погибли все до одного у западного берега главного острова группы, между мысами Разочарования и Удовлетворения! - Но как вы об этом узнали? - вскричал я. - Вот что я нашел на месте последнего кораблекрушения! И капитан Немо показал мне жестяную шкатулку с французским гербом на крышке, заржавевшую в соленой морской воде. Он раскрыл ее, и я увидел свиток пожелтевшей бумаги, но все же текст можно было прочесть. Это была инструкция морского министерства капитану Лаперузу с собственноручными пометками Людовика XVI на полях! - Вот смерть, достойная моряка! - сказал капитан Немо. - Он покоится в коралловой могиле. Что может быть спокойнее этой могилы? Дай бог, чтобы моим товарищам и мне выпала такая же доля! 20. ТОРРЕСОВ ПРОЛИВ В ночь с 27 на 28 декабря мы оставили Ваникоро. "Наутилус" взял курс на юго-запад и, развив большую скорость, в три дня прошел семьсот пятьдесят лье, словом, расстояние, отделяющее группу островов Лаперуза от юго-восточной оконечности Новой Гвинеи. Лишь только мы встали, утром, первого января 1868 года, я вышел на палубу, и тут меня встретил Консель. - С вашего позволения, господин профессор, я хотел бы пожелать вам счастья в новом году, - сказал он. - За чем же стало дело, Консель? Вообрази, что мы в Париже, в моем кабинете в Ботаническом саду! Но скажи, в чем ты видишь счастье при нынешних наших обстоятельствах? Жаждешь ли вырваться из плена, или мечтаешь продлить наше подводное путешествие? - Ей-ей, не знаю, что и сказать! - отвечал Консель. - Много чудес довелось нам увидеть, и, признаться, в эти два месяца у нас не было времени скучать. Последнее чудо, говорят, всегда самое удивительное; и если впредь будет так продолжаться, я уж и не знаю, чем все это кончится! По-моему, такого случая нам никогда больше не представится... - Никогда, Консель! - Да и господин Немо вполне оправдывает свое латинское имя. Он ничуть нас не стесняет, словно бы и вправду не существует! - Верно, Консель. - Я полагаю, сударь, что счастливым будет тот год, в котором мы увидим все на свете... - Все увидим, Консель? Пожалуй, это будет длинная история! А что думает Нед Ленд? - Нед Ленд держится совершенно другого мнения, - отвечал Консель. - У него положительный склад ума и требовательный желудок. Ему скучно смотреть на рыб и есть рыбные блюда. Как истый англосакс, он привык к бифштексам и не брезгует бренди и джином - в умеренной дозе! Понятно, что ему трудно обходиться без мяса, хлеба и вина! - Что касается меня, Консель, меньше всего я обеспокоен вопросом питания. Меня вполне удовлетворяет режим на борту "Наутилуса". - И меня тоже, - отвечал Консель. - Поэтому я так же охотно остался бы тут, как мистер Ленд охотно бы отсюда бежал. Сложись новый год несчастливо для меня, значит для него он сложился бы счастливо, и наоборот! Таким манером один из нас обязательно будет доволен. Ну, а в заключение пожелаю господину профессору всего, что он сам себе желает! - Благодарю, Консель! А новогодних подарков тебе придется обождать до более удобного времени; пока же удовольствуйся крепким пожатием руки. Вот все, что я могу тебе предложить! - Господин профессор никогда не был так щедр, - ответил Консель. Затем Консель ушел. Второе января. Мы прошли одиннадцать тысяч триста сорок миль, короче говоря, пять тысяч двести пятьдесят лье с момента нашего выхода из Японского моря. Перед нами расстилались опасные воды Кораллового моря, омывающие северо-восточные берега Австралии. Наше судно шло на расстоянии нескольких миль от коварного барьерного рифа, о который 10 июня 1770 года едва не разбились корабли Кука. Судно, на котором находился сам Кук, наткнулось на рифовую гряду и не затонуло лишь потому, что коралловая глыба, отломившаяся при столкновении, застряла в пробоине корпуса корабля. У меня было сильное желание осмотреть эту гряду коралловых рифов, которая тянулась по горизонту на целые триста шестьдесят лье. Об эту каменную стену яростно билась вода, и буруны в облаках белой пены с грохотом рассыпались в стороны. Но в этот момент "Наутилус" ушел в морские пучины, и мне не удалось увидеть вблизи высоких коралловых стен. Пришлось удовольствоваться изучением различных образцов рыб, попавших в сети. Я сразу же приметил крупных тунцов с серебристо-белым брюхом и темными поперечными полосами на золотисто-голубой спине, которые исчезают, как только рыба умирает. Тунцы следовали за судном целыми стаями; их чрезвычайно вкусное мясо приятно разнообразило наш стол. В сети попались, тоже в большом количестве, морские караси длиной в пять сантиметров, вкусом напоминавшие дорад, и рыбы-летучки, настоящие подводные ласточки, которые в темные ночи бороздят то воздух, то воду своими фосфоресцирующими телами. Среди моллюсков и зоофитов я нашел запутавшиеся в петлях сетей различные виды альционарий, морских ежей, ракушек-молотков, церитов, башенок, стеклушек. Флора была представлена