оронала или назначенного им регента, лишь Дивин знает, почему. Опять то же самое: "Элидат Морволский, Высокий Советник и Регент". И дата. Вот тут. - Давайте дальше, - сказал Элидат. Поначалу он добросовестно пытался читать, по крайней мере, просматривать каждый документ, прежде чем поставить подпись. Затем решил прочитывать краткую пояснительную записку на восемь-десять строчек, прикрепленную к обложке, но и от этого отказался уже давно. Неужели Валентин читает все подряд? Невозможно. Даже если бы он читал одни записки, ему пришлось бы заниматься этим дни и ночи напролет без еды и сна, не говоря уж о том, что тогда не оставалось бы времени на серьезные государственные дела. Сейчас Элидат подписывал большую часть бумаг, не заглядывая в них. Он отдавал себе отчет в том, что в принципе мог таким образом подписать декрет о запрете есть сосиски по пятницам или об объявлении вне закона дождя в провинции Стоензар, или даже бумагу, в соответствии с которой все его земли конфискуются и переводятся в пенсионный фонд административных секретарей. И все равно подписывал. Правитель - или исполняющий обязанности правителя - должен доверять своим помощникам; в противном случае работа не просто подавляет, а становится совершенно немыслимой. Он вздохнул. "Элидат Морволский, Высокий Советник и..." - Дальше! Он все еще испытывал некоторую вину из-за того, что больше не читал документы. Но неужели Короналу действительно нужно знать о том, что между городами Мулдемар и Тидиас достигнуто соглашение о совместном владении какими-то виноградниками, право на которые оспаривается с седьмого года правления Понтифекса Тимина и Коронала Лорда Кинникена? Нет, нет и нет. Подписывай и переходи к другим делам, подумал Элидат, а Мулдемар и Тидиас пусть возрадуются воцарившимся между ними дружбе и любви; королю же о таких пустяках нечего и задумываться. "Элидат Морволский..." Когда он положил перед собой следующий документ и начал искать место, где расписаться, секретарь доложил: - Сэр, прибыли лорды Миригант и Диввис. - Пригласите, - ответил он, не поднимая головы. "Элидат Морволский: Высокий Советник и Регент..." Лорды Миригант и Диввис, советники внутреннего круга, соответственно кузен и племянник Лорда Валентина, заходили каждый день примерно в этот час, чтобы позвать с собой на пробежку по улицам Замка. Подобным образом Элидат избавлялся от напряжения, что накапливалось за время исполнения обязанностей регента. Он едва ли располагал другой возможностью для физических упражнений, и только ежедневные пробежки придавали ему бодрости. Пока лорды шествовали от двери к столу, топоча башмаками по мозаичному полу, - кабинет вообще отличался роскошью убранства и был отделан панелями из банникопа, семотана и других редких пород деревьев, - Элидат успел подписать два документа и взялся за третий, говоря себе, что это последний на сегодняшний день. Документ состоял всего из одной странички, и, подписывая его, Элидат поймал себя на том, что просматривает написанное: патент на дворянство, ни больше ни меньше, возвышающий какого-то удачливого простолюдина в ранг кандидата в рыцари Замковой Горы в знак признания его высокого достоинства и неоценимых заслуг, а также... - Что вы сейчас подписываете? - осведомился Диввис, перегибаясь через стол и показывая на документ. Крупный, широкоплечий, чернобородый, он вступив в зрелый возраст, стал приобретать черты сверхъестественного сходства со своим отцом, бывшим Короналом. - Валентин опять понижает налоги? Или решил сделать праздником день рождения Карабеллы? Элидат, привыкший к шуточкам Диввиса, не имел особого желания выслушивать их сегодня, после целого дня столь утомительной и бессмысленной работы. Внезапно в нем разгорелся гнев. - Вы хотели сказать, Леди Карабеллы? - резким тоном поинтересовался он. Диввис, похоже, изумился. - С чего вдруг такие церемонии, высокий советник Элидат? - Если бы я вдруг назвал вашего покойного отца просто Вориаксом, то могу себе представить, что бы вы... - Мой отец был Короналом, - сказал Диввис холодно и жестко, - и он достоин уважения, оказываемого усопшим королям. В то время как Леди Карабелла - всего лишь... - Леди Карабелла, кузен, - супруга вашего здравствующего короля, - оборвал Диввиса Миригант. В его голосе, хоть он и отличался добродушным нравом, послышались ледяные нотки. - И кроме того, должен вам напомнить, что она является супругой брата вашего отца. Этих двух причин вполне достаточно, чтобы... - Ну ладно, - устало произнес Элидат. - Хватит заниматься глупостями. Сегодня побежим? Диввис рассмеялся. - Если вас не слишком утомили обязанности Коронала. - Больше всего мне сейчас хотелось бы, - сказал Элидат, - спуститься с Горы и отправиться в Морвол, что при неторопливой ходьбе займет месяцев пять, а потом три года заниматься моими садами и... увы! Да, я побегу с вами. Вот только закончу с последней