ет десять на двенадцать, со столом и картотекой. Большую его часть занимал сам Белый Медведь. -- Садись, Майлс, -- он кивнул мне на стул рядом со своим столом. -- Похоже, у тебя был нелегкий денек. Глядя на него, я ощутил нашу разницу в возрасте куда острее, чем раньше. В этом грузном человеке с серьезным квадратным лицом мало что осталось от мальчишки, кидавшего бумажные шарики в прихожан пастора Бертильсона. Даже причина для его прозвища исчезла: его шапка белых волос потемнела, а на темени уже просвечивала лысина. -- У тебя, похоже, вся жизнь была нелегкой, но все равно я рад тебя видеть. -- Да, нам есть что вспомнить. Хорошее было время. -- Особенно если сравнить с нынешним. Шайка твоих горожан пыталась забить меня палками. Я еле смог убежать. Он покачал головой: -- Поэтому ты пришел ко мне так поздно? -- То, что я пришел к тебе, спасло меня. Они гнались за мной до самых дверей участка. Если бы я не пошел сюда, лежал бы сейчас возле Фрибо с разбитой головой. -- Я слышал, ты каждый день сидишь у Фрибо. -- Ты мне не веришь? -- Верю, Майлс. Сейчас многие здесь раздражены. Но я не думаю, что ты был к ним так близко, что сможешь их опознать. -- Я изо всех сил пытался оказаться от них подальше. -- Успокойся, Майлс. Они тебя не тронут, уверяю тебя. Главное, успокойся и не бери в голову. -- Другие твои подопечные сегодня днем бросали в меня камни. -- Да? Они тебя не поранили? -- Вроде бы нет. Поэтому я тоже должен не обращать на них внимания? Только потому, что они не пробили мне череп? -- Это же просто хулиганы. Их немного. Но скажу тебе, Майлс: некоторые приличные люди тоже не хотят, чтобы ты оставался здесь. -- Почему это? -- Потому, что они тебя не знают, вот и все. За сто лет ты единственный, кого упомянули в проповеди. Ты сам не хочешь уехать? -- Нет. Я хочу остаться. Я приехал сюда работать. -- Ага. Ладно. И сколько ты собираешься здесь пробыть? -- До двадцать первого. Потом не знаю. -- Ну, это не так долго. Я только хочу попросить тебя остаться, пока мы не выясним кое-что. Ладно? -- Это что, подписка о невыезде? -- Нет, что ты. Просто просьба. -- Будешь меня допрашивать, Белый Медведь? -- Черт возьми, нет. Мы просто говорим. Я хочу, чтобы ты кое в чем мне помог. Я откинулся в кресле. Хмель прошел. Шериф Говр смотрел на меня с улыбкой, которую я не мог назвать доброй. Мои органы чувств всегда подтверждали теорию: когда человек изменяется, изменяется и его запах. Раньше от Белого Медведя пахло свежевскопанной землей -- особенно сильно, когда он на полной скорости гнал по 93-му свою развалюху или набивал камнями почтовые ящики; теперь он, как и Дуэйн, пах порохом. -- Могу я рассчитывать на твою помощь? Я посмотрел в квадратное лицо человека, который когда-то был моим другом, и сказал: -- Можешь. -- Ты, конечно, слышал об этих девушках. Гвен Олсон и Дженни Странд. Вторую из них нашел твой сосед Ред Сандерсон, и это было не самое приятное зрелище. Моего помощника Дейва Локкена, что сидит там, даже стошнило. -- У него и сейчас не слишком бодрый вид. -- С любым нормальным человеком случилось бы то же, -- сказал Говр. -- По правде говоря, мы все не можем прийти в себя. Этот сукин сын еще где-то здесь. И мы не знаем, кто это, вот что самое страшное. -- У тебя есть какие-нибудь идеи? -- О, мы стараемся следить за всеми, но видишь ли, никого из местных нельзя и заподозрить. Я шерифствую уже четыре года и хочу быть переизбранным на следующий срок. А ты здесь человек новый, со свежим взглядом. К тому же образованный. Я хочу узнать, может ты видел или слышал что-нибудь подозрительное? -- Погоди немного. Так эти люди, которые гонялись за мной, думали, что это я? Что я их убил? -- Спросил бы их. -- О Боже, -- сказал я. -- Я не мог и подумать о таком. Мне хватает собственных проблем. Я не затем сюда приехал. -- Сдается мне, ты сам не знаешь, зачем приехал. -- А мне сдается, что это мое личное дело. Он осекся: -- Да-да, я вижу. Извини. -- Ладно. Ну что ж... я ничего такого не заметил. Некоторые вели себя странно, даже враждебно, но это не то. Встретил одного странного парня... -- тут я осекся. Мне не хотелось навлекать подозрения на Зака или Алисон. Белый Медведь вопросительно приподнял брови, -- ...