ытом модуле, а внешне даже пыталась улыбаться, но еЕ бешенство быстро переполнило чашу, и оттуда выплеснулось достаточно в общий телепатический спектр, чтобы японка что-то почувствовала. -- И знаешь что, -- неожиданно заявила Люсиль, -- мы, пожалуй, заберем у тебя простреленное стекло. Я слегка опешил от подобной наглости, а она, воспользовавшись моей растерянностью, направила мощнейший коррективно-принудительный снаряд мне прямо промеж глаз. Удар, достойный самого Дени (впоследствии я узнал, что именно он научил Люсиль этой технике). Я с трудом устоял на ногах. Она могла бы вывернуть наизнанку мой ум, словно старый драный носок, но ей не повезло: ведь внутренности моего черепа она видела вблизи только раз, когда разыграла у меня в квартире добрую самаритянку после записи "60 минут". Если бы я раскололся, она бы вытянула всю мою подноготную, включая Призрака. Но я не раскололся. -- Психоанализ и впрямь подействовал благотворно, -- выдавил я. -- Старик Сампсон первоклассный психиатр. Не знаю, как тебя и благодарить за то, что познакомила меня с ним. Если мое стекло может хоть отчасти служить благодарностью -- возьми, ради Бога. Только мне кажется, что для ваших психокреативных опытов я не самый подходящий экземпляр. Спроси хоть Билла, он подтвердит. -- Уже подтвердил! -- Она разрыдалась и выбежала из лавки, так сильно хлопнув дверью, что маленький колокольчик сорвался с крюка и упал на пол. -- Bon dieu de merde [Дерьмо собачье (франц.).], -- пробормотал я. Мы с Уме переглянулись. Знает ли она? -- Кажется, я знаю больше, чем следует, -- с грустью сказала японка. -- Люсиль мне доверяет. У них с доктором Сампсоном что-то не клеится. Не понимаю почему, но она во всем винит вас. Она права, мистер Ремилард? То, чего не добилась Люсиль, с легкостью достигла Уме, причем без всякого принуждения. -- Да, -- со вздохом признался я. -- Почему? -- Я не стану излагать вам своих мотивов, доктор Кимура. Достаточно сказать, что я сделал это для блага Люсиль. И Сампсона. -- Они друг другу не подходят, -- кивнула она, избегая моего взгляда. -- Все это поняли, но не сочли себя вправе вмешиваться в их личные отношения. Люсиль чувствовала молчаливое неодобрение Группы и оттого, кажется, ещЕ сильнее привязалась к Биллу. -- Знаю. Я подошел к двери, нагнулся, подобрал колокольчик и повесил его на место. Дождь немного утих. -- А у вас разве есть право встревать между ними? -- спросила Уме. Я обернулся к ней. -- Мне безмерно жаль девушку, но у меня есть такое право. -- Ответьте ещЕ на один вопрос... Вы действительно оклеветали еЕ перед Биллом? -- Нет. -- Я на мгновение открыл перед ней ум, давая понять, что не сказал Сампсону ничего, кроме правды. Моя милая собеседница задумчиво покачала головой. -- Теперь мне ясно, почему она изо всех сил оттягивала наш визит к вам, хотя Дени очень настаивал, чтобы мы включили вас в программу. А сегодня вдруг сама предложила. Она уже неделю ходит как в воду опущенная. Кажется, сразу же после нашего возвращения из Алма-Аты у них произошло решительное объяснение. Все сходится. Конгресс широко освещался, и у многих открылись глаза на метапсихическую Страну Чудес. С одной стороны, зловещая принудительная функция. С другой -- недобрые предзнаменования и страх перед программой умственных испытаний. А я вел свою подрывную деятельность с третьей стороны, и когда Сампсон дал мне по физиономии, я воспринял это как первый успех. В середине июля я прервал свой курс психоанализа, заложив в душу психиатра изрядную долю сомнений и страхов. Алма-Ата довершила дело, так что поручение Призрака я выполнил на совесть... Дерьмо собачье! Уме положила руку в черной перчатке на рукав моего старого твидового пиджака. -- Тем не менее с программой надо что-то делать. Вам, конечно, нелегко работать с Люсиль, но, может быть, вы согласитесь работать со мной? Исследование психокреативных импульсов крайне важно. Я тоже умею вызывать слабое излучение фотохимической энергии, но направить психоэнергетику в виде когерентного луча такой силы, кроме вас, ещЕ никому не удавалось. Вы не хотите ознакомиться с коррелятами физической и психической энергии, постулированными в Кембридже?.. Тогда приоткройте капельку свой ум. Вот так, спасибо... Voila! Сложнейшая умственная конструкция на какую-то долю секунды сверкнула передо мной. При всей дьявольской абстракции я еЕ понял! Трансмиссия Уме соотносилась с обычной телепатической речью, как вездеход "Турбо Ниссан ХХЗТТ" с велосипедом. Нет, словесно я не мог бы объяснить это понятие, но был уверен, что запомню его и смогу передать на языке символов. -- Черт возьми! -- восхитился я. Так это и есть ваша новая техника обучения? Именно еЕ вы используете для тренинга оперантности? -- Да. Называется двусторонний трансфер. Позволяет координировать деятельность полушарий мозга. Я