а? - Да, пожалуй. По такому случаю можно и розу в петлицу. Завеса, что скрывала от Киппса будущее, стала менее плотной. Уже можно думать о завтрашнем дне и о тех, что придут за ним, - уже можно их различить. Сюртук, цилиндр, роза! В мыслях он почтительно созерцал сам себя - вот он медленно, но верно превращается в настоящего джентльмена. Артур Киппс, облаченный по торжественным случаям в сюртук, коротко знакомый с леди Паннет, жених дальней родственницы самого графа Бопре. Поистине судьба неслыханно добра к нему - даже страшно. Золотой волшебной палочкой он коснулся мира - и мир стал раскрываться перед ним, точно заколдованный цветок. И в пламенеющей сердцевине цветка ждет его прекрасная Элен. Всего два с половиной месяца назад он был только жалкий младший приказчик, с позором уволенный со службы за беспутство - он как бы ждал в безвестности своего триумфа, - ничтожное зернышко, у которого весь этот пышный расцвет был еще впереди. Да, кольцо - залог помолвки - должно и качеством своим и видом соответствовать его чувствам, иными словами, оно должно быть самое что ни на есть лучшее. - А цветы надо ей послать? - вслух подумал он. - Не обязательно, - ответил Филин. - Хотя, конечно, это знак внимания. Киппс задумался о цветах. - При первой же встрече вы должны попросить ее назначить день, - сказал Филин. Киппс в испуге чуть не подскочил. - Как, уже? Прямо сейчас? - Не вижу причин откладывать. - Как же это... ну хоть на год. - Слишком большой срок. - Да неужто? - резко обернулся к нему Киппс. - Но... Наступило молчание. - Послушайте, - заговорил наконец Киппс, и голос у него дрогнул, - помогите мне со свадьбой. - С величайшей радостью! - отозвался Филин. - Оно конечно, - сказал Киппс. - Разве ж я думал?.. - Но тут у него мелькнула другая мысль. - Филин, а что это такое тета-те? - Тета тей [tete-a-tete (франц.) - свидание с глазу на глаз (не только Киппс, но и поправляющий его Филин тоже произносит неправильно, нужно: тет-а-тет)], - поправил Филин, - это разговор наедине. - Господи! - воскликнул Киппс, - а я думал... Там строго-настрого запрещается увлекаться этими тетами, сидеть рядышком, и гулять вдвоем, и кататься верхом, и вообще встречаться днем. А повидаться когда же? - Это в книге так написано? - спросил Филин. - Да вот перед тем, как вам прийти, я все это наизусть выучил. Вроде чудно, но, видать, ничего не попишешь. - Нет, миссис Уолшингем не будет придерживаться таких строгостей, - сказал Филин. - По-моему, это уж слишком. В наше время этих правил придерживаются лишь в самых старинных аристократических семействах. Да потом Уолшингемы такая современная... можно сказать, просвещенная семья. У вас будет вдоволь возможностей поговорить друг с другом. - Ужас сколько теперь надо всего обдумать да решить, - с тяжелым вздохом сказал Киппс. - Стало быть, по-вашему... прямо уже через несколько месяцев мы поженимся? - Непременно, - ответствовал Филин. - А почему бы и нет?.. Полночь застала Киппса в одиночестве, вид у него был усталый, но он прилежно листал страницы книжечки в красном переплете. На странице 233 его внимание привлекли слова: "Траур по тете или дяде мужа (жены) носят шесть недель: платье черное, с плерезами". "Нет, - поднатужившись, сообразил Киппс, - это не то!" И опять зашуршали страницы. Наконец он дошел до главы "Бракосочетания" и ладонью расправил книгу. На его лице отразилась мучительная работа мысли. Он уставился на фитиль лампы. - Сдается мне, надо поехать и все им объявить, - вымолвил он наконец. Облаченный в костюм, подобающий столь торжественному случаю, Киппс отправился с визитом к миссис Уолшингем. На нем был глухой сюртук, лакированные башмаки и темно-серые брюки, в руках блестящий цилиндр. Широкие белые манжеты с золотыми запонками так и сверкали, в руке он небрежно держал серые перчатки (один палец лопнул по шву, когда он их надевал). Небольшой зонтик был свернут искуснейшим образом. Счастливое ощущение, что он одет безукоризненно, переполняло его и боролось в его душе с сознанием чрезвычайной важности его миссии. Он то и дело проверял, на месте ли шелковый галстук-бабочка. А роза в петлице наполняла весь мир своим благоуханием. Киппс сел на краешек заново обитого ситцем кресла и облокотился на его ручку рукой, в которой держал цилиндр. - Я уже знаю, все знаю, - неожиданно и великодушно пришла ему на помощь миссис Уолшингем. Недаром ему и раньше казалось, что она женщина здравомыслящая и все понимает. Она смотрела так ласково, что Киппс совсем растрогался. - Для матери это великий час, - сказала миссис Уолшингем и на мгновение коснулась рукава его безупречного сюртука. - Для матери, Артур, дочь значит куда больше сына! - воскликнула она. Брак, говорила она, - это лотерея, и если нет любви и терпимости, супруги будут очень несчастливы. Ее собственная жизнь тоже состояла не из одних только радостей: были у нее и темные дни, были