воздухе за ее спиной повисли слова: - Иди к Пег-с-насыпи. Заплатишь серебром. *** Не одна неделя прошла, пока Джейн набиралась храбрости. И вот наконец дождливым и холодным утром первого дня Материнской Луны она стояла, дрожа в легкой курточке, перед одним из тех неказистых кирпичных домишек, чьи задние дворы выходили на насыпь. Только прибитая к двери покоробившаяся и ржавая жестяная табличка со знаком двойного топора указывала на то, что в доме живет ведьма. По передней стене бежала вверх трещина, сдвигая и перекашивая кирпичи. Все окна были заделаны изнутри листами пластика, занавески опущены. Джейн смотрела на дверь и не находила в себе сил подойти. Впервые с той отчаянной ночи, когда они убежали с завода, она, не на словах, а на деле, и притом деле такой важности, пошла наперекор Меланхтону. Ее приход сюда был настоящей изменой - девственность была необходимым условием работы с магической электроникой. Джейн не понимала, почему это так, но знала, что во всех крупных корпорациях только оскопленным инженерам доверялась ответственная работа. Она вынула из кармана листок бумаги из папки Болдуина. Он был сложен вчетверо, края обтрепались и замусолились. Джейн развернула его и в тысячный раз перечитала. Его содержание не изменилось. "Вздохни поглубже, - сказала она себе. - Поднимись по ступенькам. Подойди к двери. Постучи". Она поднялась и постучала. Долгое молчание. Скрип половиц. Опять тишина. Наконец дверь распахнулась. - Ну? Что надо? Пег оказалась старой, жирной размалеванной бабкой. В зубах торчала сигарета. На ней были купальный халат и стоптанные шлепанцы. Под глазами круги. В руках кружка с кофе. - Я... я могу прийти попозже... - забормотала Джейн. - Если вам удобнее... Я не хотела вас будить или... Старуха вздернула подведенную бровь, скривила намазанные губы: - Туда или сюда, только в дверях не стой. Я тут с тобой жопу отморожу. Пег не закрыла дверь, и Джейн проскользнула мимо нее внутрь, задев мягкий живот старухи и ее громадные груди. От халата шел застарелый, въевшийся запах табака и ладана. В пляшущем каминном огне шла телепередача - новости, репортаж о каркассонских беженцах. Пег нетерпеливо щелкнула пальцами, и передача прекратилась. Гостиная была маленькая, душная и до невозможности заставленная разнообразной мебелью. Джейн заметила гномовскую наковальню, гравюры, изображающие лошадей с содранной кожей, аптечный шкафчик черного дерева, гомункулуса в бутыли с рассолом. Все в целом не складывалось в единую картину, напоминая коллаж. - Присаживайся, - сказала Пег. - Я пойду что-нибудь накину. - Она ушла в соседнюю комнату. Забрякали кольца, держащие занавеску, которую хозяйка не потрудилась откинуть. Джейн села, сложив на коленях руки, и стала ждать. Электронагреватель в центре комнаты слабо жужжал и потрескивал. Одному боку ее стало жарко, другой мерз. Гомункулус пялился на нее мертвыми глазками, в которых застыло удивление, словно он хотел ей сказать: "Ну ты и уродина". Она отвернулась. На камине под стеклянным колпаком стояли золоченые бронзовые часы. Они шли, секундная стрелка нервно прыгала, но тиканья не было слышно: из-под колпака был выкачан воздух. Скоро Джейн снова невольно бросила взгляд на создание в бутыли с рассолом на аптечном шкафчике. "Ненавижу тебя, - говорили его неподвижные глазки, - потому что ты можешь ходить, а я нет, ты свободна, а у меня никакой надежды освободиться, а ведь тебе свобода и не нужна совсем". Джейн беспокойно заерзала на стуле. Напротив стоял шкафчик со стеклянными полками. Спрятанные электрические лампочки освещали их недобрым, холодным светом. На полках ровными рядами лежали яйца - самые разные, хоть и одного размера: из малахита, белого обсидиана, зеленого и розового оникса, кварца с золотыми искорками, синего аргонита, опала. Были и хрустальные яйца с миниатюрными картинами внутри - городские улицы, горные вершины, играющие дети. В одном яйце можно было видеть человекоподобную блоху с корзиной яиц, в каждом из которых была своя крохотная блоха г. микроскопическими яйцами. Джейн не понимала, почему ей так противно смотреть на эти яйца, но у нее тошнота подкатила к горлу. Она резко отвернулась, и ее взгляд снова уперся в гомункулуса, в его злобно кривящийся рот и выпученные глаза. А ты к тому же и дура. Джейн вздрогнула. - Что? - проговорила она неуверенно. Заметила наконец. Слабо у тебя котелок варит. Запоздалое развитие. Туповата, туповата, ничего не поделаешь. Это не могло быть ее собственными мыслями, с чего бы ей говорить себе гадости? Джейн удивленно подошла, потрогала бутыль. Человечек внутри был белый и какой-то распухший, словно готовый лопнуть гриб-дождевик. - Ты что, живой? А ты? Джейн отскочила. Она понимала, что надо бы что-нибудь сказать, но не находила слов. А ты спроси, чего я хочу, - подсказал