непременно научу вас и другим инструктивным приемам, если только вы согласитесь на эксперимент. -- А вы соблазнительница! (Мягко говоря! Причем инструктивная техника не составляет и половины еЕ соблазнов...) Ученая женщина включила на полную мощность реостат своего очарования. Я сознавал, что это лишь вариант принуждения, волевое усилие, направленное на то, чтобы подчинить себе мою волю, но как она это проделывает! Куда до неЕ Люсиль! -- Мы уважаем ваше желание не смешиваться с оперантной массой. Обещаю вам, мистер Ремилард, никто не посмеет оказывать на вас давление. -- Называйте меня Роже. -- И с Люсилью осложнений не будет. Я договорюсь с Дени, и он поручит ей другую серию экспериментов. -- Хорошо, доктор Кимура, на таких условиях я согласен. -- Называйте меня Уме. -- Она обворожительно улыбнулась. -- Вот увидите, Роже, мы поладим. Надеюсь, ваше приглашение на обед остается в силе? -- Мне страшно, вдруг ты разочаруешься! -- прошептал я. -- Прежде я кое-что умел, но это было так давно. -- Я чувствую огромную латентную силу. Надо только еЕ разбудить. Горечь и подавленное насилие перекрыли благословенные источники энергии. -- Насилие? Уме, я самое безобидное существо на свете. -- О нет, далеко не самое. Твой невероятный психокреативный резервуар запечатан внутри тебя, это очень опасно. Если энергия не получит творческого выхода, она неизбежно обратится на разрушение. Творчество заложено в душе каждого человека, но у женщин оно редко выходит на уровень сознания, а выливается в инстинкты -- материнство, например. А большинство мужчин и мизерная часть женщин с творческими задатками чувствуют необходимость работать, созидать, несмотря на то что процесс весьма болезненный. Недаром говорят, "муки творчества", ведь радость его человеку дано вкусить много позже, когда процесс успешно завершен и наступает полное удовлетворение. С другой стороны, разрушением ты наслаждаешься уже в самом процессе, только это удовольствие темное, злобное, безрадостное. Разрушитель не в силах останавливаться, иначе тьма поглотит его и он попадет в ад, который сам себе уготовил. -- Донни... -- Тс-с, Роже. Не думай о своем несчастном брате. Сейчас ты должен думать о себе... и обо мне. Мы ясно видим друг друга в темноте. Голубая аура Уме в глубине сгущается и теплеет, а по краям посверкивает золотом. Моя желто-лимонная корневая чакра с дымчато-фиолетовым внешним ореолом приобретает внутри карминный оттенок, свидетельствующий о том, что дух силен, а плоть слаба. -- Не волнуйся. У нас есть время. -- Ее губы касаются моего лба, щек, рта. -- На Западе это называют carezza [Лаской (итал.).], но часто пренебрегают ею, потому что вы слишком нетерпеливы, вам нужен взрыв, освобождение, а в моих краях любовники стремятся погрузиться в море неугасимого света. Ее губы и глаза излучают золотистое сияние. Наши умы распахнуты настежь; чтобы испытать синхронное наслаждение, говорит она, мы должны знать друг о друге все. Уме ничего не скрыла, и тем не менее навсегда осталась для меня тайной... как, наверно, и я для нее. Первую ночь мы провели в еЕ маленьком, скромно обставленном домике на Радсборо-роуд. Из обстановки мне бросились в глаза глиняные вазы причудливой формы с красиво расставленными в них голыми ветвями, сухими стеблями, узловатыми корнями. Не переставая лил дождь. Из водосточной трубы за окном спальни с грохотом вырывался поток воды. Уме предельно искренна в своем вожделении. Я тоже честен насчет моего abaissement du niveau psychique [Падения духовного уровня (франц.).]. Психоанализ не слишком помог мне, разве что избавил от страхов и не дал окончательно спиться. У меня сильные сомнения в успехе наших творческих экспериментов, признался я. Тогда надо сменить стиль общения, заявила Уме. Я опять позволил себе усомниться, но она лишь одарила меня улыбкой вековой мудрости. -- Мы будем продвигаться очень медленно, -- говорит она, покрывая поцелуями мои плечи, чуть касаясь кончиками пальцев моих безвольно повисших рук. -- Молчи, постарайся ни о чем не думать. Просто отдыхай во мне. Не стремись к возбуждению. Мой ум будет общаться с твоим, а тело поделится творчеством. И в тебе произойдет ответная реакция, постепенное нарастание энергетического потенциала. Ложись, откинься на подушки и обними меня... Я покоряюсь и читаю у неЕ в уме страницы прошлого. ... Замкнутый, болезненный ребенок. В семье три дочери, она старшая. Живут в Саппоро, на Хоккайдо, самом северном из японских островов. Мать была учительницей, теперь домашняя хозяйка. Отец не очень удачливый фотограф. Родители произошли от островных аборигенов -- айну. Свое наследие супруги считают постыдным, но оно предательски проявилось в светлой коже, больших глазах и волнистых волосах старшей дочери. Она для них живой укор, поэтому еЕ не балуют. ... Девочке шесть лет. Отец