, что всякому следует заниматься своим делом. Вас я тоже попрошу не отказать мне в удовольствии отобедать с нами, но с одним условием: вы расскажете нам о казни смирнского градоначальника и таким образом закончите воспоминания какого-то вашего клиента, которые вы, по-видимому, успели прочитать до их появления в печати. -- Кому шутка, а кому жутко, -- шепнул Леон де Лора Жозефу Бридо. -- Господа,-- сказал граф, обращаясь к бомонскому нотариусу, к Кроттe, к господам Маргерону и де Реберу,-- приступим к делу; мы не сядем за стол, прежде чем не подпишем купчую; ибо, как говорит мой друг Мистигри, не откладывай на завтра то, что можно съесть сегодня. -- Граф, как видно, добродушный малый, -- заметил Леон де Лора Жоржу Маре. -- Он-то, может, и добродушный, да мой патрон не таков! Как бы он не попросил меня продолжать мои шутки в другом месте. -- Что за важность, ведь вы любите путешествовать,-- сказал Бридо. -- Ну и намылят же голову нашему юнцу господин Моро с супругой! --воскликнул Леон де Лора. -- Дурак мальчишка!--сказал Жорж. -- Если бы не он, граф посмеялся бы и только. Как бы там ни было, урок мы получили хороший. Нет, уж теперь я не стану распускать язык в дилижансе. -- Да, это слишком глупо,-- сказал Жозеф Бридо. -- И не оригинально,-- прибавил Мистигри.-- А ведь слово не воробей, выскочит, -- пострадаешь. Пока г-н Маргерон и граф де Серизи в присутствии своих нотариусов и г-на де Ребера подписывали купчую, бывший управляющий медленным шагом направился домой. Он вошел и, ничего не видя, сел на диван в гостиной, а Оскар забился подальше в угол, так напугала его мертвенная бледность его благодетеля. -- Что случилось, мой друг? -- спросила, входя, Эстель; она уже устала от множества хлопот. -- Что с тобой? -- Мы погибли, дорогая, погибли безвозвратно. Я уже не управляющий! Я лишился доверия графа! -- Как так?.. -- От дядюшки Леже, который тоже ехал с Пьеротеном, граф узнал о моих планах относительно Мулино, но не это навсегда лишило меня его милостей... -- Так что же тогда? -- Оскар непочтительно говорил о графине и рассказывал о болезнях графа... -- Оскар? -- воскликнула г-жа Моро.-- Ну и поделом тебе! Что посеял, то и пожнешь! Стоило пригревать на груди этого змееныша! Сколько раз я тебе говорила!.. -- Замолчи! -- крикнул Моро не своим голосом. В эту минуту супруги заметили Оскара, притаившегося в углу. Моро коршуном налетел на бедного юношу, схватил его за воротник зеленого сюртучка и подтащил к окну. -- Признавайся! Что ты рассказывал его сиятельству в дилижансе? Кто тебя за язык тянул, ведь на все мои вопросы ты обычно молчишь, как дурак! Зачем тебе это понадобилось? -- спрашивал разъяренный управляющий. Оскар был так напуган, что даже не плакал. Он остолбенел и не говорил ни слова. -- Иди проси прощения у его сиятельства! -- сказал Моро. -- Да его сиятельству наплевать на такую мразь! -- крикнула разъяренная Эстель. -- Ну! Идем в замок! -- повторил Моро. У Оскара подкосились ноги, и он, как мешок, упал на пол. -- Пойдешь ты или нет? -- крикнул Моро, гнев которого возрастал с каждой минутой. -- Нет, нет! пощадите! -- взмолился Оскар, ибо для него такое наказание было хуже смерти. Тогда Моро схватил Оскара за шиворот и поволок, словно мертвое тело, через двор, а бедняга Оскар оглашал воздух воплями и рыданиями; Моро втащил его на крыльцо и в порыве гнева швырнул в гостиную к ногам графа, который как раз закончил сделку и со всеми гостями направлялся в столовую. -- На колени! На колени, мерзавец! Моли прощения у того, кто дал тебе пищу духовную, исхлопотав стипендию в коллеже! -- кричал Моро. Оскар лежал, уткнувшись лицом в пол, и молчал в бессильной злобе. Все присутствующие трепетали. Лицо Моро, уже не владевшего собой, налилось кровью. -- В душе этого молодого человека нет ничего, кроме тщеславия, -- сказал граф, тщетно прождав извинений Оскара, -- Человек гордый умеет смиряться, ибо иногда в самоуничижении есть величие. Я очень боюсь, что вам не удастся сделать этого юношу человеком. И граф вышел из комнаты. Моро опять схватил Оскара и увлек к себе. Пока закладывали коляску, он написал г-же Клапар следующее письмо: "Дорогая моя, Оскар погубил меня. Во время сегодняшней поездки в почтовой карете Пьеротена он рассказывал его сиятельству, который путешествовал инкогнито, о легкомысленном поведении графини и сообщил, опять же самому его сиятельству, интимные подробности тяжелого недуга, которым тот страдает, ибо истощил свои силы, отправляя столько служебных обязанностей и работая по ночам. Граф прогнал меня и приказал не оставлять Оскара в Прэле даже на ночь, а отправить его домой. Следуя его приказу, я велел заложить коляску жены, и мой кучер Брошон привезет вам этого дрянного мальчишку. Как вы сами понимаете, мы с женой в неописуемом отчаянии. На этих днях я навещу вас, потому что мне нужно принять какое-то решение. У меня трое детей, я