человечек. - Такой вопрос всегда уместен. - Чего ты хочешь? Хочу умереть... Хочу засунуть ведьму в эту бутыль, живьем, чтобы она помучилась так, как я. Хочу знать, кто у тебя за спиной. Джейн быстро оглянулась, но там никого не было. Естественно, - сказал с раздражением гомункулус, - когда ты смотришь, его там не будет. Это уж такое создание. Посмотри-ка лучше на наковальню. Уж кувалду-то, наверно, даже ты видишь? На наковальне, в полуметре от гомункулуса, в поле его зрения, лежал двадцатифунтовый молот. - Вижу. Подойди, потрогай. Больше я ничего не прошу, только потрогай. Приятная штука на ощупь, эта кувалда, верно? Лежит хорошо, такая увесистая. Бледно-серебристый луч пробрался через занавешенное окно, кольнул Джейн в зрачок. Она моргнула, в глазах заплясали крохотные солнца-искры. Гудел обогреватель. У нее закружилась голова. - Да... приятно. Возьмись за рукоятку. Гладкая? Приподними немножко. Тяжесть чувствуешь? Мускулы напрягаются, сокращаются... Чудное ощущение, роскошь прямо-таки, нужно быть парализованным, как я, чтобы оценить. Подними повыше. Размахнись как следует. Чувствуешь, как он тебя увлекает, какое усилие нужно, чтобы его удержать? - Да, верно... - Джейн никогда особенно не обращала внимания на свои телесные ощущения. Это было ново и интересно. Комната куда-то уплывала, а гудение обогревателя делалось громче, разрасталось... - Это приятно... Ну-ка, подними молот над головой. Чувствуешь. как у тебя руки дрожат от напряжения? Он хочет опуститься. Молот тянет вниз твою руку, чувствуешь? - Да. Ну так опусти его. Разбей бутыль. Джейн чуть не послушалась, но вовремя опомнилась. - Нет! Ей удалось в последний момент повернуть молот, и он с грохотом упал обратно на наковальню. - Зачем ты это сделал? Ох, ну зачем ты остановилась? Мы же почти у цели. Освободи меня. Подари мне забвение. Ведьме скажешь, что я тебя заставил. Джейн не пошевелилась. - Ну да, а что она скажет, когда увидит, что я разбила ее бутыль? Ей это не понравится. Она может выместить зло на мне. А если и так, мне-то что? Она истязает меня. Она такая толстая. Ест живых мышей. Слишком коротко стрижет ногти на ногах, нарочно, чтобы меня помучить. Курит сигареты без фильтра. Глотнет виски и спичку ко рту подносит, чтобы обжечь губы. И такую тесную обувь носит! - Но ведь это она не тебя мучает, а себя. Больно-то ей! Ты что, не слышала о болеуловителях? Джейн покачала головой. Тише, она идет. Вошла Пег, набросила на бутыль покрывало и Тяжело плюхнулась на стул. - Денежки вперед! Джейн вынула из кошелька пригоршню серебряных лунных долларов и единственный золотой цехин с изображением смеющегося солнца. Пег отодвинула цехин длинным ярко-красным ногтем и сгребла остальное. - Ну так что с тобой стряслось? Залетела? - Она подмигнула. - Нет? Проблемы с мальчиком? Джейн кивнула. - И что ты хочешь? Яд? Заговор? Яд вернее, зато заговор действует на расстоянии. Чтобы кого-то отравить, надо с ним быть в хороших отношениях. - Я просто хочу узнать, как предохраняться. - Хорошо. - Пег раздавила свой окурок в пепельнице и тут же зажгла от дешевой зажигалки новую сигарету. - Предохраняться очень просто. Первым делом ты должна знать, что предохранить себя ни от чего нельзя... - Как? - Риск есть всегда. Какие меры ни принимай, но, если играешь с мальчиками в бутерброд, всегда рискуешь получить полный живот последствий. - Но ведь... - Заговоры не слишком надежны. Ведь их сила идет от Матери, а Матери нужны дети. В каждом ритуале есть слабое место, в каждом амулете недостаток. В общем, предохранение - это способ заставить тебя сыграть Ей на руку. - Значит, рано или поздно я попадусь? - Я этого не говорила. Для многих это срабатывает, и достаточно часто, так что остальные тоже хотят рискнуть. Но шансы всегда хуже, чем кажется, и гарантий нет. - Все равно я хочу знать. - Ясно, хочешь. Годы твои такие. Пег поднялась со стула и, подойдя к шкафчику, сняла с него что-то черное, из резины. - Возьми-ка вот. Это точная модель мужского прибора в рабочем состоянии. Размер, правда, может отличаться. Джейн с опаской взяла в руки предмет. Ведьма бросила ей на колени пакетик. - А это презерватив. То, что у вас, ребятишек, называется "резинка". Пег, конечно, была грубовата, но дело свое знала и была добросовестна. За ближайшие два часа Джейн узнала все, что можно, о презервативах, таблетках, противозачаточных гелях, о том, как оборудовать алтарь на подоконнике и сколько голубей в месяц приносить на нем в жертву. Она узнала семь тайных имен Дамы Луны, куда обращаться, чтобы поставили спираль, и какими последствиями грозит перевязка труб. Наконец Пег протянула ей каменную статуэтку и сказала: - Это двуликая ипостась Богини. Джейн повертела статуэтку в руках. Лица глядели в разные стороны. - Она с одной стороны беременна, а