снимает еЕ крупным планом для какого-то рекламного заказа. Она послушно позирует, но ей хочется поскорее вырваться из душной комнаты и поиграть на улице с подружкой. Лицо этой подружки, нечеткое, однако узнаваемое, появляется на трех следующих кадрах вместо лица Уме. ... Отец потрясен. Делает несколько пробных снимков, и чудо свершается вновь. Он начинает понимать, что происходит, и кричит: -- Уме, девочка моя, повтори-ка ещЕ раз! ... Дочь изо всех сил старается ему угодить: она впервые чувствует его любовь и восхищение. Эксперименты длятся неделями. Как выяснилось, она может оставлять отпечатки не только на пленке, находящейся в фотоаппарате, но и без него, если, конечно, пленка не засвечена. Вначале еЕ "умографические" образы разнятся по четкости, в зависимости от того, вызваны ли они из воображения или "считаны" с натуры. Лучшие снимки получаются на "Полароиде". Все, что требуется от Уме, это смотреть в объектив и думать о каком-либо предмете, в то время как отец снимает. Он фиксирует почти каждую мысль дочери, осыпает девочку похвалами и мечтает о миллионах иен, которые наживет, когда откроет шоу-бизнес. ... В город из поселения айну приезжает дед Уме и, узнав о чуде, заявляет отцу: -- Твоя дочь одержима демонами и принесет тебе несчастье. Отец лишь усмехается. Он пересмотрел массу литературы и нашел два описания подобных случаев. В 1910 -- 1913 годах психолог по имени Томокити Фукуро делал "умственные" снимки, и точно такие же опыты проводил американский врач Юл Эйзенбад над гостиничным портье Тедом Сериосом. Правда, мысли Сериоса в большинстве своем были смазаны, а вскоре он утратил свой уникальный талант. С маленькой Уме такого не случилось. Она практикуется как в цвете, так и в черно-белом изображении, достигая все большей четкости. ... И вот наступает миг открытия. Девочка будет участвовать в телепередаче, наряду с другими фотолюбителями. Они с отцом готовились к этому целый год, однако на публике еЕ охватывает неожиданное смущение. Выступление провалилось. Через неделю отец попадает под поезд метро. ... Телевизионный дебют все же принес свои плоды. Девочкой заинтересовалась видный парапсихолог Рейко Сасаки. Эта женщина стала ей второй матерью. Родная мать только рада от неЕ избавиться. Под внимательным и тактичным руководством Уме снова начинает выдавать ментальные снимки. У неЕ обнаруживаются и телепатические способности. Она получает хорошее образование с помощью доброго доктора Сасаки, становится еЕ ассистентом в исследовательской работе. ... Опыты показывают, что Уме создает конкретные образы своих мыслей путем излучения потока фотонов, извлекаемых не из естественного источника света, a ex nihilo [Из небытия (лат.).], из какой-то иной реальности, что подтверждает гипотезы сторонников новой универсальной теории поля. ... Странная одинокая девочка превратилась в сильную, целеустремленную женщину. Доктор Сасаки умерла, настоящая мать тоже. У сестер Уме отсутствует метапсихический дар. Обе обзавелись семьями и почти не поддерживают отношений со старшей. Я слышу, как Уме напевает: Как осенний свет, Отпечатались в мозгу Мыслей кружева. Она вся окутана золотым сиянием, груди еЕ как молодые луны, плоть -- как тайна синей полночи, в которую я погружаюсь, испытывая невообразимое блаженство. Тонкие руки ткут лучистое рассветное полотно вокруг нас, едва колеблемое отдаленными звуками бурлящего снаружи потока. Она прижимает пальцы к моей груди, к горлу, и там под еЕ прикосновениями распускаются огненные цветы лотоса. Моя аура меняет окраску с болезненно-желтой на розово-золотистую. Пальцы начинают выводить таинственные узоры у меня на спине, и кожа хранит их прохладные светящиеся следы. Моя плоть понемногу выходит из спячки. Вцепившись мне в плечи, Уме изгибается назад, и я целую золотой бутон у неЕ над сердцем. Сладкий источник меж моих губ расширяется, пульсирует, обретает радужную окраску. Свет, струящийся из еЕ ладоней, обволакивает и согревает меня. Она вдруг отстраняется, а я испускаю протестующий вопль. Доверься мне! У нас ещЕ столько времени... Я покрываю страстными поцелуями извивающееся тело, одетое в астральный огонь. Вижу ритмичные бледно-голубые вспышки с золотым ореолом над еЕ лоном, пупком, сердцем, ложбинкой шеи. Соски изливают на меня звездное сиянье. Я снова обрел былую силу и весь горю. Умоляю, впусти меня! Но она лишь разводит в стороны мои руки, беспомощно повисшие вдоль тела, и воспламеняет каждый нерв. Мне хочется еЕ сокрушить, поглотить, проткнуть раскаленным жезлом, сжечь дотла. Нет, говорит Уме, рано. Подожди, милый, подожди. Слезы отчаяния и ярости обжигают мне лицо. Я проваливаюсь в грохочущую бездну, ослепленный далеким, недоступным мерцанием. А она подводит звездные огни к моим глазам... и в моем мозгу расцветает, непрерывно меняя форму, невиданно прекрасный психокреативный лотос. Мощный поток энергии струится от моего мужского естества наверх, вдоль позвоночника, проникая в голову и конечности. Уме парит над чашей цветка, точно сверкающий ecu azurй [Небесный треугольник (франц.).]