Говард Ф.Лавкрафт, Хейзел Хилд. Крылатая смерть Гостиница "Оранжевая" расположена на Хай-стрит, возле железнодорожного вокзала в городе Блумфонтейн, что в Южной Африке. В воскресенье, 24 января 1932 года, там, в одном из номеров четвертого этажа, сидели, трепеща от ужаса, четверо мужчин. Одним из них был Джордж К. Титтеридж, хозяин гостиницы; вторым - констебль Ян де Уитт из Главного полицейского управления; третьим - Иоганнес Богарт, местный следователь по уголовным делам; четвертым и, по всей видимости, более всех прочих в этом обществе сохранившим самообладание был доктор Корнелиус ван Келен, медицинский эксперт при следователе. На полу, в очевидном несоответствии с душным летним зноем, лежало холодное мертвое тело - но не оно наводило ужас на этих четверых людей. Взгляды их блуждали попеременно от стола, где в странном сочетании были разложены несколько вещей, к потолку над их головами, по гладкой белизне которого были в несколько рядов выведены огромные, неровные, как бы шатающиеся из стороны в сторону каракули. Доктор Келен то и дело поглядывал искоса на небольшую, в потертом кожаном переплете, записную книжку, которую держал в левой руке. Страх, охвативший этих людей, казалось, в равной степени исходил от записной книжки, каракуль на потолке и необычного вида мертвой мухи, плавающей в бутылке аммиака. Кроме нее на столе наличествовали открытая чернильница, перо, стопка бумаги, черный чемоданчик врача, бутыль с соляной кислотой, а также стакан, на четверть с небольшим наполненный густым раствором марганцовки. Книжка в потертом кожаном переплете принадлежала лежавшему на полу мертвецу - из нее только что выяснилось, что оставленная им в гостиничном журнале запись "Фредерик Н. Мэйсон, Горнорудные Имущества, Торонто, Канада" была от начала до конца фальшивой. Подобным же образом выяснились и иные, по-настоящему жуткие, обстоятельства; но сверх того должно было обнаружиться и еще многое, куда более ужасное, на что указывали факты, никак не проясняющие все до конца, а, напротив, совершенно невероятные. Смутные, мрачные подозрения собравшихся питались гибелью нескольких людей, связанной с темными секретами потаенной жизни Африки, столь тесно обступавшей их со всех сторон и заставлявшей их зябко поеживаться даже в эту иссушающую летнюю жару. Книжка была невелика по объему. Первые записи в ней были сделаны прекрасным почерком, но с каждой страницей они становились все более неровными, а к концу - и вовсе лихорадочными. Поначалу они вносились отрывочно, время от времени, но позже почти ежедневно. Едва ли их можно было назвать дневником, ибо они отражали лишь одну сторону деятельности автора. Имя мертвого человека доктор Келен признал сразу же, как только бросил взгляд на первый лист - то был выдающийся представитель его же собственной профессии, с давних пор близко связанный с жизнью Африки. Однако, в следующий же момент он с ужасом вспомнил, что оно сопряжено с подлым преступлением, сообщениями о котором около четырех месяцев назад полнились газеты, но которое так и не получило должного воздаяния. Чем дальше бежали его глаза по строчкам, тем глубже пронизывали его отвращение, страх и панический ужас. Вот, в кратком изложении, тот текст, который доктор Келен читал теперь вслух в этой зловещей и становящейся все более отвратительной комнате, в то время как остальные трое мужчин ерзали на своих стульях, тяжело дыша и бросая взгляды на потолок, на стол, на мертвое тело и друг на друга. I Журнал Томаса Слоуэнуайта, доктора медицины, раскрывающий обстоятельства наказания Генри Сарджента Мура, доктора философии из Бруклина, г. Нью-Йорк, профессора биологии беспозвоночных в Колумбийском университете, г. Нью-Йорк. Предназначен для прочтения после моей смерти, а ныне доставляет мне удовлетворение предстоящей оглаской факта совершения мести, каковое иначе никогда не будет вменено мне в вину, даже если окажется успешным. 5 января 1929 года. Я окончательно решил умертвить доктора Генри Мура, а один недавний случай натолкнул меня на мысль, как сделать это. Отныне буду придерживаться последовательного плана действий, и отсюда берет начало данный журнал. Едва ли нужно вновь подробно излагать обстоятельства, приведшие меня на этот путь, - заинтересованной части публики уже знакомы основные факты. Я родился в Трентоне, штат Нью-Джерси, 12 апреля 1885 года, в семье доктора Пола Слоуэнуайта, жившего прежде в Претории, что в провинции Трансвааль Южной Африки. Занявшись по семейной традиции медициной, я сначала учился у отца (умершего в 1916 году во время моей службы во Франции, в Южноафриканском полку), специализируясь на африканских типах лихорадки, а после окончания Колумбийского университета посвятил много времени исследованиям, заставившим меня отправиться из Дурбана в провинцию Наталь, а затем далее, до самого экватора. В Момбасе я выстроил новую теорию