь рассеянным. Убираю вещи, потом не могу найти их и бросаюсь на первого встречного. Симптомы? Позавчера умер Элджернон. Я бродил по набережной, и в половине пятого утра пришел в лабораторию. Элджернон лежал в углу клетки, вытянув ножки. Будто бежал во сне. Вскрытие подтвердило мои предположения. Мозг Элджернона резко отличается от нормального -- меньше вес, разглажены извилины, глубже и шире стали разделяющие полушария впадины. Ужасна мысль, что это же самое происходит сейчас и со мной. Я увидел, насколько все это реально, и начинаю бояться будущего. Я положил трупик Элджернона в маленькую металлическую коробочку и отнес домой. Разве можно его сжигать? Пусть это выглядит по-дурацки сентиментально, но вчера вечером я похоронил его на заднем дворе. Я положил на его могилку букетик ромашек и долго плакал. 21 сентября. Собираюсь завтра на Маркс-стрит -- навестить маму. Сон, приснившийся мне прошлой ночью, вызвал целую цепочку воспоминаний, высветил огромный кусок прошлого. Обязательно нужно записать это, и как можно скорее, пока я ничего не забыл, В последнее время я многое стал забывать. Сейчас мне больше чем когда-либо хочется понять маму, узнать, что она за человек и почему поступала так, а не иначе. Ненавидеть ее -- преступление. Необходимо разобраться в своих чувствах до встречи с ней, чтобы не оказаться излишне жестоким. 27 сентября. То, что я пишу сейчас, следовало бы перенести на бумагу сразу, не откладывая. Очень важно сделать именно этот отчет как можно полнее. Мы встретились три дня назад. Я принудил себя еще раз одолжить машину у Барта. Было страшно, но я понимал, что визит этот необходим. Когда я добрался до Маркс-стрит, мне показалось, что я ошибся и попал не туда. Улица оказалась грязной до безобразия -- совершенно не такой, какой я представлял ее себе. Кое-какие дома совсем недавно снесли, и на их месте громоздились кучи мусора. На тротуаре валялся ржавый холодильник с оторванной дверцей, а рядом -- старый матрац с вылезшими пружинами. Окна некоторых домов были заколочены досками, а были и такие дома, что больше походили на грязные лачуги. Я оставил машину за квартал от нашего дома и дошел до него пешком. Нигде не было видно играющих детей, и это тоже не совпадало с моими воспоминаниями. Тогда дети были всюду, а Чарли смотрел на них из окна. Странно, большинство моих воспоминаний обрамлено в оконный переплет, как картина в рамку... Сейчас же я видел только стариков, отдыхающих в полуразвалившихся беседках. Еще один удар я испытав когда подошел дому. Роза в старом коричневом свитере стояла перед домом на скамейке и, несмотря на холодною, ветреную погоду, мыла окна. Всегда в работе, чтобы соседи видели, какая она замечательная жена и мать... Для нее всегда самым важным было то, что о ней подумают другие. Тут она была непоколебима и не обращала никакого внимания на рассуждения Матта о том, что в жизни есть вещи и поважнее. Норма должна хорошо одеваться. В доме должна стоять красивая мебель. Чарли должен сидеть взаперти, чтобы соседи не заподозрили ничего дурного. Я подошел к калитке и, увидев ее лицо, вздрогнул Это было не то лицо, которое я с такими муками пытался вспомнить... Волосы ее поседели, кожа на щеках покрылась морщинами. На лбу собрались капельки пота. Она сразу заметила меня. Мне захотелось отвернуться, побежать дальше по улице, но я зашел уже слишком далеко, чтобы поворачивать назад. Оставалось притвориться, будто я заблудился в незнакомом месте, и спросить у нее дорогу. Одного взгляда на Розу было мне вполне достаточно. ...