усства характерны для нормы 1.000 - 1.500 калорий. И именно такая норма была на Земле, где жило сто миллионов человек после похищения планеты. Лишь несколько человек, довольствуясь незначительными затратами, продолжали заниматься наукой. В их распоряжении были лишь карандаш и восстанавливающаяся бумага. Последний ускоритель, используемый в научных целях, был давно остановлен; ток, которым он питался, нужен был для того, чтобы хотя бы слабо освещать миллионы домов и готовить пищу для двух миллионов новорожденных. В те дни один преданный науке византиец написал полную техническую энциклопедию (хотя и не был инженером). Четыреста двадцать крошечных томов рассказывали о пирамиде в Гизе и ее неизвестном строителе, о стене Ши Хванг Ти; готических постройках; о Брунеле, который изменил лицо Англии, Рюблингах из Бруклина; штольнях Пентагона; Противоракетной Системе Дагган (до того, как К/Н упало до точки, когда война стала практически бессмысленной). Но этот энциклопедист не умел пользоваться логарифмической линейкой и постоянно спотыкался, записывая десятичные дроби. А затем величины стали еще меньше. Под действием сильных тектонических и климатических процессов, вызванных похищением Земли у Солнца, под влиянием синусоидальных процессов наступления и отступления от экватора ледяного покрова, по мере того, как маленькие Солнца разгорались, затухали, умирали и заменялись новыми, отношение К/Н оставалось постоянным. Число К значительно уменьшилось, но и число Н уменьшилось тоже. По мере того как уменьшалось количество калорий для поддержания жизни, становилось меньше и количество ртов. Когда загорелось сорок первое маленькое Солнце, на Земле не было ни одного инженера. Их не было и на планете-близнеце. Пирамиды, и те, что обитали на близнеце, и та, что была на Эвересте, не были инженерами. Они исходили из грубой метафизики, в основе которой лежал принцип "дели на части и толкай". У них не было элегантных теорий поля. Они знали лишь то, что все можно разделить на составляющие и что если что-нибудь подтолкнуть, это что-то начнет двигаться. Если вы изо всех сил толкнули что-нибудь и оно не двигается, вы разбираете это "что-то" на части и толкаете отдельные части. И движение начнется. Иногда, для ядерных эффектов, им приходилось делить предметы на 3x10**9 частей и очень осторожно передвигать каждую. Разбирая на части и перемещая, они сажали свой единственный космический корабль на сгоревшем крошечном Солнце, которое когда-то было знакомой Земле Луной. Нельзя было сказать, что Пирамиды запаздывали с Созданием Нового Солнца. Они никогда не запаздывали. Для них это было невозможно, потому что они были абсолютно лишены чувства времени. Они знали о том, "когда" следует что-либо делать, потому что у них была сеть разного рода приборов, исполнительных механизмов и вспомогательных устройств, которая охватывала всю планету. Когда средняя температура на Земле падала ниже определенной установленной величины, датчик сообщал о необходимости снова разжечь Луну. И они это делали. Пирамиды не обращали внимания на такие пустячные детали, как, например, движение воздушных масс на Земле. Получилось так, что Австралия и Африка были напоены теплом в этом году, и средняя температура на Земле падала медленно. Поэтому расчеты Наблюдателей за Небом были неправильны. Но сейчас "время" пришло, и космический корабль был послан. Внутри него находились одиннадцать мужчин и женщин и несколько совершенно иных живых существ. Они не были пассажирами в точном значении этого слова. Слово "начинка" было более подходящим. Так как они давно потеряли представление о языке и даже о собственном "Я", слова их не трогали. Много веков назад другие человеческие существа шагали по Луне в неповоротливых скафандрах, посылали на Землю по радио поздравительные сообщения, как счастливые туристы. За двести лет, прошедшие с тех пор как люди смогли в последний раз попасть в космос по своей воле, много сотен человеческих (и других) существ посетило спутник. Никто из них, однако, не был туристом. Они выполняли только то, что выполняла нынешняя группа. Они разжигали ядерные огни, которые превращали Луну в почти звезду. Сделать это было довольно трудно даже с теми машинами и приборами, которые им давали на планете-двойнике. Среди всего прочего им предстояло погибнуть. Даже с приборами Пирамид было нелегко разжечь ядерный огонь на поверхности Луны. Там нечему было гореть. Луна состояла из камней и пыли - а сейчас также и из шлака. Элементы, из которых она состояла, нелегко поддавались синтезу или расщеплению. Но когда приборы Пирамид расщепили их на достаточно мелкие части, достаточно сильно подтолкнули эти частицы, нейтроны вытолкнули протоны из ядра, ядра распались, энергия высвободилась. Достаточно энергии, чтобы новое Солнце горело пять лет или около того, прежде чем его вновь