и вещи, в одном экипаже - наша свита, в другом - мы с Клервиль. Перед отъездом мы зашли к Фердинанду попрощаться, и он опять долго уговаривал нас не уезжать, а когда понял, что это бесполезно, выдал нам паспорта для пересечения границ своего королевства. В тот же вечер мы были в Капуе, а неделю спустя - в Риме, куда добрались без всяких хлопот и приключений. Только тогда Клервиль известила брата о своем намерении ехать вместе со мной во Францию, где она намеревалась обосноваться до конца жизни. Она просила его также переехать в Париж, но Бризатеста не мог оставить свое ремесло и несмотря на то, что скопил к этому времени большое состояние, он торжественно заявил, что твердо намерен умереть с пистолетом в руке. - Пусть будет так, - сказала Клервиль. - Я предпочитаю тебя, Жюльетта. Мы больше никогда не расстанемся - такова моя воля. Я заключила подругу в объятия и поклялась ей, что у нее не будет повода раскаяться в своем решении. Увы, давая это обещание, я так мало знала о капризах судьбы, чьи звезды уже начинали тревожно мерцать над нашими головами. Продолжая свое путешествие, мы доехали до Анконы, где, воспользовавшись чудной погодой, гуляли в порту, когда заметили высокую даму лет сорока пяти, которая пристально смотрела на нас. - Ты не узнаешь эту женщину? - спросила меня Клервиль. Я обернулась и всплеснула руками. - Разрази меня гром, Клервиль, если это не наша парижская колдунья! Ну конечно, это Дюран! Ее имя было еще на моих устах, когда его владелица подошла и сердечно поприветствовала нас. - Какой сюрприз! - удивилась Клервиль, вновь встретив ту, которая пять лет тому назад предсказала ей скорую смерть. - Какими судьбами вы оказались в этом городе? - Пойдемте ко мне, - вместо ответа сказала Дюран, все еще красивая, несмотря на свои годы, - хотя эти люди не понимают нашего языка, лучше побеседовать в спокойной обстановке. Мы пришли в роскошную гостиницу и, усадив нас, она заговорила: - Я буду очень рада познакомить вас с одной выдающейся женщиной, одной из самых необыкновенных, каких только рождала Природа. - Кого вы имеете в виду? - спросила Клервиль. - Сестру императрицы, тетку королевы Неаполитанской, личность, совершенно вам неизвестную. Еще в самом нежном возрасте принцесса Кристина - так зовут эту даму - обнаружила наклонности к такому невероятному распутству, что отец посчитал ее неисправимой. Видя, что ее распущенность возрастает с каждым днем и годом, он счел за благо купить для нее остров в Далмации, у побережья Адриатического моря; выделил ей огромное содержание и отдал остров под протекторат Венецианской республики, которая специальным договором признала ее права творить в своих владениях все, что ей вздумается. Кристина получила свое крохотное королевство в шестнадцатилетнем возрасте, сейчас ей сорок лет, и она с тех пор ведет веселую и разгульную жизнь. Но я не стану больше рассказывать о ней, лучше мы отправимся на ее остров. Весь путь займет у нас два дня. Ну и как, вы согласны? - Разумеется, - ответила я за себя и за свою подругу, - ведь цель нашего путешествия - познакомиться с обычаями и моральными принципами людей, поэтому мы не хотим упускать такую возможность. - Еще бы, - подхватила Клервиль, - тем более что на острове этой Кристины мы насладимся вволю. - А вот это нет, - прервала ее Дюран, - плотских удовольствий вы там не получите. - Тогда чем же она занимается на своем острове? - изумилась я. - Довольно, о ней больше ни слова. Я хочу сделать вам сюрприз. Она явно не желала говорить на эту тему, и я перевела разговор на другой предмет. - Теперь, когда мы снова нашли друг друга, - сказала я колдунье, - вы должны