асположено святилище. И где мы нашли недостающую часть доктора Гуукаминаана. Позже, когда к ним присоединились Насимонте, Тунигорн и остальные, Магадоне Самбиса показала Валентину еще одно важное открытие, сделанное экспедицией: необычное кладбище, где древние обитатели Велализьера хоронили своих мертвых. Вернее, фрагменты своих мертвых. - Видимо, ни в одной из могил нет цельного мертвого тела. В каждом вскрытом нами погребении мы находили только крошечные частицы - палец там, ухо здесь, губу, палец ноги. Или какой-нибудь внутренний орган. Каждый кусочек тщательно набальзамирован, помещен в красивый каменный ларец и захоронен под своим надгробным камнем. Часть целого, вид метафорического погребения. Двадцатитысячелетнее кладбище метаморфов было одним из самых удивительных зрелищ, какие Валентин видел среди множества диковин, на которые столь щедр Маджипур. Оно занимало участок не более ста футов в длину и шестидесяти в ширину a`%$( пустынных, заросших травами дюн в конце одного из мощеных бульваров, пересекающих город с севера на юг. На этом клочке земли помещалось около десяти тысяч могил, плотно стиснутых вместе. Могильные камни напирали один на другой, перекошенные в разные стороны так, что в глазах рябило. В свое время, вероятно, каждый камень любовно ставился под прямым углом над ларцом, вмещавшим избранную для погребения частицу усопшего. Но с течением веков могил на маленьком кладбище становилось все больше и больше, и в конце концов им стало тесно. На каждом квадратном ярде помещалось несколько дюжин. Камни продолжали воздвигаться, невзирая на соседние, и более старые клонились набок. Теперь они напоминали лес, пострадавший от жестокой бури или сильнейшего землетрясения. Здесь не было и двух надгробий, которые сто яли бы под тем же углом. На каждой из маленьких стел из бурого песчаника, с ладонь шириной и около пятнадцати дюймов высотой, точно на треть от вершины был вырезан один-единственный иероглиф, затейливый и сложный - такие встречались и в других частях города. Ни один из них не походил на другой. Что это было - имена покойных? Молитвы, обращенные к давно забытому богу? - Мы не имели представления о том, что оно находится здесь, - сказала Магадоне Самбиса. - Это первое место захоронения, обнаруженное в Велализьере. - Могу это засвидетельствовать, - весело подмигнул Насимонте. - Я ведь и сам пробовал копать здесь когда-то. Охотился за сокровищами - в то время ложный Валентин прогнал меня с моей земли, и я жил, как бандит, в этой пустыне. Но ни одной могилы я так и не нашел. Ни единой. - Вот и мы не находили, как ни старались, - сказала Магадоне Самбиса. - На это место мы наткнулись по чистой случайности. Оно было укрыто под десятью-двадцатью футами песка, и никто не подозревал о его существовании. Но однажды зимой над равниной пронесся ужасающий смерч. Он с полчаса стоял над этой частью города, а когда прошел, то оказалось, что целая дюна сметена, а под ней открылась вот эта коллекция надгробий. Вот посмотрите. Став на колени, она разгребла тонкий слой песка под одним из камней, и показалась крышка из полированного серого камня. Магадоне Самбиса отковырнула ее и отложила в сторону. Тунигорн издал звук, выражающий отвращение. Валентин заглянул в ящичек и увидел там нечто вроде сморщенного куска темной кожи. - И так везде. Символическое захоронение, требующее минимального пространства. Очень эффективно, если учесть, какое огромное население должен был иметь Велализьер в период своего расцвета. Здесь помещалась лишь частица мертвого тела, обработанная столь искусно, что все они со хранились до наших дней. Остальное, насколько нам известно, выбрасывалось на холмы за городом, где подвергалось естественному разложению. Тела пьюриваров разлагаются очень быстро - мы до сих пор не нашли никаких следов. - А как это соотносится с современным погребальным ритуалом метаморфов? - спросил Миригант. - Мы почти ничего не знаем о современном погребальном ритуале пьюриваров. Вы же знаете, какая это скрытая раса. Сами они никогда не рассказывают о таких вещах, нам вежливость не позволяет расспрашивать, поэтому это до сих пор остается загадкой. - Но ведь у вас в экспедиции есть свои метаморфы, - сказал Тунигорн. - Разве вежливость запрещает консультироваться с коллегами? Какая польза учить перевертышей на археологов, если вы так опасаетесь задеть их чувства, что не можете получить от них сведений об их собственном народе? - Вообще-то я обсуждала эту находку с доктором Гуукаминааном. Расположение кладбища и плотность захоронений явились для него неожиданностью, как мне показалось, но он не выразил никакого удивления по поводу захоронения частей тела вместо цельных трупов. Он дал мне понять, что это не слишком отличается от современных похоронных обычаев пьюриваров. Тогда у нас не было времени входить в подробности, и мы оставили эту ему. А теперь... Ее лицо