и светлые. Она ласково улыбнулась. - Сегодня у меня светлый день, - сказала она. Она сказала Киппсу еще много добрых и лестных слов и поблагодарила его за великодушное отношение к ее сыну. ("Чего там, пустяки это все!" - возразил Киппс.) Но, заговорив о своих детях, она уже не могла остановиться. - Они оба просто совершенство, - сказала она. - А какие одаренные! Я их называю "мои сокровища". Она вновь повторила слова, сказанные в Лимпне: да, она всегда говорила - благоприятные возможности нужны ее детям как воздух, и вдруг остановилась на полуслове: в комнату вошла Элен. Наступило неловкое молчание: видно, Элен была поражена великолепием наряда Киппса в будний день. Но уже в следующую минуту она пошла к Киппсу с протянутой рукой. Оба они были смущены. - Я вот зашел... - начал Киппс и замялся, не зная, как кончить фразу. - Не хотите ли чаю? - предложила Элен. Она подошла к окну, окинула взглядом знакомый пустырь, обернулась, бросила на Киппса какой-то непонятный взгляд, сказала: "Пойду приготовлю чай" - и исчезла. Миссис Уолшингем и Киппс поглядели друг на Друга, и на губах ее появилась покровительственная улыбка. - Ну что это вы, дети, робеете да стесняетесь? - сказала она, и Киппс чуть не провалился сквозь землю. Она принялась рассказывать, какая Элен деликатная натура, и всегда была такая, с малых лет, это заметно даже в мелочах, но тут прислуга принесла чай; за ней появилась Элен, заняла безопасную позицию за бамбуковым чайным столиком и зазвенела посудой, нарушив воцарившееся в комнате молчание. Немного погодя она упомянула о предстоящем спектакле на открытом воздухе: - "Как вам это понравится!" - и скоро они уже не чувствовали себя так неловко и связанно. Заговорили о лжи и правде на сцене. - А я не больно люблю, когда пьесы представляют, - сказал Киппс. - Какое-то все получается ненастоящее. - Но ведь пьесы в основном пишутся для театра, - сказала Элен, устремив взгляд на сахарницу. - Оно конечно, - согласился Киппс. Наконец чай отпили. - Что ж, - сказал Киппс и поднялся. - Куда вы спешите? - сказала миссис Уолшингем, вставая и взяв его за руку. - Еще рано, а вам с Элен уж, наверно, есть о чем поговорить. - И пошла к двери. В это великое мгновение Киппс окончательно растерялся. Что делать? Пылко заключить Элен в объятия, едва мать выйдет из комнаты? Очертя голову выпрыгнуть из окна? Но тут он сообразил, что надо растворить дверь перед миссис Уолшингем, а когда исполнил сей долг вежливости и обернулся, Элен все еще стояла за столом, прелестная и недоступная. Он притворил дверь и, подбоченясь, пошел к Элен. Он вновь почувствовал себя угловатым и неловким и правой рукой потрогал усики. Ну, зато уж одет-то он как надо. Откуда-то, из самой глубины его сознания, всплыла робкая, неясная и очень странная мысль: а ведь у него сейчас к Элен совсем иное чувство: там, на Лимпнской башне, что-то между ними развеялось в прах. Элен окинула его критическим оком, как свою собственность. - Мама курила вам фимиам, - сказала она с полуулыбкой. И прибавила: - Это очень мило, что вы ее навестили. Минуту они молча глядели друг на друга, словно каждый ожидал найти в другом что-то иное и, не найдя, был слегка озадачен. Киппс заметил, что стоит у стола, покрытого коричневой скатертью, и, не зная, чем заняться, ухватился за небольшую книжку в мягком переплете. - Я сегодня купил вам кольцо, - сказал он, вертя в руках книжку (надо же хоть что-нибудь сказать!). И вдруг наружу прорвалось то, что было на душе: - Знаете, я прямо никак не поверю. Ее лицо снова смягчилось. - Вот как? И, может быть, она прибавила про себя: и я тоже. - Ага, - продолжал Киппс. - Все теперь вроде перевернулось. Даже больше, чем от наследства. Это ж надо - мы с вами собираемся пожениться! Будто я не я. Хожу сам не свой... Он был такой серьезный, весь красный от смущения. И она увидела его в эту минуту совсем иными глазами. - Я ничегошеньки не знаю. Ничего во мне нет хорошего. Я ж неотесанный. Вот познакомитесь со мной поближе и сами увидите: ничего я не стою. - Но ведь я хочу вам помочь. - Вам страх сколько придется помогать. Элен прошла к окну, выглянула на улицу, что-то, видно, решила и, заложив руки за спину, направилась к Киппсу. - Все то, что вас тревожит, - сущие пустяки. Если вы не против, если позволите, я буду вас поправлять... - Да я буду рад до смерти. - Ну, вот и хорошо. - Для вас это пустяки, а вот мне... - Все зависит от того, согласны ли вы, чтобы вас поправляли. - Вы? - Конечно. Я ведь не хочу, чтобы вам делали замечания посторонние. - О-о! - В этот возглас Киппс вложил многое. - Понимаете, речь идет о сущих пустяках. Ну, вот, вы, например, не очень правильно говорите. Вы не сердитесь, что я делаю вам замечание? - Мне даже приятно. - Прежде всего ударения. - Это я знаю, - сказал Киппс и прибавил для убедительности: - Говорили мне. Тут вон какое дело: есть у меня один знакомый, из