чтобы их разрывали в кровавые клочья банды поклоняющихся дьяволу дикарей, то какая от него может быть польза? Если тебе так нужен бог, выбери хотя бы такого, чтобы стоил молитвы! Опытный теолог нашел бы множество ответов на этот резкий выпад. Он сказал бы, что дьявольский соперник Фоса, Скотос, воюет на стороне каздов и обеспечивает им удачу. Что, с точки зрения намдалени, видессиане верили в бога не так, как надо, были еретиками, а значит, не заслуживали его защиты. Но трибун бросил вызов самой основе веры Хелвис. - Богохульствуешь! - прошептала она и сильно ударила его по щеке. Через мгновение она разрыдалась. Мальрик проснулся и тоже заплакал. - Иди спать, - сказал Скаурус, но резкий тон его голоса, заставлявший трепетать сердца легионеров, только испугал малыша, и он заревел еще громче. Гневно взглянув на трибуна, Хелвис склонилась к сыну и начала успокаивать его. Марк, слишком расстроенный, чтобы стоять на месте, нервно ходил по комнате; гнев его стал остывать, когда всхлипывания Мальрика утихли и ребенок принялся сонно посапывать носом. Хелвис взглянула на трибуна. - Прости, что я ударила тебя, - сказала Хелвис без выражения. Скаурус потер щеку. - Забудь об этом. Я сам виноват. Словно чужие, смотрели они друг на друга. Несмотря на дитя, которое носила под сердцем Хелвис, они слишком часто теперь казались друг другу посторонними. "О чем я думал, - спросил себя Скаурус, когда хотел, чтобы она разделила мою жизнь?" По тому полуоценивающему, полузадумчивому взгляду, который Хелвис бросила на него, было видно, что она размышляет о том же. Марк помог ей подняться на ноги, и тепло ее руки напомнило ему об одной из причин, побудившей их жить вместе. Хелвис была беременна четыре месяца, но живот уже начал округляться, грудь стала тяжелее, хотя посторонний наблюдатель мог и не заметить этого. Марк попытался обнять жену, но она вывернулась. - Что хорошего это принесет? - спросила Хелвис, отворачиваясь. - Ничему не поможет, ничего не изменит. Просто отложит проблему на потом. Сейчас, когда мы оба злимся, это совершенно лишнее. Трибун проглотил уже готовый сорваться с языка гневный ответ. Раньше их ссоры часто кончались тем, что они вместе падали в постель, но с тех пор как она зачала, желание приходило к ней все реже и реже. Понимая, что это естественно, Скаурус не был слишком настойчив. Однако сегодня он хотел ее и, кроме того, надеялся, что это поможет им восстановить добрые отношения. Марк положил ладони ей на плечи. Она вздрогнула. - Тебе абсолютно наплевать на то, что я чувствую, - вспыхнула Хелвис. - Удовольствия - это все, о чем ты думаешь. - Если бы это было так, я бы уже давно гулял на стороне. Хелвис снова начала плакать, на этот раз не громко, как прежде, а тихо и безнадежно, не пытаясь вытереть слезы с лица. Они продолжали течь по ее щекам, даже когда она потушила лампу и скользнула под шерстяное одеяло. Скаурус неподвижно стоял в полной темноте, прислушиваясь к затихающим всхлипываниям. Наконец он наклонился, чтобы погладить ее в хоть как-то утешить. Она отшатнулась от его прикосновения, как от удара. Не желая больше тревожить ее, трибун осторожно лег в постель. Сладкий аромат благовоний все еще щекотал его ноздри, напоминая слабый запах трупа. Скаурус долго смотрел в потолок, хотя в темноте ровным счетом ничего не было видно, но в конце концов усталость взяла свое и он заснул. Наутро Марк чувствовал себя таким же усталым и опустошенным, как после целого дня битвы. Лицо Хелвис покраснело и распухло от слез. Они разговаривали с осторожной вежливостью, стараясь не касаться вчерашней раны. Но Скаурус знал, что пройдет немало времени, прежде чем эта рана начнет затягиваться, если такое вообще когда-нибудь случится. Он был рад поводу уйти. Хелвис, казалось, тоже вздохнула с облегчением, когда за ним закрылась дверь. Солдаты, разумеется, ничего не знали о семейных бедах своего командира и возбужденно загудели, увидев золотой с профилем Туризина Гавраса. Трибун ухмыльнулся - расчет его оказался верным: легионеры терпеть не могли Ортайяса Сфранцеза. - Правильно его мимы показывали, - сказал Муниций. - Туризин Гаврас жив, значит, большой драки не будет - Ортайяс в страхе убежит на край света. - Да, Гаврас больше подходит на роль Императора, чем этот болван, - согласился Виридовикс. - Он хороший собеседник, на рожу не слишком безобразен и мажет выпить изрядно доброго вина. Горгидас раздраженно посмотрел на кельта и поинтересовался: - Какое из этих качеств необходимо для того, чтобы править Империей? Послушать тебя, так из Туризина получится неплохой философ-софист, красивая девчонка, - при этих словах врача Марк заморгал, - или винная губка. Но вряд ли Император. Государству нужна справедливость. - Черт бы побрал тебя со всеми твоими софистами и губками, - отозвался кельт. - Пусть твой Император будет