нужно будет зажигать. Итак, космический корабль очень быстро коснулся холмика на Луне, которая уже не горела, но была невыносимо горячей. Космический корабль оставил съемную капсулу, в которой было одиннадцать человеческих (и других) существ и технику, необходимую для деления элементов и придания им ускорения. И космический корабль быстро улетел, чтобы избежать того, что последует. Там, где капсула коснулась горячего шлака, она стала горячей. Люди не замечали этого. Они сознавали только то, что сейчас их задания должны быть выполнены очень быстро. Они быстро работали, не считаясь с возрастающим жаром, который вскоре испепелит их. И новое Солнце было зажжено. Огонек пламени появился на поверхности. Одиннадцать человеческих существ успели лишь вскрикнуть, прежде чем погибли. Затем огонек из вишневого стал оранжевым, превратился в бело-голубой и стал расти. В момент зажжения Нового Солнца на Земле царило ликование. Где бы люди ни жили, в тенистых развалинах городов, которые назывались Хартум или Чикаго, или Бейжинг. Граждане, контролируя свою радость, с улыбкой смотрели на небо. Однако не везде. В Доме Пяти Правил в Вилинге Глен Тропайл с беспокойством ожидал смерти. Гражданин Войн, который сошел с ума и убил булочника, делил с Гленом комнату и судьбу, но не разделял его ярости. Со сдержанным удовольствием Бойн сочинял свое предсмертное стихотворение. - Скажи мне, - огрызнулся Тропайл, - почему мы здесь? Что ты сделал и почему? Что сделал я? Почему я не хватаю скамейку и не убиваю тебя? Ты бы убил меня два часа назад, если бы я попался тебе на глаза. Гражданин Бойн не чувствовал удовлетворения. Его страсти угасли. Он вежливо ответил Тропайлу известным афоризмом: - Гражданин! Искусство жить состоит в том, чтобы заменять несущественные, имеющие ответы, вопросы на важные, не имеющие ответов. Подойди, давай полюбуемся вновь рожденным Солнцем. Он повернулся к окну, за которым искорка бело-голубого света на месте бывшего кратера тихо начала распространяться по всей поверхности Луны. Тропайл, будучи порождением той культуры, в которой он вырос, тоже непроизвольно повернулся. Он молчал. Это бесконечно малое бело-голубое сияние там наверху, которое медленно разгоралось... Единство, тихий восторг существования во Вселенной, с которой сливаешься плавно и незаметно; слиться с великим бело-голубым драгоценным цветком, распускающимся на небе, который не отличается от тебя самого... Успокоенный, он закрыл глаза и стал размышлять о Взаимосвязи. Он почувствовал себя более значительным. К этому времени, когда реакция синтеза охватила весь небольшой диск, через четверть часа, не более, его Медитация стала заканчиваться, как это обычно происходило у Глена Тропайла. Хорошо, подумал он, потому что это, вероятно, освобождало его от причиняющей беспокойство возможности Перемещения. У него вовсе не было желания однажды просто исчезнуть. И все же временами он ощущал некоторое сожаление. Тропайл сбросил с себя порванную парку, даже не удосужившись разорвать ее. В комнате уже становилось тепло. Гражданин Бойн, конечно, осторожно разрывал каждый шов грациозными движениями. Но Медитация закончилась, и, наблюдая за своим сокамерником, Тропайл мучился безмолвным "Почему?". С юности этот вопрос часто вставал перед ним. Его можно было заглушить Восхищением или Медитацией. Тропайл был настолько хорошим специалистом в своей области - Наблюдении за Водой, что некоторые новички обращались к нему за советом в этом тонком искусстве, несмотря на общеизвестные странности в его поведении и жизни. Он получал огромное удовольствие от Наблюдений за Водой. Ему было почти жаль всякого, кто был настолько ограничен, что посвятил себя, скажем, Облакам или Запахам, даже не попытавшись испытать себя в Наблюдении за Водой. Хотя и Облака и Запахи были очень важны. А после сеанса Наблюдения, если повезет и увидишь Девять Стадий кипения в их классическом совершенстве, можно погрузиться в Медитацию и ощутить себя гармоничным и значительным. Но что делать тому, кому Медитация не давалась, как ему? Что было делать, если мысли разбегались, становились все менее напряженными? Что было делать, если Медитацию можно было вызвать лишь очень важным событием, таким, как обновление Солнца? Он всегда думал, что тогда сходят с ума. Но не он сошел с ума, а Бойн. Его же объявили Сыном Волка, обвинив в том, чего он не мог понять. И в этом случае он не потерял рассудок. И все же наказания одинаковы, подумал он, с беспокойством ощущая незнакомый зуд, не внутренний непереносимый зуд, когда хочешь взять верх, а реальное ощущение зуда в основании позвоночника. Наказание за все страшные преступления - принадлежность к Волкам или сумасшествие - было одинаково простым: Они делают Поясничную Пункцию. Он принесет Жидкость в Дар. Сторож Дома Пяти Правил, старик Хармейн, взглянул на своих