путей передачи и развития перемежающейся лихорадки, в чем мне только отчасти помогли бумаги сэра Нормана Слона, одного покойного врача, состоявшего на государственной службе, найденные мною после того, как я поселился в его доме. Опубликовав результаты своих исследований, я тут же сделался знаменитым специалистом в этой области, Мне намекнули на возможность занять едва ли не высший пост в южноафриканской системе здравоохранения и даже, ввиду моего превращения в натурализованного гражданина, получить дворянство; само собой, я тут же предпринял необходимые шаги. Тогда-то и случилось то, что теперь побуждает меня убить Генри Мура. Этот человек, мой одноклассник и близкий друг в годы моего пребывания в Америке и Африке, вознамерился лишить всяких оснований мои претензии на создание собственной теории, во всеуслышание утверждая, что сэр Норман Слон предвосхитил меня во многих существенных деталях, и что я, скорее всего, обнаружил в доме покойного гораздо больше рукописей, нежели заявил об этом в свое время. Дабы подтвердить это абсурдное обвинение, он предал гласности несколько писем от сэра Нормана, в которых якобы на деле доказывалось, что старый ученый ушел намного дальше меня в исследованиях и, не будь его смерть столь внезапной, вскоре опубликовал бы их результаты. Это, с известным чувством сожаления, я бы еще мог допустить. Но чего я не в силах простить Муру, так это завистливого подозрения, будто бы я выкрал всю теорию целиком из бумаг сэра Нормана. Британское правительство, проявив понятное благоразумие, игнорировало эту гнусную клевету, но все же воздержалось от утверждения меня на пост, наполовину уже обещанный мне, и отказало в дворянстве на том основании, что теория, предложенная, без сомнения, мной, тем не менее не нова. Вскоре я обнаружил, что моя карьера в Африке начала давать сбои, хотя я и решился возложить на нее все свои надежды, пожертвовав ради этого даже американским гражданством. Явную холодность ко мне проявило и правительство в Момбасе - особенно же люди, знавшие сэра Нормана. Вот я и решил рано или поздно расквитаться с Муром, хотя еще и не знал как. Он явно ревновал к моей ранней славе и воспользовался преимуществом своей давней переписки с сэром Норманом, чтобы свалить меня. И злоба эта исходила от друга, которого я сам же заинтересовал Африкой - и опекал, и поощрял во всех делах, пока он не достиг некоторой известности в качестве специалиста по африканской энтомологии. Впрочем, даже сейчас я не стану отрицать, что он немало сделал в своей области науки. Но ведь это я создал его, он же в ответ уничтожил меня. И вот теперь - да придет мой час! - я уничтожу его. Когда стало ясно, что в Момбасе мои дела пошли на спад, я приискал себе новое место - в глубинке, в М'гонге, всего лишь в пятидесяти милях от границы с Угандой. Это фактория, занимающаяся торговлей хлопком и слоновой костью, где служат всего восемь белых людей, не считая меня. Проклятая дыра, почти на самом экваторе, подверженная всем видам лихорадки, какие знает человечество. Повсюду ядовитые змеи и насекомые - да еще негры с их болезнями, о каких никто и слыхом не слыхивал в медицинских колледжах за пределами этого края. Но работа моя не из тяжелых, и у меня имеется масса свободного времени для размышлений о том, что же мне сделать с Генри Муром. Забавно, но теперь самое почетное место на моей книжной полке отведено его опусу "Двукрылые Центральной и Южной Африки". Это и в самом деле толковое пособие - им пользуются в Колумбийском, Гарвардском и Висконсинском университетах, - но лично меня больше всего заинтересовали кое-какие специальные его разделы. На прошлой неделе я столкнулся с явлением, подсказавшим мне способ разделаться с Муром. Торговцы из Уганды привезли с собой одного чернокожего с подозрительной болезнью, природу которой я пока еще не могу определить. Он находится в полусонном состоянии с сильно пониженной температурой, но беспрерывно ворочается в постели, совершая какие-то необычные телодвижения. Другие чернокожие боятся его и утверждают, что он заколдован неким знахарем, но Гобо, наш переводчик, сказал, что его укусило какое-то насекомое. Что это было на самом деле, не могу себе представить, но на руке негра остался небольшой след, как от прокола. Он ярко-красного цвета, с пурпурным кольцом вокруг. Выглядит очень зловеще - неудивительно, что эти парни толкуют о черной магии. Похоже, для них это не новость, притом же они утверждают, что помочь тут ничем нельзя. Старый Н'Куру из племени галла говорит, что парня укусила дьявольская муха, которая своим ядом день за днем истощает жертву, доводит до смерти, а после завладевает ее душой и личностью, как если бы человек оставался в живых; она летает вокруг, обладая его сознанием, пристрастиями и антипатиями. Легенда более чем странная, но, с другой стороны, я не знаю ни одного насекомого, обладающего