прекрасными плавучими водорослями, ламинариями и макроцистисами, покрытыми слизью, сочившейся сквозь их поры; и между ними я нашел прелестный экземпляр nemastoma geliniaroide, которую я приобщил к музейной коллекции в качестве редкого явления природы. Два дня спустя, переплыв через Коралловое море, 4 января мы увидели берега Папуа. По этому случаю капитан Немо сообщил мне о своем намерении пройти в Индийский океан через Торресов пролив. Это было все, что он сказал. Нед Ленд с удовлетворением отметил, что этим путем мы приближаемся к европейским берегам. Торресов пролив считается опасным для мореплавателей не только из-за обилия рифов, но и из-за того, что на его берегах часто появляются дикари. Пролив этот отделяет Австралию от большого острова Новой Гвинеи, или Папуа. Остров Папуа простирается на четыреста лье в длину и сто тридцать в ширину и занимает площадь в сорок тысяч географических лье. Он лежит под 0o19' и 10o2' южной широты и 128o23' и 146o15' долготы. В полдень, когда помощник капитана определял высоту солнца, я разглядел цепи Арфальских гор, вздымавшиеся террасами и увенчанные остроконечными вершинами. Земля эта была открыта в 1511 году португальцем Франциско Серрано. Затем тут побывали: в 1526 году дон Хозе де Менезес, в 1527 - Грихальва, в 1528 - испанский генерал Альвар де Сааверда, в 1545 - Хуго Ортес, в 1616 - голландец Саутен, в 1753 - Никола Срюик, затем Тасман, Дампиер, Фюмель, Картере, Эдварде, Бугенвиль, Кук, Форрест, Мак Клур, в 1792 - д'Антркасто, в 1823 - Дюппере и в 1827 - Дюмон д'Юрвиль. Де Риенци сказал об этом острове: "Тут средоточие всех меланезийских чернокожих", и я не сомневался более, что случайности плавания столкнут меня со страшными андаменами. Итак, "Наутилус" стоял у входа в опаснейший на земном шаре пролив, войти в который едва осмеливались самые отважные мореплаватели. Пролив этот был открыт Луисом Торресом на обратном пути из южных морей в Меланезию. В этом же проливе в 1840 году едва не погибли севшие на мель корветы экспедиции Дюмон д'Юрвиля. Сам "Наутилус", пренебрегавший опасностями морского плавания, должен был остерегаться коралловых рифов. Торресов пролив имеет в ширину приблизительно тридцать четыре лье, но бесчисленное множество островов, островков, бурунов и скал делают его почти непроходимым для судов. Учитывая это, капитан Немо принял всякие предосторожности, "Наутилус" шел на уровне воды и с малой скоростью. Лопасти винта, напоминая хвостовой плавник кита, медленно рассекали волны. Воспользовавшись случаем, я и оба мои спутника вышли на палубу, вечно пустующую. Мы стали за штурвальной рубкой, и, если не ошибаюсь, капитан Немо находился там и сам управлял "Наутилусом". Передо мной была превосходная карта Торресова пролива, составленная инженером-гидрографом Винценданом Дюмуленом и мичманом - впоследствии адмиралом - Купван Дебуа, состоявшим при штабе Дюмон д'Юрвиля во время его последнего кругосветного плавания. Эта карта, как и карта, составленная капитаном Кингом, - лучшие карты Торресова пролива, вносящие ясность в путаницу этого рифового лабиринта. Я изучал их с величайшим вниманием. Вокруг нас бушевало разъяренное море. Взбаламученные воды, подхваченные сильным течением, неслись с юго-востока на северо-запад со скоростью двух с половиною миль и с грохотом разбивались о гребни коралловых рифов, выступавшие среди вспененных волн. - Скверное море! - сказал Нед Ленд. - Прескверное! - отвечал я. - И вовсе непригодное для такого судна, как "Наутилус". - Надо полагать, - продолжал канадец, - что проклятый капитан Немо хорошо знает путь, иначе его посудина вдребезги разбилась бы о коралловые рога, что высовываются из воды! В самом деле, положение было опасным. Но "Наутилус", словно по волшебству, легко скользил среди предательских рифов. Он не придерживался маршрута "Астролябии" и "Зеле", оказавшегося роковым для Дюмон д'Юрвиля. Он взял курс много севернее и, обогнув остров Меррея, опять повернул на юго-запад к Кумберландскому проходу. Я думал, что мы войдем в этот проход, по внезапно "Наутилус" изменил направление и пошел на северо-запад, лавируя меж бесчисленных и мало исследованных островов и островков, к острову Тунда и каналу Опасному. Я уже спрашивал себя: "Неужели капитан Немо настолько безрассуден, что введет свое судно в канал, где сели на мель оба корвета Дюмон д'Юрвиля?" Но тут "Наутилус", вторично переменив направление, пошел прямо на запад, к острову Гвебороар. Было три часа пополудни. Морской прилив почти достиг своей высшей точки. "Наутилус" шел близ берегов Гвебороара, который и посейчас еще живо представляется мне в кудрявой зелени панданусов. Мы плыли вдоль его берегов на расстоянии не менее двух миль. Вдруг сильным толчком меня свалило с ног. "Наутилус" наскочил на подводный риф и стал на месте, слегка накренившись на бакборт. Поднявшись, я увидел на палубе капитана Немо