бумагой... - Насчет празднования дня рождения Леди Карабеллы, - с улыбкой вставил Диввис. - Патент на дворянство, - сказал Элидат, - который, да будет вам известно, подарит нам нового кандидата в рыцари, некоего Хиссуне, сына Эльсиномы, как здесь говорится, жителя Лабиринта, в знак признания его высокого достоинства и... - Хиссуне, сын Эльсиномы?! - возопил Диввис. - А вы знаете, кто это, Элидат? - Откуда мне знать? - Вспомните о торжествах по случаю реставрации Валентина, когда он потребовал, чтобы с нами в тронном зале Конфалума были все эти гнусные типы - его жонглеры, морской капитан-скандар без руки, хьорт с оранжевыми бакенбардами и прочие. Помните среди них мальчишку? - Шанамира? - Нет, еще младше! Щуплый мальчишка лет десяти-одиннадцати, начисто лишенный уважения к кому бы то ни было, с глазами воришки, который ко всем приставал и клянчил медали и знаки отличия, а потом прикалывал их к своей одежде и беспрестанно разглядывал себя в зеркала! Он-то и есть Хиссуне! - Тот маленький мальчик, - добавил Миригант, - который от всех добился обещания нанять его проводником, если когда-нибудь попадут в Лабиринт. Да, я помню его. Смышленый, я бы сказал, плутишка. - Теперь этот плутишка стал кандидатом в рыцари, - буркнул Диввис. - Или будет им, если Элидат не порвет бумагу, которую столь безучастно рассматривает. Надеюсь, вы не собираетесь ее утверждать, Элидат? - Конечно, собираюсь. - Кандидат в рыцари из Лабиринта? Элидат пожал плечами. - Какая мне разница? Да будь он хоть метаморфом из Иллиривойна! Я здесь не для того, чтобы переиначивать решения Коронала. Раз Валентин сказал "кандидат в рыцари", значит так тому и быть, будь мальчик плутишкой, рыбаком, разносчиком сосисок, метаморфом или золотарем... - Он быстро поставил дату рядом с подписью. - Все. Готово! Теперь Хиссуне не менее знатен, чем вы, Диввис. Диввис надменно выпрямился. - Моим отцом был Коронал Лорд Вориакс, а дедом высокий советник Дамандайн. Прадедом же... - Да. Мы все это знаем. Но я подтверждаю, что теперь мальчик не менее знатен, чем вы, Диввис. Тут так написано. А какая-нибудь бумага вроде этой сделала то же самое для кого-нибудь из ваших предков, хотя я и не знаю, когда и почему. Или вы полагаете, что знатность - нечто врожденное, вроде четырех рук и темной шерсти у скандаров? - Сегодня вы вспыльчивы, Элидат. - Так и есть. Поэтому будьте снисходительны ко мне и постарайтесь не докучать. - Простите, - извинился Диввис без особого раскаяния в голосе. Элидат встал, потянулся и выглянул в огромное закругленное окно перед столом Коронала, откуда открывался грандиозный вид на необъятный воздушный простор. Два могучих черных стервятника, чувствовавших себя на этой головокружительной высоте в своей стихии, кружили в небе друг над другом; от серебряных хохолков на их золотистых головах отражался солнечный свет. Наблюдавший за легкими, раскованными движениями птиц Элидат поймал себя на том, что завидует их свободе. Он медленно покачал головой. После такой работы устоять бы на ногах. "Элидат Морволский, Высокий Советник и Регент..." На этой неделе исполняется шесть месяцев с тех пор, как Валентин отправился в поездку, подумал он. А кажется, будто прошло несколько лет. Неужели такова вся жизнь Коронала? Такая рутинная работа, такая несвобода? Пожалуй, лет десять он живет с мыслью о том, что сам, возможно, станет Короналом, ведь как ни крути он - первый в линии наследования с того самого дня, как Лорд Вориакс погиб в лесу, а корона столь неожиданно перешла к его младшему брату. Если с Валентином что-нибудь случится или если Понтифекс Тиверас наконец-то умрет и Валентину придется обосноваться в Лабиринте, то корону в форме звездного огня поднесут ему, Элидату. Вот только не состариться бы раньше времени, поскольку Коронал должен быть человеком цветущего возраста, а Элидату пошел уже пятый десяток; Тиверас же, как кажется, будет жить вечно. Если обстоятельства сложатся удачно, он не станет, да и не сможет думать об отказе. Отказ - нечто немыслимое. Правда, Элидат все чаще ловил себя на том, что все более пылко молится за продление жизни Понтифекса Тивераса, и за продолжительное и благополучное правление Коронала Лорда Валентина. А несколько месяцев, проведенных на посту регента, лишь укрепили его в этой мысли. Еще в раннем детстве, когда Замок принадлежал Лорду Малибору, ему казалось, что быть Короналом - самое чудесное занятие на свете, и он испытывал острую зависть к Вориаксу, который, будучи всего на восемь лет старше, был избран преемником Лорда Малибора. Теперь же он недоумевал, чему тут было завидовать, но отказываться от короны все же не собирался. Он помнил, как старый верховный советник Дамандайн, отец Вориакса и Валентина, сказал однажды, что лучшим кандидатом в Короналы является тот, кто обладает всеми необходимыми качествами, но не слишком этого хочет. Что ж, невесело