но он совсем мальчишка. Не хочу даже называть его. Не знаю даже, чем я могу помочь. -- Просто помни. Если что-нибудь заметишь, сразу звони мне. Ладно, приятель? Я кивнул. -- Вот. Мы можем к двадцать первому покончить со всем этим. А теперь у меня еще несколько вопросов к тебе, -- он надел темные очки, став похожим на перекормленного школьника-хулигана, и взял со стола какую-то бумагу: -- Я слышал, ты недавно имел неприятности в Плэйнвью. Мне прислал это тип по имени Фрэнк Драм. Он записал номер твоей машины. -- Боже, -- я тут же вспомнил маленького подхалима, который выскочил тогда из таверны. -- У тебя там была какая-то ссора. Ты помнишь? -- Еще бы. Они отнеслись ко мне так же по-доброму, как здешние хулиганы. Все получилось просто глупо. Они слушали радио, и я спросил, что случилось. Им не понравилось мое лицо и то, что я приехал из Нью-Йорка. Вот они и выкинули меня, да еще записали мой номер. Вот и все. Это было как раз в тот день, когда нашли ту девочку. -- Просто для протокола: ты помнишь, где провел предыдущую ночь? -- В каком-то мотеле. Я не помню названия. -- Может, у тебя сохранился счет? -- Я платил наличными. А на кой черт тебе это все надо? -- Это не мне. Там есть коп по фамилии Лараби, вот он и просил меня разузнать. -- Скажи своему Лараби, пусть подотрется. Я ночевал в забегаловке где-то в Огайо, вот и все. -- Ладно, ладно, Майлс. Незачем так волноваться. А где ты поранил руку? Я в изумлении взглянул на руку. Почти забытая повязка сильно запачкалась и уже начала развязываться. -- Это случайно. Я порезался о свою машину. -- Дейв Локкен может перевязать тебя. Он классно это делает. Когда это случилось? -- В тот же день. Когда я лишился своего обеда. -- Еще один посетитель, Эл Сервис, официальный стукач в этой части графства, утверждает, что перед тем, как уйти, ты сказал странную фразу. Ты вроде бы сказал, что надеешься, что убьют еще одну девушку. -- Я этого не говорил. Я ведь даже не знал тогда, что кого-то убили. Просто я разозлился и пожелал им, чтобы то, что случилось, случилось снова. Сказал, что они это заслужили. Он снял очки. -- Понятно. Неудивительно, что про тебя пошли слухи, Майлс. Ты ведь даже старую Маргарет Кастад умудрился обидеть. -- Старую кого? -- Жену Энди. Она позвонила мне, как только ты ушел. Сказала, что ты пишешь порнографию, и потребовала, чтобы я выставил тебя из города. -- Ну, об этом я даже говорить не хочу. Она всегда меня недолюбливала. Но сейчас я изменился. -- Как и все мы. Ладно, ты не можешь мне ничего рассказать, но кое в чем ты можешь помочь прямо сейчас. Возьми, пожалуйста, бумагу и опиши все, что случилось в ресторане, и поставь дату и подпись. Я отошлю копию Лараби. Тебе же будет лучше, -- он порылся в столе и выудил оттуда лист бумаги и ручку. -- В общих словах. Не растягивай. -- Что ж, -- я взял бумагу и написал то, что он просил. -- Значит, договорились. Звони, если что вспомнишь. Я сунул руку в карман и нащупал сложенный листок бумаги: -- Подожди. Ты мне тоже можешь помочь. Скажи, кто, по-твоему, прислал мне вот это? Там внутри -- чистый лист, -- я достал конверт и положил на стол. Руки у меня опять дрожали. -- Это уже второе. Первое было адресовано мне. Он опять надел очки и склонился над столом. Прочитав фамилию на конверте, он уставился на меня: -- Ты получил еще одно? -- То было адресовано мне. И тоже с чистым листом внутри. -- Ты можешь мне его оставить? -- Нет. Оно мне нужно. Я только хочу узнать, кто его отправил, -- я испытал чувство, что совершаю ужасную ошибку. Оно было таким сильным, что у меня задрожали колени. -- Майлс, мне жаль это говорить, но почерк здесь похож на твой. -- Что? Он подвинул ко мне конверт и мои показания. Почерк действительно был очень похож. -- Но я не писал этого, Белый Медведь. -- Немногие здесь помнят, что меня так звали. -- Ладно. Давай конверт. -- Как хочешь. Только эксперт может разобраться с этим почерком. Дэйв! -- он встал и подошел к двери. -- Тащи свою аптечку! -- Я слышал, вы называли его Белым Медведем. Это прозвище мало кто помнит. Локкен и я спускались по Мейн-стрит в сгущающейся темноте. Зажглись фонари, я снова слышал тихое гудение неоновых вывесок. В окнах бара Энглера горел свет, отбрасывая на тротуар желтоватый отблеск. -- Мы старые друзья. -- Должно быть. Вообще-то он от этого прозвища лезет на стенку. Где ваша машина? Похоже, вам уже ничего не грозит. -- А я так не думаю. Белый Медведь велел вам довести меня до машины, и я хочу, чтобы вы так и сделали. -- Черт, тут же никого нет. -- Я недавно тоже так думал. А как вы зовете его, если не Белым Медведем? -- Я? Я зову его "сэр". -- А Лараби? -- Кто? -- Лараби. Шериф из Плэйнвью. -- Простите, но в Плэйнвью нет никакого Лараби и вообще нет шерифа. Там есть полицейский по фамилии Ларсен, мой двоюродный брат. Шериф Говр звонит туда раз или два в неделю. Это все в его подчинении, все эти маленькие городки -- Сентервилл, Либерти, Бланделл. Он считается в них шерифом. Так где ваша машина? Я стоял посреди темной улицы, смотрел на свой "фольксваген" и пытался осмыслить то, что сказал Локкен. Это было трудно сделать, потому что я увидел, во что превратилась моя машина. -- О Господи. Это ваша? Я кивнул, не в силах выдавить ни слова. Окна были разбиты, крыша и капот покрыты вмятинами. Одна фара болталась на проводе, как выбитый глаз. Я пошел взглянуть на передние фары, потом на задние. Они оказались нетронутыми, но заднее стекло тоже было