с другой нет. - Вот именно. Эта же самая фигурка помогает и от бесплодия. Она научила Джейн ритуалу заклинания, словами и движениями, и критическим оком глядела, как Джейн, радуясь, что хоть гомункулус ее не видит, изобразила священную пляску посреди комнаты. В косточке дело, тин, тарадей. ручкой задела, оземь бей! Левым коленом, правой рукой, пленом и тленом прыгай и пой! Вертимся, вертимся, вертимся, вертимся, вертимся, вертимся, ой! Это было заклинание против задержек. Фигурку надо было поворачивать столько раз, сколько прошло дней с начала последнего периода, и в те дни, когда наверх выходила Дева, можно было делать все, что угодно, а когда сверху оказывалась Матерь, надо было воздерживаться. Это надежно, заверила ее Пег, лишь бы не обсчитаться, не пропустить ни одного утра без пения заклинания, а вечером не напиться и не забыть, которая сторона нынче была наверху. - Вот и все, - сказала наконец Пег. - А теперь, насколько я знаю вашу сестру, голова у тебя забита всякими глупостями, а на языке вертятся дурацкие вопросы. Можешь спрашивать. - Я хочу знать... Правда, это к предохранению не относится, это скорее колдовство... - Джейн покраснела. - Я хочу знать, как мне пользоваться своей женской мудростью. - Женской мудростью? Нет на свете такого зверя. - Нас учили в школе, что все явления принадлежат, либо женскому началу, либо мужскому. Считается, что действие возникает из мужского начала, а мудрость из женского. И поэтому девушкам не советуют идти в политику. Пег презрительно фыркнула. - Вот уж действительно, типично мужская глупость. Чушь это все собачья! Из-за того, что у тебя не стручок, а дырочка, никакой особой мудрости у тебя нету. Ухаживай за ней, и она тебя отблагодарит, но как источник мудрости - ха-ха! Нужды ее простые, не так их много. Мудрость живет здесь, - она коснулась лба Джейн, - и здесь, - она дотронулась до груди там, где сердце. - У мальчиков тоже есть и голова, и сердце. Правда, они не всегда ими пользуются. Джейн смущенно сказала: - Большое спасибо. Большое, большое вам спасибо. - Больше нет вопросов? - Нет. - Но тут же спохватилась: - Нет, есть еще один вопрос. Кто это у вас в бутылке? Глаза Пег потемнели. Она улыбнулась. - А, это? Это хахаль мой был. Да вот весь вышел. - Она сдернула с бутылки покрывало. - Надо и тебе послушать, красавчик, про тебя разговор. Он глядел пустыми глазами, молча. - Когда я его повстречала, он троллем был. Усищи - во, зубищи - во! Желтые-желтые! Ростом с гору, плечи широченные. Да, это был мужик! Пахло от него - козел бы задохнулся. Пернет - как гром грянет. А уж до этого дела охочий - эх, что говорить! Ухаживал он грубовато, но мне это и нравилось. А если я его ловила с какой-нибудь лесовицей или кикиморой, я ей в волосья вцеплялась, а он только ржал да инструментом своим размахивал. У нас и мебели-то не осталось, я все об его башку расколотила. Но мы на это не смотрели. Молодые были, любовь есть любовь. Но однажды за ним пришли тильвит-теги. Я уж не помню, в чем дело было, вроде он чью-то собаку сожрал. Видно, хозяин-то был важная шишка, раз тильвит-теги вмешались. Мы жили в комнатке над баром, и на окнах были решетки от воров. Снимать их времени не было. Пришлось ему спрятаться в чулане. Они вдвоем пришли, тильвит-теги. Тощие оба, как борзые, глаза блестят, скулы острые, хоть хлеб режь. Один поднял голову, принюхался - он здесь, говорит, я его чую. Я говорю: конечно, чуете, и на кровать показываю. Мы, говорю, простыни месяц не меняли. Нет, говорит, запах слишком сильный. Это, говорю, значит, вы не его чуете - и посмотрела со значением. Они переглянулись и дыбиться начали. Ты что же, другой говорит, хочешь нас подкупить своим телом? Да уж, конечно, говорю, на деньги не рассчитывайте, не дождетесь. В общем, удовлетворила я их обоих на этой самой незастеленной кровати, которая моим голубчиком вся пропахла насквозь. Вот она, коррупция-то где! А еще тильвит-теги! Пег сощурилась. - И зря ты морду кривишь, будто лимон съела. Уверяю тебя, они остались довольны. Ты меня, может, уродиной считаешь, так напрасно! - Нет, нет, - поспешила заверить ее Джейн, - я совсем так не думаю. Она говорила правду. Ее ужаснула сама эта история. Она не ждала от секса слишком многого, но он оказался еще более жалким, безвкусным, циничным, чем она предполагала. - Так на чем я остановилась? Да, значит, прыгали мы на этой койке целый час, а главное, мне-то что смешно - что он тут же, за стенкой, и все это может в щелочку наблюдать. Небось, думаю, сам возбудился и тоже там подпрыгивает. Вот уж, думаю, посмеемся, когда они уберутся! Но, когда они ушли и я его выпустила, оказалось, что ему вовсе не смешно. Ни капельки даже. Зачем, говорит, ты это сделала? А я говорю, а зачем ты позволил? Если тебе это не нравилось, вышел бы да