снова приняло беспомощный, растерянный вид человека перед лицом насильственной смерти, который приобретало всякий раз, когда речь заходила об убийстве Гуукаминаана. "Это не слишком отличается от современных похоронных обычаев /ln`(" `."", - повторил про себя Валентин. Он подумал о расчлененном теле Гуукаминаана, разбросанном по жертвенной платформе, о голове, унесенной в подземелье под Седьмой пирамидой и аккуратно помещенной в одну из ниш святилища. В этом жутком акте сквозило нечто столь чуждое, что Валентин снова пришел к необъяснимому и неприятному, но неизбежному выводу, который напрашивался с первых же минут его прибытия сюда. Убийца археолога-метаморфа - тоже метаморф. Как сразу отметил Насимонте, в этом кровавом преступлении просматривался ритуальный аспект, носивший все признаки деяния метаморфов. Но это по-прежнему не имело смысла. Валентин не мог поверить, чтобы старика убил кто-то из его соплеменников. - Каким он был, Гуукаминаан? - спросил понтифик Магадоне Самбису. - Я не был с ним знаком. Не грешил ли он вспыльчивостью? Сварливостью? - Ни в коей мере. Он был славный, добрый. Блестящий ученый. Здесь нет никого, будь то люди или пьюривары, кто не любил бы его и не восхищался им. - Но один, по крайней мере, нашелся, - ехидно вставил Насимонте. Эту идею стоило исследовать, и Валентин спросил: - А не было ли у вас какого-нибудь научного соперничества? Спора о том, кому принадлежит то или иное открытие, жарких дискуссий на предмет какой-то теории? Магадоне Самбиса посмотрела на понтифика, как на безумного. - Вы полагаете, что мы способны убить друг друга из-за таких вещей, ваше величество? - Признаю, что сказал глупость, - улыбнулся Валентин. - Ну хорошо: предположим, что Гуукаминаан во время раскопок нашел какой-то ценный предмет, какое-то сокровище, способное принести большие деньги на рынке древностей. Не могло ли это стать причиной для убийства? Снова непонимающий взгляд. - Во время раскопок, ваше величество, мы находим статуэтки из песчаника и кирпичи с надписями, а не золотые тиары или изумруды величиной с яйцо гихорны. Все, что можно было украсть отсюда, украдено давным-давно. И про давать свои находки мы склонны не более, чем... чем убивать друг друга. Все находки делятся поровну между университетским музеем в Аркилоне и пьюриварским хранилищем в Иллиривойне. Во всяком случае... но нет, это даже обсуждать не стоит. Совершенно абсурдная мысль. - Внезапно она вспыхнула. - Простите меня, ваше величество, я не хотела проявить неуважения. Валентин отмахнулся. - Я просто пытаюсь нащупать какой-нибудь правдоподобный мотив преступления. Надо же с чего-то начать. - Я дам вам этот мотив, - внезапно сказал Тунигорн. Его лицо, обычно открытое и дружелюбное, исказила хмурая гримаса, и тяжелые брови сошлись в сплошную черную линию. - Нельзя забывать, что над этим местом тяготеет проклятие. Вы это знаете не хуже меня. Проклятие. Перевертыши сами наложили его на этот город, одному Божеству ведомо сколько тысячелетий назад, когда разрушили его за убиение морских драконов. Они хотели, чтобы это место осталось покинутым навсегда. С тех пор здесь обитали только призраки. Вы, ваше величество, прислав сюда археологов, нарушили покой этих призраков, прогневали их, и они нанесли ответный удар. Смерть старого Гуукаминаана - это только начало. Будут и другие, помяните мое слово! - Так ты полагаешь, что призраки способны разрезать кого-то на пять или шесть кусков и раскидать эти куски во все стороны? Но Тунигорн отказывался понимать шутки. - Я не знаю, на что призраки способны, а на что нет, - сказал он упрямо. - Я поделился с вами своей мыслью, вот и все. - Спасибо, дружище, - ласково сказал Валентин. - Мы рассмотрим эту идею со всем вниманием. Я тоже хочу поделиться с вами своей мыслью, - сказал он Магадоне Самбисе. - Она пришла ко мне после всего, увиденного здесь и в святилище пирамиды. Это преступление очень похоже на ритуальное убийство, отмеченное характерными чертами пьюриварского культа. Я не утверждаю, что произошло именно это, - просто говорю, что сходство есть. - И что же? - Да то, что это дает нам нашу отправную точку. Пора переходить к a+%$cni%) фазе расследования. Пожалуйста, соберите сегодня всех археологов. Я хочу поговорить с ними. - Поочередно или со всеми вместе? - Сначала со всеми вместе - а там посмотрим. Но ученые были разбросаны по всей огромной зоне раскопок, поскольку каждый занимался своим проектом, и Магадоне Самбиса упросила Валентина не созывать их до конца рабочего дня. Пока отыщут их всех, говорила она, наступит самое знойное время дня, и им придется тащиться по руинам в самую жару, вместо того чтобы переждать ее в каком-нибудь темном погребе. Начальница просила дать им закончить дневную работу и встретиться с ними на закате. Это выглядело разумно, и Валентин согласился. Но сам он оказался не в силах терпеливо дожидаться заката. Это