всех, каких ему доводилось встречать. Он привык к бурному, легко вспыхивающему народу столицы, к шумному и нервному ритму их жизни, к их непомерному себялюбию и чувству превосходства над всеми остальными, к внезапным сменам настроения, которым подвержены видессиане. Он удивился тому, что Империи удавалось процветать столько веков при том, что построена она была на таком зыбком фундаменте. Горгидас засмеялся, когда как-то под вечер Марк поделился с ним этими мыслями. Греческий врач всегда находился в эпицентре нескончаемых бесед у ночных костров римлян. Когда сгущались сумерки, он редко уходил из лагеря. Скаурус знал, что у Горгидаса не было девушки. Чтобы не поддаваться одиночеству, он часто беседовал с солдатами и друзьями. Что же касается замечания Марка, то он прокомментировал его таким образом: - Ты с тем же успехом можешь судить об Италии по тому, что происходит в судебных палатах Рима. В течение всего того времени, что Видессос был Империей, императоры баловали население столицы, чтобы завоевать его доверие. Ты не можешь осуждать их за это - вспомни недавний мятеж! Император может потерять свою голову, если не угодит горожанам! Не забудь, Империи уже много веков; столица привыкла считать роскошь своим законным правом. Трибун вспомнил, как сто лет тому назад, в Риме, Катон сурово осуждал подобные нравы: красивый мальчик может стоить больше, чем кусок земли, а кувшин благовоний дороже пахаря. Как там шутили насчет Цезаря? Что он был мужем каждой жены и женой каждого мужа. Скаурус в недоумении покачал головой. Интересно, во что превратилась бы его родная столица после нескольких веков имперского существования? Армия вошла в Гарсавру на девятый день похода. Этот город был даже меньше, чем Имброс. Располагаясь у слияния двух рек, он служил торговым центром для большей части западных территорий. Тем не менее, когда экспедиционный корпус разбил здесь лагерь, это почти удвоило население Гарсавры. Что-то странное было в обличье этого города, но Марк никак не мог понять - что. Гай Филипп заметил это сразу. - Будь я проклят! - в изумлении воскликнул он. - Этот дурацкий город не имеет крепостной стены! Дома, лавки, административные здания Гарсавры были открыты со всех стороны и совершенно не защищены от нападения врагов. Теперь Марк более, чем когда-либо, оценил преимущества столицы. Ведь Гарсавра, сама по себе небольшая столица, должна была бы защищаться от варваров с севера, но здесь так долго царил мир, что люди даже забыли, как строить фортификационные сооружения. Наделенный чутьем хищника, Виридовикс увидел и другую сторону медали. - Да, Казд сможет отлично провести здесь время, бросившись на этот обнаженный город. Спины лошадей треснут под тяжестью награбленного. При мысли о том, что волки Авшара могут выжечь эту мирную плодородную равнину, комок подкатил к горлу Скауруса. Как пьяница в лавке гончара, они в несколько минут разрушат то, что создавалось годами. - Поэтому нам и платят, - сказал Гай Филипп, - чтобы мы умирали, а они спокойно нагуливали жирок. Марк подумал, что это все же лучше, чем картина, нарисованная Виридовиксом. К тому же замечание центуриона было не совсем точным - видессиане составляли большую часть армии Маврикиоса, и около трех тысяч местных солдат уже ждали их прибытия в Гарсавре. Но все же в циничных словах центуриона скрывалось и зерно правды. Люди, которых собрал Баанес Ономагулос, были скорее крестьянами, чем солдатами. Они привели с собой целую коллекцию кляч, их вооружение и доспехи устарели и прохудились, дисциплина и военный опыт вообще отсутствовали. Командир их, однако, резко отличался от своих солдат. Это был военачальник той школы, из которой вышел и Маврикиос Гаврас. Скаурус внимательно изучал его на приеме, который устроил в честь Баанеса Император. Направляясь к Маврикиосу, Ономагулос проехал мимо рядов римлян. Время от времени он вонзал шпоры в бока лошади, поднимая ее на дыбы. Он не был великаном, но его уверенная посадка и твердый взгляд говорили о том, что он опытный воин. Ему было далеко за сорок, на макушке у него светилась лысина, волосы и густые усы серебрились сединой. По этикету он должен был подъехать к Императору, сойти с коня и простереться перед ним. Вместо этого он заорал: - Гаврас, старый ублюдок, как дела?! Марк ожидал, что сейчас поднимется буря и телохранители-халога разорвут Ономагулоса на куски. Некоторые из молодых стражников уже взялись за мечи, но Зеприн Красный внимательно следил за Маврикиосом. Видя, что Император не сердится, офицер подал сигнал, и его люди остановились. Гаврас улыбнулся. - Я занят только тем, что придумываю - чем бы мне заняться? Может быть, эта работа подошла бы лучше тебе. Он подъехал совсем близко и хлопнул его по спине. Ономагулос повторил этот жест, и Император покачнулся. Улыбка его стала еще шире. Неожиданно трибуну стало