и помощника капитана. Они исследовали положение судна, обмениваясь отрывистыми фразами на своем непостижимом наречии. А вот каково было положение. За штирбортом, в двух милях от нас, виднелся остров Гвебороар, вытянувшийся с севера на запад, как гигантская рука. На юго-востоке уже показывались из воды обнаженные морским отливом верхушки коралловых рифов. Мы сели на мель в таком месте, где морские отливы довольно слабы - обстоятельство весьма неприятное для "Наутилуса". Однако судно не пострадало при столкновении - настолько прочным был его корпус. Но если даже в корпусе "Наутилуса" не было изъяна, пробоины и течи, все же ему грозила опасность остаться навсегда прикованным к подводным рифам. И тогда пришел бы конец подводному кораблю капитана Немо! Мои раздумья нарушил капитан Немо, как всегда невозмутимый, прекрасно владевший собою. На его лице нельзя было прочесть ни волнения, ни досады. - Несчастный случай? - спросил я. - Случайная помеха! - ответил он. - Помеха, - возразил я, - которая, возможно, принудит вас стать жителем земли, от которой вы бежите! Капитан Немо метнул на меня загадочный взгляд и отрицательно покачал головой. Жест его говорил достаточно ясно, что ничто и никогда не заставит его ступить ногой на сушу. Затем он сказал: - Впрочем, господин Аронакс, "Наутилусу" вовсе не грозит гибель. Он еще будет знакомить вас с чудесами океана. Наше путешествие только лишь началось, и я отнюдь не желаю так скоро лишиться вашего общества. - Однако, капитан Немо, - отвечал я, делая вид, что не понял смысла насмешливой фразы, - мы сели на мель во время прилива. Вообще в Тихом океане сила прилива очень незначительна, и если вы не освободите "Наутилус" от излишнего балласта, я не вижу, каким способом судно снимется с мели? - Морские приливы в Тихом океане незначительной силы, вы правы, господин профессор, - отвечал капитан Немо, - но в Торресовом проливе разница между уровнем прилива и отлива воды в полтора метра. Нынче четвертое января. Через пять дней наступит полнолуние. И я буду крайне удивлен, если луна, верный спутник нашей планеты, не поднимет водяную массу на нужную мне высоту. Тем самым она окажет мне услугу, которую я желал бы принять единственно лишь от ночного светила! С этими словами капитан Немо в сопровождении своего помощника сошел в ют. Что касается судна, оно приросло к месту, словно коралловые полипы уже успели вмуровать его в свой несокрушимый цемент. - Ну-с, господин профессор? - сказал Нед Ленд, подойдя ко мне, едва лишь капитан удалился с палубы. - Ну-с, друг Нед! Стало быть, будем ожидать прилива девятого января? Оказывается, луна любезно снимет нас с мели! - Только всего? - Только всего! - И капитан в надежде на луну сложит руки? Не пустит в ход якоря, машины? - Хватит и одного прилива! - простодушно ответил Консель. Канадец посмотрел на Конселя и пожал плечами. В нем заговорил моряк. - Господин профессор, - продолжал Нед, - помяните мое слово, никогда больше эта посудина не будет плавать ни на воде, ни под водою! "Наутилус" годится теперь только на слом. Полагаю, что пришло время избавиться от общества капитана Немо. - Друг Нед, - отвечал я, - насчет "Наутилуса" я держусь другого мнения. Через четыре дня мы испытаем силу тихоокеанских приливов. Ваш совет был бы уместен в виду берегов Англии или Прованса, но у берегов Папуа - он вовсе не кстати! Им можно воспользоваться в том случае, если "Наутилус" не снимется с мели. И то я сочту этот поступок крайне рискованным! - Нельзя ли хоть взглянуть на эту землю? - сказал Нед Ленд. - Вот остров. На острове растут деревья. Под деревьями разгуливают животные, земные животные, из которых изготовляются котлеты, ростбифы... Эх, охотно отведал бы я кусочек мяса! - На этот раз Нед Ленд прав, - сказал Консель. - Я всецело присоединяюсь к нему. Не может ли господин профессор попросить своего друга, капитана Немо, высадить нас хоть ненадолго на землю. Ведь иначе мы разучимся ходить по твердой части нашей планеты! - Попросить могу, - отвечал я, - но он откажет. - А если бы господин профессор все же рискнул, - сказал Консель. - По крайней мере мы знали бы, что думать о любезности капитана. К моему удивлению, капитан Немо ответил согласием на мою просьбу и был настолько деликатен, что не потребовал обещания возвратиться на борт. Впрочем, побег через Новую Гвинею был чрезвычайно опасен, и я бы не посоветовал Неду Ленду искушать судьбу. Лучше быть пленником на "Наутилусе", чем попасть в руки диких папуасов. Я не допытывался, поедет ли с нами капитан Немо. Я был уверен, что никто из экипажа не будет сопровождать нас в нашей прогулке. Придется самому Неду Ленду взяться за руль! Кстати, до берега было не более двух миль, и Нед Ленд сумеет шутя провести утлую лодку между рифовыми барьерами, столь роковыми для больших судов. На следующий день, 5 января, шлюпка была вынута из гнезда и прямо с палубы