убийство потрясло его до глубины души. Вот еще один симптом зла, пришедшего в мир уже при его жизни. При всей своей огромности Маджипур долго был мирной планетой, где жизненных благ хватало на всех и преступления всякого рода случались крайне редко. Но на памяти ныне живущих произошло убийство коронала Вориакса, а за этим последовал дьявольский заговор, на время лишивший трона преемника Вориакса - Валентина. И, как теперь стало известно всем, за обоими этими злодеяниями стояли метаморфы. Когда Валентин вернул свой трон, метаморф Фараатаа поднял восстание, принесшее с собой чуму, голод, всемирную панику и великую разруху. В конце концов Валентин покончил с мятежом, лично лишив Фараатаа жизни; мягкий по натуре, он смотрел на этот подвиг с ужасом, но все-таки совершил его, потому что так было надо. А когда Валентин, став понтификом, положил начало новой эре мира и гармонии, на него обрушивается зверское убийство всеми любимого и уважаемого ученого-метаморфа. Гуукаминаан убит здесь, в городе, священном для самих метаморфов, во время раскопок, которые Валентин и начал-то для того, чтобы продемонстрировать уважение человеческого населения Маджипура к столь долго угнетаемым аборигенам. И все, по крайней мере на данной стадии, указывает на то, что убийство совершил другой метаморф. Но ведь это безумие. Быть может, Тунигорн прав и все это - следствие какого-то древнего проклятия. Валентину тяжеловато было это проглотить - он не верил в такие вещи. И все же... все же... Он беспокойно бродил среди руин в самые жаркие часы, увлекая за собой своих несчастных спутников. Зеленовато-золотой глаз солнца беспощадно глядел вниз. Воздух дрожал от зноя. Мелкие кусты с кожистыми листьями, растущие на руинах, скукожились под палящими потоками света. Даже бес численные ящерицы унялись и перестали шмыгать туда-сюда. - Можно подумать, что нас перенесли в Сувраэль, - сказал Тунигорн, отдуваясь, но не покидая понтифика. - Это климат пустыни, а не нашего благодатного Альханроэля. Насимонте сардонически усмехнулся. - Еще один пример зловредности перевертышей, любезный мой Тунигорн. В былые времена вокруг города росли зеленые леса, и воздух был свеж и прохладен. Но потом реку обратили вспять, леса засохли, и здесь не осталось ничего, кроме голого камня, который днем впитывает жару и хранит ее, как губка. Спросите нашу археологиню, если мне не верите. Этот край намеренно обратили в пустыню, чтобы наказать грешников, которые жили здесь. - Тем больше причин убраться отсюда, - проворчал Тунигорн. - Но делать нечего: наше место рядом с Валентином, ныне и присно. Валентин почти не обращал внимания на то, что они говорили. Он брел бесцельно от одного заросшего переулка до другого, мимо упавших колонн и разрушенных фасадов, мимо пустых скорлупок того, что было раньше лавками и тавернами, мимо величественных некогда дворцов. Здесь не имелось табличек, и Магадоне Самбисы больше не было рядом, чтобы многословно повествовать о каждом здании. Это были куски погибшего Велализьера, части скелета древ него метрополией Даже Валентину легко было представить это место обиталищем призраков. Стеклянный блеск, идущий от груды поваленных колонн - скребущий звук, $.-%ah()ao оттуда, где заведомо нет ничего живого - шорох песка, который движется словно по собственной воле... - Каждый раз, как я посещаю эти руины, - сказал он Мириганту, оказавшемуся ближе всех к нему, - меня поражает их древность. Груз истории, который давит на них. - Истории, которую никто не помнит, - сказал Миригант. - Но груз остается. - Это не наша история. Валентин одарил кузена презрительным взглядом. - Это ты так думаешь. Разве история Маджипура - не наша история? Миригант пожал плечами и промолчал. Есть ли смысл в том, что я только что сказал, подумал Валентин? Или это жара действует мне на мозг? При этой мысли что-то словно взорвалось у него в голове, и перед ним возникла картина Маджипура во всей его необъятности. Огромные континенты, многоводные реки, сверкающие моря, непроходимые джунгли и жаркие пустыни, высоченные леса и горы, населенные невиданными существами, многомиллионные города. Память Валентина переполнили ароматы тысячи цветов и тысячи специй, воспоминания о вкусе тысячи тонких блюд и тысячи вин. Бесконечно богатым и разнообразным миром был этот его Маджипур. И он, Валентин, по праву наследования и по воле судьбы, сразившей его брата, стал сначала короналом, а потом понтификом этого мира. Двадцать биллионов населения признают его своим императором, его лицо чеканят на мо нетах, ему воздают хвалы, его имя навечно внесено в список монархов в Палате Летописей - он вошел в историю этого мира. Но были времена, когда здесь не было ни понтификов, ни короналов. Когда не существовало таких городов, как Ни-Мойя и Алаизор, и пятидесяти больших поселений Замковой горы. И нога человека еще не ступала на Маджипур, а город Велализьер