артистов, он все про это твердит. Даже учить обещался. - Вот и хорошо. Надо просто за собой следить. - Ну да, они ведь представляют, им без этого нельзя. Их этому учат. - Разумеется, - несколько рассеянно сказала Элен. - Уж это я одолею, - заверил ее Киппс. - И как одеваться - тоже важно, - продолжала Элен. Киппс залился краской, но по-прежнему слушал с почтительным вниманием. - Вы не сердитесь, что я об этом говорю? - снова спросила Элен. - Нет-нет. - Не нужно так... так наряжаться. Нехорошо, когда все так с иголочки, сразу видно - только что от портного. Это уж чересчур. Кажется, вы прямо сошли с витрины... как самый обыкновенный богач. В платье должна чувствоваться непринужденность. Настоящий джентльмен всегда одет, как следует и при этом выглядит так, словно это произошло само собой. - Будто надел чего под руку попалось? - огорченно спросил ученик. - Не совсем так, просто нужна некоторая непринужденность. Киппс кивнул с понимающим видом. Он готов был разорвать, уничтожить свой цилиндр - так он был огорчен. - И вам надо привыкнуть держаться непринужденно на людях, - сказала Элен. - Просто надо поменьше стесняться и не тревожиться из-за пустяков... - Я постараюсь, - сказал Киппс, мрачно уставясь на чайник. - Буду стараться изо всей мочи. - Я на это надеюсь, - сказала Элен; и на секунду коснулась рукой его плеча. Киппс и не заметил этой ласки. - Буду учиться, - сказал он немного рассеянно. Он был поглощен непосильной работой, которая совершалась у него в мозгу: надо же перевести на непринужденный и изящный язык корявый вопрос, который все не дает ему покоя: "Ну, а свадьбу-то когда сыграем?" Но до самого ухода он так ничего и не придумал... Потом он долго сидел в своей гостиной у растворенного окна и напряженно вспоминал весь этот разговор с Элен. Наконец глаза его чуть ли не с упреком остановились на новеньком цилиндре. "Ну откуда же мне все это знать?" - вопросил он пустоту. Тут он заметил, что в одном месте шелк потускнел, и, хоть мысли его все еще были далеко, он ловко свернул в комочек мягкий носовой платок и стал наводить глянец. Мало-помалу выражение его лица изменилось. - Ну откуда ж мне все это знать, будь оно неладно? - сказал он и сердито поставил цилиндр на стол. Потом встал, подошел к буфету, раскрыл все ту же книжицу "Как вести себя в обществе" и сразу же, не садясь, принялся читать. 4. ВЛАДЕЛЕЦ ВЕЛОСИПЕДНОЙ МАСТЕРСКОЙ Итак, собираясь жениться на девушке, стоящей выше него по рождению, Киппс стал готовиться к этой трудной задаче. На следующее утро он совершал туалет в суровом молчании, а за завтраком, на взгляд прислуги, был непривычно важен. В глубокой задумчивости он поглощал копченую рыбу, почки и бекон. Он собирался в Нью-Ромней - поведать своим старикам о великом событии. Причем любовь Элен придала ему смелости, и он решился на поступок, подсказанный ему Баггинсом; тот однажды уверял, что на месте Киппса непременно так бы и поступил, а именно - на полдня нанял автомобиль. Он не стал дожидаться обеда, перекусил пораньше на скорую руку, хладнокровно и решительно надел кепи и пальто, купленные нарочно для этого случая, и, пыхтя, зашагал к гаражу. Все устроилось неожиданно легко, и уже через час, в огромных очках, укутанный пледом, он мчался в автомобиле через Димчерч. Машина с шиком подкатила к дядиной лавке. - Погудите малость, будьте так любезны, - попросил Киппс. Автомобиль дал гудок. Потом еще один - подлиннее, погромче. - Во-во. Это мне и надо. Из лавки вышли дядя с тетей. - Батюшки, да это никак Арти! - воскликнула миссис Киппс. Для Киппса настала минута торжества. Он пожал им руки, откинул плед, снял очки и сказал шоферу, что "отпускает его на часок". Дядя придирчиво оглядел автомобиль и на миг смутил Киппса, спросив тоном знатока, сколько с него содрали за эту штуковину. На зависть соседям дядя и племянник постояли, разглядывая автомобиль со всех сторон, и пошли через лавку в крошечную гостиную промочить горло. - Нет, эти машины еще не первый сорт, - сказал старик Киппс в расчете на соседей. - Мудрят над ними, мудрят, а хорошего-то пока не видать. В каждой какой ни то изъян. Послушайся совета, мой мальчик, не спеши покупать, лучше обожди годик-другой. (А Киппс-младший и не помышлял о такой покупке.) - Ну как, понравилось вам виски, что я прислал? - спросил Киппс, привычно увертываясь от пирамиды детских ведерок, по-прежнему стоящих на самом ходу. - Виски первый сорт, мой мальчик, - тактично ответил старик Киппс. - Виски что надо, отличное, и выложил ты за него, небось, немалые денежки. Да только не тешит оно меня, будь оно неладно. В него подбавляют шипучку, мой мальчик, и оно меня вон где мучит. - И он ткнул пальцем себя под ложечку. - Изжога у меня от этого, - прибавил он и горестно покачал головой. - Виски первый сорт, - сказал Киппс. - Я слыхал, его даже пьют директора, какие в Лондоне заправляют театрами. - А как же, мой