юбивые и богобоязненные соседи. Оставив колебания, я
бросился в свою комнату, схватил первую попавшуюся картонную коробку,
вернулся к пролому и тщательно собрал в нее все, что мне удалось найти,
вплоть до мельчайшей косточки. Затем я перенес этот страшный груз в наш
фамильный склеп и высыпал кости в пустую нишу, некогда хранившую в себе тело
Джедедии Пибоди. По счастью, хрупкие детские черепа в процессе
транспортировки, раскрошились на мелкие осколки, так что со стороны все это
теперь смотрелось лишь как полуистлевшая груда останков давным-давно
умершего человека, и только специальная экспертиза могла бы установить
происхождение костей, экспертиза, необходимость которой в данном случае вряд
ли кому могла прийти в голову. Таким образом я успел уничтожить улики и был
готов отрицать как досужий вымысел или как обман зрения все, что бы ни
наговорили рабочие архитектору. Впрочем, на сей счет я беспокоился зря, ибо
насмерть перепуганные поляки так и не открыли ему настоящую причину своего
бегства из усадьбы.
Между тем я не стал ждать приезда архитектора, чтобы узнать от него все
эти подробности в конце концов такого рода происшествия должны были больше
волновать его, чем меня, поскольку наем работников для усадьбы значился в
условиях заключенного с ним контракта, но, следуя неизвестно откуда
возникшему инстинктивному побуждению, отправился наверх в тайную комнату,
прихватив с собой мощный электрический фонарь и вооружась твердым намерением
покончить раз и навсегда со всеми загадками этого дома. Долго искать мне не
пришлось едва луч света упал в открывшийся проем двери, как по спине моей
пробежал холодок, на полу рядом со следами, оставленными мной и архитектором
во время нашего первого краткого визита, были отчетливо видны иные, еще
более свежие следы; стало быть, некто или нечто посещал эту комнату совсем
недавно, уже после нас. Следы были хорошо различимы, и мне не составило
труда определить, что одни из них принадлежали босым ногам человека, а
другие я совершенно уверен кошачьим лапам. Но наибольшее впечатление на меня
произвел даже не сам факт чьего-то незримого присутствия, а то, что следы
брали начало из северо-восточного угла комнаты, где, учитывая ее
уродливо-абсурдную геометрию, не было достаточно пространства для
передвижения не только человека, но даже и кота под таким наклоном сходились
в этом месте пол и крыша. И все же именно здесь, судя по следам, эти двое
впервые появились в комнате, отсюда следы вели уже к черному столу, на
котором я обнаружил последнее и самое жуткое свидетельство их пребывания;
причем, увлекшись изучением следов, я заметил его лишь тогда, когда уже в
буквальном смысле ткнулся в стол носом.
Поверхность стола была покрыта еще не засохшими пятнами какой-то темной
жидкости. Небольшая около трех футов диаметром лужа этой жидкости скопилась
и на полу; рядом с нею в пыли была видна отметина, оставленная не то
валявшимся здесь котом, не то куклой или еще каким свертком. Я направил туда
луч фонаря, пытаясь определить, что же это такое, затем посветил на потолок
в надежде обнаружить дыру, через которую могли бы проникнуть капли дождя, но
тут же вспомнил, что со времени моего первого прихода в эту комнату дождей
не было вообще. После этого я опустил в лужицу указательный палец и поднес
его к свету жидкость была красной, как кровь и одновременно я понял, что
ничем иным кроме крови она и не
могла быть. Каким образом оказалась она в этом месте, я боялся даже
предполагать.
К тому времени в голове моей теснилось множество самых ужасных догадок,
но я пока не мог свести их к одному логическому заключению. Чувствуя, что
здесь мне больше делать нечего, я задержался у стола еще на пару секунд лишь
для того, чтобы прихватить с собой несколько толстых старинных книг и
лежавшую чуть в стороне рукопись, и со всем этим быстро отступил из комнаты,
пугавшей и подавлявшей меня своими немыслимыми изломами стен и демонической
игрой светотени меж нависающих потолочных выступов. Очутившись, наконец, в
более прозаической обстановке, я почти бегом направился в обжитую часть
дома, прижимая к груди свою ношу и испытывая вместе со страхом нечто похожее
на чувство вины.