уже стоял. По какому праву он называет своим этот город, мертвый и заброшенный тысячи лет уже тогда, когда первые колонисты прибыли сюда из космоса, несомые потоком собственной истории? По правде говоря, пропасть между их и нашим Маджипуром почти непреодолима, подумал Валентин. Как бы там ни было, он не мог избавиться от чувства, будто все призраки этого места, верит он в них или нет, сгрудились вокруг него, дыша неутоленным гневом. Придется и ему иметь дело с этим гневом, который, по всей видимости, уже вырвался наружу в форме злодеяния, стоившего жизни безобидному старому ученому. Логика, неотъемлемая от натуры Валентина, отказывалась признать нечто подобное, но он знал, что его судьба, а возможно, и судьба его мира, зависит от того, разгадает ли он тайну происшедшего здесь. - Прошу прощения, ваше величество, - прервал его раздумья Тунигорн, когда перед ними открылся новый лабиринт разрушенных улиц, - но если я ступлю еще хоть шаг по этой жаре, то начну бредить, как умалишенный. У меня уже мозг плавится. - Тогда, Тунигорн, тебе следует поскорее поискать укрытия и охладиться. Остатками мозгов рисковать нельзя, дружище. Ступай в лагерь - а я, пожалуй, еще поброжу. Он сам не знал, зачем ему это надо, но какая-то сила влекла его через эти занесенные песком, спаленные солнцем руины с только ей ведомой целью. Спутники под тем или иным предлогом постепенно покинули его, и только неутомимая Лизамон Гультин осталась. Эта беззаветно преданная великанша защищала его от опасностей Мазадонского леса до того, как он вернул себе трон коронала. Она же побывала с ним в брюхе морского дракона, который проглотил их в море близ Пилиплока, когда они потерпели крушение на пути из Зимроэля в Альханроэль - это она прорезала выход наружу и вынесла Валентина на поверхность. Вот и теперь она осталась с ним, готовая шагать весь день, всю ночь и весь следующий день, если так будет надо. Но мало-помалу даже и Валентин утомился. Солнце давно миновало зенит, и зубчатые тени стали ложиться вокруг - розовые, пурпурные и густо-черные. У него слегка кружилась голова, зрение устало сражаться с невыносимо резким светом, и каждая улица походила на предыдущую. Пора было возвращаться. За что бы он ни наказывал себя, предпринимая эту изнурительную прогулку через обитель смерти и разрушения, кара уже совершилась. Опираясь на руку Лизамон Гультин, он повернул к палаткам. Магадоне Самбиса, следуя уговору, собрала восьмерых археологов-метаморфов; Валентин, выкупавшись, отдохнув и немного перекусив, встретился с ними сразу после заката в своей палатке. При нем был только маленький вроон, Аутифон Делиамбер. Валентин хотел составить себе мнение об этих метаморфах без помех со стороны Насимонте и остальных, но магические способности Делиламбера он ценил высоко: это маленькое, снабженное множеством щупалец существо может прозреть своими золотистыми глазищами то, что недоступно человеческому зрению Валентина. Метаморфы сидели полукругом лицом к Валентину, вроон поместился слева от него. Понтифик обвел взглядом всю группу от распорядителя раскопок Каастисиика на одном конце до палеографа Во-Симифона на другом. Они смотрели на него спокойно, почти равнодушно, эти пьюривары с резиновыми лицами и раскосыми глазами, пока он рассказывал им о том, что видел днем - о кладбище, о разрушенной пирамиде и святилище под ней, о нише, куда убийца столь бережно поместил отрезанную голову Гуукаминаана. - Вам не кажется, что это убийство носит ритуальный характер? - сказал он. - Расчленение тела на куски, помещение головы в нишу для жертвоприношений? - Его взгляд задержался на Тиууринен, специалистке по керамике, миниатюрной метаморфийке с красивой малахитово-зеленой кожей. - Что вы об этом думаете? - спросил он. - Как керамист, я ничего не могу сказать, - с полнейшей невозмутимостью ответила она. - Я спрашиваю вашего мнения не как керамиста, а как участника экспедиции. Коллеги доктора Гуукаминаана. Не кажется ли вам, что помещение головы в нишу означает принесение жертвы? - То, что эти ниши использовались для жертвоприношений, - всего лишь гипотеза, - чопорно произнесла Тиууринен. - Это не мой профиль. Вот именно, не ее. То же самое скажет и Каастисиик, и Во-Симифон, и стратиграф Памикуук, и хранительница древностей Хиээкраад, и Дриисмиил, специалист по архитектуре, и Клеллиин, эксперт по пьюриварской палеотехнологии, и Виитаал-Твуу, металлург. Вежливо, мягко и упорно они отводили гипотезу Валентина о ритуальном убийстве. Не является ли расчленение тела доктора Гуумиканаана возращением к похоронным обрядам древнего Велализьера? Не была ли голова, установ ленная в нише, искупительной жертвой некоему божеству? Не входит ли в пьюриварские традиции убийство, совершенное именно таким образом? Они не могли сказать. Или не хотели. Валентин не узнал ничего и о том, были ли у покойного враги здесь, на раскопках. Они лишь пожимали