сказал. Как, говорит, я мог выйти, они же меня арестовали бы. Ну так кто же ты, говорю, после этого такой, коли ты им позволил это со мной сделать, потому что боялся? Тут он отвернулся. Ладно, говорит, забудем что было. Только я-то забыть не могла. И он уже не казался мне таким большим. Вроде как бы малость съежился. И любовь поменьше стала. Тут много было разного, я тебе только еще один случай расскажу. Прихожу я однажды домой, гляжу, снадобий моих нету и половина одежды тоже пропала. Что делать? Беру бейсбольную биту, которая у нас при двери всегда лежала на случай грабителей, и иду его искать. Ну, долго искать не пришлось. Смотрю, у мусорной печи собрались и в три семерки играют - он, еще пара троллей и рыжий гном. Мой пьяный, как семь сапожников, а у гнома на шее мой лучший кружевной лифчик черный повязан, вместо шарфа. Я как заору, как на них наскочу! Они кто куда, только бутылки прихватили да вещички, на какие играли. Так я этого лифчика больше и не видела. А он, правда, не побежал, но, когда я на него замахнулась этой битой, он отскочил. Представляешь? Отскочил! Меня это просто убило. - Почему? - А вот будут у тебя свои мужики, тогда поймешь. Ладно. Ухватился он за биту и тянет. Так мы с ним ее тащили друг у дружки, и никто не мог одолеть. Стал он тогда ростом с меня. А дальше быстро пошло. Стал он хитрить. Была там одна, из обезьян горных, титьки до земли болтались, так он к ней на свиданки аж в кобольдову деревню бегал. А раньше он бы ее в нашей же койке и поимел, только б я заснула. Бывало, помню, когда-то, я ему денег не давала, нету, говорю, так он грозился, что на улицу меня отправит зарабатывать. А теперь стал у меня тихонько из сумочки таскать. Лживый стал, плаксивый, в глаза не смотрит... Я б его живо за дверь выставила, да мы именами успели обменяться. Так и шло день за днем, и все он в моих глазах становился меньше да меньше - стал уже размером с ежа. И под конец пришлось мне его посадить в эту бутылку. И тут он и останется. Она наклонилась к гомункулусу и стала ласково ему нашептывать: - Не печалься, маленький, не грусти, хорошенький. Придет когда-нибудь принцесса, красотка молодая, да посмотрит тебе в глаза - и просить не придется, сама поймет, чего ты хочешь. Подымет она молот с наковальни да взмахнет им так быстро, что глазу не уследить. А ты поразишься так, что и понять ничего не сможешь. И опустится молот, как громовой удар, разобьет темницу твою на тысячи кусочков и выпустит тебя на волю. Она выпрямилась и бросила взгляд на Джейн. - Но это еще не сегодня будет. *** Когда Саломе три дня подряд не пришла в школу, все поняли: что-то случилось. Кошкодав объяснил, что она упала с мотоцикла и теперь в больнице. Он сказал, что это доказывает, как опасно развлекаться без присмотра старших, и предложил им всем извлечь для себя урок из этого происшествия. Но в коридорах рассказывали совсем другое. На перемене к Джейн подошли Скакун-и-Свинтус, неловко ковыляя на трех ногах. Их средний глаз почти уже зарос и глядел обреченно. Они самодовольно ухмылялись. - Слышала насчет Саломе? - Нет, - ответила Джейн, - только то, что в классе сказали. - Она беременна! Ее отослали на детферму, и она никогда не вернется. А догадайся, кто виноват? Не кто иной, как Хебог! - Откуда вы это все знаете? - Не ахти какой секрет - Сучок об этом трезвонит налево и направо. После уроков Джейн увидела Хебога за школой, у футбольного поля. Он подбирал с дорожки кусочки гравия и выкладывал их в линию, а потом, действуя палкой как клюшкой, подбрасывал в воздух. Он сообщил, что его вызывают в Низший Суд. - И что с тобой сделают? Хебог пожал плечами, наподдал по очередному камешку, попробовал удар слева. - Не знаю. Наверное, на завод отправят. Важное преступление для нашего брата, сожительство с дылдами вроде тебя. Извини за выражение. - Хебог, послушай, я тебе хочу сказать... - Не хочу слышать. Подавись своим сочувствием. Это моя жизнь, и нечего ее обслюнявливать дешевыми сантиментами. Джейн пошла домой и подсоединилась к дракону. Она уже перестала заговаривать с ним, но пристрастилась наблюдать за жизнью мерионов. Их цивилизация переживала нелегкие времена. С начала холодов пищи стало не хватать. У них не было ни ферм, ни зернохранилищ, ни складов. Приходилось совершать грабительские набеги на соседей. Солдаты обшарили окрестности на пару сотен метров вокруг. Но чем дальше они забирались, тем уязвимей становились продотряды для партизанских акций, так что вылазки делались все менее продуктивными. Экономический кризис повлек за собой упадок материальной культуры. Аккуратные домики из консервных банок превратились в лачуги. Голодные мерионы бесцельно бродили по улицам. Всюду шныряли бронированные машины военной полиции - патрульные, не расслабляясь, держали руки на прицеле автоматов. Джейн