Удивительно, но едва открыв принесенные книги, я пришел к убеждению,
что каким-то образом уже знаком с их содержанием. И это при том, что я
никогда ранее их не видал и даже не имел понятия о существовании трудов с
такими названиями, как Malleus Maleficarum и Daemonialitas 2
Синистрари. Все они имели самое непосредственное отношение к черной магии и
колдовству и сдержали огромное количество разных древних легенд и магических
заклинаний, обстоятельных описаний уничтожения колдунов и ведьм путем их
сожжения, а равно описаний средств и способов перемещения нечистой силы
среди коих наиболее частым является телесное перемещение из одного места в
другое... в окружении бесовских призраков и фантомов, обыкновенно, как сами
ведьмы в том признаются, посредством езды под покровом ночи верхом на зверях
и чудищах самого невероятного обличья... либо просто ступая пешком по
воздуху, выходя из невидимых глазу отверстий, созданный и существующих
исключительно для их пользы и недоступных никому другому. Сатана
собственнолично обволакивает сонными грезами душу человека, которым он
пожелает завладеть, и направляет ее блуждать по одному ему ведомым адским
путям... Они пользуются особой мазью, изготовленной по дьявольским рецептам
и наставлениям из крови убиенных ими младенцев, каковой мазью они покрывают
метловище или стул, обычно служащие им как орудия для перемещения; совершив
указанное действо, они сей же час, будь-то день или ночь, поднимаются в
воздух, по желанию своему становясь недоступными для людских взоров либо же
смущая оные зрелищем сего бесовского наваждения. Я не стал читать дальше, а,
отложив эту книгу в сторону, взялся за Синистрари.
И почти сразу же мне на глаза попался отрывок следующего содержания:
Promittunt Diabolo statis temporibus sarificia, et oblaciones; singulis
quindecim diebus, vel singulo mense saltem, necem alicijus infantis, aut
mortale veneficium, et singulis hebdomadis alia mala tes, incendia, mortem
animalium.... , подробно излагающий то, как ведьмы и колдуны в четко
определенное время осуществляют ритуальные убийства детей или иные
магические обряды, связанные с принесением человеческих жертв. Одно только
чтение этих строк наполнило мою душу неописуемым смятением и тревогой, так
что я оказался уже не в состоянии достаточио внимательно ознакомиться с
остальными книгами, ограничившись лишь прочтением их заглавий Vitae
sophistrarum Евнапиуса, De Natura Daemonum Анания, Fuga Satanae Стампа,
Discurs des Sorciers Буге и еще одной не имеющей заглавия работы Олауса
Магнуса; обложки томов были обтянуты гладким черным материалом, который, как
я определил уже позднее, был ни чем иным, как натуральной человеческой
кожей.
Столь характерный подбор книг сам по себе уже выдавал наличие здесь
чего-то большего, нежели простое любопытство и интерес ко всему, что
касается магии и колдовства; я вновь убедился в том, что зловещие слухи о
моем прадеде, в изобилии бродившие по Уилбрэхему и его окрестностям, не зря
были столь живучи, ибо они имели под собой достаточно серьезные основания.
Но книги книгами (о них, впрочем, могли знать очень немногие), а здесь было
что-то еще. Что именно? Человеческие кости, спрятанные в простенке под
тайником недвусмысленно намекали на страшную связь между поместьем Пибоди и
чередой нераскрытых преступлений, с неумолимой регулярностью потрясавших всю
округу в течение многих лет. Однако никаких конкретных свидетельств, могущих
указать на причастность к этим делам Эзафа Пибоди, не существовало по
крайней мере, до настоящего дня. Значит, в образе жизни и поведении моего
прадеда должны были присутствовать еще какие-то более очевидные черты кроме
его нелюдимости и той репутации скряги, о которой мне было известно еще в
детские годы, какие-то иные обстоятельства, что должны были связать в умах
людей угрюмого отшельника с происходившими вокруг трагическими событиями. Я
не рассчитывал найти ключ к этой загадке в содержимом тайной комнаты, но
нужные мне сведения вполне могли оказаться в старых подшивках Уилбрэхемской
Газеты , имевшихся в местной библиотеке.