справедливым, но если он говорит, как продавец колбас, и выглядит, как мышиный помет, то ни одна душа не захочет с ним считаться. Если ты вождь, ты должен и выглядеть, и действовать как вождь. Он гордо выпятил грудь, напоминая своим слушателям, что и сам был вождем. - В этом что-то есть, - кивнул Гай Филипп. Он неохотно соглашался со всем, что бы ни говорил Виридовикс, но много лет командуя людьми, знал, что на этот раз кельт недалек от истины. Горгидас тоже кивнул. - Если вождь выглядит и действует как вождь, это, конечно, хорошо, но внешнее соответствие актера роли не всегда свидетельствует о его внутренней способности сыграть ее. Возьмем к примеру Алкивиада... - Центурион и кельт недоумевающе уставились на врача, и Горгидас вздохнул, прибегая к другому аргументу. - Что хорошего принесет Императору умение пить больше, чем его подданные? - Ох, мой друг, даже самый последний дурак может это сообразить. Если Император вынужден целый день слушать болтовню своих чиновников... - Виридовикс уставился на Горгидаса и, подождав, пока красный от раздражения врач махнет ему рукой, предлагая закончить мысль, продолжил: - ...то что может быть лучше, чем забыть весь сказанный ими вздор за кувшином вина? - Я, должно быть, впадаю в маразм, - прошептал Горгидас по-гречески. - Меня уже побеждает в споре красноусый кельт... Не закончив фразы, он ушел. Вслед за ним и Марк отошел от спорщиков и принялся бродить по заснеженному полю, издали наблюдая за своими солдатами. Катриши Лаона Пакимера тоже были здесь. Одни гарцевали на лошадях, поднимая их на дыбы, пуская в галоп и останавливаясь внезапно на полном скаку. Другие стреляли с седел из лука или бросали копья и дротики в мишени из соломы. Несмотря на дружбу с римлянами, они предпочитали быть самостоятельным отрядом. Сотни беглецов из видессианской армии, присоединившиеся к римлянам после Марагхи, вместе с людьми Гагика Багратони уже заполнили бреши в рядах римлян. Бороды и длинные рукава кольчуг все еще выдавали в них видессиан и васпуракан, но они уже неплохо владели копьями - пила и колющим мечом - гладием, как любые италийцы. Фостис Апокавкос махнул трибуну рукой и улыбнулся. Марк улыбнулся ему в ответ. Он помнил день, когда забрал бывшего крестьянина из трущоб столицы и сделал легионером. Апокавкос стал своим среди римлян так быстро, будто родился в Италии. Он брил бороду и уже бегло говорил по-латыни, стараясь во всем быть похожим на своих новых товарищей. Его высокая худощавая фигура почти полностью скрывала стоящего за ним Дукицеза. Они быстро стали друзьями, и Скауруса удивляла эта дружба. Дукицез был именно тем, кем не хотел становиться Фостис - мелким воришкой. Трибун когда-то спас Дукицеза, которому Император приказал было отрубить руку - несчастный воришка не вовремя попался на глаза Маврикиосу. Присоединившись к римлянам после битвы, он, возможно, из благодарности совершенно перестал воровать и сейчас, после недолгого колебания, тоже махнул рукой Марку. Наблюдая за манипулой, которая бежала с копьями наперевес, Скаурус со спокойной гордостью подумал, что у него теперь есть небольшая, но хорошая армия. И очень скоро ей предстоят серьезные испытания. Уголком глаза трибун заметил нечто, явно не имеющее отношения к занятиям. Обняв друг друга за талию, Сенпат Свиодо и Неврат медленно шли к своему дому. Глядя на них, Скаурус неожиданно ощутил укол зависти и ему стало не по себе: ведь всего несколько недель назад он был так же счастлив. Мир легиона куда проще, решил он. Личная жизнь не может управляться обычными приказами. Марк вздохнул, сокрушенно покачал головой и повернулся к дому, чтобы попытаться хоть как-то помириться с Хелвис. 4 Невысокий камор-разведчик, одетый в серо-коричневые лисьи шкуры и сидевший на серой степной лошадке, казался обломком зимы среди светлой весенней зелени. Пристально глядя на кочевника, Скаурус спросил: - Чем ты можешь доказать, что тебя прислал Туризин Гаврас? Мы и раньше попадали в разные ловушки. Кочевник бросил на трибуна неприязненный взгляд. Так же, как и его сородичи, казды, он не любил города, обработанные поля и людей, которые их возделывали. Но он клялся в верности Туризину на своем мече, а вождь клана и военачальник Туризина пили вино, смешанное с каплями собственной крови. Поэтому камор ответил на плохом видессианском: - Он сказал: "Спроси его, что говорил я об истеричных женщинах утром в моем шатре". - Что с ними хорошо проводить время, но они страшно утомляют, - ответил трибун, полностью удовлетворенный. Этого гонца, безусловно, прислал Гаврас. Марк прекрасно помнил то утро, потому что испугался, что Туризин арестует его по подозрению в предательстве. Странно, что Гаврас, будучи тогда вдребезги пьян, все еще помнил эту фразу. - Правильно, - кивнул камор и улыбнулся той особенной улыбкой, которая сближает всех мужчин, независимо