мальчик, конечно, пьют, - согласился старик Киппс, - так ведь они все печенки себе посжигали, а я нет. У них натура будет погрубее. А у меня сроду желудок больно нежный. Бывало, ну прямо ни капли не принимает. Но это я так, между прочим. А вот сигары твои больно хороши. Вот сигар этих, пожалуй, пришли еще... Нельзя же заговорить о любви сразу после разговора о пагубном действии шипучки на желудок, и Киппс принялся благосклонно рассматривать литографию со старой гравюры Морленда (в отличном состоянии, если не считать дыры посредине), которую дядюшка недавно приобрел для него на торгах; потом заговорил о переезде стариков. Как только Киппс разбогател, он задумал позаботиться о них, и они втроем часто и подолгу это обсуждали. Порешили, что племянник обеспечит их до конца дней, и в воздухе витало предложение "удалиться на покой". В воображении Киппса вставал премиленький домик, увитый цветущей жимолостью, в тихом уголке, где неизменно светит солнце, и не дуют ветры, и двери домика всегда гостеприимно раскрыты. Очень приятное видение! Но когда дошло до дела и старикам стали предлагать на выбор разные домики и коттеджи, Киппс с удивлением убедился, что они цепляются за свой домишко, который всегда казался ему никудышным. - Нечего нам пороть горячку, - сказала миссис Киппс. - Уж переезжать, так раз и навсегда, - поддержал ее Киппс-старший. - Я и так на своем веку наездился с места на место. - Вон сколько здесь терпели, можно и еще чуток потерпеть, - сказала миссис Киппс. - Ты уж дай мне перво-наперво оглядеться, - сказал Киппс-старший. Он оглядывался, приглядывался и получал от этого, пожалуй, куда больше удовольствия, чем если бы уже владел самым распрекрасным домиком на свете. В любой час он закрывал лавку и отправлялся бродить по улицам в поисках нового предмета для своих мечтаний; пусть дом был явно слишком велик либо чересчур мал, - все равно он с видом заправского знатока дотошно его осматривал. Дома занятые были ему милее пустующих, и, если разгневанные жильцы возмущались, когда он совал нос в самые интимные помещения, он замечал: - Ведь не век же вам здесь жить, все одно не заживетесь. Возникали и совершенно неожиданные затруднения. - Если у нас будет дом побольше, - вдруг с горечью сказала тетушка, - без служанки не обойтись. А мне все эти вертихвостки без надобности. Станет надо мной хихикать, да фыркать, да во все совать свой нос, да насмешничать! Нет уж, не бывать этому! А купим дом поменьше, так и плюнуть негде, - прибавила она. Да, тут уж ничего не попишешь. Это очень важно, чтобы в доме было где плюнуть. Необходимость в этом приходит нечасто, но все же приходит... - Хорошо бы поблизости было где поохотиться... - мечтательно сказал Киппс-старший. - И я не желаю отдавать дом и лавку за гроши, - продолжал он. - Сколько лет обзаводился... Я вот выставил в окошке билетик "Продается", а толку чуть. За весь вчерашний день только и пришел один покупатель, чтоб им пусто было, - духовое ружье ему, видите ли, понадобилось. Уж я-то их насквозь вижу: пришел разнюхать, что к чему, а ушел и, небось, еще хихикает над тобой в кулак. Нет уж, спасибочки! Вот как я смотрю на это дело, Арти. Они еще и еще толковали о том, где и как они заживут, и чем дальше, тем трудней было Киппсу найти удобный повод и перевести разговор на величайшее событие в его жизни. Правда, в какую-то минуту, желая уйти от опасного разговора о переезде, Киппс-старший спросил: - Ну, а ты там чего поделываешь у себя в Фолкстоне? Вот скоро приеду и погляжу на твое житье-бытье. Но Киппс и рта не успел раскрыть, а дядя уже вещал, как надо обращаться с квартирными хозяйками, какие они все хитрющие, как ловко обсчитывают, и удобный случай был упущен. Киппс решил, что ему только и остается пойти прогуляться, на досуге придумать, с чего бы начать, а вернувшись, с места в карьер объявить им все со всеми подробностями. Но даже на улице, оставшись один, он никак не мог собраться с мыслями. Он бессознательно свернул с Главной улицы на дорожку, ведущую к церкви, постоял у калитки, до которой когда-то бегал наперегонки с Энн Порник, и не заметил, как уселся на ограду. Надо поуспокоиться, думал он; душа его была сейчас, точно потревоженная ветерком гладь озера. Образ Элен и великолепное будущее разбились на мелкие кусочки, к ним примешались отражения далекого прошлого, и добрый старый Мафусаил - три звездочки, и давно уснувшие воспоминания, которые пробудила в нем Главная улица игрой предвечернего света... И вдруг совсем рядом раздался приятный, звучный голос: - Здорово, Арт! Вот те на, да это Сид Порник! Облокотился на калитку, ухмыляется во весь рот и дружески протягивает Киппсу руку. Он был вроде совсем прежний Сид - и какой-то другой. Все то же круглое лицо, усыпанное веснушками, тот же большой рот, короткий нос, квадратный подбородок и все то же сходство с Энн, только нет ее красы; но голос совсем