подопечных - одобрительно на Бойна и с неодобрением на Тропайла. Считалось, что даже Волки имеют право на приличное человеческое отношение в короткий период между разоблачением и принесением Жидкости в Дар. Сторож и в мыслях не имел сердиться на пойманного Волка и мешать этому существу, если оно вдруг захочет предаться жалкому подобию предсмертной Медитации. Однако он не смог заставить себя послать ему приветственный знак. Тропайл не мучился такими угрызениями. Он так сердито и свирепо глянул на Сторожа Хармейна, что старик чуть не убежал. Тропайл почти так же сердито глянул на Гражданина Бойна. Как смеет этот убийца быть таким спокойным! Тропайл сказал грубо: - Они убьют нас! Тебе это известно? Они вонзят нам в позвоночник иглу и выкачают оттуда весь мозг. Это больно! Ты понимаешь, о чем я говорю? Они собираются выкачать из нас всю спинномозговую жидкость, а потом выпьют ее, а это будет очень больно. Его деликатно поправили: - Мы принесем Жидкость в Жертву, что и подобает сделать тем Гражданам, поведение которых было преступным. Вот и все, - спокойно промолвил Гражданин Бойн. - Разве Сын Волка не чувствует этой разницы? Подлинная воспитанность требовала, чтобы это замечание было воспринято как дружеская шутка, имеющая долю истины, а как же еще можно высказать горькую правду? Иначе может произойти такое, чего и представить нельзя. Они могут поссориться! Они даже до драки могут дойти! А в драке человеку можно сделать больно! Подобающая случаю мягкая улыбка появилась на губах Тропайла, но он резко стер ее. Они собирались воткнуть ему в позвоночник огромный катетер и убить его. Он не будет им улыбаться! Это ему стоило большого усилия. - Я не Сын Волка! - прорычал он, охваченный отчаянием, понимая, что оправдывается перед человеком, которого это меньше всего волнует и который, даже если бы это и волновало его, ничего не мог сделать. - Что за идиотский разговор о Волках? Я не знаю, что такое Сын Волка, и думаю, что этого не знаешь ни ты, ни кто-нибудь другой. Мне известно только то, что я действовал разумно. А все подняли вой. Считается, что можно узнать Сына Волка по отсутствию культуры, по невежеству, по его дикой ярости. Но ты зарубил троих, а я лишь подобрал кусок хлеба. И считается, что именно я представляю опасность! - Волки никогда не знают о том, что они Волки, - вздохнул Гражданин Бойн. - Рыбы, наверное, думают, что они птицы, а ты, очевидно, думаешь, что ты Гражданин. Стал бы Гражданин говорить такие вещи, которые ты сейчас произносишь? - Но они собираются убить нас! - Тогда почему ты не сочиняешь предсмертное стихотворение? Глен Тропайл глубоко вздохнул. Что-то терзало его. Ничего хорошего, что он скоро умрет, ничего хорошего, что он умрет ни за что. Но то, что грызло его, не имело ничего общего со смертью. Отношения складывались не так, как нужно. Этот бледный гражданин брал над ним верх. Налитая кровью железа в надпочечниках Тропайла - у Гражданина Бойна она была не больше булавочной головки - посылала крошечные гормоны к нему в кровь. Он мог умереть, да - это рано или поздно должно было произойти с каждым. Но пока он жив, он не мог вынести, если над ним берут верх в стычке, споре, отношениях. Глену Тропайлу было несвойственно дать себя победить без борьбы. Волк? Называйте его Волком, Авантюристом, Спекулянтом, называйте его Крутым Парнем, называйте его Игроком. Если можно извлечь выгоду, он извлечет ее. Таким уж он создан. Помедлив некоторое время, чтобы наметить план, он сказал: - Ты прав. Очень глупо, но я, должно быть, потерял голову. Он думал. Некоторые решают проблемы, разбивая их на составляющие, некоторые - сопоставляя факты. Метод Тропайла не походил ни на тот, ни на другой, он скорее напоминал дзюдо. Он допускал в своем сопернике такие качества, как Сила, Находчивость, Подготовка. Ему самому все это было не нужно; в каждом споре этих качеств соперника хватало на них обоих. Тропайл привык (и определенно это была привычка Волка, как он вынужден был признать) использовать сильную сторону противника против самого противника, разбивать противника о его же стальную броню. Он думал. Во-первых, думал он, надо принять решение. Волк? Пусть так, он не станет дожидаться пункции, он уйдет отсюда. Но как? Во-вторых, нужно составить план. Существовали препятствия. Гражданин Бойн был одним из препятствий. Другим препятствием был Хармейн, Охранник Дома Пяти Правил. Где же тот шест, который даст ему возможность преодолеть эти барьеры? Есть Гала, его жена, подумал он. Она принадлежит ему; она сделает то, что он пожелает, если только он заставит ее захотеть сделать это. Да, Гала. Он подошел к двери и позвал Гражданина Хармейна: - Охранник! Охранник! Я должен повидаться с женой. Приведите ее ко мне! Охранник не мог отказать. Он ответил мягко: - Я приглашу Гражданку, - и заковылял прочь. В-третьих, время. Тропайл