разбито. -- Порча личной собственности. Вам надо вернуться в участок и подать жалобу. Я подпишусь. -- Нет. Лучше сами скажите об этом Говру. Может, вам он поверит, -- гнев закипал во мне, и я схватил Локкена за руку так, что он ойкнул. -- Передайте ему, что я подам жалобу Лараби. -- Но я же сказал, что мой двою... Я уже сел в машину и мучал зажигание. Болтающаяся фара оторвалась, как только я взобрался на вершину первого холма. Через треснувшее ветровое стекло я видел только половину дороги, и ту как в тумане. Уцелевшая фара освещала кусты у дороги; луч ее прыгал, как и мое настроение, колеблющееся между гневом и обидой. Так это Лараби хотел знать, как я порезал руку? Лараби нужно, чтобы его избрали еще на один срок? Я думал, что именно Лараби не собирался искать тех, кто гонялся за мной и в разочаровании покалечил мою машину. Гоня вихляющую машину по бесконечным холмам, я только через некоторое время услышал радио. Должно быть, я машинально нажал на кнопку. -- ...для Кэти, Джо и Брауни от братьев Харди. Девочки, вы, я думаю, знаете, что сейчас будет: добрые старые "Танцы до упаду". -- Девчачьи голоса запищали от восторга. Я сбавил скорость, пытаясь разглядеть поворот сквозь паутину трещин, пока неизвестная мне группа пела какую-то чушь. Навстречу мне проехали фары и исчезли позади, мигнув на прощанье. Следующая машина просигналила дважды. Я только сейчас заметил, что моя единственная фара светит слишком ярко, и убавил свет. -- Здорово, здорово. Привет вам, братья Харди! А теперь для Фрэнка от Салли что-то очень нежное. Фрэнк, по-моему, она тебя любит, так что позвони ей, ладно? Для тебя поет Джонни Матис. На подъеме я видел только темное небо. Я нажимал на газ до предела, снижая скорость, только когда машина начинала трястись. Мимо пронесся итальянский пейзаж, сейчас ставший одной сплошной чернотой. -- Следи, Фрэнк, получше за этой маленькой лисой, а то она живо тебя зацапает. Она все равно тебя любит, поэтому не спеши. А теперь немного переменим тему -- для учениц младших классов гимназии и мисс Таит от Розы Б., их любимая Тина Тернер -- "Река глубока, гора высока". Мои шины взвизгнули, когда я изо всех сил надавил на тормоза, увидев перед собой вместо черной дороги каменную стену. Я вывернул руль, и машина изогнулась вправо, заставляя подумать, что сделана из чего-то более гибкого, чем металл. Все еще на опасной скорости я преодолел последний подъем и покатил вниз по склону. Не сбавляя скорость, я съехал на проселок и прогремел по белому мостику, возле которого Ред Сандерсон нашел тело второй девочки. Музыка пульсировала в моих ушах, как кровь. -- Эге-ей! Говорите об этом всем, только не своему учителю! Все ужасы в это время выходят наружу, так что покрепче заприте двери, ребята. А для всех затерянных в ночи от А до З песня Вэна Моррисона "Послушай льва". Наконец-то я вслушался в болтовню радио. Узкая тропинка к дому Ринн была погружена в темноту -- я как будто ехал по тоннелю. А и З? Алисон и Зак? "Послушай льва" -- это название песни. Высокий баритон запел что-то неразборчивое. Я выключил радио. Мне хотелось только одного -- побыстрее добраться домой. Машина миновала старую школу, потом помпезный фасад церкви. У фермы Сандерсонов дорога огибала красный выступ песчаника, и я склонился над рулем, обратив все внимание на два квадратных дюйма чистого стекла. Потом в свете фары я увидел то, что заставило меня нажать на тормоза и выйти из машины. Я привстал, чтобы лучше видеть. Сомнения не было: неясная фигура опять была там, между полем и лесом. Тут сзади меня хлопнула дверь, и я обернулся. Зажегшийся в доме Сандерсонов свет осветил рослого мужчину, стоящего на крыльце. Я посмотрел назад: фигура не исчезала. Выбор был прост. Я сошел с дороги и побежал. -- Эй! -- крикнул мужчина. Преодолев кювет, я пустился бежать по краю пшеничного поля в направлении леса. -- Эй! Майлс! Стойте! Я не обратил на этот призыв никакого внимания. До леса было не больше четверти мили. Голос позади меня смолк. И тут фигура отступила за деревья и исчезла. -- Я вас вижу! -- крикнул мужчина. Исчезновение фигуры заставило меня побежать быстрее. Земля была сухой, покрытый стерней, и я то и дело спотыкался, стараясь не потерять место, где она стояла. Пшеница окружала меня плотной черной стеной. Между полями Сандерсона и Дуэйна тек маленький ручей, у которого "столкнулся с первой трудностью на пути. Поле кончалось футов за восемь от ручья, дальше росла высокая трава, примятая там, где Дуэйн проезжал на своем тракторе. Изрытая земля превратилась в настоящее болото, и я пошел вдоль ручья, пытаясь найти место почище. Кругом кричали птицы и лягушки, вторя пению сверчков с поля. Я руками раздвинул высокие жесткие кусты и увидел место, где ручей сужался. Две кочки, поддерживаемые корнями растущих поблизости деревьев, образовывали