ясно очень многое. Для Баанеса Ономагулоса Маврикиос был не далеким, всевидящим божеством и повелителем, а просто более удачливым соперником. Он думал о том, давно ли эти два вождя знакомы друг с другом и через какие испытания прошли вместе, если их дружбе не помешал даже высокий ранг Маврикиоса. Баанес взглянул на Туризина. - А как дела у тебя, малыш? - Не смею пожаловаться, - ответил Севастократор. Его тон не был таким теплым, как у брата. Марк заметил также, что он не присоединился к Маврикиосу и Баанесу. - "Малыш", а? - прошептал Виридовикс на ухо Марку. - Да, редкой прямоты человек. Называть Туризина "малышом" с такой легкостью! - Ономагулос, вероятно, знает его с того дня, как он начал ходить, - прошептал в ответ Марк. - Ну что ж, у него есть причины называть Туризина "малышом" и даже сейчас. А у тебя нет старших братьев? - Нет, - признался Скаурус. - Нет ничего хуже, чем друзья твоего старшего брата. Сначала они знают тебя маленьким карапузом, а потом уже никогда этого не забывают. Для них ты останешься пацаном, даже если обгонишь их всех в росте. В голосе кельта звучала нервозность, чего с ним почти никогда не бывало, и когда он отвернулся, на лице его появилось мрачное выражение, как будто вспомнил что-то очень обидное и неприятное. Река Арандос гулким водопадом обрушивалась с плато на равнину. Армия шла мимо больших каскадов воды, двигаясь на запад. Струи сверкающей голубой влаги были неиссякаемым источником животворящей силы. Арандос, сорвавшись с уступа, направлял свое течение по равнине. Днем и ночью в воздухе висели мириады водяных брызг, и над водопадом, как мост, сияли две большие радуги. Водяные капли, попадавшие на лица солдат, были единственным, что облегчало их страдания от палящего зноя. Холмистая местность, по которой они сейчас шли, совсем не напоминала покрытую зеленью равнину побережья. Земля здесь была твердая, растрескавшаяся, коричневая от пыли, иссыхающая за девять месяцев безводья, а после сильных гроз превращающаяся в непролазную грязь. Пшеница росла и здесь, но по сравнению с тем изобилием, которое они видели на востоке, неохотно. Длинные полосы земли были слишком бедны, и их покрывал лишь тонкий налет травы, чертополох и колючие кустарники. Пастухи перегоняли большие стада овец, коров и коз. По образу жизни они больше походили на кочевников-каморов, чем на жителей Видессоса. В первый раз дали знать трудности с продовольствием, которых так боялся Марк. Хлеб с равнины все еще продолжал поступать по Арандосу на баржах. Это помогало, поскольку местные пекарни были малы и немногочисленны. Но мяса не хватало, и римляне понемногу начали жаловаться. Впрочем, в походах они предпочитали растительную пищу, чувствуя, что обилие мяса сделает их тяжелыми, медлительными, к тому же это усилит вероятность солнечного удара. Большинство видессиан привыкли к климату, напоминающему климат Италии, и довольствовались тем же, что и легионеры. Но халога и их родичи намдалени набивали себе животы говядиной, жареной козлятиной и, как всегда, страдали от жары больше, чем остальные. Каморы же ели все, что было съедобно, и не жаловались. Марк все больше и больше проникался благодарностью к Арандосу. С каждым днем он все больше убеждался в мудрости императора, ведущего их этим путем. Без Арандоса и его редких притоков плато было бы мертвой пустыней, где ничто живое не смогло бы существовать. Вода реки была теплой, иногда мутной, но все же пригодной для питья. Трибун не знал большего наслаждения, чем набрать в шлем воды под палящим солнцем и окатить себя с ног до головы. Воздух был таким сухим, что через полчаса ему приходилось повторять эту процедуру снова. К середине третьей недели марша армия стала наконец походить на регулярное боевое подразделение, а не на ту пеструю орду, которая выступила из Видессоса. Маврикиос ускорил этот процесс целой серией маневров, затевая учебные бои, перебрасывая отряды с одного фланга на другой. На такой жаре маневры были утомительны, но зато солдаты стали ближе друг другу и уже знали, чего могут ожидать во время боя от своих товарищей - железной стойкости халога, твердости и аккуратности римлян, неодолимой конной атаки намдалени, дерзких налетов легкой кавалерии катришей, скорости и ярости орд каморов и убежденности в победе, свойственной большинству видессиан. Видессиане не проявили специальных тактических успехов в чем-то одном, как это умели делать их союзники, но могли принять участие в любом виде боя. Левое крыло отнюдь не уступало центру и правому крылу, когда речь шла о маневренности и быстром развертывании сил. Марк начинал думать, что, возможно, был несправедлив к Ортайясу Сфранцезу. Но однажды он услышал мощный голос Нефона Комноса, который кричал, перекрывая слабый голосок Ортайяса, впрочем, неизменно выступая от его имени: - Вперед, ленивцы, вперед! Слышали, что