повернулся к Гражданину Бойну. - Гражданин, - сказал он настойчиво, - так как твое предсмертное стихотворение готово, а мое - нет, не будешь ли так добр пойти первым, когда они... когда они придут? Гражданин Бойн сдержанно посмотрел на сокамерника и улыбнулся Снисходительной Улыбкой. - Ну, видишь? - сказал он. - Волк. Это было верно. Но верно было и то, что отказать он не мог. 4 На полпути к краю света темно-синяя Пирамида восседала на выровненной вершине пика, точно так же, как она сидела с тех пор, когда у Земли еще было ее собственное настоящее Солнце. Для Пирамиды не имело значения, что Глену Тропайлу вот-вот вонзят тонкий катетер в позвоночник, чтобы выкачать из него жизненные силы; Пирамиду не интересовало то, что затем спинной мозг будет выпит его сородичами, или то, что поводом для казни был поступок, который в человеческой истории не рассматривался обычно как уголовное преступление. Пирамиде безразлично ритуальное жертвоприношение в любом его виде. Пирамида видела, как они приходят и уходят, если о Пирамиде можно сказать "видела". Одним человеком больше, одним меньше, какая разница. Кому придет на ум проводить перепись клеток в заусенце? И все-таки Пирамида испытывала своего рода интерес к Глену Тропайлу и к человечеству, частью которого он был. Никто не знал о Пирамидах много, но все знали: они чего-то хотят, иначе зачем им было красть Землю? А это сделали определенно они. Был 2027 год н.э., год, с которого началась жизнь в бесчестье; были и другие годы, которые помнили люди, - 1941, 1066, 1492. Но ни один из них не имел таких громадных последствий, как 2027-й, по последствиям его можно было бы сравнить лишь с теми давними и забытыми датами, когда амфибии вышли из моря или когда первое покрытое шерстью двуногое взяло в руки палку. 2027-й превзошел их все. Планета-беглец пробралась в Солнечную систему для грабежа и с тех пор убегает со своей добычей. Отважные люди отправлялись в космос, чтобы изучить эту планету. Три их космических корабля приземлились на Планете Пирамид. Тогда они еще не знали, что это была именно она. Фактически, они даже не послали сообщений. Первое сообщение, сразу после посадки, было: "Она кажется э... э... очень пустынной". Второго сообщения не пришло. Возможно, те полеты были ошибкой. Так думали некоторые. Кое-кто считал, что если бы человечество тихонько притаилось под своей атмосферой, как под одеялом, Пирамиды, возможно, улетели бы по эклиптике прочь. Тем не менее, главная "ошибка" была сделана, и, может быть, именно тогда человек увидел Пирамиды собственными глазами. Вскоре после этого, но после того, как отправили радиосообщение, их глаза навек закрылись. Случилось то, что должно было случиться. Внимание Пирамид было привлечено. То, что произошло потом, заставило работать радиосвязь между Паломаром и Пернамбуко, Гринвичем и Мысом Доброй Надежды; радиосвязь ужасную и тревожащую: астрономы всей Земли сообщили, а потом несколько раз подтвердили потрясающий факт: наша планета отдаляется от Солнца. "Возрадуйтесь Мессии" появилась, чтобы увести Землю. Земля, населенная десятью миллиардами людей, многие из них гениальны, многие отважны, построила и атаковала захватчика гигантскими боевыми ракетами. Безрезультатно. Два корабля Межпланетных Экспедиционных войск были посланы в космос, и люди высадились на новой планете для нанесения ответного удара. Безрезультатно. Земля по спирали уходила со своей орбиты. Если невозможно победить, тогда, может быть, переселение? Срочно были построены новые корабли. Но они ржавели без пользы, по мере того как Солнце становилось все меньше, а ледяной покров все толще. Да и куда было переселяться? Не на Марс же и не на Луну, которая уносилась вместе с Землей, не на Венеру, с ее непригодной для дыхания атмосферой, или давящий своим притяжением Юпитер. Переселение было так же бессмысленно, как и война, поскольку не существовало места, куда можно было бы эмигрировать. Одна, только одна Пирамида прибыла на Землю. Она сделала площадку на вершине самой высокой горы и самовольно поселилась на ней. Наблюдатель? Страж? Но не имело значения, кем она была. Она была. Солнце стало слишком далеко и не давало тепла и света, и тогда из бывшей Луны чужестранцы-Пирамиды создали в небе новое маленькое Солнце - Солнце, которое светило пять лет, которое сгорало и снова зажигалось, и снова, и снова, и так бесконечно. Десять миллиардов вели неистовую и неравную борьбу, и, когда ее безнадежность стала, наконец, очевидной, многие умерли от холода и голода, а в оставшихся в живых, почти во всех, что-то внутри вымерзло, умерло. И те, кто существовал на Земле спустя два с небольшим столетия, более или менее напоминали Гражданина Бойна, и лишь немногие, очень немногие - Глена Тропайла. Гала Тропайл внимательно смотрела на мужа полными муки глазами. - Я хочу выбраться отсюда, - говорил