лет тому назад он женился на Пульхерии, которая... - Вы, должно быть, ошиблись. Господин Лев женился только однажды, на Евпрепии Макремболитис, матери его сына Василия и его дочери Зои. Рука дворецкого снова приподнялась. Я опустил в нее еще один визант. Чувствуя, как у меня из-под ног уходит земля, я забормотал: - Его старшим сыном является Никетас, который еще не родился, и у него совсем не должно быть сына Василия, и... Боже праведный, неужели вы затеяли какую-то нечестную игру со мною? - Клянусь перед образом Христа-Пантократа в том, что все сказанное мною - истинная правда до единого слова, - решительно заявил дворецкий. Постукивая своим кошельком с византами, я сказал, теперь уже совсем отчаявшись: - А насколько возможно устроить мне аудиенцию у госпожи Евпрепии? - В принципе - почему бы и нет? Вот только сейчас ее нет здесь. Она уже три месяца отдыхает во дворце Дукаса на трапезундском побережье, где ждет своего следующего ребенка. - Три месяца? Значит, здесь не было никакого званого вечера несколько недель тому назад? - Нет, не было, господин. - И здесь не было императора Алексея? И Фемистоклиса Метаксаса? Ни Георгия Маркезиниса из Эпира? Ни... - Никого из них, господин. Чем я еще могу вам помочь? - Наверное, уже ничем, - сказал я и, шатаясь, побрел прочь от дворца Дукаса как человек, которого поразили своим гневом боги. 54 Печально я странствовал по юго-восточной окраине Константинополя, вытянувшейся вдоль берега Золотого Рога, пока не набрел на лабиринт из лавок, рыночных площадок и таверн поблизости от того места, которое через какое-то время будут называть мостом Галата и где сегодня тоже лабиринт лавок, рыночных площадок и таверн. По этим узким, то переплетенным, то хаотически разбросанным, улицам я брел совершенно бесцельно, как зомби. Я ничего не видел, так же, как ни о чем не в состоянии был думать. Вот так, не соображая, я просто ставил одну ногу впереди другой и продолжал брести, пока уже под самый вечер судьба снова не "схватила меня за яичники". Я вошел, спотыкаясь, наугад в одну из харчевен, размещавшуюся в двухэтажном строении из неокрашенных досок. Несколько торговцев потягивали здесь свою ежедневную дозу вина. Я тяжело бухнулся за покоробленный и шаткий стол в никем еще не занятом углу комнаты и, тупо уставившись на стену, стал думать о Евпрепии, беременной жене Льва Дукаса. Ко мне подошла хорошенькая подавальщица и спросила: - Вина? - Да. И чем крепче, тем лучше. - И жареной баранины? - Спасибо, я не голоден. - Мы здесь делаем очень вкусную баранину. - Я не голоден, - повторил я. И угрюмо уставился на ее лодыжки. Лодыжки у нее оказались очень и очень приличными. Я перевел взор чуть повыше, на икры, но здесь меня ждала неудача, так как ноги ее скрывались за складками простого длинного одеяния. Она ушла и вскоре вернулась с бутылью вина. Когда она ставила его передо мной верхняя часть ее одеяния распахнулась, и моему взору предстали две полные, белые, с розовыми кончиками, груди, которые свободно вывалились наружу. Тогда наконец-то я взглянул на ее лицо. Она вполне могла бы сойти за сестру-близняшку Пульхерии. Такие же темные озорные глаза. Такая же, без малейших изъянов, оливковая кожа. Такие же полные губы и тонкий нос. Такого же возраста - примерно семнадцати лет. Различия между этой девушкой и моей Пульхерией заключались лишь в одежде, осанке и выражении лица. Девушка была в довольно грубом одеянии: ей недоставало аристократической элегантности осанки и походки Пульхерии; и были у нее какие-то надутые, будто недовольные губы. Она имела мрачный вид девушки, болезненно уязвленной тем, что она поставлена явно ниже того места, которое, как ей кажется, могла бы занимать. - Ты почти, как Пульхерия, - сказал я. Девушка хрипло рассмеялась. - Что за несусветную чушь вы там порете? - Одна моя знакомая девушка очень на тебя похожа. Так вот - ее зовут Пульхерией. - Вы придуриваетесь или, наверное, совсем пьяный! Я и есть Пульхерия. И мне очень не нравятся эти ваши заумные заигрывания, незнакомец. - Ты Пульхерия? - Определенно. - Пульхерия Дукас? Она расхохоталась мне прямо в лицо. - Дукас! Ну и скажете! Теперь я точно знаю, что вы не в своем уме. Пульхерия Фотис, жена Гераклеса Фотиса, владельца постоялого двора! - Пульхерия... Фотис... - тупо повторял я. - Пульхерия... Фотис... жена... Гераклеса... Фотиса... Она близко наклонилась ко мне, дав мне еще раз возможность полюбоваться ее потрясающей грудью. И теперь уже не надменно, но встревоженно, она тихо произнесла: - Судя по вашей одежде, вы знатная персона. Что вам здесь надобно? Гераклес что-то не так сделал? - Я здесь только для того, чтобы отведать вина, - сказал я. - Но послушайте-ка, скажите мне вот что: вы Пульхерия, урожденная Ботаниатис? Ее будто поразило молнией. - Вам это известно! - Это правда? - Да, - сказала