естественный мост. Я ухватился за одно из деревьев и перепрыгнул ручей, больно стукнувшись лбом о дерево на другом берегу. Оглянувшись, я увидел "фольксваген" на дороге возле дома Сандерсонов. И в доме, и в машине горел свет -- я забыл выключить мотор. Что еще хуже, я оставил ключ в зажигании. Миссис Сандерсон и Ред стояли на крыльце и смотрели в мою сторону. Я выбрался из кустов и, уже не разбирая дороги, поскакал по следующему полю. Я помнил место, где, по моим предположениям, исчезла фигура, и через несколько минут был уже на опушке. Вблизи деревья выглядели уже не темной однородной массой. Между ними были довольно широкие промежутки, через которые проникал лунный свет. Я шел между дубов и вязов, окруженный пением сверчков; мои ноги ощущали мягкость мха и сосновых игл. Справа что-то затрещало. Повернув голову, я успел увидеть оленя, убегающего прочь с полусогнутыми ногами, как у пловчихи, ныряющей в воду. Алисон. Она сигналит мне. Она ждет меня где-то здесь. Где-то дальше в темноте. Довольно скоро я понял, что заблудился. Не совсем, потому что уклон показывал мне дорогу к полям и людям, но достаточно, чтобы не знать, где я нахожусь. Еще хуже, что я упал, ударился о заросший лишайником корень и потерял направление. Лес вокруг был слишком густым, чтобы разглядеть вдали огоньки фермерских домов. Где-то через полмили я вышел на поляну, но она была вверху, а не внизу. Тем не менее деревья вокруг казались мне знакомыми. Эту поляну я тоже где-то видел, как и черное выжженное пятно в ее центре. Похоже, я никуда не уходил, а кружил на одном месте, пока не заблудился. В самом деле, я помнил это все -- огромный дуб позади меня, причудливое сплетение его ветвей, толстое лежащее бревно, о которое я споткнулся. Я крикнул имя моей кузины. И тут меня охватило поистине литературное ощущение, воспитанное Шекспиром, и Джеком Лондоном, и Готорном, и мультфильмами Диснея, и братьями Гримм -- чувство жути, переходящее в дикий страх. Вероятно, этот страх был вызван самим лесом, его чуждой, безжалостной природой. Меня окружало зло. Не дарвиновское безразличие, а настоящая, неприкрытая враждебность. Никогда раньше я не испытывал подобного чувства, чувства человеческой песчинки под ногой могучей и страшной силы. Алисон была частью этой силы, она завлекла меня сюда. Я знал, что если не убегу тут же, меня схватят ужасные корявые руки -- сучья, меня раздавят камни и бревна, мои рот и глаза забьются мхом. Я умру, как умерли те девушки. Как глупо было думать, что их убили обычные люди! Наконец через какое-то время ужас отпустил меня, и я побежал куда глаза глядят. Ветки цеплялись мне за одежду и пытались пропороть живот; камни скользили у меня под ногами. Много раз я падал. Когда я в очередной раз поднялся, отряхиваясь от иголок и листьев, я увидел, что Бог сжалился надо мной. Зло исчезло. Через заросли просвечивал огонек человеческого жилья. При виде его ко мне начал возвращаться разум. Искусственное освещение -- гимн разумности, лампочка отгоняет демонов. Я испытывал теперь не больше страха, чем если бы гулял по расчерченным садам Версаля. Даже мои комплексы вернулись ко мне, и я почувствовал обиду. Обиду на призрака Алисон, который завлек меня и бросил в самый решительный момент. С этим тигарденским чувством я подошел к дому и понял, наконец, где я очутился. Когда я подходил к крыльцу, мое тело все еще сотрясала дрожь облегчения. Она стояла на крыльце в мужской куртке с рукавами, свисающими ниже кончиков пальцев. На ней по-прежнему были высокие резиновые сапоги. -- Кто тут? Майлс? Это ты? -- Конечно, я. Я заблудился. -- Ты один? -- Вы у меня постоянно это спрашиваете. -- Но я слышала двоих. Я уставился на нее. -- Заходи, заходи. Я поставлю кофе. Я вошел, чувствуя на себе ее изучающий взгляд. -- Майлс, да что с тобой такое? Ты весь в грязи. И одежда порвана, -- она поглядела на мои ноги. -- Сними-ка туфли, прежде чем идти на кухню. Я стащил туфли -- два комка грязи. Только сейчас у меня начали болеть многочисленные мелкие порезы и ушибы да еще нога, как раз в том месте, где я ее ударил, когда накануне падал в подвал вместе с креслом. -- Майлс, что ты тут делаешь в такое время? Я упал в кресло, и она пододвинула мне чашку кофе. -- Тетя Ринн, вы уверены, что слышали в лесу кого-то, кроме меня? -- Ну, может, это была курица. Они иногда удирают, -- она сидела в старом кресле рядом со столом. Ее длинные белые волосы падали на плечи серой твидовой куртки. Пар из чашек сонно вился между нами. -- Дай-ка я займусь твоим лицом. -- Не беспокойтесь, -- начал я, но она уже мочила тряпицу в раковине. Потом она взяла с полки горшочек и вернулась ко мне. Мокрая тряпка приятно холодила лицо. -- Я не сказала тебе сразу, Майлс, но тебе лучше уехать из долины. С тобой случилась беда, когда ты был здесь раньше, и теперь тебя