спущена в воду. Два человека легко справились с этим делом. Весла лежали в шлюпке, и мы заняли места на скамьях. В восемь часов, вооруженные ружьями и топорами, мы отвалили от борта "Наутилуса". Море было довольно спокойное. С берега дул легкий ветерок. Консель и я сидели на веслах и энергично гребли. Нед, лавируя, вел шлюпку через узкие проходы, образованные бурунами. Шлюпка, покорная рулю управления, легко преодолевала риф за рифом. Нед Ленд не мог скрыть своей радости. Он чувствовал себя узником, вырвавшимся на свободу, и вовсе не думал о том, что придется снова вернуться в темницу. - Мясо! - твердил он. - Будем есть мясо, и какое мясо! Настоящую дичь! Правда, без хлеба! Я не говорю, что рыба плохая вещь, но нельзя же вечно питаться рыбой! Кусочек свежего мяса, поджаренного на углях, внесет приятное разнообразие в наш обычный стол! - Лакомка! - заметил Консель. - От одного разговора у меня слюнки текут! - Надо узнать, не водится ли в здешних лесах крупная дичь, - сказал я. - И не охотится ли здешняя дичь за охотником? - Пусть даже так, господин Аронакс, - ответил канадец, показывая зубы, острые, как лезвие топора. - Я готов съесть тигра, тигровое филе, если на острове не сыщется других четвероногих. - Друг Нед внушает опасения, - заметил Консель. - Какое ни попадись животное, бесперое - четвероногое или с перьями - двуногое, я отсалютую ему выстрелом! - Ну вот, - сказал я, - начинаются бесчинства мистера Ленда! - Не бойтесь, господин Аронакс, - ответил канадец, - гребите вовсю! Не пройдет и получаса, как я угощу вас блюдом собственного приготовления. В половине девятого шлюпка "Наутилуса" причалила к песчаному берегу, благополучно миновав рифовое кольцо, окружающее остров Гвебороар. 21. НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ НА СУШЕ Я не без волнения ступил на берег. Нед Ленд пробовал землю ногой, точно испытывая ее прочность. А ведь всего два месяца, как стали мы, по выражению капитана Немо, "пассажирами" "Наутилуса", короче говоря, пленниками его командира! Спустя несколько минут мы были уже на расстоянии ружейного выстрела от берега. Почва состояла почти исключительно из кораллового известняка; но, судя по руслам высохших рек, усеянным гранитными обломками, можно было предположить, что происхождение острова относится к древней геологической формации. Горизонт был скрыт великолепной завесой лесов. Гигантские деревья, достигавшие в вышину двухсот футов, переплетались между собою ползучими лианами, которые покачивались от дуновения ветерка, образуя настоящие гамаки, созданные самой природой. Мимозы, фикусы, казуарины, тиковые деревья, гибискусы, панданусы, пальмы в гирляндах зелени, венчающей их вершины, говорили о плодородии здешней природы. Под их зелеными сводами у подножия гигантских древесных стволов пышно разрастались орхидейные, бобовые растения и папоротники. Превосходные образцы новогвинейской флоры не прельщали канадца: он предпочитал полезное приятному. Кокосовая пальма привлекла его внимание. Он сбил с дерева несколько кокосов, расколол их, и мы пили их молоко, ели кокосовую мякоть, испытывая удовольствие, что отнюдь не говорило в пользу меню "Наутилуса". - Превосходно! - восклицал Нед Ленд. - Вкусно! - вторил ему Консель. - Полагаю, что ваш Немо не запретит погрузить на борт кладь с кокосовыми орехами? - спросил канадец. - Думаю, что не запретит, - ответил я. - Но сам он не прикоснется к ним. - Тем хуже для него, - сказал Консель. - Тем лучше для нас, - поправил его Нед Ленд. - Нам больше останется! - Одно лишь слово, мистер Нед! - сказал я гарпунеру, намеревавшемуся приняться за вторую пальму. - Кокосовые орехи - отличная вещь, но, прежде чем загружать ими лодку, не лучше ли сперва узнать, нет ли на острове продуктов не менее полезных. Свежие овощи были бы весьма к месту в кладовых "Наутилуса". - Господин профессор говорит дельно, - сказал Консель. - Я предлагаю сохранить место для трех продуктов: одно для плодов, другое для овощей и третье для дичи, которой, кстати сказать, и не пахнет! - Консель, брось отчаиваться! - ответил ему канадец. - Словом, надо идти дальше, - сказал я. - Но будьте начеку! Остров, по-видимому, необитаем, а все же тут могут найтись охотники, не столь щепетильные насчет дичи, как мы! - Хр!.. Хр!.. - прорычал Нед Ленд, выразительно ляская зубами. - Э-э! Что с вами, Нед? - воскликнул Консель. - Честное слово, - сказал канадец, - я начинаю понимать прелесть людоедства! - Нед! Нед! Что вы говорите? - крикнул Консель. - Да вы, оказывается, людоед? Право, жить в одной каюте с вами небезопасно. А если, проснувшись, я вдруг увижу, что наполовину съеден? - Друг Консель, я люблю вас, но не настолько, чтобы съесть без особой надобности. - Сомневаюсь в этом! - отвечал Консель. - Давайте-ка лучше охотиться! Настреляем-ка поскорее какой-нибудь дичи и насытим этого каннибала! Иначе господин профессор