плечами на пьюриварский лад, когда он спрашивал, не было ли у них борьбы за обладание какой-либо ценной находкой и не имел ли места более абстрактный спор, связанный с задачами экспедиции. И никто не выказывал негодования по поводу того, что он способен подозревать кого-то из них в убийстве старого Гуукаминаана на основе подобных мотивов. Они держали себя так, как будто сама мысль о деянии такого рода превышала их понимание и была им совершенно чужда. Во время разговора Валентин изыскал случай задать по крайней мере один прямой вопрос каждому из них, но результат всегда был один и тот же. Они не желали ему помогать, хотя и не увиливали открыто. Они были необщительны, не выказывая при этом особой хитрости или замкнутости. В их отказе от участия в следствии не было ничего, вызывающего откровенное подозрение. Они были в точности тем, кем и казались: учеными, посвятившими себя раскрытию тайн прошлого своего народа и ничего не знающими о таин ственном событии, происшедшем в их среде. Да Валентин и сам не чувствовал, что кто-то из присутствующих здесь - убийца И все же... все же... Они перевертыши, а он понтифик, предводитель завоевавшей их расы, занявший спустя восемь тысяч лет место полулегендарного короля-воителя Стиамота, навеки лишившего их независимости. Даже эти восемь мягких, незлобивых ученых в глубине души не могут не чувствовать гнева против своих хозяев, людей. У их нет причин помогать ему, и они не видят необходимости говорить ему правду. Интуиция - а может быть, тайные, глубоко укоренившиеся расовые предрассудки? - подсказывала Валентину, что здесь ничего нельзя принимать на веру. Как можно полагаться на впечатление об их кажущейся невиновности? Как может человек разгадать, что скрывается за непроницаемой внешностью метаморфов? - Ну, что скажешь? - спросил он Делиамбера, когда археологи ушли. - Убийцы они или нет? - Эти скорее всего нет, - ответил вроон. - Слишком мягкие, слишком обходительные. Но они что-то скрывают, я уверен. - Значит, ты тоже почувствовал? - Безусловно. Известно ли вам, ваше величество, что значит вроонское слово "хсиртиур"? - Не думаю. - Его не так просто перевести. Это ощущение испытываешь, когда говоришь с кем-то, кто не хочет лгать тебе, но и правды не скажет, если ты сам до нее не докопаешься. Ты не можешь избавиться от чувства, что под словами, которые тебе говорят, скрывается нечто важное, но ты никогда не узнаешь, что это, пока не задашь единственно верный вопрос. Но для того, чтобы задать нужный вопрос, ты должен обладать той самой информацией, которую ищешь. Это очень досадное ощущение, хсиртиур, почти болезненное. Точно бьешься клювом о каменную стену. Я сам сейчас пребываю в состоянии хсиртиура - и вы, очевидно, тоже, ваше величество. - Очевидно, - ответил Валентин. Оставалось совершить еще один визит. День был долгий, и Валентин устал до крайности, но чувствовал потребность покончить со всеми основными моментами сразу. Поэтому, как только стемнело, он попросил Магадоне Самбису проводить его в рабочую деревню. Ей это совсем не улыбалось. - Мы стараемся не вторгаться к ним, когда они заканчивают работу и уходят к себе, ваше величество. - Убийства у вас тоже не каждый день случаются. Как и визиты понтифика. Уж лучше я поговорю с ними сегодня, чем завтра прерывать их работу. Его опять сопровождал Делиламбер, а Лизамон Гультин сама вызвалась идти. Тунигорн слишком устал - полдневная прогулка по руинам его доконала, а Мириганта лихорадило от легкого солнечного удара, но крепкий старый герцог охотно согласился ехать с понтификом, несмотря на свои годы. Последним в их отряде стал Аарисиим, метаморф-охранник. Валентин взял его с собой не столько для защиты - с этим Лизамон Гультин могла справиться сама, - сколько из-за проблем, связанных с хсиртиуром. Аарисиим, хотя и перебежчик в прошлом, казался Валентину не менее достойным доверия, чем всякий пьюривар. С опасностью для жизни он выдал Валентину своего хозяина Фараатаа, когда вождь мятежников, перейдя все гра ницы, угрожал убить королеву метаморфов. Возможно, он и теперь будет полезен и сможет обнаружить то, чего даже проницательный взор Делиамбера не смог разгадать. Рабочий поселок представлял собой скопище плетеных хижин невдалеке от центрального сектора раскопок. Эти хлипкие временные строения напомнили Валентину Иллиривойн, метаморфскую столицу в джунглях Зимроэля, где он побывал когда-то. Но это место казалось еще более удручающим, чем Иллиривойн. Там метаморфы, по крайней мере, могли строить свои жилища из молодых деревьев и лиан, а здесь в их распоряжении не было ничего, кроме скрюченных кустов, растущих на равнине. И хижины тоже получились кривыми и жалкими. Рабочих кто-то предупредил о прибытии понтифика, и когда Валентин подъехал, они уже толпились перед хибарами группами по восемь-десять душ. Это были тощие, оборванные, голодного вида создания, разительно