т картину совершенно убедительную, хотя и не совсем обычную, и абсолютно безразлично - воспринимает эту картину человек или не наделенная воображением машина. "Довольно любопытно, - думал Бордмен, - может, позже можно будет исследовать их и овладеть механизмом лабиринта. Позже". Невозможно было предугадать, какие формы примет картина лабиринта для Маршалла и Патроцелли, когда те вошли в зону экрана. Роботы передавали детальное сообщение о том, что их окружало. Люди же не были непосредственно подключены к компьютеру, и поэтому не могли передавать своих впечатлений от того, что видели. Самое большое, что они могли сделать - это рассказывать. Но их рассказы никак не совпадали с картиной, передаваемой видеодатчиками, прикрепленными к их ранцам, и тем более с картиной, которую передавали роботы. Маршалл и Патроцелли подчинялись действиям компьютера. Шли даже там, где собственными глазами видели зияющие пропасти, вжимали головы в плечи, когда видели над головой зловеще сверкающие стальные лезвия, висящие на потолке несуществующего туннеля. Патроцелли сказал: - Мне кажется, что сейчас одно из этих лезвий упадет и рассечет меня пополам. Но никаких лезвий там не было. После того как они проползли по-пластунски по несуществующему туннелю, оба послушно свернули под большой цеп, бьющий с дьявольской силой по плитам мостовой. Цеп тоже был изображением. С трудом они удержались, чтобы не свернуть на тротуар, выложенный упругими плитками, который тянулся до самых границ действия экрана. Тротуара тоже не существовало. Замороченные, они подозревали, что вместо гладкого тротуара, на самом деле была яма, полная кислоты. - Лучше бы они просто шли с закрытыми глазами, - заметил Бордмен. - Так проходили и роботы... с включенным изображением. - Они говорят, что это было бы для них слишком страшно, - возразил Хостон. - Но что лучше: не иметь никакой информации или иметь информацию заведомо фальшивую? - спросил Бордмен. - Они ведь могут слышать советы компьютера, не открывая глаз. Тогда бы им ничего не грозило... Патроцелли завопил. На одной половине своего экрана Бордмен увидел действительное состояние дел: безопасный участок дороги, а на другой - то, что передавал видеоглаз ранца: буйно вырывающиеся из под ног Патроцелли и Маршалла языки пламени. - Спокойно, - рявкнул Хостон. - Огня тут нет! Патроцелли, услышав это, страшным усилием воли поставил ногу обратно на мостовую. Маршалл не обладал столь быстрой реакцией. Прежде чем до него дошли слова Хостона, он повернулся, чтобы обойти огонь, забрал влево и только потом остановился. Он стоял в нескольких сантиметрах от безопасной дороги. Внезапно из-под одного приподнявшегося камня мостовой вылетела тонкая блестящая проволока, которая опутала ему ноги по щиколотку, резко натянулась и срезала ступни. Падающего Маршалла пригвоздил к соседней стене блестящий золотистый металлический прут. Патроцелли прошел через фальшивый огонь удачно. Не оглядываясь назад, он сделал еще десять неуверенных шагов и остановился в безопасности, вне зоны дезориентирующего экрана. Он хрипло позвал: - Дайв! Дайв, где ты? - Он сошел с трассы, - сказал Бордмен. - Это был быстрый конец. - Что мне теперь делать? - Отдохни, Патроцелли. Успокойся и не пробуй идти дальше. Я посылаю Честерфильда и Уолкера за тобой. Жди там, где стоишь. Патроцелли всего трясло. Бордмен посоветовал электронному мозгу корабля сделать ему укол успокоительного, что и было сделано аппаратурой в ранце. Уже чувствуя облегчение, и не желая смотреть в сторону погибшего товарища, Патроцелли стоял выпрямившись и ждал. Уолкеру и Честерфильду потребовался почти час, чтобы добраться до места, где находился дезориентирующий экран. А затем еще пятнадцать минут, чтобы пройти сквозь почти километровую зону действия экрана. Они шли с закрытыми глазами и были этим очень расстроены. Зато призраки лабиринта не могли поражать людей с закрытыми глазами, и те были вне их власти. Патроцелли за это время значительно успокоился, и все трое двинулись дальше. "Да, - подумал Бордмен, - надо будет, наверное, принести оттуда останки Маршалла. Но это позже, позже..." Неду Раулинсу казалось, что самые длинные дни в своей жизни он пережил четыре года назад, когда летел на Ригель, чтобы перевезти тело отца на Землю. Теперь, однако, он понял, что время на Лемносе тянется для него куда медленнее. Жутко стоять просто так перед экраном и наблюдать, как отважные мужчины гибнут один за другим. А ведь они выиграли битву за лабиринт! Всего в лабиринт вошли четырнадцать человек. Четверо погибли. Уолкер и Патроцелли разбили лагерь в зоне Z, пятеро других основали базу в зоне Е, трое обходили сейчас дезоориентирующий экран в зоне G, чтобы добраться до этой базы. Самое худшее уже позади. Роботы выяснили, что кривая опасности резко падает за зоной F, и что в трех центральных зонах ловушек почти нет. Раз уж зоны Е и F были