остановился и чуть не заплакал, потому что причинил ей боль. -- Пожалуйста, Дроув, дорогой. Продолжай, -- прошептала она, улыбаясь сквозь выступившие на глазах слезы; и я продолжил, и внезапно она стала мягкой и теплой, и прекрасной, и трепетной... Потом, позже, солнце было все там же, над головой, и невозможно было сказать, как долго мы пролежали, -- Кареглазка открыла глаза, улыбнулась и придвинулась ко мне. -- Дроув?.. -- Послушай, я думаю, нам надо возвращаться. На этом корабле есть то, что нужно городу. Две паровые пушки все еще оставались на палубе, и наверняка в трюмах было другое военное снаряжение, которое могло очень скоро понадобиться Паллахакси. -- О Ракс. Я хочу, чтобы ты опять полюбил меня, Дроув. Опять, опять и опять. Я не хочу уходить отсюда. Знаешь что? -- ее недовольная гримаса превратилась в улыбку. -- Тебе придется на мне жениться, Дроув. Я расскажу своим родителям, как ты овладел мной, и тебе придется на мне жениться. А потом мы будем любить друг друга каждую ночь, всегда. Мы будем вдвоем спать на кровати, где спал Регент. -- Кареглазка, ты ведь не расскажешь родителям, правда? -- Расскажу, если ты не полюбишь меня прямо сейчас. Я быстро выбрался из импровизированной постели, иначе мне никогда бы это не удалось. Ее цепкие маленькие руки все время преследовали меня, и в какой-то момент я чуть не упал, но сумел освободиться и встал. -- Пошли, -- сказал я. Она в смятении уставилась на меня. -- Я же вижу, что ты хочешь меня, тебе не удастся меня одурачить. -- Кареглазка, дорогая, конечно, хочу. Но разве ты не понимаешь? Сейчас у нас есть шанс прекратить этот спор между городом и парлами. Мы должны рассказать им как можно скорее, пока кто-нибудь еще не пострадал. Потом я стану приходить к тебе в комнату, когда твои родители будут на работе. Ладно? -- Тебе виднее. -- Она поднялась на ноги и медленно надела остатки своего платья. -- О, ради Фу... -- Я быстро оделся, потом схватил Кареглазку и поправил ее платье в том месте, где она оставила открытой одну грудь, что сводило меня с ума. Только сейчас я сообразил, что прошло всего шестьдесят дней с тех пор, как я приехал в Паллахакси. Трудно было узнать ту девушку на пляже, где мы потерпели кораблекрушение, в этой соблазнительной юной сирене, полностью осознававшей свою власть надо мной. Я подумал о том, повзрослел ли и я столь же быстро, как и она, и решил: возможно, да. Теперь я был в состоянии мыслить более абстрактными категориями, о будущем того, что меня окружало, о реальности войны. Шестьдесят дней назад я никогда бы не подумал о том, чтобы сообщить о всплытии затонувшего корабля властям; я бы предоставил это дело взрослым, а сам бы играл в слингбол или гонял бегунчиков. Мы забрались в лодку и оттолкнулись от блестящего корпуса "Изабель". Снова подул свежий ветерок, наполнив парус, и вскоре мы уже скользили вокруг Пальца в сторону волнолома и Паллахакси. Хотя никаких признаков грумоходов не было, я держался ближе к берегу. Оглянувшись, я увидел "Изабель", сверкающую на фоне грума, словно замороженный пирог. В конце концов мы достигли гавани и подошли к причалу мастерской покойного Сильверджека. Мы вытащили лодку из воды, сняли мачту и парус и уложили их в углу склада. Потом, чувствуя, что привлекаем всеобщее внимание своей изорванной одеждой и почти уверенные, что любой дурак поймет, что мы занимались любовью, мы пошли по набережной. У подножия монумента сидели Лента и Вольф, со скучающим видом бросая куски хлеба почтовым голубям. Маленькие птички явно нервничали и упархивали прочь, когда над головой проносилась огромная тень груммета. Информация с фронта в последнее время поступала нерегулярно из-за того, что большое количество почтовых голубей попадало в когти грумметам. Ленте хватило короткого взгляда, чтобы все понять. Она таинственно улыбнулась и сказала: -- Я вижу, вы хорошо развлекались, а? Когда-нибудь ты должна открыть мне свою тайну, Кареглазка. Но сейчас тебе нужно что-то на себя надеть. Люди на тебя смотрят. Я понял, что имела в виду Лента. Моя девушка привлекала к себе всеобщее внимание не столько своими лохмотьями, сколько сияющим видом. Я не мог отвести от нее взгляда, пока она улыбалась нам из своей любовной крепости, и услышал разочарованный смешок Ленты. Тем временем Вольф рассеянно бросал крошки птицам. -- Слушай, мы что, собираемся сидеть здесь весь мерзлый день? -- проворчал он. -- Да заткнись ты, -- огрызнулась Лента, продолжая испытующе разглядывать Кареглазку. -- Ну, чем вы занимались? -- спросила она. -- Лента, нам нужно поскорее увидеть твоего отца, -- сказал я. -- "Изабель" снова всплыла. -- О... Понятно. -- Лента быстро встала. Похоже, она не была особенно удивлена; вероятно, это было довольно распространенное явление на побережье. -- Думаю, отец в храме. Я пойду с вами. Там осталось что- нибудь, что имеет смысл спасать? -- Пара пушек все еще на