рассказать о своем внезапном исчезновении из Парижа. Почему вы не пришли на свидание с графом де Бельмором, с которым я вас познакомила? - Дело в том, что я не смогла это сделать по самой простой причине: в тот день меня повесили. - Что?! - Да, именно повесили. Дело было так: я продала яд юному герцогу N.. который задумал избавиться от своей матушки. Но в последний момент этот идиот раскаялся и выдал меня; последовал арест, потом суд - причем все это произошло за один день. Но я была близко знакома с главным судьей Самсоном, и мы договорились, что меня повесят только для вида. Судьи перепирались в течение одиннадцати часов, и только ночью меня увезли, наконец, из ратуши. - Петлю накинул сам Самсон, он же руководил всем этим балаганом. Меня бросили в телегу, отвезли на кладбище, где один из слуг судьи по его заданию выкупил мое тело, и до рассвета мне удалось покинуть Париж. На следующий год я вернулась в город, сняла дом в другом квартале и под чужим именем. Дела мои снова пошли хорошо - недаром говорят, что веревка повешенного приносит удачу. Сегодня у меня очень приличное состояние, каждый год я приезжаю в Италию, чтобы пополнить запасы сырья для ядов, которые продаю по всей Европе. Но готовить их я предпочитаю дома. Сейчас этот вид убийства в моде, так что от клиентов нет отбоя. На острове у Кристины вы увидите поразительные эффекты моих новых составов. - Вы и ее снабжаете? - Бог ты мой! Это самая постоянная моя клиентка. - Выходит, она жестокая? - Невероятно жестокая. - О, я уже заранее влюблена в нее! - воскликнула Клер-виль. - И мы хоть сейчас готовы плыть в Далмацию. Однако я остановила свою нетерпеливую спутницу и снова обратилась к Дюран. - Прежде всего, мадам, прошу вас прояснить кое-какие вопросы. Мне хочется знать, кто были те странные личности, которые развлекали нас в вашем доме и каким образом вы делали все чудеса, которые мы там видели. - Один из них был тот самый герцог N.. другой - Божон, известный богач-миллионер. В продолжение четырех лет оба исключительно щедро платили мне за разного рода услуги, и не счесть женщин и девиц, которых я околдовала для них тем же самым способом. Но, - добавила Дюран, дергая сонетку, - вы, надеюсь, не думаете, что я отпущу вас без обеда. Я сойду с ума, если вы откажетесь быть моими гостями, и не хочу слышать никаких отказов. Почти в ту же самую минуту на столе появился великолепный обед. - Вы обещали нам назавтра хорошее развлечение, - сказала Клервиль, когда мы приступили к десерту. - А как насчет сегодняшнего дня? Мне кажется, среди ваших лакеев есть три-четыре сильных жеребчика. - Вы хотите испытать их на выносливость? - Почему бы и нет? А что ты скажешь, Жюльетта? - Нет, - покачала я головой, озабоченная неясной еще мыслью, которая не выходила у меня из головы и которая была чем-то вроде предостережения, - нет, я, пожалуй, выпью рюмку вина и побеседую с мадам Дюран. Кроме того, у меня менструация, и я чувствую себя не совсем хорошо. - Раньше я что-то не замечала, чтобы ты отказалась от мужского органа, - сказала Клервиль, и на краткий миг в ее лице промелькнула тень озабоченности, причину которой я тогда не поняла. - Ну пойдем, мой ангел, - продолжала она, снова посветлев, - если не сможешь совокупляться спереди, подставишь задницу. Пойдем, составь мне компанию: ты же знаешь, что я могу вкусить настоящее удовольствие только вместе с тобой. - Нет, - повторила я, все еще оставаясь во власти нехорошего предчувствия, - у меня нет никакого настроения... Я просто хочу посидеть и поболтать. Клервиль направилась к двери, которую ей указала Дюран, и перед тем, как открыть ее - я это отчетливо увидела