Все это так, но я только молча стоял и смотрел на нее. А она смотрела на меня. -- Что вам нужно? Ее хриплый голос безошибочным эхом отозвался в пещерах моей памяти. Я открыл рот, но слова застряли в горле. Губы мои и язык двигались, я знаю это, я отчаянно боролся, чтобы произнести хоть слово -- ведь она почти узнала меня! Как же мне не хотелось, чтобы мама увидела меня вот таким: неспособным заставить понять себя. Но во рту пересохло, язык вдруг стал огромным и неуклюжим, слова застряли : Кроме одного. Я планировал произнести при встрече что-нибудь успокаивающее, ободряющее, отбросив таким образом прошлое в сторону, и с помощью всею нескольких слов овладеть положением : Однако из моего пересохшего горла вырвалось только. -- Маааааа .. Я, в совершенстве знающий столько языков, смог выдавить из себя только это: Как добравшийся до вымени голодный ягненок. Роза вытерла лоб тыльной стороной ладони и прищурилась, желая рассмотреть меня получше. Я открыл калитку и сделал несколько шагов по дорожке. Она отступила к двери. Я не был уверен, узнала меня Роза или нет, но тут она выдохнула: -- Чарли! Она не прокричала и не прошептала мое имя. Она выдохнула его, как пробуждающийся от кошмара человек. -- Ма... -- я встал на первую ступеньку.-- Это я... Мое движение напугало ее, она отступила еще на шаг, опрокинула ведро с водой, и грязная мыльная пена водопадом хлынула по ступенькам. -- Что ты здесь делаешь? -- Мне так хотелось увидеть тебя... поговорить... Язык все еще мешал мне, и голос звучал не как обычно. В нем чувствовался какой-то плаксивый оттенок. Должно быть, именно так я и говорил многомного лет назад. -- Не уходи! -- молил я. -- Не убегай от меня! Но Роза уже шмыгнула в прихожую и закрыла дверь. Секунду спустя она отодвинула снежно-белую занавеску на двери и уставилась на меня через стекло расширенными от ужаса глазами. Губы ее бесшумно двигались. -- Уходи! Прочь от меня! Почему? Почему мама отказывается от меня? По какому праву? -- Открой дверь! Нам надо поговорить! Впусти меня! Я забарабанил по стеклу. Оно треснуло, и одна из трещин защемила кожу на пальце так, что какое-то время я не мог вырвать ее. Наверно, Розе показалось, что я окончательно сошел с ума и явился рассчитаться с ней за прошлое. Она отпрянула и ринулась к ведущей в глубь дома двери. Я нажал посильнее, дверной крючок не выдержал и, потеряв равновесие, я буквально ввалился в прихожую. Из пореза шла кровь и, не зная что делать, я сунул руку в карман, чтобы, избави Боже, незапачжать свежевымытый линолеум. Я проскочил по коридору мимо лестницы на второй этаж. Сколько раз демоны хватали меня на этой лестнице за ноги и тащили вниз, в подвал! Я пробовал кричать, но язык душил меня и обрекал на молчание: Как тихих ребятишек в Уоррене. На втором этаже жили хозяева дома -- Мейерсы. Они всегда были добры ко мне -- подкармливали сладостями, разрешали сидеть у них на кухне и играть с собакой. Никто мне ничего не говорил, но я почему-то догадался, что их уже нет в живых и наверху обитают незнакомцы. И эта тропинка закрыта для меня навеки... Дверь, за которой исчезла Роза, оказалась запертой, и секунду я стоял в нерешительности. -- Открой дверь! Ответом был визгливый лай маленькой собачонки. Странно. -- Не бойся, я не замышляю ничего плохого. Я долго шел к тебе и не собираюсь уходить просто так! Если ты не откроешь дверь, мне придется сломать ее! Я услышал ее голос: -- Ш-ш-ш, Наппи... Иди в спальню, иди... Еще через секунду замок щелкнул, дверь открылась, и мама вдруг очутилась совсем рядом со мной. -- Мама,-- прошептал я. -- Не бойся меня и выслушай! Пойми, я уже не тот, что был раньше... я изменился... я нормальный человек... Понимаешь? Я больше не слабоумный... я не кретин. Я -- как все, как ты, как Матт, как Норма... Я говорил и говорил, моля в душе, чтобы она не захлопнула дверь. Мне хотелось рассказать ей все, сразу. -- Мне сделали операцию, и я стал другим, каким ты меня всегда хотела видеть. Читала про это в газетах? Это новый научный эксперимент, который повышает умственные способности человека, и я стал первым! Пойми же меня! Почему ты так на меня смотришь? Я стал умным, умнее, чем Норма, дядя Герман или Матт! Я знаю вещи, которых не знают даже профессора в университете! Скажи мне что-нибудь! Ты можешь гордиться мной и рассказать про меня всем соседям! Тебе больше не нужно прятать меня в подвале, когда приходят гости! Поговори же со мной! Расскажи, как я был