. Наконец она позволяет заключить еЕ в объятия и медленно опускается на меня. Я проникаю в неЕ так глубоко, что, кажется, насаживаю на острие сердце, и мы сливаемся в экстазе, наслаждаясь нашим общим многоцветным великолепием. Оргазма как такового нет, мы просто делим блаженство, не зная насыщения и любуясь фантастическим цветком, который сами сотворили. Мы создали его вместе и поклонялись ему часами, пока незаметно не погрузились в сон. Мы разомкнули тела, но память о ночных трудах все ещЕ соединяла нас. Наутро мы проснулись довольные, умиротворенные и навеки стали лучшими друзьями. Да, именно друзьями, а не любовниками в обычном понимании. Каждый жил своей жизнью, не связывая себя обязательствами. Мы скорее напоминали музыкантов, исполняющих дуэт необыкновенной красоты и гармонии, произведение искусства, которое по отдельности ни один из них не смог бы создать. Секс выполнял вспомогательную функцию, и поскольку творения наши носили абстрактный характер, ускользали, словно замирающая музыка, их нельзя было назвать любовью. И тем не менее они внутренне облагораживали нас обоих. А вот эксперименты в лаборатории обернулись полным фиаско. Под контролем я не смог породить ни эрга, не говоря уже о когерентном луче. Техника внешней спирали вызывала у меня только жуткие головные боли. (Внутренняя же спираль оказалась превосходным дополнением к carezza.) Я проторчал в испытательной камере гораздо больше, чем предполагалось, и в конце концов меня списали за ненадобностью, а простреленное стекло отправили на склад. -- Возможно, твоя психокреативная функция со временем и станет оперантной, -- заявил Дени, -- но я не питаю особых надежд. Наша техника успешнее сказывается на молодых субоперантах, а тебе уже сорок семь, и твои метафункции покрылись налетом невротических шлаков, накопленных в течение десятилетий. Основная психоэнергетика, видимо, навсегда останется латентной и будет проявляться лишь в условиях сильнейшего нервного стресса. -- Ну и пускай, -- ответил я, радуясь тому, что меня миновала участь подопытного кролика. -- Я вполне обойдусь без нее. Тут я ошибся... как, впрочем, не раз ошибался в своей пестрой биографии. Люсиль Картье и Билл Сампсон пережили бурный разрыв. Мало-помалу (возможно, здесь не обошлось без тонкой работы Уме) Люсиль убедилась, что я не желал ей зла, и простила меня. На Рождество 1992 года мы отпраздновали примирение, и Люсиль преподнесла мне в подарок "незаменимую для закоренелого холостяка вещь" -- темного пушистого котенка. "Будет ловить мышей и скрашивать твое одиночество в долгие зимние вечера". Тот котенок и стал Марселем Первым. Когда я обнаружил, что он не только телепат, но и принудитель, у меня уже не было сил с ним расстаться. 2 Выдержки из заключительной беседы между капитаном орбитальной станции и членами десантной исследовательской команды из совместной советско-американской экспедиции на Марс Лабиринт Ночи, Марс 2 ноября 1992 Гаврилов. Володя, где ты находишься? Ключников. В тридцати двух метрах (помехи)... эпицентр тумана прямо под нами. Завеса не такая плотная, как вчера, но все время поднимается, оттого что солнце (помехи)... прорывы, участки таяния (помехи). Гаврилов. Повтори, Володя. Плохо тебя слышу. Ключников. Спустился в ущелье на тридцать два метра. Спуск легкий, но верхняя граница тумана поднимается. Слышишь, Андрей? Гаврилов. Понял. Туман поднимается... Сканирую другие расщелины Лабиринта Ночи. Большинство заполнено туманом. Возможно, вчерашняя пылевая буря вызвала конденсацию очагов. Туман тебе мешает? Ключников. Пока нет... Тебе удалось что-нибудь заснять. Гаврилов. Только негативные видеосигналы. Слушай, Уэйн, ты бы потряс как следует свою чудо-камеру. Стерджис. Да я трясу эту сволочь с тех пор, как мы вышли на гребень, а она ни в зуб ногой (помехи)... что-то заклинило. Но может быть и другая причина, к примеру, перебои в питании -- тогда надо будет зафиксировать (помехи)... и обойтись фотокамерой. Она работает хорошо, так что мы все заснимем. А на видеофильме поставь крест, Андрей. Гаврилов (смеется). Видно, придется поверить вам на слово, что вы спускались в Лабиринт Ночи. Вы уж, пожалуйста, свистните, как увидите зеленых человечков. Стерджис. Не сомневайся. Старик Тарс Таркас собственной персоной выползает из тумана (помехи)... красные скалистые слои. Берем пробы. Осадочные породы, на первый взгляд никаких следов макроископаемых. К востоку преграда из вулканических отложений. На обратном пути подойдем поближе и отщипнем кусочек. Ключников. Уэйн, ты заметил, что пыль в расщелинах уже не такая сухая и