Сказано сделано, и вот спустя всего полчаса я уже сидел в
книгохранилище сего достойного заведения, склонившись над толстыми пачками
пожелтевших страниц. Занятие это было далеко не из приятных и поглощало
массу времени, так как мне приходилось изучать от начала и до конца все
номера Газеты , относившиеся к последним годам жизни моего прадеда без
сколько-нибудь реальных надежд на успех; правда, следует признать, что
пресса того времени была в значительно меньшей степени ограничена
условностями жанра и стеснена официальными запретами, чем нынешние издания.
Просидев за столом более часа, я не нашел ни одного упоминания о старой
усадьбе или ее владельце, хотя неоднократно встречал и всегда внимательно
прочитывал отчеты о вопиющих злодеяниях , совершенных неподалеку от наших
мест, жертвами которых, как правило, оказывались дети. Все эти заметки
неизменно сопровождались редакционными комментариями, особо выделявшими те
показания очевидцев, где говорилось о странном животном , которое
представляло собой существо черного цвета и крайне подозрительного вида и
могло в зависимости от обстоятельств увеличиваться, либо уменьшаться в
объеме, иногда будучи ростом с обыкновенного кота, а в иных случаях превышая
размерами льва . Подобная путаница в показаниях вполне справедливо
объяснялась игрой воображения свидетелей, которые за редким исключением были
детьми не старше десяти лет, порой сильно покусанными и покалеченными, но
все же избежавшими участи их менее удачливых сверстников, бесследно
пропадавших через определенные промежутки времени на протяжении всего
1905-го года, подшивку за который я наугад выбрал для просмотра. И при всем
том ни разу, ни в одном номере не упоминался Эзаф Пибоди так продолжалось
вплоть до самого года его смерти.
Только тогда в печати появилась небольшая статья, в которой было по
своему отражено расхожее мнение о моем прадеде. Эзаф Пибоди покинул этот
мир; но о нем долго еще будут помнить в наших краях. Среди местных жителей
было немало таких, кто приписывал ему сверхъестественные способности и
власть над силами тьмы, то есть нечто, происходящее из глубин далеких и
мрачных столетий и совершенно не подобающее нашему просвещенному веку. В
свое время фамилия Пибоди значилась в списке обвиняемых на знаменитом
Салемском процессе3 ведьм; позднее именно из Салема приехал сюда
и построил свой дом близ Уилбрэхема Джедедия Пибоди. Само собой разумеется,
что слухи, ходящие вокруг этого семейства, как и всякие суеверия вообще, не
основываются на реальных фактах. Исчезновение старого черного кота Эзафа
Пибоди, которого никто не видел со дня смерти хозяина, является не более чем
простым совпадением. До сих пор еще не прекратились разговоры, касающиеся
обстоятельств похорон Эзафа. Утверждают, будто гроб с покойным не был
выставлен в открытом виде накануне погребения по причине каких-то
таинственных изменений, происшедших с телом либо из-за вынужденного
нарушения похоронного обряда, что делало показ мертвеца крайне
нежелательным. В этой связи из пыльных сундуков были извлечены на свет божий
старинные поверья о колдунах, которые якобы должны быть положены в гроб
лицом вниз, после чего покой их не следует нарушать никоим образом, разве
только посредством сожжения...