от образа жизни. - Ты прав. Он тоже прав. - Да, пожалуй, - согласился Марк и улыбнулся в ответ. По меркам Туризина, Хелвис вряд ли можно считать соблазнительной. Перемирие между ней и Скаурусом, сначала весьма хрупкое, крепло по мере того, как приближалась весна. На некоторые темы они по-прежнему старались не говорить, но такая плата за мир пока устраивала их обоих. Хотя, вероятно, любой мир, если его приходится покупать, покупается слишком дорогой ценой, мелькнуло в голове у трибуна. Эта мысль приходила к нему уже не первый раз, но он гнал ее прочь. Всадник сказал что-то еще, и Скаурус, отрываясь от своих размышлений, переспросил: - Извини, ты что-то сказал? Недовольство снова отчетливо проступило на лице камора: на что годится этот человек, если он даже не слушает, что ему говорят? Скаурус покраснел. Повторяя слова медленно, словно разговаривая с глупым ребенком, камор произнес: - Ты должен свернуть лагерь в три дня. Туризин и его люди находятся далеко на западе. Я поскачу, встречу их, приведу сюда, чтобы вы соединили свои силы. Будешь ли ты готов к этому времени? Трибун вздрогнул от возбуждения. Через три дня кончится их вынужденная изоляция, и он не будет больше отрезан от мира. Свернуть лагерь в три дня? Если римляне не сумеют этого сделать, они не заслуживают больше чести зваться римлянами. - Мы будем готовы, - сказал он. Кочевник скептически посмотрел на ров, палисад, на маленький военный городок. Для него и его отряда подготовиться к походу и выступить было делом нескольких минут, а не часов и дней. - Через три дня, - повторил он, и слова эти прозвучали предупреждением. Не дожидаясь ответа, камор развернул лошадь и умчался. По его мнению, он и так уже потратил много времени, уделив целый день какому-то жалкому городишке. Катриш, несший вахту на западном краю долины Аптоса, помахал поднятой кверху меховой шапкой. Лаон Пакимер, стоявший рядом с Марком, махнул ему в ответ в знак того, что понял сигнал. Первые всадники Туризина Гавраса появились вдали. - Подготовиться к построению! - крикнул трибун. Трубы и корнеты букинаторов разнесли его приказ по лагерю. Солдаты быстрым шагом двинулись к месту построения и заняли позиции позади девяти сигнштандартов манипул. Даже спустя полтора года Скаурус грустил по орлу легиона, который остался в далекой Галлии. Позади пехоты выстроились конники-катриши. Пакимер не пытался поставить их в аккуратные ряды. Они выглядели теми, кем были в действительности, - иррегулярной кавалерией, в бою больше полагающейся на свою стойкость, чем на порядок и дисциплину. Большая часть жителей Аптоса высыпала из города и толпилась вдоль дороги. Отцы посадили малышей на плечи, чтобы те могли видеть происходящее - Фос знает, когда еще какой-нибудь Император будет проходить через город Из разговоров, которые доходили до Марка после появления разведчика-камора, он знал, что половина толпы гадала - в каком месте корыта лошади Туризина коснутся земли. Те, кого, подобно вдове Форкоса - Нерсе, уже задела война, тоже были здесь. - Ааах! - выдохнула толпа, завидев первых двух всадников Туризина, несших большие белые зонтики. Скаурусу они показались чем-то вроде римских ликторов, несущих топоры, украшенные вензелями - символами власти. За первой парой всадников появилась вторая, затем третья, и вот наконец все двенадцать пар, несших над собой зонты двенадцати ярких цветов - полный почетный караул, положенный Императору, оказались в долине. Напрягая зрение, трибун разглядел и самого Туризина, ехавшего за стражей на чудесном белом коне. Только пурпурные сапоги выдавали его высокое звание, одежда же и вооружение были хорошими, но не более того. Даже провозгласив себя Императором, Гаврас остался верен своим скромным привычкам. Армия, состоящая в основном из кавалерии, как это было принято у видессиан, медленно двигалась за ним по дороге. Из всех известных империи народов только халога предпочитали сражаться пешими. Римская тактика многим здесь открыла глаза на преимущества, которыми обладает хорошо обученная пехота. Половина солдат Императора была из васпуракан - неудивительно, что он отчеканил свою монету по васпураканским стандартам веса. - Бравые парни, - заметил Гай Филипп, и Скаурус кивнул. Заносчивость, замечавшаяся даже в манерах людей Туризина, говорила о большой уверенности в своих силах. После поражения у Марагхи нелегко было оставаться самим собой, многие пали духом, но сейчас вид войска Туризина говорил о том, что не все еще потеряно. Марк почувствовал, как дух его крепнет. Он попытался сосчитать, сколько воинов сопровождало Гавраса. Около тысячи их спустилось в долину... теперь две, три тысячи... Нет, вероятно, не так уж много, это тянется в пыли длинный обоз с припасами. Скаурус заметил и женщин - около двух тысяч. Хорошая, крепкая передовая часть. Через несколько минут вся армия