он настойчиво. - Они хотят убить меня. Послушай, позволив им убить меня, ты сделаешь себя несчастной, будешь страдать, ты не можешь этого допустить, Гала. Она рыдала: - Я не могу ничего сделать! Тропайл взглянул через плечо. Гражданин Бойн водил пальцем по узору на корпусе золотых часов, которые когда-то принадлежали его отцу, а вскоре перейдут его сыну. Глаза Бойна были закрыты, он не слушал. Тропайл немного наклонился, он умышленно положил свою руку на руку жены. Она вздрогнула и покраснела. Он чувствовал, как она дрожит. - Можешь, - ответил он. - И более того - сделаешь. Ты можешь помочь мне выйти отсюда. Я настаиваю на этом, Гала, потому что я должен уберечь тебя от этих страданий. - Он убрал руку и строго сказал: - Дорогая, думаешь, я не знаю, как много мы всегда значили друг для друга? Гала с отчаянием посмотрела на него. В раздражении она теребила рукав своей тонкой летней блузки, швы не были ослаблены, на это не было времени. Она как раз переодевалась в костюм, который подобает носить под паркой в День Возрождения Солнца, когда пришли с новостью о ее муже. Она старалась отвести взгляд: - Если ты действительно Волк... Надпочечники Тропайла заработали и наполнили его уверенностью. - Ты лучше знаешь, кто я. Лучше, чем кто-либо. Это был тонкий намек на их тайные отношения и, так же, как и прикосновение его руки, он подействовал. - В конце концов, почему мы ссоримся, как прошлой ночью, например? - Он поторопился. Нужно не бередить раны, а заставить ее действовать. - Потому что мы нужны друг другу, важно, чтобы мы были вместе. Я знаю, что если бы ты попала в беду, ты бы рассчитывала на меня... И я знаю, Гала, что ты была бы обижена, очень обижена, если бы я не рассчитывал на тебя. Шмыгая носом, она завязала яркий шнурок босоножки. Потом она посмотрела ему в глаза. Несомненно, последствия ссоры начинали сказываться. Глен Тропайл знал, что он полностью может рассчитывать на тот положительный эффект, который приносят размолвки. Она начала сдаваться. Украдкой взглянув на Гражданина Бойна, она понизила голос: - Что я должна сделать? - спросила она шепотом. Через пять минут Гала ушла, оставалось более чем достаточно времени; в запасе у Тропайла было по крайней мере тридцать минут. Сначала они возьмут Бойна, он об этом позаботится. А когда с Бойном покончат... Тропайл вырвал одну из трех ножек табурета и сел, с трудом балансируя на двух оставшихся. Он с грохотом бросил сломанную ножку в угол. Шаркая ногами, прибежал Охранник Дома Пяти Правил и заглянул в камеру. - Волк, что с твоим табуретом? Тропайл сделал левой рукой жест, означающий "ничего особенного". - Ничего страшного. Плохо только то, что трудно погружаться в размышления, когда пытаешься удержать равновесие и напрягаешь все мускулы. Охранник сделал протестующий жест "разреши-помочь-тебе". - Идут последние полчаса твоей жизни, Волк, - напомнил он Тропайлу. - Я починю тебе табурет. Он вошел в камеру, приколотил ножку и вышел, сохраняя на лице выражение вежливого участия. Даже Сын Волка имел право на то, чтобы в последние полчаса перед Жертвоприношением насладиться Медитацией. Через пять минут он вернулся, лицо было торжественно и в то же время радостно, как у того, кто принес серьезное, но долгожданное известие. - Пришло время первого Жертвоприношения, - объявил он. - Кто из вас... - Он, - быстро ответил Тропайл, указывая на Бойна. Бойн спокойно открыл глаза и наклонил голову. Он встал, кивнул Тропайлу на прощанье и пошел за Охранником на Жертвоприношение, на смерть. Когда они выходили, Тропайл кашлянул, что означает просьбу о небольшом одолжении. Охранник остановился. - В чем дело, Волк? Тропайл показал ему пустой кувшин для воды - абсолютно пустой; он сам вылил воду из него за окно. - Приношу свои извинения, - покраснел Охранник и быстро вывел Бойна. Он почти сразу же вернулся и налил воды в кувшин. Он даже не подождал, чтобы посмотреть церемонию Жертвоприношения. Тропайл наблюдал за ним. Адреналин бурлил в его надпочечниках, как бурлит Хорошо Вызревшая Вода. Охранник оплошал. Он небрежно отнесся к своим обязанностям: сломанный стул; пустой кувшин. А Гражданин, с детства приученный быть внимательным и тактичным, неизбежно в таких случаях чувствует себя униженным и старается исправиться. Тропайл продолжал закреплять свое превосходство. - Подожди, - любезно попросил он Охранника. - Мне бы хотелось поговорить с тобой. Раздираемый сомнениями, Охранник колебался. "Жертвоприношение..." - К черту Жертвоприношение, - спокойно промолвил Тропайл. - В конце концов, они просто вонзают трубку в позвоночник человека и выкачивают из него все жизненные соки, не так ли? Это убийство, и все. Удар! Удар! Еще удар! И Охранник буквально побледнел. Тропайл богохульствовал и не останавливался. - Я хочу рассказать тебе о своей жене, - продолжал Тропайл доверительно. - Знаешь, это