сказал себе Элидат, тогда я, наверное, хороший кандидат. Но, может, до меня дело не дойдет. - Ну что, побежали? - спросил он с напускной веселостью. - Пять миль, а потом по стаканчику доброго золотого вина? - Пожалуй, - откликнулся Миригант. При выходе из кабинета Диввис остановился перед огромным глобусом из бронзы и серебра у дальней стены; на нем обозначались перемещения Коронала. - Смотрите, - сказал он, поднеся палец к рубиновому шарику на поверхности глобуса, похожему на налитый кровью глаз горной обезьяны. - Он уже довольно далеко к западу от Лабиринта. Что это за река, по которой он спускается? Глайд? - Кажется, Трей, - ответил Миригант. - По-моему, он направляется в Треймон. Элидат кивнул. Он подошел и легонько провел рукой по шелковисто-гладкой металлической поверхности. - Да, а оттуда в Стоен, потом, я думаю, переправится на корабле через Залив в Перимор и поднимется по побережью до Алайсора. Он не мог оторвать ладонь от глобуса, поглаживал причудливые линии континентов, как если бы Маджипур был женщиной, а Алханроель и Цимроель - ее грудями. Как прекрасен мир, как прекрасно его изображение! Литой шар представлял собой полуглобус, так как не имело никакого смысла показывать обратную сторону Маджипура, сплошь занятую океаном и почти неисследованную. Но на заселенном полушарии располагались три континента. Алханроель с огромным зазубренным шпилем Замковой Горы, что вздымался над поверхностью глобуса, богатый лесами Цимроель, пустыни Сувраеля на юге и благословенный Остров Снов между ними, во Внутреннем Море. Многие города, горные цепи, крупные озера и реки изображались во всех подробностях. Какой-то механизм, устройства которого Элидат не понимал, все время показывал местонахождение Коронала: светящийся красный шарик постоянно перемещался по маршруту процессии, так что всегда можно было узнать, в каком именно месте находится Валентин. Словно зачарованный, Элидат провел пальцем по пути великой процессии: Стоен, Перимор, Алайсор, Синтальмонд, Даниуп, вниз по ущелью Кинслейн в Сантискион и обратно, по кругу, через холмы у подножия Замковой Горы... - Жалеете, что не с ним? - поинтересовался Диввис. - Или хотели бы совершить эту поездку вместо него? - добавил Миригант. Элидат резко повернулся к нему. - Что вы хотите сказать? Слегка смешавшись, Миригант ответил: - Разве непонятно? - Кажется, вы обвиняете меня в противозаконных намерениях? - Противозаконных? Тиверас зажился на свете лет на двадцать. Жизнь в нем поддерживается лишь благодаря какому-то колдовству... - За счет новейших достижений медицины, - поправил Элидат. Миригант заметил, пожав плечами: - Это одно и то же. При естественном ходе событий Тиверасу давно уже пора умереть, а Валентину - стать нашим Понтифексом. А новый Коронал должен был бы отправиться в свою первую великую процессию. - Решать не нам, - буркнул Элидат. - Верно, решать Валентину. А он не станет, - сказал Диввис. - Станет, когда придет время. - Когда? Лет через пять? Десять? Сорок? - Вы хотели бы заставить Коронала, Диввис? - Я хотел бы дать Короналу совет. Это наш долг - ваш, мой, Мириганта, Тунигорна, всех нас, кто состоял в правительстве до переворота. Мы должны сказать ему: пора переселяться в Лабиринт. - Думаю, нам пора на прогулку, - сухо заметил Элидат. - Послушайте, Элидат! Я что, вчера родился? Мой отец был Короналом, дед занимал ваш нынешний пост, я всю жизнь провел рядом с владыками мира сего и понимаю все не хуже, чем большинство других. У нас нет Понтифекса. В течение восьми или десяти лет нами правит некое существо, скорее мертвое, чем живое, которое болтается в стеклянной банке где-то в Лабиринте. Хорнкаст разговаривает с ним или делает вид, что разговаривает, получает от него распоряжения или опять же только делает вид, что получает, но фактически у нас вообще нет Понтифекса. Как долго правительство может так работать? Думаю, Валентин пытается одновременно быть Короналом и Понтифексом, что никому не под силу, а страдает вся структура власти, все парализовано... - Достаточно, - вмешался Миригант. - Он все упрямится, поскольку молод и ненавидит Лабиринт, а еще потому, что вернулся после изгнания с новой свитой из жонглеров и Пастухов, которые настолько увлечены красотами Горы, что не дают ему увидеть, в чем состоит истинный долг... - Хватит! - И последнее, - заявил Диввис. - Разве вы ослепли, Элидат? Всего восемь лет прошло с тех пор, как мы пережили событие, совершенно уникальное в нашей истории, когда законного Коронала свергли, а он даже не знал об этом, и посадили на его место самозванца. И кого? Марионетку метаморфов! И Король Снов - самый настоящий метаморф! Две из четырех Властей Царства узурпированы, а сам замок кишит ставленниками метаморфов... - Все они выявлены и уничтожены. А трон доблестно отвоеван его законным владельцем, Диввис. - Все верно. Но неужели вы надеетесь, что метаморфы