Туризина будет здесь, и тогда можно будет точно сказать, сколько тот привел солдат. Гаврас заметил трибуна и дружелюбно, совсем не по-императорски помахал ему рукой. У Марка потеплело на душе, и он махнул рукой в ответ. Второй отряд все не появлялся. - Геркулес... - прошептал Гай Филипп еле слышно. - Я думаю, что это и есть _в_с_я_ его армия. Марку хотелось плакать и смеяться одновременно. И _э_т_о_ - всепобеждающая армия Туризина Гавраса, войско, которое вернет ему Видессос, свергнет узурпатора и прогонит из Империи каздов? Если не считать нескольких сотен всадников Пакимера, у него самого было почти столько же солдат. И тем не менее носители зонтиков прошли мимо собравшихся у дороги жителей Аптоса, и те низко склонились, отдавая дань уважения Императору. Когда отряд Туризина поравнялся со Скаурусом, Лаон Пакимер встал на колени, а затем и распростерся ниц перед повелителем. Его примеру последовали и Газик Багратони, и Зеприн Красный, стоящие рядом со Скаурусом. Римляне, в полном соответствии а республиканскими традициями своей родины, никогда не преклоняли колен перед Маврикиосом. Не сделали они этого и сейчас. Марк ограничился глубоким поклоном. Он вспомнил, как был разгневан младший Гаврас в первый раз, когда он не распростерся ниц перед Императором. - А ты все такой же упрямый? - сказал Туризин, подъезжая к трибуну. Марк поднял голову и посмотрел Императору в глаза. Туризин держался с прежней уверенностью, и на лице его была прежняя легкая усмешка, которую так любили видессиане, когда он был просто братом Маврикиоса. Ирония светилась в его глазах - та самая ирония, которая приводила в недоумение собеседников молодого Гавраса, не знавших, насколько серьезно относится к ним Туризин. Взгляд его глаз стал, однако, более тяжелым и внимательным, и римлянину на миг показалось, что он видит перед собой Маврикиоса. - А вы узнали бы меня, ваше величество, если бы я вел себя иначе? Туризин улыбнулся, обвел глазами ряды молчаливых римлян, подсчитывая их число, точно так же, как это минуту назад делал трибун, разглядывал отряд Императора, и промолвил: - Ты более чем скромен при таких успехах. Наверно, ты владеешь искусством магии, если сумел вывести свой отряд в целости. Ведь ты был в самой гуще боя? Скаурус пожал плечами. Хуже всего пришлось тем, кто был рядом а Маврикиосом. Халога бились за Императора до последнего человека и погибли вместе с ним. Он ничего не сказал об этом, но Туризин прочитал это в его глазах и перестал улыбаться. - Мы еще сведем с ними счеты, - сказал он тихо. - И долг будет заплачен с лихвой, если уж на то пошло. Это обещание помогало забыть о том, что в битве с Каздом погиб Маврикиос, а вместе с ним полегла и его пятидесятитысячная армия. Младший брат погибшего Императора должен уничтожить Казд, но теперь ему будет мешать гражданская война, а силы его, включая римский отряд, уменьшились по сравнению с силами Маврикиоса в десять раз. - Ты можешь приказать своим солдатам разойтись, - сказал Туризин Марку. - Терпеть не могу долгих церемоний. Собери своих офицеров, достань вина, и мы сможем потолковать. - Значит, этот маленький паршивец действительно бежал с поля боя? - презрительно фыркнул Туризин. - Я слышал об этом, но не мог поверить, хотя речь и шла об Ортайясе. - Он покачал головой. - Ну что же, еще одна причина наказать его, хотя и одной было более чем достаточно. Держа в руке глиняную кружку, он сидел на стуле, положив ноги в красных сапогах на стол, и походил на простого солдата, отдыхающего после долгого похода. Его командиры - васпуракане в видессиане - тоже расслабились. Маврикиос, стремясь повысить авторитет своей власти, прибегал иногда к долгим замысловатым церемониям, хотя и считал их глупыми. Туризин же вовсе не обращал внимания на формальности. Он внимательно выслушал рассказ Скауруса о скитаниях римлян и хлопнул себя по колену, когда трибун рассказал, как использовал фокус Ганнибала, чтобы оторваться от каздов. - Ты погнал стадо на кочевников? Неплохая штука и вполне справедливая, - восхитился он. Трибун не упомянул о "подарке" Авшара. Как только разведчик-камор дал ему знать, что Туризин находится неподалеку, он похоронил голову Маврикиоса. Когда рядом настоящий Император, риск встретить самозванца значительно уменьшается. - Ну, хватит болтать про нас, - сказал Виридовикс римлянину и повернулся к Туризину. - Где же пропадал ты, друг? Несколько месяцев мы не знали, жив ли ты или попал в царство фей, чтобы вернуться оттуда через сто лет всеми забытым и никому не нужным. Туризин не обиделся, и это было хорошо. Виридовикс всегда и всем говорил то, что думал, невзирая на должности и звания. История Туризина была такой, какой и ожидал услышать ее трибун. Потрепанное правое крыло видессианской армии отступало через безлюдные области васпураканских гор, где местность была еще более