Статья эта и сам ее стиль показались мне не совсем искренними, словно
автор чего-то не договаривал. Но все же я узнал из нее достаточно много,
пожалуй, даже больше, чем хотел бы узнать. Люди считали черного кота Эзафа
Пибоди его подручным, так сказать, младшим бесом ибо у каждого колдуна или
ведьмы имеется свой младший бес, обычно принимающий образ какого-нибудь
животного. Неудивительно, что те, кто приписывал моему прадеду колдовские
способности, относили сюда же и кота очевидно, при жизни старика кот был с
ним так же неразлучен, как и в моих сновидениях. Но сильнее всего меня
потрясло описание похорон Эзафа Пибоди, ибо я знал то, что не было известно
редактору, а именно что тело действительно
было положено в гроб лицом вниз. Более того, я знал,чтопокой его был
нарушен, хотя, конечно, этого делать не следовало. И последнее я имел все
основания подозревать, что кто-то еще, кроме меня, обитает в усадьбе Пибоди,
выходя из моих снов и перемещаясь по комнатам дома, по окружающей местности
и по воздуху над ней!
4
Этой ночью опять пришли сны, и вновь они сопровождались голосами,
звучавшими столь близко и пронзительно, словно они проникали в меня
одновременно как изнутри, так и снаружи. Вновь мой прадед был занят своим
страшным делом, а спутник его, черный кот, время от времени останавливался,
поворачивал голову и смотрел как будто в упор на меня, при этом на морде его
каждый раз возникало выражение злобного торжества. Я видел, как старик в
своей островерхой шляпе и длинных черных одеждах появился со стороны леса и,
пройдя сквозь стену дома и через темную комнату, очутился перед мрачным
алтарем, за которым, ожидая жертвоприношения, стоял Черный Человек. Видеть
весь дальнейший ужас было невыносимо, но я не мог уклониться от зрелища, как
не мог избавиться и от дьявольских звуков, ибо весь был во власти сна. Потом
я увидел его, кота и Черного Человека уже среди густого леса далеко от
Уилбрэхема, где в обществе прочих бесовских тварей они справляли Черную
Мессу у алтаря под открытым небом; за этим последовала дикая оргия. На сей
раз изображение было не столь четким; лишь иногда отдельные сцены
прорывались мгновенными вспышками сквозь плотную пелену цветного тумана и
жуткую какофонию звуков. Помню странное ощущение зыбкости и чужеродности
окружавшего меня мира, который я воспринимал на подсознательном уровне,
слыша и видя вещи, непереносимые для нормального человеческого рассудка. До
меня постоянно доносились леденящие кровь песнопения, крики умирающего
ребенка, нестройное завывание труб, читаемые задом наперед молитвы, визг и
хохот пирующих, которых я мог наблюдать лишь урывками. Также урывками до
сознания моего доходили куски разговоров, короткие фразы, ничего не
значившие каждая в отдельности, но все вместе создававшие смутную смысловую
картину происходящего.
- Достоин ли он избрания?
- Именем Велиала, именем Вельзевула, именем Сатаны...
- От плоти и крови Джедедии, от плоти и крови Ээафа, прибывший сюда
вместе с Бэлором...
- Подведите его к книге!
В следующем проблеске сновидений я увидел самого себя приближающимся в
сопровождении моего прадеда и кота к огромной черной книге, со страниц
которой мерцали начертанные горящими буквами имена, и под каждым стояла
кровавая роспись. Я тоже был принужден расписаться, причем рукой моей водил
Эзаф Пибоди, а кот, которого он называл Бэлором, полоснул острыми когтями по
моему запястью; хлынула кровь, в которую и обмакнули перо, кот же при этом
начал подпрыгивать и приплясывать, выделывая в воздухе дикие антраша.
В этом сне была одна подробность, особенно смутившая меня по
пробуждении. Когда мы шли через лес к месту дьявольского шабаша, я хорошо
запомнят тропу, проложенную краем болота; с одной стороны от нее поднимались
заросли осоки, а с другой тянулась зловонная трясина, над которой тяжелым
туманом плыли гнилостные испарения. Ноги мои при каждом шаге погружались в
черную вязкую жижу, тогда как мои спутники, казалось, плавно летели над
самой землей, не оставляя на ней ни малейших отпечатков.