моя обожаемая Пульхерия и грузно опустилась на скамью со мной рядом. - Только теперь я уже больше не Ботаниатис. Вот уже пять лет - с того самого времени, как Гераклес... этот мерзкий Гераклес... с того времени, как он... - Она, разволновавшись, отпила вина прямо из моей чаши. - Кто вы, незнакомец? - Георгий Маркезинис из Эпира. Это имя ей ничего не говорило. - Двоюродный брат Фемистоклиса Метаксаса. Она от удивления широко разинула рот. - Я так и подумала, что вы важная персона! Я это сразу поняла! - Она вся затрепетала, и от этого стала еще более привлекательной. - Так чего вы от меня хотите? Другие посетители харчевни стали поглядывать в нашу сторону. - Мы бы не могли пройти куда-нибудь, чтобы поговорить? - спросил я. - Куда-нибудь, где нам никто не будет мешать. Она спокойно и понимающе посмотрела на меня. - Одну минутку, - сказала она и вышла из харчевни. Я услышал, как она звала кого-то, крича как торговка рыбой, и вскоре в комнату вошла оборванная девчонка лет пятнадцати. - Присмотри, Анна, - велела ей Пульхерия. - Я некоторое время буду очень занята. - Она повернулась ко мне. - Мы можем пройти наверх. Она провела меня в спальню на втором этаже дома и тщательно затворила дверь на засов. - Мой муж, - сказала она, - ушел в Галату покупать мясо и вернется только через два часа. Пока этого грязного кабана нет, я не против подзаработать визант-два у симпатичного незнакомца. Ее одеяние спало к ее ногам, и она предстала передо мной во всей своей ослепительной наготе. Улыбка ее была откровенно вызывающей. Такая улыбка, что ее внутренней сущности нисколько не касается то унижение, которому подвергают ее другие люди. Глаза так и горели похотью и предвкушением. Я стоял, пораженный, перед этой высокой, тяжелой грудью, соски на которой теперь уже заметно набухли, и перед этим ее упругим животом, и твердыми, мускулистыми бедрами, и перед этими распростертыми передо мною объятиями, перед всей этой манящей красотой. Она бухнулась на грубо сколоченное ложе. Согнула ноги в коленях и широко их расставила. - Два византа? - с надеждой в голосе произнесла она. Пульхерия, превратившаяся в шлюху из грязной харчевни? Моя богиня? Мой кумир? Предмет обожания? - Ну что вы мешкаете? - спросила она. - Смелее залезайте, давайте наставим этому жирному псу Гераклесу еще одну пару рогов. Что-то не так? Я кажусь вам уродиной? - Пульхерия... Пульхерия... Я люблю тебя, Пульхерия... Она прыснула, прямо-таки взвизгнула от восторга. Ступни ее качнулись в мою сторону. - Ну, давай же! - Ты была женою Льва Дукаса, - бессвязно бормотал я. - Ты жила в мраморном дворце, носила шелковые одежды и выходила в город только в сопровождении бдительной дуэньи. И на твоих вечерах бывал сам император, а перед самой зарею ты пришла ко мне и отдала мне всю себя, и все это было как во сне, Пульхерия, и так все это и осталось, хоть и прекрасным, но сном. - Вы вроде бы чокнутый, - сказала она. - Но красивый чокнутый, и мне не терпится обхватить вас своими ногами, не терпится честно заработать свои два византа. Прижмитесь ко мне. Неужели вы такой робкий? Вот, положите сюда свою руку, вы чувствуете, каким жаром пышет Пульхерия, как все в ней трепещет... Меня прямо-таки распирало от желания, но я знал, что не смогу даже прикоснуться к ней. Вот к этой Пульхерии, этой грубой, бесстыжей, распутной, неряшливой девке, этой прекрасной твари, которая выделывает самые непристойные телодвижения, мечется по кровати и корчится в нетерпении передо мной. Я вытащил свой кошелек и высыпал все его содержимое на ее наготу, завалив золотыми византами ее живот, посыпав ими ее грудь. Пульхерия верещала в изумлении. Она присела, стала хватать монеты, ползала за ними по грубому ложу, груди ее вздымались и раскачивались из стороны в сторону, глаза жадно блестели. Я бежал что было мочи. 55 На вилле я нашел Метаксаса и спросил у него: - Как зовут жену Льва Дукаса? - Пульхерия. - Когда вы в последний раз видели ее? - Три недели тому назад, когда мы вместе с тобой были на званом вечере. - Нет, - сказал я, - вы стали жертвой транзитного перехода, и я тоже. Лев Дукас женат на женщине по имени Евпрепия, у него от нее двое детей, и ожидается третий ребенок. А Пульхерия - жена хозяина захудалой харчевни по имени Гераклес Фотис. - У тебя что - ум за разум зашел? - удивился Метаксас. - Прошлое необратимо изменилось. Не знаю, каким образом это произошло, но само это изменение налицо, оно коснулось непосредственно моей собственной родословной, разве вам это не ясно Пульхерия больше не является моей прародительницей, и одному только Богу известно, существую ли я вообще теперь на белом свете. Если я больше не происхожу от Льва Дукаса и Пульхерии, то от кого я теперь веду родословную? - Когда ты все это обнаружил? - Только что. Я ушел на поиски Пульхерии... Господи