практически покорены, то добраться туда, где ждал безразличный, привыкший ко всему Мюллер, не должно было составлять особого труда. Раулинс думал, что уже знает лабиринт в совершенстве. Правда не лично, но он входил в лабиринт сотни раз: он видел этот удивительный город сначала глазами роботов, затем при помощи видеокамер, которыми были снабжены члены экипажа. Ночью, в загадочных снах, он бродил по улицам и переулкам лабиринта, мимо крутых и волнистых стен башен, играя со смертью. Он и Бордмен должны были стать наследниками с таким трудом приобретенного опыта, когда придет их черед идти через лабиринт. И эта минута приближалась. В одно холодное утро, когда небо было серым, как железо, Раулинс стоял рядом с Бордменом прямо перед крутой насыпью из песка, которая окружала лабиринт. За две недели их пребывания на Лемносе наступила туманная пора, возвещающая, вероятно, о приходе зимы. Солнце теперь светило только шесть часов, потом наступали бледные двухчасовые сумерки, рассвет после долгой ночи тоже был слабым и долгим. Луны неустанно кружились по небу, бросая всклокоченные тени. Раулинса уже извело ожидание, он жаждал попробовать свои силы в опасностях лабиринта. На смену его нетерпеливости и горячности пришло ощущение пустоты. Он только смотрел на экраны, когда другие, столь же молодые, как и он, так рисковали, чтобы добраться до центра таинственного города. Ему казалось, что вся его жизнь - это ожидание за кулисами перед его выходом на самую середину. Тем временем на экранах наблюдали передвижения Мюллера по зоне А. Находящиеся там роботы постоянно следили за ним, отмечая его маршруты на карте. Мюллер после встречи с роботом не покидал зоны А, но ежедневно менял место ночлега, переезжал из дома в дом, будто не желая дважды ночевать в одном и том же месте. Бордмен побеспокоился о том, чтобы ему больше не попадались никакие роботы. Часто Раулинсу казалось, что этот старый хитрец руководит охотой на какое-то очень чуткое животное. Постучав по экрану, Бордмен сказал: - Войдем туда сегодня после обеда, Нед. Переночуем в главном лагере, потом пойдем к Уолкеру и Патроцелли, а затем в зону Е. Послезавтра ты дойдешь до центра и отыщешь Мюллера. - А зачем идешь в лабиринт ты, Чарли? - Чтобы помочь тебе. - Ты и отсюда можешь поддерживать связь со мной. Не надо напрасно рисковать. Бордмен задумчиво почесал подбородок. - Я решил идти, чтобы уменьшить риск до минимума, - сообщил он. - Как это? - Если возникнут какие-нибудь трудности, я должен буду поспешить тебе на помощь. И лучше я буду ждать в зоне F, чем продираться к центру через самую опасную часть лабиринта. Понимаешь? Из зоны F я смогу добраться до тебя быстрее и сравнительно безопаснее. - А какие у нас, у меня, могут возникнуть трудности? - Упрямство Мюллера. Нет никакой причины и резона ему сотрудничать с нами. Он не тот человек, с которым можно легко договориться. Я помню, каким он вернулся с Беты Гидры IV. Он не давал нам покоя. Собственно, и до этого он никогда не был особенно уравновешенным, но после возвращения стал просто невыносимым, бушевал, как вулкан. Я не осуждаю его за это, Нед. Он имел право быть злым на весь мир. Но он доставлял слишком много хлопот. Как дурной знак, который приносит несчастье. Тебе придется немало помучиться с ним. - Ты не пойдешь со мной? - Исключено. Если Мюллер только узнает, что я здесь, мы ничего не сможем сделать. Ведь это я послал его к гидрянам, не забывай об этом, потому что я в конечном итоге, виноват в том что он стал изгоем и очутился здесь, на Лемносе. Может быть, он даже и убил бы меня, если бы увидел. Раулинс содрогнулся от этой мысли. - Нет! Не смог же он до такой степени одичать! - Ты его не знаешь! Не знаешь, каким он бывает, каким он был. И каким он стал. - Если Мюллер действительно такой дикий и невменяемый, то смогу ли я добиться его доверия? - Пойдешь к нему. Искренне, открыто, можешь не притворяться. У тебя от природы невинная физиономия. Скажешь что прибыл сюда с археологической экспедицией. Постарайся не проболтаться, что мы знаем о нем. Случайно обнаружили, когда на него наткнулся наш робот... А ты его узнал, вспомнил, как он дружил с твоим отцом. - Я должен упомянуть об отце? - Обязательно. Представишься, чтобы он знал, кто ты. Это единственный способ. Скажешь, что твой отец умер, что это твоя первая космическая экспедиция. Разбудишь в нем сочувствие, Нед. Надо, чтобы он стал относиться к тебе по-отцовски. Раулинс покачал головой. - Не злись на меня, Чарли, но я должен сознаться, что все это мне совсем не нравится. Это ложь. - Ложь? - глаза Бордмена запылали. - Ложь то, что ты сын своего отца? И то, что это твоя первая экспедиция? - Но я не археолог. Бордмен пожал плечами. - Так ты хочешь ему сказать, что прибыл сюда на поиски Ричарда Мюллера? И надеешься, что он будет тебе доверять? Подумай о нашей цели, Нед. - Хорошо. Цель оправдывает средства, я