довелось наблюдать голодный бунт, после которого полиция провела облаву в районе трущоб и сотни крошечных государственных преступников были схвачены и казнены. Джейн глядела на них часами, думая о том, как бессмысленно жестока жизнь. *** Новый год приближался. Однажды Гвен, поймав Джейн на перемене, вручила ей два картонных билетика. - Только что из типографии. Первый ряд, середина! - радостно сказала она. - Пора тебе начать с кем-то встречаться, Джейн, ты вполне взрослая. Я знаю, что ты у нас немного застенчивая, но пригласить мальчика, просто так, для начала, - ничего тут такого нет. - Да, конечно, очень мило с твоей стороны, но... - Ты можешь пригласить Крысобоя. Я знаю, ты ему нравишься. Джейн похолодела. Так бывает после укуса пчелы: сначала онемение, потом боль. - Не нужны мне твои дурацкие билеты! - Она сунула их в руку Гвен и бросилась прочь. Гвен догнала ее, ухватила за руку, и когда Джейн вырвалась, сгребла ее за плечи и втолкнула в пустой класс, ногой захлопнув за собой дверь. - А ну, говори, в чем дело! - А то ты сама не знаешь! - Нет, не знаю! - Очень плохо, что не знаешь! - Джейн заплакала. Гвен смягчилась. Она попыталась успокоить, обнять Джейн, но та сердито вырвалась, и Гвен в растерянности отступила. - Ну, не знаю, что на тебя нашло. Понятия не имею. Снаружи бушевал холодный грозовой осенний ливень, барабанил по стеклам, покрывая их сплошной пеленой воды. Классная комната, ярко освещенная флюоресцентными лампами, защищенная от внешних шумов антиакустическим заговором, казалась нереальным островком спокойствия в океане грозы и бури. Рука Джейн сама, без ее участия, опустилась в карман, вытащила листок бумаги, с которым Джейн не расставалась после посещения директорского кабинета, и развернула его. - Питер-с-холма, - прочла она вслух, - осмотрен нижеподписавшимися сего числа, Секирной луны в день Жабы сто семьдесят третьего года от воплощения Турбогенератора, и признан, что данным свидетельством удостоверяется, девственником, невинным и свободным от плотского познания, пригодным в жертву во славу Богини и для отвращения ее гнева и грозных желаний. - С горящими глазами Джейн повторила: - Девственником! - Откуда это у тебя? - Какая разница, откуда? Здесь написано, что Питер - девственник. - Но, Джейн, ты ведь должна понимать, что Богине не нужен... Молния ударила в далекое дерево, и у Гвен перехватило дыхание. Но Джейн и глазом не моргнула. Энергия грозы гневом текла в ее венах, наполняя ее силой. Волоски на теле поднялись дыбом. Гвен вся как-то съежилась и отпрянула от Джейн, словно тень от света. Комната задрожала от громового раската. Джейн трясла бумагой перед лицом Гвен: - Я хочу знать одно: если ты с ним не спишь, то что ты с ним делаешь? - Он мой... спутник жизни. - Что это значит? - Питер... он облегчает мою боль. Он делает жизнь для меня легче. В один миг в голове потрясенной Джейн, как при ударе молнии, сошлись воедино клочки и обрывки когда-то услышанного, и слепящая истина озарила ее. - Он твой болеуловитель! Верно? Гвен ответила не сразу. Колебание выдало ее, отрицать было невозможно. - Если и так, что тогда? - Ах ты... змея! Я-то думала, что ты такая отважная, что ты сильная! А тебе, оказывается, и не надо быть сильной! Ты и не страдала ни капельки. Это Питер страдал. Это у Питера болели ноги, когда ты стирала в кровь свои. Это Питер мучился твоим похмельем. Питер расплачивался за все твои удовольствия, да? Скажи-ка мне: когда ты мучаешь его, кто чувствует вину? А? Снова не ты, верно? Молния сверкала уже совсем близко. В зеленоватом предвечернем освещении, сочетающемся со светом ламп, кожа Гвен казалась слишком бледной, слишком натянутой. Ее лицо напоминало череп. - Для того и существует спутник жизни. Об этом не принято говорить, но все это знают. То, что я делаю, делалось в каждой общине, каждый год, с начала времен. Что на тебя нашло? В чем, собственно, дело? - В том, что ты идешь налегке, а он тащит твою ношу! - Мне это положено! - выкрикнула Гвен. Гневное спокойствие охватило Джейн, словно вся суровая сила бури вошла в нее и она стала фокусом непогоды, ее грозным глазом. Она замолчала, глядя на Гвен с невыразимым презрением. Гвен с легким криком метнулась от страшного взгляда и кинулась к двери. Уже ухватившись за ручку, она на мгновение оглянулась. - Кого интересует твое мнение? Кем ты себя воображаешь? Подумаешь, какая важная птица! Я - ивовая королева! А Питер - мой спутник! Нравится это тебе или нет - ты ничего не можешь поделать! Ничего! Дверь за ней захлопнулась. Джейн осталась одна. Ее окружали парты с сиденьями из стекловолокна. Они напоминали сидящих сгорбившихся детей, двадцать одинаковых, как близнецы, безликих созданий, молча ждущих, что она скажет. "Это мы еще посмотрим", - сказала Джейн про себя. Глава 11 