свойствами, которые могут достаточно убедительно объяснить настоящий случай. Вколол больному - его зовут Мевана - добрую дозу хинина и взял на пробу кровь, но добился немногого. Вид микроба весьма своеобразен, и я не могу даже отдаленно идентифицировать его. Всего ближе к нему бацилла, которую находят у быков, лошадей и собак, укушенных мухой цеце, но последняя не заражает людей; кроме всего прочего, мы находимся слишком далеко к северу от ареала ее обитания. Как бы то ни было, главное - отныне я знаю, как покончить с Муром. Если туземцы говорят правду, и в этой глубинной области живут столь опасные насекомые, то уж теперь-то я непременно доживу до той минуты, когда он получит от отправителя, не внушающего ему никаких подозрений, посылку, сопровождаемую массой заверений в полной безвредности содержащегося в ней крылатого груза. Важнее всего убедить Мура отбросить все предосторожности, когда он (а в этом нет сомнений!) захочет изучить неизвестных ему мух - и вот тогда природа сама завершит начатое мной! Думаю, не составит труда наловить насекомых, которых так боятся чернокожие. Сперва посмотрим, что будет с этим Меваной, а там останется только найти посланника смерти. 7 января. Меване не лучше, хотя я вкатил ему все известные мне антитоксины. Он испытывает постоянные приступы озноба, во время которых напыщенно и испуганно твердит о пути, предназначенном его душе, когда он переселится в ужалившую его муху; в промежутках между приступами он находится в полуступоре. Сердце пока работает хорошо, так что спасти его можно. Постараюсь сделать это - возможно, он окажется лучшим проводником в те места, где был укушен. А пока напишу доктору Линкольну, моему здешнему предшественнику, - Аллен, главный комиссионер фактории, говорит, что он отлично изучил местные болезни. Он должен знать и об этой дьявольской мухе, если, конечно, она вообще известна хоть одному белому человеку. Сейчас доктор живет в Найроби, что, благодаря железной дороге, не так уж и далеко отсюда. Всего лишь через неделю чернокожий курьер должен доставить мне его ответ. 10 января. Положение пациента без перемен, но зато я нашел то, что мне было нужно! Это старый регистрационный журнал с записями о болезнях местных жителей, который, в ожидании ответа от Линкольна, я тщательно изучил. Тридцать лет назад здесь разразилась эпидемия, убившая в Уганде тысячи туземцев, и можно с определенностью сказать, что разносчиком болезни была муха Glossina palpalis, находящаяся в некотором родстве с видом Glossina marsitans, то есть цеце. Муха эта обитает в кустарнике по берегам рек и озер и питается кровью крокодилов, антилоп и других крупных млекопитающих. Насосавшись крови, содержащей в себе микроб трипаносомиасиса, или иначе - сонной болезни, она носит его в своем организме. После инкубационного периода в тридцать один день инфицированное насекомое становится разносчиком этой тяжелой болезни. Укус такой мухи означает верную смерть для всех и вся в течение семидесяти пяти дней. Сомнения нет, это та самая "дьявольская муха", о которой судачат негры. Теперь знаю, на что держать курс. Мевана, надеюсь, выживет. Через пяток дней должна прийти весточка от Линкольна - у него великолепная репутация врача-практика. Само трудное для меня - доставить мух в дом Мура, да так хитро, чтобы он не опознал их породу. А при его несчастной дотошности ученого можно не сомневаться, что ему тут же приспичит изучить все особенности неизвестных насекомых, коль скоро они попали ему в руки. 15 января. Только что принесли письмо от Линкольна. Он подтверждает все, что говорят записи о Glossina palpalis в регистрационном журнале. У него есть средство от сонной болезни, которое во многих случаях дает прекрасные результаты - если, конечно, не применять его слишком поздно. Мевана был ужален около двух месяцев назад, и я не знаю, как оно подействует на него. Линкольн, однако, уверяет, что в ряде случаев наблюдались просрочки до восемнадцати месяцев, так что, возможно, я не слишком сильно опоздал. Линкольн прислал мне немного своих лекарств, и я только что влепил Меване препорядочную дозу. Сейчас он в ступоре. Из деревни привели его старшую жену, но он даже не узнал ее. Если ему суждено выздороветь, он наверняка покажет мне, где обитают эти мухи. Говорят, он непревзойденный охотник за крокодилами и знает Уганду как свои пять пальцев. Завтра сделаю ему еще одну инъекцию. 16 января. Сегодня Мевана, кажется, чувствует себя немного бодрей, но сердечная деятельность все еще снижена. Буду продолжать инъекции, не выходя, однако, из допустимых пределов. 