довольствуются своими джунглями? Я утверждаю, что именно сейчас, в это самое мгновение, они замышляют уничтожить Маджипур и забрать себе то, что останется. И нам известно об их замыслах с момента реставрации Валентина, а что он предпринял? Что он сделал, Элидат? Распахнул перед ними объятия! Пообещал, что исправит былые ошибки и восстановит справедливость. Да, а они тем временем строят против нас козни. - Я побегу без вас, - сказал Элидат. - Оставайтесь здесь, садитесь за стол Коронала, подписывайте вороха документов. Вы ведь этого хотите, Диввис? Сесть за стол? - Он гневно развернулся и направился к двери. - Погодите, - удержал его Диввис. - Мы идем. - Он догнал Элидата, взял его под руку и произнес тихим, напряженным голосом, так не похожим на его обычную манеру говорить, растягивая слова: - Валентину следует перебраться в Понтифексат. Неужели вы думаете, что я стану вашим соперником из-за короны? - Я не являюсь кандидатом на корону, - сказал Элидат. - Никто никогда не претендует на корону, - ответил Диввис. - Но даже ребенку известно, что вы - наиболее вероятный наследник. Эх, Элидат! - Оставьте его, - вмешался Миригант. - Полагаю, мы собрались на прогулку. - Да, пойдемте, и закончим наш разговор, - согласился Диввис. - Хвала Дивин, - буркнул Элидат. Впереди остальных он спускался по широким каменным ступеням, истертым на протяжении столетий, мимо постов стражи на площади Вильдивар, вымощенной розовым гранитом и соединявшей внутренний замок, основную рабочую резиденцию короля, с нагромождением внешних построек, что окружали его на вершине Горы. Элидату казалось, будто голова у него стянута раскаленным обручем: сначала пришлось подписывать бессчетные дурацкие бумаги, а потом - выслушивать граничащие с изменой разглагольствования Диввиса. И все же он признал правоту последнего. Дальше так продолжаться не может. Когда следует предпринять решительные, крупномасштабные действия, Понтифекс и Коронал должны объединить усилия, чтобы преградить путь всякому безрассудству. А Валентин в своих попытках действовать в одиночку потерпел неудачу. Даже величайшие из Короналов - Конфалум, Престимион или Деккерет - не осмеливались единолично править Маджипуром. А ведь опасности, с которыми приходилось сталкиваться им, не идут ни в какое сравнение с тем, что выпало на долю Валентина. Мог ли кто-нибудь представить себе во времена Конфалума, что смирные, покорные метаморфы вновь поднимут голову, чтобы попытаться отвоевать потерянные владения? И все же подготовка к мятежу движется в укромных местах полным ходом. Вряд ли Элидату удастся забыть последние часы войны за реставрацию, когда пришлось прокладывать путь в пещеры, где стояли машины, управляющие климатом Замковой Горы, и, чтобы спасти их, ему пришлось убивать стражников, одетых в мундиры личной гвардии Коронала, а они, умирая видоизменялись и превращались в безносых метаморфов со ртами-щелями и раскосыми глазами. Это происходило восемь лет тому назад; Валентин до сих пор надеется пронять мятежников заверениями в братской любви и найти какой-нибудь мирный способ унять их злобу. Но ничего конкретного за восемь лет добиться не удалось; и кто знает, какие новые уловки напридумывали метаморфы. Элидат набрал побольше воздуху в легкие и припустился изо всех сил, в мгновение ока оставив далеко позади Мириганта и Диввиса. - Эй! - закричал вслед ему Диввис. - Разве вы не хотели пробежаться трусцой? Он не обратил внимания на крик. Боль внутри можно было выжечь только другой болью; и он бежал, как сумасшедший, притворяясь, что не слышит окликов. Вперед, только вперед, мимо изящной, украшенной пятью шпилями, башни Лорда Ариока, мимо часовни Лорда Кинникена, мимо подворья Понтифекса. Вниз, по каскаду Гваделумы, вокруг приземистой темной громады сокровищницы Лорда Пранкипина, вверх, по Девяноста Девяти Ступеням - сердце начинает колотиться в груди - в сторону колоннады двора Пинитора, - вперед, вперед, через дворы, которыми он ходил в течение тридцати лет каждый день, с тех пор как ребенком попал сюда из Морвола, что у подножия Горы, чтобы научиться искусству государственного управления. Сколько раз он бегал так с Валентином, Стасилейном или Тунигорном - они были как братья, четверо необузданных мальчишек, чьи вопли разносились по всему замку Лорда Малибора (так он тогда назывался) - ах, до чего же беззаботной была их жизнь! Они предполагали, что станут советниками, когда престол займет Вориакс - в подобном исходе никто не сомневался; а потом преждевременно ушел из жизни Лорд Малибор, за ним последовал Вориакс, корона перешла к Валентину, и единообразие их жизней было нарушено раз и навсегда. А сейчас?! Валентину пора переселяться в Лабиринт, сказал Диввис. Да-да. Он несколько молод для Понтифекса, это верно, но и попасть на трон в состоянии выжившего из ума Тивераса - невелика радость. Старый император заслужил