изрезана, чем та, по которой шли римляне. Остатки армии постепенно таяли, рассыпались на маленькие группы и уходили на восток. - Именно это я и предположил, когда увидел пришедших с тобой людей. Деревенские балбесы и трусы исчезли: погибли в бою или дезертировали, - прокомментировал Гай Филипп рассказ Туризина. - Так и было, - согласился тот. В одном солдатам Императора пришлось тяжелее, чем римлянам: казды преследовали их по-настоящему, и потребовалось три-четыре тяжелейших боя, чтобы прикрыть тыл и оторваться от врага. - И вел их тот проклятый дьявол в белом плаще, - заметил один из видессианских офицеров. - Он прилип к нам хуже, чем пиявка, и высосал из нас изрядное количество крови. Марк и его офицеры насторожились и подались вперед. - Ага, значит, Авшар все-таки преследовал вас, - сказал трибун. - Мы ничего не слышали о нем здесь и не знали, _ч_т_о_ удержало его от нападения на Видессос. - Я и сейчас этого не знаю, - призвался Гаврас. - Он исчез через две недели после битвы, и я понятия не имею, где он сейчас. Но именно его отсутствие спасло нас. Без него казды, самые храбрые и жестокие, превращаются в беспорядочную банду, зато с ним... - По выражению лица Туризина можно было понять, что слова, замершие на его языке, были слишком горькими. Индакос Скилицез - офицер, упомянувший об Авшаре, - обратился к Марку: - А что, в Аморионе люди сошли с ума? Мы послали в город гонца, чтобы объявить о новом Императоре Туризине, а они избили его до полусмерти и выгнали. Клянусь маленькими солнцами Фоса, даже во время гражданской войны у послов есть свои привилегии. Будучи видессианским дворянином, Скилицез знал, о чем говорил. - Сейчас Аморион - город Земаркоса, и его слово там закон, - ответил Марк. Задумался на минуту, и вдруг новая мысль поразила его. - Твой посол случайно не был васпураканином? - Хаик Амазасп? - Туризин кивнул. - Да, он из Васпуракана. Но какое это имеет отношение к... О-ох.. - Он помрачнел, вспомнив, как жрец-фанатик хотел разгромить "еретиков" и просил поддержки у Императора. - Этот безумец с радостью поддержит Ортайяса, хотя получит от него не слишком много. - Ты отомстишь за нас? - взволнованно воскликнул Сенпат Свиодо. - Клянусь, ты об этом не пожалеешь. Аморион - хорошая база для похода на восток, и тебе это известно не хуже моего. Юный васпураканин даже привстал со своего стула. Гагик Багратони тоже стал медленно подниматься, и на его лице была написана мрачная решимость. Туризин махнул рукой, призывая их сесть. - Мы должны без промедления идти к Видессосу. Захватив столицу, мы возьмем в свои руки всю Империю, без этого ни один город, ни одна провинция не будут нашими до конца. Увидев разочарование офицеров, он продолжал: - Если вы ничего не имеете против того, чтобы за вас отомстил кто-нибудь другой, то будете удовлетворены. Из Фанаскерта на восток двигаются намдалени, в марте они подойдут к Амориону. Они разнесут город Земаркоса в клочья, если он хотя бы заикнется об их религии и о "ереси", а я думаю, бес фанатизма заставит его это сделать. Гаврас говорил спокойно, с каким-то мрачным удовольствием, слова его убедили васпуракан. Скаурус тоже был согласен с тем, что любая провокация против намдалени обернется Земаркосу боком. Шесть-семь тысяч всадников тяжелой кавалерии шутить не станут. Так-так, значит, солдаты Княжества тоже двинулись на восток, подумал он. Армии поплыли, как льдины, едва только кончилась зима. И тут в голову трибуна пришла мысль о том, что у Намдалена сейчас гораздо больше солдат, чем у Туризина. - Какие отношения сейчас между вами и островитянами? - спросил Марк. - Взаимное недоверие, как всегда, - ответил Гаврас. - Если у них появится возможность, они вцепятся нам в глотку. Я, правда, не собираюсь предоставлять им ее, но... - Вероятно, солдаты Ономагулоса уже пришли с юга и будут наблюдать за ними, - предположил Марк. - Что? Баанес жив? - Теперь пришла очередь Императора удивляться. - Жив, если можно доверять известиям, которые приносят на хвосте торговцы, - сказал Гай Филипп, все еще сомневающийся в верности этих слухов. Однако Туризин не видел в этом ничего невероятного. - Старого лиса не так-то легко прикончить. Силы у него еще есть, - пробормотал Гаврас. Ага, подумал Марк, ты, кажется, не слишком обрадовался этой новости. Когда Аптос исчез за поворотом дороги, Гай Филипп тяжело вздохнул: - Первый раз за многие годы я жалею о том, что нам нужно трогаться в путь. - Во имя богов, почему? - удивленно спросил Марк. Идти под ласковым солнцем было удивительно приятно. После теплых дождей холмы покрылись зеленым ковром, но влаги было еще недостаточно, чтобы превратить пыльные видессианские дороги в моря грязи. Воздух был чист и свеж, весело щебетали птицы, порхали бабочки - яркие крылья их еще не обтрепал ветер. - Разве ты не понял? - подмигнул Виридовикс Марку. - Сердце