подстерегает еще большая беда. Но если ты останешься, я хочу, чтобы ты оставил дом Джесси и перебрался сюда. -- Я не могу. Она открыла горшок и стала мазать мои раны густой зеленой микстурой. В ноздри мне ударил запах леса. -- Это мазь из трав, Майлс. Так что ты здесь делаешь? -- Ищу кое-кого. -- В лесу ночью? -- Да, кто-то разбил стекла в моей машине, и мне показалось, что он побежал в лес. -- А почему ты дрожишь? -- Не привык бегать, -- ее пальцы продолжали втирать мазь в мое лицо. -- Я могу защитить тебя, Майлс. -- Мне не нужна защита. -- Тогда почему ты так испуган? -- Это просто лес. Темнота... -- Иногда темноты нужно бояться, -- она сердито посмотрела на меня. -- Но не нужно мне лгать. Ты искал не того хулигана. А кого? Я подумал о деревьях, нависающих над домом, о тьме, окружающей этот маленький круг света. Она сказала: -- Тебе нужно собрать вещи и уехать. Возвращайся в Нью-Йорк. Или поезжай к своему отцу во Флориду. -- Не могу, -- лесной запах дымкой висел надо мной. -- Ты погибнешь. Тогда хотя бы перебирайся ко мне. -- Тетя Ринн, -- сказал я. Мое тело опять начинало дрожать. -- Некоторые думают, что я убил тех девушек. Поэтому они и разбили мою машину. Что вы можете им сделать? -- Они никогда сюда не придут. Никогда не ступят на эту тропинку, -- я вспомнил, как меня пугали в детстве подобные ее фразы и этот взгляд. -- Они городские. Им нечего делать в долине. В маленькой кухне стало очень жарко, и я увидел, что печка пылает, как костер. Я сказал: -- Я хочу рассказать вам правду. Я почувствовал тут что-то ужасное. Что-то очень враждебное, чистое зло. Оттого я и дрожу. Но это все из книг, да еще те хулиганы в Ардене и Белый Медведь -- вот я и испугался. Я читал о том, как это происходит. -- Кого ты ждешь, Майлс? -- спросила она просто, и я знал, что вилять больше нельзя. -- Я жду Алисон. Алисон Грининг. Мне показалось, что я увидел ее с дороги, и я побежал за ней в лес. Я видел ее три раза. -- Майлс, -- начала она. Часть третья Я жгу мосты Шесть -- Я не пишу больше свою диссертацию. Мне нет до этого дела. Я все сильней и сильней чувствую ее приближение, знаю, что она скоро придет. -- Майлс... -- Вот, -- я достал из кармана смятый конверт. -- Говр думает, что я писал это сам, но это ведь ее почерк, правда? Потому он и похож на мой. Она снова хотела заговорить, но я поднял руку: -- Вы ее не любили, и никто ее не любил, но мы с ней всегда были похожи. Я любил ее. И до сих пор люблю. -- Она была твоей ловушкой. Капканом, который ждал, когда ты в него наступишь. -- Она остается такой, но мне нет до этого дела. -- Майлс... -- Тетя Ринн, в 55-м мы поклялись друг другу, что встретимся здесь, в долине, и назначили день. До него осталось несколько недель. Она придет, и я должен дождаться ее. -- Майлс, -- сказала она, -- твоя кузина мертва. Она умерла двадцать лет назад, и это ты убил ее. -- Я не верю, -- сказал я. Шесть -- Майлс, твоя кузина умерла в 55-м, когда вы с ней купались в старом пруду Полсона. Она утонула. -- Нет. Я ее не убивал. Я не мог убить ее. Она значила для меня больше, чем жизнь. Я бы скорее сам умер. -- Ты мог убить ее случайно, не зная, что ты делаешь. Я всего-навсего простая деревенская старуха, но я знаю тебя. И люблю. Твоя кузина всегда вызывала беды, и ты тоже, только она делала это сознательно. Она выбрала тернистый путь, она желала зла и смятения, но тебя никогда нельзя было в этом обвинить. -- Я не знаю, о чем вы. Да, она была более сложной, чем я, но это просто характер. Это и делало ее такой красивой -- для меня. Другие ее не понимали. Никто не понимал. Но я не убивал ее, случайно или намеренно. -- Вас там было только двое. -- Неизвестно. -- Ты кого-нибудь видел в ту ночь? -- Не знаю. Несколько раз мне так казалось. И меня ударили в воде. -- Это Алисон. Она едва не утащила тебя с собой. -- Лучше бы она это сделала. Мне не было жизни с тех пор. -- И все из-за нее. -- Хватит! -- крикнул я. Жара, казалось, увеличивалась с каждым словом. Мой крик испугал ее, она как-то съежилась внутри своей мужской куртки. Потом она медленно, устало отхлебнула кофе, и я почувствовал раскаяние. -- Простите. Простите, что я кричал. Если вы любите меня, то, должно быть, как какое-нибудь раненое животное. Я в ужасном состоянии, тетя Ринн. -- Я знаю, -- сказала она спокойно. -- Поэтому я и хочу тебя защитить. Поэтому и предлагаю тебе уехать из долины. Тебе остается только это. -- Потому что Алисон вернется? -- Если так, то ты погиб. Она сидит в тебе слишком крепко. -- Ну и хорошо. Она для меня означает свободу и жизнь. -- Нет. Она означает смерть. То, что ты чувствовал в лесу. -- Это просто нервы. -- Это Алисон. Она зовет тебя. -- Она звала меня все эти годы. -- Майлс, ты вызвал силы, с которыми не можешь справиться. Я тоже не могу. Я их боюсь. Как ты думаешь, что случится, если она