Иисусе, Метаксас, ну скажите же, что мне теперь делать? - Может быть, это ошибка, - спокойно сказал он. - Нет. Нет. Спросите у своих собственных слуг. Они не подвергались воздействию транзитного отстранения. Спросите у них, слышали ли они вообще о Пульхерии Дукас. И они ответят, что не слышали. Спросите у них имя жены Льва Дукаса. Или езжайте в город и убедитесь в этом сами. В прошлом произошло изменение, неужели вы этого не видите, и все теперь совсем по-другому и... Боже ты мой, Метаксас! Боже мой... Он взял меня за руки и произнес очень тихо: - Расскажи обо всем по порядку с самого начала, Джад. Но такой возможности мне не представилось. Потому что в зал с криком и гиканьем вихрем ворвался огромный Черный Сэм. - Мы нашли его! Черт побери, мы отыскали его! - Кого? - спросил Метаксас. - Кого? - одновременно с ним произнес я. - Кого?! - вскричал Сэм. - А кого, черт бы его побрал, вы сами-то ищите? Так вот! Зауэрабенда! Конрада Зауэрабенда собственной персоной! - Вы откопали его? - Я весь обмяк от испытываемого мною облегчения. - Где? Когда? Каким образом? - Прямо здесь, в 1105 году, - сказал Сэм. - Сегодня утром Меламед и я заглянули на рыночную площадь, просто так, на всякий случай, и показали его портрет. И, - какая удача! - один продавец свиных ножек опознал его. Зауэрабенд живет в Константинополе вот уже пять или шесть лет и содержит харчевню неподалеку от набережной. Он живет здесь под именем Гераклеса Фотиса... - Нет! - взревел я. - Нет, грязный ты ублюдок-ниггер, нет, нет, нет, нет, нет! Это неправда! И, ослепленный яростью, я набросился на него. И воткнул кулаки в его живот и отбросил его назад, к самой стенке. А он как-то очень странно посмотрел на меня, перевел дух, подошел ко мне, приподнял меня, а затем уронил на пол. А затем еще раз приподнял и еще раз уронил. Он поднял меня еще и третий раз, но Метаксас заставил его поставить меня на ноги. Сэм произнес дружелюбно: - Это конечно, правда, что я черный ублюдок-ниггер, но разве была такая уж необходимость говорить об этом так громко? - Дайте мне вина, - крикнул Метаксас. - Ну, кто там есть? Мне кажется, он слегка двинулся головой. - Сэм, - произнес я, наконец овладев собой, - Сэм, я совсем не хотел тебя обидеть. Но абсолютно исключено, что Конрад Зауэрабенд живет здесь под именем Гераклеса Фотиса. - А почему бы и нет? - Потому что... потому что... - Я видел его сам, лично видел, - сказал Сэм. - Я пил пиво в его харчевне не более, чем пять часов тому назад. Он действительно крупный и жирный, красномордый, и очень много о себе воображает. И он обзавелся здесь маленькой византийской женкой с ох, какой вертлявой задницей, лет наверное шестнадцати, от силы семнадцати, которая подает вино в харчевне, покачивая своими грудями, и держу пари, еще пускает посетителей к себе между ног в комнате наверху... - Ладно, ладно, - произнес я замогильным голосом. - Ты выиграл. Эту его жену зовут Пульхерией. Метаксас издал сдавленный стон. - Я не спрашивал, как ее зовут, - сказал Сэм. - Ей семнадцать лет, и происходит она из рода Ботаниатисов, - продолжал я, - который является одним из самых знатных в Византии, и одному только Будде известно, почему вдруг она вышла замуж за Гераклеса Фотиса Конрада Зауэрабенда. И прошлое претерпело серьезные изменения, Сэм, потому что всего лишь несколько недель тому назад по времени моего временного базиса она была женой Льва Дукаса и жила во дворце неподалеку от императорского дворца. И случилось так, что я вступил с нею в любовную связь. До того, как произошло изменение прошлого, она и Лев Дукас были моими далекими пращурами, и похоже на то, что произошло невероятное стечение обстоятельств, которого я вообще не в состоянии постичь. Вполне вероятно, что я вообще уже не существую на временном плане 2059 года, как не существует такой женщины, как Пульхерия Дукас. А теперь, если вы не возражаете, я удалюсь в тихий угол и перережу себе горло. - Все это какой-то дурной сон, - выразил общее мнение Сэм. 56 Но, разумеется, никаким сном это не было. Все было настолько же реальным, как и любое другое событие в этой, постоянно изменчивой, вселенной. Мы втроем выпили немалое количество вина, и Сэм сообщил мне подробности. Как он у всех по соседству расспрашивал о Зауэрабенде-Фотисе, и ему рассказывали, что человек этот появился при загадочных обстоятельствах примерно в 1099 году, что он прибыл из какой-то отдаленной местности. Что завсегдатаи харчевни его недолюбливают, но приходят туда только для того, чтобы поглазеть на его красавицу-жену. Что буквально все подозревают его в какой-то незаконной деятельности. - Он сам извинился перед нами, - сказал Сэм, - и сказал, что переправляется на другую сторону, в район Галаты, для того, чтобы сделать кое-какие закупки. Однако Колеттис последовал за ним и обнаружил, что он