17 января. Наконец обозначилось настоящее выздоровление. Мевана открыл глаза и проявил признаки ясного сознания, хотя последовавший за тем укол вновь оглушил его. Надеюсь, Мур не знает о трипарсамиде. Скорее всего, нет, ибо он никогда особенно не интересовался медициной. Язык Меваны как бы парализован, но, думаю, это пройдет, если только удастся вывести его из спячки. Я бы и сам не возражал против нескольких часов глубокого сна, только не такого рода! 25 января. Мевана почти здоров! На следующей неделе я смогу позволить ему повести меня в джунгли. Впервые придя в себя, он испугался, ибо полагал, что умер и теперь его душой владеет муха, но потом, когда я сказал ему, что дело идет на поправку, изрядно повеселел. Его жена, Угова, хорошо заботится о нем, и теперь я могу немного отдохнуть. А потом - в путь, за посланниками смерти! 3 февраля. Мевана чувствует себя хорошо, и я заговорил с ним о поимке мух. Он боится приблизиться к месту, где они атаковали его, но я играю на его чувстве благодарности. Кроме того, он думает, что я сумею так же успешно предотвратить болезнь, как и лечить ее. Отвагой своей он смог бы посрамить белого человека - уже нет сомнения, что он пойдет со мной. Нашему главному комиссионеру я скажу, что экспедиция предпринимается в интересах местного здравоохранения. 12 марта. Наконец-то я в Уганде! Кроме Меваны со мной еще пятеро парней, но все они из племени галла. Нанять местных чернокожих после толков о случившемся с Меваной было невозможно. Этот лес - вредоносное место, оно выделяет миазматические испарения. Все озера, похоже, непроточные. В одном месте мы наткнулись на руины циклопических сооружений, при виде которых даже люди из племени галла кинулись врассыпную. Они утверждают, что эти мегалиты древнее самых древних людей и что некогда здесь был притон или застава Охотников из Внешнего Мира (интересно, что они под этим имеют в виду?) и злых богов Тсадогва и Клулу, которым и до сего времени приписываются зловещее влияние на людей и какая-то связь с "дьявольскими мухами". 15 марта. Утром добрались до озера Млоло, где был ужален Мевана. В этой жуткой, затянутой зеленой накипью заводи Мевана установил ловушку для мух, устроенную из тонкой проволочной сетки, обильно уснастив ее крокодильим мясом. В нее ведет узкий лаз, и обратного пути добыче не отыскать. Будучи настолько же несмышлеными, сколь и смертоносными, они безмерно алчны до свежего мяса или крови. Думаю, добыча будет недурна. С ними нужно провести ряд экспериментов - попробовать найти способ изменения внешнего вида этих тварей, чтобы Мур не сумел сразу распознать их. Может быть, я сумею скрестить их с некоторыми другими видами, произведя на свет некий гибрид, чья способность переносить инфекцию сохранится. Посмотрим. Я должен ждать, но теперь спешить некуда. Когда все будет готово, Мевана добудет для меня немного зараженного мяса, чтобы накормить моих посланников смерти, и тогда - на почту. Только бы самому не подхватить какую-нибудь заразу - ведь эти края являются самой настоящей чумной преисподней. 16 марта. Большая удача. Два садка уже полны. В числе пленниц пять великолепных особей с крыльями, блестящими как бриллианты. Мевана поместил их отдельно, в большую жестянку с перетянутым сеткой верхом, и я думаю, что они пойманы в самое нужное время. В М'гонгу мы их доставим без хлопот, прихватив с собой побольше крокодильего мяса для подкормки. Большая часть из них, вне сомнения, инфицирована. 20 апреля. Возвращение в М'гонгу и работа в лаборатории. Послал письмо доктору Джусту в Преторию с просьбой выслать мух цеце для опытов по гибридизации. Такое скрещивание, если оно вообще удастся, должно произвести особей, весьма трудно поддающихся определению и в то же время столь же смертоносных, как и palpalis. Если дело не пойдет, испытаю другое двукрылое из глубинного района. Я уже послал к доктору Вандервельде в Ньянгве за некоторыми видами, характерными только для Конго. В конце концов, нет нужды посылать Мевану за новой порцией зараженного мяса - теперь я и сам смогу культивировать микроб Tripanosoma gambiense, выделяя его из мяса, которое мы почти в неограниченном количестве доставили сюда в специальных пробирках. Когда придет время, я заражу им свежее мясо, досыта накормлю моих крылатых посланников и - bon voyage! 18 июня. Сегодня прибыли мухи цеце от Джуста. Садки для их содержания были давно готовы, и сейчас я занят селекцией. Чтобы сократить цикл развития, собираюсь использовать ультрафиолетовые лучи. К счастью, в моем распоряжении имеется вся необходимая аппаратура. Естественно, свои занятия я держу в секрете. Невежество немногих моих товарищей по фактории позволяет мне с легкостью скрывать свои цели и притворяться, будто я изучаю здешних насекомых в медицинских целях. 29 июня. Скрещивание дало обильное потомство! В прошлую среду было отложено множество яиц, каждое из которых развилось в весьма необычного вида личинку. Если взрослые особи будут выглядеть столь же странно, ничего другого мне и не нужно. Готовлю отдельные номерные садки для каждого вида тварей. 