новый - громкий, грубоватый, и над верхней губой жесткие белобрысые усики. Они пожали друг другу руки. - А я-то сижу и думаю про тебя, - сказал Киппс. - Сижу и думаю: свидимся ли еще когда... доведется ли? И вдруг ты тут как тут! - Надо же иной раз понаведаться в родные места, - сказал Сид. - Как поживаешь, старик? - Лучше некуда, - ответил Киппс. - Я ведь получил... - Ты не больно изменился, - перебил Сид. - Да ну? - Киппс даже растерялся. - Я как вышел из-за угла, сразу признал тебя по спине. Хоть на тебе и шикарная шляпа. Провалиться мне на этом месте, если это не Арт Киппс, говорю. И впрямь ты. Киппс повернул было голову, словно хотел проверить, каков он со спины. Потом поглядел на Сида. - Ишь, какие усы отрастил! - сказал он. - Ты чего, на побывку, что ли? - спросил Сид. - Да вроде того. Я еще тут получил... - Я вот тоже гуляю, - продолжал Сид. - Только я теперь сам себе хозяин. Когда хочу, тогда и гуляю. Свое дело открыл. - Здесь, в Нью-Ромней? - Еще чего! Дурак я, что ли! У меня предприятие в Хэммерсмите, - небрежно, будто он вовсе и не раздувался от гордости, пояснил Сид. - Магазин тканей? - Еще чего! Я механик. Делаю велосипеды. Сид похлопал себя по грудному карману и вытащил оттуда пачку розовых рекламных листков. Вручил один листок Киппсу и, не давая времени прочесть, принялся объяснять и тыкать пальцем: - Вот это наша марка... верней сказать, моя. Красный флажок... вон, гляди. Вот и документ на мое фамилие. С покрышками Пантократа - восемь фунтов... да, а вот, гляди - системы Клинчера - десять, Данлопа - одиннадцать, дамский - на фунт дороже - вот он. За такую дешевую цену лучше машины не сыщешь. Никаких тебе гиней и никаких скидок - дело чистое. Я их делаю на заказ. У меня на счету... - он задумался, глядя в сторону моря, - уже семнадцать штук. Считая еще не выполненные заказы. А сейчас вот приехал пошататься по родным местам, - перебил себя Сид. - Мамаша нет-нет да и пожелает на меня поглядеть. - А я думал, вас всех и след простыл... - Это после смерти папаши? Где там! Мамаша вернулась обратно и живет в коттеджах Маггета. Ей морской воздух на пользу. Ей тут нравится, не то, что в Хэммерсмите... ну, а мне это по карману. У ней тут подружки закадычные... Языки чешут... Чайком балуются... Слышь, Киппс, а ты, часом, не женился? Киппс помотал головой. - Я вот... - снова начал он. - А я женатый, - сказал Сид. - Третий год пошел, и малец уже есть. Парень - лучше некуда. - А я позавчерашний день обручился, - наконец удалось вставить Киппсу. - Да ну! - беззаботно воскликнул Сид. - Вот и хорошо. Кого осчастливил? Киппс очень старался говорить небрежным тоном. Он засунул руки в карманы и начал! - Она адвокатская дочь. Живет в Фолкстоне. Из хорошей семьи. В родстве с графами. С графом Бопре... - Врешь! - воскликнул Сид. - Понимаешь, Сид. Мне повезло. Я получил наследство. Сид невольно скользнул взглядом по костюму Киппса. - Сколько? - Тыщу двести в год, - еще небрежнее сказал Киппс. - Ух ты! - чуть ли не со страхом воскликнул Сид и даже отступил на шаг. - Это мне дед завещал! - прибавил Киппс, изо всех сил стараясь говорить спокойно и просто. - А я и знать не знал про этого деда. И вдруг - бац! Когда старина Бин - это поверенный его - сказал мне про это, я прямо ошалел. - Так сколько, говоришь? - резко переспросил Сид. - Тыщу двести в год... вроде этого. Сиду потребовалось не больше минуты, чтобы совладать с завистью и изобразить на лице искреннюю радость. С неправдоподобной сердечностью он пожал Киппсу руку и заявил, что ужасно рад. - Вот это повезло так повезло, - сказал он. И повторил: - Везет же людям! - Его улыбка быстро увяла. - Хорошо, что эти денежки достались не мне, а тебе. Нет, я не завидую, старик. Мне бы их все равно не удержать. - Это почему же? - спросил Киппс; явная досада Сида огорчила его. - Видишь, какое дело: я социалист, - ответил Сид. - Богатство я не одобряю. Что есть богатство? Труд, украденный у бедняков. В лучшем случае оно дано тебе на хранение. Я по крайней мере так считаю. Он призадумался. - Нынешнее распределение богатств... - начал он и вновь замолчал. Потом заговорил с нескрываемой горечью: - Где ж тут смысл? Все устроено по-дурацки. Кто станет работать да еще думать о пользе общества? Вот работаешь, работаешь какую-никакую работу, а получаешь вроде как шиш, а потом вдруг говорят: можешь сидеть сложа ручки... и платят за это тыщу двести в год. Ведь это разве настоящие законы да порядки? Глупость одна. Какой дурак станет их уважать? И, переведя дух, повторил: - Тыща двести в год! Поглядел на расстроенное лицо Киппса и смягчился. - Да ты тут ни при чем, старик, это система виновата. Уж лучше пускай тебе досталось, а не кому еще. А, все равно... - Он взялся обеими руками за калитку и повторил: - Тыща двести в год... Ну и ну! Ай да Киппс! Заважничаешь, небось! - Нет, - без особой убежденности сказал Киппс. - Еще чего! - При