вообще никакими покупками не занимался. Он вошел в какое-то здание, внешне напоминающее склад, в районе Галаты и, по-видимому, в нем и исчез. Колеттис прошел внутрь здания вслед за ним, но нигде не смог его обнаружить. Колеттис решил, что он совершил прыжок во времени. Затем Фотис снова появился, где-то примерно через полчаса, и на пароме переправился назад, в Константинополь. - Времяпреступник, - произнес Метаксас. - Он занимается контрабандой. - Я тоже так считаю, - сказал Сэм. - Начало двенадцатого столетия он использует в качестве базы для проведения своих операций, прикрываясь фальшивым именем Фотис, и переправляет вниз по линии в нынешнее время произведения искусства, золотые монеты или что-нибудь еще в подобном же роде. - А откуда взялась у него эта девчонка? - спросил Метаксас. - Этого нам еще не удалось выяснить, - пожав плечами, произнес Сэм. - Но теперь, когда мы его откопали, мы можем проследить его вверх по линии до самого момента прибытия сюда. И самим удостовериться во всем. - Каким же образом, - простонал я, - мы сможем восстановить правильный ход событий? - Нам нужно, - ответил Метаксас, - определить точный момент, в который он совершил свой прыжок, покинув твой маршрут. Тогда мы сами расположимся здесь в засаде, схватим его, как только он материализуется, отберем у него таймер, над которым он успел так успешно поколдовать, и приведем его назад, в 1204 год. Таким вот образом мы извлечем его из потока времени и вернем в 1204 год, на твой маршрут, где ему, собственно, и надлежит быть. - Так, как ты говоришь, все это очень просто, - сказал я. - Но это далеко не так. А что делать со всеми теми изменениями, которые произведены в прошлом? С пятью годами его супружества с Пульхерией Ботаниатис... - Это все станет неосуществившимися событиями, - сказал Сэм. - Как только мы "выдернем" Зауэрабенда из 1099 года и вернемся назад, в 1204-й, мы тем самым автоматически аннулируем его женитьбу на Пульхерии, верно? Русло потока времени примет свою первоначальную форму, и она выйдет замуж как раз за того, за кого ей и положено... - За Льва Дукаса, - сказал я. - Моего пращура. - Да, за Льва Дукаса, - продолжал Сэм. - И для всех жителей Византии весь этот эпизод с участием Гераклеса Фотиса вообще никогда не будет иметь места. Кто об этом будет знать, так это мы сами, ибо мы подвержены воздействию транзитного отстранения. - А что будет с теми предметами искусства, которые Зауэрабенд контрабандой доставил в нынешнее время? - спросил я. - Их там не окажется, - ответил Сэм. - Ибо они так никогда и не станут контрабандой. А скупщики краденого внизу по линии лишатся воспоминаний, связанных с приобретением ценностей у Зауэрабенда. Структура ткани времени будет восстановлена, а патруль времени так ни о чем и не узнает. - Ты пропустил одно малосущественное обстоятельство, - сказал я. - Какое же? - В процессе развития этой заварухи я произвел на свет Божий лишнего Джада Эллиота. Куда ему деваться? - Бог ты мой! - воскликнул Сэм. - О нем-то я позабыл! 57 Теперь, когда я уже достаточно времени провел в 1105 году, я прикинул, что мне самое время возвращаться в 1204 год и поведать своему "альтер эго" обо всем, что происходит. Поэтому я шунтировался вниз по линии и пробрался на постоялый двор в четверть четвертого все той же нескончаемой ночи исчезновения Конрада Зауэрабенда из 1204 года. Мой двойник с угрюмым выражением лица возлежал на своей кровати, изучая массивные брусья, поддерживающие потолок. - Ну? - сразу же поинтересовался он. - Как дела? - Катастрофа. Давай выйдем в коридор. - Что же все-таки происходит? - Поздравь себя, - сказал я. - Нам в конце концов удалось выйти на Зауэрабенда. Он шунтировался в 1099 год и для отвода глаз стал там содержать харчевню. Годом позже он женился на Пульхерии. Прямо у меня на глазах мой двойник был буквально "стерт в порошок". - Прошлое претерпело изменения, - продолжал я. - Лев Дукас женился на другой девушке, некой Евпрепии, и теперь от нее у него двое с половиной детей. А Пульхерия подает вино и баранину в харчевне Зауэрабенда. Я сам ее там видел. Она не знала, кто я, но предложила мне себя за два византа. Зауэрабенд контрабандой таскает товар вниз по линии и... - Не говори мне больше ничего, - перебил меня Джад-2. - Я не хочу больше ничего слышать. - Но я же еще не рассказал о хороших вестях. - А разве такие есть? - Мы намерены произвести такую корректировку прошлого, что все эти события просто не состоятся. Сэм, Метаксас и ты должны проследить каждый шаг Зауэрабенда с 1105 года до самого первого момента его появления в 1099 году и аннулировать это его появление, а его самого шунтировать назад, сюда, в эту ночь. Тем самым аннулировать и весь эпизод с его исчезновением с постоялого двора в 1204 году. - А что будет с нами? - спросил у меня двойник. - Мы