отличающи еся от культурных, образованных археологов. Валентин спросил себя, где же они берут силы, чтобы заниматься своим тяжелым трудом в этом негостеприимном климате. Как только появился понтифик, они устремились вперед и окружили пришельцев так плотно, что Лизамон Гультин зашипела и схватилась за свой вибромеч. Но они, видимо, не замышляли ничего дурного - просто толпились вокруг и, к удивлению Валентина, выказывали ему самые раболепные знаки внимания: толкали друг друга, чтобы поцеловать край его одежды, падали на колени в песок, даже простирались ниц. - Не нужно этого, - растерянно крикнул Валентин. Магадоне Самбиса отзывала рабочих назад, а Лизамон Гультин с Насимонте отталкивали наиболее рьяных. Великанша делала это спокойно и без суеты, Mасимонте же злился, и на лице его читалось отвращение. Когда передние отходили, их место занимали задние, рвущиеся вперед с яростной решимостью. Эти изнуренные труженики так старались выразить свое почтение понтифику, что Валентин не мог не усмотреть в их рвении откровенной фальши. Они явно перегибали палку. Возможно ли, чтобы какая-то группа пьюриваров, пусть даже самого простого звания, вдруг ощутила искреннюю радость при виде понтифика Маджипура? Или так слаженно, по доброй воле, выражала свой восторг? Некоторые, и мужчины и женщины, изъявляли свое почтение, копируя облик гостей, и перед ним предстало с полдюжины расплывчатых, искаженных Валентинов, пара Насимонте и гротескное, в половину натуральной величины, изображение Лизамон Гультин. Валентину оказывали эту своеобразную честь и раньше, при его визите в Иллиривойн - тогда это взволновало и неприятно поразило его. Сейчас он испытал сходное чувство. Пусть меняют обличье, если хотят, раз уж они наделены этим свойством - но есть что-то зловещее в том, как они отражают лица посетителей. Толкотня сделалась еще ожесточеннее, и Валентин помимо воли почувствовал некоторую тревогу. Их здесь больше сотни, а пришельцев только горстка. Дело может обернуться плохо, если не принять мер. Но тут чей-то властный голос прокричал: - Назад! Назад! - Толпа перевертышей отхлынула от Валентина, словно под ударами кнута, и воцарились тишина и спокойствие. Из недвижимых теперь рядов вышел метаморф необычайно высокого роста и крепкого сложения. Низким рокочущим голосом, которого Валентин еще не слышал ни у одного метаморфа, он объявил: - Я Ватиимераак, начальник работ. Добро пожаловать к нам, понтифик. Мы ваши покорные слуги. Но ничего услужливого в нем не наблюдалось. Напротив, он держал себя, как лицо, облеченное властью. Он кратко извинился за неподобающее поведение своих подчиненных, объявив, что это простые крестьяне, ошеломленные посещением верховного правителя и выражающие на свой лад преклонение перед ним. - Я этого парня знаю, - шепнул Аарисиим на ухо Валентину. Но прояснить этот вопрос до конца не удалось: Ватиимераак махнул рукой, и все вокруг опять закипело. Одни рабочие несли гостям блюда с колбасами и чаши с вином, другие тащили из хижин криво сколоченные столы и скамейки. Жители деревни снова сгрудились вокруг Валентина, настойчиво предлагая отведать их угощение. - Они отдают нам свой собственный ужин! - запротестовала Магадоне Самбиса и велела Ватиимерааку прекратить это, но начальник сказал, что это обидит рабочих и ничего поделать нельзя: придется сесть за стол и отведать все, что они принесли. - Позвольте, ваше величество, - сказал Насимонте, когда Валентин потянулся за чашей вина. Герцог пригубил вино и лишь потом передал Валентину. Попробовал он и колбасу, и вареные овощи, поданные понтифику. Валентину не пришло в голову, что рабочие могут отравить его, но он позволил старому Насимонте осуществить свой очаровательный рыцарский ритуал без возражений. Он слишком любил старика, чтобы испортить ему красивый жест. Через некоторое время Ватиимераак сказал: - Полагаю, это смерти доктора Гуукаминаана мы обязаны посещением вашего величества? Прямота распорядителя работ ошеломляла. - А если я приехал просто взглянуть на раскопки? - добродушно ответил Валентин. Но Ватиимераак не смутился. - Я сделаю все, что потребуется, чтобы помочь вам найти убийцу, - заявил он, стукнув по столу в подтверждение своих слов. На миг очертания его широкого, с тяжелым подбородком лица заколебались, как будто под действием невольной метаморфозы. Валентин знал, что у пьюриваров это служит признаком сильных эмоций. - Я питал величайшее уважение к доктору Гуукаминаану. Считал за честь работать рядом с ним. Я часто сам копал для него, когда участок был слишком сложен, чтобы доверить его менее умелым рукам. Сначала он утверждал, что так делать не подобает, но я сказал: нет, доктор, сделайте мне это одолжение - и он понял и разрешил мне. Чем я могу помочь вам в розысках злодея? Он держался с таким пафосом, прямотой и откровенностью, что Валентин -%".