палубе. Думаю, что трюмы до сих пор полны, несмотря на мерзло громадную дыру в днище. Вполне достаточно, чтобы как-то защитить нас, если снова появятся астонские военные корабли. -- Если парлы позволят нам это взять, -- задумчиво проговорила Лента. Кареглазка, Лента и я направились по главной улице к храму; за нами в некотором отдалении следовал Вольф. Судя по всему, ему было стыдно идти в компании таких оборванцев, но он не хотел пропустить дальнейшего развития событий. Кареглазка не произнесла ни слова с тех пор как мы сошли на берег; она молча улыбалась и излучала счастье. А то, как она сжимала мою руку, говорило всем, кто тому виной... Я думал о том, смогу ли показаться на глаза ее родителям. -- Отец, -- сказала Лента, когда мы вошли в храм. -- Дроув и Кареглазка хотят сказать тебе что-то важное. -- Поздравляю, -- сухо буркнул Стронгарм, зачарованно глядя на Кареглазку, словно никогда ее раньше не видел. -- Везет же тебе, Дроув. Я принужденно рассмеялся, а Кареглазка даже не покраснела. -- Я не об этом, Стронгарм, -- сказал я. -- Мы были на канале в моей лодке, и в это время всплыла "Изабель". -- Я рассказал о происшедшем. -- Ты говоришь, она все еще там? -- вскричал он, прежде чем я закончил. -- Она высоко плавает? -- Она будет плавать еще выше, когда вы снимете пушки с палубы. -- И мы это сделаем... Сделаем. -- Он шагал вокруг нас, глубоко задумавшись. -- Как только я смогу собрать несколько человек и лодок. Есть моя лодка, и у бедного старого Сильверджека тоже есть одна, в мастерской... И еще Бордин, и Бигхед... Четырех лодок будет достаточно. Только две пушки осталось, говоришь? Жаль... -- Вы не знаете, где мой отец? -- спросил я у Стронгарма. Взгляд его стал холодным. -- Недавно его видели, когда он ехал через город в сторону нового завода. С ним был человек по имени Троун. Зачем он тебе? -- Ну, чтобы рассказать ему про "Изабель", конечно. На новом причале не было парлов, которые могли бы ее увидеть. -- Мне начало казаться, что я совершил ошибку; рассказывая Стронгарму о своих намерениях. -- А ты не думаешь, что будет лучше, если они сами об этом узнают? -- Стронгарм, как вы не понимаете? Есть шанс примирить парлов с городом. Они обещали нам пушки, и вот они -- наши пушки, не те, которые, как они говорят, мы украли. Они могут помочь нам разгрузить "Изабель", установить пушки и научат нас ими пользоваться. Мы не можем продолжать воевать друг с другом, когда астонцы уже за холмами! Пока я говорил, он внимательно смотрел на меня, а когда я закончил, покачал головой. -- Я понимаю твои чувства, Дроув, но не разделяю твоего доверия к парлам. Ну ладно, посмотрим. Иди, расскажи отцу, но я бы не хотел, чтобы моя дочь ходила с тобой. Я уже вижу, какая мерзлая битва развернется вокруг "Изабель". * * * Мы наняли повозку и вместе с Кареглазкой направились вверх по склону холма из города. Локс сначала шел медленно и неохотно, но лорин заметил наши трудности, спрыгнул с близлежащего дерева и взялся помочь локсу, подбадривая его. Так мы Добрались до вершины, и перед нами раскинулась долина реки. Устье почти полностью высохло и выглядело теперь как полоса коричневой грязи среди полей и открытой местности; между илистыми берегами сверкающей лентой струилась река. Над зданиями завода поднималась одинокая струйка дыма; я заметил, что с тех пор как последний раз видел запретную зону, там появилось несколько новых зданий. Возле ворот стояла колонна грузовиков, и сухое дно устья было усеяно вытащенными на берег лодками. Завод казался спящим, почти покинутым. В этом месте лорин оставил нас, умчавшись сквозь заросли в направлении многочисленных нор в крутом откосе. Локс легкой походкой удовлетворенно зашагал дальше. Далеко внизу произошло какое-то движение; из своей будки появился охранник и распахнул ворота. Над одним из грузовиков поднялись клубы пара, и из самого большого здания высыпали рабочие, у которых закончилась смена. Они набились в прицепленные к грузовику фургоны, и весь поезд, пронзительно свистнув, двинулся по склону в нашу сторону. Это внезапное оживление странным образом контрастировало с безмятежным спокойствием окружающего ландшафта. -- Ты все еще любишь меня, дорогой? -- неожиданно спросила Кареглазка. Я уставился на нее. -- Почему ты спрашиваешь? Конечно. -- О... -- она счастливо улыбнулась. -- Я просто хотела услышать это от тебя. В конце концов, ты ведь мог и передумать. Мама мне говорила, что мужчины часто меняют свое мнение, после того как... э... ну, соблазнят девушку. Мы сидели очень близко друг к другу, но теперь я придвинулся еще ближе, обнаружив, что если протяну руку чуть дальше, то смогу потрогать ее грудь сквозь дыру в платье. -- Просто вспомни, кто был соблазнителем, -- сказал я. В этот момент мимо нас проехал поезд, и возвращавшиеся домой в Паллахакси рабочие махали и свистели нам. Я не стал убирать руку, чувствуя, что поступаю