таких-то деньгах как не заважничать? Ты, гляди, скоро и разговаривать со мной не станешь. Я ведь кто? Как говорится, простой механик. - Еще чего! - на сей раз убежденно возразил Киппс. - Я не из таких. Сиди. - Э! - недоверчиво отмахнулся Сид. - Деньги сильней тебя. И потом... ты вон уже заважничал. - Это как же? - А девчонка, твоя невеста, это как называется? Мастермен говорит... - Это кто ж такой? - Один знакомый, парень первый сорт... снимает у меня комнату на втором этаже. Мастермен говорит, тон всегда жена задает. Всегда. Жене всегда надо лезть вверх: хочется занять положение получше. - Ну, ты ее не знаешь! - с чувством произнес Киппс. Сид покачал головой. - Видали! - сказал он. - Арт Киппс - и вдруг на тебе... тыща двести в год! Киппс попытался перекинуть мост через эту зияющую пропасть. - Сид, а помнишь гуронов? - Спрашиваешь! - откликнулся Сид. - А помнишь тот разбитый корабль на берегу? - Да уж вонища была... и сейчас в нос ударяет! Киппс, захваченный воспоминаниями, глядел на все еще озабоченное лицо Сида. - Сид, слышь-ка, а Энн как поживает? - Что ей делается! - сказал Сид. - Где она сейчас? - В услужении она... в Ашфорде. - Вон что!.. Лицо Сида еще больше потемнело. - Понимаешь, какое дело, - сказал он. - Не больно мы с ней ладим. Не по душе мне, что она живет в прислугах. Конечно, мы люди простые, а все равно мне это не по душе. Почему это моя сестра должна прислуживать чужим людям? Не желаю я этого. Будь у них хоть тыща двести в год. Киппс попытался направить его мысли по другому руслу. - А помнишь, мы тут бегали с ней наперегонки и ты сюда заявился?.. Она хоть и девчонка, а неплохо бегала. И при этих словах он вдруг ясно увидел Энн; он и не ждал, что она встанет перед ним вот так, совсем как живая; и образ ее не потускнел даже через час-другой, когда Киппс вернулся в Фолкстон. Но никакие воспоминания об Энн не в силах были отвлечь Сида от горьких и ревнивых мыслей, которые породило в нем богатство Киппса. - И что ты будешь делать с этакими деньжищами? - вслух размышлял он. - Что хорошего ты с ними сделаешь? И вообще можно ли с деньгами сделать что-нибудь путное? Вот бы тебе послушать Мастермена! Он бы тебя надоумил. К примеру, достались бы они мне, что бы я сделал? Государству возвращать их при нынешнем устройстве нечего: добра от этого не будет. Фабрику, что ли, завести бы, как у Оуэна, а прибыли чтоб всем поровну. Или новую социалистическую газету открыть. Нам нужна новая социалистическая газета. В этих давно взлелеянных идеях он пытался утопить свою досаду... - Мне пора идти к моему автомобилю, - сказал наконец терпеливо слушавший его Киппс. - Чего?! У тебя автомобиль? - Нет, - виновато ответил Киппс. - Просто нанял на денек. - Сколько отдал? - Пять фунтов. - Пяти семьям хватило бы на неделю! Тьфу, пропасть! - Сид был возмущен безмерно. И, однако, не устоял перед искушением - пошел поглядеть, как Киппс садится в автомобиль. Он с удовольствием отметил про себя, что машина не из самых последних моделей, но это было слабое утешение. Киппс судорожно подергал звонок при лавке, чтобы предупредить стариков, что отбывает, и поспешно взобрался в автомобиль. Сид помог ему завернуться в отделанное мехом автомобильное пальто и с интересом осмотрел очки. - Бывай здоров, старик, - сказал Киппс. - Бывай здоров, - эхом отозвался Сид. Дядя и тетя вышли проститься. Киппс-старший весь так и сиял. - Ей-богу, Арти, мне и самому охота прокатиться! - крикнул он. И вдруг вспомнил: - Да ты же можешь прихватить ее с собой! Он заковылял в лавку и скоро вернулся с дырявой литографией с гравюры Морленда. - Береги ее, сынок, - наказывал он. - Отдай в хорошие руки, пускай зачинят. Это штука ценнейшая, ты мне поверь. Автомобиль взревел, зафыркал, попятился и чихнул, а Киппс-старший беспокойно вертелся на тротуаре, словно ожидая неведомых бедствий, и твердил шоферу: "Все в порядке, сейчас пойдет". Он помахал своей толстой палкой вслед племяннику и обернулся к Сиду. - Ну-с, молодой Порник, если бы ты завел себе такое, ты бы уж звонил по всему свету! - Я еще и не того добьюсь, - буркнул Сид и засунул руки поглубже в карманы. - Где уж тебе! - с презрением отозвался Киппс-старший. Автомобиль истошно взвыл и скрылся за углом. Сид долго стоял неподвижно, словно не слышал, что там еще язвил Киппс-старший. В этот час молодой механик понял, что собрать семнадцать велосипедов, считая еще не выполненные заказы, не такая уж большая удача, как ему казалось, а подобные открытия - тяжкое испытание для мужчины... - А, ладно! - сказал он наконец и зашагал к дому матери. Она приготовила для него сдобные булочки и обиделась, что сын едва ли замечает их вкус - такой он хмурый и озабоченный. А ведь он сызмальства любил сдобные булочки, и она-то старалась, пекла, а он и не рад даже. Сид ни словом не обмолвился матери - да и никому другому - о встрече с Киппсом-младшим. Ему пока вовсе не хотелось говорить о Киппсе. 