знаю. - Ты действительно в это веришь? - Мы прилетели сюда, чтобы уговорить Мюллера сотрудничать с нами, ибо нам кажется, что только он может спасти нас от страшной опасности, которая нам грозит, - сказал Раулинс бесцветным голосом. - Поэтому мы должны применить все способы, которые окажутся необходимыми для того, чтобы вынудить его сотрудничать с нами. - Вот именно. И не надо так глупо улыбаться, когда ты об этом говоришь. - Прости, Чарли, но обманывать Мюллера мне совсем не хочется. - Он нам необходим. - Да, но человек столько выстрадавший... - Он нам необходим. - Ну, хорошо, Чарли. - Ты тоже нам необходим... Сам я, увы, не могу этого сделать. Если бы он увидел меня, то наверняка бы прикончил. В его глазах я должен быть чудовищем, как, впрочем, и все, кто имел отношение к этому делу. Но ты - совсем другое дело. Тебе он поверит. Ты молодой. Сын его друга. И выглядишь дьявольски доброжелательно. Ты сможешь найти подход к нему. - Лгать, чтобы внушить беспочвенные надежды. Бордмен с трудом смог овладеть собой. - Прекрати, Нед. - Ну, говори дальше, что я должен буду делать после того, как сообщу, кто я? - Постарайся с ним подружиться. Не спеши. Пусть он почувствует, что ты ему нужен. Что ему необходимо общение с тобой. - Но если мне будет плохо рядом с ним? - Попробуй это скрыть от него. Эта самая трудная часть твоего задания, я вполне отдаю себе в этом отчет. - Самое трудное - это ложь, Чарли! - Ну это твое дело. Во всяком случае, покажи, что хорошо переносишь его общество. Дай ему понять, что тратишь на него время, предназначенное для научной работы, и что эти бездельники и негодяи - руководители экспедиции - не хотят, чтобы ты имел с ним что-либо общее. Но ты его любишь, и пусть они в это не вмешиваются. Рассказывай ему как можно больше о себе, болтай и болтай, тем больше ты произведешь впечатление наивного... - А надо ли говорить о той враждебной галактике? - Невзначай. Время от времени упоминай о них, вводи его в курс событий. Но не слишком много. Во всяком случае, не говори ему о той угрозе, которую они для нас представляют. И, главное, не проболтайся, что мы в нем нуждаемся, понимаешь? Если он поймет, что мы хотим его использовать, то всему делу конец. - Но как же я смогу уговорить его выйти из лабиринта, если не объясню, почему мы хотим, чтобы он вышел? - Об этом мы еще не думали. Но я дам тебе указания потом, когда ты обретешь его доверие. - Я знаю, что ты хочешь этим сказать, - задохнулся Раулинс. - Ты хочешь вложить в мои уста такую отвратительную ложь, что сейчас даже не решаешься об этом говорить. Боишься, что я сразу же откажусь от всего этого дела. Извини, но почему мы должны вытягивать его оттуда хитростью? Почему нельзя ему попросту сказать, что человечество нуждается в нем? - Ты думаешь, это будет более нравственно? - Как-то чище. Меня тошнит от этих интриг. С большим удовольствием я вытащил бы его отсюда силой. Может, попробуем, а? У нас хватит сил и людей для этого? - Вряд ли, - сказал Бордмен. - Мы не сможем взять его силой, в том-то, собственно, и вся соль. Слишком уж это опасно. Он может покончить с собой, если мы попытаемся его похитить. - А парализующий выстрел, - подсказал Раулинс. - Я даже сам смог бы в него выстрелить. Нужно только подобраться к нему поближе, а потом, когда он уснет, вынести из лабиринта. Когда же он проснется, мы объясним ему... Бордмен покачал головой. - Нет. Для того чтобы изучить этот лабиринт, у него было девять лет. Мы не знаем, каким штучкам он научился здесь, и какие ловушки расставил для нас. Пока он там, я не рискну предпринять какую-либо активную акцию против него. Этот человек слишком ценен. Насколько известно, Мюллер запрограммировал взрыв всего этого города-лабиринта, если кто-нибудь попробует поступить с ним дурно. Он должен добровольно выйти отсюда, Нед, или нам остается только выманить его ложью и обещаниями. Я знаю, что это дурно пахнет, но вся Вселенная временами смердит. Разве ты всего этого до сих пор не понял? - Но ведь так не должно быть! - Раулинс повысил голос. - Ведь ты должен был понять это за все эти годы - Вселенная не пахнет! Смердить может лишь человек! Да и то по собственной воле, кто больше жаждет вонять, чем пахнуть. Ведь мы не обязаны врать. Мы могли бы выбрать честь и порядочность, и... - Нед резко осекся. И уже совсем другим тоном добавил: - Мне кажется, что я недозревший, как черт знает кто, правда, Чарли? - Тебе можно ошибаться. Ты еще молод. - Ты действительно веришь, что есть какая-то зловещность во всех проявлениях Вселенной? Бордмен сложил кончики пальцев своих коротких тяжелых рук. - Я бы не сказал так. Во Вселенной нет ни зла, ни добра. Вселенная - это большая бездушная машина, отдельные небольшие части машины часто изнашиваются, перегруженные работой, но Вселенная не заботится об этом ни секунды, потому что легко сможет заменить их. В использовании отдельных