безрассудно. Наконец мы дотащились до ворот завода и сошли с повозки. Подошел охранник, подозрительно глядя на нас сквозь проволоку. -- Нам нужно видеть Алика-Берта. Не могли бы вы доложить ему? -- настойчиво потребовал я. -- Я его сын Дроув, а это Паллахакси-Кареглазка, моя девушка. Если я ожидал, что при этих словах охранник вытянется по струнке, то ошибался. Он что-то пробормотал и ушел, потом, спустя довольно долгое время, вернулся и открыл ворота, грохоча засовом. -- Следуйте за мной, -- отрывисто сказал он, запирая за нами ворота. Затем поспешно зашагал прочь. Пока мы с Кареглазкой спешили следом за ним, я успел оглядеться по сторонам. Везде стояли большие ящики и какие-то еще более крупные предметы, закрытые брезентом. Рабочих, которые жили в Паллахакси, естественно, много раз расспрашивали о том, что делается на новом заводе, но толку от этого было мало. Насколько они могли понять, большей частью все обстояло так же, как и на старом заводе, хотя оборудование было более современным. Вспомнив историю с пустым грузовиком, я подумал: что же они делали с конечным продуктом. Строения были не такими простыми, какими представлялись сверху, со склона холма. Над головой тянулись эстакады, а в землю уходили лестницы; я видел цистерны с надписью "спирт" и цистерны с надписью "вода", зеленые двери, желтые двери, голубые двери. Одну из желтых дверей охранник распахнул перед нами. Он отошел в сторону и жестом предложил войти. Мы оказались в небольшой комнате с одним окном, столом и стулом, клеткой для почтовых голубей и высокой этажеркой. Aольше в этой комнате почти ничего не было, если не считать моего отца, который сидел за столом и смотрел на нас с нескрываемой яростью. -- Надеюсь, у тебя найдется объяснение своему поступку, -- наконец изрек он. -- Конечно, папа. Я бы не пришел сюда, если бы это не было столь важно. -- Как простодушный идеалист и дурак, я все еще считал важным остановить зарождающуюся гражданскую войну. -- Понимаешь, мы с Кареглазкой... Но отец вскочил на ноги, не в силах сдержать гнев. -- Ты хоть понимаешь, что выставил меня на посмешище, ввалившись сюда в полуголом виде вместе с этой повисшей на тебе шлюхой? И ты еще смеешь в моем присутствии упоминать ее имя? Ты даже посмел притащить ее сюда, чтобы все видели? О Фу, я никогда не думал, что настанет день... -- ...вокруг Пальца, -- тем временем упрямо продолжал я, -- и, пока они на нас нападали, "Изабель" всплыла на поверхность. Нам удалось подплыть к ней на лодке, и КАРЕГЛАЗКА СПАСЛА МНЕ ЖИЗНЬ, а потом мы посмотрели на... -- Что ты сказал? -- Я сказал, что Кареглазка спасла мне жизнь. Кареглазка. -- Ты хочешь сказать, что "Изабель" всплыла? -- Именно. Я уже рассказал об этом в городе, и они прямо сейчас организуют спасательную экспедицию. -- Ты им рассказал... что? Внезапно он замолчал, глядя на меня широко открытыми глазами, и мне потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что его испугали, ужасно испугали мои слова. В минуту он стал старым, примерно таким, какой была тетя Зу, когда срывала с меня одежду, каким был Хорлокс-Местлер, когда шел навстречу собственной смерти. У меня что-то сжалось в груди, когда я понял, что на этот раз между нами не просто очередной скандал. На этот раз что-то было не так, страшным образом не так. -- Ждите здесь, -- наконец вымолвил он. -- Ждите здесь оба. -- Он выбежал из комнаты, захлопнув за собой дверь. Кареглазка смотрела на меня, и в ее глазах тоже стоял страх. -- Извини его, дорогая, что он назвал тебя такими словами. -- Что-то не так, Дроув. Я не думаю... я не думаю, что эти пушки вообще предназначались для города. Кажется, отец Ленты был прав: они были нужны парлам здесь. Но на этот раз твой отец знает, что Паллахакси будет за них сражаться. В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и появились двое рослых разъяренных охранников. -- Эй ты, пошли с нами, -- сказал один из них, хватая Кареглазку за руку. -- Уберите от нее свои грязные лапы! -- завопил я и кинулся к нему, но другой охранник схватил меня, заломив руки за спину. Я отчаянно отбивался ногами, но один охранник держал меня, в то время как другой был вне пределов моей досягаемости, увлекая Кареглазку к двери. Она кричала и извивалась в его объятиях, но он сильнее обхватил ее за талию, прижав руки к телу. Потом они скрылись из виду, а я какое-то время беспомощно барахтался в лапах охранника. Он лишь посмеивался, заламывая мою руку. Наконец, вернулся второй охранник. -- Ладно, можешь отпустить его, -- тяжело выдохнул он. Я бросился к двери. Снаружи никого не было. Вокруг стояли здания, все двери которых были заперты. За ними я мог видеть забор из колючей проволоки. Над головой ослепительно сияло солнце, отбрасывая черные тени. -- Где она? -- закричал я. -- Что вы с ней сделали? Двое охранников уходили прочь; я побежал за ними, хватая их за руки. Они просто стряхнули