настоящая женщина. Не из этих замороженных Гражданок, ты понимаешь меня? Ну, она и я, мы обычно... - Он помедлил. - Ты ведь человек, умудренный опытом, правда? Я хочу сказать, ты повидал жизнь. - Я... думаю, да, - с усилием ответил Охранник. - Тогда, я знаю, ты не будешь шокирован. - Тропайл лгал. - Должен сказать, есть много женщин, о которых и не подозревают эти надутые Граждане. Видел ты когда-нибудь женские колени? - Он хихикнул. - Целовался когда-нибудь при свете? - Он подмигнул Охраннику. - Целовался когда-нибудь в большом кресле, и, скажем, женщина у тебя на коленях, вся такая мягкая, тяжелая, теплая, прижата к твоей груди, и... - Он остановился и сглотнул. От собственных слов его тошнило, трудно было говорить такое. Но он заставил себя продолжать: - Видишь ли, она и я, мы занимались этим. Часто. Все время. Вот что я называю настоящей женщиной. Он остановился. Его насторожило внезапно изменившееся выражение лица Охранника, его остекленевшие глаза, тяжелое дыхание. Он зашел слишком далеко. Он хотел лишь парализовать старика, вызвать у него отвращение, вывести из строя, но он перестарался; он подскочил к Охраннику и подхватил его как раз в тот момент, когда старик стал падать, теряя сознание. Тропайл полил на него водой. Охранник чихнул и неуверенно сел. Он остановил свой взгляд на Тропайле и вдруг покраснел. - Я хочу выйти на улицу и посмотреть на Новое Солнце, - сурово произнес Тропайл. Просьба была невероятной! Охранник, по-видимому, не имел права давать своим подопечным такую свободу, это противоречило Долгу, ведь Охранник должен Охранять. Но грязные рассказы Тропайла выбили Гражданина Хармейна из колеи. Ему было трудно двигаться, он задыхался от тех непристойностей, которых наслушался. Он разрывался между двумя возможными вариантами развития событий, оба строго обязательны, оба абсолютно невозможны. Тропайл находился под арестом в соответствии с Пятым Правилом. И с этим все было ясно, но лишь с одной стороны. Таких, как Тропайл, нельзя было выпускать из помещения, где они содержались; Охранник знал об этом; все это знали, и Тропайл тоже это знал. Тропайл просил о невозможном. Это было большей непристойностью, чем даже страшные похотливые истории. Никто и никогда не просил о том, чего нельзя было позволить, потому что никто никогда ни в чем не мог отказать; это было абсолютно немыслимо, неприлично. Можно было лишь попытаться пойти на компромисс. Заикаясь, Охранник произнес: - Может быть... Может быть, позволить тебе посмотреть на Солнце из коридора? - Даже это полностью противоречило правилу; но он обязан был что-то предложить. Что-то всегда предлагалось. С детства Охранник никогда и никому не отвечал резким отказом. Ни один Гражданин так не поступал. Резкое "нет" вело к неприятным ощущениям, резким словам и, может быть, даже к драке. Единственно мыслимое резкое "нет" было ужасным последним "нет" сумасшедшего. А кроме этого... Гражданин предлагал. Гражданин шел на компромисс. Гражданин неизменно испытывал тихую радость, когда его предложение неизменно принималось, компромисс достигался, обе стороны были удовлетворены. - Для начала пойдет, - проворчал Тропайл. - Открывай, старик, открывай! Не заставляй меня ждать! Охранник, пошатываясь, открыл дверь в коридор. - А теперь на улицу! - Я не имею права! Не могу! - вырвался крик боли из груди Охранника. Он закрыл лицо ладонями и зарыдал, безнадежно выведенный из строя. - На улицу, - безжалостно настаивал Тропайл. Он чувствовал себя смертельно больным. Он шел против всего того, что было и его жизнью, не только жизнью Охранника. Но он был Волком. - Я буду Волком, - прорычал он и подошел к Охраннику. - Моя жена, - произнес он. - Я ведь еще не закончил рассказывать. Иногда она обнимала меня и прижималась ко мне, и однажды, я помню это, она поцеловала меня в ухо. Днем. Было забавно и приятно. Просто невозможно описать. Плача, Охранник бросил Тропайлу ключи и, раздавленный, заковылял прочь. Он уже был неспособен что-либо сделать. Да и сам Тропайл чувствовал себя почти так же скверно, разница была лишь в том, что он продолжал действовать. То, что он произносил, как кислотой, жгло ему горло. - Они называют меня Волком, - вслух произнес он, держась за стену. - Я буду им. Он открыл дверь на улицу. Жена уже ждала его. С собой у нее было все то, что он просил ее принести. Тропайл произнес слова, которые показались ей странными. - Я - сталь и пламя. Я - Волк! Она всхлипывала: - Глен, ты уверен, что я поступаю правильно? Он неуверенно засмеялся и повел ее за руку по пустынным улицам. 