должен подумать о будущем. И не знаю, на что решиться, ибо я намерен показать графу, чего стоят семнадцать лет жизни такого человека, как я. Сейчас у меня капитал в двести шестьдесят тысяч франков, я хочу нажить такое состояние, чтобы со временем стать почти равным его сиятельству. Я чувствую в себе силы сдвинуть горы, преодолеть непреодолимые препятствия. Какой мощный рычаг такое унижение!.. Не знаю, что за кровь у Оскара в жилах! Нельзя поздравить вас с таким сыном, он ведет себя как дурак: до сих пор еще не произнес ни слова, не ответил ни на один вопрос ни жене, ни мне... Из него выйдет идиот, впрочем он и сейчас уже идиот. Неужели, дорогой друг, вы не прочли ему наставления перед тем как отправить в путь? От какого несчастья вы избавили бы меня, если бы, как я вас просил, проводили его до замка! Вы могли бы выйти в Муаселе, если вас пугала встреча с Эстель. Теперь все кончено. До скорого свидания. Ваш преданный слуга и друг Моро". В восемь часов вечера г-жа Клапар вернулась вместе с мужем с прогулки и, сидя дома, при свете единственной свечи, вязала Оскару теплые носки. Г-н Клапар поджидал приятеля, некоего Пуаре, который заходил к нему время от времени поиграть в домино, ибо г-н Клапар никогда не проводил вечеров в кафе. Несмотря на скудные средства, он не был уверен в своем благоразумии и не мог поручиться, что будет соблюдать умеренность среди такого обилия яств и питий, да еще в обществе завсегдатаев, которые, возможно, стали бы подзадоривать его насмешками. -- Боюсь, что Пуаре уже приходил,-- заметил Клапар. -- Но, мой друг, привратница сказала бы, -- ответила г-жа Клапар. -- Могла и позабыть! -- Ну, с какой стати ей забывать? -- Да с той стати, что ей уже не впервой забывать поручения для нас; с бедными людьми, сама знаешь, не считаются. -- Наконец-то Оскар в Прэле, -- сказала несчастная женщина, чтобы переменить тему разговора и не слушать мелочных придирок Клапара, -- в таком чудесном имении, в таком чудесном парке ему будет отлично. -- Да, жди от него хорошего, -- ответил Клапар,-- он непременно там чего-нибудь натворит. -- Вы вечно придираетесь к бедному мальчику! Что он вам сделал? Боже мой, если в один прекрасный день и придет конец нашей нужде, то, наверно, мы будем обязаны этим ему, у него доброе сердце... -- К тому времени, когда он чего-нибудь добьется, наши косточки уже истлеют! -- воскликнул Клапар. -- Разве что он другим человеком станет. Да вы собственного сына не знаете: он у вас хвастунишка, лгун, лентяй и бездельник... -- А что если бы вам пойти навстречу Пуаре? -- сказала бедная мать, оскорбленная до глубины души нападками, которые сама же вызвала. -- Мальчишка за все время учения ни одной награды не получил, -- не унимался Клапар. По понятиям обывателей, награда за учение -- верное доказательство блестящего будущего. -- Сами-то вы получали?--спросила жена. -- А вот Оскар получил похвальный лист за философию. После такого замечания Клапар приумолк, но ненадолго. -- Да и госпоже Моро он как бельмо на глазу! Уж она постарается натравить на него мужа. Чтобы Оскар стал прэльским управляющим, ишь чего захотели!.. Для этого надо и межевое дело понимать, и в сельском хозяйстве разбираться. -- Научится. -- Он? Как же, держи карман шире! Готов биться об заклад, что если этот баловень там устроится, так уже через неделю натворит глупостей, и граф де Серизи выгонит его вон! -- Господи боже мой! Ну что вы заранее нападаете на бедного мальчика! У него столько достоинств,-- добр как ангел, мухи не обидит! В эту минуту щелканье кнута, стук колес и цоканье копыт остановившейся у ворот пары лошадей взбудоражили всю улицу Серизе. Клапар услышал, как кругом открываются окна, и вышел на площадку. -- Вашего Оскара привезли! -- крикнул он, не на шутку встревоженный, несмотря на свое торжество. -- Господи боже мой! Что случилось? -- воскликнула несчастная мать, дрожа, как лист, колеблемый осенним ветром. Брошон подымался по лестнице, а следом за ним шли Оскар и Пуаре. -- Боже мой! Что случилось? -- повторила мать, обращаясь к кучеру. -- Не знаю, только господин Моро уже не управляющий в Прэле; говорят, что по милости вашего сынка; его сиятельство приказали доставить мальчика домой. Вот вам письмо от господина Моро,-- он, бедняга, так изменился, что смотреть страшно. -- Клапар, налейте вина кучеру и господину Пуаре,-- распорядилась мать Оскара; она села в кресло и прочитала роковое письмо.