сказал командир? А теперь... - И он добавлял то, что было необходимо. Гай Филипп заметил: - По крайней мере, теперь мы знаем, что на левом фланге все не полетит к черту. - Полностью согласен, - подтвердил Скаурус. Его уважение к Маврикиосу стало еще более глубоким. Император сумел дать знатному юнцу из соперничающей с ним партии пост, который выглядел высоким, но не наделил его властью, которая неизменно сопровождает такой пост. Иногда видессианские интриги не так уж плохи, подумал Марк. Однажды усталые римляне медленно возвращались с учений, как вдруг трибун заметил знакомую толстую фигуру верхом на муле. - Нейпос! - позвал он. - Я не знал, что ты с нами. Толстый маленький жрец медленно подъехал к римлянам. Коническая соломенная шляпа закрывала его выбритую голову от палящих лучей солнца. - Бывает время, когда я с тоской думаю о своей кафедре в Академии, - признался он. - Моя задница не рассчитана на долгое сидение в седле. Это ужасно. Боюсь, я не очень похож на наездника. Прошу прощения за эти жалобы. - Я думал, что Император смог бы найти достаточно жрецов, которые неплохо благословят воинов и закалят их дух перед боем. Зачем же было отрывать тебя от твоих исследований? - сказал Горгидас. - Жрецов здесь немало, - ответил Нейпос, удивленный недогадливостью врача. - Я тоже занимаюсь этим, но не ради благословений меня сюда призвали. - Что же тогда, ваше превосходительство? Магия? - спросил Виридовикс с коварной улыбкой. - Ну да, конечно, - ответил Нейпос, все еще удивленный тем, что нужно об этом спрашивать. Затем брови его перестали хмуриться, словно он припомнил что-то. - Ах да, правда, в вашем мире о магии больше говорят, чем используют ее, верно? Хорошо, друзья мои, ответ мой таков: если бы не магия, то как бы вы маршировали по мертвой пустыне? Ну, что вы на это скажете? Виридовикс, Горгидас и стоящие рядом римляне чувствовали себя явно не в своей тарелке. Нейпос кивнул им. - Я вижу, что вы начинаете понимать. Пока они все еще неуклюже пытались состязаться с Нейпосом в остроумии, Гай Филипп дошел до сути вопроса. - Если вы используете колдовство во время битвы, что же нам, простым смертным, еще ожидать? Орд демонов, летящих с неба? Камней размером с человека, пущенных с огромной скоростью? Великие боги! Или сама земля разверзнется под нашими ногами? Нейпос улыбнулся словам центуриона, но на лицах своих слушателей он увидел страх перед неизвестным и сделал все, что мог, чтобы ободрить их. - О нет, нет, никаких ужасов, обещаю вам. Магия во время битвы - вещь очень рискованная. В бою умы и чувства людей напрягаются до предела, и самые сильные заклинания могут не сработать. В этом случае волшебникам часто приходится спасать свою собственную шкуру. Для магии нужны время и спокойствие. Помните еще вот что. У обеих армий есть маги. Обычно они подавляют заклинания друг друга и судьбу сражения оставляют в руках солдат. Короче говоря, вам нечего бояться. Я думаю, что я и мои коллеги из Академии будем в состоянии удержать нашего друга Авшара в узде. И, возможно, даже шлепнем его покрепче, чем он рассчитывает. - Голос Нейпоса был твердым и уверенным. И все же, несмотря на заверения жреца о малой пользе колдовства во время боя, Марк не мог забыть о говорящем трупе в оружейной комнате башни Видессоса, он не мог не думать о жутких слухах, окружавших самое имя Авшара и битвы, где он участвовал. Он сжал рукоять доброго галльского меча. Там, по крайней мере, было что-то, что могло удержать колдуна на безопасном расстоянии. 11 На пятый день марша от Гарсавры показались первые признаки того, что Видессос подвергался нападениям. Полоса разграбленных, сожженных сел лучше всяких слов свидетельствовала о том, что летучие отряды Казда проходили этим путем. Разоренные поля, брошенные фермы, разграбленные монастыри заставляли людей гневно сжимать кулаки. Некоторые следы были совсем свежими. Голодные собаки с воем бегали возле монастыря, ожидая хозяев, которые уже не могли вернуться. Разрушение и убытки, причиненные кочевниками, были, в общем-то, обычными для любой войны. Но для бога Империи, для Фоса, казды приготовили особенное унижение. Маленькая часовня возле жилища монахов была жестоко осквернена. Изображения бога на стене были порваны в клочья, а алтарь разбит - им топили печи. Самым страшным оскорблением было то, что в часовне устроили конюшню. Но если этим Казд хотел повергнуть в ужас своих врагов, то он просчитался. Видессиане уже имели немало причин ненавидеть своих западных соседей. Теперь та же ненависть запылала в сердцах наемников, которые стали следовать учению Фоса. Маврикиос лично проследил за тем, чтобы все его солдаты заглянули в часовню, оскверненную врагом. Сам он не сказал ни слова. В этом не было необходимости. Разрушения огорчили и Марка, но по другой причине. Он давно уже понял, что Казд был тем врагом, с которым