меня, продолжая шагать дальше. Потом я услышал ее слабый крик: -- Дроув! Дроув! Я посмотрел в ту сторону, но сначала ничего не увидел. И тут я заметил ее; она бежала вдоль забора, перепрыгивая через выбоины и глядя в мою сторону. Она увидела меня и остановилась, протягивая ко мне руки и плача. Поколебавшись, я посмотрел в сторону запертых ворот, где, ухмыляясь, стоял охранник. Потом снова повернулся к Кареглазке и, кажется, тоже заплакал. -- Что они с нами сделали, моя милая? -- всхлипывал я. -- Что эти мерзляки с нами сделали? Она стояла за забором, а я -- внутри ограды. Один из нас был пленником. Глава 18. Забор был высотой метров пяти и сделан из мелкоячеистой проволочной сетки; все, что мы с Кареглазкой могли -- лишь коснуться друг друга пальцами. Какое-то время мы этим и занимались, глядя друг на друга и почти ничего не говоря, видимо, понимая, что обсуждать, собственно, нечего. Власти -- как называли их взрослые -- разделили нас с тем же безразличием, как я порой разделял пару ручных бегунчиков, когда не хотел, чтобы они спаривались. Стоя так напротив девушки, я впервые осознал, сколь много во мне от несчастного покорного животного, несмотря на мои недавние прекраснодушные мысли, Вся эта чушь насчет изменения восприятия, ощущения взрослости, обострения чувств -- все это стало бессмысленным, ничего не значащим перед лицом горя, которое я испытывал от разлуки с любимой. Мы прошли вдоль забора и попытались переговорить с охранником, но он заявил, что получил приказ. -- Чей приказ?! -- заорал я на него. -- Кто дал тебе этот мерзлый приказ? Возможно, в его глазах мелькнуло сочувствие, а может быть, мне это показалось. Он просто сказал: -- Приказ твоего отца, Алика-Дроув. Кареглазка за забором выглядела такой одинокой. Вокруг не было ни единой живой души -- только Желтые Горы вдали, за ними деревья, поля, холмы, открытые пространства. Неподалеку виднелись большие груды свежевыкопанной земли; земля была исполосована следами грузовиков и повозок, плотно утоптана и лишена травы. Там стояла Кареглазка, меньше чем в шаге от меня; она плакала и ласкала кончики моих пальцев, трогательная в своем рваном платьице, светлая и прекрасная в своей обретенной женственности. Она выглядела как обиженный ребенок, и мой разум и тело испытывали невероятные страдания от любви к ней. Потом подошли два охранника и сказали, что отец хочет меня видеть. Они взяли меня под руки и увели прочь; я смотрел через плечо на Кареглазку, пока какое-то здание не скрыло ее от меня. Они провели меня вниз по лестнице и через ряд дверей, вдоль коридоров, где ровно горели спиртовые лампы. Наконец, они постучали в одну из дверей. Открыла моя мать. Я прошел мимо нее и оказался в обычной комнате, ничем не отличавшейся от комнат в любом доме -- за исключением того, что в ней не было окна. Там стояли стол, стулья, прочая мебель, обычное нагромождение газет, кастрюль, украшений и прочего, что создает домашнюю обстановку; единственно необычным было то, что все это находилось здесь, прямо под заводом. Мать с улыбкой смотрела на меня. -- Садись, Дроув, -- сказала она, и я машинально подчинился. -- Это наш новый дом. Тебе нравится, дорогой? Я огляделся вокруг и увидел на дальней стене военную карту. Астонские флаги были очень близко, тесным кольцом вокруг прибрежного региона, в центре которого находился Паллахакси. Мать проследила за моим взглядом, и ее улыбка стала еще шире. -- Но до нас они не доберутся, дорогой мой Дроув. Мы здесь в полной безопасности. Никто до нас не доберется. -- О чем ты, мерзлый Ракс тебя побери, мама? А что будет с городом? Что будет с жителями Паллахакси? Что все это значит?! -- Но для них просто нет места! Некоторые погибнут. Лучшие будут спасены. Она говорила как-то странно, даже для нее. -- Эта проволока не сможет остановить астонцев, мама, -- сказал я. Все с той же идиотской улыбкой на лице она сказала: -- Но ведь у нас есть пушки, много пушек. О, очень много! -- Я ухожу, -- буркнул я, направляясь к двери и искоса поглядывая на мать. Она не пыталась меня остановить, но когда я оказался у двери, та распахнулась, и поспешно вошел отец. -- А, вот и ты, -- коротко сказал он. -- Ладно, сразу к делу. Твоя комната за этой дверью, там ты будешь спать. Можешь ходить куда угодно в пределах ограждения, за исключением красных или зеленых дверей. Только старайся не попадаться никому на глаза, вот и все. Если будешь делать глупости, я запру тебя в комнате. Это военная организация, понял? -- Я думал, что это новая резиденция Правительства. Кем же мы управляем? -- В свое время ты встретишься со всеми депутатами Парламента и должен быть с ними вежлив. -- Конечно, папа. А ты впустишь сюда Кареглазку? -- Я не намерен с тобой торговаться, Дроув! -- раздраженно сказал он. - - Кем ты себя, собственно, считаешь? Эта девчонка останется снаружи, где ей и место. -- Ладно, -- я направился мимо