-- Оскар,-- сказала она, с трудом дотащившись до кровати, -- ты, верно, хочешь свести мать в могилу! Ведь я тебе еще сегодня утром наказывала... Госпожа Клапар не договорила, -- она лишилась чувств. Оскар молчал как пень. Г-жа Клапар очнулась от голоса своего мужа, который дергал Оскара за руку, говоря: -- Да ответишь ты наконец? -- Ступайте спать, -- сказала она сыну. -- А вы, господин Клапар, оставьте его в покое, вы его с ума сведете, на нем лица нет. Оскар не дослушал того, что говорила г-жа Клапар. По первому же ее слову он отправился спать. Всякий, кто помнит пору своей юности, не удивится тому, что Оскар, после пережитых в тот день событий и треволнений и совершенных им непоправимых ошибок, спал сном праведных. А на другое утро он убедился, что в мире все осталось по-прежнему, и с удивлением почувствовал голод, хотя накануне вообще не считал себя достойным жить на свете. Страданья, испытанные Оскаром, были страданьями нравственного порядка; а в этом возрасте подобные впечатления сменяются слишком быстро, и, как бы глубоко ни врезалось одно из них, последующее ослабляет его. Поэтому-то телесные наказания, против которых в последнее время особенно ратуют некоторые филантропы, для детей в иных случаях все же необходимы. Да они и естественны, ибо так же поступает и природа, пользуясь физической болью, чтобы запечатлеть надолго воспоминание о преподанных ею уроках. Если бы к тому стыду,-- к сожалению, мимолетному,-- который Оскар испытал накануне, управляющий прибавил физическую боль, может быть полученный юношей урок и не пропал бы даром. Необходимость делать строгое различие между теми случаями, в каких следует применять телесные наказания и в каких не следует, и является главным доводом для возражений, ибо если природа никогда не ошибается, то воспитатель ошибается очень часто. Утром г-жа Клапар постаралась выпроводить мужа, чтобы побыть наедине с сыном Жалко было на нее смотреть Затуманенный слезами взор, измученное бессонницей лицо, ослабевший голос -- все в ней говорило о глубочайшем страдании, которого она вторично бы не перенесла, все взывало к милосердию. Увидев Оскара, она указала ему на стул подле себя и кротко, но проникновенно напомнила о благодеяниях прэльского управляющего. Она открыла сыну, что вот уже шесть лет, как живет почти исключительно щедротами Моро. Ведь службе, которой г-н Клапар обязан графу де Серизи, рано или поздно придет конец, как пришел конец половинной стипендии, с помощью которой Оскар получил образование. Клапар не может надеяться на отставку с пенсией, так как не выслужил ее ни в казначействе, ни в муниципалитете. А когда г-н Клапар лишится своего места, какая участь ожидает их всех? -- Что касается меня, -- продолжала она,-- то я найду способ заработать себе на хлеб и прокормить господина Клапара, даже если мне пришлось бы для этого поступить в сиделки или в экономки к богатым людям. Но ты, -- обратилась она к Оскару, --что ты будешь делать? Состояния у тебя никакого нет, тебе придется еще сколачивать его. Для вас, молодых людей, существуют только четыре пути к успешной карьере: коммерция, государственная служба, юридические профессии и военное поприще. Но любой вид коммерции требует большого капитала, а у нас его нет. Если же нет капитала, то молодой человек должен возместить его рвением, талантом; притом в коммерции нужны особая сдержанность и скромность, а после твоего вчерашнего поведения трудно ожидать, чтобы ты им научился. Получить место чиновника можно только после долгой службы сверхштатным, и нужно иметь протекцию, ты же оттолкнул от себя нашего единственного покровителя и к тому же весьма влиятельного. Если даже допустить, что ты одарен исключительными способностями, благодаря которым молодой человек может выдвинуться очень скоро как коммерсант или как чиновник, то где же взять денег, чтобы жить и одеваться, пока ты овладеешь одной из этих профессий? И тут мать Оскара, как это свойственно женщинам, принялась изливать свое горе в многословных жалобах: как же она теперь жить будет без тех даяний натурой, которыми Моро благодаря своему месту управляющего мог поддерживать ее? Из-за Оскара их покровитель сам лишился всего! Помимо коммерции и администрации, о которых ее сыну и мечтать нечего, потому что она не может его содержать, есть еще юридические профессии -- служба в нотариальной конторе, в суде, адвокатура Но для этого надо сначала поступить на юридический факультет, проучиться три года и заплатить немалые деньги за лекции, экзамены, диссертации и дипломы. Вследствие большого числа желающих нужно выделиться особыми способностями, а затем все равно возникает вопрос: на какие средства он будет существовать? -- Оскар, -- сказала она в заключение, -- в тебе была вся моя гордость, вся моя жизнь. Я готова была примириться с нищетой, я возлагала на тебя все свои надежны, я уже видела, как ты делаешь блестящую карьеру, как ты преуспеваешь. Эта мечта давала мне мужество выносить лишения, на которые я в течение шести лет обрекала себя, чтобы поддерживать тебя в коллеже, где твое пребывание все-таки обходилось нам, несмотря на стипендию, в семьсот -- восемьсот франков в год. Теперь, когда мои надежды рухнули, твоя будущность страшит меня. Ведь я не имею права тратить на сына ни одного су из жалованья господина Клапара. Что же ты будешь делать? Ты недостаточно