рискует в одно прекрасное утро найти вместо слуги "ножки да рожки"! Так, обмениваясь шутками, вступили мы под темно-зеленые своды и в течение двух часов обошли лес из конца в конец. Случай благоприятствовал нам в поисках съедобного. Нам встретилось дерево - одно из самых полезных представителей растительного мира тропиков, доставившее нам тот драгоценный продукт, которого не хватало на борту "Наутилуса". Я говорю о хлебном дереве, в изобилии произрастающем на острове Гвебороар. Особенно ценной была его бессемянная разновидность, носящая у малайцев название "рима". Дерево это отличается от других деревьев совершенно ровным прямым стволом высотою в сорок футов. Верхушка его с большими многопластными листьями, изящно закругленная, как бы подстриженная, ясно говорит натуралисту, что перед ним "хлебное дерево", которое так удачно акклиматизировалось на Маскаренских островах. Среди густой листвы висели тяжелые шаровидные плоды величиною в дециметр, с шероховатой кожей, представляющей собою как бы сеть шестиугольников. Это полезное дерево, которым природа одарила страны, где нет зернового хлеба, не требует ухода и приносит плоды в течение восьми месяцев в году. Неду Ленду хорошо были знакомы плоды хлебного дерева. Ему случалось уже не раз есть их во время своих многочисленных путешествий, и он умел приготовить питательное блюдо из его мякоти. При виде этих плодов у него разыгрался аппетит. - Сударь, - сказал он, - я умру, если не отведаю этого хлебца! - Отведайте, друг Нед, отведайте на здоровье! Мы для того и высадились тут, чтобы все испробовать на опыте. Валяйте же! - За мною дело не станет, - ответил канадец. И, вооружившись зажигательным стеклом, он развел костер из валежника; сухое дерево вскоре весело затрещало. А тем временем Консель и я выбирали самые спелые плоды хлебного дерева. Многие из них еще не вполне созрели, и толстая кожа прикрывала белую, но все же волокнистую мякоть. Однако в большинстве сочные и желтоватые плоды, казалось, только и ждали, чтобы их сорвали с ветки. Сердцевина этих плодов не содержала в себе косточек. Консель принес их целую дюжину, и Нед Ленд, разрезав плод на толстые ломти, положил на горячие уголья, приговаривая: - Вы увидите, сударь, как вкусен этот хлеб! - Особенно когда долго не видишь хлеба, - сказал Консель. - Это даже не хлеб, - прибавил канадец, - а пирожное, которое тает во рту! Вам, сударь, не доводилось пробовать его? - Не доводилось, Нед. - Ну вот, попробуйте - вещь питательная. Если не попросите второй порции, я больше не король гарпунеров! Спустя несколько минут наружная оболочка плодов совершенно обуглилась. Изнутри проглянула белая мякоть, похожая на хлебный мякиш; знатоки уверяют, что вкусом она напоминает артишоки. Надо признаться, хлеб был превосходный, и я ел его с большим удовольствием. - К сожалению, - сказал я, - едва ли это тесто может долго сохраниться, и, по-моему, напрасно брать его в качестве провизии на борт. - Помилуйте, сударь! - воскликнул Нед Ленд. - Вы рассуждаете как натуралист, а я действую как булочник. Консель, припасите, да побольше, этих плодов; на обратном пути мы возьмем их с собою. - А как же вы заготовите их впрок? - спросил я канадца. - Приготовлю из мякоти кислое тесто, оно долго не портится. Когда понадобится, я испеку его в корабельной кухне. И, несмотря на несколько кисловатый привкус, хлеб покажется вам превосходным. - В таком случае, мистер Нед, я скажу, что ваш хлеб хоть куда, и желать больше нечего... - А все же, господин профессор, - отвечал канадец, - недостает овощей и фруктов! - Ну, что ж, давайте искать фрукты и овощи! Окончив сбор плодов хлебного дерева, мы отправились пополнять меню нашего "земного" обеда. Поиски наши не были напрасны, и к полудню мы собрали достаточное количество бананов. Эти нежные тропические плоды поспевают круглый год, и по-малайски они называются "ptsang". Их едят сырыми. Кроме бананов, мы собрали множество jaks, чрезвычайно острых на вкус, плодов мангового дерева и невероятной величины ананасов. Хотя сбор плодов отнял много времени, мы не жалели об этом. Консель глаз не спускал с Неда. Гарпунер шел впереди и, проходя мимо плодовых деревьев, безошибочно выбирал лучшие плоды для пополнения наших запасов провизии. - Надеюсь, теперь вы удовлетворены, друг Нед? - спросил Консель. - Гм! - промычал канадец. - Как! Вы все еще недовольны? - Все эти травки не могут заменить обеда, - отвечал Нед. - Это только приправа к обеду, десерт. А где же суп? Жаркое? - В самом деле, - сказал я, - Нед обещал угостить нас отбивными котлетами, но, видимо, это чистейшая фантазия! - Сударь, - отвечал канадец, - охота еще не кончилась, охота еще впереди! Потерпите немножко! Нам непременно встретится какая-нибудь пернатая или четвероногая дичь, если не в этом месте, так в другом... - Если не сегодня, то завтра, - прибавил Консель. - А все же не следует