Когда Джейн отперла свой шкафчик, чтобы забрать вещи, оказалось, что там вовсю разрослись орхидеи и дикий виноград, и даже колибри выпорхнула в распахнутую дверь. - Не понимаю, - сказал Сучок. - Ты хочешь пораньше отослать свои бумаги в университет, или что? На дне шкафчика наваленные кучей тетрадки, старые контрольные и ксерокопии лекций образовали слой перегноя, на котором росли грибы и папоротники. Книги заплесневели, большинство уже никуда не годилось. Какой-то крошечный зверек выскочил, когда Джейн потянулась за расческой, и умчался, задевая за бамбуковые стволы, словно играя на ксилофоне. - Если эти учебники тебе нужны, можешь взять, мне они не понадобятся. Сучок топтался рядом, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь завести разговор. Он так старался ей угодить, что его прямо жалко делалось. Она теперь была для него пугающей загадкой. - Для обычного перевода немножко поздновато, но мы можем добиться для тебя исключения. - Делайте как хотите. Поверх вещей лежал белый бумажный прямоугольник - кто-то подсунул послание в вентиляционное отверстие. Джейн развернула записку: Я знаю, ты на меня сердишься, но все-таки мы, по-моему, друг другу подходим. Мне тебя не хватает. Давай попробуем еще раз. Давай мириться. Подписи не было, но ясно, что писал Крысобой, больше некому. Джейн ощутила поднимающуюся волну гнева, но заставила себя холодно улыбнуться. - Мечтай, мечтай, - пробормотала она сквозь зубы. - Секретарша говорит, может, мы это отпразднуем? Ничего особенного, посидим, попьем чаю. Ты, я, она и еще, может быть, кто-нибудь из учителей, кому ты больше всего обязана. Я могу к этому дню заказать красивую грамоту или табличку. - Там посмотрим. Она закрыла шкафчик. Больше он ей не понадобится никогда. - Ну, значит, я так и сделаю, - сказал Сучок. - Идет? На выходе ей попался Скантус, улыбающийся во все свои восемьдесят зубов. У него теперь было только два глаза - правда, разных цветов, - а средняя нога почти усохла, он ее запихивал в джинсы в согнутом виде. До конца метаморфозы осталось совсем немного. Но красоты у него не прибавилось, по-прежнему он походил на жабу. Держался он, однако, вполне самодовольно, видно, ему собственная внешность нравилась. - Джейн! Какая встреча! - Он попытался обнять ее за плечи, но она сбросила его руку. - Нечего, нечего! Знаю я твои фокусы! Он ничуть не обиделся. - Слушай, я сейчас был недалеко от твоего дома. Там дератизаторы раскидывают приманки. Поразвесили желтых флажков для предупреждения. - Да? - Джейн не слишком заинтересовало это сообщение. - Я с одним поговорил. Мерионов, говорит, развелось - ужас! Говорит, если отрава не поможет, они вернутся через пару дней и напустят им в норы ядовитого газа. Джейн невольно вздрогнула, представив себе, как малыши гибнут от газа. Но у всех свои проблемы, и сейчас у нее были более неотложные заботы. - Спасибо, что сказал. Постараюсь не подбирать с земли ничего съедобного в ближайшие дни. Она вышла в осеннюю прохладу. В руках у нее была охапка вещей, которые надо было отнести домой, к дракону. Школа осталась за спиной. "Я не вернусь сюда никогда, - подумала она. - Никогда!" И ничего при этой мысли не почувствовала. Да и не было времени об этом думать. Ей надо было приготовиться к вечеру. *** Джейн постучала в дверь. - Войдите! - отозвался Питер. Был канун Нового года, последний день, когда можно что-то изменить, и Питер примерял свой костюм из золотой парчи, чтобы еще раз убедиться, что он хорошо сидит. Гвен не было - она ушла в город, на торжественное празднование. Это было важное событие, о нем много говорили. Там будут шампанское и много речей, а потом оргия, для которой выделили роскошное помещение. Питер остался один. У Джейн сжалось сердце - он был такой худенький, такой бледный, словно усталый ребенок, с которым плохо обращаются. На комоде лежал остро наточенный серп. Она поспешно отвела от него глаза. - Я принесла вина. Думала, может, выпьешь рюмку-другую, и тебе станет легче. - Спасибо, - рассеянно сказал он, - очень мило с твоей стороны. - Пустяки. Она поставила бутылку на пол, а рядом с ней свою сумку. В сумке были самые необходимые вещи, которые могли понадобиться, если все выйдет так, как она задумала, - зубная щетка, каменная статуэтка Матери и смена белья. - Где у тебя рюмки? Питер ушел в ванную и через минуту вернулся - без парчового пиджака, но с двумя пластиковыми стаканчиками. - Такие сойдут? - Очень хорошо! Джейн подождала, пока Питер выпьет свой стакан, и налила ему еще. Она должна была задать ему один вопрос, хотя у нее все сжималось внутри при мысли об этом. - Питер, ты правда девственник? Ей все казалось, что тут какая-то страшная ошибка, что она чего-то не поняла. Питер кивнул. - То, что побывало в употреблении, не нужно Богине. - Он сделал долгий