5. ВЛЮБЛЕННЫЙ УЧЕНИК Когда Киппс задумался обо всем, что произошло в этот день, он впервые начал догадываться, как много несообразностей и помех оказалось на пути его любви. Он ощутил, еще не понимая, как несовместимо с представлениями дяди и тети то, о чем он хотел им сообщить. Он ведь хотел поделиться с ними своей радостью, а промолчал, пожалуй, как раз оттого, что почувствовал: приехав из Фолкстона в Нью-Ромней, он из круга людей, которые считают его помолвку с Элен поступком вполне разумным и естественным, попал к людям, которые отнесутся к этому шагу подозрительно и недоверчиво и иначе отнестись не могут. Думать об этом было очень неприятно, а тут еще и Сид - ведь старый друг, а как сразу переменился, услыхав о богатстве Киппса, как враждебно сказал: "Ты, небось, скоро так заважничаешь, что и разговаривать не захочешь с простым механиком вроде меня!" Для Киппса была горькой неожиданностью прискорбная истина, что путь из низов в верхи общества усыпан обломками разбитых дружб, и это неизбежно, иначе не может быть. Впервые столкнувшись с этой истиной, он пришел в смятение. А ему скоро предстояли куда более неприятные столкновения с нею - из-за приятелей по магазину и милейшего Читтерлоу. Со дня прогулки к Лимпнскому замку его отношения с Элен стали другими. Вначале он мечтал о ней, точно верующий о рае, и, как все верующие, не очень понимал предмет своих мечтаний. Но время, когда он униженно прятался в тени алтаря в храме своей богини, осталось позади; сбросив покрывало таинственности, богиня спустилась к нему с высот, завладела им, завладела прочно и безраздельно и пошла с ним рядом. Он ей нравился. Самое поразительное, что она в скором времени трижды поцеловала его и, что забавно, - в лоб (так ей вздумалось), а он не поцеловал ее ни разу. Киппс не умел разобраться в своих ощущениях, он только чувствовал, что весь мир вокруг чудесно изменился; но хоть он по-прежнему боготворил ее и трепетал, хоть он безмерно, до смешного гордился своей помолвкой, невесту свою он больше не любил. То неуловимое, чем полна была его душа и что сплетается из тончайших нитей себялюбия, нежности, желания, незаметно исчезло, чтобы уже никогда больше не возвращаться. Но ни Элен, ни сам Киппс и не подозревали об этом. Она добросовестно взялась за его воспитание. Она учила его правильно говорить, правильно держать себя, правильно одеваться, правильно смотреть на мир. Острой рапирой своего ума она проникала в самые чувствительные местечки его души, в заповедные уголки тайного киппсова тщеславия, и на гордости его оставались кровавые раны. Он пытался предвидеть хоть часть ее выпадов, всячески используя Филина, и не подставлять себя под удары, но это удавалось далеко не всегда... Элен находила особую прелесть в простодушной готовности Киппса учиться всему на свете. Да, чем дальше, тем он все больше ей нравился. В ее отношении к нему было что-то материнское. Но его воспитание и окружение были, по ее мнению, просто ужасны. Нью-Ромней едва ли ее заботил: это дело прошлое. Но при инвентаризации - а Элен делала опись душевных качеств и свойств Киппса так хладнокровно и основательно, точно ей достался не человек, а дом - она обнаружила более поздние влияния: ее поразило, что Киппс по вечерам с увлечением распевает песенки. Какой стыд - петь под банджо! А чего стоят пошлые сентенции, позаимствованные у какого-то Баггинса! "Да кто он, собственно, такой, этот Баггинс?" - спрашивала Элен; а эти неясные, но определенно вульгарные фигуры - Пирс, Каршот и в особенности страшный бич общества - Читтерлоу! В первый же раз, как Элен и Киппс вышли вместе на улицу, он обрушился на них как снег на голову во всем своем назойливом великолепии. Они шли по набережной в Сандгейт на школьный спектакль - в последнюю минуту оказалось, что миссис Уолшингем не может их сопровождать, - и тут над новым миром, в котором ныне обитал Киппс, угрожающе навис Читтерлоу. На нем был костюм из полосатой фланели и соломенная шляпа, купленные на аванс, который он получил у Киппса за курс красноречия; руки он глубоко засунул в карманы и поигрывал полами пиджака, и по тому, с каким вниманием он разглядывал прохожих, по улыбке, чуть тронувшей губы, по дерзкому носу, ясно было, что он изучает характеры - для какой-нибудь новой пьесы, надо полагать. - Эй, там! - воскликнул он, увидев Киппса, и, снимая шляпу, так широко размахнулся своей ручищей, что перепуганная Элен вообразила, будто он фокусник и на ладони у него сейчас окажется монетка. - Привет, Читтерлоу, - стесненно ответил Киппс, не снимая шляпу. Читтерлоу замялся было, потом сказал: - Секундочку, мой мальчик, - и придержал Киппса, упершись рукой ему в грудь. - Прошу прощения, дорогая, - прибавил он, отвешивая Элен изысканнейший поклон (так кланялся в его пьесе русский князь), и одарил ее улыбкой, которая могла бы и за милю поразить