бедняги разбито на мелкие-мелкие кусочки или вот-вот разобьется при воспоминании о том, что он оставил в Аптосе. - А, чтоб тебя черт побрал! - тихо и грустно произнес Гай Филипп. Похоже, шутка кельта сильно задела его, тем более что Виридовикс был прав. Марк не смог сразу сообразить, о чем говорил кельт и почему старший центурион принял его слова так близко к сердцу. Но после минутного размышления ответ пришел сам собой. - Нерсе? - спросил он. - Вдова Форкоса? - А если и так? - пробурчал Гай Филипп, явно сожалея о том, что вообще раскрыл рот. - Почему же ты тогда не ухаживал за ней? - вырвалось у трибуна, однако центурион не произнес больше ни слова. Плотно сжав зубы, он стойко выслушивал остроты Виридовикса, не отвечая на них. Через некоторое время тому надоело чесать языком и он возвратился к Муницию, чтобы обсудить с ним детали фехтовального искусства. Изучая выражение угрюмого лица Гая Филиппа, Марк не переставал удивляться тому, что человек, абсолютно бесстрашный в бою, видевший в любовных похождениях что-то вроде изнасилования, мог так пугаться женщины, к которой чувствовал нечто большее, чем простое вожделение. Армия Туризина спешила на северо-восток, к берегу Видессианского моря. Гаврас надеялся посадить своих людей на корабли и атаковать Ортайяса в столице, прежде чем узурпатор сумеет подготовиться к сражению. Но в каждом порту, к которому приближались его солдаты, происходило одно и то же: капитаны выводили свои корабли в море и спешили предупредить юного Сфранцеза о появлении Туризина. Когда это случилось в третий раз, в рыбацком поселке Тавас, Туризин был уже доведен до кипения. - Я сожгу эту дыру! - взревел он, расхаживая взад и вперед, как лев по клетке, и наблюдая за тем, как разноцветные паруса купеческих кораблей исчезают вдали. Он с отвращением сплюнул. - Что тут осталось? Полдюжины рыбачьих лодок? Клянусь Фосом, я могу посадить в каждую лодку добрую дюжину солдат. - Лучше сожги этих подлых людей. Это научит их бояться и уважать тебя, - сказала Комитта Рангаве. Жестокое выражение ее тонкого аристократического лица придавало ей сходство с соколом, красивой и смертоносной птицей. Встревоженный кровожадным советом, который дала Туризину его возлюбленная, Скаурус быстро сказал: - А может, это и неплохо, что купцы сбежали? Ортайяс все равно предупрежден. Если флот, стоящий в видессианской гавани, принял его сторону, он уничтожил бы все, что ты смог здесь наскрести. Комитта Рангаве пронзила Скауруса яростным взглядом, взбешенная даже таким косвенным проявлением несогласия, но Туризин тяжело и горестно вздохнул. - Ты, вероятно, прав. Если бы я пришел в Пракану четыре дня назад.... - Он снова вздохнул. - Как там говорил бедный Комнос? Если бы "если бы" были засахаренными орешками, мы все были бы сыты ими. Но Нефон Комнос вот уже шесть месяцев был мертв, пораженный злыми чарами Авшара у Марагхи. Мысль об этом не была приятной ни трибуну, ни Гаврасу. Отвечая на замечание Комитты, трибун сказал: - Что бы там ни сделали купцы и капитаны, те люди, что остались здесь, поддерживают тебя. Император кисло улыбнулся. - Конечно, они за меня. Сюда уже добрались сборщики налогов, которых рассылает Ортайяс. У людей уже появилось "доброе чувство" к новоиспеченному "Императору" и к его деньгам тоже, хотя они рискуют вывихнуть себе челюсти, если попробуют его гроши на зуб. Однако оно еще недостаточно созрело, чтобы они готовы были сражаться под моими знаменами. Чертовы деньги Ортайяса стали предметом для частых шуток в армии Туризина. Что до сборщиков налогов, то Скаурусу так и не удалось увидеть их. Они бежали от Гавраса даже быстрее, чем корабли. Спустя пять дней к ним явился посол Ортайяса. Сопровождаемый десятью всадниками, он подъехал к лагерю Туризина под вечер. Один из солдат держал в руке копье с белым щитом - знаком мира. - Что нужно от меня ублюдку с сердцем цыпленка? - рявкнул Туризин, разрешив, однако, посольству приблизиться. Солдаты Сфранцеза казались деревянными куклами - крепкая оболочка их скрывала внутреннюю пустоту, но сам посланник был человек совсем иного склада. Марк узнал в нем одного из приближенных Сфранцеза, но вспомнить его имени не мог. У Туризина проблем с этим не возникло. - А, Пикридиос, рад тебя видеть, - сказал он, хотя тон его не соответствовал смыслу слов. Пикридиос Гуделес со вздохом облегчения сполз с седла. Он плохо ездил на лошади, и даже беглый взгляд отметил бы, что поводья изранили его ладони. Руки у него были мягкими, белыми, единственная мозоль украшала средний палец чиновника. Бумажная крыса, подумал Марк, чувствуя, насколько ядовито это прозвище, данное солдатами чиновникам, и насколько оно соответствует истине. И все же, несмотря на свое партикулярное обличье, мешковатый Гуделес - человек, с которым следует считаться. В его темных глазах сверкали ирония и ум, а