ет, а Фреду семь, их родители (ныне уже почти позабытые) погибли в авиакатастрофе, произошедший над Карибским морем, и детей отправили на воспитание в государственный интернат. С тех пор пути-дороги братьев разошлись. Рой получил юридическое образование, какое-то время проработал личным секретарем сенатора Фиц-Моэма, а затем, всего лишь в прошлом месяце, неожиданно получил должность замдиректора в только что организованном Бюро Выравнивания Населенности. Фред же специализировался в области медицины, частнопрактикующий врач из него не получился, и только благодаря Рою ему в конце концов удалось пристроиться в отделение Счастливого Сна ВЫНАСа. "А вот теперь, впервые за все это время, Фред ощущает некоторое превосходство надо мной, - подумал Уолтон. - Надеюсь, он не жаждет содрать с меня кожу живьем". Щекотливое положеньице, ничего не скажешь. Теперь Рой особенно отчетливо ощущал, как чужды ему бессердечность и черствость, столь необходимые для настоящего работника ВЫНАСа. Неожиданно даже для самого себя Уолтон понял, что совершенно не заслуживал столь высокой должности в этой организации. И с его стороны единственным поистине честным поступком будет просить отставку у Фиц-Моэма, и немедленно. Обдумывая, как это сделать, Уолтон вспомнил некогда произнесенные сенатором слова: "Такая работа годится только для человека, у которого нет сердца. ВЫНАС - самая жестокая организация из всех, когда-либо учрежденных человечеством. Ты уверен, что сумеешь справиться с этой работой, Рой?" - "Думаю, сумею, сэр". Уолтон вспомнил также последовавшие далее туманные фразы, скорее напоминавшие лозунги, о необходимости выравнивания, о срочности решения всех проблем, связанных с перенаселенностью многих территорий земного шара. "Временная жестокость - цена вечного счастья", - так сказал тогда Фиц-Моэм. Уолтон хорошо запомнил тот день, когда Организация Объединенных Наций в конце концов дала "добро" на создание Бюро Выравнивания Населенности. Мир был буквально ошарашен этим решением. До сих пор перед глазами Роя Уолтона мелькают вспышки "блицев" фотокамер, в ушах стоит стрекот пишущих машинок тысяч репортеров, спешивших ошеломить население планеты, навсегда запечатлелось в памяти то воодушевление, которое владело им в те, казавшиеся тогда историческими часы вызванное сознанием понимание величия и благородства стоящих перед ВЫНАСом задач... А затем - шесть недель накопления ненависти. ВЫНАС не пришелся по душе. Правда когда-то никто не восторгался тем, что раны обрабатывались дезинфицирующими растворами, однако люди терпели. Уолтон сокрушенно покачал головой. Он совершил серьезную ошибку, спасая жизнь Филипу Приору. Но отставка - это совершенно неподходящее средство для того, чтобы загладить свою вину. Он снова сделал окно матовым и вернулся к письменному столу. Самое время разобраться с накопившейся на нем почтой. Первое из кипы письмо было написано от руки. Уолтон быстро пробежал его глазами. "Дорогой мистер Уолтон! Пришли вчерась ваши люди и увели на погибель мою матушку. Она ничего не сделала плохого за все семьдесят лет которые прожила тихо и мирно и я хочу чтобы вы знали что я считаю ваших приспешников самыми гнусными паразитами со времен Гитлера и Сталина и очень надеюсь что когда вы сами станете больной и старый то придут за вами ваши же висельники и засунут вас прямо в ту самую печку где вам давно уже надлежит гореть. Мерзавец - вот кто вы и все ваши охламоны такие же мерзавцы. Тьфу на вас. Чтоб вы сдохли". Уолтон только пожал плечами и вскрыл следующее письмо. Оно было напечатано четкими буквами диктопринтера на бумаге с изысканными водяными знаками. "Сэр! Судя по сообщениям в газетах, число подвергаемых эвтаназии лиц с каждым днем становится все больше и больше. Вы весьма преуспели в избавлении мира от многих слабых братьев и сестер, потерявших способность стойко переносить выпавшие на их долю трудности, от тех, которые, по меткому выражению Дарвина, "не приспособлены к борьбе за существование". Приношу свои чистосердечные поздравления, сэр, и выражаю полнейшую удовлетворенность масштабами и благородными целями вашей смелой и столь нелегкой в осуществлении программы. Ваше Бюро впервые в истории дает человечеству реальный шанс создать ту самую "обетованную землю", ту Утопию, что столь долгие годы была нашей надеждой и неосуществимой мечтой. И еще я самым искренним образом надеюсь на то, что Ваше Бюро проявит максимальную щепетильность в отношении выбора тех категорий людей, которых следует пощадить. По-моему, и речи быть не может о сострадании к миллиардам расплодившихся, как кролики, азиатов; численность их должна быть снижена самым беспощадным образом, ибо именно их неконтролируемая рождаемость поставила все человечество на грань катастрофы. То же самое можно сказать и об европейцах, которые