И вот поутру, когда я очнулся а это случилось много позднее обычного
часа я обнаружил, что моя обувь, еще накануне вечером снявшая чистотой, была
теперь вся облеплена едва подсохшей черной грязью несомненно той самой, что
составляла лишь часть моего сна! Вскочив с кровати, я двинулся в обратном
направлении по грязным следам собственных ботинок, поднялся по лестнице на
второй этаж, вошел в потайную комнату и следы обрывались все в том же
неестественной формы углу, откуда вели в комнату столь озадачившие меня
прежде отпечатки босых ног и кошачьих лап! Я долго отказывался верить
собственным глазам, но безумный ночной кошмар упрямо оборачивался
действительностью. Еще одним подтверждением тому были глубокие царапины,
оставшиеся на моем запястье.
Пошатываясь и спотыкаясь, я выбрался из страшной комнаты. Только теперь
я начал понимать своего отца, не пожелавшего продавать поместье Пибоди; он
мог узнать что-то от моего деда, который, скорее всего, собственноручно
уложил Эзафа в гроб лицом вниз. Как бы они оба не презирали все эти
суеверные легенды и предания, ни у кого из них не хватило духу открыто
пренебречь доставшимся им жутким наследством. Я понял также, почему отсюда
так поспешно съезжали все арендаторы вероятно, на этом доме фокусировались
какие-то таинственные и недобрые силы, находящиеся за пределами знаний и
власти человека, равно как и любого другого живого существа; и еще я понял,
что сам уже попал в сферу притяжения этих неведомых сил, сделавшись таким
образом пленником старого дома и его зловещего прошлого.
Только теперь я обратился к последнему еще неизученному мной
свидетельству рукописи, которая, как оказалось, представляла собой дневник
моего прадеда. Не медля более ни секунды, я бросился к столу, раскрыл
лежавший на нем манускрипт и углубился в чтение. Записи, сделанные беглым
почерком Эзафа Пибоди, перемежались многочисленными вырезками из писем,
газет, журналов и даже книг, не имевшими между собой непосредственной связи
и интересовавшие его постольку, поскольку все они касались необъяснимых и
сверхъестественных событий, отражая общепринятые представления о черной
магии и колдовстве. Его собственные записи, нерегулярные и отрывистые, были,
однако, на редкость красноречивы.
Сегодня сделал то, что должен был сделать гораздо раньше. Дж. начал
обрастать плотью невероятно. Однако это только часть наследства.
Перевернутый в гробу, он возвращается к жизни. Снова приходит его
младший бес, с каждой новой жертвой тело все более набирает плоти.
Переворачивать его обратно теперь уже бессмысленно. Остается только огонь.
Далее: Кто-то все время присутствует в доме. Кот? Я его часто вижу,
однако поймать не могу.
Да, это черный кот. Не пойму, откуда он взялся. Беспокойная ночь.
Дважды снилась Черная Месса.
Видел во сне кота. Он подвел меня к Черной Книге. Я поставил свою
подпись.
Приснился чертенок по имени Бэлор. Славный малый. Объяснил мне все.Я
связан клятвой.
И вскоре после того:
Сегодня приходил Бэлор. Не сразу его узнал. Он столь же приятен в
облике кота, сколь ранее в образе черта. Я спросил его, в каком обличьи он
служил Дж. Он ответил: в этом же самом. Привел меня в комнату наверху, один
из странных, преломляющих пространство углов которой является выходом
наружу. Все это сделал своими руками Дж. Кот объяснил мне, как надо
проходить.
Читать дальше я был уже не в силах. Я и так узнал более чем достаточно.
Я узнал теперь, что в действительности произошло с останками Джедедии
Пибоди. И я знал, что следует делать мне. Преодолевая страх и отвращение, я
направился к склепу, вошел внутрь и медленно приблизился к гробу своего
прадеда. Тут я впервые заметил бронзовую пластинку, прикрепленную под именем
Эзафа Пибоди, на которой было выбито следующее: Горе тому, кто потревожит
его прах!
Я поднял крышку.