вернется? -- Неважно. Она снова будет здесь. Она знает, что я не убивал ее. -- Это не имеет значения. Или имеет, но не то, что ты думаешь. Расскажи мне о той ночи, Майлс. Я опустил голову: -- Зачем? -- Потом скажу. Люди в Ардене помнят, что тебя подозревали в убийстве. У тебя и без того была дурная репутация -- тебя знали, как вора, как странного мальчика, который не может себя контролировать. Твоя кузина была... не знаю даже, как это назвать. Она была испорченной и портила других. Она выводила людей из равновесия нарочно, хотя была еще ребенком. Она ненавидела жизнь. Ненавидела всех, кроме себя. -- Неправда, -- вырвалось у меня. -- И вы поехали с ней купаться на пруд. Она поймала тебя еще крепче, Майлс. Когда между двумя людьми возникает такая прочная связь, и один из этих людей порочен, то и сама связь становится порочной. -- Хватит проповедей, -- сказал я. -- Говорите прямо, что хотите сказать, -- мне хотелось поскорее уйти из этой раскаленной кухни, вернуться в старый бабушкин дом и не выходить из него. -- Хорошо, -- лицо ее было суровым, как зима. -- Кто-то проезжавший мимо пруда услышал крики и вызвал полицию. Когда туда приехал старый Уолтер Говр, он нашел тебя лежащим на камнях. Лицо у тебя было в крови. Алисон была мертва. Ее обнаружили в воде недалеко от берега. Вы оба были голыми, и она оказалась... ну, не девушкой. -- И что, вы думаете, произошло? -- Я думаю, что она соблазнила тебя, и произошел несчастный случай. Ты убил ее, но не намеренно, -- ее бледное лицо покраснело, будто в него втерли краску. -- Я никогда не знала физической любви, Майлс, но думаю, что она не обходится без резких движений, -- она посмотрела на меня в упор. -- Тебя нельзя в этом обвинить -- по правде говоря, многие женщины в Ардене думали, что она получила то, что заслужила. Уолтер Говр определил это, как смерть от несчастного случая. Он был Добрый человек и знал, что такое неприятности с сыновьями. Он не хотел губить твою жизнь. К тому же ты был из Апдалей. Люди в долине уважали нашу семью. -- Скажите мне вот что. Когда все лицемерно жалели меня, а на самом деле обвиняли, неужели никто не поинтересовался: кто позвонил тогда в полицию? -- Он не назвал фамилии. Наверно испугался. -- И вы действительно верите, что крики от пруда слышны на дороге? -- Может быть. Во всяком случае, Майлс, люди помнят эту старую историю. -- Ну и черт с ними. Думаете, я не знаю? Даже дочь Дуэйна знает об этом, и ее чокнутый дружок тоже. Но я привязан к своему прошлому, и потому я здесь. Ни в чем, кроме этого, я не виновен. -- Всем сердцем надеюсь, что это так, -- сказала она. Я слышал, как ветер снаружи трещит в ветвях, и чувствовал себя персонажем из сказки, прячущимся в пряничном домике. -- Но этого мало, чтобы спасти тебя. -- Я знаю, в чем мое спасение. -- Спасение в труде. -- Старая добрая норвежская теория. -- Так работай! Пиши! Или помогай в поле! Я усмехнулся, представив себя и Дуэйна в поле с косами. -- Я думал, вы опять предложите мне уехать. Только Белый Медведь меня не выпустит. Да я и сам не поеду. Она поглядела на меня, как мне показалось, в отчаянии. -- Вы не понимаете, тетя Ринн, -- сказал я. -- Я не могу уйти из своего прошлого, -- на середине фразы я зевнул. -- Бедный уставший мальчик. -- Да, я устал, -- признался я. -- Спи сегодня здесь, Майлс. А я помолюсь за тебя. -- Нет, -- сказал я автоматически, -- спасибо, -- и потом подумал о долгом пути назад, к машине. Батареи, должно быть, сели, и придется идти домой пешком. В темноте. -- Ты можешь уйти рано утром. Я тебя разбужу. -- Ну, может быть, пару часов, -- начал я и опять зевнул. На этот раз я успел закрыть рот рукой. -- Вы очень добры. Она скрылась в соседней комнате и появилась со стопкой белья и вязаным пледом. -- Пошли, сорванец, -- приказала она, и я покорно прошел за ней в комнату. Там было почти так же жарко, как в кухне, но я позволил тете Ринн накрыть кровать пледом. -- Ни один мужчина не спал в моей постели, и я слишком стара, чтобы менять свои привычки. Надеюсь, ты не сочтешь меня негостеприимной? -- Нет, тетя Ринн. -- Я не шутила насчет молитвы. Говоришь, ты видел ее. -- Три раза. Я уверен, что это она. Она вернулась, тетя Ринн. -- Я скажу тебе одну вещь. Если я ее увижу, я этого не переживу. -- Почему? -- Она не позволит. Для одинокой старухи почти девяноста лет Ринн удивительно эффектно удавалось заканчивать разговор. Она вышла, погасила свет в кухне и удалилась в свою спальню, закрыв за собой дверь. Я слышал шуршание ткани, когда она раздевалась. В комнате пахло дымом, но этот запах мог идти от печки. Ринн начала что-то бормотать под нос. Я снял рубашку и джинсы, все еще слыша ее сухой старческий голосок, похожий на тиканье часов. Под этот голос я провалился в сон, самый глубокий и мирный с тех пор, как я покинул Нью-Йорк. Через несколько