+l-. насторожился. Звучный голос Ватиимераака и безупречно правильное построение фраз казались донельзя театральными, а его проникновенная ис кренность отдавала таким же притворством, как неумеренное ликование его рабочих, все эти коленопреклонения и целования одежд: то, что перехлестывает через край, всегда кажется неубедительным. Ты слишком подозрительно относишься к ним, сказал себе Валентин. Просто этот метаморф говорит так, как, по его мнению, полагается говорить с понтификом. Во всяком случае, он может быть полезен. - Что вам известно об убийстве? - спросил понтифик. Ватиимераак ответил без промедления, как будто долго репетировал ответ. - Я знаю, что это случилось поздно ночью неделю назад, где-то между часом гихорны и часом шакала. Убийца или несколько убийц выманили доктора Гуукаминаана из палатки и отвели к Столам Богов, где он был умерщвлен и разрезан на куски. Поутру мы нашли части его тела на западной платформе - все, кроме головы. Голову мы обнаружили позже в тот же день, в нише у основания Храма Крушения. Это был стандартный рассказ, за исключением одной мелкой детали. - Храм Крушения? - сказал Валентин. - Впервые слышу это название, - Я говорю о святилище Седьмой пирамиды. О невскрытой стене, которую нашла доктор Магадоне Самбиса. Так мы называем это место между собой. Заметьте, я не сказал, что она открыла его. Мы всегда знали, что оно там, под разрушенной пирамидой. Но нас никто не спрашивал, вот мы и не говорили. Валентин посмотрел на Делиамбера, который едва заметно кивнул. Опять хсиртиур, ясное дело. Но что-то здесь было не так. - Доктор Магадоне Самбиса сказала мне, - заметил Валентин, - что они с доктором Гуукаминааном нашли седьмое святилище вместе. И упомянула о том, что он был удивлен не меньше ее. Выходит, вы знали о святилище, а он нет? - Нет такого пьюривара, который не знал бы о существовании Храма Крушения, - веско ответил Ватиимераак. - Оно было замуровано во времена Кощунства, и в нем содержится, как мы верим, свидетельство самого Кощунства. Если у доктора Магадоне Самбисы создалось впечатление, что Док тор Гуукаминаан не знал о нем, это впечатление неверное. - Контуры лица начальника работ снова заколебались. Он с тревогой посмотрел на Магадоне Самбису и сказал: - Я не имел в виду ничего обидного, доктор. - Я не обижаюсь, - с некоторой резкостью ответила она. - Но если Гуукаминаан и знал о святилище в тот день, когда мы его нашли, мне он об этом не сказал ни слова. - Возможно, он надеялся, что его не найдут, - сказал Ватиимераак. При этих словах Магадоне Самбиса не сумела скрыть свой испуг, и Валентин почувствовал, что это надо выяснить до конца. Однако они отвлеклись от основной темы. - Мне нужно вот что, - сказал Валентин: - знать, где был каждый из ваших рабочих в часы, когда совершилось убийство. - Заметив реакцию Ватиимераака, он быстро добавил: - Мы вовсе не утверждаем пока, что Гуукаминаана убил кто-то из вашей деревни. В данный момент мы никого не подозреваем, но должны принять во внимание всякого, кто присутствовал тогда в зоне раскопок или где-то поблизости. - Сделаю, что смогу. - Ваша помощь будет неоценимой, я уверен, - сказал Валентин. - Вам понадобится также помощь нашего киванивода. Сейчас его нет с нами. Он удалился в другой конец города, чтобы помолиться об очищении души убийцы, кем бы тот ни был. Я пришлю его к вам, когда он вернется. Еще один маленький сюрприз. Киванивод - это пьюриварский святой, нечто среднее между священником и колдуном. Они не так уж часто встречаются среди современных метаморфов, и весьма примечательно, что один из них оказался в этом захолустье. Быть может, это духовные вожди пьюриваров решили поместить его тут на время раскопок, чтобы они производились с надлежащим уважением к священному месту? Странно, что Магадоне Самбиса не упомянула о том, что здесь имеется киванивод. - Да, - с легким замешательством ответил Валентин. - Пришлите его ко мне. Непременно. Когда они выехали из рабочей деревни, Насимонте сказал: - Валентин, мне горько сознаться в этом, но я вынужден снова оспорить твое суждение. - Сколько страданий я тебе причиняю, - с мимолетной улыбкой ответил Валентин. - Говори же, Насимонте: где я оплошал на сей раз? - Ты взял этого Ватиимераака себе в помощники. И обращался с ним так, как будто он доверенный блюститель порядка. - По мне, он достаточно надежен. И рабочие его боятся. Какой будет вред, если он их опросит? Если мы начнем допрашивать их сами, они замкнутся, как устрицы, а в лучшем случае будут угощать нас небылицами. Ватиимераак - как раз тот, кто способен выудить из них правду - по крайней мере, часть ее. - Если только он сам не убийца, - сказал Насимонте. - Ах, вот в чем дело? Ты уже раскрыл эту загадку, друг мой? Виновный - Ватиимераак? - Очень может быть. - Объяснись, будь любезен. Насимонте кивнул Аарисииму. - Скажи ему. - Я уже говорил вашему величеству, что Ватиимераак показался мне знакомым. И это