стоит сразиться. Со страной, где в чести такие люди, как Авшар, невозможно поддерживать даже видимость дружеских отношений. Но трибун недооценивал силы Казда, и теперь он это понял. Императорская армия была еще на полпути к западным границам Видессоса, а земля уже несла на себе отметину вражеских набегов. И сегодня они видели лишь слабое касание руки Казда. Что же увидят солдаты через пять дней пути? Через десять дней? Останется ли там хоть что-нибудь живое? В эту ночь в римском лагере не раздалось ни одной жалобы. Легионеры безропотно копали ров, строили насыпь, втыкали колы. Ни одного казда еще не было видно, но солдаты подготовили лагерь так, словно находились на вражеской территории. Скаурус же радовался, что его группе пришла очередь навестить своих женщин. Когда они бежали к женским палаткам, Марк внимательно осмотрел укрепления, построенные союзниками. Он всегда делал так. Женские палатки были окружены неким подобием частокола, но он был не крепче, чем прочие сооружения видессиан. Слишком много больших, наспех воткнутых в землю древесных стволов, которые двое или трое мужчин с легкостью могут оттащить в сторону. Римляне же положили три ряда бревен, не обрубая ветвей. Такие бревна труднее сдвинуть с места, и даже если враг успеет сбросить два - три ствола, это еще не создаст бреши, в которую можно прорваться. Он не раз говорил об этом видессианам. Те выглядели заинтересованными, но дальше разговоров дело не шло. Часовые нервничали. На коротком пути от лагеря к палаткам римлян останавливали пять - шесть раз. - Головой думай, дурак! - сердито буркнул Марк, когда его окликнули в очередной раз. - Разве ты не знаешь, что казды воюют на лошадях? - Разумеется, - ответил часовой обиженно. Скаурус помедлил и извинился. Казды могли использовать любую хитрость, а он вовсе не хотел насмехаться над исполнительным солдатом. Марк и сам был гораздо ближе к срыву, чем ему хотелось, и сегодня ему как никогда нужны тишина и мир, спокойная ночь в объятиях Хелвис. Но успокоиться было непросто, хотя Хелвис и отослала Мальрика к друзьям, которые появились у него в походе. Скаурус привык не открываться никому, особенно женщинам, и поэтому заговорил с ней не о том, что его беспокоило, а просто о марше, о походе, о других, не слишком важных вещах. Неудивительно, что Хелвис почувствовала что-то неладное, но трибун наглухо загородился от нее щитом своей скрытности, и она не могла понять, в чем дело. Даже их любовь в эту ночь не принесла римлянину желанного облегчения. Он был слишком поглощен своими мыслями, чтобы дать волю чувствам. В конце концов ему стало еще хуже, и трибун забылся беспокойным сном. Ему приснился кошмар. Он снова стоял на опушке в лесной Галлии посреди своих легионеров. Кельты начали резню. Он с ужасом огляделся по сторонам. Где Видессос? Где Император? Где выжженная солнцем степь? Была ли в действительности Империя или это всего лишь фантазия, порожденная обезумевшим от страха человеком? Вот к нему подошел Виридовикс, крутя над головой своим длинным мечом - точной копией меча Марка. Трибун хотел отразить удар, но рука, которую он поднял, была пустой... - Что с тобой? Прикосновение было не безжалостным ударом меча, а лаской мягкой руки Хелвис. - Ты метался во сне и разбудил меня, а потом закричал так громко, что взбудоражил, наверно, половину лагеря. Несколько секунд Марк лежал на спине, не отвечая. Ночь была почти такой же душной и жаркой, как день, но на плечах у него выступил холодный пот. Он взглянул вверх, на полотняный полог палатки, и мысли его были все еще сосредоточены на горящих огоньках, пробегавших по кельтскому мечу. - Это был только сон, - сказал он, обращаясь больше к себе самому, чем к Хелвис. - Ну конечно, - ответила она и снова нежно погладила его по лицу. - Просто ночной кошмар. - Но клянусь богами, слишком уж он был реален! Я даже решил, что Видессос мне только померещился, и снова умирал в Галлии, как это и должно было случиться. Как реально это было! - снова повторил он. - Неужели это только сон... или? Что я делаю здесь, в этой земле, которая не могла мне и причудиться? Почему я говорю на этом языке, участвую в этих войнах? Существует ли Видессос? Может быть, и он, и ты тоже в один прекрасный день исчезнете, как мыльный пузырь? И неужели я обречен навеки остаться солдатом и буду потом служить другому царю и снова учиться чужому языку и чужим обычаям? - Он содрогнулся. - В часы, когда один день уже умер, а второй еще не родился, видение вполне может оказаться правдой. Хелвис прижалась к нему теплым обнаженным телом. - Кошмар ушел, ты проснулся. Только это - правда, - сказала она убежденно. - Ты видишь меня, ты меня касаешься, что может быть еще? Я - ни в чьем другом сне, только в моем собственном. И я счастлива, что ты разделяешь его со мной. В темноте ее глаза были большими и светлыми. - Ты