потусторонний покой, Валентин должен отправиться в Лабиринт, а корона - перейти... Ко мне? Лорд Элидат? И замок будет называться Замком Лорда Элидата? Он разом удивился, восхитился и испугался, что за эти шесть месяцев испытал сполна, каково быть Короналом. - Элидат! Вы погубите себя! Вы бежите, как ненормальный! - Голос Мириганта доносился издалека, словно подхваченное ветром эхо. Элидат взбежал уже почти на самый верх Девяноста Девяти Ступеней. Сердце глухо бухало в груди, глаза заволокло пеленой, но он заставил себя преодолеть последние ступени и вбежать в узкий проход из зеленого королевского камня, ведущий в административные здания двора Пинитора. Ничего не видя перед собой, он завернул за угол, ощутил сокрушительный удар, услышал сдавленный возглас, растянулся во весь рост и какое-то время лежал, полуоглушенный, тяжело дыша. Потом он сел, открыл глаза и увидел молодого человека, худощавого и темноволосого, с причудливой новомодной прической; юноша неуверенно поднялся и подошел к нему. - Сэр? С вами все в порядке, сэр? - Я с вами столкнулся, да? Надо было... смотреть... куда бегу... - Я видел вас, но не успел отскочить. Вы бежали так быстро... позвольте, я помогу вам встать... - Все хорошо, юноша. Мне просто... надо отдышаться... Высокомерно отказавшись от помощи молодого человека, Элидат поднялся, отряхнул дублет и расправил плащ; на брючине, под коленом, зияла огромная дыра, сквозь которую виднелась ободранная до крови кожа. Сердце колотилось по-прежнему гулко; он чувствовал себя выставленным на всеобщее посмешище. Диввис и Миригант были совсем близко. Элидат хотел было рассыпаться в извинениях, но странное выражение лица незнакомца остановило его. - Вас что-то беспокоит? - спросил Элидат. - Вы случайно не Элидат Морволский, сэр? - Он самый. Юноша рассмеялся. - Так я и подумал, разглядев вас поближе. Вы-то мне и нужны! Мне сказали, что вас можно найти во дворе Пинитора. У меня для вас сообщение. В проходе появились Миригант и Диввис. Они остановились рядом с Элидатом. По их виду он представил себе, насколько ужасно выглядит сам - раскрасневшийся, потный, очумелый от сумасшедшего бега. Он попытался сгладить неприятное впечатление и, указав на молодого человека, сказал: - Я так торопился, что налетел на гонца, у которого для меня кое-что есть. От кого сообщение, юноша? - От Лорда Валентина, сэр. У Элидата округлились глаза. - Это что, шутка? Коронал совершает великую процессию и сейчас он где-то к западу от Лабиринта. - Так и есть. Я состоял при нем в Лабиринте, а когда он послал меня на Гору, то попросил первым делом разыскать вас и передать... - Что именно? Юноша неуверенно посмотрел на Диввиса и Мириганта. - Я полагаю, что сообщение предназначено лично вам, мой лорд. - Это лорды Миригант и Диввис, кровные родственники Коронала. Можете говорить при них. - Очень хорошо, сэр. Лорд Валентин велел мне передать Элидату Морволскому - забыл сказать, сэр, что я - кандидат в рыцари Хиссуне, сын Эльсиномы - велел передать, что изменил первоначальные планы и собирается посетить с великой процессией Цимроель, а перед возвращением нанесет визит своей матушке, Леди Острова, и потому просит вас исполнять обязанности регента в течение всего срока его отсутствия. По его мнению, этот срок составит... - Помилуй меня Дивин! - хрипло пробормотал Элидат. - ...год или, возможно, полтора, сверх запланированного. 11 Вторым признаком надвигающейся беды стали для Этована Элакки увядшие через пять дней после пурпурного дождя листья ниуковых деревьев. Пурпурный дождь сам по себе не предвещал чего-либо необычного. Он не такая уж редкость на восточном склоне Дулорнского Рифта, где на поверхность выходят пласты мягкого, легкого песка-скувва, имеющего бледную красновато-голубоватую окраску. В определенное время года северный ветер, называемый "Скребком", поднимал этот песок высоко в небо, где он на несколько дней загрязнял облака и придавал дождю красивый бледно-лиловый оттенок. Но дело в том, что земли Этована Элакки лежали на тысячу миль к западу от тех мест на другом склоне Рифта, неподалеку от Фалкинкипа; насколько было известно, ветры с песком скувва так далеко на запад не залетали. Однако Этован Элакка знал, что ветры имеют обыкновение менять направление, и Скребок, по всей видимости, решил в нынешнем году нанести визит на противоположный склон Рифта. В любом случае, пурпурный дождь беспокойства не вызывал: после него повсюду оставался лишь слой песка, смываемый следующим, уже обычным дождем. Нет, первым знаком беды стал не сам пурпурный дождь, а увядание чувственников в саду Этована Элакки: это произошло за два или три дня до дождя. Есть над чем призадуматься, но в общем-то ничего из ряда вон выходящего. Не так-то это и сложно - заставить чувственников увянуть. Они представляют из себя небольшие растения, чувствительные к психологическим излучениям; у