силен в математике, чтобы поступить в военную школу, да и потом -- где мне взять три тысячи франков, которые там требуются за содержание? Вот жизнь, как она есть, дитя мое! Тебе восемнадцать лет, ты физически силен, иди в солдаты,-- это для тебя единственная возможность заработать кусок хлеба .. Оскар еще не знал жизни, подобно всем детям, которых лелеют, скрывая от них домашнюю нищету, он не понимал необходимости приобретать состояние; слово "коммерция" не вызывало у него никаких представлений, слово "администрация" и того меньше, ибо он не видел вокруг себя никаких результатов этой деятельности. Поэтому он покорно слушал упреки матери, стараясь делать вид, что смущен, но ее увещевания пропадали зря. Однако мысль о том, что он станет солдатом, и слезы, то и дело выступавшие на глазах г-жи Клапар, довели, наконец, и этого юнца до слез. Она же, увидев, что сын плачет, совсем обессилела; и, как делают все матери в таких случаях, она перешла к заключительной части своих наставлений, в которой сказались двойные страдания матери -- и за себя и за своего ребенка. -- Послушай, Оскар, -- ну, обещай же мне в будущем быть сдержаннее, не болтать что попало, обуздывать свое глупое тщеславие, обещай мне... и т. д., и т. д. Оскар обещал решительно все, чего требовала мать, и тут г-жа Клапар с нежностью привлекла его к себе и в конце концов поцеловала, чтобы утешить за то, что она его разбранила. -- А теперь, -- сказала она, -- ты будешь слушаться своей мамы, будешь следовать ее советам, -- ведь мать может давать своему сыну только хорошие советы. Мы отправимся к дяде Кардо. Это наша последняя надежда. Кардо очень многим обязан твоему отцу, который, выдав за него свою сестру, мадемуазель Юссон, с огромным для того времени приданым, способствовал тому, что дядя нажил большое состояние на торговле шелком. Я думаю, что он устроит тебя к своему преемнику и зятю господину Камюзо на улице Бурдонне... Но, видишь ли, дело в том, что у дяди Кардо четверо детей. Он отдал свой торговый дом "Золотой кокон" в приданое старшей дочери, госпоже Камюзо. Камюзо нажил на этом деле миллионы, но у него тоже четверо детей от двух браков, а о нашем существовании он едва ли знает. Свою вторую дочь, Марианну, Кардо выдал за господина Протеса, владельца торгового дома "Протес и Шифревиль". Контора его старшего сына, нотариуса, обошлась в четыреста тысяч франков, а своего младшего сына, Жозефа Кардо, старик только что сделал компаньоном москательной фирмы Матифe. Поэтому у твоего дяди Кардо достаточно причин, чтобы не заниматься тобой, ведь он и видит-то тебя два-три раза в год. Он никогда не посещал нас здесь, хотя в свое время, когда ему нужно было добиться поставок для высочайших особ, для императора и его придворных, он отлично знал, как найти меня у императрицы-матери. А теперь все Камюзо разыгрывают из себя ультрароялистов. Он женил сына своей первой жены на дочери чиновника королевской канцелярии. Верно говорится -- от вечных поклонов горб растет. Словом, ловко сработано: "Золотой кокон" остался поставщиком двора при Бурбонах, как был при императоре. Итак, завтра мы пойдем к дяде Кардо; надеюсь, что ты будешь вести себя прилично, ибо, повторяю, он -- наша последняя надежда. Господин Жан-Жером-Северен Кардо вот уже шесть лет как схоронил жену, урожденную мадемуазель Юссон, за которой брат ее в годы своего процветания дал сто тысяч франков приданого. Кардо, старший приказчик "Золотого кокона", одной из старейших парижских фирм, приобрел ее в 1793 году, в тот момент, когда владельцы были разорены режимом максимума ; приданое мадемуазель Юссон дало ему возможность за какие-нибудь десять лет нажить громадное состояние. Чтобы лучше обеспечить детей, старик придумал блестящий план -- сделать пожизненный вклад в триста тысяч франков на свое имя и на имя жены, а это давало ему в год тридцать тысяч франков. Что касается его капиталов, то он разделил их на три части, по четыреста тысяч на каждого из остальных трех детей. Камюзо получил вместо денег в приданое за старшей дочерью Кардо "Золотой кокон". Таким образом, старик Кардо -- ему было уже под семьдесят -- мог тратить и тратил свои тридцать тысяч франков по своему усмотрению, не нанося ущерба детям; они уже успели сделаться богатыми людьми, и теперь Кардо мог не опасаться, что за их вниманием к нему кроются какие-либо корыстные помыслы. Старик Кардо жил в Бельвиле, в одном из домов, расположенных вблизи Куртиля . За тысячу франков он снимал квартиру во втором этаже, окнами на юг; из нее открывался широкий вид на долину Сены; в его исключительном пользовании был также примыкавший к дому большой сад; поэтому Кардо не чувствовал себя стесненным четырьмя остальными жильцами, обитавшими, кроме пего, в этом поместительном загородном доме. Заключив договор на длительный срок, он рассчитывал окончить здесь свои дни и вел весьма скромное существование