7 июля. Новый гибрид выведен! Что касается формы, то маскировка соблюдена полностью, лишь блеск крылышек еще напоминает palpalis. На грудке различается слабое подобие полосок, как у цеце. Некоторые вариации в отдельных особях. Кормлю их зараженным крокодильим мясом, а когда степень инфицированности достаточно повысится, испытаю их на нескольких чернокожих - конечно, подстроив все так, чтобы не бросить на себя и тени подозрения. Думаю, это будет легко сделать, ибо все вокруг кишит мухами, чей укус так или иначе неприятен. Впущу одну из тварей в мою столовую с плотно зашторенными окнами в тот момент, когда Батта, слуга по дому, внесет завтрак, сам же буду настороже. Когда муха сделает свое дело, поймаю или прихлопну ее - пустяковое дело при их глупости. В крайнем случае задушу, наполнив столовую хлорным газом. Если не выйдет сразу, буду продолжать попытки до успешного исхода. Конечно, нужно держать под рукой трипарсамид - на тот случай, если окажусь ужаленным сам, но лучше остерегаться, дабы ничего подобного не произошло. Ни одно противоядие не бывает надежным на все сто процентов. 10 августа. Инфицированность дошла до необходимого предела, и после некоторых приготовлений Батта был ужален. Все сошло самым удачным образом. Муху удалось поймать прямо на нем, после чего я вернул ее в садок. Облегчил боль йодом, чем и заслужил совершенную благодарность этого бедняги. Завтра испытаю вариативную особь на Гамбе, посыльном нашего комиссионера. Вот и все, что я могу позволить себе здесь; но если понадобятся и другие эксперименты, возьму несколько экземпляров с собой в Укалу и там получу дополнительные данные. 11 августа. С Гамбой неудача, но муху я отловил живой. У Батты самочувствие не ухудшилось, да и боли в спине, куда его ужалили, пока нет. Подожду немного, прежде чем снова испытать свой метод на Гамбе. 14 августа. Наконец-то посылка от Вандервельде. Семь разных видов насекомых, иные из них более или менее ядовитые. Обильно подкармливаю их на случай, если опыт с мухой цеце не удастся. Некоторые из этих милых тварей почти совсем непохожи на palpalis. Беспокоюсь за то, будет ли плодотворным скрещивание. 17 августа. Сегодня в полдень Гамба получил свое, но муху мне пришлось убить прямо на нем. Ужалила его в левое плечо. Укус я перевязал, и Гамба благодарил меня так же горячо, как и Батта. У последнего все без изменений. 20 августа. У Гамбы пока без перемен, у Батты тоже. Экспериментирую с новыми формами маскировки в дополнение к гибридизации - ищу способ окрасить мух, чтобы приглушить предательский блеск крылышек palpalis'а. Всего лучше голубоватый оттенок. Пожалуй, можно будет чем-нибудь опрыскать целый рой. Начну с обычных для подобных исследований красок вроде берлинской лазури или тернбалловской голубой - то есть с железистых и цианистых солей. 25 августа. Батта сегодня пожаловался на боль в спине, похоже, мои дела подвигаются. 3 сентября. Отличный прогресс в моих экспериментах. У Батты признаки сонливости, и все время болит спина. Гамба начинает чувствовать неудобство в ужаленном плече. 24 сентября. Батте все хуже и хуже, он начинает проявлять страх из-за укуса. Считает, что тут не обошлось без "дьявольской мухи", умоляет меня убить ее, так как видел, что я поместил ее живой в садок. Но я заверил его, что она давно сдохла. Он говорит, что ему ужасно не хочется, чтобы после смерти душа его перешла в насекомое. Очевидно, укусившая его муха сохранила в себе все свойства palpalis'а. Гамбе тоже становится хуже, повторяются те же симптомы, что и у Батты. Пожалуй, дам ему шанс выжить - нужный эффект проявился достаточно наглядно. У Батты, однако, процесс должен идти дальше, я хочу знать хотя бы приблизительно, насколько долго он затянется. Эксперименты с окраской мух продолжаются успешно. Одну из изомерных форм железистого ферроцианида можно растворить в спирте с небольшой примесью солей поташа и опрыскать получившимся составом насекомых. Опрыскивание дает замечательный эффект. Жидкость окрашивает их крылья в голубой цвет без особого воздействия на темную грудку и не смывается, когда смачиваешь подопытных особей водой. Думаю, с такой маскировкой я смогу использовать полученные гибриды цеце и тем избежать хлопот с дальнейшим экспериментированием. Как бы ни был остер на глаз Мур, голубокрылую муху с грудкой, наполовину взятой от цеце, ему не опознать. Конечно, все эти штуки с перекраской насекомых я держу в глубокой тайне, Отныне и впредь ничто и никак не должно связывать мое имя с этими голубыми тварями. 9 октября. Батта впал в сонливость и уложен в постель. Гамбе же я в течение двух недель вводил трипарсамид и думаю, что он выздоровеет. 25 октября. Батта плох, но Гамба почти здоров. 