отказываются внять голосу разума. А если уж говорить о наших домашних делах, то я умоляю снизить численность евреев, католиков, коммунистов, антигершелитов и прочего вольнодумного сброда, чтобы сделать родившийся заново мир чистым, светлым и..." С трудом превозмогая тошноту, Уолтон отшвырнул письмо в сторону. Подавляющая часть поступающей к нему корреспонденции из внешнего мира была подобного рода: внешне все было очень благоразумно, рационально, но пропитано крайним фанатизмом. Таким было и письмо одного весьма образованного человека из Алабамы, очень встревоженного тем, что в намерения ВЫНАСа не входит ликвидация различного рода второсортных граждан. А вот священника из Мичигана беспокоило только то, что удается избежать газовой камеры безбожникам-леворадикалам. И, конечно же, было немало совсем иных писем - малограмотных посланий от несчастных родителей или родственников с обвинениями ВЫНАСа в бесчисленных преступлениях против человечества. "Что ж, именно этого и следовало ожидать", - отметил про себя Уолтон. Черкнув свои инициалы на обоих письмах, он опустил их в лоток пневмотранспортировки в архив, где они будут замикрофильмированы и оставлены на хранение. Фиц-Моэм требовал, чтобы каждое письмо было прочитано и хранилось в архиве как очень важный документ. "Недалек тот день, - подумалось Уолтону, - когда отпадет необходимость выравнивать населенность. Эвтаназия, правда, как весьма разумное и гуманное мероприятие обязательно должна сохраняться, но зато не нужно будет срывать с насиженных мест несколько тысяч бельгийцев и переправлять на освоение целинных земель Патагонии - подобная практика, безусловно, прекратится. Лэнг со своей командой уже давно бьется с экспериментами по преобразованию Венеры в пригодную для обитания планету. Если у него это получится, то инженеры-землеустроители смогут приняться за аналогичное преобразование сначала Марса, затем крупных спутников Юпитера и Сатурна и, возможно, даже отдаленного Плутона при условии, разумеется, что будет открыт новый дешевый источник тепловой энергии. Вот тогда-то человечество и перейдет в очередное свое состояние. Миллионы жителей Земли можно будет крупными партиями отправлять в новые, пригодные для освоения миры. Процесс этот, несомненно, вызовет массовые восстания - добровольно покинуть Землю захочется разве только горстке искателей приключений. Но ведь кому-то все равно придется расстаться с родной планетой: такая мера будет хоть и частичным, но все-таки весьма эффективным решением проблемы перенаселенности. А затем - звезды... Создание сверхсветового привода осуществлялось в обстановке строжайшей секретности, настолько строжайшей, что лишь одному Фиц-Моэму было известно, на какой стадии этот проект находится в настоящее время. Но если данные будут обнародованы..." Уолтон содрогнулся от одной только мысли об этом и решил, что лучше снова приняться за работу. Еще столько нужно прочесть, завизировать, переправить куда следует... Однако его продолжали тревожить думы как о самом Фреде, так и о том, что он сегодня сделал. Вот если бы была хоть какая-нибудь возможность еще раз прожить сегодняшнее утро с самого начала, Уолтон не помешал бы сыну Приора отправиться в газовую камеру, чего тот, несомненно, заслуживал... Напряжение, охватившее Уолтона, стало совершенно невыносимым. Запустив руку в один из ящиков стола, он нашарил зеленоватую, формой напоминавшую драгоценный камень, пилюлю и, почти не задумываясь, проглотил бензолуретрин, ничем не запивая. Транквилизатор, хотя и не позволил ему расслабиться полностью, но помог более или менее нормально поработать без перерывов до полудня. Уолтон уже было собрался заказать ленч, как ожил, засветившись, видеоэкран персональной линии связи, которой пользовались для общения между собой только он сам и Фиц-Моэм. - Рой? Лицо директора на видеоэкране было невероятно спокойным. - Слушаю, сэр. - В тринадцать ноль-ноль я собираюсь принять посетителя. Самого Ладвига. Он хочет знать, как обстоят дела. Уолтон понимающе кивнул. Ладвиг был главой американской делегации в ООН. В течение многих лет он считался убежденным противник ВЫНАСа, однако впоследствии сумел различить светлые стороны проекта и с не меньшей энергией принялся добиваться его одобрения. - Вам нужно, чтобы я подготовил для него отчет? - спросил Уолтон. - Нет, Рой. Я прошу, чтобы ты присутствовал здесь: мне не хочется оставаться с ним наедине. - Сэр? - У кого-то из шишек в ООН такое ощущение, будто я руковожу ВЫНАСом как капризный диктатор, будто ВЫНАС - моя частная лавочка, - пояснил Фиц-Моэм. - Разумеется, это совсем не так, чему свидетельство - гора документов на твоем рабочем столе. Но мне хочется, чтобы именно твое присутствие было доказательством моей правоты. Он должен воочию убедиться, как безгранично