него к двери. -- Тогда просто скажи охранникам, чтобы они меня выпустили, хорошо? -- О Фу... О Фу... -- причитала мать. Отец грубо схватил меня за руку. -- Теперь выслушай меня, Дроув, и оставь споры на потом, когда для этого появится время. Я скажу тебе прямо: сейчас в этом мире есть две разновидности людей -- победители и проигравшие. Все очень просто. И я обязан сделать все, что в моих силах, чтобы члены моей семьи оказались на стороне победителей. Разве ты не понимаешь, что я делаю это ради тебя? -- В конце концов, -- всхлипнула мать, -- ты же должен хоть немного понимать, Дроув. Подумай, как бы это отразилось на карьере твоего отца, если бы ты ушел к... -- Заткнись! -- заорал отец, и мне на мгновение показалось, что сейчас он ее ударит. Лицо его побагровело, губы тряслись; потом он внезапно остыл, отошел в сторону и сел. Я уставился на него. Он выглядел вполне нормальным, даже более чем. -- Когда-нибудь, -- тихо сказал он, -- я наконец соображу, почему все, что я пытаюсь делать, наталкивается на сопротивление, глупость или непонимание. Я настаиваю, чтобы ты остался с нами, Дроув, потому что знаю: иначе ты погибнешь, а я не желаю смерти собственного сына -- ты можешь в это поверить? А ты, Файетт, запомни, что теперь здесь полно Парламентариев, и в сравнении с их средним статусом я мелкая рыбешка. И, Дроув, как ты понимаешь, место здесь ограничено, и у каждого есть друзья или родственники, которых они хотели бы взять с собой сюда, но не могут, а поскольку, как я уже сказал, я мелкая рыбешка, ты должен понимать, что я не в состоянии взять сюда твою... э... подружку. А теперь, -- мягко сказал он, по очереди глядя на каждого из нас, и лишь уголок его рта чуть вздрагивал, давая понять, что он был на грани истерики, -- я бы хотел, чтобы вы оба подтвердили, что понимаете меня. -- Когда я думаю о том, сколько я старалась и сколько сил отдавала ради мальчика... -- Идем со мной, Дроув, -- с улыбкой сказал отец, беря меня за руку и почти выбежав вместе со мной из комнаты. Мы прошли через ряд дверей, поднялись по лестнице и вышли на дневной свет. Солнце скрылось; воздух был туманным, но все еще очень теплым; моя одежда начала липнуть к телу. Я немедленно огляделся по сторонам в поисках Кареглазки и увидел ее, одиноко сидевшую на земле за оградой. Отец втянул носом воздух. -- Похоже, начинается сезон дождей, -- сказал он. -- Во имя Фу, действительно похоже, что начинается сезон дождей. Надо сказать Парламентариям. Надо им сказать. Помнишь дожди два года назад, Дроув, когда залило подвал и твои бегунчики утонули? Они умели плавать, но вода поднялась выше потолка их клетки. Это урок для всех нас, Дроув. Урок, да... Я испуганно шарахнулся от него в сторону. Он последовал за мной, продолжая бормотать: -- Это твоя девушка там, да, Дроув? Красивая малышка. Красивая... Пойдем, поговорим с ней. Это позор, что она сидит там совсем одна. Я вспоминаю твою мать... -- Внезапно он остановился и замер, глядя куда-то на юг. Я тревожно проследил за его взглядом, но не увидел ничего особенного, кроме высоких деревьев на Пальце и крошечных фигурок лоринов. Когда я снова повернулся к нему, он опять смотрел на Кареглазку. -- Идем, -- позвал он, направляясь к ней. Она с надеждой посмотрела на нас, но я отрицательно покачал головой. -- Юная леди, -- обратился отец, -- я был груб с вами и приношу свои извинения. Надеюсь, вы найдете в себе силы простить меня за то, что я сказал, и за то, что вынужден был силой увести от вас Дроува. -- Он говорил спокойным, нормальным тоном -- и искренне. -- Поверьте, я руководствовался самыми лучшими побуждениями. Кареглазка посмотрела на него; в глазах ее стояли слезы. -- Меня не волнует, как вы меня назвали. Меня и прежде н-называли по- разному... Н-но я никогда не прощу вам, что вы забрали Дроува, хуже со мной не поступал никто за всю мою жизнь, и я думаю, что вы, должно быть, очень злой человек. Он вздохнул, рассеянно глядя в сторону Паллахакси. По дороге, по направлению к нам, с вершины холма двигалась огромная толпа. -- Думаю, ваш отец скоро будет здесь, -- сказал он. -- Лучше всего было бы, если б вы вернулись домой вместе с ним. И прошу вас поверить мне, я действительно крайне сожалею. Идите к воротам оба. Он снова овладел собой. -- Вызовите Зелдон-Троуна и Джуба-Липтела, -- бросил он охранникам. -- И объявите тревогу. Быстрее! -- Охранник бегом кинулся исполнять приказание; думаю, что он спал в своей будке и не заметил приближения толпы. Отец повернулся и снова задумчиво посмотрел на склон холма. Кареглазка была за оградой, а я внутри, но нас разделяли лишь тяжелые засовы. Я подошел к воротам и начал возиться с нижним засовом. Отец стал меня оттаскивать, но без излишней жестокости. -- Отпусти меня, ты, мерзляк! -- сопротивляясь, кричал я. -- Для тебя нет никакой разницы, внутри я или снаружи! Тут я услышал шипение и грохот. К воротам