18 ноября. Вчера умер Батта. В тот же день произошла странная штука, повергнувшая меня в трепет, ибо она напомнила мне о туземных легендах и собственных страхах этого чернокожего. Вернувшись после установления факта смерти в лабораторию, я услышал весьма необычное гудение и биение о стенки в садке номер двенадцать, где содержалась ужалившая его муха. Эта тварь, казалось, вовсе обезумела, но стоило появиться мне, как все прекратилось - она сияла крылышками; сидя на проволочной сетке, и самым странным образом смотрела на меня. Она протягивала через сетку свои лапки, как бы выражая тем полнейшее изумление. Когда же после обеда я вошел сюда вместе с Алленом, муха была уже мертва. Очевидно, после моего ухода она вновь впала в неистовство и буквально выбила из себя жизнь, колотясь о стенки садка. Чрезвычайно подозрительно, что такая вещь произошла сразу же после смерти Батты. Узнай об этом кто-нибудь из чернокожих, он немедленно отнес бы все случившееся на счет переселения в муху души бедняги покойного. Отправлю-ка своих голубых гибридов в путь пораньше. Если уж на то пошло, их способность убивать, похоже, намного выше, чем у чистых palpalis'ов. Батта умер через три месяца и восемь дней после заражения - но, естественно, всегда нужно учитывать широкий диапазон неопределенности. Я почти сожалею о том, что болезнь Гамбы не могла развиваться дольше. 5 декабря. Строю планы, как лучше доставить моих посланников к Муру. Надо обставить дело таким образом, чтобы у всех сложилось впечатление, что они были отправлены каким-нибудь неизвестным энтомологом, якобы прочитавшим муровских "Двукрылых Центральной и Южной Африки" и полагающим, что автору захочется изучить эту "новую и не поддающуюся определению" разновидность. Следует также присовокупить достаточно твердо обоснованные заверения в том, что голубокрылая муха абсолютно безвредна - здесь можно сослаться на многолетний опыт туземцев. Мур тут же забудет о мерах предосторожности, и одна из мух рано или поздно цапнет его, причем никто даже не сможет сказать, когда именно. Должен буду положиться на письма моих нью-йоркских друзей - время от времени они еще поминают в них о Муре, - чтобы быть в курсе развития событий, хотя, смею сказать, письмам этим предстоит возвестить о его смерти. Однако мне ни в коем случае не следует проявлять к нему никакого интереса. Мух я пошлю ему по почте во время экспедиции, ибо никто не должен знать времени, когда я сделаю это. Самое лучшее - это взять долгий отпуск для поездки в глубинные районы, отрастить там бороду, а после, приняв вид случайно заехавшего в Укале энтомолога, отправить оттуда посылку и уже без бороды вернуться домой. 12 апреля 1930 года. Возвращение в М'гонгу после долгой экспедиции. Все получилось превосходно, график выдержан с точностью до одного часа. Отправил мух Муру, не оставив никаких следов. 15 декабря, по случаю близкого Рождества, взял отпуск и сразу уехал, прихватив с собой все, что нужно. Устроил очень ловкий почтовый контейнер с отделением для куска зараженного крокодильего мяса - корма для моих посланников. К концу февраля уже отрастил бороду, достаточно густую, чтобы образовался клинышек в духе ван Дейка. 9 марта появился в Укале и отстукал на пишущей машинке торговой фактории письмо доктору Муру. Подписался именем некоего Нэвиля из Уэйланд-Холла - якобы энтомолога из Лондона. Думаю, нашел нужный тон - свой брат, ученый, общие интересы и прочая чепуха в том же духе. Был артистически небрежен в заверениях об "абсолютной безвредности" данных особей. В Укале никто ничего не заподозрил. Едва войдя в буш, сбрил бороду, чтобы ко времени возвращения не бросался в глаза мой незагоревший подбородок. За исключением небольшого заболоченного участка, прошел весь путь без туземных носильщиков - я способен путешествовать с одним рюкзаком за спиной, отлично ориентируясь на местности. Мое счастье, что я привык к подобным странствиям. Долгое свое отсутствие оправдал приступом лихорадки и ошибками в выборе направления при переходе через буш. Началось самое трудное - чисто в психологическом смысле - время. Мне приходится ожидать известий о Муре, напустив на себя вид полнейшего равнодушия. Конечно, он может и не получить укуса до той самой поры, когда зараза уже утратит силу, но, при его беспечности, я готов поставить сто против одного не в его пользу. Никаких сожалений я не испытываю - после всего, что он причинил мне, он сполна заслужил свое и даже более того. 30 июня 1930 года. Ура! Мой первый ход удался! Только что случайно узнал от Дайсона из Колумбии, что Мур получил из Африки каких-то новых голубокрылых мух и что они чрезвычайно удивили его. Пока ни слова об укусе, но если помнить о врожденной небрежности Мура - а мне ли не помнить об этом? - то можно не сомневаться в том, что это случится очень скоро. 27 августа 1930 года. Письмо от Мортона из Кембриджа. Мур написал ему, что в последнее время испытывает сильную слабость, упоминая при этом о некоем насекомом, укусившем его в шею - мухе из числа тех странных особей, которых он получил посылкой примерно в середине июня. Итак, успех? Видимо, Мур еще не связывает укус с испытываемой им слабостью. Если только все получилось, как надо, то Мур был ужален в самое подходящее время, когда инфекция в насекомом достаточно развилась. 