я доверяю своим помощникам. - Понятно. Очень хорошо, мистер Фиц-Моэм. - Есть еще одна причина, - продолжал директор. - Совсем не повредит, если я предстану перед Ладвигом в окружении преданных мне молодых единомышленников с безупречной репутацией. Вроде тебя, Рой. - Спасибо, сэр, - упавшим голосом произнес Уолтон. - Это тебе спасибо. Значит, увидимся ровно в тринадцать ноль-ноль? - Разумеется, сэр. Экран погас. Какое-то время Уолтон еще тупо глядел на него, затем задумался: нет ли в словах старика какого-нибудь подвоха, не устроил ли он своему заместителю какую-нибудь хитроумную ловушку? Фиц-Моэм издавна слыл искусным интриганом. Особенно встревожила Уолтона фраза о молодых, преданных единомышленниках с безупречной репутацией... Слова эти прозвучали как будто искренне, но так или оно было на самом деле? Не затевает ли старик маленький спектакль, умышленно расточая похвалы своему недавнему протеже, чтобы тут же с треском прогнать его как потерявшего доверие? "Не исключено, - отметил про себя Уолтон, - что здесь замешан Фред". Поэтому он решил вернуться к компьютеру после совещания с участием Фиц-Моэма и Ладвига. Возможно, еще не поздно стереть из памяти компьютера все изобличающие факты и тем самым окончательно скрыть допущенную ошибку. Тогда у Фреда ничего не останется, кроме голословных обвинений, опровергнуть которые особого труда не составит. "Может, тогда я смогу выкрутиться из заварухи, которую сам себе устроил", - уныло подумал Уолтон. Дрожащими пальцами он набрал на пульте код запрашиваемого им ленча, а затем долго пережевывал совершенно безвкусную синтетическую пищу, прежде чем выбросить объедки в наклонный желоб мусоропровода. Давно уже не было на душе у него так тоскливо. 4 Ровно в 12.55 Уолтон навел порядок у себя на столе, поднялся и во второй раз за этот день покинул свой кабинет. И хотя некоторые опасения за свою судьбу так и не оставили его, особого страха он уже не испытывал, ибо под бурлящими на поверхности тревогами и сомнениями покоилась незыблемая уверенность в том, что в конечном счете Фиц-Моэм не оставит его в беде. И еще он понял: не стоит так сильно бояться Фреда. Рядовому медику не подступиться к особе директора, ставшей уже почти священной. При нормальном развитии событий, если бы Фред попытался обратиться к Фиц-Моэму, то был бы тотчас же отослан нижними эшелонами администрации к Рою. Нет, не было непосредственной, сиюминутной угрозы благополучию Роя, вытекающей из осведомленности Фреда о деяниях старшего брата. Существовала, скорее, потенциальная опасность, значит, еще есть время отвести ее, если удастся поладить на определенных условиях с коварным братцем. Почти успокоившись, Уолтон покинул свой кабинет, беспечно-размашистой походкой пересек наполненную обычным рабочим шумом приемную и четким, пружинистым шагом вышел в коридор. Вот здесь-то и подкараулил его Фред. На нем был белый медицинский халат, весь в желтых и красный пятнах - результат небрежного обращения с химреактивами и коагулянтами. Он стоял в откровенно праздной позе, прислонясь плечом к выпуклой стене коридора и засунув руки глубоко в карманы; широкое, несколько грубоватое лицо выражало скуку. Всем своим видом Фред старался показать нарочитую небрежность по отношению к старшему брату. - Привет, Рой. Подумать только, как высоко ты забрался! - Откуда тебе стало известно, что я именно здесь буду проходить? - Позвонил к тебе в приемную. Мне сказали, что ты направился к лифтам. С чего это ты такой сегодня раздражительный, братец? Выдалось нелегкое утро? - Бывало и потяжелее, - ответил Уолтон. Теперь он весь напрягся, подобрался. Уверенным жестом нажал кнопку вызова лифта. - И куда путь держишь? - поинтересовался Фред. - Это тайна. Хотя, впрочем, если тебе так уж интересно: на очередную говорильню на высшем уровне у старика Фица. Фред прищурился: - Где присутствуют только самые высокопоставленные шишки вроде, например, тебя? А переброситься парой-другой слов с простым смертным у тебя найдется минутка? - Фред, не нарывайся на совершенно ненужные тебе неприятности. Ты ведь знаешь... - Могу себе это позволить. У меня еще есть несколько минут обеденного перерыва. Я хочу внести полную ясность в наши с тобой отношения. В коридоре установлены камеры для скрытого наблюдения? Уолтон задумался. Насколько ему известно, камеры здесь не предусмотрены, и вряд ли кто-нибудь знал об этом больше, чем он. Тем не менее Фиц-Моэм мог установить несколько таких камер или хотя бы микрофонов для тайного подслушивания, не сообщив об этом даже своим ближайшим помощникам. - Я не уверен в том, что их здесь нет, - признался Рой. - А в чем дело? Фред вынул из кармана блокнот в твердой обложке и на одной из страничек начал что-то писать. И одновременно с этим он говорил: - Что ж, рискну. Все равно рано или поздно