действительно так, хотя я не сразу вспомнил, откуда его знаю. Он родственник мятежника Фараатаа. В те дни, когда я находился с Фараатаа в Пьюрифайне, Ватиимераак был при нем. Для Валентина это было неожиданностью, но он не показал виду и спокойно сказал: - Разве это так важно? Мы объявили амнистию, и все восставшие, обязавшиеся сложить оружие после падения Фараатаа, были прощены и восстановлены в гражданских правах. Уж тебе-то, Аарисиим, нет нужды об этом напоминать. - Но это еще не значит, что все они как по волшебству превратились в законопослушных граждан, - отозвался Насимонте. - Очень возможно, что Ватиимераак, кровная родня Фараатаа, до сих пор испытывает сильные чувства... Валентин посмотрел на Магадоне Самбису. - Вы знали, что он родственник Фараатаа, когда брали его на работу? - Нет, ваше величество, разумеется, нет, - смутилась она. - Но я знала, что он участвовал в восстании и попал под амнистию. И у него были прекрасные рекомендации. Ведь амнистию объявили не просто так, верно? Теперь, когда с восстанием покончено, его раскаявшимся участникам должно быть разрешено... - И вы полагаете, что он раскаялся? - спросил Насимонте. - Как знать. На мой взгляд, это первостепенный лицемер. Этот раскатистый голос! Эта высокопарная речь! Эти уверения в глубочайшей преданности понтифику! При творство, сплошное притворство. А что касается убийства, то стоит только посмотреть на него. Думаете, так легко было изрезать того беднягу на куски? Между тем Ватиимераак сложен, как буйвол бидлак. Среди этих заморышей он торчит, как дерево двикка на ровном месте. - То, что он физически способен совершить преступление, еще не значит, что он его совершил, - с долей раздражения ответил Валентин. - А что до его родства с Фараатаа - какое оно может иметь отношение к убийству безобидного пьюриварского археолога? Нет, Насимонте, нет. Я знаю, вы с Тунигорном мигом обрекли бы этого парня на пожизненное заключение в Сангаморских темницах под Замком - но чтобы объявить кого-то убийцей, нужны доказательства. Ну, а киванивод? - сказал он Магадоне Самбисе. - Почему нам не сказали, что в этой деревне живет киванивод? - Он ушел сразу после того, как произошло убийство, - с испугом ответила она. - Сказать по правде, я совсем о нем забыла. - Что это за личность? Опишите мне его. Она пожала плечами. - Старый, грязный, одержимый суевериями, как все эти туземные шаманы. Что еще сказать о нем? Мне не нравилось его присутствие здесь - но полагаю, что это плата за разрешение вести здесь раскопки. - Он доставлял вам какие-то хлопоты? - В некотором смысле. Все время вынюхивал, волновался, как бы мы не совершили какого-нибудь святотатства. Святотатство в городе, который сами же пьюривары разрушили и прокляли! Какой вред могли причинить ему мы после того, что сделали они? - Эта была их столица, - сказал Валентин, - и они могли поступать с ней, как им угодно. Но это не значит, что наше копание в здешних руинах доставляет им удовольствие. Пытался ли он открыто помешать вашей работе, этот киванивод? - Он против того, чтобы мы вскрыли Храм Крушения, - Ага. То-то вы упомянули о каких-то политических проблемах. Он выразил официальный протест, не так ли? - Соглашение о раскопках в Велализьере, заключенное Валентином, предусматривало, что пьюривары могут наложить вето на любой вид работы, который их не устроит. - Пока что он просто заявил, что не хочет открывать святилище. Мы с доктором Гуукаминааном хотели встретиться с ним на прошлой неделе и попытаться выработать компромисс - хотя не знаю, какой может быть средний вариант между решением открывать святилище и не открывать его. Но эта встреча так и не состоялась по причине известного трагического события. Возможно, вы, ваше величество, разрешите этот спор, когда Торккинууминаад вернется оттуда, куда ушел. - Торккинууминаад? Так зовут киванивода? -Да. - Уж эти мне их имена - язык сломаешь, - проворчал Насимонте. - Торккинууминаад! Ватиимераак! Гуукаминаан! Клянусь Божеством, парень, - обратился он к Аарисииму, - неужто вам так уж необходимо называть себя так, что произнести невозможно, хотя с тем же успехом... - В системе имен есть своя логика, - спокойно пояснил Аарисиим, - Удвоение гласных в первой части имени означает... - Приберегите эту дискуссию для другого раза, - с резким жестом сказал Валентин и попросил Магадоне Самбису: - Скажите так, любопытства ради, каковы были отношения киванивода с доктором Гуукаминааном? Трудные? Напряженные? Считал ли святой муж святотатством удаление сорняков и восстановление части зданий? - Ни в коей мере. Они работали рука об руку. И относились друг к другу с величайшим уважением, хотя одному Божеству известно, как мог доктор выносить общество этого старого грязного дикаря. Почему вы спрашиваете, ваше величество? Уж не думаете ли вы, что убийца - Торккинууминаад? - Разве это так уж невероятно? Вы сами до сих пор не с