них золотые листочки и неприметные зеленые цветки. Их родина - леса к западу от Мазадоны, и любой психический диссонанс в пределах их досягаемости - будь то гневные выкрики, рев дерущихся в лесу животных или даже, как утверждают, одно лишь приближение человека, совершившего серьезное преступление - приводит к тому, что листочки чувственников складываются, как ладони во время молитвы, и чернеют. Такая реакция, казалось, не имеет никаких биологических объяснений, как часто думал Этован Элакка; но нет никакого сомнения в том, что тайна будет раскрыта при внимательном изучении, которым он собирался когда-нибудь заняться. А пока он просто выращивал чувственники у себя в саду, потому что ему нравилось, как весело сверкают их золотистые листья. Поскольку во владениях Этована Элакки царили порядок и гармония, то ни разу за все время, что он выращивал чувственники, не случалось ничего такого, чтобы они зачахли - до сих пор. Загадка. Кто мог переругиваться у границ его сада? Какое злобно рычащее животное в провинции, где встречалась только домашняя скотина, могло внести сумятицу в порядок, которым отличалось его поместье? В порядке для Этована Элакки, шестидесятилетнего земледельца-джентльмена, высокого и статного, с крупной седой головой, заключался смысл бытия. Его отец был третьим сыном герцога Массисского, а оба брата последовательно занимали пост мэра Фалкинкипа, но его самого государственная служба не привлекала: как только он вступил в права наследства, то приобрел роскошный участок земли в безмятежной, холмистой зеленой местности на западном краю Рифта, где устроил Маджипур в миниатюре, - маленький мирок, воспроизводивший красоту и спокойствие всей планеты, ее ровный гармоничный дух. Он выращивал обычные для этих мест культуры: ниук и глейн, хингамоты и стаджу. Стаджа была основой его хозяйства, поскольку спрос на сладкий воздушный хлеб из клубней стаджи никогда не падал, и хозяйства Рифта должны были производить ее в достаточных количествах, чтобы обеспечить потребности примерно тридцати миллионов жителей Дулорна, Фалкинкипа и Пидруида, а также еще нескольких миллионов, проживавших в окрестных городках. Чуть выше стаджи по склону располагалась плантация глейна - ряды густых, куполообразных кустов, между удлиненными серебристыми листьями которых гнездились крупные гроздья небольших, нежных, налитых соком голубых плодов. Стаджа и глейн всегда росли рядом: давно было известно, что корни глейна выделяют в почву азотосодержащую жидкость, которая после дождей опускается по склону и стимулирует рост клубней стаджи. За глейном виднелась рощица хингамотов, где из почвы торчали мясистые, грибовидные желтые отростки, вздувшиеся от сахарного сока: они улавливали свет, энергию которого поставляли растениям, что прятались глубоко под землей. А вдоль границ всего поместья протянулся чудесный сад Этована Элакки. Сад состоял из деревьев ниук, посаженных, как принято, группами по пять, причудливыми геометрическими фигурами. Элакка любил прохаживаться среди них и ласково поглаживать ладонями тонкие черные стволы, которые были не толще человеческой руки и такими же гладкими, как самый изысканный атлас. Дерево ниук жило не больше десяти лет: первые три года оно росло поразительно быстро, вымахивая до сорокафутовой высоты, на четвертый на нем появлялись первые изумительные золотые цветы в форме чаши с кроваво-красной серединой, а затем оно начинало в изобилии приносить беловато-прозрачные серповидные плоды с резким запахом, и плодоносило до тех пор, пока внезапно не умирало: за несколько часов изящное дерево превращалось в сухую палку, которую мог сломать и ребенок. Будучи ядовитыми в сыром виде, плоды ниука были незаменимы для приготовления острого, пряного жаркого и каш, столь ценимых в кухне хайрогов. По-настоящему хорошо ниук рос только в Рифте, и Этован Элакка со своим урожаем занимал прочное место на рынке. Земледелие наполняло жизнь Этована Элакки ощущением полезности, но не совсем удовлетворяло его любовь к красоте. Поэтому-то он создал у себя частный ботанический сад, где устроил восхитительную, живописную экспозицию, собрав со всех концов света всевозможные удивительные растения, какие только могли прижиться в теплом, влажном климате Рифта. Были здесь алабандины с Цимроеля и Алханроеля всех естественных тонов и оттенков, а также большинство искусственно выведенных сортов. Были танигалы, твейлы, деревья из лесов Гихорны с цветами, которые лишь в полночь по пятницам являлись взору во всем своем ошеломляющем великолепии. Имелись также пиннины, андродрагмы, пузырчатые деревья и резиновый мох; халатинги, выращенные из добытых на Замковой Горе черенков; караманги, муорны, сихорнские лианы, сефитонгалы, элдироны. Экспериментировал Элакка и со столь прихотливыми растениями, как огненные пальмы из Пидруида, которые иногда жили у него до пяти-шести сезонов, но