Хоть я и ожидал увидеть нечто подобное, но полученное мною потрясение
от этого не стало меньше. С Эзафом Пибоди произошли чудовищные перемены. То,
что раньше было лишь кучей костей, прахом и жалкими клочьями платья, теперь
начало обретать прежнюю телесную форму. Кожа и мясо вновь нарастали на
скелете моего прадеда плоть его постепенно возвращалась к жизни после того
рокового дня, когда я столь бездумно нарушил ход событий, перевернув
лежавшие в гробу останки. Здесь же, рядом с ним, я обнаружил еще один
ужаснувший меня предмет. Это было сморщенное, иссохшее тельце ребенка,
который, хотя он исчез из дома Джорджа Тэйлора менее десяти дней назад, у
спел уже приобрести тот изжелта-пергаментный оттенок, который обычно
достигается полным обезвоживанием и мумификацией тела.
С трудом преодолев оцепенение, я покинул склеп и начал сооружать на
дворе костер. Я действовал с лихорадочной поспешностью, опасаясь быть
застигнутым за этим занятием кем-нибудь посторонним, хотя в глубине души
сознавал, насколько мала была эта возможность, ибо люди десятилетиями
избегали показываться вблизи усадьбы Пибоди. Сложив дрова в огромную кучу, я
вернулся в склеп и выволок наружу гроб с его жутким содержимым точно также,
как много лет назад поступил сам Эзаф Пибоди с гробом Джедедии. Потом я
стоял и смотрел, как огонь, разрастаясь, охватывает свою жертву, и был
единственным, кто слышал пронзительный вопль ярости, вырвавшийся из самого
сердца пламени.
Угли костра тлели всю ночь. Я наблюдал эту картину из окон дома. В один
из моментов я почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся к двери.
Большой черный кот сидел у входа в мою комнату, не сводя с меня зловеще
светившихся в полумраке глаз. И я вспомнил тропу через болото, по которой я
шел прошлой ночью, отпечатки моих ног, испачканные в грязи ботинки. Я
вспомнил глубокие порезы на запястье, и Черную Книгу, в которой я поставил
свою подись. Точно так же, как ранее сделал это Эзаф Пибоди.
Повернувишсь лицом к тому месту, где в тени затался кот, я осторожно и
даже ласково позвал его: "Бэлор!"
Он тотчас вошел в комнату и уселся напротив двери.
Стараясь не делать резких движений, я достал из ящика стола револьвер,
тщательно прицелился и выстрелил.
Кот остался сидеть неподвижно, не отрывая от меня взгляда. Выстрел не
произвел на него ни малейшего эффекта, даже кончики усов не шевельнулись.
Бэлор. Один из младших бесов.
Стало быть, вот оно наследство Пибоди. Старый дом, парк и окружающий
лес все это было лишь поверхностной, материальной стороной того, что
скрывалось за причудливо искаженными стенами тайной комнаты, за ночными
кошмарами, за походом через топь и дьявольским шабашом в лесной чаще того,
что было отныне скреплено моей подписью на страницах Черной Книги...
Интересно, найдется ли кто-нибудь, кто после моей смерти если я буду
погребен тем же способом, что и все колдуны придет, чтобы перевернуть в
гробу мои останки?
Перевод В. Дорогокупли
1. Рассказ написан в соавторстве с Августом Дерлетом [вернуться]
2. "Молот ведьм" и "Ведовство" - средневековые трактаты, излагавшие
учение католической церкви о колдовстве и являющиеся руководством для
инквизиции в ведьмовских процессах. Ниже упоминаются также "Жизнеописания
софистов", "О природе демонов", "Бегство от Сатаны" и "Трактат о колдовстве"
[вернуться]
3. Салемский процесс - речь идет об одном из религиозных процессов,
состоявшемся в 1692 году в г. Салем колонии Массачусетс и в немалой степени
инспирированном сочинениями Коттона Мэзера. По подозрению в связи с нечистой
силой и порче детей было арестовано более 150 человек, из них 19 повешено и
один замучен до смерти. [вернуться]