часов меня разбудили два разные звука. Одним был необычайно громкий шорох листьев наверху, как будто лес навис над домом и готовился и нападению. Второй еще более обеспокоил меня -- тихий шепот тети Ринн. Сперва я подумал, что она все еще молится, потом догадался, что она говорит во сне. Повторяет одно слово, которое я не мог расслышать в шуме деревьев. Запах дыма по-прежнему висел в воздухе. Когда я, наконец, разобрал, что говорит тетя, я присел в постели и потянулся за носками. Она снова и снова бормотала сквозь сон имя моей бабушки. -- Джесси. Джесси. Я не мог слушать это и сознавать, как сильно беспокою единственного человека в долине, который хочет мне помочь. Я быстро оделся и вышел в кухню. Бледные листья налипли на окно снаружи, похожие на руки. Точнее -- на руку одного из моих преследователей в Ардене. Я включил лампу. Голос Ринн продолжал взывать к ее сестре. Огонь в печи превратился в царство красных угольков. Побрызгав на лицо водой, я почувствовал засохший слой микстуры Ринн. Она отдиралась кусками, усеивая коричневыми пленками дно раковины., Закончив процедуру, я заглянул в зеркальце, висящее на гвоздике на двери. На меня смотрело большое мягкое лицо, с розовыми пятнами на лбу и щеках, но в остальном невредимое. На столе среди записей, касающихся ее яичного бизнеса, я отыскал листок бумаги и ручку и написал: "Когда-нибудь вы поймете, что я прав. Скоро вернусь за яйцами. Спасибо за все. С любовью, Майлс". Я вышел в ночь, полную звуков. Мои промокшие туфли хлюпали по выступающим из земли корням деревьев. Я прошел высокое здание, полное спящих кур. Потом вышел на тропинку, откуда было уже рукой подать до полей, светлых на фоне индигового неба. Переходя ручей, я вновь услышал кваканье лягушек, охраняющих свою территорию. Я шел быстро, борясь с желанием оглянуться. Если кто-то и наблюдал за мной, то только яркая звезда в небе, Венера, посылающая мне свет уже многолетней давности. Лишь когда меня овеял ветерок с полей, я заметил, что запах дыма следовал за мной еще долго после того, как я покинул дом Ринн. Венера, освети мой путь давно ушедшим светом. Бабушка и тетя Ринн, благословите меня. Алисон, покажись мне. Но спустившись по дороге, я увидел только "фольксваген", похожий на свой собственный труп. Его силуэт в тусклом свете звезд был таким же жалким и зловещим, как Волшебный Замок Дуэйна. Я подошел к нему, с новой болью разглядывая разбитые стекла и вмятины. Света не было, конечно же сели батареи. Я открыл дверцу и рухнул на сиденье. Потом провел рукой по розовым отметинам на лице, которые начинали чесаться. -- Черт, -- громко сказал я, думая о том, как трудно будет поймать грузовик с тросом в десяти милях от Ардена. Тут я увидел, что ключа в зажигании нет. В полном недоумении я надавил гудок. -- Что такое? -- спросил человек, подходящий ко мне со стороны фермы Сандерсонов. Я разглядел внушительный живот, плоское лицо без признаков радости и нос кнопкой -- знак фамильного сходства с Тутой Сандерсон. Как у большинства людей по кличке "Ред", волосы у него были тускло-оранжевого оттенка. Он перешел дорогу и положил свою большую руку на открытую дверцу моей машины. -- Что вы тут гудите среди ночи? -- От злости. Батареи сели, и чертов ключ исчез, должно быть валяется где-нибудь здесь, в канаве. И вы, вероятно, заметили, что несколько джентльменов в Ардене потрудились этим вечером над моей машиной. Как же тут не гудеть? -- поглядев в его одутловатое лицо, я заметил в глазах, как мне показалось, искорки веселья. -- Вы что, не слышали, как я вас звал? Когда вы выскочили из этой развалюхи и побежали в лес? -- Конечно. Я просто не хотел терять времени. -- Так вот, я ждал на крыльце, когда вы вернетесь. А потом, на всякий случай, забрал ключи. И выключил свет, чтобы сберечь ваши батареи. -- Спасибо. Тогда отдайте ключи, пожалуйста. Нам обоим давно пора спать. -- Подождите. Что вы там делали? Или вы просто убегали от меня? Вы бежали, как заяц от собаки. Все это чертовски странно, Майлс. -- Не могу сказать, Ред. Не думаю, что я бежал с определенной целью. -- Ага, -- в его веселье появилась желчная нотка. -- Мать говорит, что вы и у Дуэйна ведете себя странно. Что его дочка просто не вылезает из вашего дома. Вы ведь специалист по девочкам, правда, Майлс? -- Нет. Не думаю. Хватит терять время, давайте ключи. -- Что вы делали в лесу? -- Ладно, Ред, -- сказал я. -- По правде говоря, я навещал Ринн. Можете ее спросить. -- Думаю, вы с этой старой ведьмой нашли общий язык. -- Можете думать что угодно. А я поеду домой. -- Это не ваш дом, Майлс. Но поезжайте. Вот ключи от вашего дерьма, -- он протянул мне кольцо с ключами, выглядевшее крошечным на его толстом корявом пальце. Показания Лероя (Реда) Сандерсона 16 июля Меня просто грызло, что мама работает у этого Майлса Тигардена -- будь я на месте