в таком напряжении, - сказала она. Пальцы ее коснулись его груди, затем шеи. - Перевернись на грудь! - скомандовала она, и Скаурус послушно лег на живот. Она принялась уверенно массировать его спину, и он застонал от удовольствия, чувствуя, что начинает успокаиваться. Через несколько минут он снова перевернулся на спину, все еще прижимая ее к себе. - Что ты делаешь? - спросила Хелвис, хотя уже заранее знала ответ. Он приподнялся на локтях и нежно поцеловал ее. Локон ее длинных волос щекотал ему грудь, она смахнула его со смешком. Ее дыхание участилось. - Э_т_о_ - тоже настоящее, - прошептала она. Трибун не мог возразить ей, да и не хотел этого делать. Спустя три дня армия встретила первых каздов - небольшой отряд кочевников, силуэты которых резко выделялись на западе. Император послал в погоню эскадрон видессиан, но кочевники ушли на своих степных лошадках. Ортайяс Сфранцез был очень недоволен и критиковал действия Маврикиоса. Он говорил всем, кто хотел его слушать: - Калокирес ясно пишет о том, что для преследования кочевников должны использоваться кочевники же, так как они, привыкшие к седлу с детства, идеальные наездники. У нас ведь есть каморы, почему бы их не послать в погоню? - Если он не перестанет цитировать свою дурацкую книгу, то в один прекрасный день Гаврас заставит ага съесть весь фолиант страницу за страницей, - сказал Виридовикс. Марк тоже подумал об этом, но Император, если он и был недоволен, то не подал вида. На следующее утро, возвращаясь из женского лагеря, Марк услышал, как кто-то окликнул его по имени. Он обернулся и увидел Туризина Гавраса. Севастократор слегка покачивался. - Доброе утро, Ваше Высочество, - сказал Скаурус. Туризин иронически приподнял бровь. - "Доброе утро, Ваше Высочество", - передразнил он. - Ну что ж, приятно, что ты все еще можешь быть вежливым с теми, кто кормит тебя из своих рук, хотя и спишь с девкой-намдалени. Марк почувствовал, что начинает пылать от гнева и что краска заливает его бледное лицо. Заметив это, Туризин сказал: - Тут нет ничего постыдного. Девочка отнюдь не безобразная, говори тебе. Она, кстати, совсем не глупа, насколько мне известно, нравится это ее брату или нет. - Это похоже на Сотэрика, - Марк улыбнулся, удивленный точностью определения, данного Туризином. Гаврас пожал плечами. - Никогда не доверяй намдалени. Можешь пойти на сделку с ними, но доверять - никогда! Никогда, - повторил он. Он медленно обошел римлянина, изучая его, словно лошадь, которую хотел бы купить. От Севастократора несло перегаром. Туризин несколько минут о чем-то думал, а потом вдруг взорвался: - Черт побери, ты в своем уме?! Когда высший командир находится в таком непредсказуемом настроении, лучше всего помалкивать. Трибун знал это так же хорошо, как и самый последний из его солдат. - Что с тобой происходит? - Казалось, Туризин должен проговаривать вслух свои мысли, чтобы не забыть их. - Вы, проклятые римляне, добровольно проводите время в обществе намдалени, дьявол меня раздери, вы бежите к ним, как мухи на тухлое мясо. - Несмотря на грубость слов, в них не было гнева, только недоумение. - Из всего этого можно сделать только один вывод: вы, должно быть, не гнушаетесь заговоров, интриг, обмана и мятежа, лишь бы посадить некоего _С_к_а_у_р_у_с_а_ на трон моего брата и выпить вина из черепа Маврикиоса. Не на шутку встревоженный, римлянин попытался что-то возразить. - Замолчи, - сказал Туризин ровным властным голосом, в котором таинственно соединились хмель и твердость. - Иди за мной. Он пошел к своей палатке, даже не взглянув, следует ли за ним трибун. Марк подумал, не лучше ли ему исчезнуть, понадеявшись на то, что Севастократор забудет об их встрече, когда протрезвеет. Но он решил не рисковать. Туризин был слишком опытным пьяницей, чтобы забыть обо всем на свете. Чувствуя, что весь дрожит, он последовал за братом Маврикиоса. Палатка Туризина была сделана из голубого шелка, но размерами она не отличалась от тех, в которых спали видессианские солдаты. Во время похода Севастократор не заботился о роскоши. Лишь двое телохранителей-халога, стоявших у входа, были символами его высокого положения. Они замерли при приближении своего повелителя. - Ваше Высочество, - сказал один из них, - госпожа Комитта спрашивала о вас в течение последних... Комитта Рангаве высунулась из палатки, чтобы узнать, что происходит. Ее густые черные волосы были отброшены за спину, открывая очень красивое белое лицо. Она посмотрела на присутствующих, как разъяренная кошка, и ее вопрос, брошенный Туризину, только усилил это впечатление: - Где ты шлялся, паршивая пивная кружка? - завизжала она. - Судя по твоей морде, опять пьянствовал с горцами и пастухами? С кем ты возился - с их бабами или с их козами? Я благородного рода! Как ты смеешь подвергать меня таким унижениям, ты!.. - Она выругалась с той же