частей нет ничего безнравственного. Но нужно признаться, что с их точки зрения это дело не совсем чистое. Так уж получилось, что две маленькие части Вселенной столкнулись, когда мы сбросили Дика Мюллера на планету гидрян. Мы должны были послать его туда, потому что основная часть нашего характера - любопытство, а они сделали так, что Дик Мюллер улетел с Беты Гидры IV уже не таким, каким был. Его затянула и перемолола машина Вселенной. Теперь наступает новое столкновение частиц Вселенной, тоже неизбежное, и мы должны пропустить Мюллера через эту машину во второй раз. Вероятно, он снова будет изуродован. Это дурно пахнущее дело, и чтобы оно получилось, мы должны немного поболтать. Однако у нас нет выбора. Если мы пойдем на компромисс и не получим Мюллера, может случиться, что этим мы запустим в ход какие-то новые части машины, которые уничтожат все человечество, а это воняло бы еще больше. Я хочу, чтобы ты сделал кое-что непорядочное, но с благородной целью. Ты не хочешь этого делать, и я тебя понимаю, но пытаюсь доказать, что твои личные моральные принципы необязательно являются главной и наиболее важной причиной. В войну солдаты погибают. Это, может быть, несправедливая война, но тем не менее она реальна, и каждый должен сыграть свою роль. - Значит, у нас нет свободы воли? - Свободы достаточно, чтобы немного подергаться на крючке. - И ты всегда все видел в таком свете? - Почти всю жизнь, - ответил Бордмен. - Даже тогда, когда был в моем возрасте? - Еще раньше. Раулинс опустил глаза и сказал: - Ты, наверное, сильно заблуждаешься, но я не буду зря тратить силы на то, чтобы тебе это объяснить. Мне не хватает слов, доказательств, аргументов. Впрочем, даже если бы они у меня были, ты не стал бы меня слушать. - Боюсь, я стал бы тебя слушать, Нед, но мы подискутируем как-нибудь в другой раз, скажем, лет через двадцать. Идет? Раулинс попробовал улыбнуться. - Конечно. Если я не покончу жизнь самоубийством от тяжести вины за это дело. - Ты не покончишь с собой. - Но как же я буду жить в согласии со своей совестью, если вытяну Дика Мюллера из его скорлупы? - Увидишь. Ты решишь в конце концов, что поступил правильно. Или что выбрал меньшее зло. Можешь мне поверить, Нед, в эту минуту тебе кажется, что твоя душа будет проклята раз и навсегда. Но ты не прав. - Посмотрим, - тихо произнес Раулинс. Бордмен был теперь более скользок, чем когда-либо, и он взял на вооружение отеческий тон. Умереть в лабиринте - единственный способ сохранить свою совесть. Однако едва эта мысль засветилась у Раулинса в голове, как он прогнал ее, ужаснувшись. Затем посмотрел на экран. - Мы пойдем туда, - сказал он. - Я сыт по горло этим ожиданием. 5 Мюллер видел, как они подходят, и не понял, почему он так спокоен. Впрочем, он уничтожил одного робота, и с тех пор они перестали посылать сюда этих нахальных проныр. Но на экранах он видел людей, которые разбили лагерь во внешних зонах лабиринта. Он не мог различить их лица, не мог также понять, что они там делают. Несколько человек разбили лагерь в зоне Е, другая группа - в зоне F. Перед этим Мюллер видел, как несколько человек погибли во внешних зонах. Конечно, у него были свои способы борьбы. Можно, например, затопить зону Е водой из акведука. Он однажды сделал это совершенно случайно. И город почти целый день был вынужден устранять последствия этого наводнения. Он припомнил, как во время этого наводнения зона Е была изолирована перегородкой, чтобы вода не разлилась дальше. Если бы эти люди не утонули в первом потоке, то уж конечно, в панике напоролись бы на какую-либо ловушку. Были и другие способы, чтобы не допустить их в центр города. Но Мюллер ничего не предпринял. Знал, что причина его бездействия кроется в желании избавиться от этого многолетнего заключения. Он ненавидел и опасался их, его приводило в ужас это вторжение, однако позволял им прокладывать себе дорогу. Встреча была уже неизбежна. Они уже знают, где он. Но знают ли они, кто он? А, значит, найдут его к своему или его сожалению. Ведь может оказаться, что за время своего долгого изгнания он излечился от своего недуга и снова сможет пребывать среди людей. Но в глубине души он знал, что это не так. Дик Мюллер провел среди гидрян несколько месяцев, а потом, поняв, что не сможет ничего сделать, сел в свою капсулу и стартовал к кораблю, вращающемуся на орбите. Если у жителей Беты Гидры есть своя мифология, то он обогатил ее. На корабле он подвергся операциям, которые должны были вернуть его Земле. Когда он уведомил электронный мозг корабля о своем присутствии, то внезапно увидел в отполированном щите пульта свое отражение и испугался. Гидряне не пользовались зеркалами. Мюллер обнаружил на своем лице новые морщины, но его испугали не они, а удивительные, чужие глаза. "Мышцы слишком напряжены", - подумал он. Окончив программирование своего возвращения, он вошел в диагностический