12 сентября 1930 года. Победа! Дайсон извещает, что Мур находится в угрожающем состоянии. Теперь он уже сам прослеживает связь между своим заболеванием и укусом, случившимся около полудня 19 июня, и сильно озабочен схожестью неизвестного вида насекомых с мухой цеце. Пытается связаться с Нэвилем из Уэйланд-Холла, отправившим ему посылку. Из сотни с лишком особей, что я послал ему, живыми до него дошли двадцать пять. К моменту укуса кое-кто из них удрал, но из яиц, отложенных со времени отправления посылки, вылупилось несколько личинок. Как утверждает Дайсон, Мур внимательно следит за их развитием. Когда они созреют, он сумеет, я полагаю, определить их как гибрид мухи цеце и palpalis'а, но теперь это ему не больно-то поможет. Хотя, я думаю, он очень удивится, что голубизна крыльев не перешла по наследству! 8 ноября 1930 года. Письма почти от полудюжины друзей уведомляют меня о серьезной болезни Мура. Сегодня приехал Дайсон. Он говорит, что Мур пребывает в полном недоумении по поводу гибридов, вылупившихся из личинок, и начинает подозревать, что их родители приобрели голубую окраску крыльев искусственным путем. Большую часть времени он теперь вынужден проводить в постели. Никаких упоминаний об использовании трипарсамида. 13 февраля 1931 года. Не так уж все и хорошо! Муру все хуже, и, похоже, он не знает средства для собственного спасения, но, видимо, все же заподозрил меня. В прошлом месяце я получил весьма холодное послание от Мортона, который ничего не сообщает о Муре; а теперь вот и Дайсон пишет - пожалуй, так же сдержанно, - что Мур строит разнообразные предположения о причинах случившегося. Он разыскивает Уэйланд-Холл по телеграфу - ищет в Лондоне, Укале, Найроби, Момбасе и других местах, но, естественно, ничего не находит. По-моему, он поделился с Дайсоном своими подозрениями, но тот пока еще не верит им. Боюсь, что Мортон уже поверил. Похоже, мне пора начинать подготовку к тому, чтобы удрать отсюда и навсегда замести свои следы. И это конец карьеры, начавшейся столь блестяще! Больше всего в этом виноват Мур - но зато теперь он платит за все с избытком! Верю, что со временем снова вернусь в Южную Африку, а пока буду спокойно откладывать деньги в банке на новое имя - Фредерик Нэсмит Мэйсон из Торонто, Канада, брокер по делам горнорудных имуществ. Узаконю и новый образец личной подписи. Если же особой необходимости исчезать навсегда не будет, я легко смогу перевести средства обратно на свое нынешнее имя. 15 августа 1931 года. Прошло уже полгода, но я все еще в тревожном ожидании. Дайсон и Мортон - как и некоторые другие мои друзья - прекратили переписку со мной. Доктор Джеймс из Сан-Франциско время от времени получает известия от друзей Мура и сообщает мне, что Мур почти постоянно находится в коматозном состоянии. С мая он уже не может ходить. Пока ему не отказала речь, он все время жаловался на озноб. Теперь он уже не в состоянии и говорить, хотя предполагается, что некоторые проблески сознания в нем еще наличествуют. Дыхание сделалось прерывистым и частым, а порой и вовсе не прослушивается. Нет сомнения, в Муре развивается Trypanosoma gambiense, но держится он бодрей, чем здешние негры. Батту доконали три месяца и восемь дней, а Мур на протяжении более чем года после укуса все еще жив. В прошлом месяце прокатились слухи о том, что вокруг Укале были произведены интенсивные розыски мифического Уэйланд-Холла. Впрочем, думаю, пока мне не следует особо беспокоиться, так как нет абсолютно никаких улик, свидетельствующих о моей причастности к происшедшему. 7 октября 1931 года. Наконец-то все кончено! "Момбаса газетт" сообщила, что Мур умер 20 сентября после ряда приступов озноба, при температуре намного ниже нормальной. Я так рад, что дальше некуда! Я обещал, что разделаюсь с ним, и я сделал это! В газете помещена статья в три колонки о долгой болезни Мура, его кончине и о тщетных поисках Уэйланд-Холла. Судя по всему, Мур сделался более значительной личностью для Африки, нежели я предполагал. Насекомое, ужалившее его, теперь уже полностью идентифицировано по выжившим особям и развившимся личинкам, раскрыта и искусственная природа окраски крыльев. Ни у кого не осталось сомнений в том, что мухи были выведены и посланы с намерением совершить убийство. Как выяснилось, Мур и в самом деле сообщил о своих подозрениях Дайсону, но тот (равно как и полиция) пока помалкивает за отсутствием прямых улик. Разыскиваются все недруги Мура, а "Ассошиэйтед Пресс" намекает на то, что "расследование, которое, возможно, приведет к одному известному врачу, находящемуся ныне за рубежом, будет продолжено". Один факт, приведенный в самом конце сообщения и наверняка являющийся дешевой