через зеркало, - она сделала колдунье предостерегающий знак, который я истолковала как призыв к молчанию. Дверь за ней закрылась, и мы остались вдвоем с Дюран. - Ах, Жюльетта, - начала эта женщина, как только Клервиль ушла, - благодари свою счастливую звезду за те чувства, которые ты мне внушаешь. Обещаю тебе, моя прелесть, - продолжала она, обнимая меня, - что ты не будешь жертвой этого чудовища... Ты лучше ее во всех отношениях, ты будешь вовремя предупреждена и спасешь свою жизнь. - Что такое вы говорите, сударыня! Так вы напугаете меня до смерти. - Слушай меня внимательно, Жюльетта, а выслушав, держи при себе. Этот остров в Далмации... Эта принцесса Кристина и эта поездка - все это подстроено для того, милая девочка, чтобы погубить тебя. Эту ловушку приготовила тебе женщина, которую ты считаешь своей лучшей подругой. - Клервиль! - Она замыслила убить тебя. Она жаждет получить твое богатство; у нее в кармане лежит бумага, документ, в котором вы называете друг друга единственной наследницей. И ты будешь убита, как только вступишь в права наследства... - Ах, исчадие ада! - только и сумела вымолвить я, задыхаясь от бешенства и страха. - Спокойно, Жюльетта, любое неосторожное слово - и участь твоя решена; сиди тихо и слушай меня. Корабль, на котором мы должны отплыть, утонет, мы спасемся, а ты погибнешь... Но пока не поздно, ты можешь отомстить; возьми этот пакетик, в нем мгновенный яд, самый сильный из моих запасов. Проглотив хоть каплю, она тут же замертво упадет к твоим ногам, будто пораженная молнией. За эту услугу я ничего от тебя не потребую, так как мною движет сильная любовь к тебе. - О, благодетельница! - растрогалась я, и слезы брызнули из моих глаз. - Вы спасаете меня от самой страшной опасности! Но во всем этом еще много непонятного. Как вы оказались в Анконе? Как нашла вас Клервиль? - Я следовала за вами по пятам с момента вашего отъезда из Неаполя, где я покупала яды. Там и встретила меня Клервиль и изложила свой план; в Лоретто я опередила вас и приехала в Анкону раньше, чтобы подготовить почву для этого предприятия; но я согласилась лишь потому, что страстно хотела спасти тебе жизнь. Если бы я отказалась, Клервиль нашла бы другой способ, и мы бы с тобой сейчас не беседовали. - Но если Клервиль задумала от меня избавиться, почему она так долго ждала? - Главный документ еще не был готов, твои деньги еще не попали в банк, и до отъезда из Рима она ничего не могла предпринять; кроме того, она знала, что следующая ваша остановка по пути из столицы будет только в Лоретто. Поэтому она велела мне подготовить все к послезавтрашнему дню. - Бесчестная предательница! А я так искренне любила ее, так доверчиво отдала свою судьбу в ее руки! - Она самая коварная и жестокая из людей, - согласилась Дюран, - не доверяй ей ни при каких обстоятельствах. Именно в тот момент, когда ты меньше всего опасаешься ее, она бывает всего опаснее. Но, чу! Я слышу шаги. Кажется, она возвращается; учти, что эта наша беседа очень не понравится ей. А сейчас соберись и будь начеку. И дай Бог тебе удачи. Клервиль и вправду вернулась расстроенная; настоящего удовольствия она так и не получила: у обоих предложенных ей лакеев эрекции хватило ненадолго. Помимо того, она привыкла наслаждаться только при активном участии любимой Жюльетты. - Я бы наверняка испытала хороший оргазм, если бы ты была рядом, - с упреком добавила она, - даже если бы ты только мастурбировала. - Мы сделаем это нынче вечером, - сказала я, постаравшись как можно лучше скрыть свои истинные чувства. - Непременно нынче вечером. А сейчас, дорогая, меня не соблазнил бы сам Адонис. - Ну хорошо, - согласилась