в обществе старой кухарки и бывшей горничной покойной г-жи Кардо; обе они надеялись получить после его смерти пенсию франков по шестисот и поэтому не обкрадывали его. Они изо всех сил старались угодить своему хозяину и делали это тем охотнее, что трудно было найти человека менее требовательного и менее придирчивого, чем он. Квартира, обставленная покойной г-жей Кардо, такой и оставалась вот уже шесть лет, и старик довольствовался этим. Он не тратил и тысячи экю в год, так как пять раз в неделю обедал в Париже и возвращался домой в полночь на постоянном извозчике, двор которого находился на окраине Куртиля Таким образом, кухарке оставалось заботиться только о завтраке. Старичок завтракал в одиннадцать, затем одевался, опрыскивал себя духами и уезжал в Париж. Обычно люди предупреждают, когда не обедают дома. А папаша Кардо, наоборот, предупреждал, когда обедал. Этот старичок, крепкий и коренастый, всегда был, как говорится, одет с иголочки: черные шелковые чулки, панталоны из пудесуа, белый пикейный жилет, ослепительно белая сорочка, василькового цвета фрак, лиловые шелковые перчатки, золотые пряжки на башмаках и панталонах, наконец чуть припудренные волосы, и перехваченная черной лентой косица. Его лицо привлекало к себе внимание благодаря необыкновенно густым, кустистым бровям, под которыми искрились серые глазки, и совершенно квадратному носу, толстому и длинному, придававшему ему облик бывшего пребендария . И лицо это не обманывало. Папаша Кардо действительно принадлежал к породе тех игривых Жеронтов , которые в романах и комедиях XVIII века заменяли Тюркарэ , а теперь с каждым днем встречаются все реже. Кардо обращался к женщинам не иначе как: "Прелестница!" Он отвозил домой в экипаже тех из них, которые оставались без покровителя, с чисто рыцарской галантностью отдавая себя, как он говорил, "в их распоряжение". Несмотря на внешнее спокойствие, на убеленное сединами чело, он проводил старость в погоне за наслаждениями. В обществе мужчин он смело проповедовал эпикурейство и позволял себе весьма рискованные вольности. Он не возмущался тем, что его зять начал ухаживать за очаровательной актрисой Корали, ибо сам содержал мадемуазель Флорентину, прима-балерину театра Гетэ . Но ни на его семье, ни на его поведении эти взгляды и образ жизни не отражались. Старик Кардо, вежливый и сдержанный, считался человеком даже холодным; он настолько подчеркивал свое добронравие, что женщина благочестивая, пожалуй, назвала бы его лицемером. Этот достойный старец особенно ненавидел духовенство, так как принадлежал к огромному стаду глупцов, выписывающих "Конститюсьонель", и чрезвычайно интересовался "отказами в погребении". Он обожал Вольтера, хотя все же предпочитал ему Пирона, Вадэ, Колле. И разумеется, восхищался Беранже, которого не без остроумия называл "жрецом религии Лизетты" . Его дочери -- г-жа Камюзо и г-жа Протес, а также сыновья, по народному выражению, словно с луны свалились бы, если бы кто-нибудь объяснил им, что разумеет их отец под словами: "воспеть Мамашу Годишон". Благоразумный старец и словом не обмолвился перед детьми о своей пожизненной ренте, и они, видя, как скромно, почти бедно он живет, воображали, будто отец отдал им все свое состояние, и тем нежнее и заботливее относились к нему. А он иной раз говаривал сыновьям: -- Смотрите, не растратьте свой капитал, мне ведь больше нечего вам оставить. Только Камюзо, в характере которого старик находил большое сходство с собой и которого любил настолько, что даже делился с ним своими хитростями и секретами, был посвящен в тайну этой пожизненной ренты в тридцать тысяч ливров. Камюзо чрезвычайно одобрял житейскую философию старика, считая, что, осчастливив своих детей и столь благородно выполнив отцовский долг, тесть имеет бесспорное и полное право весело доживать свой век. -- Видишь ли, друг мой, -- говорил ему бывший владелец "Золотого кокона", -- я ведь мог еще раз жениться, не так ли? Молодая жена подарила бы мне детей... Да, у меня были бы дети, я находился еще в том возрасте, когда они обычно бывают... Так вот! Флорентина стоит мне дешевле, чем обошлась бы жена; она не надоедает мне, она не наградит меня детьми и никогда не растратит моих денег. Камюзо утверждал, что папаша Кардо -- образцовый семьянин; он считал его идеалом тестя. -- Старик умеет,-- говорил зять, -- сочетать интересы своих детей с удовольствиями, которые естественно вкушать хотя бы в старости, после всех треволнений, связанных с коммерцией. Ни сeмьи Кардо, ни чета Камюзо, ни Протесы не подозревали о том, что у них есть старая тетка -- г-жа Клапар. Родственные связи между Кардо и матерью Оскара сводились к присылке приглашений на похороны или свадьбу и к обмену поздравительными карточками на Новый год. Г-жа Клапар была горда и поступалась своими чувствами только ради своего Оскара и ради дружбы с Моро, единственным