подкатили передвижную паровую пушку; ее дуло упиралось в небольшое отверстие в проволочной сетке. Я увидел, как военные снимают брезент с длинного ряда прямоугольных предметов, которые мы видели -- так давно -- с другого берега реки; это тоже оказались паровые пушки, стоявшие на равных расстояниях по всему периметру большого комплекса. Из зданий появились еще военные, катившие переносные котлы, над которыми поднимался пар. Я резко повернулся, уставившись на отца. -- Что происходит?! -- крикнул я. -- Это же жители Паллахакси! Во имя Фу, против кого мы воюем?! -- Мы воюем с теми, кто хочет убить нас, -- сказал он, затем подошел к охранникам и начал отдавать распоряжения. Я увидел Зелдон-Троуна. Он разглядывал быстро приближающуюся толпу. Мгновение спустя Троун поднес к губам рупор. -- Остановитесь! -- протрубил он. Толпа замешкалась, но Стронгарм продолжал шагать вперед. После короткой борьбы Лента вырвалась из удерживавших ее рук и побежала за ним. Я подошел к отцу, стоявшему возле подразделения охранников. Он был бесстрастен. -- Если твои люди застрелят их, -- воскликнул я, -- я убью тебя, отец, при первой же возможности. Он снова посмотрел на жителей Паллахакси. -- Ты переутомился, Дроув, -- с безразличным видом произнес он. -- Лучше, если ты спустишься вниз, к маме. Стронгарм остановился возле ворот. -- Кто здесь главный? -- громко спросил он. -- Я, -- ответил Зелдон-Троун. Стронгарм помолчал, потом возвысил голос: -- Может быть, вы нам скажете, против кого вы намереваетесь использовать эти пушки? Я всегда считал, что наши враги -- астонцы. Но пушки, кажется, нацелены на нас! Стронгарм ухватился руками за ограду, и я увидел его побелевшие от напряжения пальцы. -- Мы были на "Изабель", -- отчетливо произнес он. -- Ее груз состоял из пушек и вооружения для обороны Паллахакси -- так вы говорили. Так объясните нам, почему все, что было на борту, изготовлено в Асте? Пушки, снаряды, консервы, спирт -- все сделано в Асте! Почему Парламент торгует с врагом? -- Его голос сорвался на крик. -- На чьей вы стороне? Троун молчал, пока Стронгарм, потеряв самообладание, бессильно тряс проволоку. Наконец, Лента оторвала его руки от ограды; он обернулся и тупо посмотрел на нее, потом кивнул, когда она что-то прошептала ему. Стронгарм крепко взял Кареглазку за руку, и все трое направились обратно в толпу горожан. Кареглазка все время оглядывалась через плечо, спотыкаясь, когда Стронгарм тащил ее за собой. Я услышал, как охранник спросил отца: -- Открыть огонь, Алика-Берт? И отец ответил: -- Незачем. Они уже мертвы. * * * Значительно позже они пришли снова. Дожди теперь шли постоянно, и становилось все холоднее. Вокруг кружились небольшие клочья тумана, поднимавшегося от реки. Мы смотрели, как люди спускаются по склону холма от Паллахакси; над их головами клубился пар. Прежде чем оказаться в радиусе действия наших пушек, они рассеялись, занимая позиции среди полей, канав и болот, но от их двух пушек все еще шел пар, и парлы легко могли определить их местонахождение и ответить серией выстрелов на каждое одиночное ядро со стороны Паллахакси. Один раз они попытались взять приступом ограждение под прикрытием короткой ночи, но были отброшены при свете спиртовых ракет. Я долго не подходил к той стороне комплекса, опасаясь, что узнаю среди трупов знакомое тело. Большую часть времени я проводил, бродя по комплексу, глядя по сторонам и надеясь увидеть Кареглазку, но люди из города теперь показывались редко и, вероятно, не позволяли ей приближаться к ограде. Я внимательно изучил пушки и прочее снаряжение, которое было на заводе, и убедился, что значительная его часть действительно была астонского происхождения. Я спрашивал об этом отца и Зелдон-Троуна, но они были не слишком разговорчивы. Вероятно, Стронгарм оказался прав: каким-то невероятным образом Парламент Эрто заключил некий пакт с Астой. Может быть, подумал я, война закончилась. Несмотря на то, что вокруг постоянно упоминали членов Парламента и Регента, я никого из них не видел, кроме Зелдон-Троуна. Я начал сомневаться в самом их присутствии здесь, и росло ощущение того, что каким- то образом мы оказались в собственном маленьком замкнутом мирке, лишенном всякого смысла, состоявшем лишь из военных, охранников, моих родителей, Троуна, Липтела и административного персонала с семьями. Я не переставал спрашивать себя: что мы здесь делаем? С кем и зачем мы сражаемся? Никто не мог мне этого сказать; все были слишком заняты и слишком раздражены, пока однажды после долгого затишья Зелдон-Троун не пригласил меня к себе в кабинет. * * * -- Насколько я понял, Хорлокс-Местлер незадолго до своей смерти дал тебе представление о нашей солнечной системе, Дроув, -- доброжелательно начал он, когда я сел и уставился на него. -- Надеюсь, ты не станешь возражать, если я продолжу с того места, где он остановился. Очень важно, чтобы ты об этом