мне пришлось бы открыться тебе. Так вот, мой коллега по лаборатории, ссылаясь на слова одного лаборанта, сказал, что будто и ты, и Фиц-Моэм являетесь тайными гершелитами. - Лоб Фреда избороздился морщинами, настолько трудно было говорить об одном и параллельно писать совершенно о другом. - Естественно, я пока не буду называть этих людей, но хочу, чтобы ты знал: я сейчас усиленно навожу справки, что за человек Фиц-Моэм, откуда он, каково его прошлое. Вполне может оказаться, что он просто-напросто трепло. - Именно поэтому ты так опасаешься аппаратуры для скрытого наблюдения или подслушивания? - спросил Уолтон. - Совершенно верно. Пока я предпочитаю провести собственное неофициальное расследование. - Фред перестал писать, вырвал страничку из блокнота и протянул ее брату. Уолтон быстро пробежал ее глазами. Буквы получились неровные, корявые: требовалось проявить недюжинное мастерство, чтобы, поддерживая непринужденный разговор, затерянный для скрытой аппаратуры, суметь кратко и недвусмысленно изложить в письменной форме то, что на самом деле нужно было сказать. А в записке говорилось вот что: "Мне известно все о ребенке Приора. Я пока буду держать язык за зубами, так что можешь не беспокоиться. Только на вздумай сделать какую-нибудь глупость: я спрятал полный отчет о том, что произошло, в таком месте, где тебе его никогда не найти". Уолтон скомкал листок и сунул в карман. - Спасибо за информацию, Фред, - сказал он. - Я это возьму себе на заметку. - О'кей, братец. Прибыла кабина лифта. Уолтон прошел внутрь кабины и нажал кнопку с цифрой "29". За то мгновение, за которое лифт перенес его лишь на этаж вверх, он успел подумать: "Фред, значит, решил выжидать... Он будет хранить крамольную информацию при себе как занесенный над моей головой топор... чтобы опустить его, когда из этого можно будет извлечь максимальную выгоду". Однако в любом случае братский разговор давал определенную передышку. Независимо от того, какими уликами располагает Фред, у Уолтона все еще оставалась возможность уничтожить содержимое соответствующей части памяти компьютера и максимально затруднить доступ к ней. Дверь кабины открылась. Взгляду предстал длинный светящийся перечень различного рода служб, разместившихся на двадцать девятом этаже, и только в самом низу списка значилось: "Д.Ф.Фиц-Моэм. Директор". Кабинету Фиц-Моэма предшествовал целый лабиринт небольших клетушек, в которых расположились многочисленные функционеры ВЫНАСа. Уолтон как-то попытался хотя бы поверхностно ознакомиться с организационной структурой ВЫНАСа, однако так и не выяснил ничего определенного. Идея создания такого рода учреждения зародилась в голове Фиц-Моэма добрых полстолетия назад, и все те долгие годы терпеливого ожидания, когда будет принят закон об открытии Бюро, старик любовно кроил и перекраивал организационную структуру своего детища. В этой структуре, безусловно, было и множество недочетов, но в целом замысел Фиц-Моэма оказался вполне выполнимым - настолько выполнимым, что ВЫНАС начал функционировать сразу же после одобрения в ООН законопроекта об его организации. Многочисленные отделы, множество различных внутриведомственных органов, бюджет для которых разработан до мельчайших деталей (начиная от совершенно ничтожных расходов на канцелярские принадлежности для каждого из подразделений и кончая невообразимо огромными суммами, выделяемыми для осуществления таких грандиозных проектов, как преобразование природных условий целых планет Солнечной системы, чтобы сделать их пригодными для колонизации землянами), настолько переплелись между собой, настолько сложными оказались их связи и взаимодействие, что во всей структуре в целом разбирался только один директор. Уолтон глянул на часы: он опаздывал уже на три минуты. Причиной этой задержки был непредусмотренный разговор с братом. Однако и Ладвиг из ООН не слыл особо пунктуальным человеком, поэтому весьма возможно, что он еще не прибыл. Услышав шаги в приемной директора, секретарша, охранявшая вход в святая святых ВЫНАСа, отреагировала мгновенно: - У директора крайне важное совещание, сэр. - Только после этих слов она подняла взгляд на Роя. - О, простите, мистер Уолтон. Проходите, проходите. Мистер Фиц-Моэм ждет вас. - Мистер Ладвиг уже здесь? - Да, сэр. Он прибыл примерно десять минут назад. "Странно", - отметил про себя Уолтон. Насколько он знал, Ладвиг был не тем человеком, который приходит на деловые свидания раньше времени. Еще в годы, предшествовавшие принятию решения об организации Бюро, Уолтону и Фиц-Моэму очень часто приходилось с ним встречаться для согласования самых различных вопросов, и ни разу Ладвиг не появлялся вовремя. Уолтон недоуменно пожал плечами. Однако если Ладвиг сумел столь радикально изменить свои взгляды и переметнуться из стана решительных противников