удаляться от берега. Я предлагаю даже воротиться к лодке. - Как! Уже? - вскричал Нед. - К ночи мы должны быть на борту, - сказал я. - А который теперь час? - спросил канадец. - Часа два, не менее, - отвечал Консель. - Как быстро бежит время на твердой земле! - воскликнул мистер Нед Ленд, вздохнув. - В путь! - сказал Консель. Мы шли обратно лесом и попутно пополняли наши запасы листьями капустного дерева, за которыми приходилось взбираться на самую верхушку, и зелеными бобами, которые малайцы называют "абру". Мы были нагружены до отказа, когда подходили к лодке. Однако Нед Ленд находил, что провизии еще недостаточно, и судьба оказала ему свою милость. Мы уже собирались сесть в шлюпку, как вдруг внимание канадца привлекли саговые деревья, из семейства однодольных, достигавшие двадцати пяти - тридцати футов в вышину. Эти деревья столь же ценны, как и хлебное дерево, и справедливо причисляются к полезнейшим из представителей флоры Малайи. Это были саговые пальмы девственных лесов, которые не нуждаются в уходе и размножаются из отростков и семян. Нед Ленд знал, как обращаться с этими пальмами. Он взял топор, размахнулся что есть силы и в одно мгновение повалил на землю две или три пальмы. Белая пыль, осыпавшая их листву, говорила о зрелости плодов. Я следил за работой канадца скорее глазами натуралиста, нежели проголодавшегося человека. Прежде всего Нед снял с каждого ствола кусок коры толщиной в большой палец, причем обнажилась сеть волокон, переплетавшихся в самые запутанные узлы, связанные неким подобием клейкой муки. Мука эта и была саго, съедобное вещество, основной продукт питания меланезийского населения. Нед Ленд разрубил ствол на куски, как рубят дрова, отложив временно добывание из него муки, которую нужно было просеять, чтобы отделить от волокон, затем высушить на солнце и, наконец, дать ей затвердеть в формах. В пять часов вечера, погрузив в лодку все наши сокровища, мы отчалили от острова и через полчаса пристали к борту "Наутилуса". Никто не вышел нам навстречу. Огромный стальной цилиндр казался пустым. Освободившись от ноши, я сошел в свою каюту. Там был для меня приготовлен ужин. Поужинав, я лег спать. На другой день, 6 января, на борту ничто не изменилось. Ни малейшего шума, ни признака жизни. Шлюпка покачивалась у борта. И мы решили вернуться на остров Гвебороар. Нед Ленд надеялся, что на этот раз охота будет удачнее, чем накануне, и хотел попытать счастья в другой части леса. С восходом солнца мы были уже в пути. Лодка, увлекаемая морским прибоем, вскоре пристала к берегу. Мы высадились на берег и, рассудив, что вернее всего положиться на инстинкт канадца, последовали за ним, рискуя не раз потерять из виду своего длинноногого товарища. Нед Ленд вел нас вглубь западной части острова. Пройдя вброд несколько шагов, мы вышли на равнину, окруженную великолепным лесом. Вдоль ручейков бродили зимородки, но при нашем приближении они улетали. Видимо, крылатые не однажды сталкивались с двуногими нашей породы и знают, что можно ожидать от человека. Поэтому я заключил, что если даже остров и необитаем, то все же сюда наведываются человеческие существа. Миновав довольно тучные луга, мы подошли к опушке молодого леса, откуда доносился птичий гомон и слышалось хлопанье крыльев множества птиц. - Тут одни только птицы, - сказал Консоль. - Но есть же и съедобные птицы! - ответил гарпунер. - Едва ли, друг Нед, - возразил Консель, - я вижу одних только попугаев. - Друг Консель, - важно отвечал Нед, - и попугай сойдет за фазана, коли есть нечего! - А я скажу, - заметил я, - что, если эту птицу хорошо приготовить, она вполне пригодна на завтрак. И в самом деле, в густой листве деревьев гнездился целый мирок попугаев, готовых заговорить на человеческом языке, если бы кто-нибудь занялся их обучением. Они перепархивали, с ветки на ветку, болтали с попугайчиками всех цветов. Тут были шлемоносные какаду, важные, казалось занятые решением какой-то философской проблемы; тут, точно лоскутки красной материи, развеваемые ветром, мелькали ярко окрашенные лори; тут на широко распахнутых крыльях с шумом проносились kalaos и радовали глаз своим оперением лазоревого цвета самых тончайших оттенков. Словом, тут были представлены все виды отряда пернатых, прелестных, но большею частью несъедобных птиц. Однако в этой коллекции недоставало одного экспоната, а именно, птицы, которая водится только в здешних краях и никогда не покидает предела островов Ару и Папуа. Но позже случай все же позволил мне полюбоваться этой замечательной птицей. Пройдя сквозь довольно редкий лесок, мы вышли на поляну, местами густо заросшую кустарником. Тут мне довелось увидеть великолепных птиц, которые, судя по расположению их длинных перьев, приспособлены были к полету против ветра. Их волнообразный полет, изящество, с которым они описывают в воздухе круги, игра красок их оперения притягивали