кабинет, где заказал капли ДИЧ-40 для успокоения нервной системы, а также горячую ванну и массаж. Но когда он вышел оттуда, его глаза были по-прежнему такими же странными. И, кроме того, у него был нервный тик. От тика отделаться было несложно. Но глаза остались такими же. "Собственно говоря, они ничего особенного и не выражают, - думал он. - Это впечатление производят веки. Они напряжены из-за того, что я вынужден был дышать в закрытом комбинезоне. Это пройдет. У меня за плечами несколько трудных месяцев, но теперь это пройдет". Корабль поглощал энергию ближайшей звезды. Механизм подпространственного двигателя пришел в действие. Но несмотря на нуль-перелет, некоторое абсолютное время должно было пройти, пока корабль, как игла, прошивает континуум. Мюллер читал, спал, слушал музыку. Он уверял себя, что его лицо уже не застывшая маска. После возвращения на Землю, наверное, ему пригодится такое маленькое перевоплощение. Эта прогулка состарила его на несколько лет. Ему нечем было заняться. Корабль вышел из подпространства на расстоянии нескольких тысяч километров от Земли, и разноцветные огоньки принялись плясать на пульте связи. Ближайшая станция космического слежения потребовала сообщить его координаты. Он приказал мозгу корабля дать ответ. - Уравняйте скорость, господин Мюллер. Мы вышлем вам пилота, чтобы он сопровождал ваш корабль до Земли, - сообщил контролер движения. И этим также занялся мозг корабля. Мюллер увидел напоминающую медный шар станцию космического слежения. Довольно долго она росла перед ним, пока корабль ее не догнал. - У нас есть для вас сообщение, ретранслированное с Земли, - сообщил контролер. - Говорит Чарльз Бордмен. - Давайте, - сказал Мюллер. Экран заполнило лицо Бордмена, розовое, свежевыбритое, пышущее здоровьем. Лицо хорошо отдохнувшего человека. Бордмен улыбнулся. - Дик, как это великолепно, что я тебя вижу. Мюллер включил личный контакт и через экран стиснул руку Бордмена. - Привет, Чарли. Один шанс из шестидесяти пяти, правда? Но, видишь, я вернулся. - Я должен сообщить об этом Марте? - Марте? - Мюллер задумался. (Это та голубоглазая девушка, головокружительные бедра и острые пятки). - Да, скажи ей. Было бы славно повидаться с ней сразу же после посадки. Бордмен фыркнул, затем резко изменил тон. - Как дело, прошло хорошо? - Никак. - Но ты вступил с ними в контакт? - Я попал к ним, конечно. Они меня не убили. - Они были враждебны? - Они меня не убили. - Это так, но... - Ведь я жив, Чарли, - Мюллер почувствовал опять этот нервный тик. - Мне не удалось изучив их речь... Не знаю, заметили ли они меня вообще. Но мне казалось, что они заинтересовались. - Может, они телепаты? - Не знаю, Чарли. Бордмен минуту помолчал. - Что они с тобой сделали, Дик? - Ничего. - Не думаю. - Я просто измучен долгим путешествием. Но в хорошей форме. Разве только немного разнервничался. Хочу дышать натуральным воздухом, пить настоящее пиво, есть настоящее мясо и иметь приятную компанию в кровати. Тогда я буду чувствовать себя великолепно. А позже, может быть, предложу какие-нибудь способы возможных контактов с гидрянами... - Это ускорение отражается на твоей аппаратуре, Дик. - Что? - Тебя слишком громко слышно. - Это вина ретрансляционных станций. Черт возьми, Чарли. Что может быть общего у этого с ускорением? - Ты меня спрашиваешь? Я только пытаюсь понять, почему ты так кричишь на меня? - Я не кричу, - возразил Мюллер. Вскоре после этого разговора ему сообщили со станции космического слежения, что пилот готов перейти на борт его корабля. Открыв шлюз, он впустил этого человека. Пилот был молодым, светловолосым парнем с длинным носом и светлой кожей. Сняв шлем, он сказал: - Меня зовут Лео Кристиансен, господин Мюллер, и я хочу, чтобы вы знали, что это честь для меня - пилотировать первого человека, который посетил гидрян. Надеюсь, что не нарушу никаких предписаний, касающихся служебной тайны, если попрошу хоть что-нибудь рассказать мне, пока мы будем спускаться на Землю. Ведь это великая минута для человечества и, собственно говоря, я первый, кто лично встретил вас, когда вы оттуда возвращаетесь. Не сочтите это за назойливость, я был бы благодарен за некоторые подробности о вашей... - Ну, что ж, я могу вам кое-что рассказать, - вежливо ответил Мюллер. - Прежде всего, вы видели видеокубик с записью изображения гидрян? Я знаю, этот видеокубик должны были транслировать, но... - Вы позволите, я присяду, господин Мюллер? - О, прошу вас. Вы, конечно, видели. Это высокие худые создания, с плечами... - Я себя что-то нехорошо чувствую, - вдруг сказал Кристиансен, - я не в своей тарелке, понятия не имею, что со мной. - Лицо у него стало красным, как киноварь, и капельки пота заблестели на лбу. - Я, наверное, заболел, вы знаете, так быть не должно... - он упал в кресло и сжался, трясясь, как в лихорадке, закрыв голову руками. Мюллер, который после долгого