воздушная? Скорее похожа на мокрый песок. Возьму немного (помехи)... в нижних слоях ещЕ более заметно отвердение. Здесь внизу каменные россыпи имеют пористый вид. Внешне напоминают кораллы, но структура иная. Признаков жизни нет. Стерджис. Эй... слышишь? Эй! Ключников. Что? Стерджис. Вот здесь. Вроде неглубокая пещера. Тебе не кажется, что лед тает? Ключников. Кажется. Затянулись (помехи)... не та, как вчера. Пыль словно сдуло. Беру пробы: Стерджис. Ого! Вот он, туман! Ключников. Засвети фонарь на шлеме. Стерджис. Есть, командир... Так чуть лучше. Спуск легкий (помехи)... проклятый песок. Есть камни с острыми краями. А кроме того (помехи)... Ключников. Уэйн, не так быстро. Я тебя не вижу. Стерджис. Прости, Володя. Я хотел... Вот проклятье! Теперь видишь меня? Ключников. Да. Туман, язви его душу, сгущается, как сбитые сливки... Стерджис. Э-э, погляди-ка! Направь фонарь на скалу! Ключников. Мокрая как будто. Гаврилов. Повторите, повторите! Вы наткнулись на влажные скалы? Стерджис. Похоже, местами лед плавится. Беру образцы. Ключников. Туман... сплошной туман. Пористые скалы покрыты льдистой коркой. Что, если спуститься пониже? Стерджис. Эй, подожди меня! Ключников. Усраться можно! Стерджис. Ух ты, черт! Это же надо! Гаврилов. Что? Что вы обнаружили? Ключников. Много оранжевого света, он пробивается сквозь туман. Скалы точно подернуты сверкающей пеленой. И она гораздо темнее льда. То сине-зеленая, то коричневая. Ей-богу! Меняет цвет на глазах! Стерджис. Она живая! Гаврилов. По-вашему, это жизнь? Стерджис. Во всяком случае, на химическую реакцию не похоже. Но я ведь только геолог. Постепенно приобретает вид студенистых морских водорослей. Очень медленно набухает. Должно быть, замерзшая масса... Какая там у нас температура, Володя? Кажется, действительно растаявший лед. Ключников. Минус семнадцать по Цельсию. Стерджис. Ты смотри, жара! Видимо, на дне расщелины геотермальный источник. Помните, кто-то высказывал гипотезу насчет системы сообщающихся кратеров... словно изъеденных червоточиной... Гаврилов. Жизнь. Жизнь на Марсе! Великое открытие, ребята! Как раз к семидесятипятилетию нашей революции. Стерджис. И у нас юбилей. Пятьсот лет назад Колумб открыл Америку. Гаврилов. Ну да, конечно! Вот здорово! Стерджис. Почти на том самом месте, где мы ожидали... в трещинах. Берем образцы. Черт! Крепкая, зараза! Щуп не берет, Володя! Ключников. Может, попробуем алмазный бур? Стерджис. Это мысль. Вещество напоминает сверхпрочный упругий пластик. Так и должно быть, верно?.. Не хотел бы я поселиться в таком Богом забытом месте!.. Ох! У тебя микропила под рукой? Ключников. Сейчас. Вот... Кажется, выходит. Думаю (помехи)... упакуй остальные образцы. Так (помехи)... ещЕ метров на десять вниз, хочу измерить температуру и сделать атмосферный (помехи)... дольше здесь оставаться. Гаврилов. Ты спускаешься, Володя? У меня помехи. Ключников. Внутри камни (помехи)... поглубже разведать (помехи)... на скалах. Аморфности не наблюдаю, но имеется радиальная симметрия, как у медуз. Лепешка около пятнадцати (помехи)... и два, сантиметра три толщиной. Стерджис. Господи Иисусе! Она разъедает пластину из нержавеющей стали. Ключников. Фантастика (помехи)... чертовы пробы! Уэйн, да оторви ты свою задницу, спускайся и посмотри! Стерджис. Что за оказия? По-моему, наконечник бура отклонился. Ключников (помехи)... очень красивые, с оттенком ультрамарина, поглощают зелено-коричневые (помехи)... своим собственным светом. Гаврилов. Володя! Командир Ключников, ответь! На связи сильные помехи. Ключников. Сказочное царство. Красота. Спускайся, Уэйн! Стерджис. Володя, ты прекратишь наконец (помехи)... так уверен, что эта штука до нас не доберется? Может, она опасна? Кислота или что там (помехи)... хреново. Чтобы сплав ванадия и стали проржавел!.. Ты меня слышишь? Командир? Ключников. Иду! Трудно поверить (помехи)... справа от скалы. Гаврилов. Десант, десант, на связи орбитальная станция! Почему не отвечаете? Ключников. Заткни пасть, Андрюша, мы заняты (помехи)... жизненные формы несказанной красоты. Твердые, очень упругие, а некоторые био (помехи)... их от этой скалы и в мою коллекцию. Стерджис. Эй, Володя! Поднимайся немедленно, слышишь? Не трогай их. Они живые! Ключников. Да ладно! Чего ты сдрейфил, как (помехи)... такой активный. Давай (помехи, крик)... Стерджис. Володя! Гаврилов. Вова! Командир! Владимир Максимович! Стерджис. Я иду, иду!.. Гаврилов. Уэйн! Он что, зацепил марсианина? Стерджис. Эй, Володя? С тобой все в порядке... О-о-о, нет! Гаврилов. Уэйн, что стряслось? Стерджис (помехи)... враждебный мир. Скажи им, Андрей. Куда угодно, только не на Марс. О Боже! Я все ещЕ (помехи)... лететь в растворяющемся (помехи, крик)... на скафандре маленькие капли... Первичный бульон сине-зеленого цвета. Запомни, Андрей (помехи)... Люблю тебя, Рут (помехи)... Конец связи. 