знал. Это может многое тебе объяснить и может помочь тебе понять нашу роль здесь, на заводе. Тебе придется жить с нами, и будет легче, если ты перестанешь нас ненавидеть. Возможно, ты даже сможешь нам помочь. -- Угу. -- Итак. -- Он достал карандаш и нарисовал чертеж, похожий на тот, который изобразил Местлер, но поменьше, оставив большое пространство чистой бумаги. -- Ты уже знаком с движением нашей планеты по эллиптической орбите вокруг солнца Фу. Это доказанный факт, хотя еще не так давно считалось, что Фу вращается вокруг нас по двойной спирали. -- Он усмехнулся. -- Я до сих пор считаю эту концепцию весьма интересной. Однако... В последние годы наши астрономы проделали большую теоретическую работу, и, хотя они смогли объяснить естественный характер орбиты, два фактора привели их в замешательство. Во-первых, было бы логично предполагать, что наша планета когда-то была частью Фу, которая откололась или оторвалась. Но если это так -- тогда почему она вращается вокруг оси, расположенной под прямым углом к плоскости ее движения по орбите? Логично было бы, если бы она вращалась в той же самой плоскости, или очень близкой к ней. И, во-вторых, в ее орбите были обнаружены необъяснимые отклонения. Он сделал паузу и отхлебнул из кружки, задумчиво глядя на меня. -- Тебе не кажется это интересным, Дроув? Должно казаться. Это заинтересовало наших астрономов, и в результате возникли новые гипотезы. Первая гипотеза предполагала, что когда-то в далеком прошлом между нашей планетой и солнцем Фу не было никакой связи. Мы не были частью нашего солнца. Мы появились откуда-то издалека, блуждая сквозь космос, и были им захвачены. Вторая гипотеза вскоре подтвердилась. Отклонения в нашей орбите были вызваны гигантской планетой Ракс. А с изобретением телескопа эти две гипотезы стали одним фактом. Оказалось, что Ракс вращается вокруг оси, лежащей в той же плоскости, что и наша. Ракс и мы были когда-то частью одной и той же системы -- фактически мы могли быть даже частью самого Ракса, а солнце Фу появилось извне... Он замолчал, давая мне переварить услышанное. Наконец, я заметил: -- Вы хотите сказать, что все эти сказки о Великом Локсе Фу, вырывающем нас из когтей ледяного дьявола Ракса -- правда? Что Фу притянул нас к себе с орбиты вокруг Ракса? -- Я был разочарован; это выглядело так, будто моя мать оказалась права. -- Это правда, но это еще не все. Видишь ли, этот процесс двусторонний... И теперь пришло время, когда Ракс должен притянуть нас обратно. * * * Наступила долгая тишина, и я вздрогнул, несмотря на то, что в комнате было тепло, вздрогнул, представляя себе холодный Ракс в небе и крохотную точку Фу среди звезд. Вечная тьма, вечный холод. Это был конец света. Действительно, конец света! -- Сколько лет? -- прошептал я. -- Сколько пройдет лет, прежде чем мы снова увидим Фу? -- Не очень много -- относительно, конечно. -- Он поколебался. -- По расчетам -- сорок. У нас есть продовольствие, топливо -- даже несмотря на то, что мы потеряли весь груз спирта на "Изабель". Впервые нам предстоит стать... продолжателями цивилизации. -- Но что будет с остальными? -- Собственно, я думал только о Кареглазке. Моей Кареглазке, умирающей страшной смертью от холода, пока все парлы, включая меня, будут сидеть под землей в тепле и уюте. -- Значит, война с Астой -- лишь большой обман? -- Мой голос дрожал. -- Нет, -- спокойно сказал он, -- война настоящая: она действительно началась, и, пока шла, стали известны некоторые астрономические факты, почти случайно были сделаны определенные расчеты. И тогда двум противоборствующим сторонам показалось более удобным позволить войне продолжаться, вот и все. -- Во имя Фу, уж конечно! -- я снова начал терять самообладание. -- Это позволяет вам принимать меры безопасности вроде превращения этого места в крепость, отгороженную от собственного народа, пока астонцы и эртонцы уничтожают друг друга. А мой отец... Он знал об этом, знал все время... И у вас не возникло никаких мыслей о людях, которые погибли в вашей фальшивой войне, которые гибнут до сих пор? -- Они в любом случае погибнут. Они хоть будут счастливы, погибая за что-то... Послушай, Дроув, я понимаю твои чувства, -- рассудительно сказал он. -- Я рассказываю тебе все это, потому что мне кажется, ты единственный, кто в состоянии убедить Стронгарма прислушаться к голосу разума. Я хочу, чтобы он увел своих людей. Даже ты должен понимать, что они ничего не добьются, напав на нас. -- Чтоб вас заморозило, Троун, -- прохрипел я. -- Чем больше парлов они заберут с собой на тот свет, тем более я буду счастлив. И они тоже: как вы сами сказали, лучше погибать за что-то. -- Ты не понимаешь, Дроув. Все это уже не имеет никакого смысла. -- А что случилось с маленьким Сквинтом, с Сильверджеком? Надо полагать, вы их убили? Он вздохнул. -- Я хочу, чтобы ты понял: ты один из нас, один из победителей, нравится