глоток. - Последнее время что-то тебя не видно. - Мы с Гвен... поссорились. Я... я узнала, что ты ей служишь болеуловителем. - Ее лицо напряглось, она побледнела и поспешно добавила: - Гвен мне ничего не говорила, я сама догадалась. - Послушай, мне бы не хотелось, чтобы это пошло дальше. Она дотронулась до его плеча. - Ты ведь знаешь, что я не буду болтать. Он посмотрел на нее, отвернулся, вяло кивнул. Она налила ему снова. - Питер, можно у тебя кое-что спросить? Я не знаю... то есть если тебе не... - Она покраснела. - Что, собственно, болеуловитель делает? Питер резко повернулся и посмотрел на нее испуганно и загадочно - как лесной зверек. Несколько мгновений он молчал, а потом вдруг расхохотался, откинувшись на кровати. Он смеялся так долго, что Джейн стало не по себе. Наконец он успокоился и снова сел прямо. Теперь он держался легко и непринужденно. - У тебя было так, что тебя кто-нибудь обидит, и тогда ты ударишь собаку, и тебе станет легче? - Нет, никогда. Питер кивнул: - По правде сказать, со мной тоже такого не случалось. Но вообще-то это, говорят, обычная вещь. Вот примерно то же у Гвен со мной. Ей дали специальный нож для этого и брошюрку с нужными рунами. Но чаще она берет обычное бритвенное лезвие. - Питер! - Ну, понимаешь, без крови ведь не получится. Подожди, я тебе покажу шрамы. Он начал снимать через голову рубашку. Руки плохо его слушались, и Джейн подошла, чтобы ему помочь. Она тоже слегка окосела, поэтому произошло некоторое замешательство. Наконец они со смехом стащили рубашку. Питер повернулся к ней спиной. Спина была вся изрезана и ряд за рядом покрыта знаками, сделанными острым лезвием, - настоящая книга боли. Недавние порезы еще кровоточили, старые, зарубцевавшиеся, белели. Джейн узнала твердый и красивый почерк Гвен. Не веря своим глазам, она прикоснулась к серебристому шраму. У Питера была горячая кожа. Кончиком пальца Джейн вела по рунам. Она не могла оторвать руки от этих знаков, от его спины... - Питер, бедный! Он стоял очень прямо и невидящими глазами смотрел на большой плакат с изображением Гвен, который висел на стене. Гвен смотрела на него с плаката насмешливо и загадочно. - А знаешь, что хуже всего? Потому что это-то как раз ерунда - подумаешь, спина болит. Это разве боль! Хуже всего то, что я так хочу ее! Я терпеть ее не могу, но так хочу! Я ее ненавижу! Меня блевать тянет, когда я о ней думаю. Это ненормально. Джейн легонько коснулась губами его плеча. Он повернулся к ней, и вот они уже целовались. Питер обнял ее, его руки блуждали у нее по спине. Джейн прижала его к себе и сунула ему руку за пояс. Но рука не пошла дальше пальцев - пояс был слишком тугой. Сколько лишней одежды! Как она мешает! Они целовались и целовались, и никак не могли продвинуться дальше. Наконец Джейн оторвалась от него и, серьезно взявшись за пояс, сумела его расстегнуть. Она спустила молнию. Отлетела какая-то пуговка. Питер тем временем расстегивал ее блузку, возился с застежкой лифчика. Она не могла поверить, что он так легко сдался. *** Джейн должна была столько обдумать, столько сделать, что на само событие она как-то мало обратила внимания. Сначала было больно и неловко, потом стало чуть получше. Им обоим недоставало опыта. Джейн не сомневалась, что это должно происходить как-то не так - не так поспешно, не так неуклюже, более слаженно. Но на первый раз важен был сам факт, а потом, на досуге, они смогут это сделать более правильно. Она не смогла бы сказать, сколько времени это продолжалось. Потом Питер задвигался быстрее, лицо его покраснело. Он слабо вскрикнул, как озерная птица в сумерках, и обессиленно упал на нее. Джейн поняла, что дело сделано. Питер перекатился на спину. Долгое, долгое мгновение он лежал неподвижно. Потом открыл глаза и улыбнулся ей: - Ну вот, теперь мы вместе. - Да, наверно. Глаза у него были голубые, светлые-светлые, и такие красивые, что дух захватывало. Джейн тонула в его глазах. Питер снова обнял ее, на этот раз просто из нежности, и приятнее этого не было ничего на свете. Великая радость наполнила Джейн, словно солнце взошло в ночи. Она спросила: - Ты не жалеешь? Он покачал головой. Он был пьян - они оба были пьяны, - и глаза у него заметно косили, но искренность его была несомненна. - Знаешь, что я думаю, Джейн? По-моему, это должно было произойти. Понимаешь, о чем я? Мне кажется, что мы с тобой как-то связаны, где-то очень глубоко. Вот представь себе, что ты возьмешь монетку и разломаешь на две половинки, и одну забросишь в океан, а другую положишь в комод у себя дома. Знаешь, что будет? Половинки будут тянуться друг к другу. Однажды ты полезешь в комод за носками и нечаянно выронишь половинку монеты на пол, и не заметишь, а кто-то другой будет проходить и поддаст ее ногой, и она отлетит к двери. Через неделю она