ВЫНАСа в ряды самых ревностных его сторонников, то, возможно, столь же радикально он мог изменить и свои привычки. Уолтон вошел в зону, охваченную объективами сканирующей телекамеры, передающей изображение в кабинет Фиц-Моэма, чтобы тот мог оценить своего посетителя, прежде чем решить, принимать его или не принимать. Директор очень осторожно вступал в личные контакты с людьми. Прошло пять секунд - максимальное время, необходимое директору для принятия решения о посетителе. Однако никаких указаний из кабинета не последовало, и Уолтон благоразумно кашлянул пару раз. Опять никакого ответа. Уолтон вернулся к столу секретарши, которая в ту минуту что-то диктовала в микрофон диктопринтера. Он подождал, когда она закончит предложение, затем тихонько прикоснулся к ее руке. - Слушаю, мистер Уолтон? - Похоже, вышла из строя телекамера перед входом в кабинет шефа. Вызовите, пожалуйста, мистера Фиц-Моэма по интеркому и доложите о том, что я прибыл. - Хорошо, сэр. Проворные пальцы секретарши мгновенно нашли нужную кнопку, однако перед тем как доложить о прибытии Уолтона, она замешкалась, затем в недоумении подняла на Роя глаза: - Директор не отвечает на мой вызов, мистер Уолтон. Он, должно быть, очень занят. - Но ведь шеф просто обязан ответить. Нажмите кнопку вызова еще раз. - Простите, сэр, но... - Вызовите его еще раз! Секретарша весьма неохотно опять нажала кнопку вызова интеркома, но и на этот раз ответа не последовало. Фиц-Моэм пользовался таким переговорным устройством, которое включает микрофон секретаря только в том случае, если последует сигнал разрешения изнутри кабинета. Уолтон же не запрещал девушкам нарушать его покой и перевел микрофоны в режим постоянного включения, тем самым не обременив себя необходимостью всякий раз отвечать на сигнал вызова из приемной. - Ответа как не было, так и нет, сэр. Уолтоном все больше овладевало беспокойство. - Ладно, черт с ним, с интеркомом. Войдите в кабинет и скажите шефу, что я уже давно здесь околачиваюсь. Мое присутствие на этом совещании крайне необходимо. - Сэр, мистер Фиц-Моэм запретил кому бы то ни было заходить к нему в кабинет без предварительного согласования по интеркому, - запротестовала девушка. Уолтон почувствовал, как его щеки стали пунцовыми. - Я беру всю ответственность на себя. - Мне очень жаль, сэр, но... - Ладно. Отойдите в сторону от этой дурацкой машинки и позвольте мне самому связаться с шефом. Если ему вздумается сделать вам нагоняй, скажите, что я угрожал вам пистолетом. Девушка в ужасе отпрянула от стола, и он быстро подобрался к аппаратуре. Затем сделал вызов. Ответного сигнала не последовало. Тогда Уолтон сказал так, на всякий случай: - Мистер Фиц-Моэм, это Рой. Я сейчас у вас в приемной. Разрешите пройти к вам? Или вы решительно возражаете? Тишина. Он задумчиво поглядел на интерком, занимавший почти полстола: - Тогда я войду к вам без разрешения. Дверь в кабинет шефа была, по всей вероятности, из бериллиевого сплава, хотя снаружи ее покрывал пластик, имитирующий дерево; толщина двери была не меньше двух-трех дюймов, - Фиц-Моэм сделал все, чтобы максимально обезопасить себя. Перед самой дверью Уолтон на мгновение задумался. Вновь попав в поле зрения телекамер, он произнес: - Мистер Фиц-Моэм? Вы меня слышите? - Никто не ответил, и он продолжил: - Это Уолтон. Я у входа, с бластером... Если вы сейчас не отзоветесь, я взломаю дверь вашего кабинета. Молчание. Что само по себе было уже чем-то из ряда вон выходящим. А может быть, это ловушка, устроенная Фиц-Моэмом? Что ж, скоро все выяснится. Уолтон установил апертурную щель бластера таким образом, чтобы выпущенная энергия расходилась широким веером, а ее интенсивность с расстоянием быстро убывала, и нажал на курок. Ровный беззвучный поток тепловой энергии хлынул на дверь в кабинет директора. В приемной собралась целая толпа любопытных, правда, она старалась держаться подальше от Уолтона, который продолжал стрелять, не снижая интенсивности излучения тепловой энергии. Вот под воздействием высокой температуры расплавилась имитировавшая дерево пластмасса и струями потекла на пол. Показавшийся под пластмассой броневой бериллиевый лист накалился докрасна. Вот уже виден и механизм замка. Уолтон направил огненный поток именно на это место - не прошло и нескольких секунд, как дверь заскрипела и затрещала. Уолтон выключил бластер, сунул его в карман и с силой ударил в дверь ногой. Она тотчас же распахнулась. Взгляд его мгновенно запечатлел забрызганную кровью, поникшую седую голову... Вдруг кто-то нанес ему сильнейший удар, пришедшийся почти точно в солнечное сплетение. Это был мужчина примерно такого же роста, что и Уолтон, в костюме из синей ткани с вплетенными в нее блестящими золотистыми нитями. Как ни странно, но сознание Уолтона зафиксировало подобные мелочи с