маленьким! И не бойся меня! Я ни в чем не виню тебя, просто мне надо узнать побольше о самом себе, пока еще не поздно! Я не смогу стать полноценным человеком, пока не пойму самого себя, и ты -- единственная в мире, кто может мне помочь! Впусти меня. Посидим вместе. Мой тон, а не слова, заворожили ее. Она просто стояла и смотрела на меня. Не подумав, я вынул из кармана окровавленную руку и протянул вперед, словно моля о помощи. Лицо ее сразу смягчилось. -- Тебе больн... -- Вряд ли она по-настоящему жалела меня. То же самое чувство она испытала бы и к поранившей лапу собаке, и к исцарапанному в боевой схватке коту. Не потому, что я -- ее Чарли. Наоборот. -- Заходи и вымой руки. Я принесу йод и бинты. Я подошел к треснувшей раковине, над которой мама так часто умывала меня, когда я возвращался со двора, когда мне нужно было идти есть или спать. Пока я закатывал рукава, она смотрела на меня. -- Не надо было бить стекло. Хозяйка рассердится, а у меня нет денег, чтобы заплатить ей... Потом, словно недовольная тем, что я делаю все так медленно, она отобрала у меня мыло и сама занялась моими руками. Занятие это полностью захватило ее, и я боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть счастье. Иногда она цокала языком или вздыхала: -- Ох, Чарли, Чарли, и где ты только ухитряешься перепачкаться... Когда же ты научишься следить за собой? Она вернулась на двадцать пять лет назад, когда я был ее маленьким Чарли, а она готова была до последнего сражаться за мое место под солнцем. Но вот наконец кровь смыта, руки вытерты бумажным полотенцем. Вдруг она посмотрела мне в лицо, и снова глаза ее округлились от ужаса: -- Боже мой! -- всхлипнула она и отстранилась от меня. Я заговорил снова, тихо, успокаивая ее, стараясь внушить, что намерения у меня самые благородные. Но Роза меня не слушала. Она рассеянно осмотрелась, прикрыла рот ладонью и простонала: -- В доме такой беспорядок... Я никого не ждала, Взгляни только на эти окна... а плинтусы... -- Все в порядке, ма, не волнуйся. -- Нужно получше натереть полы... Они должны блестеть! Тут она заметила пятна крови на двери и тряпочкой быстро стерла их. Потом снова посмотрела на меня и нахмурилась. -- Вы пришли по поводу счета за электричество? Прежде чем Я успел ответить "нет", она укоризненно погрозила мне пальцем: -- Я всегда посылаю чек первого числа, но мужа сейчас нет дома, он уехал по делам... Дочь обязательно получит деньги на этой неделе, и мы заплатим сразу за все. Так что вы явились напрасно, мистер. -- У вас только один ребенок? Других нет? Роза вздрогнула, взгляд ее устремился куда-то вдаль. -- У меня был мальчик. Он был таким умным, что все матери завидовали мне. Но его сглазили... Да, сглазили! Если бы не это, он стал бы великим человеком. Он был таким умным... исключительно одаренным ребенком. Все так говорили. Он мог стать гением! Она взяла щетку. -- Извините... Дочь пригласила на обед молодого человека, и мне нужно прибраться. Она опустилась на колени и принялась скрести и без того сверкающий пол. На меня она не смотрела. Она начала что-то бормотать. Я уселся на табуретку с твердым намерением дождаться, пока она выйдет из забытья и признает меня. Не уйду, пока она не поймет, что я -- Чарли, ее Чарли! Ведь должен же хоть кто-нибудь поверить мне! Роза стала напевать какую-то печальную мелодию, но вдруг замерла, держа щетку на весу, как будто до нее только что дошло, что в кухне есть еще кто-то. Она повернулась, посмотрела на меня блестящими глазами и, склонив голову набок, спросила: -- Как могло такое случиться? Ничего не понимаю... Мне говорили, что ты неизлечим. -- Мне сделали операцию, и я стал другим. Я теперь знаменитость, весь мир знает про меня. Я стал очень умным, мама. Я умею читать и писать, я могу... -- Слава Богу, -- прошептала она. -- Мои молитвы... Все эти годы мне казалось, что Он не слышит меня... Оказывается, Он всего лишь ждал, чтобы исполнить Свою волю в нужное время... Она вытерла фартуком лицо. Я обнял ее, она положила голову мне на плечо и заплакала. Слезы ее смыли всю мою боль. Я уже не жалел, что пришел. -- Надо всем рассказать, -- улыбнулась Роза.