молчания с трудом выдавливал из себя слова, беспомощно смотрел на него. В конце концов он вытянул руку и схватил пилота за локоть, чтобы отвести его в диагностический кабинет. Кристиансен резко вырвался, как будто его коснулись раскаленным железом, потерял равновесие, упал на пол кабины и пополз, пытаясь отодвинуться как можно дальше от Мюллера. Приглушенным голосом он спросил: - Г-г-где, где это у вас? - Вот дверь, сюда. Пилот поспешил в туалет, закрыл дверь и защелкнул замок. Мюллер, к своему удивлению, услышал, как его рвет, потом раздались громкие и протяжные вздохи. Он уже хотел сообщить на станцию слежения, что пилот болен, когда двери открылись и Кристиансен пробормотал: - Вы не могли бы подать мой шлем? Мюллер подал ему шлем. - Мне неприятно, что вы среагировали таким образом, черт возьми, я надеюсь, что не приволок с собой какую-нибудь заразу. - Я не болен, а только чувствую себя паршиво. - Кристиансен надел космический шлем. - Не понимаю, но охотнее всего я бы свернулся в клубок и плакал. Прошу, выпустите меня, господин Мюллер. Это... так... страшно... так я себя чувствую! - и выскочил из корабля. Мюллер ошеломленно смотрел, как тот летит сквозь пустоту, к станции. Затем включил радио и сказал контролеру: - Пока не присылайте следующего пилота. Кристиансен, едва сняв шлем, сразу же заболел. Может быть, я заразен. Надо это проверить. Контролер согласился, явно обеспокоенный, и попросил, чтобы Мюллер прошел в диагностический кабинет, а затем передал результаты обследования. Затем на экране Мюллера возникло серьезное темно-шоколадное лицо врача станции космического слежения. Он сказал: - Это очень удивительно, господин Мюллер. - Что удивительно? - Сообщение вашего диагностата рассмотрел наш компьютер. Нет никаких необычных признаков. Я протестировал Кристиансена, но также ничего не понял. Он чувствует себя уже совершенно хорошо, как говорит, и сообщил мне, что в ту минуту, когда вас увидел, его охватила какая-то сильная подавленность, которая моментально перешла во что-то, напоминающее метаболический паралич. - И часто у него такие приступы? - Никогда не было. Мне это непонятно. Могу я вас посетить? Врач не корчился так жалобно, как Кристиансен, но тоже не задержался надолго. Когда он покинул корабль Мюллера, лицо его блестело от слез. Он был не менее обеспокоен, чем Мюллер. Через двадцать минут явился новый пилот, который не снял ни шлема, ни комбинезона, а сразу начал программировать корабль на планетарное приземление. Он сидел у рычагов управления с абсолютно прямой спиной, не оборачиваясь к Мюллеру, так, как будто того не существовало. Согласно уставу пилот довел корабль до той области, где двигателями уже может управлять компьютер земного порта, после чего удалился с напряженным, вспотевшим лицом и плотно сжатыми губами. Слегка кивнув головой на прощание, он выскочил из корабля. "Наверное, я отвратительно пахну, - подумал Мюллер, - если он ощутил этот запах даже через скафандр". Посадка была обычной процедурой. В межпланетном порту Мюллер прошел через камеру иммиграционного контроля очень быстро. На то, чтобы Земля сочла возможным принять его, хватило полчаса. Исследованный теми же самыми приборами компьютеров уже сотни раз до этого, он считал этот срок почти рекордным. Прошел страх, что гигантский портовый диагностат откроет у него какую-нибудь неизвестную болезнь, не обнаруженную его собственным оборудованием, ни врачом станции слежения. Диагностат тщательно проверил его, усиливая шум почек, исследуя вытяжки разных субстанций организма. И когда Мюллер, в конце концов вышел из этой машины, не зазвенели сигналы тревоги, не засверкали предупредительные огни. Принят. Он поговорил с роботом в таможенном отделении. Откуда прибыли, путешественник? Куда? Принято. Бумаги у него были в порядке. Щель в стене выросла до размеров двери. Он уже мог выйти - впервые с минуты приземления мог встретиться с другими человеческими существами. Бордмен прилетел вместе с Мартой, чтобы встретить его. В толстых одеяниях цвета бронзы, в которых матово просвечивала металлическая нить, он выглядел очень солидно. Пальцы украшало множество солидных перстней, а его густые унылые брови напоминали темный тропический мех. У Марты волосы были коротко острижены, темно-зеленые веки посеребрены, а тонкую шею покрывало золото. Мюллеру, помнившему ее обнаженной и влажной, когда она выходила из хрустального озера, не понравились эти перемены. Он сомневался, что они произошли в его честь. Это ведь Бордмен любил иметь великолепных, эффектно выглядевших женщин. Вероятно, эти двое спали вместе во время его отсутствия. Он был бы удивлен и даже потрясен, если бы узнал, что их ничто не связывает. Бордмен взял Мюллера за локоть, но его рука через пару минут ослабла и прямо-таки невероятным образом соскользнула вниз, прежде чем Мюллер успел ответить на его приветствие. - Как это