более или менее обсудили этот вопрос. По-видимому, мы оба защищены транзитным отстранением, поэтому и дальше будем существовать. Даже в том случае, если Зауэрабенд будет возвращен в надлежащий для него поток времени. - Но тогда откуда мы взялись? Ведь не может же возникнуть что-то из ничего! Закон сохранения масс... - Один из нас и без того был здесь все время, - напомнил я ему. - Что ни говори, но я все это время продолжал объективно существовать. Тебя же я создал тем, что замкнул временную петлю, вернувшись назад на пятьдесят шесть секунд в твой поток времени. - Дудки! - решительно заявил мой двойник. - Это я непрерывно находился в этом потоке времени, делая как раз то, что и положено было делать. Это ты выскочил здесь как бы из ниоткуда, совершив временную петлю. И значит порождением парадокса являешься ты, негодник. - Я прожил на пятьдесят шесть секунд дольше, чем ты, в абсолютном исчислении времени. Следовательно, это я создан первым. - Мы оба были созданы в один и тот же момент времени 11 октября 2035 года, - отмел он мои аргументы. - Тот факт, что наши линии времени пересеклись из-за твоего ошибочного, опрометчивого решения, никак не проливает свет на то, кто из нас является более реальным по сравнению с другим. Вопрос не в том, кто является реальным Джадом Эллиотом, но как нам жить, чтобы не становиться на пути друг у друга. - Нам нужно разработать очень плотно подогнанный график, - сказал я. - Один из нас работает курьером, в то время как другой скрывается где-то вверху по линии. И никогда двое из нас не появляются в одном и том же времени, независимо от того, вверху или внизу по линии. Но как... - Вот, я придумал, - произнес он. - Начинаем жить, приняв за базис нынешнее время 1105 года, так, как это сделал Метаксас, только для нас существование вверху по линии будет непрерывным. Всегда один из нас будет "приколот" к нынешнему времени начала двенадцатого столетия под именем Георгия Маркезиниса и будет жить на вилле Метаксаса. Другой же будет работать в качестве курьера и жить, соблюдая цикл "маршрут - отпуск"... - ...проводя свой отпуск где угодно, но принимая в качестве начала отсчета базисный 1105 год. - Верно. И по завершении каждого такого цикла он возвращается на виллу и живет под именем Маркезиниса, зато теперь первый отправляется вниз по линии выполнять обязанности курьера... - И, если точно скоординировать все эти наши действия, то нет никаких причин, по которым патруль вообще может нами заинтересоваться. - Великолепно! - И тот, который будет жить под именем Маркезиниса, - закончил я, сможет все свое свободное время проводить, занимаясь любовью с Пульхерией, а она никогда даже и не узнает, что мы у нее бываем поочередно. - Если Пульхерия снова стала тою же, что и была, - согласился я. Эта мысль сразу же отрезвила нас. Весь этот наш, такой хитроумный, план поочередно менять свое обличье, мог остаться всего лишь пустым сотрясением воздуха, если нам не удастся раскрутиться с той путаницей, которую заварил Зауэрабенд. Я проверил время. - Возвращайся в 1105 год и помоги Сэму и Метаксасу, - сказал я. - Шунтируйся сюда снова к половине четверного ночи. - Хорошо, - сказал он и отбыл вверх по линии. 58 Вернулся он своевременно, все в нем выражало брезгливость и отвращение, которые ему, очевидно, пришлось испытать наверху. - Мы все тебя дожидаемся 9 августа 1100 года, - сказал он, - у земляного вала на берегу в районе Блачерны, примерно в сотне метров справа от первых ворот. - А в чем, собственно, дело? - Ступай и посмотри сам. Меня всего выворачивает наизнанку от одной только мысли об этом. Ступай и сделай то, что должно быть сделано, и тогда с этим умопомешательством будет покончено. Шунтируйся и присоединяйся к нам. - В какое время дня? - спросил я. Он задумался на мгновение. - Два часа пополудни. Я вышел из постоялого двора, прошел к земляному валу, произвел тщательную настройку своего таймера и совершил прыжок. Переход из тьмы поздней ночи в полуденную яркость на какое-то мгновенье ослепил меня; когда я перестал жмуриться, то обнаружил, что стою прямо перед угрюмолицей троицей, состоявшей из Сэма, Метаксаса и Джада-2. - Господи, - взмолился я, - да ведь мы совершили еще одно удвоение! - На сей раз это всего лишь парадокс темпорального накопления, - произнес мой альтер-эго. - Ничего серьезного. Мой ум был как в дурмане, и я был совершенно не в состоянии подвергнуть его замечание строгому логическому анализу. Единственное, на что у меня хватало ума, это спросить: - Если мы оба здесь, то кто же тогда присматривает за нашими туристами внизу, в 1204 году? - Идиот, - свирепым тоном прорычал Джад-2, - когда же ты все-таки научишься мыслить четырехмерно! Как это ты умудряешься быть таким тупым, если ты во всем должен быть тождественен мне? Послушай, я скакнул сюда из одной точки