в таком отдалении от моря никогда не цвели; игольчатыми деревьями с гор, которые быстро чахли без потребного им холода; странными, призрачными лунными кактусами из пустыни Велалисер, которые он безуспешно пытался оградить от слишком частых дождей. Этован Элакка не брезговал и местными растениями: выращивал странные надутые деревья-пузыри, качавшиеся, как воздушные шарики, на своих толстых корнях, и зловещие, плотоядные деревья-рты из лесов Мазадоны, поющие папоротники, капустные деревья, несколько громадных двикк, полдюжины папоротниковых деревьев доисторического вида. Для покрытия почвы он небольшими кучками рассаживал чувственники, которые своим скромным и изящным видом являли приятный контраст более ярким и выносливым растениям, составлявшим основу его коллекции. Тот день, когда он обнаружил, что чувственники пожухли, начинался великолепно. Ночью прошел небольшой дождик, но ливня, как заметил, совершая обычный обход сада на рассвете, Этован Элакка, не предвиделось; воздух был прозрачен настолько, что лучи восходящего солнца били в глаза зеленым огнем, отражаясь от гранитных скал на западе. Сверкали цветы алабандины; деревья-рты, проснувшиеся голодными, безостановочно шевелили щупальцами и пестиками, полупогруженными в глубокие чащи, расположенные посреди огромных розеток. Крошечные долгоклювы с малиновыми крыльями порхали, как ослепительные искорки, между ветвей андродрагмы. Но поскольку в Элакке было сильно развито предчувствие дурного - ночью он видел нехорошие сны со скорпионами, дхимсами и прочей нечистью, что копошилась на его земле, - он почти не удивился, наткнувшись на злосчастные чувственники, почерневшие и скукожившиеся от неведомой болезни. Все утро до завтрака он работал в одиночестве, угрюмо вырывая поврежденные растения. Если не считать пострадавших отростков, они были живы, но спасти их не представлялось возможным, поскольку увядшая листва никогда не восстановится; а если бы он попытался их подрезать, то нижняя часть все равно погибла бы от боли. Потому он и вырывал их десятками, с содроганием ощущая, как они корчатся у него в руках, а потом соорудил погребальный костер, после чего вызвал к посадкам чувственников старшего садовника вместе с рабочими и спросил, знает ли кто-нибудь, что привело растения в такое состояние. Но никто не смог ничего сказать. Происшествие повергло его в уныние, но не в обычае Этована Элакки было надолго опускать руки, и уже к вечеру он раздобыл сотню пакетиков с семенами чувственников из местного питомника: сами растения он, разумеется, купить не мог, поскольку при пересадке они не выживали. Весь следующий день он высаживал семена. Через шесть-восемь недель от случившегося не останется и следа. Он расценил гибель растений как небольшую загадку, которая, возможно, когда-нибудь разрешится, но, скорее всего, нет, - и выбросил ее из головы. День или два спустя к первой загадке прибавилась вторая: пурпурный дождь. Необычное, но безобидное событие. Все сошлись на одном: "Должно быть, меняется направление ветра, вот и заносит скувву так далеко на запад!" Песок продержался меньше одного дня, а потом очередной ливень смыл все дочиста, заодно с воспоминаниями Этована Элакки. Но ниуковые деревья... Через несколько дней после пурпурного дождя Элакка наблюдал за сбором урожая плодов ниука, когда к нему подбежал старший десятник, худощавый невозмутимый хайрог по имени Симоост. Он находился в состоянии, которое применительно к Симоосту можно было назвать ужасным возбуждением: змееобразные волосы растрепаны, раздвоенный язык мелькал так, словно норовил выскочить изо рта. Хайрог закричал: - Ниук! Ниук! Серовато-белые листья деревьев ниук имеют форму карандаша и стоят вертикально редкими пучками на окончаниях двухдюймовых побегов, будто внезапный удар электричеством заставил их встать торчком. Само дерево очень тонкое, а ветки настолько немногочисленны и корявы, что такое положение листьев придает ниуку забавный колючий вид, благодаря чему его невозможно ни с чем спутать даже на большом расстоянии; но когда Этован Элакка побежал вслед за Симоостом к роще, то разглядел еще за несколько сотен ярдов нечто, с его точки зрения, невообразимое: на всех деревьях листья свисали вниз, будто это были не ниуки, а какие-нибудь плакучие танигалы или халатинги! - Вчера они были в порядке, - сказал Симоост. - И сегодня утром тоже! Но сейчас... сейчас... Этован Элакка достиг первой группы из пяти деревьев и положил руку на ближайший к нему ствол, показавшийся необычно легким: он толкнул и дерево поддалось. Сухие корни легко вывернулись из почвы. Он толкнул второе, третье... - Листья... - добавил Симоост. - Даже у мертвого ниука листья повернуты вверх. А тут... Ничего подобного мне видеть не доводилось. - Неестественная смерть, - пробормотал Этован Элакка. - Это что-то новое, Симоост. Он бросался от группки и группке, опрокидывая