легкостью, как и при игре в кости с намдалени. - Во имя Солнца Фоса, - пробормотал Туризин, отступая под градом ругательств. - Только этого мне и не хватало! Хотя она права... Впрочем, у меня без нее голова на куски раскалывается. Двое стражей стояли неподвижно в полной невозмутимости, их лица выражали полную отрешенность. Попытки римлянина подражать им в этом были не столь успешны; но, с другой стороны, подумал Марк, бедные охранники имели достаточно времени, чтобы попрактиковаться в этом искусстве. Меж тем Севастократор пришел в себя и ответил на яростную атаку своей любовницы. - Не выводы меня из себя, шлюха! - заревел он, как разъяренный бык, перекрывая своим баритоном сопрано подруги. - Оставь меня в покое, или я огрею твою благородную спину плетью! Комитта еще несколько секунд выкрикивала оскорбления, но когда Туризин Гаврас сделал шаг вперед с явным намерением исполнить свою угрозу, она повернулась и юркнула в палатку. Через несколько мгновений она вышла наружу, горделивая, как кошка, и прошла мимо Туризина с каменным лицом. - Я пошла к моим двоюродным сестрам, - сообщила она ледяным тоном. - Хорошо, - ответил тот вежливо. Марку показалось, что его гнев был напускным. Гаврас внезапно вспомнил о том, что римлянин все еще стоит рядом. - Истинная любовь - чудесная вещь, не так ли? - заметил он с кислой усмешкой и спустя мгновение добавил: - Если ты молишься Фосу, чужеземец, помолись ему, чтобы он оградил тебя от истеричных женщин. С ними хорошо проводить время, но они утомляют... О боже, как утомляют! - Голос Туризина звучал устало, но он взял себя в руки и обратился к одному из телохранителей: - Льот, позови сюда моего брата, хорошо? У нас есть несколько вопросов к этому парню. - Он ткнул пальцем в римлянина. Льот побежал за Императором. Туризин откинул край палатки и пригласил Марка войти. - Если не трон Автократора, то, может быть, ложе Севастократора будет приятно Вашему Высочеству, - сказал он, возвращаясь к ироническому тону, которым начал разговор. Входя в палатку, Скаурус наклонил голову. Воздух хранил сладковатый запах духов Комитты. Он сел на толстую, покрытую шелком подстилку в ожидании, когда Севастократор начнет разговор. Странное настроение Туризина, его полуугрозы и язвительные комплименты трибуна держали в напряжении. Он снова попал в гущу событий, никто не удосужился познакомить его с правилами игры, нарушение которых каралось весьма жестоко. Посыльный вернулся минуты через три. - Его Величество повелел мне передать вам, что задерживается, - доложил халога. - Он завтракает с Баанесом Ономагулосом и присоединится к вам, как только завершит трапезу. Если гневаясь на Комитту Туризин Гаврас притворялся, то теперь он был рассержен по-настоящему. - Значит, этот плешивый сын кузнеца важней для него, чем родной брат? - рявкнул он. - Льот, немедленно возвращайся к Маврикиосу и скажи ему, что он со своим завтраком может отправляться ко всем чертям! В палатке, широко улыбаясь, появился Император. - Мой юный братец, если ты хочешь оскорбить царственную особу, никогда не делай это через посыльного. Ведь мне придется казнить его, а разбрасываться людьми неразумно. Туризин ошеломленно уставился на брата, а потом засмеялся. - Ну и ублюдок же ты, - сказал он. - Втаскивай свой старый мешок с костями в мою палатку. Маврикиос так и сделал. Он откинул полог и, хотя палатка не была рассчитана на такое количество людей, в ней стало свободнее. Благодаря тонким шелковым стенам она была не очень душной. Открыв обычный деревянный сундучок, похожий на те, которыми пользуются солдаты, Туризин достал кувшин вина и шумно сделал большой глоток. - А-а, то, что мне надо... Благодарение Фосу, головная боль уже проходит. - Он снова отплыл из кувшина. - Серьезно, брат, ты не должен дразнить меня своей дружбой с Баанесом - я слишком хорошо помню, как ревновал к нему, когда был маленький. - Знаю, но подвернулась такая отличная возможность посмотреть, как ты злишься, и я не мог упустить ее. - Голос Маврикиоса звучал отчасти виновато, отчасти лукаво - его забавляла удачная шутка. - Ублюдок, - снова сказал Туризин, на этот раз без раздражения. Марк переводил взгляд с одного брата на другого. Хотя он и не пил вина, но почувствовал, как все вокруг плывет. На глазах рушилось многое из того, что он, как ему казалось, понял о видессианской политике. Где же та непрерывная ссора, которая сопровождала братьев на людях? - О боже, - сказал Маврикиос, заметив замешательство Марка, который отчаянно пытался скрыть его. - Боюсь, что мы совершенно запутали нашего гостя. - Ну и прекрасно. Будь я проклят, если стану извиняться перед варваром, который дружит с намдалени. Слова Туризина были достаточно злыми, и трибун с опаской взглянул на него, но на лице Севастократора светилась уже знакомая усмешка. - Ему и полагается быть в замешательстве, - заметил