и чаровали взор. Я сразу же узнал этих птиц. - Райские птицы! - вскричал я. - Отряд воробьиных, семейство райских птиц, - ответил Консель. - Семейство куропаток? - спросил Нед Ленд. - Не вполне, мистер Ленд! Все же я рассчитываю на вашу ловкость и надеюсь, что вы поймаете хотя бы одного представителя этих очаровательных созданий тропической природы. - Попробую, господин профессор, хотя я лучше владею острогой, чем ружьем. Малайцы, которые ведут крупную торговлю райскими птицами с Китаем, ловят их различными способами, но мы не могли к ним прибегнуть. То они расставляют силки на верхушке деревьев, где охотнее всего гнездятся райские птицы, то ловят их, обмазывая ветви особым клеем, лишая птиц возможности двигаться. Иногда даже отравляют источники, из которых обычно пьют воду эти птицы. Что касается нас, то надо было пытаться подстрелить их на лету, что давало мало шансов на успех. И действительно, мы истратили попусту большую часть наших зарядов. К одиннадцати часам утра мы миновали первую гряду холмов, образующих центральную часть острова, и не подстрелили никакой дичи. Голод уже давал себя знать. Охотники, понадеявшись на богатую добычу, просчитались. Но тут, к великому удивлению самого Конселя, ему удалось двумя выстрелами сряду обеспечить нас завтраком. Он подстрелил белого голубя и вяхиря, которых мы проворно ощипали и, насадив на вертел, стали жарить на костре из сухого валежника. В то время как эти занятные птички жарились, Нед приготовлял плоды хлебного дерева. Голубь и вяхирь были съедены до косточки, и мы нашли, что птички очень вкусные. Мускатные орехи, которыми они питаются, придавали их мясу особый аромат и вкус. - Точно пулярки, вскормленные на трюфелях, - сказал Консель. - Ну, а теперь чего вам еще недостает, Нед? - спросил я канадца. - Четвероногой дичи, господин Аронакс, - отвечал Нед Ленд. - Все эти голуби хороши только на закуску, чтобы губы помазать. Я не успокоюсь, пока не подстрелю животное, годное на котлеты! - Ну, что ж! Будем охотиться дальше, - сказал Консель. - Вернемся только обратно к берегу. Мы находимся у самых предгорий, а мне сдается, что уместнее охотиться в лесах. Консель был прав, и мы последовали его совету. Через час мы пришли в густой лес, сплошь состоящий из саговых деревьев. Из-под наших ног выскальзывали змеи, правда неядовитые. Райские птицы улетали при нашем появлении, и я терял уже надежду поймать хотя бы одну из них, как вдруг Консель, который шел впереди, нагнулся, торжествующе вскрикнул и возвратился с великолепной райской птицей в руках. - Браво, Консель! - воскликнул я. - Господин профессор слишком любезен, - сказал Консель. - Помилуй, дорогой мой, ты мастерски это сделал! Взять птицу живой, да еще голыми руками! - Если господин профессор пожелает взглянуть на нее поближе, он увидит, что моя заслуга не так велика. - Почему, Консель? - Потому что птица пьяна! - Пьяна? - Да, сударь, пьяна от мускатных орехов, которыми она объелась, сидя под мускатным деревом, где я и изловил ее. Поглядите, друг Нед, поглядите-ка! Вот пагубное последствие невоздержания! - Тысяча чертей! - вскричал канадец. - Нашел чем корить меня! А много ли я выпил джину за эти два месяца? Тем временем я изучал любопытную птицу. Консель не ошибся. Райская птица опьянела от хмельного сока мускатных орехов и пришла в беспомощное состояние. Она не могла летать. Она едва передвигала ноги. Но это меня мало беспокоило, и я оставил ее протрезвиться от мускатного хмеля. Пойманная птица принадлежала к красивейшему из восьми видов райских птиц, обитающих в Новой Гвинее и на соседних островах. Это была райская птица "большой изумруд", чрезвычайно редкая. В длину она имела тридцать сантиметров. Голова ее была относительно мала, глаза, поставленные близко к клюву, тоже невелики. Оперение птицы отличалось красотой и являло собой прелестное сочетание цветов: клюв желтый, лапки и коготки темно-коричневые, крылья светло-коричневые с пурпурным окаймлением, хохолок и затылок бледно-желтые, шея изумрудная, брюшко и грудь темно-каштановые. Оба удлиненных нитевидных хвостовых пера изящно изогнуты, боковые перья удивительной легкости и изысканной красоты. Короче говоря, это была сказочная птица, которой туземцы дали поэтическое название: "солнечная птица". У меня было сильное желание вывезти в Париж этот великолепный экземпляр и подарить его Ботаническому саду, где нет ни одной живой райской птицы. - Значит, это редкая птица? - спросил канадец. Он, как охотник, не очень высоко ценил дичь с художественной точки зрения. - Чрезвычайно редкая, мой друг; и, главное, ее трудно взять живой. Даже шкурки убитых птиц высоко оцениваются. Поэтому туземцы подделывают их чучела, как подделывают жемчуг и бриллианты. - Как! - воскликнул Консель. - Делают фальшивые чучела райских птиц? - Да, Консель. - И господин профессор знает, как это делается? - Разумеется. Райские