уверенность в себе и умение держать себя в руках говорили о том, что уже это позволяло ему стоять рядом с Ортайясом. - Ваше величество, - обратился он к Туризину, встав на колено и наклонив голову. Гуделес не простерся перед повелителем, но сделал движение, очень близкое к тому. Некоторые солдаты Гавраса радостно вскрикнули, увидев, что посланник врага приветствует их вождя, другие зарычали от гнева, видя что церемониал не выдержан до конца. Даже сам Туризин немного растерялся. - Вставай, вставай, - сказал он нетерпеливо. Гуделес поднялся, смахнул пыль с элегантных брюк, но следующего шага не сделал. Пауза затягивалась. Туризин не выдержал: - Ну, что теперь? Ты собираешься выдать своего бесполезного идиота? Какую цену просишь за это? Под тонкими усиками - такими же, как у Варданеса, отметил Скаурус - губы Гуделеса дернулись, словно он услышал оскорбление, но не обратил на него внимания. - Мой повелитель Севастократор, я нахожусь здесь только для того, чтобы исправить печальное непонимание между вами и Его Императорским Величеством Автократором Ортайясом Сфранцезом. Солдаты гневно закричали, руки их потянулись к мечам, копьям, лукам. - Подвесь этого ублюдка сушиться на солнышке! - крикнул кто-то. - Может быть, когда он подвялится, до него дойдет, кто настоящий Император! Три или четыре солдата двинулись вперед. Выдержка на миг оставила Гуделеса - он бросил на Гавраса умоляющий взгляд. Туризин махнул рукой, приказывая солдатам отойти. Те медленно отступили, напряженные, как псы, которым хозяин велел стоять на месте и не брать добычу, принадлежащую им по праву. - Что происходит? - прошептал на ухо Марку Гай Филипп. - Если этот мерзавец не воздает Туризину почести по всем правилам, его нужно вздернуть. - Я знаю не больше, чем ты, - ответил трибун. Учитывая горячий и вспыльчивый нрав Гавраса, Скаурус ожидал, что тот поступит с Гуделесом довольно жестоко, несмотря на посольский статус последнего - во время гражданской войны такие формальности нетрудно и забыть. Счастье Гуделеса, что рядом нет Комитты Рангаве, она уже разогревала бы щипцы для пыток, подумал трибун. Туризин, однако, сохранял спокойствие. Будучи прирожденным воином, он все же кое-что смыслил в интригах - годы, проведенные в столице, научили его ловкости и придворным хитростям. - Значит, ты не признаешь меня Автократором? спокойно спросил он Гуделеса. - К сожалению, нет, мой повелитель, - ответил тот с полупоклоном. - Не делает этого и мой господин. Посол смотрел на Туризина так, словно они вели поединок с саблями в руках. - Значит, я просто проклятый мятежник? Гуделес развел свои мягкие руки и виновато пожал плечами. - Клянусь измазанной в дерьме бородой Скотоса, - возвысил голос Туризин, - почему же тогда твой великодушный господин, - он произнес это слово как ругательство, - все еще величает меня Севастократором? Это что, взятка? Он дает мне титул, зная, что титул этот ничего не стоит? Скажи своему драгоценному Сфранцезу, что меня так дешево не купишь. Посол из столицы был явно обижен грубостью Гавраса. - Я боюсь, что вы не все понимаете, мой господин. Почему вы не хотите оставаться Севастократором? Титул этот принадлежит вам сейчас по праву, как и во времена правления вашего горько оплакиваемого брата. Вы все еще остаетесь ближайшим родственником императорской семьи. Туризин уставился на посла так, словно тот начал говорить на чужом языке. - Ты, кажется, вовсе свихнулся? Сфранцезы не принадлежат к моей семье. Я не смешивал свою кровь с кровью шакалов. И снова Гуделес сделал вид, что не слышит оскорбления: - Неужели Ваше Величество еще ничего не знает? Как медленно доходят новости до этих отдаленных провинций! - О чем ты бормочешь? - грозно спросил Гаврас, но в голосе его прозвучали тревожные нотки. Он растерялся, и Гуделес нанес решающий, точно рассчитанный удар: - Конечно же, Автократор окажет вам всевозможные знаки почтения и отнесется как к родному отцу, ведь вы замените ему покойного Маврикиоса. Прошло уже больше месяца с тех пор, как мой господин Ортайяс и Алипия Гавра обвенчались. Туризин побелел как мел и низким от ярости голосом рявкнул: - Убирайся отсюда, пока жив! Гуделес и его охранники, позабыв про церемонии, прыгнули на коней и в страхе умчались прочь. - Теперь Ортайясу придется изучать другую книгу, - ядовито заметил старший центурион. - Хотя если прежняя не превратила его в полководца, то новая вряд ли научит, что ему надлежит делать с женой в постели. Вспомнив том военных мемуаров, который Сфранцез постоянно таскал под мышкой, Марк улыбнулся. Но позднее, в своей палатке, оставшись наедине с Хелвис, он взорвался: - До чего же это грязно! Такая свадьба - все равно что насилие. Бедная Алипия! Соединиться с семьей, которую так ненавидел ее отец! - Почему тебя это задевает? - спросила Хелвис. Она была уже на последнем месяце беременности, двигалась