Гаврас-младший. - Он и его отряд, черт побери, так любят островитян, что весь лагерь должен уже гудеть от слухов, будто они собираются объединиться и убить нас всех. Но Фос знает, что мы не поскупимся на золото, чтобы пресечь любые слухи. - Но мы не обнаружили никаких слухов, - ответил Маврикиос, нахмурясь. - Выводов отсюда может быть только два. Или ты невероятно хитер и умен, или ты лоялен, несмотря на то, что друзей выбираешь себе по-дурацки. - Он не выглядит чересчур умным, Маврикиос, - сказал Туризин. - Ты тоже не слишком хорошо выглядишь, братишка, - парировал Император, но в его тоне снова не было злости - только братская любовь. С упорством, порожденным не в меру выпитым вином, Туризин заявил: - Если он не настолько умен, чтобы обманывать нас, значит, он нам предан. Как можно ожидать такого от приятеля намдалени? Он удивленно покачал головой, после чего рыгнул. - Благодарение богам, - прошептал Марк сам себе. Когда оба Гавраса взглянули на него вопросительно, он сообразил, что заговорил по-латыни. Прошу прощения, если дал вам хоть малейший повод сомневаться во мне, - сказал он, - и я очень рад, что ваши сомнения рассеялись. Он почувствовал такое облегчение, что вопрос, вертевшийся у него на языке, сорвался сам собой: - Значит, вы не ссоритесь друг с другом? - выпалил он и тут же остановился в еще большем смущении, чем прежде. Братья Гаврасы выглядели так, словно они были мальчишками, пойманными на месте преступления. Маврикиос вырвал волос из бороды, ошеломленно посмотрел на него и бросил: - Туризин, он, кажется, умнее, чем ты думал. - А? - переспросил Туризин вяло. - Надеюсь, что это так. Он уже клевал носом и безуспешно пытался бороться со сном. - Ленивый бездельник, - ухмыльнулся Маврикиос и повернулся к Скаурусу. - Ты совершенно прав, чужеземец. Мы иногда устраиваем небольшое представление - к изумлению зрителей, могу добавить. - Но я видел, как вы ссоритесь, - возразил трибун. - Это не могло быть подстроено заранее. Император перестал улыбаться. Он взглянул на брата, но тот уже начал храпеть. - Та ссора была настоящей, - признал он. - У Туризина всегда был чересчур злой язык, и в тот день меня это раздражало. Но наутро мы, как обычно, помирились. - Он снова широко улыбнулся. - Но в этот раз мой брат решил сморозить глупость перед сотней людей. Не прошло бы и часа, как грифы набросились бы на останки нашей дружбы. - Он приподнял бровь и покосился на римлянина. - Некоторые из стервятников пролетели рядом с тобой, как я слышал. - Да, это так, - подтвердил Скаурус, припоминая странную встречу с Варданесом Сфранцезом. - Тогда ты знаешь, что я имею в виду, - кивнул Маврикиос. - Ты был далеко не единственным, кто это знал. Мы с Туризином решили, что если мы будем притворяться вечно спорящими, то рано или поздно стервятники приземлятся, вообразив, что нас можно обглодать до костей. Ну что ж, тогда мы сможем приготовить из них неплохое жаркое. - Понятно, - сказал Марк. - Но почему вы, расставив такую ловушку, дали Ортайясу Сфранцезу под команду левое крыло армии? - Он круглый дурак, этот Ортайяс, неправда ли? - Император хмыкнул. - Это я заметил. Но зачем он вообще здесь? Без своей драгоценной книги он знает о войне не больше, чем его лошадь. А с книгой он еще более опасен, поскольку уверен, что знает вещи, о которых не имеет ни малейшего понятия. - Он здесь по той же причине, по какой получил свое дутое назначение, меня попросил Варданес. Марк погрузился в молчание, пытаясь переварить услышанное. В конце концов он сокрушенно потряс головой. Интрига, которая позволила Севастосу просить о такой вещи и заставила Императора выполнить его просьбу, была для него слишком сложной. Маврикиос Гаврас наблюдал за его размышлениями. - Ага, кажется, есть еще вещи, которых ты не в силах понять!.. - рассмеялся он. - Но ты соображаешь в политике больше, чем любой из известных мне военных. Вспомнив о правящем триумвирате Цезаря, Красса и Помпея, каждый из которых с радостью вырвал бы сердце у другого, если бы не боялся гражданской войны, Скаурус сказал: - Я кое-что знаю о борьбе фракций, но ваша, я думаю, самая запутанная и тяжелая. Он подождал реакции Императора. Маврикиос понял это и произнес, словно профессор, читающий лекцию студенту - совсем зеленому, но с зачатками таланта: - Подумай вот о чем: Ортайяс - глаза Сфранцеза в армии, пусть и несколько подслеповатые, к тому же, командую здесь я. И кто знает? Левый фланг держит под контролем Комнос, но, быть может, и Ортайяс в конце концов научится чему-нибудь. Тогда он станет более полезным своему дяде. Пока все понятно? - Более или менее. - Откажись я принять этого птенца, и Варданес тотчас начал бы плести против меня интриги. Для него не строить козни - это все равно что перестать дышать. И я подумал, что лучше Ортайясу быть здесь, у меня на глазах. Ведь один Фос знает, чем