женщину в самое сердце. Он отошел немного с Киппсом, доверительно наклонился к нему - ясно было, что у них свои секреты, - а Элен, ошарашенная, осталась в стороне. - Я насчет той пьесы, - сказал Читтерлоу. - Как она? - спросил Киппс, всей кожей ощущая присутствие Элен. - Дело на мази, - заверил его Читтерлоу. - О пьесе пронюхал синдикат и создает ей рекламу. Похоже, что ею заинтересуются, очень похоже. - Вот и хорошо, - сказал Киппс. - Только пока незачем болтать об этом всем и каждому, - сказал Читтерлоу, приложив палец к губам, и выразительно повел бровью в сторону Элен, так что совершенно очевидно было, кто это "все и каждый". - Но, по-моему, дело верное. Да, но что ж это я вас задерживаю? До скорого! Заглянете ко мне? - Беспременно, - ответил Киппс. - Сегодня вечерком? - В восемь. И, отвесив церемонный поклон, достойный уже не какого-нибудь там князя, а самого наследника русского престола, Читтерлоу удалился. Он бросил быстрый, победительный и вызывающий взгляд на Элен и сразу признал в ней аристократку. Некоторое время наши влюбленные молчали. - Это Читтерлоу, - сказал наконец Киппс. - Он... он ваш друг? - Вроде того... Видите, какое дело: я на него налетел. Вернее, он на меня налетел. Велосипедом на меня наехал, ну мы и разговорились. Киппс старательно делал вид, что ничуть не смущен. Элен сбоку испытующе смотрела на него. - Чем же он занимается? - Он из артистов. Вернее сказать, пьесы сочиняет. - И продает их? - Кое-что. - Кому же? - Разным людям. Он паи продает... Тут все по-честному, вот ей-ей!.. Я давно собирался вам про него рассказать. Элен обернулась, чтобы взглянуть на удаляющуюся спину Читтерлоу. Нет, эта спина не внушала ей особого доверия. И спокойно, властно, тоном, не допускающим возражений, она сказала жениху: - Расскажите мне об этом Читтерлоу. Сейчас же, не откладывая. И Киппс принялся объяснять... Когда они наконец подошли к школе, Киппс вздохнул с облегчением. В суетне и толкотне при входе он мог на время забыть о своих титанических, но безнадежных попытках объяснить, что же его связывает с Читтерлоу, а во время антрактов он тоже изо всех сил старался не помнить об этом. Однако на обратном пути Элен мягко, но настойчиво возобновила свои расспросы. А попробуйте объяснить, что за человек Читтерлоу. Вы даже и не представляете, каково это! Но Элен упорно допытывалась, что же все-таки связывает Киппса с Читтерлоу, допытывалась чуть ли не с материнской тревогой и в то же время с неумолимой твердостью классной дамы. Вскоре уши Киппса пылали огнем. - А вы видели хоть одну его пьесу? - Он мне одну рассказывал. - А на сцене видели? - Нет. Их еще не представляют. Но беспременно будут представлять. - Обещайте мне, - сказала в заключение Элен, - что вы ничего не предпримете, не посоветовавшись со мной. И Киппс, конечно же, горячо обещал. Некоторое время они шли молча. - Надо быть разборчивее в своих знакомствах, - подытожила Элен. - А ведь без него я, может, и не узнал бы про наследство. И Киппс путано и смущенно поведал Элен историю с объявлением. - Мне не хотелось бы так сразу взять и раззнакомиться, - прибавил он. - Мы переедем в Лондон, - помолчав, неожиданно ответила Элен. - Так что все это ненадолго. То были ее первые слова об их совместном будущем. - Снимем славную квартирку где-нибудь в западной части Лондона, не слишком далеко от центра, и там у нас будет свой круг знакомых. Весь конец лета Киппс оставался воспитанником-влюбленным. Он не скрывал, что стремится к самоусовершенствованию, напротив, Элен даже пришлось намекнуть ему разок-другой, что его скромность и откровенность чрезмерны, а все новые знакомые Киппса каждый на свой лад старались облегчить задачу Элен и помочь Киппсу обрести непринужденность, освоиться в том более цивилизованном обществе, куда он теперь стал вхож. Главным учителем-наставником по-прежнему оставался Филин - на свете столько всяких мелочей, о которых мужчине гораздо легче справиться у мужчины, нежели у любимой женщины, - но и Филин и все прочие добровольные помощники были уже, так сказать, сверх штата. Даже девушка с веснушками сказала Киппсу однажды, мило улыбаясь: "Надо говорить не так, как пишется: не "антре нус", а "антр ну" [entre nous (франц.) - между нами; девушка объясняет Киппсу, что эти слова произносятся по-французски не так, как пишутся], - а ведь он позаимствовал это выражение из "Правил хорошего тона". Придравшись к случаю, она попыталась дать ему урок правильного произношения и долго толковала о разных хитроумных тонкостях грамматики, так что он окончательно запутался. ...Мисс Филин занялась художественным образованием Киппса. Она чуть не с первой встречи решила, что он обладает незаурядным художественным чутьем; его суждения о ее собственных работах показались ей на редкость разумными, и всякий раз, как он навещал Филинов, она непременно показывала ему какое-либо произведение искусств