человеком, оставшимся ей верным в несчастье. Она не докучала старику Кардо ни посещениями, ни какими-либо просьбами; но она считала его своей последней надеждой, навещала его четыре раза в год, рассказывала об Оскаре Юссоне, племяннике покойной достоуважаемой г-жи Кардо, да приводила сына к дяде раза три во время каникул. И старик неизменно угощал Оскара обедом в "Голубом циферблате", водил вечером в Гетэ и привозил обратно на улицу Серизе. Однажды Кардо одел его с ног до головы и подарил мальчику серебряный стаканчик и столовый прибор, которые должен иметь при себе каждый, поступающий в коллеж. Мать Оскара уверяла старика, что племянник его обожает; она пользовалась каждым случаем, чтобы напомнить дяде о его великодушии -- о стаканчике, о приборе и о прелестном костюме, от которого уцелел теперь только жилет. Но эти маленькие хитрости, вместо того чтобы достигать цели, только вредили Оскару в глазах столь матерой лисы, каким был его дядя. Кардо никогда особенно не любил свою покойную жену, долговязую, сухопарую рыжую женщину; ему были известны и те обстоятельства, при которых покойный Юссон женился на матери Оскара, и то, что Оскар родился значительно позже, чем умер Юссон; и хотя он отнюдь ее за это не презирал, но считал бедного племянника -- для семейства Кардо совершенно чужим. Не ожидая обрушившегося на нее несчастья, г-жа Клапар не позаботилась о том, чтобы своевременно восполнить это отсутствие кровного родства, внушив коммерсанту расположение к Оскару с его младенчества. Подобно всем женщинам, поглощенным только своим материнством, г-жа Клапар не подумала поставить себя на место дяди Кардо; она воображала, что старик должен глубоко интересоваться таким прелестным ребенком, носящим к тому же девичью фамилию покойной г-жи Кардо. -- Там пришла мать Оскара, вашего племянника, сударь,-- доложила горничная г-ну Кардо, который, ожидая завтрака, вышел в сад, после того как парикмахер побрил и напудрил его. -- Здравствуйте, прелестница,-- приветствовал бывший торговец шелком г-жу Клапар, запахнувшись в свой белый пикейный халат.-- Так! Так! А мальчуган-то растет,-- добавил он, потянув Оскара за ухо. -- Он окончил учение и очень жалеет, что вы, дорогой дядя, не присутствовали при раздаче наград. Оскар тоже получил награду. Имя Юссонов, которое он, надеюсь, будет носить с честью, также удостоилось упоминания... -- Ну! Ну! -- пробормотал старичок останавливаясь. Они прогуливались по террасе, уставленной миртами, апельсинными и гранатовыми деревьями.-- А что же он получил? -- Похвальный лист за философию, -- торжествующе ответила мать. -- О! нашему молодчику надо будет потрудиться, чтобы нагнать упущенное, -- воскликнул дядя Кардо. -- Кончить с похвальным листом? Это не бог весть что! Вы позавтракаете у меня? -- спросил он. -- Как прикажете,--отозвалась г-жа Клапар. -- Ах. дорогой господин Кардо! Какое утешение для родителей, когда их дети с успехом делают первые шаги в жизни! В этом отношении, да и во всех прочих, -- спохватилась она, -- вы один из самых счастливых отцов, каких я знаю... Под началом вашего достойного зятя и вашей любезной дочери "Золотой кокон" продолжает занимать первое место среди парижских торговых домов. Ваш старший сын вот уже десять лет как стоит во главе лучшей нотариальной конторы в столице и взял невесту с большим приданым. Ваш младший стал компаньоном самых богатых москательщиков. У вас, наконец, прелестные внучки. Вы стали главой четырех больших семейств... Оставь нас, Оскар, пройдись по саду, только цветов не трогай! -- Но ведь ему уже восемнадцать лет, -- заметил Кардо, улыбнувшись тому, что мать предостерегает сына, как маленького. -- Увы, да, дорогой господин Кардо! И если я уж довела его до этих лет и он вышел не урод, а здоровый душой и телом, если я всем пожертвовала, чтобы дать ему образование, то было бы слишком тяжело не увидеть его на пути к успеху. -- Но ведь господин Моро, благодаря которому вы получали в коллеже Генриха Четвертого полстипендии, наверно поможет ему стать на хорошую дорогу? -- отозвался Кардо с лицемерным простодушием. -- Господин Моро может и умереть,-- возразила гостья,-- и, кроме того, он окончательно рассорился со своим хозяином, графом де Серизи. -- Вот как! Вот как! Послушайте, сударыня, я вижу, что вы хотите... -- Нет, сударь, -- решительно остановила она старика, а тот из уважения к "прелестнице" сдержал раздражение, которое всегда испытывают люди, когда их прерывают.-- Увы! Вы и понятия не имеете о переживаниях матери, вынужденной в течение семи лет урывать для своего сына шестьсот франков в год из тех тысячи восьмисот, которые получает ее муж. . Да, сударь, это жалованье -- все наше достояние. Что же могу я сделать для моего Оскара? Господин Клапар до того ненавидит бедного мальчика, что я не могу держать его дома. И разве при таких обстоятельствах не прямой долг бедной, одинокой женщины прийти и посоветоваться с единственным родственником, который есть у ее сына на земле? -- И хорошо сделали, что пришли,-- ответил старец.