поразительной четкостью. Лицо мужчины было искажено страхом и злобой, однако Уолтон сразу же узнал его. Румяные щеки, широкий нос и густые брови могли принадлежать только Ладвигу, представителю США в ООН, человеку, только что убившему директора Фиц-Моэма. Убийца яростно молотил кулаками по телу Уолтона, пытаясь оттолкнуть его от разрушенной тепловым лучом двери: для безумца это был единственный путь к спасению. Получив первый мощный удар в живот, Уолтон охнул и отлетел назад, ловя воздух широко раскрытым ртом, однако ему все же удалось ухватиться за пиджак убийцы и, напрягшись всем телом, подтащить Ладвига к себе. Яростная схватка началась так неожиданно, что Уолтон даже не успел уразуметь, как же могло произойти убийство. Уолтоном владела только одна мысль: не дать Ладвигу уйти от расплаты. Его кулак угодил в раскрытый рот убийцы. Тотчас же всю руку пронзила острая боль, вызванная ударом незащищенных костяшек пальцев о зубы. Ладвиг начал грузно оседать на пол. Рой понял, что, стоя в дверях, он не только помешал убийце пробиться к выходу из кабинета, но сделал еще практически невозможной какую-либо помощь снаружи, из приемной. В приступе слепой ярости Уолтон обрушил кулак на затылок Ладвига, затем развернул его и нанес не менее сильный удар кулаком в живот. Однако Ладвигу все-таки удалось вырваться, он оттолкнул Уолтона и кинулся к директорскому столу. Уолтон бросился за ним... и почти сразу остановился, увидев, что убийца на мгновение вдруг замер, потом задрожал всем телом и рухнул на пол. Тело его в совершенно нелепой распласталось позе на пушистом светло-коричневом ковре, покрывавшем пол кабинета, потом еще раз содрогнулось и замерло окончательно. Уолтон стоял не двигаясь, тяжело дыша широко раскрытым ртом. Одежда на нем была порвана, все стало липким от пота и крови, непривычное к подобным нагрузкам сердце колотилось в груди в бешеном ритме. Ладвиг убил директора, а теперь и сам Ладвиг мертв, - мысли едва шевелились в казавшейся набитой свинцом голове. Уолтон прислонился к дверному косяку. Он с трудом различил чьи-то человеческие фигуры, проходившие мимо него, заходившие в кабинет, осматривавшие тела Фиц-Моэма и его убийцы. - Вам нужна помощь? - услышал он уверенный знакомый голос. - Да не очень. Нужно только отдышаться, - признался Уолтон. - Выпейте воды. Уолтон, поблагодарив, принял из рук говорившего с ним мужчины стакан, залпом осушил его, затем поднял глаза на собеседника: - Ладвиг! Как это, черт побери!.. - Двойник, - пояснил делегат ООН. - Подойдите вот сюда и сравните. Ладвиг подвел его к лежавшему на ковре псевдо-Ладвигу. Сходство было прямо-таки невообразимым. Несколько сотрудников Бюро перевернули труп с одного бока на другой, однако челюсти мертвеца не разжимались, а лицо так и осталось застывшей в предсмертной агонии маской. - Парень принял яд, - сообщил Ладвиг. - Думаю, он и не надеялся выбраться отсюда живым. Но задуманное осуществил полностью. Боже, как жаль, что хотя бы раз за всю свою жизнь я не пришел вовремя! Уолтон, все еще не приходя в себя от неожиданного потрясения, перевел взгляд с мертвого Ладвига, лежавшего на полу, на живого, стоявшего прямо перед ним. Кое-как до него стало доходить, что произошло сейчас. Убийца, удивительно похожий на Ладвига, прибыл в Бюро ровно в час и был допущен в кабинет директора. Убив старика, он так и остался в кабинете, то ли надеясь покинуть его чуть позже, то ли просто дожидаясь, когда подействует принятый яд. - Раньше или позже, но это обязательно должно было случиться, - грустно заметил Ладвиг. - Охота на сенатора ведется уже много лет. А теперь, когда прошел законопроект о создании Бюро... Уолтон непроизвольно глянул на письменный стол директора: он был, как всегда, в полном порядке и сверкал глянцем полировки, словно тщательно протертое зеркало. Директор Фиц-Моэм покоился в своем кресле, всем туловищем навалясь на стол и раскинув по блестящей поверхности стола руки с полусогнутыми пальцами. Внушительная копна седых волос была насквозь пропитана кровью. Он скончался от сильнейшего удара, размозжившего ему череп, - трудно придумать более простой и более жестокий способ убить человека. Только теперь наконец вырвались наружу эмоции. Уолтону хотелось ломать мебель, рвать на себе одежду, навзрыд плакать - лишь бы каким угодно образом дать себе разрядку. Но вокруг было слишком много посторонних. Кабинет, в который в течение шести недель могли попасть только самые посвященные, вдруг, как по мановению волшебной палочки, заполнился весьма разношерстным людом: функционерами ВЫНАСа, канцелярскими работниками, полицейскими, возможно, даже телерепортерами. Ум Уолтона прояснился, и он наконец вспомнил, какой пост занимает в иерархии Бюро. - Вон все отсюда! Немедленно вон! Все, все! - громко закричал Уолтон. Затем, увидев