мило вновь видеть тебя, Дик, - сказал Бордмен неубедительно громким голосом и отошел на два шага. Щеки у него отвисли, как если бы он внезапно попал в усиленное поле тяготения. Марта встала между ними и прижалась к Мюллеру. Он обнял ее и принялся гладить по спине, от шеи до худых ягодиц. Ее глаза, когда он посмотрел в них, были полны блеска и ошеломили его. У нее раздувались ноздри. Он почувствовал, как мышцы твердеют под нежной кожей. Она попыталась вырваться из его объятий, шепнув: - Дик, я молилась за тебя каждую ночь. Ты даже представить себе не можешь, как я тосковала по тебе. Марту трясло все сильнее. Передвинув руки на бедра, Мюллер страстно прижал ее к себе. Ноги ее ослабели, и он даже испугался, что она упадет, если он выпустит ее из объятий. - Дик, - пробормотала она, - это так страшно. От радости, что я тебя вижу, у меня все перепуталось в голове. Пусти меня, Дик. Мне что-то плохо... - Да, да, конечно, - он отпустил ее. - Эта погода что-то на меня плохо действует, Дик. Поговорим лучше завтра, - быстро проговорил Бордмен и убежал. Теперь Мюллер почувствовал, что его охватила паника. - Куда пойдем? - спросил он. - Транспортный кокон тут, перед залом. Мы получим комнату в портовой гостинице. Где твой багаж? - Еще на корабле, - сказал Мюллер. - Надо подождать. Марта прикусила нижнюю губу. Он взял ее под руку, и они выехали из межпланетного порта на движущемся тротуаре к тому месту, где находились коконы. "Скорее, - мысленно торопил он Марту. - Скажи мне, что плохо себя чувствуешь. Ну, прошу, скажи, что в эти последние десять минут тебя сразила какая-то таинственная болезнь", - мысленно молил он ее. - Зачем ты постригла волосы? - спросил он. - А что? Разве нельзя? Я не нравлюсь тебе с короткими волосами? - Не очень. - Они сели в кокон. - Раньше они у тебя были длинные и голубые, как море в непогоду. Сверкающий, как ртуть, кокон оторвался от земли. Мрта сидела поодаль от Мюллера, сгорбившись у дверей. - И этот макияж тоже. Прошу прощения, Марта, но я, конечно, хотел бы, чтобы мне все это нравилось. - Я стараюсь быть красивой для тебя. - Почему ты кусаешь губы? - Что делаю? - Ничего. Мы уже прибыли. Комната снята? - Да. На твое имя. Они вошли. Мюллер нажал регистрационную табличку. Вспыхнула зеленая лампочка, и двери лифта открылись. Гостиница начиналась пятью уровнями ниже межпланетного порта. Они опустились на пятидесятый уровень. Почти самый низкий. "Трудно было выбрать лучше", - подумал Мюллер. Похоже, аппартаменты для новобрачных. Они вступили в спальню с широкой кроватью, снабженной всякими аксессуарами. Освещение было интимно приглушено. Мюллер вспомнил, как он вынужден был обходиться без женского общества, и почувствовал какую-то пульсацию внизу живота. Марте об этом говорить не стоило. Миновав его, она вошла в соседнюю комнату и оставалась там довольно долго. Он разделся. Марта вернулась обнаженной. Причудливого грима на лице у нее уже не было, и волосы снова стали голубыми. - Как море, - сказала она, - жаль, что не могу так же быстро их отрастить. В этой дамской комнате совсем нет нужных приборов. - Ничего, ты и так выглядишь намного лучше, - ответил он. Марта стояла на расстоянии десяти метров от него, повернувшись в профиль, а Дик рассматривал ее тело: маленькие, торчащие груди, мальчишеские ягодицы и крутые бедра. - Гидряне, - сказал Мюллер, - или пятиполые, или вообще бесполые, я не совсем в этом уверен. Но как бы они это ни делали, мне кажется, что люди получают от этого больше удовольствия. Почему ты так стоишь, Марта? Она молча подошла. Обняв ее одной рукой за плечи, другой он сжал ее грудь. Когда он делал это раньше, то чувствовал, как под его рукой ее сосок твердел от страсти. Теперь этого не было. Марта немного дрожала, как напуганная кобылица. Он коснулся ртом ее губ, но губы у нее были сухие и напряженные, какие-то враждебные. Погладил пальцем плавную линию ее щеки, но она вздрогнула. Они уселись на кровать. Марта попыталась приласкать его, но явно против воли. В ее глазах было страдание. Внезапно она отодвинулась от него и упала навзничь на подушку. Он видел ее лицо, искаженное едва скрываемым мучением. Через какое-то время она схватила его за обе ладони и притянула к себе. Подняла колени и раздвинула ноги. - Возьми меня, Дик, - произнесла она театрально. - Сейчас! Марта попыталась затащить его на себя, в себя, но он не хотел так, вырвался из ее объятий и сел. Она была красной до самых плеч, и слезы текли по ее щекам. Он уже увидел все, чтобы понять, но должен был все-таки спросить: - Скажи мне, все-таки, что с тобой, Марта? - Не знаю. - Ты ведешь себя так, как будто больна. - Наверное - да. - Когда ты почувствовала себя нехорошо? - Я... ох, Дик, зачем все эти расспросы, прошу, дорогой, иди ко мне. - Но ведь ты же не хочешь меня. Правда? Ты делаешь это по доброте сердечной. - Я хочу, чтобы ты был счастлив, Дик. Ох, ...