она, - пойдем в гостиницу. Мне тоже что-то не по себе, и я не прочь лечь пораньше. До свидания, Дюран, увидимся завтра. Не забудь приготовить музыкантов, добрую пищу, а главное - надежных самцов: без этого наше плавание по морю будет невыносимо скучным. - Странная все-таки эта Дюран, - начала Клервиль, когда мы пришли к себе, - с ней надо быть очень осторожной, моя драгоценная. Если бы я не была так тебе предана... Поверишь ли, Жюльетта, когда ты отлучилась на несколько минут в туалет, злодейка предложила мне отравить тебя за две тысячи луидоров? Это громоподобное известие не вывело меня из равновесия: я увидела в нем коварную игру Клервиль. Тем не менее я сделала удивленное и встревоженное лицо. - Великий Боже, - сказала я, - это не женщина, а чудовище! Теперь я понимаю, почему она внушала мне какое-то беспокойство, пока мы с ней разговаривали. - Твой инстинкт тебя не подвел. Да, она решила убить тебя, Жюльетта. Просто так, потому что ее забавляла мысль о твоей смерти. - Но послушай-ка, - я в упор посмотрела на Клервиль, - может быть, она решила нанести удар во время поездки на остров... - Нет, - ответила, не моргнув глазом, моя подруга, - она собиралась это сделать сегодня вечером, за ужином, вот почему я так рано утащила тебя домой. - И все-таки меня тревожит эта поездка. Ты уверена, что там не произойдет ничего страшного? - Абсолютно ничего: я ее переубедила и ручаюсь, что она уже забыла об этом. Однако пора бы поужинать. Слуги накрыли стол, и я приняла решение. Россказням Клервиль верить невозможно, думала я, к тому же признания Дюран показались мне такими искренними, исполненными самого живого участия... В первое же блюдо Клервиль я незаметно высыпала порошок, который заранее спрятала между пальцев; она взяла в рот кусочек, проглотила его, сползла со стула и, испустив один-единственный стон, свалилась на пол. - Полюбуйтесь на мою месть, - обратилась я к своим служанкам, потрясенным внезапной смертью нашей спутницы. И рассказала им обо всем. - А теперь давайте насладимся сладкими плодами отмщения; я лягу на труп этой потаскухи, а вы ласкайте меня; пусть ее пример научит вас, что никогда не следует предавать лучшую подругу. Мы сняли с Клервиль все одежды, положили мертвое тело в постель; я коснулась ее влагалища, оно было еще теплое, и я начала массировать его; потом взяла искусственный фаллос и совершила с ней содомию. Элиза подставила мне свой зад для поцелуев, другой рукой я ласкала клитор Раймонды. Я разговаривала с Клервиль так, как будто она жива, я осыпала ее упреками, гневными обвинениями, как будто она может меня услышать; я взяла розги и выпорола недвижимое тело... И снова начала содомировать ее. Но она оставалась бесчувственной в самом жутком смысле этого слова, тогда я велела засунуть труп в мешок. А когда наступила ночь, собственные лакеи Клервиль, которые ее ненавидели и теперь горячо благодарили меня за то, что я избавила их от жестокой госпожи, тайком вынесли мешок и бросили в море. Я сразу написала своему римскому банкиру, напоминая ему, что по условиям контракта, который мы с Клервиль подписали и согласно которому вложенные нами деньги будут принадлежать одной из нас - той, что переживет другую, - он должен выплачивать весь доход мне. Таким образом я одним махом удвоила свое состояние, исчислявшееся уже солидной цифрой в два миллиона. В Италии нет ничего проще, чем уйти от обвинения в убийстве: за две сотни цехинов я подкупила судейских чиновников Анконы, и никакого расследования не проводилось. - Итак, дорогая моя подруга, - сказала я Дюран, когда мы обедали с ней на следующий день, - вы, кажется, тоже собирались разделаться