романтической выдумкой желтого журналиста, тем не менее повергает меня в нешуточный трепет, особенно когда я вспоминаю легенды чернокожих и обстоятельства, при каких спятила с ума муха, укусившая Батту. Похоже, подобного рода странная вещь случилась в ночь, когда скончался Мур: Дайсон был разбужен жужжанием голубокрылой мухи, которая пронеслась у него над головой и тут же она вылетела в окно, а в следующее мгновение зазвонил телефон, и сиделка, ухаживавшая за Муром в его бруклинском доме, находящемся на расстоянии в несколько миль, сообщила о его смерти. Но больше всего меня беспокоит то, какой оборот приняла вся эта история в Африке. Люди в Укале вспомнили бородатого иностранца, напечатавшего на машинке письмо и отправившего на почте посылку, и в данный момент полиция прочесывает окрестности в поисках чернокожих, которые сопровождали загадочного незнакомца. Я нанимал минимально возможное количество туземцев, но если властям удастся найти тех парней из племени убанда, что провели меня через лесной пояс Н'Кини, мне придется объясняться более обстоятельно, чем хотелось бы. Дело складывается так, что для меня пришло время исчезнуть отсюда; завтра, пожалуй, возьму расчет и приготовлюсь удариться в другие края. 9 ноября 1931 года. Увольнение оказалось делом хлопотным, но сегодня все решилось. Не хочу усиливать подозрения поспешным бегством. На этой неделе я получил от Джеймса письмо с вестью о смерти Мура, но в нем сказано не больше, чем в газетах. Нью-йоркские газеты, похоже, воздерживаются от сообщения подробностей, хотя и в один голос толкуют о продолжающемся расследовании дела и розысках. От моих друзей - ни слова. Видимо, прежде чем потерять сознание, Мур успел распространить кое-какие опасные для меня подозрения, но в них ни на йоту нет прямых улик. И все же нельзя упустить ни единого шанса. В четверг я выезжаю в Момбасу, а оттуда пароходом, курсирующим вдоль побережья, доберусь до Дурбана. Там я окончательно исчезну для мира, но вскоре в Иоганнесбурге появится брокер по делам горнорудных имуществ - Фредерик Нэсмит Мэйсон из Торонто. Тут и конец моему журналу. Если меня не заподозрят, то он послужит первоначальному своему предназначению и после моей смерти раскроет то, что иначе осталось бы неизвестным. Если же, с другой стороны, подозрения подтвердятся и сделаются неопровержимыми, журнал удостоверит и уяснит нечеткие обвинения, а также восполнит многие важные и туманные пробелы во всей этой истории. Правда, в случае прямой опасности для жизни я, конечно, буду вынужден уничтожить его. Итак, Мур покойник, что и заслужил в полной мере. Исчез также доктор Томас Слоуэнуайт. А когда будет мертво и тело, прежде принадлежавшее ему, публике станет доступен этот документ. II 15 января 1932 года. Новый год - а с ним, помимо моей воли, и возобновление этого журнала. Теперь пишу с единственной целью - излить душу, хотя еще совсем недавно одно предположение о том, что с этой историей не все покончено, показалось бы мне абсурдным. Нахожусь в Иоганнесбурге, в гостинице "Вааль", под моим новым именем, и пока у меня нет оснований подозревать, что кто-нибудь пытается установить мою подлинную личность. Веду малозначащие деловые переговоры с целью оправдать в глазах людей свою новую роль брокера, а заодно и убедиться в своей способности работать в этой сфере. Позже съезжу в Торонто, чтобы заложить хоть какие-нибудь основания своего фиктивного прошлого. Что меня теперь беспокоит более всего, так это насекомое, около полудня влетевшее ко мне в номер. Конечно, в последнее время я подвержен всякого рода ночным кошмарам, в которых наличествуют и голубые мухи, но их и следовало ожидать ввиду моего постоянного нервного напряжения. Однако, вполне реальная живая муха - это прямо-таки сон наяву, и я совершенно не в силах объяснить его. Целую четверть часа она с жужжаньем сновала вокруг книжной полки, успешно уклоняясь от всех моих попыток поймать или убить ее. Самое же странное - это ее окраска и обличье; у нее голубые крылья, да и во всех прочих отношениях она прямой дубликат моего гибрида - посланника смерти. Просто не понимаю, как это могло случиться. Я ведь отделался от всех своих гибридов - как крашеных, так и неокрашенных, - что остались у меня после того, как я отправил посылку Муру, и я не припомню ни единого случая их побега. Может быть, это всего лишь галлюцинация? Или, скажем, одна из особей, удравших на волю из бруклинского дома Мура, нашла обратный путь в Африку? Налицо та же абсурдная ситуация, что и в случае с мухой, разбудившей Дайсона после смерти Мура, но, в конце концов, нельзя исключить и того, что некоторые из этих тварей выжили и вернулись на родину. Что же касается голубой окраски, то она намертво пристала к их крылышкам, ибо составленный мною пигмент является столь же прочным, как и тот, что обычно используется для татуировки. Это единственное рац