3 Округ Дю-Паж, Иллинойс, Земля 20 января 1993 Председатель Национального республиканского комитета слишком медленно подходил к сути дела, потому Киран О'Коннор отвлекся и вдруг услышал неидентифицированный умственный голос: Засушенные эмбрионы вновь погружаются в воду... и плывут в отрешенной печали. -- Многие сочли бы рассмотрение этого вопроса преждевременным, однако позвольте вас заверить, что Комитет по выдвижению кандидатур от Республиканской партии придерживается иного взгляда, -- говорил Джейсон Кессиди. -- В ноябре мы потерпели сокрушительное поражение. Можно сказать, сели в калошу. Президент выезжает на программе экономического процветания, которую демократы украли у нас, а кроме того, ему удалось убедить избирателей, что метапсихические мирные инициативы -- его личное достижение. Плывут в сверкающем море... кровь оттаяла и снова струится... они набухают, обретая форму... Кто-нибудь слышит голос? -- мысленно спросил Киран. Четверо из пяти сидящих вокруг камина в эту зверски холодную ночь встрепенулись, прислушались. И лишь бригадный генерал в отставке Ллойд А. Баумгартнер невозмутимо потягивал свой "драмбюи", упершись взглядом в роскошный ковер перед очагом Кирана О'Коннора. Его мысль была у телепатов как на ладони: когда же наконец этот болван приступит к делу и объявит, что они намерены выдвинуть мою кандидатуру в президенты от Республиканской партии на выборах 1996 года? Джейсон Кессиди продолжал: -- Было время, когда кандидатов утверждали в чаду партийных съездов, а после введения предварительных выборов баллотирующиеся стали разворачивать кампанию за год вперед. (Нет, Кир, я ни хрена не слышу.) И я ничего, подхватил Лен, кроме нетерпения нашей Золушки в генеральских погонах. Бедняжка не может дождаться, чтоб ей примерили хрустальный башмачок. Взгляните на этот благородный профиль! Ну прямо Гари Купер! А серебряный чуб!.. Идеал политической марионетки! Невиль Гаррет. Нет, хоть убей, никаких посторонних звуков. Арнольд Паккала. Да и откуда? Прислугу вы приказали отпустить. Кроме нас шестерых, в доме никого нет. -- Нынче, -- разглагольствовал Кессиди, -- процедура выдвижения президентских кандидатур во многом усложнилась и требует долгого стратегического осмысления. После недавнего поражения Национальный комитет разрабатывает эту стратегию совместно с мистером Уиндхемом и мистером Гарретом, уполномоченными по общественным связям, а также с целым рядом юридических консультантов. "Вроде мешка с деньгами Кирана О'Коннора, -- отметил про себя генерал. -- Теперь понятно, зачем он откупил "Макгиган -- Дункан аэроспейс" и оставил меня председателем исполнительного комитета, несмотря на мои проколы со Звездными Войнами. И почему этот ищейка Гаррет так заинтересовался моей былой космической славой..." Эмбриональная музыка... Кровь... пищит, визжит, бурлит, журчит... это песнь воскресения из мертвых... Киран. Прочеши все здание и подвалы, Арнольд. Я слышу голос и ещЕ какую-то чертову музыку. Слушаюсь, шеф. -- По нашим прогнозам, схватка на выборах в девяносто шестом будет ещЕ ожесточеннее. Нынешний президент, отбывший два срока и снискавший беспрецедентную в истории страны популярность, наверняка выдвинет своего собственного ставленника, и не для кого не секрет, что им будет сенатор Пикколомини. Еще один хрен моржовый, подумал генерал. -- Мы, конечно, могли бы настаивать на кандидатуре, выдвинутой прошлой осенью. "Могли бы, с тем же успехом! -- внутренне усмехнулся Баумгартнер. -- Что-что, а достойно проигрывать вы умеете". -- Однако же у Пикколомини очень сильная позиция благодаря его программе борьбы с наркотиками, дружбе с президентом и несомненному личному обаянию. Вот-вот, подавал ему безмолвные реплики визави, выставлять против него вашего продажного лидера Скроупа все равно что сесть против ветра. -- Мы уже изучили и отвергли многих претендентов, ибо ни один из них не обладает подходящим имиджем. Дело в том, что нам необходима новая платформа в ответ на возникновение недвусмысленной угрозы национальной экономике и безопасности. И наш будущий кандидат должен полностью соответствовать этой платформе. Нам нужен человек смелый, авторитетный, а главное -- чтящий традиционные патриотические ценности. Человек, способный оказать решительное, не замутненное псевдолиберальным глобализмом противодействие прогнозируемой нашими экспертами катастрофе. Генерал Баумгартнер нахмурился. -- Какой катастрофе, Джейс? За председателя ответил Киран О'Коннор: -- К концу года ближневосточные поставки нефти будут полностью блокированы в результате эскалации исламских войн в Персидском заливе и Аравии. Вновь избранный президент и конгресс, контролируемый демократами, не решаются направить войска в тот регион, похваляясь тем, что якобы являются партией