-- Всем этим учителям. Увидишь, как у них рожи вытянутся. И всем соседям. А дядя Герман -- ему тоже нужно сказать. Он так обрадуется! Подожди, вот придут папа и сестра... Как они будут счастливы! Ты просто не представляешь! Продолжая строить планы на нашу новую счастливую совместную жизнь, она крепко обняла меня. У меня не хватило духу сказать ей, что учителя мои больше не учат детей, соседи все переехали, дядя Герман давно умер, а отец покинул ее много лет назад. Мне хотелось видеть ее улыбку и сознавать, что впервые в жизни я заставил ее улыбнуться. Но вот она замолчала, как будто что-то вспоминая, и я почувствовал, что она удаляется. -- Нет!!! -- закричал я, возвращая ее к реальности.-- Подожди, мама! Я сейчас уйду, но я хочу оставить тебе кое-что! -- Уйдешь? Но тебе не надо никуда уходить! -- У меня много дел, мама. Я буду писать тебе и пришлю денег. -- Когда ты вернешься? -- Пока не знаю, но я хочу дать тебе вот это. -- Журнал? -- Не совсем. Это научная статья, которую я написал. Смотри, она называется "Эффект Элджернона -- Гордона". Это я открыл его и так назвал! Я оставлю ее тебе. Покажи статью соседям, чтобы они знали, что твой сын больше не слабоумный. Она с благоговением взяла журнал. -- Это... это и в самом деле твое имя! Я всегда знала, что так оно и будет! Я же говорила! Я испробовала все, что можно. Ты был еще маленьким и не помнишь, но я сделала все, что могла. Я всем говорила, что ты будешь учиться в колледже и станешь ученым. Надо мной смеялись, а я верила! Она улыбнулась сквозь слезы, потом вдруг отвернулась, взяла тряпку и, двигаясь словно во сне, принялась протирать плинтусы. Снова залаяла собака. Слышно было, как входная дверь открылась и хлопнула и женский голос произнес: -- Все в порядке, Наппи, это я. Слышно было, как запертая в спальне собака радостно кидается на дверь. У меня не было ни малейшего желания видеть Норму, и я почувствовал, что попал в ловушку. Нам нечего сказать друг другу, а в доме нет черного хода... Можно было выпрыгнуть в окно, но мне не хотелось, чтобы меня приняли за взломщика. Услышав скрежет ключа в замке, я, не понимая зачем, прошептал: -- Норма пришла... Но мама не обратила внимания на мои слова, она была слишком занята. Дверь открылась. Норма посмотрела на меня и нахмурилась. В комнате было темно, она не узнала меня. Поставила сумку на пол, включила свет... -- Кто вы такой? Прежде чем я успел ответить, рука ее метнулась ко рту, и она без сил прислонилась к стене. -- Чарли!!! Она сказала это так же, как и мама -- на одном выдохе. И выглядела она, как мама в молодости -- мелкие, острые черты лица... -- Чарли! Боже мой, Чарли! Ты мог бы предупредить, позвонить... Как же так... -- Она посмотрела на маму, сидящую на полу рядом с раковиной. -- Как она? Переволновалась? -- У нее было просветление, мы немного поговорили. -- Хорошо. Она уже почти ничего не помнит. Это старость... Доктор Портман посоветовал мне отдать ее в дом для престарелых, но я отказалась. Не могу представить ее там... Она открыла дверь спальни, собака выскочила оттуда, и Норма подняла ее и прижала к себе. -- Я просто не могу сделать такое со своей матерью... Норма посмотрела на меня и неуверенно улыбнулась. -- Все это так неожиданно... Я и подумать не могла... Дай-ка мне посмотреть на тебя. Встреть я тебя на улице, ни за что не узнала бы. Ты совсем другой...-- Она вздохнула.