со мной, или я не права? Эту тайну открыла мне Клервиль и рассказала, как вы думали отравить меня прошлой ночью и как она вас отговорила. - Гнуснейшая ложь, - спокойно, но твердо ответила мне Дюран. - Верь мне, Жюльетта, я сказала тебе правду: я слишком сильно люблю тебя, чтобы лгать в таких серьезных вещах. Во мне много зла, быть может, много больше, чем в другом человеке, но когда я люблю какую-то женщину, я никогда ее не предаю... Но скажи, выходит, ты ничего не предприняла? - Нет. Клервиль жива и здорова, мы вместе намерены продолжать путешествие, и я пришла попрощаться с вами. А теперь мне пора... - Подожди, Жюльетта! Вот как ты меня благодаришь за все, что я для тебя сделала... - Я не такая неблагодарная, как вы думаете, Дюран, - прервала я, протягивая ей сверток, содержавший сто тысяч крон, в другой руке я держала отрезанные косы Клервиль. - Вот украшение головы, которую вы отдали мне, а это - награда за вашу благородную дружбу. - Оставьте это себе, мне ничего не нужно, - с достоинством ответила Дюран. - Я обожаю тебя, Жюльетта. За то, что я сделала, мне не надо никакой награды, кроме счастья любить тебя безраздельно; я ревновала тебя к Клервиль и не скрываю этого, но все равно я бы ее не тронула, если бы не ее зловещие замыслы в отношении тебя: я не могла ей простить, что она собралась уничтожить человека, чья жизнь мне дороже своей собственной. Возможно, я не так богата, как ты, но у меня достаточно денег, чтобы вести роскошную жизнь, я могу себе позволить отказаться от твоего подарка, ведь с моим искусством у меня никогда не будет недостатка в средствах, и я не желаю, чтобы мне платили за то, что я сделала от чистого сердца. - Мы никогда больше не. расстанемся, - растроганно сказала я, - переезжайте ко мне, забирайте себе слуг Клервиль, ее карету, и дня через два мы уедем отсюда в Париж. Дюран оставила одну из своих горничных, к которой была сильно привязана, отпустила остальную прислугу и поселилась в бывших апартаментах Клервиль. Судя по тому, как эта женщина пожирала меня глазами, я заключила, что она находится в томительном ожидании того момента, когда моя благосклонность вознаградит ее за все услуги. И я не заставила ее мучиться: после изысканного и особенно роскошного ужина я раскрыла объятия, она бросилась в них, мы удалились в мою спальню, закрыли дверь, опустили шторы, и я отдала свое тело самой развратной и сладострастной из женщин. Несмотря на свой почти пятидесятилетний возраст Дюран оставалась удивительно красивой женщиной; она обладала роскошным, прекрасно сохранившимся телом, рот ее был свеж, кожа нежная, но не дряблая и почти без морщин; у нее был величественный зад, твердые и очень тяжелые груди, удивительно выразительные глаза, тонкое лицо, и несравненной была ее энергия в плотских наслаждениях, и весьма странны были ее вкусы... Капризная Природа создала ее с одним лишь недостатком, которого не заметила ни Клервиль, ни я: Дюран не могла - и не смогла бы никогда - получать удовольствия как все обычные женщины. У нее была непроходимость влагалища, но - прошу вас запомнить эту деталь - ее клитор в палец длиной был причиной ее неодолимого влечения к женщинам. Она с удовольствием порола и содомировала их, не гнушалась она и мальчиками, а позже я обнаружила, что ее необычной величины задний проход принимал в себя все, чего она была лишена в другом месте. Я сделала первый шаг и испугалась, что она лишится чувств в тот момент, когда мои руки коснулись ее тела. - Сначала разденемся, - прошептала она, - только без одежды можно получить удовольствие. К тому же мне очень хочется еще раз увидеть твои прелести, Жюльетта, я горю