мира. (Вот, опять! Слышишь, Арнольд?) Морские твари... голотурии, ракообразные... печальные и веселые... танцуют и поют в кровавой воде... Это танец смерти и рождения... Паккала. Я не ощущаю постороннего присутствия в радиусе всей усадьбы. Вы нервничаете в последнее время, а тут ещЕ северное сияние. Может, какой-нибудь новый метапсихический феномен вроде амплитудных перепадов радиоволн... Киран. Да нет, не то... Ладно, Арнольд, не бери в голову. -- Налицо все признаки грядущего энергетического кризиса, -- продолжал Кессиди. -- Термоядерную энергию мы сможем использовать не раньше, чем лет через двадцать. Поэтому нефтяные поставки из Персидского залива имеют жизненно важное значение для всех промышленно развитых стран. Мало того, что нам грозит страшная экономическая депрессия, так ещЕ "третий мир" погрузится в пучину анархии. Положение в Африке уже чревато взрывом, вдобавок назревает вооруженный конфликт между Индией и Пакистаном. "Неужели это не блеф? -- спросил себя Баумгартнер -- Неужели Америка и впрямь движется навстречу крупнейшей катастрофе со времен Второй мировой войны? Если так, то кто бы ни был президентом, он неизбежно окажется в шкуре Гарри Трумэна, когда тому пришлось выбирать между оккупацией Японии и атомной бомбой... Всемилостивый Боже! Никакая метамагия не удержит Америку от этой клоаки! Только сильная власть человека, внушающего людям уверенность. Лидера, который не отдаст страну на растерзание коммунистам и шотландским лунатикам с их утопическими прожектами". Танец... водный танец с эмбрионами... Я уже полтора месяца вынашиваю его... с тех пор как мы узнали, что Nonno [Дедушка (итал.).] умирает. "О Господи!" -- мысленно произнес Киран. Танец в память о Nonno... Гораздо более прочувствованный, чем идиотские похоронные обряды... Я хочу, чтобы ты его увидел, папа... Если он тебе понравится, я смогу перемести, представление на сцену... -- Рубеж века, -- торжественно провозгласил Кессиди, -- может оказаться самым опасным периодом во всей американской истории! "И в этот период отдельные группировки сколотят себе немыслимый капитал, если им удастся завладеть Белым домом, -- думал Баумгартнер. -- О'Коннор и вся его клика полагают, что я стану им подыгрывать... Не на того напали, я вам не слизняк Скроуп. Вы только посадите меня в Овальный кабинет!.." -- События стремительно разворачиваются, -- продолжал Кессиди. -- У нас уже сейчас есть возможность одержать убедительную победу в девяносто шестом... при наличии подходящего кандидата. Сильной ответственной личности. -- По-моему, -- проговорил генерал, -- этих умственных выродков... этих метапсихов ни в коем случае нельзя допустить на политическую арену. -- Безусловно, -- подтвердил О'Коннор. -- Партийные стратеги внимательно изучают метапсихическое движение. Оно ставит под угрозу сам символ американской свободы. Вот почему нам нужен человек, который окажет решительное противодействие назначению оперантов на правительственные посты. -- К ногтю засранцев! -- рявкнул генерал. Остальные хмыкнули. Я танцую для тебя, папа... и для Nonno... Я не пойду завтра на его похороны, я буду оплакивать его в танце... И тебя... И себя... Киран. Шэннон. Арнольд Паккала. Ваша дочь, сэр? Киран. Чертов голос!.. Она... она здесь, поставила экран и угрожает. Наверняка ей все известно... Паккала. Где она? Я позабочусь об этом. Киран. НЕТ. Я сам. Кончай бодягу, Джейс. Надо поскорей убрать его отсюда. Невиль, езжайте к тебе. Вместе с Джейсом и Арни обработаете его... -- Наши эксперты на восемьдесят шесть процентов уверены, что к двухтысячному году в Белом доме будет президент от Республиканской партии, -- промолвил Кессиди. -- В девяносто шестом вероятность несколько меньше, и все же стоит попытаться. Национальный комитет единогласно избрал нового кандидата. Это вы, генерал. -- Джентльмены!.. -- встрепенулся Баумгартнер. -- Я... Я несказанно польщен. Оставив гостей в библиотеке, Киран поспешил в соседнюю комнату, где был установлен монитор внутренней связи. Нажал кнопку под номером 16, и на экране предстал закрытый бассейн в подвальном помещении особняка. Там царила полная темень, лишь глубоко под водой, ритмично покачиваясь, светился кобальтовый сгусток. Из усилителя доносились отрывистые звуки симфонии Эрика Саги "Засушенные эмбрионы", исполняемой на синтезаторе. Киран надавил кнопку верхнего освещения и подсветки бассейна. Но свет не зажегся. -- Шэннон! -- спокойно позвал он в микрофон. Он увеличил изображение пловчихи на экране. Ей уже исполнилось восемнадцать, хотя выглядит она двенадцатилетней. Только ноги длинные, великолепной формы, а тело совсем детское, угловатое, плоская грудь, по-мальчишески узкие бедра. На ней белый закрытый купальник Длинные волосы расплылись по воде чернильным пятном; их естественный тициановский цвет затемнила иссиня-черная аура. От