-- Но вы никогда не говорили мне обо всем этом -- Ах, сударь,-- с достоинством продолжала г-жа Клапар, -- вы последний, кому бы я созналась в своей нищете Я сама во всем виновата, вышла замуж за человека, бездарность которого превосходит всякое воображение О! Я так несчастна!.. -- Слушайте, сударыня, не надо плакать,-- серьезно сказал старичок.-- Мне ужасно тяжело видеть слезы такой красавицы... В конце концов ваш сын носит фамилию Юссон, и если бы моя дорогая покойница была жива, она, наверное, чем-нибудь помогла бы тому, кто носит имя ее отца и брата. . -- А как она любила своего брата!--воскликнула мать Оскара. -- Но все свое состояние я роздал детям, им больше нечего ждать от меня, -- продолжал старик, -- я поделил между ними те два миллиона, которые у меня были, так как хотел видеть их еще при своей жизни счастливыми и богатыми. Себе я оставил только пожизненную ренту, а в мои годы люди дорожат своими привычками... Знаете, какую дорогу следует избрать нашему юноше? -- сказал он, подзывая Оскара и беря его за локоть.-- Пусть он изучит право, я оплачу лекции и расходы по диссертации. Пусть поступит к адвокату, чтобы усвоить все судебное крючкотворство, и, если дело пойдет на лад, если он выдвинется, если полюбит свою профессию и если я еще буду жив, каждый из моих четырех детей, когда нужно будет, даст ему денег и поможет устроиться самостоятельно, а я одолжу ему нужную суму для залога. Таким образом, вам надо будет все это время только кормить его и одевать; правда, ему придется туговато, зато он по крайней мере узнает жизнь. Не беда! Сам я отправился из Лиона всего с двумя луидорами в кармане, которые мне дала бабушка; я пришел в Париж пешком, и вот -- видите! Поголодать полезно для здоровья. Помни, молодой человек: скромность, честность, трудолюбие -- и ты добьешься успеха. Зарабатывать капитал очень приятно, и если у человека сохранились зубы, в старости его проедаешь со вкусом, распевая время от времени "Мамашу Годишон"! Итак, запомни: честность, трудолюбие, скромность! -- Слышишь, Оскар? -- сказала мать. -- Дядя в трех словах выразил все то, что я тебе говорила, и ты бы должен огненными буквами запечатлеть это в своей памяти... -- Я уже запечатлел, -- ответил Оскар. -- Ну, так благодари же дядю! Ты ведь слышал, он берет на себя заботу о твоем будущем. Ты можешь стать стряпчим в Париже. -- Он еще не понимает величия предстоящей ему судьбы, -- заметил старичок, глядя на придурковатого Оскара, -- ведь он только что со школьной скамьи. Послушай меня, я не люблю болтать попусту: честным остается только тот, кто находит в себе силу противиться соблазнам, а в таком большом городе, как Париж, они подстерегают человека на каждом шагу. Живи у матери, в мансарде; иди прямо на лекции, оттуда -- прямо в контору, трудись с утра до ночи, занимайся дома, у матери; сделайся в двадцать два года вторым клерком, в двадцать четыре -- первым, приобрети знания -- и твое дело в шляпе. Ну, а если адвокатура тебе не понравится, ты можешь поступить в контору к моему сыну -- нотариусу и со временем стать его преемником... Итак, труд, терпение, скромность, честность -- вот твой девиз. -- И дай вам бог прожить еще тридцать лет, чтобы видеть, как ваш пятый ребенок достигнет всего, чего мы ждем от него! -- воскликнула г-жа Клапар, беря дядю Кардо за руку и сжимая ее с пылом, достойным ее былой молодости. -- А теперь пойдемте завтракать,-- сказал добрый старичок и, взяв Оскара за ухо, потянул к столу. Во время завтрака Кардо незаметно наблюдал за племянником и убедился, что Оскар совсем неопытный юнец. -- Присылайте его ко мне время от времени, -- сказал он, прощаясь с г-жой Клапар и указывая на Оскара, -- я им позаймусь. Это посещение утешило бедную женщину в ее горестях, потому что она и надеяться не смела на такой успех. В течение двух недель она водила Оскара гулять, тиранила его своим постоянным надзором, и так они дожили до конца октября. Однажды утром в их убогую квартиру на улице Серизе, к ужасу Оскара, явился бывший управляющий и застал семейство за завтраком, состоявшим из селедки с салатом и чашки молока на десерт. -- Мы обосновались в Париже и живем уже не так, как в Прэле, -- сказал Моро, желая этим подчеркнуть г-же Клапар перемену в их отношениях, вызванную проступком Оскара, -- но я пробуду здесь недолго. Я вошел в компанию с дядюшкой Леже и папашей Маргероном из Бомона. Мы перепродаем поместья и начали с того, что приобрели поместье Персан. Я -- глава этой компании; мы располагаем капиталом в один миллион, так как я занял денег под свою недвижимость. Когда я нахожу выгодное именье, мы с дядюшкой Леже осматриваем его; мои компаньоны получают по одной четвертой части прибыли, а я половину, так как все хлопоты -- мои; поэтому