желанием полакомиться ими. В один миг мы все сбросили с себя, и мои губы отправились путешествовать по ее телу. Должна признать, что будь Дюран моложе, она не вызвала бы во мне такого интереса. С годами мои вкусы становились все более извращенными, и Природа понемногу приоткрывала мне двери в мир таких ощущений, которые были мне неведомы в молодости. Жаркие ласки этой женщины, похожие на мощные приливы сладострастия, разожгли пожар в моем теле, а искусство и умение моей партнерши не поддается описанию. Только тогда я поняла, как сластолюбивы бывают увядающие распутницы, закаленные в горниле злодейства и порока, как безгранична бывает их извращенная похоть. А вы, безразличные и лишенные вдохновения недотроги, невыносимые создания, не смеющие даже дотронуться до органа, который вонзается в ваше тело, стыдящиеся ответить оргазмом на оргазм, обратите внимание на мои слова, извлеките из них урок, и пусть мадам Дюран послужит для вас примером. После первых взаимных ласк Дюран, которая чувствовала себя много свободнее, когда с нами не было Клервиль, поведала мне свои похоти и попросила снисходительно отнестись к ним. Она встала передо мной на колени, а я, по ее просьбе, взяла ее за волосы и стала грубо и повелительно тереться о ее нос то влагалищем, то анусом, потом ерзала задом по ее лицу и мочилась на него. После этого била ее кулаками, попирала ногами и до крови отстегала розгами. Когда она от моих ударов свалилась на пол, я нырнула головой между ее ног и четверть часа сосала ей вагину, одной рукой массируя анус, другой - соски; потом, когда она достаточно возбудилась, Дюран содомировала меня своим клитором и одновременно ласкала пальцами мой хоботок. - Прости, что я так много потребовала от тебя, Жюльетта, - смиренно сказала блудница, закончив свою программу, - но ты ведь знаешь, до чего доводит нас пресыщение. - После тридцатипятилетнего либертинажа женщина не должна стыдиться своих вкусов, - отвечала я, - в любом случае они заслуживают уважения, ибо диктуются Природой, причем лучшие яз них - те, которые доставляют нам наибольшее удовольствие. После этих слов я взялась за дело всерьез и довела ее до того, что она едва не скончалась от блаженства. Мне не с чем сравнить сладострастную агонию мадам Дюран; я никогда не видела, чтобы женщина извергалась с такой силой; она не только выстреливала сперму, как это делают мужчины, но она сопровождала эякуляцию такими громкими стонами, такими мерзкими ругательствами, спазмы ее были настолько сильные, что в эти мгновения ее состояние можно было принять за приступ эпилепсии. Кроме того, она мне прочистила задний проход не хуже мужчины, по крайней мере доставила мне не меньшее удовольствие! - Ну и как ты себя чувствуешь? - спросила она, поднимаясь на ноги. - Клянусь влагалищем! - вскричала я. - Ты неподражаема, ты - средоточие похотливости, твои страсти едва не спалили меня, и теперь сделай со мной все то, что я проделала с тобой. - Что?! Ты хочешь, чтобы я тебя била? - Бей меня, бей! - И унижала? И топтала? - Скорее - я жду. - Хочешь, чтобы я мочилась тебе в рот? - Ну конечно, любовь моя; торопись, мое извержение близится. Дюран, более опытная в подобных забавах, нежели я, действовала с таким несравненным мастерством, что я изверглась в тот самый момент, когда ее страстный язык погрузился в мое влагалище. - О, как ты сладко кончаешь, сердце мое! - нежно проворковала она. - С каким восторгом отвечаешь на ласки! Теперь я знаю что мы прекрасно заживем вдвоем. - Не стану отрицать, Дюран, что ты потрясла все мои чувства, и я безмерно счастлива, что встретила такую женщину. Мы с тобой будем властительницами