в толпе лицо Селлорса, шефа службы безопасности Главного здания Бюро, добавил более спокойно: - За исключением вас, Селлорс. Вы можете остаться. И снова, точно по взмаху волшебной палочки, толпа мгновенно испарилась. В кабинете осталось только пятеро: Селлорс, Ладвиг, Уолтон и два трупа. - Вы имеете какие-либо предположения, кто может за этим стоять, мистер Уолтон? - спросил Ладвиг. - Не знаю, - устало ответил Уолтон. - Есть тысячи желающих расправиться с директором. Возможно, он стал жертвой заговора гершелитов. Необходимо произвести тщательное расследование. - Отойдите, пожалуйста, чуть в сторону, сэр, - вежливо попросил Селлорс. - Мне нужно сделать фотоснимки. Уолтон и Ладвиг отошли к одной из стен кабинета, чтобы не мешать Селлорсу. "Когда-нибудь это все равно случилось бы, подумал Уолтон. - Фиц-Моэм всегда был живым символом ВЫНАСа". Затем Уолтон подошел к исковерканной двери, отметив про себя, что нужно распорядиться немедленно заменить ее. И это решение придало всему ходу его мыслей новое направление, но, прежде чем они полностью сформировались в его в сознании, Ладвиг сформулировал их вслух: - Произошла, безусловно, ужасная трагедия. Но есть одно обстоятельство, которое ее может несколько смягчить. Я не сомневаюсь, что преемник Фиц-Моэма окажется вполне достойным своего предшественника, и уверен, мистер Уолтон, что вы с не меньшим успехом продолжите то великое дело, за торжество которого Фиц-Моэм отдал свою жизнь. 5 На двери в кабинет директора висела новая табличка: Рой Уолтон Исполняющий обязанности директора Бюро Выравнивания Населенности Уолтон возражал против такой таблички, считал свое назначение временным, то есть действительным только до того дня, когда сессия Генеральной Ассамблеи утвердит нового главу ВЫНАСа. Однако Ладвиг сказал, что эта процедура произойдет не раньше, чем через несколько дней, если не месяцев, и поэтому совсем не повредит, если его кабинет будет соответствующим образом обозначен. - Теперь вся полнота власти в ваших руках? - спросил Ладвиг. Ответный взгляд Уолтона не выражал особой радости по этому поводу. - Похоже, что так. Мне нужно только окончательно выяснить, как была поставлена Фиц-Моэмом работа по прохождению и хранению различной документации. И тогда можно считать, сказать, что установлен полный контроль над всей деятельностью Бюро. - Вы хотите сказать, что не все знаете? - Мистер Фиц-Моэм доверял лишь очень немногим из своего окружения, - пояснил Уолтон. - ВЫНАС целиком и полностью является порождением только его ума, который, должен признаться, был весьма специфическим. Он настолько сжился с Бюро, что уже стал считать, будто принципы, заложенные в основе его деятельности, понятны любому непосвященному. Поэтому потребуется некоторое время для притирки и увязки между собой всех узлов такого сложного механизма, как Бюро. - Разумеется, - согласился Ладвиг. - На вчерашнем совещании, в котором вы должны были принять участие, когда его... Так вот, о чем должна была идти речь на этом совещании? Делегат США в ООН только пожал плечами: - Сейчас, мне кажется, в нем уже нет необходимости. Я хотел выяснить, как обстоят дела с вашими побочными научно-исследовательскими программами. Теперь же, как я полагаю, вам необходимо сначала хорошенько покопаться в сложных архивах Фиц-Моэма, чтобы быть в курсе всего, что происходит в многочисленных институтах и лабораториях, так или иначе связанных с Бюро. Разве я не прав? - Ладвиг посмотрел на собеседника проницательным взглядом. Уолтону почему-то вдруг совсем перестал нравиться этот бодрячок из ООН. - Необходим вполне объяснимый период притирки, - повторил он. - Я обязательно дам вам знать, когда буду готов ответить на все вопросы, касающиеся деятельности ВЫНАСа. - Разумеется. Я совсем не хотел придираться ни к вам, ни к покойному директору ВЫНАСа, мистер Уолтон. - Естественно. Я прекрасно вас понимаю, мистер Ладвиг. Ладвиг наконец оставил его в покое, и впервые с того времени, когда произошло убийство, Уолтон оказался совершенно один в кабинете ныне покойного директора Фиц-Моэма. Он положил широко расставленные руки на полированную поверхность стола, развернул кисти ладонями кверху и сжал пальцы в кулаки. Послышался скрип - он с силой тер костяшками пальцев о дерево стола. Очень нелегкой оказалась и вторая половина того злополучного дня. После кошмарного убийства и предварительного расследования, произведенного службой безопасности, измученный Уолтон отправился домой, оставив Бюро без руководства на целых два часа. В последних новостях, непрерывно передававшихся через репродукторы в салоне аэробуса, только и говорилось об убийстве главы ВЫНАСа. "Сегодня днем безжалостная рука убийцы лишила жизни в возрасте восьмидесяти одного года высокочтимого директора Бюро Выравнивания Населенности доктора