это так страшно болит... так страшно. - Что болит? Она не отвечала. Сделала похотливый жест и со всей силой потянула его опять. Он сорвался с кровати и вскочил на ноги. - Дик, Дик, я ведь предупреждала тебя, чтобы ты туда не летел, говорила, что предвижу будущее. Что с тобой там может что-то случится, что-то плохое. Не обязательно смерть. - Скажи мне, что у тебя болит? - Не могу, я... не знаю. - Ложь. Когда это началось? - Сегодня утром, когда я встала. - Еще одна ложь. Я должен знать правду. - Возьми меня, Дик. Не заставляй меня ждать больше. Я... - Что? - Ничего, ничего, - она встала с кровати и принялась тереться об него, как кошка, при этом ее лицо исказила судорога, а глаза были стали бессмысленными. Он схватил ее за локти. - Скажи, чего ты не можешь выдержать, Марта? Она рванулась, вся мокрая от пота. - Говори. Не можешь выдержать... - Твоей близости, - призналась она. 6 В лабиринте было немного теплее, а воздух более мягкий, чем на равнине. "По-видимому, стены не пропускают ветра", - подумал Раулинс. Он осторожно двигался, прислушиваясь к голосу в своих наушниках. "Три шага влево... сверни... поставь ногу у этого черного камня - полосы на тротуаре. Полный оборот... сверни влево... четыре шага... поворот на 90 градусов вправо, еще поворот на девяносто градусов вправо..." Это немного напоминало детскую игру. Но только ставка здесь была более высокой. Раулинс осторожно делал каждый шаг, чувствуя, как смерть идет за ним по пятам. Он увидел луч энергии, стреляющий в тротуар прямо перед ним. Компьютер приказал остановиться. Один, два, три, четыре, пять. Иди! Он двинулся дальше. Безопасно. На другой стороне остановился и оглянулся. Бордмен, хотя и был значительно старше, поспевал за ним. Хорошо. Теперь он тоже проходит через эти ловушки и уже проскочил место, откуда бил луч. - Немного отдохнем? - спросил Раулинс. - Не относись так снисходительно к старому человеку, Нед. Не останавливайся. Я пока еще не устал. - У нас еще трудный отрезок впереди. - Тогда не будем мешкать. Раулинс просто не мог смотреть на эти кости. Высохшие скелеты, лежащие здесь веками, и чьи-то останки, вовсе не такие древние. Существа разных миров нашли здесь свою смерть. "А что, если я погибну здесь в ближайшие десять минут?" Вокруг него много раз в секунду вспыхивали яркие огни. Бордмен, двигающийся рывками в пяти метрах сзади, выглядел довольно любопытно. Оглянувшись, Раулинс был вынужден махнуть рукой перед глазами, чтобы увидеть эти конвульсивные движения. Это было похоже на то, как будто он с каждой долей секунды все больше терял сознание. Он услышал голос компьютера: "Пройди десять шагов и стой там. Раз, два, три. Подойди быстро к краю этой площади". Он не понял, что ему тут угрожало, но придерживался указаний. Здесь, в зоне N, кошмары поджидали почти всюду, и у него в памяти путалась их очередность. Может быть, именно здесь камень весом в тонну падает на невнимательного путешественника? И где те стены, которые схлопываются? Где прекрасный, затейливый мост, ведущий в огненное озеро? Учитывая среднюю продолжительность жизни, он мог бы спокойно прожить еще двести пять лет. Хотелось пожить как можно дольше. "Я еще слишком молод, чтобы просто так умереть". Он плясал под мелодию, выдаваемую ему компьютером, и поэтому, миновал и огненное озеро, и сталкивающиеся стены. Зверь с длинными зубами сидел на пороге дома прямо перед ними. Чарли Бордмен осторожно отцепил от своего ранца оружие и включил автоматическую наводку. Поставил на тридцать килограммов массы в радиусе пятидесяти метров. - Не промахнись, - сказал Раулинс, и он выстрелил. Луч энергии рассеялся, попав в стену. Рассыпались струи зелени на ярко-фиолетовом фоне. Зверь спрыгнул с порога, вытянул лапы в агонии и упал. Тут откуда-то появились три маленькие зверюшки, питающиеся падалью, и принялись рвать его на куски. Бордмен захохотал. Чтобы стрелять из оружия с автоматической наводкой не обязательно быть хорошим стрелком. Это надо признать. Но он уже довольно давно не охотился. Когда ему было тридцать, он провел длинную неделю на охоте в заповеднике Сахара с группой значительно более важных тузов, чем он. Бордмен охотился с этими людьми в интересах своей карьеры, ему там не очень-то нравилось. Душный воздух, резкий солнечный свет, грязные мертвые звери, лежащие на песке, хвастливые речи этих охотников, бессмысленное убийство. Когда тебе тридцать, развлечения людей среднего возраста не совсем понятны тебе. Но тогда он выдержал до конца, надеясь, что это оправдает себя в дальнейшем и сослужит неплохую службу. И это действительно принесло свои плоды. Но теперь, здесь, это совсем иное, даже несмотря на карабин с автоматической наводкой. Это уже не развлечение, не спорт. Картинки менялись на золотистом экране, помещенном на опорах прямо под стеной, рядом с внешним краем зоны N. Раулинс увидел лицо своего отца. Сначала изобра