той ночи в 1204 году, а ты из другой, отстоящей от нее на пятнадцать минут. Когда мы станем возвращаться, каждый из нас отправится к соответствующей стартовой позиции, чтобы не нарушать последовательности событий. Я должен прибыть туда в полчетвертого, а ты - без четверти четыре, но это совсем не означает, что там сейчас нет никого из нас. Или что мы все там одновременно. Я внимательно огляделся вокруг. И увидел по меньшей мере пять групп, состоявших из Метаксаса, Сэма и меня, расположившихся широкой дугой вблизи стены. Очевидно, все они очень тщательно контролировали именно этот временной отрезок, то и дело совершая повторные шунты на короткую временную дистанцию для того, чтобы с наибольшей достоверностью воссоздать последовательность событий, а благодаря воздействию парадокса аккумуляции нас здесь оказалось уже великое множество. - Но пусть даже и так, - произнес я, все еще соображая с трудом, - мне почему-то кажется, что я все равно не в состоянии постичь линейную цепь... - Да подавись ты этой своей линейной цепью! - взъярился на меня другой Джад. - Ты лучше погляди-ка вон туда! Туда, в сторону ворот! Он показал жестом, куда смотреть. Я взглянул в указанном им направлении. И увидел седоволосую женщину в простом одеянии. Я сразу же признал в ней несколько более молодую "версию" той женщины, которая, как мне помнится, сопровождала Пульхерию Дукас в лавке в тот памятный день, казавшийся мне таким далеким, и отстоявшим сейчас на пять лет вниз по линии. Дуэнья стояла, опираясь о стену, и сама с собою разговаривала, радостно и глупо улыбаясь. Глаза ее были закрыты. Неподалеку от нее я увидел девочку лет двенадцати, которая могла быть только более молодой Пульхерией. Сходство исключало малейшую ошибку. У девочки были еще детские, неоформившиеся до конца черты лица и контуры тела, и груди ее под туникой были еще всего лишь плавными выпуклостями, но во всем уже проступали те изначальные качества, из которых должна была складываться красота зрелой Пульхерии. А рядом с девушкой стоял Конрад Зауэрабенд в одежде византийского простолюдина. Зауэрабенд что-то нашептывал девочке на ухо воркующим тоном. Он тряс перед ее лицом небольшой безделушкой из двадцать первого столетия, то ли гироскопическим кулончиком, то ли чем-то еще в таком же духе. Вторая его рука уже шарила у нее под туникой и было отчетливо видно, что пальцы его подбирались к бедрам девочки. Пульхерия хмурилась, однако пока еще не делала никаких движений, чтобы высвободиться. Она, казалось, не очень-то понимала, что затеял Зауэрабенд, но была явно очарована игрушкой и, пожалуй, не очень-то возражала против шаловливой руки хозяина безделушки. - Он живет в Константинополе чуть меньше года, - объяснил мне Метаксас, - и частенько снует в 2059 год, чтобы сбыть контрабандное добро. Он уже давно каждый день появляется у стены, подсматривая, как маленькая девочка и ее дуэнья выходят на послеполуденную прогулку. Девочка - Пульхерия Ботаниатис, а вот этот дворец на возвышенности - дворец Ботаниатисов. Зауэрабенд пришел сюда примерно полчаса назад и дал дуэнье пузырек, в результате чего она так воспарила, что никак не может прийти в себя. Затем он подсел к девочке и начал с нею заигрывать. Он в самом деле большой мастак в обхождении с маленькими девочками. - Это его хобби, - заметил я. - Глядите, что будет дальше, - сказал Метаксас. Зауэрабенд и Пульхерия поднялись и пошли к воротам в стене. Мы притаились в тени, чтобы оставаться и дальше незамеченными. Большинство наших двойников, порожденных парадоксами, исчезли, по-видимому, шунтировавшись на свои позиции вдоль линии, чтобы зафиксировать, как будут разворачиваться события дальше. Мы видели, как тучный мужчина и прелестная девчушка прошли через ворота в поля, которые простирались сразу же за пределами города. Я двинулся было вслед за ними. - Подожди, сказал Сэм. - Смотри, кто еще появился на сцене - старший брат Пульхерии, Андроник. К нам приближался юноша лет примерно восемнадцати. Он остановился и, не веря глазам своим, уставился на все еще продолжавшую глупо хихикать дуэнью. Мы увидели, как он опрометью бросился к ней, стал ее трясти, попытался ровно поставить. Однако женщина, едва он убрал руки, снова привалилась к стене. - Где Пульхерия? - взревел он. - Где она?! В ответ дуэнья только громко рассмеялась. Юный Ботаниатис, охваченный отчаянием, помчался по пустынной, прожаренной солнцем улице, вопя что было мочи имя своей младшей сестры. Затем ринулся в ворота. - Следуем за ним, - распорядился Метаксас. Несколько других групп, также состоящих из нас, были уже за воротами, что было мною обнаружено, когда и мы очутились там. Андроник Ботаниатис бегал, как ошалелый, туда сюда. Затем мне послышался девичий смех, который исходил будто бы казалось, из самой стены. Андроник тоже его