Фиц-Моэма. Официальные представители службы безопасности утверждают, что разгадка этого потрясшего всех преступления скоро..." Трескотню репродукторов покрывали пылкие высказывания пассажиров. - Давно пора получить по заслугам за все, что он творил, - сказала тучная женщина в старой, неряшливой одежде. - Этот гнусный детоубийца! - Я знал, что рано или поздно до него доберутся, - подал голос худенький старичок с тонкими, как паутина, волосинками на голове. - Без этого никак нельзя уже было. - Ходят слухи, будто он был гершелитом... - Говорят, теперь ВЫНАСом будет заправлять какой-то новенький, совсем еще юнец. И его ждет точно такая же участь, помяните мое слово. Уолтон съежился в своем кресле, поднял воротник и попытался закрыть им уши. Но это нисколько не помогло. "И его ждет точно такая же участь, помяните мое слово". Мрачное пророчество преследовало Уолтона даже тогда, когда он добрался до своей крохотной каморки на дальней окраине Манхэттена. Эти жестокие слова, то и дело всплывавшие в его памяти, мучили его всю ночь, превратив и без того беспокойный сон в сплошной кошмар. Теперь, когда, казалось, ничто не могло ему угрожать за стальной дверью кабинета, он снова вспомнил страшное предсказание. Ему все равно нигде не спрятаться. Не удалось это сделать Фиц-Моэму, не удастся и ему. Жить в постоянном страхе за свою жизнь, жить, опасаясь собственной тени, - нет, не таким должен быть ответ на брошенный судьбой вызов. Уолтон печально улыбнулся. Если ему и уготована участь мученика, то пусть она постигнет его как можно скорее. А тем временем нужно продвигать все дальше и дальше работу ВЫНАСа. Уолтон решил, что на службе из предосторожности он будет пользоваться в основном различными информационными и коммуникативными каналами. Однако, если возникнет необходимость в личных контактах, он не будет избегать их. Уолтон обвел взглядом кабинет Фиц-Моэма. Директор был человеком из прошлого столетия и не видел ничего уродливого ни в архитектуре, ни во внутреннем убранстве Каллин-Билдинга, приютившего под своими сводами недавно созданное Бюро. Тогда, при новоселье, он, в отличие от Уолтона не стал переоборудовать свой кабинет. В первую очередь нужно будет сменить весь комплект неуклюжих светильников с недолговечными лампами накаливания на электролюминесцентные стенные панели, вместо старомодных скрипучих оконных переплетов смонтировать дистанционно управляемые цельные рамы с особыми поляризованными стеклами, избавиться от покрывавших нижнюю часть стен накладок из гофрированной нержавейки, переливающейся всеми цветами радуги, что оскорбляло эстетические вкусы нормального современного человека. Надрывно клацающий кондиционер также должен исчезнуть из этого помещения. Через день-другой он распорядится установить здесь молекулярный сортировщик. Однако проблемы внешнего оформления кабинета были далеко не самыми важными или самыми сложными. Куда труднее сохранить тот стремительный темп, с которым развивалась деятельность Бюро при прежнем директоре, даже в этот короткий период замещения его обязанностей, когда вся ответственность за осуществление программы выравнивания ложится только на него, на Уолтона. Порывшись в ящиках стола, Уолтон нашел ручку и чистый блокнот. На первой странице он быстрым почерком набросал план первоочередных мероприятий, причем в той последовательности, в которой их надлежало выполнить. "1. Отменить назначенные Ф. свидания. 2. Навести справки в архиве по следующим вопросам: а) как обстоят дела с проектом Лэнга по переустройству других планет; б) то же с разработкой привода для достижения сверхсветовых скоростей; в) имеется ли необходимость в выделении дополнительных средств для продолжения вышеуказанных работ; г) в каких местах здания Бюро установлена теле- и аудиоаппаратура для скрытого наблюдения. 3. Встретиться с начальниками всех подразделений. 4. Организовать пресс-конференцию. 5. Встретиться с Ладвигом. Ответить на все волнующие его вопросы. 6. Переоборудовать кабинет". Поразмыслив немного, он вычеркнул кое-что и изменил нумерацию: пункт 6 стал пунктом 4 и наоборот. Затем, еще секунду подумав, черканул в самом верху страницы: "0. Покончить с делом Приора". В известном смысле, благодаря убийству Фиц-Моэма он, можно сказать, сорвался с крючка. Какие бы ни были у покойного подозрения относительно действий Уолтона вчерашним утром, сегодня это уже не должно его тревожить. Если директор и подготовил какое-нибудь распоряжение на сей счет, Уолтону не составит особого труда найти соответствующие материалы и уничтожить их, когда он чуть позже вплотную займется разборкой бумаг в папках. А если Фиц-Моэм просто держал задуманное у себя в голове, тогда трудно придумать более надежное место для хранения этой тайны, чем урна с тем, что останется от Фиц-Моэма после кремации.