с трудом и часто вспыхивала по пустякам. Следуя своей горькой женской логике, она сказала: - Разве не правда, что мы всего лишь пешки в борьбе за власть? И если исключить политику, какое тебе дело до Алипии Гавры? - Мне жаль ее, - пробормотал трибун. - Тем более что свадьба эта, добровольная или насильная, отнимает у Туризина поддержку, которая ему так необходима для борьбы с Ортайясом. Политика грязная штука сама по себе, и этого довольно. В чем-то Хелвис, безусловно, была права. Гнев Марка вспыхнул по причинам скорее личным, чем политическими. - Я знал о ней немного, но она всегда казалась мне хорошей девушкой, - признался он. - Какое отношение это имеет к ценам на рыбу? - поинтересовалась Хелвис. - С того дня, как ты попал в Видессос, правила игры были тебе известны, и ты, не могу отрицать, играл хорошо. Но в этой игре не остается места для личных чувств. Скаурус моргнул, услышав такое своеобразное описание своей карьеры на новой родине. В Видессосе интрига была естественной, как дыхание, избежать ее было невозможно, если человек хотел подняться по служебной лестнице. Но Алипия Гавра не должна была стать жертвой стечения обстоятельств. За холодностью, приобретенной за время жизни во дворце, и спокойствием, с которым она смотрела на мир, трибун чувствовал хрупкость и нежность и боялся, что ненавистная свадьба оставит в ее душе глубокие шрамы. Представив себе, как ее, беззащитную и несчастную, тащат в постель Ортайяса, трибун стиснул зубы. А теперь, спросил он себя, должен ли я сказать все это Хелвис - или лучше ничего не говорить, чтобы не возникало никаких подозрений? Не найдя другого выхода, он промолчал. Крики часового разбудили Скауруса на заре. Он встал, пошатываясь, набросил на плечи тяжелый шерстяной плащ и поспешил узнать, что случилось. Возле укреплений с мечом в руке стоял Гай Филипп. На нем была набедренная повязка, сандалии и шлем. Марк взглянул туда, куда указывал ему пальцем ветеран: далеко на востоке было заметно движение каких-то силуэтов на фоне бледного неба. - Отгадай с двух раз, что это такое, - предложил старший центурион. - Обойдусь и одним. Армию я узнаю с первого взгляда. Это доказательство того, что Ортайяс уважает Туризина, как родного отца? - Можно подумать, это было не ясно с самого начала! - Гай Филипп окликнул сонных букинаторов. - Вставайте, лентяи! Вставайте, бездельники! У нас сегодня много работы! Легионеры выбегали из палаток, застегивая пряжки, подтягивал ремни и завязки на одежде. В походные костры, почти потухшие за ночь, добавили хвороста, чтобы солдаты лучше видели друг друга в предрассветных сумерках. Марк и Гай Филипп, поглядев друг на друга, поняли, что сами совсем забыли подготовиться к битве. Центурион выругался, и оба бросились к своим палаткам. Надев доспехи, трибун повел солдат к позициям перед укрепленным лагерем. Легкая кавалерия защищала фланги римской линии. Общение катришей с легионерами во время зимнего похода принесло свои плоды. Оно сделало катришей почти такими же быстрыми, как римляне. Отряд Туризина Гавраса развертывался несколько медленнее. Выехав перед пестрым строем своей армии, Император приветствовал готовых к бою римлян взмахом руки: - Вы будете на правом фланге, - сказал он. - Держитесь крепко, и мы подведем их под ваш удар. - Подходит, - крикнул Марк. Менее подвижные, чем конники видессианской армии, его пехотинцы обычно выполняли роль сдерживающей силы. Когда кавалерия Гавраса стала в линию, трибун, опасаясь, что противник попытается обойти его, передвинул отряд Пакимера на правый фланг. - Неплохой денек для драки, верно? - сказал Виридовикс. Кольчуга его, повторяя узор галльской туники, была разделена на позолоченные, покрытые чернью квадраты, семиконечная звезда в колесе венчала бронзовый шлем. Меч кельта - близнец меча Скауруса - был все еще в ножнах, а в руке кельт держал большой кусок хлеба. Он жевал. Трибун позавидовал спокойствию Виридовикса - перед боем он не мог даже думать о еде, хотя после битвы чувствовал, что голоден как волк. Утро выдалось действительно великолепное, все еще прохладное после ночи. Щурясь на яркое солнце, поднимавшееся над горизонтом, Скаурус сказал: - Их командир, похоже, знает, что делает. Солнце будет светить нам в глаза, а это никуда не годится. - Они хорошо выбрали место, - подтвердил кельт. Выступившее против них войско казалось не больше отряда Туризина, и Скаурус вздохнул с облегчением. Интересно, какую же часть всей армии Сфранцеза составляет этот отряд? Вперед, как и предполагал трибун, выдвинулась кавалерия. Стук копыт напоминал отдаленные раскаты грома. - Бросайте копья в лошадей. Лошадь - более крупная мишень и хуже защищена, а если падает, всадник последует за ней, - давал своей манипуле последние инструкции Квинт Глабрио. Младший центурион говорил, как всегда, спокойно и размеренно.