5 Гражданин Джермин помогал готовить Гражданина Бойна к Жертвоприношению, так как не только имел на это право по статусу и положению, но и был знатоком процедуры. Сделать, фактически, нужно было немного. Но приходилось проводить сложную и долгую процедуру в соответствии с этическими нормами Граждан, ее приходилось затягивать, каждый шаг сопровождался тщательно разработанным ритуалом. Жертвоприношение проводилось днем, при свете Нового Солнца. И те из трехсот Граждан Вилинга, которые смогли прийти посмотреть его, расположились во дворе старого Федерального Здания. Суть церемонии заключалась в следующем: человек, оказавшийся Волком, или тот, кто в конце концов не выдерживал тягот жизни и сходил с ума, не имел права жить. Его ставили перед толпой сограждан и давали возможность добровольно (или насильно, если это было необходимо) совершить Жертвоприношение Спинномозговой Жидкости. Казнь была убийством, а убийство непозволительно, как гласил благородный кодекс Граждан. Поэтому казни не было. Выкачивание спинного мозга не убивало человека. Процедура вела лишь к тому, что с течением времени организм сдавался и человек умирал - в мучениях. После Жертвоприношения проблема, конечно, коренным образом менялась. Страдание само по себе считалось недопустимым. Поэтому, чтобы избавить Приносимого в Жертву от предстоящих мучений, существовал обычай, чтобы самый старый и добрый Гражданин с остро отточенным ножом стоял рядом. Когда Жертвоприношение заканчивалось, голова Приносимого в Жертву отрубалась. Делали это только для того, чтобы предотвратить страдания. Следовательно, казни как таковой не было, просто ускорялся неизбежный конец. Затем около десяти Граждан, чей ранг давал им право помогать в проведении церемонии, торжественно разбавляли спинномозговую жидкость водой, и каждый выпивал свою порцию. В этот момент подобало сложить небольшое стихотворение. В общем для всех присутствовавших это была совершенно уникальная возможность для второй самой чистой и возвышенной Медитации (помимо размышлений о Взаимосвязи). Гражданин Джермин - его роль называлась Носитель Катетера - занял свое место рядом с Носителем Иглы, Вещателями и Спрашивающим о Предназначении. Когда он проходил мимо Гражданина Бойна, он помог ему принять традиционную позу; Бойн взглянул на него с благодарностью, и Джермин посчитал, что в этот момент уместна Ободряющая Полуулыбка. Спрашивающий о Предназначении торжественно обратился к Бойну: - Тебе выпала честь принести здесь сегодня Жертву. Хочешь ли ты этого? - Да, - с восторгом ответил Бойн. Беспокойство прошло; он был полностью уверен, что принесет хорошую Жертву; Джермин всем сердцем одобрял его. Вещатели строфами, чередуясь друг с другом, объявили толпе о традиционной паузе для Медитации, и все погрузились в молчание. Гражданин Джермин начал процесс очищения своего мозга, готовясь к великой возможности Принять с благодарностью то, что ждет его впереди. Какой-то звук отвлек его. В раздражении он поднял глаза. Кажется, звук доносился из Дома Пяти Правил, и это был мужской голос. Но его, казалось, никто больше не слышал. Все, кто пришел посмотреть, все те, кто сидел на каменных ступенях, были погружены в Мрачную Медитацию. Джермин постарался вернуть свои мысли в нужное русло... Но что-то тревожило его. Он мельком взглянул на Приносящего Жертву - там что-то было... Он еще раз сердито взглянул на Гражданина Бойна, чтобы рассмотреть, что привлекло его внимание. Да, там что-то было. За фигурой Гражданина Бойна. Тихое, едва видимое мерцание жизни и движение. Ничего осязаемого; казалось, воздух пришел в движение. Это было - сердце Джермина разрывалось - это было Око! Настоящее чудо Перемещения! Оно вот-вот должно было произойти здесь, сейчас! Перемещение Гражданина Бойна! И никто, кроме него, Джермина, не знал об этом! Последнее предположение Гражданина Джермина было ошибочно. Действительно, ни один человек не видел того, похожего на стеклянный шар предмета, который искривлял пространство над простертым телом Бойна. Но был в некотором смысле другой свидетель - за несколько тысяч миль отсюда. Пирамида на горе Эверест "пошевелилась". Она не двигалась, но что-то в ней подвинулось, изменилось, появилось какое-то излучение. Пирамида осматривала свою... капустную грядку? Часовой завод? Точно столько же смысла было бы, вероятно, в словах "часовая грядка" или "капустный завод"; в любом случае, она наблюдала за тем местом, где для нее росли, созревали и собирались тогда, когда нужно, сложные механизмы, после чего они быстро замораживались и монтировались в цепи. При помощи сигналов, которые она принимала, Пирамида поняла, что один из механизмов готов. Кровью Пирамиды была диэлектрическая жидкость, ее органами - электростатические заряды. Ее философией - "развинти и толкай". Ее мотив - выжить. Выживание сегодня означало для Пирамиды нечто иное, чем когда-то. Когда-то выживание означало лишь скольжение на подушке отталкивающихся зарядов, движение создавалось за счет потока электронов; достаточно часто она посылала высокочастотные импульсы, которые давали четкую картину; сталкиваясь с препятствием и отталкиваясь