он начнет заниматься в городе... - Звучит логично. Это похоже на Варданеса Сфранцеза, насколько я успел его узнать. Вы, конечно, знаете его куда лучше... - Это змея, - просто сказал Маврикиос. Голос его помрачнел. - Есть еще одна причина держать Ортайяса при себе. Если случится худшее, он будет заложником. Не слишком ценным, если вспомнить, как вовремя скончалась Ефросин, но все-таки. Все еще разыгрывая из себя учителя, он развел руками, словно показывая две параллельные линии. Руки Императора не были руками неженки. Копье, меч и стрелы оставили на них свои рубцы, а солнце и ветер хорошо продубили их кожу. Руки Императора были руками воина, который умел сражаться не только на поле боя, но и там, где оружие было невидимым и потому еще более смертоносным. Император заметил восхищение Скауруса и наклонил голову в знак того, что оценил это. - Нам пора возвращаться к своим делам, - сказал он. - Когда выйдешь из палатки, сделай сердитое лицо, чтобы люди подумали, будто я чуть не разжаловал тебя. Мы устроили неплохой спектакль, переругавшись у всех на глазах. Я никогда не открою людям наших истинных чувств. - А вы странно выглядите, римляне! Тот, кто произнес это - красивый темнокожый парень, сидевший на крепком жеребце - улыбался. Девушка примерно одного с ним возраста ехала следом. Ее талия была схвачена серебряным поясом. Оба коня и одежда всадников были чисто видессианскими: светлые, с длинными рукавами туники, широкие шерстяные штаны, заправленные в сапоги. У каждого из них на боку висела сабля, а на спине - лук и колчан со стрелами. Следом за ними шла лошадь, тяжело нагруженная оружием, среди которого выделялся украшенный чеканкой шлем и связка копий. Тут же висела хорошей работы лютня, деревянные части которой были сделаны из разных пород дерева и украшены затейливым орнаментом и жемчугом. Юноша говорил с легким акцентом. На голове у него была кожаная шапка с тремя острыми краями, выдающимися вперед, широкий легкий шарф, на спину ему падало несколько лент. Марк часто видел осевших в этих землях васпуракан. Многие из них носили такие головные уборы, но выглядели при этом неуклюже и забавно. На незнакомце же треух сидел изящно и красиво. Широкая улыбка и приветливый тон васпураканина пропали впустую. Гай Филипп презрительно фыркнул в ответ: - Ты и сам не слишком хорошо выглядишь, на мой взгляд! - рявкнул он, сам того не зная, повторив слова Маврикиоса, обращенные к Туризину. - Мы-то римляне, а тебе что от нас нужно? Кислое приветствие центуриона не смутило всадника. Он легко ответил: - Вы скоро привыкнете ко мне. Я буду вашим проводником по тропам, ведущим через нашу прекрасную родину. Меня зовут принц Сенпат Свиодо из Васпуракана. Он приподнялся в седле. Марк усмехнулся, с удовольствием отметив про себя, что сразу догадался, откуда родом всадник. Однако ему не слишком улыбалось опять иметь дело со знатными особами. - Ваше Высочество, - начал он и тут же остановился: Сенпат Свиодо и его спутница прыснули от смеха. - Ты, видно, издалека, солдат, - сказал он. - Разве ты не слышал, что Васпуракан называется Землей Принцев? Немного подумав, трибун вспомнил, что Маврикиос действительно упоминал об этом, когда выступал на военном совете перед выходом из Видессоса. Но что это означает, он не знал, в чем и признался. - Каждый васпураканин - принц, - объяснил Сенпат. - Да и как же может быть иначе, если все мы - прямые потомки Васпура, первого человека, созданного Фосом? Скаурус не был уверен, что видессиане придерживаются того же мнения. Но времени спросить не было, поскольку девушка толкнула Сенпата в бок: - Мужчины никогда не скажут всей правды. Без принцесс Васпуракана не было бы его принцев. - Что ж, это верно, - с улыбкой кивнул Сенпат Свиодо. - Господа, - добавил он, взглянув на Гая Филиппа и как бы решив исправить ошибку. - Это моя жена Неврат. Она знает все дороги Васпуракана не хуже, чем я. - Ну, тогда убирайся к воронам! - крикнул кто-то из глубины римского строя. - За ней я пойду куда угодно! Легионеры зашумели. Марк облегченно вздохнул, увидев, что Сенпат Свиодо и Неврат смеются вместе с ними. Юная всадница была красивой женщиной, с правильными чертами лица и фигурой, с которой можно было ваять статую. Ее лицо было таким же смуглым, как и у мужа, а когда она улыбалась, зубы ее сверкали белизной. Вместо васпураканской шапки голову ее прикрывал украшенный золотыми цветами платок, скрывающий вьющиеся черные волосы. Опасаясь, что следующая шутка может оказаться более соленой, трибун поспешно представил своих офицеров и спросил: - Как случилось, что вы попали на службу Видессосу? Пока они двигались на запад, Сенпат Свиодо рассказывал свою историю; она не отличалась от того, что ожидал услышать Скаурус. Юноша происходил из знатной семьи - его хорошая лошадь, элегантная лютня и наконец блистательная жена без слов объ