мне придется постоянно быть в разъездах. Жена живет в Париже в предместье Руль, весьма скромно. Когда мы кое-что реализуем и будем рисковать только прибылями, -- и если Оскар будет хорошо вести себя,-- мы, пожалуй, возьмем его к себе на службу. -- А знаете, мой друг, ведь катастрофа, вызванная легкомыслием моего несчастного мальчика, вероятно даст вам возможность нажить огромное состояние, а в Прэле вы, право же, зарывали в землю свои таланты и энергию... Затем г-жа Клапар рассказала о визите к дяде Кардо, желая показать Моро, что они с сыном могут уже обойтись без его помощи. -- Старик прав, -- продолжал бывший управляющий, -- Оскара нужно крепко держать в руках, и малый, конечно, сделается нотариусом или стряпчим. Только бы он не сбился с этой дорожки. Знаете что? Посреднику по продаже поместий часто приходится иметь дело с судом, и мне на днях рекомендовали поверенного, который только что купил одно лишь звание, то есть контору без клиентуры. Этот молодой человек -- настоящий кремень, работать может, как лошадь, энергии неукротимой; его фамилия Дерош, я предложу ему вести все наши дела, с условием, чтобы он вышколил Оскара. Пусть этот Дерош возьмет за него девятьсот франков в год, я заплачу из них триста, так что ваш сын обойдется вам всего в шестьсот франков; я дам о нем самый лучший отзыв. Если малый действительно хочет стать человеком, он достигнет этого только под такой ферулой; оттуда он наверняка выйдет нотариусом, адвокатом или стряпчим. -- Ну, Оскар, благодари же добрейшего господина Моро; что стоишь как пень? Не всякий молодой человек, натворивший глупостей, имеет счастье встретить друзей. которые хоть и пострадали из-за него, все-таки еще о нем заботятся... -- Лучший способ со мной помириться, -- сказал Моро, пожимая руку Оскару, -- это работать с неутомимым прилежанием и хорошо вести себя... Через десять дней бывший управляющий представил Оскара г-ну Дерошу, стряпчему, недавно снявшему на улице Бетизи, в конце тесного двора, большое помещение, по весьма сходной цене. Дерош, молодой человек двадцати шести лет, сын бедных родителей, воспитанный в строгости необычайно суровым отцом, сам побывал в таком же положении, что и Оскар; поэтому он принял участие в юноше, но скрыл это под личиной привычной сдержанности. При виде этого молодого человека, сухого и тощего, с тусклым цветом лица и волосами, подстриженными ежиком, с отрывистой речью, пронизывающим взглядом и выражением угрюмой решительности, бедный Оскар до смерти испугался. -- Здесь работают день и ночь, -- заявил поверенный, сидевший в глубоком кресле за длинным столом, загроможденным ворохами бумаг. -- Не бойтесь, господин Моро, мы его не съедим, но идти ему придется с нами в ногу. Господин Годешаль! -- крикнул он. Хотя было воскресенье, старший клерк тут же явился с пером в руке. -- Господин Годешаль, вот ученик, о котором я вам говорил; господин Моро принимает в нем живейшее участие; обедать он будет с нами, жить -- в маленькой мансарде рядом с вашей комнатой; вы точно высчитайте, сколько ему нужно времени на дорогу до Юридической школы и обратно, чтобы он не терял ни минуты, позаботьтесь о том, чтобы он досконально изучал свод законов и хорошенько усваивал лекции -- то есть по окончании занятий в конторе пусть он читает юридические книги: словом, он должен находиться под вашим непосредственным руководством, проверять буду я сам. К тому дню, когда он будет принимать присягу, его хотят сделать тем, чем вы сами себя сделали: опытным старшим клерком. Идите за Годешалем, дружок, он вам покажет вашу комнату, и можете переезжать... Видите Годешаля? -- продолжал Дерош, обращаясь к Моро. -- У этого молодого человека, как и у меня, ничего нет: он брат Мариетты, знаменитой танцовщицы, которая откладывает деньги, чтобы он мог через десять лет устроиться самостоятельно, и все мои клерки такие -- если они хотят сколотить себе состояние, им приходится рассчитывать только на собственные силы. Поэтому мои пять помощников и я сам работаем за десятерых. Через несколько лет у меня будет лучшая клиентура во всем Париже. Здесь и к делам и к клиентам относятся с жаром. И молва об этом уже идет. Я переманил Годешаля от своего коллеги Дервиля, где тот был вторым клерком, да и то всего две недели; но мы узнали друг друга в этой большой конторе. У меня Годешаль получает тысячу франков, стол и квартиру. И я дорожу этим малым -- он неутомим! Я люблю его! Он ухитрялся существовать на шестьсот франков, как и я, когда был клерком Главное, чего я требую, -- это безупречной честности; а кто умеет быть честным в бедности, тот настоящий человек; при малейшем отступлении от этого требования любой клерк сейчас же вылетит из моей конторы. -- Ну, мальчишка в надежных руках, -- сказал Моро. В течение двух лет Оскар прожил на улице Бетизи в самом горниле крючкотворства, ибо, если это старомодное выражение применимо к