услышал. Оказалось, что в стене имелось отверстие на уровне земли, которое вело в некое подобие пещеры глубиной метров в пять. Он побежал к этому отверстию. Мы направились туда же, толпой, которая состояла исключительно из наших же собственных двойников. Там нас было человек пятнадцать - по меньшей мере по пять двойников на брата. Андроник прошел в пролом в стене и тут же издал истошный вопль. Мгновеньем позже я тоже заглянул внутрь пещеры в земляном валу. Туника Пульхерии упала к ее коленкам, и теперь она стояла совершенно голенькая в классической позе, изображающей девичью скромность: одной рукой она придерживала свои, не совсем еще распустившиеся бутоны, грудей, другая ее рука прикрывала самый низ живота. Рядом с ней, уже распахнув свои одежды, стоял Зауэрабенд. Мерзкое орудие его гнусного хобби было уже изготовлено к действию. Как мне кажется, он был занят тем, что пытался уговорить Пульхерию принять более удобную для него позу, когда ему помешали завершить столь успешно начатый процесс совращения. - Изнасилование! - Кричал Андроник. - Он испортил девчонку! Соблазнил малолетку! Я всех вас зову в свидетели! Посмотрите-ка на это чудовище, на его преступные действия! И он схватил одной рукой Зауэрабенда, а другой - свою сестру, и поволок их обоих на открытое место. - Вы все свидетели! - продолжал бушевать он. Мы поспешили убраться с его дороги, опасаясь быть узнанными Зауэрабендом, хотя, как мне кажется, он был в таком ужасе, что едва ли мог вообще что-нибудь заметить. Бедненькая Пульхерия, пытаясь скрыть свою наготу, комочком свернулась у ног своего брата, но он продолжал волочить ее, и, выставляя ее напоказ, кричал: - Смотрите на эту потаскушку! Смотрите на нее! Смотрите все, смотрите все, все! И, чтобы посмотреть на это, собралась довольно внушительная толпа. Мы отпрянули в сторону. Мне страшно хотелось вырвать при виде этого подлого насильника детей, при виде выставленного на всеобщее обозрение гнусного орудия его низменной страсти, которая вовлекла Пульхерию в такой грандиозный скандал... Теперь Андроник извлек из ножен свой меч и замахнулся, чтобы убить то ли Зауэрабенда, то ли Пульхерию, то ли их обоих. Но толпа зрителей помешала ему это сделать, повалила его на землю и отобрала у него оружие. Пульхерия, только теперь осознав, перед глазами какого множества зевак предстала ее нагота, в ужасе выхватила у кого-то кинжал и попыталась умертвить себя, но была вовремя остановлена; в конце концов какой-то старик набросил на нее свой плащ. Полнейшая неразбериха продолжалась. - Мы пронаблюдали за дальнейшим ходом событий отсюда, - спокойно произнес Метаксас, - еще до твоего появления, а затем продублировались и стали поджидать тебя. А произошло вот что: девушка была обручена со Львом Дукасом, но, разумеется, для него стало совершенно невозможно на ней жениться после того, как половина жителей Византии видела ее наготу. Кроме того, ее сочли опозоренной и испорченной даже несмотря на то, что, фактически, Зауэрабенду не дали причинить хоть какой-либо ущерб ее девственности. Свадьба была отменена. Семья, порицая Пульхерию за то, что она позволила Зауэрабенду увлечь себя дешевыми посулами и сняла перед ним свои одежды, от нее отказалась. Тем временем Зауэрабенду предоставили возможность сделать выбор: или жениться на девушке, которую он обесчестил, или понести обычное в таких случаях наказание. - В чем же оно заключалось? - В кастрации, - сказал Метаксас. - Вот почему Гераклес Фотис - Зауэрабенд женился на ней и изменил ход истории уже одним тем, что вырвал из твоей родословной целую ветвь, которой надлежало там быть. Что мы сейчас и намереваемся исправить. - Только без меня, - сказал Джад-2. - С меня достаточно и того, что я уже увидел. Я возвращаюсь в 1204 год. Мне нужно там быть к половине четвертого утра, чтобы сказать этому вот парню, чтобы он шел сюда и воочию все увидел. - Но... - возразил было я. - У нас сейчас нет времени на то, чтобы пускаться в рассуждения о парадоксах, - сказал Сэм. - У нас по горло работы. - Смени меня в без четверти четыре, - сказал Джад-2 и улетучился. Метаксас, Сэм и я сверили время наших таймеров. - Мы отправляемся вверх по линии, - сказал Метаксас, - точно на один час. Чтобы покончить с этой комедией. - После чего все мы шунтировались. 