деревья; после третьей перешел на шаг, а на пятой опустил голову и еле переставлял ноги. - Умерли... все умерли... все мои красавцы-ниуки... Погибла вся роща. Они погибли обычной для ниуков смертью, стремительно, потеряв свои соки через пористые ветки; но ниуковая роща, засаженная ступенчатым способом по десятилетнему циклу, не должна была засохнуть целиком, а странное поведение листьев оставалось необъяснимым. - Надо известить сельскохозяйственного агента, - сказал Этован Элакка. - А еще, Симоост, пошлите кого-нибудь на ферму Хагидона, к Нисмейну и к тому... как его... возле озера, чтобы узнать, как у них с ниуками. Интересно, это болезнь? Но у ниуков не бывает болезней... какая-нибудь новая, а, Симоост? Идет на нас, как послание Короля Снов? - Пурпурный дождь, сэр... - Немного цветного песка? Какой от него может быть вред? На той стороне Рифта дождь бывает раз по десять в году, но там его и не замечают. Ох, Симоост, ниуки, мои ниуки!.. - Это пурпурный дождь, - твердо заявил Симоост. - Он совсем не такой, какой бывает на востоке. Он другой, сэр, ядовитый! Он убил ниуки! - И чувственники тоже, за два дня до того, как прошел? - Они очень нежные, сэр. Возможно, они почувствовали яд в воздухе, когда приближался дождь. Этован Элакка пожал плечами. Может, так оно и есть. А может быть, ночью прилетали метаморфы из Пьюрифайна на метлах или каких-нибудь волшебных летающих машинах и наслали на землю некие гибельные чары. Может быть. В мире, состоящем из "может быть", все возможно. - Что толку строить догадки? - горько спросил он. - Мы ничего не знаем. Кроме того, что ниуки погибли, и чувственники тоже умерли. Что стоит на очереди, Симоост? Кто следующий? 12 Карабелла, весь день напролет смотревшая из окна флотера, будто надеясь силой своего взгляда увеличить скорость экипажа, катившего по унылой пустоши, вдруг воскликнула с неожиданным ликованием: - Смотри, Валентин! Кажется, пустыня и вправду заканчивается! - Вряд ли, - отозвался он. - Наверняка осталось еще три или четыре дня. Или пять, шесть, семь... - Неужели ты даже не взглянешь? Он отложил ворох донесений, который просматривал, выпрямился и выглянул в окно поверх ее головы. Точно! О, Дивин, да там зелень! И не сероватая зелень корявых, пыльных, упрямых и жалких пустынных растений, а яркая, трепетная, присущая подлинной маджипурской флоре, пронизанная энергией роста и плодородия. Наконец-то зловредный дух Лабиринта остался позади, и королевский кортеж выбирается с безрадостного плоскогорья, на котором расположена подземная столица. Наверное, приближаются земли герцога Насцимонте - озеро Айвори, гора Эберсинул, поля туола и милайла, огромные усадьбы дома, о которых Валентин столько слышал... Он положил ладонь на узкое плечо Карабеллы, погладил по спине, одновременно разминая ей мышцы и лаская. Как хорошо, что она снова с ним! Она присоединилась к процессии неделю назад у развалин Велалисера, где они вместе ознакомились с ходом работ у археологов, которые занимались раскопками огромного каменного города, оставленного метаморфами пятнадцать-двадцать тысячелетий назад. Ее появление заметно способствовало тому, что утомленный и подавленный Валентин несколько приободрился. - Ах, миледи, как одиноко было в Лабиринте без вас, - нежно сказал он. - Жаль, что меня там не было. Я ведь знаю, как ты ненавидишь это место. А когда мне сказали, что ты болен... о, я чувствовала себя такой виноватой, и мне было так стыдно, что я далеко, когда ты... когда... - Карабелла покачала головой. - Я была бы с тобой, если бы могла. Ты же знаешь. Но я пообещала, что буду на открытии музея в Сти, а... - Да, конечно. У супруги Коронала есть свои обязанности. - Так странно: "Супруга Коронала"... Маленькая девочка-жонглер из Тил-омона ходит по Замковой Горе, произносит речи и открывает музеи... - Все еще "маленькая девочка-жонглер из Тил-омона"? И это после стольких лет, Карабелла? Она передернула плечами, пригладила руками свои мягкие, коротко остриженные темные волосы. - Моя жизнь - всего лишь цепь странных случайностей, о которых невозможно забыть. Если бы я не остановилась с труппой Залзана Кавола в той гостинице, когда вошел ты... и если бы ты не лишился памяти и не был бы брошен в Пидруиде, такой простодушный, как черноносый блав... - Или если бы ты родилась во времена Лорда Хавилбова или в каком-нибудь другом мире... - Не дразни меня, Валентин. - Прости, любимая. - Он взял ее маленькую прохладную ручку в свою. - Но сколько ты еще будешь вспоминать, кем была? Когда ты, наконец, начнешь воспринимать как должное свою настоящую жизнь? - Пожалуй, никогда, - отчужденно ответила она. - Владычица моей жизни, как ты можешь говорить... - Ты знаешь, почему, Валентин. Он на мгновение прикрыл глаза. - Повторяю, Карабелла, тебя на Горе любит всякий рыцарь, принц или лорд - к тебе обращены их преданность, восхищение, уважение...