тебе это или нет. Сквинт и Сильверджек, каждый по-своему, угрожали нашим планам, раскрыв суть наших действий, и потому их необходимо было убрать. Меня в то время здесь не было, но будь я на месте Хорлокс- Местлера, я бы предпринял те же шаги. Вся операция могла пойти насмарку, если бы широкая публика слишком рано раскрыла наши цели. То же касается комплекса убежищ на астонском побережье. -- Ну ясно, -- горько сказал я. -- У астонцев все точно так же. Полагаю, вы обменивались припасами во время комендантского часа. Интересно, кстати, кто сейчас живет у них в убежище -- рядовые астонцы или их Правительство? -- Не говори глупости, Алика-Дроув, -- устало сказал он. -- Если не хочешь помочь, тогда просто убирайся с глаз долой, ладно? * * * Несколько дней спустя горожане атаковали нас. Мне не позволили выйти за дверь во время самого мощного обмена пушечными залпами, но я видел достаточно, чтобы понять, что астонская армия -- то, что от нее осталось после сражений по всему Эрто -- объединила усилия со Стронгармом и его людьми. Этого, конечно, Зелдон-Троун больше всего боялся. Битва продолжалась несколько дней, пока канонада не ослабла и в конце концов не прекратилась, не пробив бреши в обороне парлов. Я пытался утешить себя тем, что парлы понесли большие потери в живой силе, но обнаружил, что не способен на подобное -- кроме того, Парламентарии и Регент продолжали сидеть в своих подземных норах, целые и невредимые. -- Теперь ты понимаешь, почему нам пришлось укрепить эту территорию, -- сказал потом Троун. -- Астонцы и Паллахакси заключили пакт, который логичным образом должен был бы означать мир. Но нет, народу обязательно нужно с кем-то воевать, а что может быть лучшей мишенью, чем мы? И что это им дает? Чего бы они добились, уничтожив нас? Подумай об этом, но можешь не отвечать. Я уже знаю ответ. Я также знаю, что, возможно, ты мог бы спасти множество жизней... Глава 19. В последующие дни мы не видели почти никого из жителей Паллахакси; туман стал гуще, и дожди усилились, перейдя в непрерывный пронизывающий ливень. Видимость сократилась шагов до пятидесяти. Для жителей Паллахакси это было идеальное время, чтобы попытаться взять приступом ограждение, и те, кто отвечал за оборону, это чувствовали; в течение многих дней охранники стояли плотной цепью вдоль всего периметра, но атаки не последовало. Впрочем, в определенном смысле это было неудивительно. В столь суровую погоду сама мысль о возможном ранении приводила в ужас -- лежать, истекая кровью, на сырой земле, ощущая вгрызающийся в тело холод, медленно сводящий с ума, пока не придет благословенная смерть... Большую часть времени я проводил среди военных и охранников, возвращаясь к себе в комнату лишь для того, чтобы поспать. Я обнаружил, что мне трудно говорить с отцом, после того как стало ясно, что он все время лгал мне. Интересно, подумал я, что было известно матери? Под землей находилось четыре уровня. Ближе всего к поверхности располагались казармы охранников и военных; это был практически полностью мужской уровень, за исключением нескольких медсестер и кухарок. На следующем уровне располагались рядовые парлы -- административный персонал и их семьи, включая моих мать и отца. Среди них было много астонцев, и я с горечью вспомнил о своих патриотических чувствах, когда Вольф, Лента, Сквинт и я думали, что преследуем шпиона... Ниже -- и здесь начиналась запретная зона -- жили Парламентарии и их семьи, около двухсот человек. Я редко их видел, а они никогда не поднимались наверх, что было неудивительно, учитывая быстро ухудшающуюся погоду. Вероятно, Зелдон-Троун был единственным Парламентарием, с которым я когда-либо разговаривал, и вскоре даже он стал редко появляться на Административном уровне, видимо, переложив большую часть ответственности на моего отца. Я догадывался, что ниже есть еще один уровень, где обитали Регент и его окружение, но прочие подробности были мне недоступны. Двери, через которые можно было попасть на эти уровни, различались цветом, и все уровни имели независимый выход на поверхность. Желтые двери были доступны для всех, голубые -- для административного персонала и выше, зеленые -- для Парламентариев и выше, а красные -- я знал лишь о двух таких дверях -- только для Регента и его приближенных. Порой комплекс убежищ, рассматриваемый абстрактно, казался микрокосмосом по отношению к внешнему миру, который я когда-то знал... Я получил ответ еще на несколько вопросов; главным моим источником информации были охранники и военные. Сквинт, как мы и думали, перебрался через реку, и его застрелил охранник, приняв за какое-то животное. Мальчишка ничего не успел понять. Но Сильверджек понял. Сильверджек опознал астонские товары среди груза "Изабель"... В конце концов внешний мир снова начал вмешиваться в нашу жизнь. Однажды послышался крик охранника, на который тут же сбежались солдаты. Я п