59 С удивительной точностью, но без малейшего облегчения на душе, мы покончили с этой комедией. А сделали мы следующее. Сначала мы шунтировались точно к полудню этого жаркого летнего дня 1100 года и заняли позиции вдоль стены Константинополя. И стали ждать, не обращая ни малейшего внимания на все остальные собственные версии, которые сновали мимо нас на нашем временном уровне, выполняя всю остальную подготовительную работу или даже просто так. В поле нашего зрения появились хорошенькая девчушка и бдительная ее дуэнья. Сердце мое разрывалось на части от любви к юной Пульхерии, не меньшие муки испытывали и другие части моего тела - настолько велика была моя страсть к той Пульхерии, что еще будет, к той Пульхерии, которую я знал. Хорошенькая девчушка и ничего не подозревавшая дуэнья, держась вместе, словно под ангельскую музыку прошествовали мимо нас. Появился Конрад Зауэрабенд, он же Гераклес Фотис. Из оркестровой ямы послышались явно диссонирующие звуки: сладострастное сопение, присвистывание участившегося дыхания. Он изучающе глядел на девочку и сопровождающую ее женщину, самодовольно поглаживая себя по выпяченному животу. Затем он достал небольшой пузырек и, поднеся к глазам, проверил содержимое. С откровенно плотоядным, на грани исступления, взглядом он сделал несколько шагов вперед, намереваясь, сделав инъекцию дуэнье в руку, предоставить ей возможность, глупо хихикая, воспарить в ей одной известные выси, а самому получить беспрепятственный доступ к девочке. Метаксас кивнул Сэму. Сэм кивнул Метаксасу. - Вперед! - скомандовал Метаксас, и мы принялись за дело. Огромный черный Сэм метнулся вперед и схватил своею правой рукой Зауэрабенда за горло. Метаксас поймал левое запястье Зауэрабенда и руку выкрутил назад, подальше от органов управления таймером, одно прикосновение к которым могло высвободить его из наших, далеко не дружеских, объятий. Одновременно с этим я схватил правую руку Зауэрабенда, резко дернул ее вверх и назад, заставив его выронить пузырек. Весь этот маневр отнял у нас долю секунды, а в результате его Зауэрабенд потерял возможность даже пошевелиться. Тем временем у дуэньи хватило ума бежать вместе с Пульхерией при виде этой неподобающей в присутствии дам благородного происхождения, драки простолюдинов. Сэм тотчас же запустил руку под одежду Зауэрабенда, который, вне всякого сомнения, посчитал, что подвергся нападению грабителей, и сорвал с него перестроенный таймер. Только после этого мы отпустили Зауэрабенда. Увидев среди предполагаемых грабителей меня, он прохрипел несколько односложных, но достаточно крепких словечек на разных языках. - А вы-то уже посчитали себя таким ловким, таким умным, верно? - сказал я. Он разразился новым потоком сквернословия. - Перестроив таймер, - продолжал я, - вы улизнули, считая, что в состоянии заняться частным бизнесом в качестве контрабандиста. А? Вам даже в голову не приходило, что мы можем изловить вас? Я не стал ему рассказывать о нескольких неделях, заполненных упорным трудом, о времяпреступлениях, которые мы сами совершили ради того, чтобы обнаружить его, - ими был усеян весь наш путь кверху и книзу по линии, о тех парадоксах, жертвою которых мы стали, многократно "растиражировав" себя. Мы только что "отщипнули" у него шесть лет жизни в Византии в качестве содержателя харчевни и "запихнули" их в одну из боковых, параллельных, так называемых "карманных" вселенных, которая для него, оставшегося в этом континууме, и вовсе не существует. Но я не стал ему говорить этого. Как и о той цепи событий, которые сделали его мужем Пульхерии Ботаниатис в этой отщипнутой вселенной и которые лишили меня моего истинного, собственного происхождения. Все эти события теперь стали неосуществившимися в русле основного потока времени. В нем уже не будет хозяина харчевни по имени Гераклес Фотис, продававшего мясо и вино византийцам 1100-1105 годов. Метаксас достал запасной таймер, не подвергшийся каким-либо переделкам, которым он обзавелся специально ради этого. - Оденьте его, - велел он Зауэрабенду. Тот угрюмо нацепил на себя новый таймер. - Мы возвращаемся в 1204 год, - сказал я, - примерно в то время, откуда вы сбежали сюда, в Константинополь конца одиннадцатого столетия. После чего завершим наш маршрут и вернемся вниз по линии в родной 2059 год. И да поможет нам Бог, если вы попробуете причинить мне еще какие-нибудь неприятности, Зауэрабенд. Я не стану докладывать о совершенном вами времяпреступлении, потому что я человек милосердный. Однако если вы еще раз совершите что-нибудь такое, что может вызвать мое хотя бы самое малое, неудовольствие между данным и тем моментом, когда я наконец-то от вас избавлюсь, я сделаю из вас хороший бифштекс. Ясно? Он уныло кивнул. - Дальше я уже сам смогу управиться, - сказал я Сэму и Метаксасу. - Спасибо вам за все, что вы для меня сделали. Я даже не в состоянии выразить словами... - И не пытайся, - сказал Метаксас и вместе с Сэмом шунтировался вниз по линии. Я настроил новый таймер Зауэрабенда на свой собственный и извлек ставший уже для меня традиционным свисток. - Поехали, - произнес я, и мы шунтировались в 1204 год. 60 В без четверти четыре ставшей для меня незабываемой ночи я еще раз поднялся по лестнице постоялого двора, на этот раз вместе с Зауэрабендом. Джад-2 тревожно мерил шагами комнату у самой двери. Лицо его прямо-таки посв