раскинутых в стороны рук отходят длинные нити, и кажется, она плетет из них что-то в своем поминальном подводном танце. Наконец он разглядел: вены на кистях взрезаны и выпускают в воду нитевидные потоки крови. -- Шэннон, это я. Ты меня слышишь? Слышу, папа! Личинки голотурий льнут к матери... а она мурлычет: отстаньте, детки... освободитесь, если можете, и празднуйте свою беспозвоночную победу... только берегитесь света! -- Шэннон, выходи из воды. Выходи. ВЫХОДИ. Под перезвон электронной музыки Киран включил принуждение на полную мощность. По лбу струился пот, он невольно задерживал дыхание, приказывая дочери последовать его примеру. Но расстояние слишком велико -- не дотянуться. К своему ужасу, он почувствовал умственную хватку. Нет... Я должна закончить танец... Спускайся, папа, посмотри на меня вблизи... твои беспозвоночные уже уехали... не хочешь ли теперь взглянуть на моих?.. Я тебе помогу... ГОЛОТУРИИ ПЛЕТУТ ПАУТИНУ, МОКРЫЙ ФИОЛЕТОВЫЙ ШЕЛК... -- Черт бы тебя подрал! -- резко отпрянув, он поставил барьер еЕ мозговому зонду. Она лишь рассмеялась. Синий свет померк с окончанием первой части эмбриональной симфонии. Началась вторая, огненно-рыжая. Это танец Edriophthalma, ракообразного существа с бесчерешковыми глазами... и меланхолическим нравом... Оно живет уединенно, в глубокой норе, просверленной в толще скалы... Nonno! Дорогой дедушка Эл, хочешь, л уйду с тобой, хочешь, завернусь в красный водяной саван и направлю глаза внутрь? -- Шэннон -- ради всего святого! Музыка звучала мрачной пародией похоронного марша. Пловчиха подтянула ноги к груди, скрючилась, как зародыш в околоплодном пузыре, выпустила из легких серебристый поток воздуха, словно состоящий из сплющенных монеток. Киран вылетел в холл и бросился к лифту. Едва нажал кнопку подвального этажа и двери закрылись, ощутил жжение в груди. Не хватало воздуха, что-то давило на барабанные перепонки, алый туман застилал глаза, смертельная тяжесть ощущалась в паху. Маленькая дрянь! Он слишком еЕ распустил... Выйдя из лифта, он, шатаясь, двинулся по длинному коридору с искусственным подогревом. Это третья, и последняя, часть... У веселой Podophtalma глаза на подвижных стебельках... Эти ракообразные -- ловкие и неутомимые охотники, но они должны соблюдать осторожность: их собственная плоть тоже очень вкусна!.. Ешь или тебя съедят, Nonno. Такой мир тебе достался, а мне -- тем более... если я захочу жить... Веселые, скачущие ритмы и хрупкое видение, что извивается под черной водой, оставляя позади себя два одинаковых следа золотистой крови... Киран бежал неуклюже, будто шлепая ногами по воде. Мимо гимнастического зала, кабинок с горячим душем, к открытой двери бассейна. Темно. Пахнет хлорированной водой. Синтетическая музыка звенящим эхом отражается от кафельных стен. Шэннон! -- взревел его ум. Веретенообразное фиолетовое сияние в бассейне сделалось ярче. Потом словно бы торпеда прорезала воду ослепительным взрывом белого света. Из усилителей несся игривый симфонический финал Эрика Сати. Вместе с ним подходил к концу причудливый подводный балет дочери Кирана О'Коннора. Наконец у него вырвался судорожный выдох. Зрение прояснилось, и он подошел к распределительному щиту на стене. Вспыхнуло люминесцентное освещение, озарив бассейн олимпийского размера и плывущую на спине девушку в белом купальнике. Веки сомкнуты, волосы разметались, точно водоросли, руки раскинуты наподобие распятия. Она улыбалась. Моему Nonno. Дедушке в день его погребения. С любовью от Шэннон. -- Выходи! -- приказал ей Киран. Она сделала несколько сильных гребков назад и поднялась по лесенке, глядя на него из-под ресниц с дрожащими на них капельками воды. Ум еЕ сверкал ярко и был неподвластен ни прощупыванию, ни принуждению. -- Надеюсь, ты оценил мой танец, папа. Я и тебе его посвящаю. Он взял еЕ руки, перевернул их кверху ладонями, осматривая запястья. Порезы Неглубокие, сухожилия, к счастью, не задеты, но кровь сочилась непрерывно, смешиваясь со струящейся по телу водой и образуя на полу розоватые лужицы... Он повернулся к ней спиной и на ходу бросил: -- Пошли в гимнастический зал. Надо тебя подлечить. Она без звука последовала за ним. В аптечке великолепно оборудованного спортзала нашлись перекись водорода, мазь с антибиотиком и все прочее. Он усадил еЕ на массажный стол и закутал в огромное полотенце, прежде чем аккуратно скрепить края ран пластырем и надеть сверху непромокаемые эластичные бинты. -- Теперь прими горячий душ, -- мягко посоветовал он, -- только осторожно, не повреди результаты моих трудов. -- Спасибо, папа. -- Она исподлобья поглядела на него. -- Ты ведь не потащишь меня к врачу накладывать швы? Мне самой ничего не стоит затянуть порезы. Я просто хотела... почувствовать эффект. -- Ты просто хотела напугать меня до смерти, -- проговорил он все тем ж