от него, они несли в себе изображение этого препятствия. Если изображение показывало нечто такое, что могло участвовать в обмене веществ, Пирамида усваивала это. Она делила это "нечто" на молекулы, разбивала его протонами, оставшимися от рассеиваемых электронов, молекулы она усваивала. Иногда усваиваемый объект был Неподвижным, иногда Подвижным; расплывчатая, вольная классификация, основанная на философии, главным принципом которой являлось то, что все разбирается на составляющие. Если объект был Подвижным, его иногда приходилось преследовать. Вот и вся разница. Основным было выживание, а не пустые различия. Однако довольно давно Пирамида узнала, что делать некоторые различия очень полезно. Например, существовало различие между предметами, которые просто участвовали в обмене, и предметами, которые легко, без проблем, усваивались. Много усилий можно было бы сэкономить, если бы предметы можно было просто "вмонтировать" в те участки, где они необходимы, не изменяя их. Или почти не меняя. На этой планете было много предметов, которые легко усваивать. Эти предметы, как оказалось, хорошо подходят для того, чтобы непосредственно использовать их в сложных устройствах Пирамид; причем почти не требовалось никакой обработки, кроме подавления ненужных "потребностей" и "желаний". Именно по этой причине Пирамиды позаботились в первую очередь о том, чтобы украсть планету. Итак, Пирамида на Эвересте сидела и ждала. Ей не было скучно в изоляции. Ни одна из Пирамид не знала, что значит "скучно". И если на то пошло, она, фактически, не была одинока, так как указания ей шли с планеты-двойника, с которой Пирамида с Эвереста находилась в постоянном контакте, так же, как и другие Пирамиды и Автономные приборы и все прочее. Она посылала высокочастотные отражающиеся и рассеивающиеся импульсы. Она рассеивала их дополнительно после того, как они возвращались. Глубоко внутри собиралось крайне искаженное изображение. Еще глубже оно анализировалось и оценивалось на предмет его значимости для выживания Пирамиды, в том значении, в котором понимала выживание Пирамида. Выживание включало потребность в сложных Компонентах - человек, вероятно, мог бы назвать их "сервомеханизмами", - которые можно было ассимилировать и которые в диком виде росли здесь. Планета действительно была очень богата этими Компонентами, которые имели чрезвычайно полезную привычку "созревать", то есть становиться идеальными для использования Пирамидой. Однако созревание происходило нерегулярно. Поэтому Пирамиде на Эвересте приходилось вести наблюдение за всей планетой, ожидая идеального момента для сбора. (Разумеется, Компоненты, предназначенные для сбора, не знали о том, что они зреют для кого-то. Часы на полке ювелирного магазина тоже не знают о том, что придет покупатель и унесет их. Покупателя также не интересует, чем были часы, до того как их собрали. Так же было с Пирамидами и полезными устройствами, которые они собирали на Земле.) Итак, когда наблюдение показывало, что Компонент созрел, Пирамида забирала его. Она использовала электростатические заряды. Когда вокруг Компонента, готового для сбора, собирались заряды, они искажали показатель преломления воздуха. Люди называли это "Оком". Итак, Пирамида решила, что Компонент готов и его можно забирать. За много-много миль от Эвереста, в Вилинге, Западная Виргиния, Гражданин Бойн достиг состояния экстаза, его мозг был абсолютно пуст. Электростатические заряды над его головой образовали Око. Раздался звук, напоминающий хлопок или тихий удар грома. Гражданам Вилинга был хорошо знаком этот звук. Это был миниатюрный грозовой разряд, который раздался, когда воздух заполнил то пространство, которое было занято коленопреклоненным, погруженным в Медитацию Гражданином Бойном, поглощенным ожиданием Жертвоприношения. Звук вывел из состояния Медитации триста жителей Вилинга. Они задохнулись от зависти и восторга (и вероятно, немножко от страха), когда увидели, что Гражданин Бойн Переместился. Или, говоря иначе, Гражданин Бойн созрел, и его сорвали. 6 Глен Тропайл и его жена устроились на ночь в жнивье на хлебном поле. Гала Тропайл в конце концов уснула, продолжая тихо всхлипывать во сне. Ее муж засыпал с трудом. Коченея от ледяного холода, который шел от земли - пройдут недели, прежде чем новое Солнце достаточно нагреет землю и она начнет отдавать тепло, - Тропайл беспокойно метался. Он закрыл глаза и попробовал погрузиться в Медитацию; это ему не удалось... непрошенные образы проплывали в мозгу. Он попытался погрузиться в Медитацию с открытыми глазами. Иногда благословенная пустота наступает быстрее, когда вы просто не обращаете внимания на окружающий мир. Но и это не получилось; когда Тропайл открыл глаза, он увидел прямо над горизонтом яркую звезду. В последнее время ее не было на небе, но Тропайл сразу узнал ее. Это была