-- Я очень рада видеть тебя, Чарли! -- В самом деле? Мне казалось, что ты никогда больше не захочешь знать меня. -- Ох, Чарли! -- Она взяла меня за руку. -- Не надо так говорить! Я и вправду рада тебя видеть. Я ждала тебя. Я не знала когда, но верила, что ты обязательно придешь, с тех самых пор, как я прочитала, что ты сбежал с конференции... Ты не представляешь, сколько я думала о тебе -- где ты, что делаешь. Этот профессор... Когда же он появился? Да, в марте. Семь месяцев назад : Я даже не знала, что ты жив. Мать твердила, что ты умер в Уоррене. Я так и думала. Когда мне сказали, что ты жив и нужен для какого-то эксперимента, я растерялась. Профессор... -- Немур, так его звали? -- не разрешил мне повидаться с тобой, он не хотел волновать тебя перед операцией. Потом я увидела в газетах, что операция удалась и ты стал гением... Боже мой! Я рассказала всем на работе и в клубе... показывала твою фотографию в газете и говорила, что скоро ты придешь навестить нас. И вот ты пришел! Не забыл! Она снова обняла меня. -- Чарли, Чарли : Как же чудесно узнать, что у меня есть старший брат! Садись, я приготовлю тебе чего-нибудь перекусить, а ты расскажешь все, что с тобой было и что ты собираешься делать дальше. Я... я просто не знаю, о чем тебя спрашивать. Наверно, я сейчас глупо выгляжу, как девица, узнавшая, что ее брат -- герой, кинозвезда или что-то в этом роде. Не скрою, я не ожидал такой встречи с сестрой и был весьма смущен. Не учел я, что столько лет наедине с матерью могут изменить ее. Но это было неизбежно. Она перестала быть капризным, испорченным существом моих воспоминаний. Она выросла и превратилась в женщину, способную любить. Мы разговорились. О маме. Говорили так, словно ее не было сейчас с нами. А ведь она была, в этой самой комнате. Пока Норма рассказывала о жизни с ней, я иногда поглядывал на Розу: слушает ли она нас? Но казалось, ей нет никакого дела до наших разговоров -- так глубоко ушла она в свои мысли. Она двигалась по кухне как привидение, все время что-то переставляя, перекладывая с места на место... Она совсем не мешала нам. Пугающее зрелище. Норма принялась кормить собаку. -- Наконец-то ты заполучила его. Наппи -- это сокращенно от Наполеона? Норма выпрямилась и внимательно посмотрела на меня. -- Откуда ты знаешь? Я объяснил, что недавно вспомнил, как она принесла домой свою контрольную по истории, как завела разговор о собаке и как Матт отшил ее. -- Я ничего этого не помню: Ах, Чарли, неужели я была такой стервой? -- Есть еще одно воспоминание, о котором мне хотелось тебя спросить. Никак не пойму, то ли это было на самом деле, то ли мне приснилось. Тогда мы с тобой последний раз играли как друзья. В подвале. Надели на головы абажуры, представив себя китайскими кули, и прыгали на старых матрасах. Тебе было лет семь или восемь, мне -- тринадцать. Ты неудачно прыгнула и ударилась головой о стену. Не сильно, но ты закричала. Тут же прибежали мама с папой. Ты сказала им, что я хотел убить тебя. Роза обвинила Матта, что он не смотрит за мной и оставил нас одних. Потом она била меня ремнем, пока я не свалился без чувств. Помнишь? Это так и было? Норма была потрясена моим описанием. -- Все так смутно: Я помню, как мы напялили абажуры, как прыгали на матрасах. -- Она подошла к окну и выглянула на улицу. -- Я ненавидела тебя, потому что родители все время занимались только тобой. Тебя никогда не пороли за плохие отметки. Ты прогуливал уроки, играл, сколько душе угодно, а мне приходилось трудиться изо всех сил. Как я ненавидела тебя! Ребята в классе рисовали на доске мальчишку в шутовском колпаке, а внизу подписывали: "Брат Нормы". Они писали на асфальте: "Сестра кретина" и "Гордоны-дураки". Один раз меня не пригласили на день рождения к Эмилии Раскин, и я знала, что это из-за тебя. Вот тогда, в подвале, я и решила рассчитаться с тобой. -- Она заплакала. -- Я соврала и сказала, что ты хотел убить меня. Чарли, Чарли, какой же я была дурой, какой дурой.. Прости меня: -- Не вини себя так: Тебе было нелегко. Для меня домом были кухня и вот эта комната, все остальное не имело значения. Тебе же приходилось сталкиваться с окружающим миром. -- Чарли, почему тебя выгнали из дома? Разве ты не мог остаться и жить вместе с нами? Я много думала об этом, а мама каждый раз говорила, что там тебе лучше. -- Может, она и права. Норма покачала головой: -- Она отказалась от тебя из-за меня, правда? Ах, Чарли, ну почему такое должно было случиться и