птицы во время восточного муссона теряют свое великолепное хвостовое оперение, которое на языке натуралистов называется "субаларным". Эти перья и собирают птичьи "фальшивомонетчики"; затем они искусно вклеивают их или вшивают в хвост какого-нибудь злополучного попугая, предварительно его ощипав. Наконец, они закрашивают швы, лакируют птицу и вывозят в европейские музеи или частные коллекции эти произведения своего своеобразного мастерства. - Ну, что ж, - сказал Нед Ленд. - Если птица и поддельная, все же перья настоящие. Я не вижу в этом большой беды, ведь птицу покупают не на жаркое! Но если мое желание иметь живую райскую птицу осуществилось, то желания канадского охотника еще не были удовлетворены. Все же к двум часам дня Неду Ленду посчастливилось подстрелить превосходную лесную свинью, по-туземному "бари-утанга". Животное пришлось кстати, и мы получили настоящее мясо четвероногого. Нед Ленд был горд своей удачей. Свинья, сраженная электрической пулей, была убита наповал. Канадец освежевал ее, выпотрошил и нарезал с полдюжины котлет к ужину. Затем охота возобновилась и вскоре ознаменовалась охотничьими подвигами Неда и Конселя. Два друга, обшаривая кустарники, спугнули стадо кенгуру. Животные пустились бежать, припрыгивая на своих эластичных лапах. Но как быстро ни бежали зверьки, электрические пули их настигли. - Ах, господин профессор! - вскричал Нед Ленд в охотничьем раже. - Какая отличная дичь, особенно в тушеном виде! Сколько тут съестных припасов для "Наутилуса". Два! Три! Пять штук убито! Подумать только, что мы одни съедим это мясо, а те остолопы на борту не получат ни кусочка! Я думаю, что в приливе радости канадец перебил бы все стадо, если бы не увлекся болтовней! Но он удовольствовался дюжиной этих любопытных сумчатых, которые составляют, со слов Конселя, первый отряд млекопитающих, у которых плацента отсутствует. Животные были невелики. Они принадлежали к виду "кенгуру-кроликов", которые обычно живут в дуплах и отличаются большой увертливостью. Несмотря на то, что зверьки эти не крупные, мясо их считается одним из самых вкусных. Мы были очень довольны результатами охоты. Удачливый Нед предлагал вернуться на другой же день на этот прелестный остров и перебить всех четвероногих, годных в пищу. Но он, как обычно, не принимал во внимание непредвиденных обстоятельств. Около шести часов вечера мы вышли на берег моря. Лодка стояла на прежнем месте. В двух милях от берега выступал из волн силуэт "Наутилуса", напоминавший рифовую полоску. Нед Ленд, не теряя времени, занялся приготовлением обеда. Он был мастером в поваренном искусстве. Отбивные котлеты из "бари-утанга" скоро зашипели на угольях, распространяя приятнейший запах! Но я ловлю себя на том, что, кажется, сам иду по стопам канадца. Я прихожу в восторг от куска жареного мяса! Да простят мне читатели, как я прощаю мистеру Ленду, и по той же причине, нашу общую слабость! Обед удался на славу. Два вяхиря довершили роскошество меню. Саговое тесто, плоды хлебного дерева, несколько мангу, штук шесть ананасов и перебродивший сок кокосовых орехов привели нас в радужное настроение. Я даже подозреваю, что мысли моих уважаемых спутников не отличались должной ясностью. - А что, если мы не вернемся нынче на борт "Наутилуса"? - сказал Консель. - А что, если никогда туда не вернемся? - прибавил Нед Ленд. В этот момент у наших ног упал камень, и вопрос гарпунера остался без ответа. 22. МОЛНИЯ КАПИТАНА НЕМО Мы оглянулись в сторону леса: я так и замер, не успев поднести ложку ко рту; Нед Ленд заканчивал свое занятие. - Камни не падают с неба, - сказал Консель, - разве только метеориты. Второй камень, тщательно округленный, выбил из рук Конселя аппетитную ножку вяхиря, придав еще больший вес его замечанию. Вскочив на ноги и вскинув ружья на плечо, мы приготовились отразить нападение. - Неужто обезьяны? - вскричал Нед Ленд. - Вроде того, - ответил Консель. - Дикари! - К шлюпке! - крикнул я. И мы опрометью бросились к берегу. Наше бегство было своевременным. Справа, в ста шагах от нас, на опушке рощи, заслонявшей открытый горизонт, показались туземцы, вооруженные луками и пращами. Их насчитывалось десятка два. Берег был в десяти туазах от нас. Дикари шли не спеша; но они явно были настроены враждебно. Камни и стрелы так и сыпались! Нед Ленд, несмотря на грозившую нам опасность, не забыл захватить с собой благоприобретенную провизию и бежал к шлюпке, держа тушу свиньи подмышкой и кенгуру в руках! В две минуты мы были на берегу. Погрузить в шлюпку провизию и оружие, оттолкнуть ее от берега, взяться за весла было делом одной минуты. Не успели мы отплыть и двух кабельтовых, как добрая сотня дикарей, гнавшихся за нами с диким воем и угрожающе размахивая руками, оказалась уже по пояс в воде. Я глаз не отрывал от "Наутилуса", надеясь, что крики туземцев привлекут внимание команды. Но нет! Пустынно было