ей самоотверженности принесет Октаву неутешное горе, но все же он останется в живых. Бедный Октав! Я желаю ему лучшей жены, чем я, он вполне заслуживает любви Говорят, вы женились, мой мудрый соглядатай, так помните наставления цветочницы с улицы Сен-Мор: пусть ваша жена как можно скорее станет матерью! Заставьте ее заняться самыми обыденными домашними заботами, не давайте ей взрастить в своем сердце таинственный цветок идеала, образ небесного совершенства, взлелеянный мною, тот зачарованный, ярко пылающий цветок, аромат которого внушает отвращение к будничной действительности. Я подобна святой Терезе, только мне недоступны восторги в стенах монастыря, видения божественного Иисуса и безгрешных ангелов, наделенных крылами, чтобы они могли вовремя прилетать и отлетать. Вы знали, как я была счастлива среди моих любимых цветов. Я еще не все сказала вам: я угадывала любовь, расцветавшую под покровом вашего притворного безумия, я таила от вас свои думы и мечты, я не впустила вас в свое чудесное царство. Ну что же, любите моего ребенка из любви ко мне, если он лишится своего несчастного отца. Скройте мою тайну, как могила скроет меня. Не плачьте обо мне: я давно уже мертва, если только прав святой Бернар, говоря, что там, где умерла любовь, нет жизни". - Ну вот и все, - сказал консул, складывая письмо, и, положив его в портфель, запер замочек ключом. - Графиня умерла. - Жив ли еще граф? - спросил посланник. - После Июльской революции он исчез с политической арены. - Помните, господин Лора, - ответил генеральный консул, - недавно я провожал на пароход... - Седовласого старика? - спросил художник. - Старика сорока трех лет, который ехал искать исцеления на юге Италии. Этот старик был моим бедным другом, моим покровителем; он поехал через Геную, чтобы проститься со мной и доверить мне свое завещание... Он тоже назначает меня опекуном сына. Поэтому не было необходимости сообщать ему о желании Онорины. - Знает ли он о том, что он - убийца? - спросила мадемуазель де Туш. - Он подозревает истину, - отвечал консул, - это-то и убивает его. Я до самого рейда провожал его на пароходе, плывшем в Неаполь, обратно меня доставила шлюпка. Долго обменивались мы прощальными словами, - боюсь, что они были прощанием навеки. Поверенные в любви вызывают особенное чувство, когда той, что внушала любовь, уже нет в живых. "Такой человек, - говорил мне Октав, - обладает для нас особым обаянием, он окружен неким ореолом". Мы стояли у борта корабля, граф смотрел вдаль; море было удивительно красиво, и, вероятно, взволнованный величественным зрелищем, он сказал мне на прощание: - В интересах человеческой природы следовало бы узнать, что за непреодолимая сила заставляет нас, вопреки разуму, приносить дивное создание в жертву одному из самых мимолетных наслаждений?.. Совесть моя стонала, и я слышал это. Онорина страдала не одна. И все-таки я решился... Как мучают меня угрызения совести! На улице Пайен я умирал от жажды наслаждений, которых был лишен; в Италии я умру, терзаясь раскаянием, что изведал эти наслаждения. Откуда такой разлад между двумя людьми, смею сказать, одинаково благородными?! Несколько минут на террасе царило глубокое молчание. - Была ли она добродетельна, как по-вашему? - спросил консул у своих слушательниц. Мадемуазель де Туш встала, взяла консула под руку и, отведя его в сторону, сказала: - А разве мужчины не виноваты перед нами, когда, взяв в жены юную девушку, все еще хранят в глубине сердца ангелоподобные образы, сравнивают нас с неизвестными соперницами, наделяя их небывалыми совершенствами, и всегда предпочитают их нам? - Вы были бы правы, если бы брак был основан на страсти; в том-то и заключалось заблуждение двух злополучных существ, погубившее их обоих. Супружество в соединении со взаимной любовью, - да, это был бы рай! Мадемуазель де Туш отошла от консула, и Клод Виньон, подойдя к ней, шепнул ей на ухо: - Не правда ли, д'Осталь немного фатоват? - Нет, - отвечала она шепотом. - Он до сих пор не догадался, что Онорина могла бы полюбить его. О несчастный! - прибавила она, увидев, что вошла жена консула. - Его жена все слышала!.. На башенных часах пробило одиннадцать, и гости отправились домой пешком, по берегу моря. - Все это нежизненно, - сказала мадемуазель де Туш. - Такая женщина - одно из редчайших исключений, высокий ум, истинная жемчужина. Жизнь слагается из разнообразных случайностей, из чередования печалей и радостей. Рай Данте, величественный идеал, небесная лазурь - все это живет только в душе, искать их в действительной жизни - значит искать какое-то сверхнаслаждение, недоступное человеческой природе. Для подобных душ достаточно тесной кельи и скамеечки для молитвы. - Вы правы, - сказал Леон де Лора. - Но хоть я и отпетый шалопай, я не могу не восхищаться женщиной, которая способна, подобно Онорине, жить рядом с мастерской художника, под его кровлей, и никогда не выходить, никого не видеть, не замараться уличной грязью. - Так продолжалось всего лишь несколько месяцев, - вставил Клод Виньон с глубокой иронией, - Графиня Онорина не единственная в своем роде, - возразил посланник, обращаясь к мадемуазель де Туш. - Был на свете человек, политический деятель, писатель с язвительным слогом, который стал предметом подобной любви, и пистолетный выстрел, лишивший его жизни, сразил не только его: та, кого он любил, после его смерти удалилась от света. - Значит, и в наш век встречаются возвышенные души! - сказала мадемуазель де Туш и остановилась в задумчивости, опершись на парапет набережной. Париж, январь 1843 г.