уже будет в квартале от дома. А другую половинку тем временем проглотит рыба, и рыбу поймают и выпотрошат, а внутренности выкинут, вместе с половинкой. И в конце концов, месяца через два - а может, через сто лет - они окажутся рядом, где-нибудь на обочине деревенского проселка, и прижмутся друг к другу тесно-тесно... Вот так и мы с тобой. Джейн вздрогнула. Его слова глубоко отозвались у нее внутри, что-то с готовностью откликнулось на них. Неужели это возможно? Неужели Гвен всего лишь второстепенный персонаж, ответвление сюжета, а главное происходит сейчас между ними? Всем сердцем, всей душой она хотела, чтобы это было именно так. - Да, - сказала она. - Да, думаю, это так и есть. - Не уходи домой, - попросил Питер. - Не уходи от меня никогда. Живи здесь со мной. Его глаза упали на плакат с Гвен. Он встал, сорвал плакат со стены, скомкал и бросил в мусорную корзину. Впервые она смогла рассмотреть его нагое тело, и это зрелище и смутило ее и привело в восторг. - Оставайся со мной навсегда! - Нет, Питер, этого я не могу от тебя требовать... - Но я хочу, - настаивал он. - Послушай, нам надо обменяться именами. Чтобы все было как положено. - Он глубоко вздохнул. - Меня зовут Тетигис... Прежде чем он успел договорить, она бросилась к нему и зажала рот поцелуем. Она даже, набравшись храбрости, просунула язык между его раздвинутых губ - не уставая поражаться самой себе. Неужели это она? Питер оторвался от нее. - Это значит "иголка". Джейн закрыла глаза. Воспоминания нахлынули на нее. Крутой - бедный, искалеченный, накликающий свою гибель Крутой! Его имя тоже значило "иголка". Тетигистус. У них было одно и то же тайное имя, и, хотя Джейн не знала, что из этого следует, совпадение напугало и потрясло ее до глубины души. - Да, - сказала она печально и тихо. - Я знаю. *** Около полудня их разбудил громкий стукав дверь. Джейн еще не успела толком проснуться, как дверь распахнулась, и в комнату ворвалась орава эльфов. Их было ужасно много, все в неподкупно строгих костюмах и безжалостных башмаках. Заполнив комнату, они с отвращением уставились на кровать. - Придется искать другую жертву, - сказал наконец один из них. - Кого мы можем найти, в последний-то день? - возразил другой. - А может, они еще не... Из ванной вышла представительная дама с хвостом и ослиными ушами. Она несла на плечиках Питеров парчовый пиджак. - Не обманывай себя, - сказала она. - Конечно, они успели. Ты только посмотри на них. А в комнате что творится! - Хорошенькое дело! Джейн натянула простыню до самых ушей. Ее мутило, в животе урчало, голова болела так, что раньше она такого и представить себе не могла. Бледный, как бумага, эльф брезгливо повел носом, глядя на нее, и процедил: - И вот такие-то грошовые потаскухи их всегда и соблазняют! - Эй, выбирайте выражения! - Питер сел на кровати со сжатыми кулаками; глаза его блестели. Но эльф, даже не взглянув на него, шлепнул тыльной стороной ладони Питеру по губам и уложил обратно. Джейн вскрикнула. - Подождите! - вспомнил вдруг кто-то. - Есть же в запасе тот парнишка из леса. Если поторопимся, мы успеем его быстренько освидетельствовать и к вечеру подготовить. И в один момент, подняв ветер своими пиджаками, юбками, пенсами, они выкатились за дверь. Серп они забрали с собой. Питер сел и закрыл руками лицо. - Что мне делать? - простонал он. - Что же мне теперь делать? Джейн слишком плохо себя чувствовала, чтобы его утешать. Ей надо было в туалет, и, кроме того, она боялась, что ее вот-вот вырвет. Но все же она попыталась. - Ну, не надо так, - сказала она. - Что сделано, то сделано. Эта ночь ушла в историю, ее не вернешь. Надо жить дальше, верно? - О Джейн, прости меня, что я тебя вовлек во все это. Что я за негодяй! Это я во всем виноват, - сказал он печально. Это было бы, наверное, смешно, но только мучился Питер всерьез. - Ну не так уж все плохо! По крайней мере, ты сохранил... - она чуть не ляпнула "яйца", но вовремя спохватилась, - ...себя в целости. Не придется доживать свою жизнь священным евнухом. Ради этого стоит немножко потерпеть, разве нет? - Ты права, - ответил Питер с сомнением, - стоит, конечно. *** День, туманный и тусклый, тянулся медленно. Питер, переживший множество похмелий по милости Гвен, дал Джейн витаминов и заставил пить побольше воды. Он был неразговорчив и мрачен, и Джейн, хоть и понимала, что обязана веселить его и подбадривать, сама была в отвратительном настроении. К счастью, ей удавалось по крайней мере скрывать свое раздражение. Чтобы не сидеть без дела, она затеяла большую уборку в квартире. Ей хотелось убрать все следы предыдущей хозяйки, но это было не так-то легко. Гвен оставила здесь удивительно много своих вещей, и все они ненавидели Джейн. Шпильки выскальзывали у нее из пальцев, фен для волос шипел и плевался искрами, к