Дуэйна, я бы свою дочку и близко не подпустил к человеку с такой репутацией. Ну говорят, что он ученый и все такое. Вот я и решил поговорить с ним, когда увидел, что его машина остановилась возле нашего дома. Но он увидел меня и дунул в лес, будто за ним черти гнались. Тут можно подумать две вещи. Или он что-то такое увидел в тех лесах, или просто убегал от меня. Думаю, и то и другое. Когда он потом вернулся, он чертовски испугался, увидев меня. Это может значить, что он что-то замышлял там, в лесу, так ведь? Я сказал себе: Ред, подожди. Он вернется. Я пошел и выключил свет в этом куске дерьма, на котором он приехал. Мы с мамой еще немного подождали и легли спать. Я лег на крыльце. Ключи его я забрал, так что знал, что он никуда не денется. И потом он вернулся, тихо-тихо, как мышка. Когда я подошел, он зачем-то стал гудеть. Потом я увидел его лицо -- он весь был в каких-то красных пятнах, как Оскар Джонстад, когда пару лет назад отравился спиртом. Я спросил: Майлс, какого черта вам тут нужно? Я ходил в гости, ответил он. В лес? -- спросил я. Да, говорит он. Я ходил в гости к Ринн. Кто знает, о чем они там сговаривались. Об этих старых норвежцах в долине говорят разное. Я сам норвежец и не хочу сказать ничего плохого, но все знают, что иногда они сходят с катушек. А эта Ринн всю жизнь была не в себе. Помните старого Оле, что жил у Четырех Развилок? Все его хорошо знали, а потом он спятил и подвешивал свою дочь к потолочной балке, а в остальное время жил с ней, как с женой. А по воскресеньям стоял в церкви, как самый примерный слуга Господа во всем Ардене. Это было уже двадцать три года назад, но странные вещи до сих пор случаются. Я никогда не верил этой Ринн. Она настоящая ведьма. Некоторые говорят, что Оскар Джонстад начал пить из-за того, что она навела порчу на его телку, и он боялся, что следом придет его очередь. И еще этот Пол Кант. Он ведь сразу после этого виделся с ним, так? И сразу же Пол попытался себя убить. Я думаю, он пытался смыться. Может быть, вместе с крошкой Полом. Тому тоже было, что скрывать, но даже он не поперся бы в гости в лес в три часа ночи. Я чувствую свою ответственность. Я ведь нашел эту девочку, и меня чуть не стошнило. Ее ведь почти разорвали пополам... ну, вы там были и сами все видели. Поэтому, когда это случилось снова, и мне позвонили ребята из Ардена, я сказал: конечно, давайте. Помогу, чем смогу. К моменту, когда я подогнал машину к дому, лицо мое начало гореть. Глаза слезились, поэтому я бросил машину на лужайке и поспешил в дом. Ночной воздух тоже казался раскаленным и колол меня тысячами иголок. Я шел медленно, чтобы не оцарапать лицо этой жаркой игольчатой массой. Когда я подошел к дому, там включился свет. Теперь это не успокоило меня, а напротив, бросило в дрожь. Я открыл дверь, ощущая пальцами холод металлической ручки. Кобыла в темноте завозилась и звякнула колокольчиком. Мне вдруг захотелось назад к Ринн, в теплую постель под кронами гигантских деревьев. Я заглянул в комнату -- никого. Старая мебель стояла на своих местах. Свет включался во всем доме рубильником у входа. Я выключил его, потом опять включил. Он работал нормально. Лампочка в кухне освещала следы работы Туты Сандерсон: тарелки вымыты и убраны, пол подметен. Единственным объяснением, пришедшим мне в голову, было повреждение проводки. Тут мне показалось, что в комнате что-то изменилось, что-то очень важное. Лицо продолжало гореть, и я вымыл его жидким хозяйственным мылом. Жжение исчезло. Это улучшение состояния позволило мне собраться с мыслями, и, войдя в комнату, я увидел, наконец, что же не на месте. Фотография нас с Алисон не висела над дверью, где я ее повесил. Кто-то передвинул ее. Я поспешил в старую спальню. Тута С. поработала и здесь. Беспорядок, который я оставил здесь, был ликвидирован: фотографии аккуратно сложены обратно в сундучок, щепки положены рядом, как огромные зубочистки. Я открыл сундучок, и на меня взглянуло осклабившееся лицо Дуэйна. Я захлопнул крышку. Ящик Пандоры. Фотография могла быть только в одном месте, и там я ее и нашел. В моем кабинете, на столе, рядом с одиночным фото Алисон. И я знал -- как это было не невероятно, -- кто ее туда поместил. Как уже установилось в доме Апдалей, мой сон представлял собой цепочку бессвязных кошмаров, и все, что я помнил из них -- проснулся я поздно и прозевал, расставание на дороге и богатырский прыжок Алисон в окошко, -- это то, что я несколько раз просыпался. Кошмары, которые не помнишь, не имеют над тобой власти. Я чувствовал страшный голод -- еще один признак восстановленного здоровья. Я был уверен, что фотографию переместила Алисон Грининг, и мою уверенность не поколебало то, что она для этого воспользовалась чужой рукой. -- Ничего, что я перенесла эту фотографию? -- спросила Тута Сандерсон, когда я спустился