Вселенной, вдвоем мы покорим саму Природу. Ах, какие мерзости, какие преступления мы совершим, дорогая моя Дюран! - А ты не жалеешь о Клервиль? - Как я могу жалеть о ком-то, если у меня есть ты? - Но что, если я выдумала всю эту историю только для того, чтобы устранить соперницу? - Тогда это было бы редчайшее на свете злодейство! - Но если я его совершила? - Так ведь сама Клервиль сказала мне, что ты предложила отравить меня за две тысячи золотых монет. - Я знала, что она передаст тебе эти слова, и нисколько не сомневалась в том, что ты ей не поверишь и поймешь это как неуклюжую хитрость с ее стороны и как сигнал к тому, что настало время сделать то, что я хотела, чтобы ты сделала. - Почему ты хотела, чтобы это сделала я? Разве сама ты не могла убить ее? - Мне было очень важно, чтобы моя соперница погибла от твоей руки - без этого мое удовольствие было бы неполным. - Ты - страшная женщина! Но погоди, ведь она была не в себе в тот день, когда мы были у тебя в гостях, она даже не смогла насладиться твоими лакеями; мне кажется, она сделала тебе какой-то знак... - Я нарочно создала такую обстановку и точно рассчитала, что это на тебя подействует, что ее беспокойное поведение насторожит тебя и сделает ее виновной в твоих глазах. Когда же я предлагала ей отравить тебя за две тысячи золотых, я заронила в нее подозрение, что подобное предложение я могу сделать и тебе. Вот чем объясняется ее предупреждающий жест - она боялась оставить нас вдвоем, а ее нервозность оказала на тебя именно тот эффект, на который я рассчитывала. Таким образом два часа спустя Клервиль была мертва. - Я должна понимать это так, что она невиновна? - Она обожала тебя... Так же, как и я, и присутствие соперницы было для меня невыносимым. - Наслаждайся своей победой, коварная, - восхитилась я, обнимая Дюран. - Теперь ты можешь торжествовать: я боготворю тебя, и если бы мне пришлось повторить все снова, я бы сделала это не задумываясь и без всяких причин, которые ты придумала, чтобы облегчить мое преступление... Но почему ты не призналась в своей любви еще в Париже? - Я не посмела, так как рядом была Клервиль, а когда позже ты еще раз пришла ко мне, со мной был мужчина. Потом меня арестовали. Но освободившись, я всюду следовала за тобой, любовь моя, и никогда не упускала тебя из виду; я поехала за тобой в Анжер, затем в Италию; все время, пока я занималась своей торговлей, я не спускала с тебя глаз. Надежда моя поколебалась, когда я узнала о твоих наперсницах - Донис, Грийо, Боргезе, - и от нее почти ничего не осталось, когда ты вновь встретилась с Клервиль. Но я все равно поехала за вами из Рима, и вот здесь, отчаявшись от столь долгого ожидания, я решилась разрубить этот узел; остальное тебе известно. - То, что ты рассказала, просто невероятно! В ком еще встретишь подобный пример коварства, ловкости, злобности, порочности и ревности? - Это потому, что ни у кого нет таких страстей, потому что никто никогда не любил тебя так, как я люблю тебя. - А когда пламя потухнет в тебе, Дюран, ты поступишь со мной так же, как я поступила с Клервиль? - Хорошо, мой ангел, я развею твою тревогу. Но требую, чтобы гы оставила себе только одну из своих девиц - Элизу или Раймонду. Выбирай любую, но двоих иметь тебе я не позволю и предупреждаю об этом заранее. - Со мной останется Раймонда. - Прекрасно, Так вот, если она станет свидетельницей твоей неожиданной или необъяснимой смерти, пусть вина за это падет на меня. А теперь, - продолжала Дюран, - я прошу тебя написать записку и отдать ее на хранение Раймонде; в этой записке ты назовешь меня своей убийцей в том случае, если смерть твоя наступит каким-либо трагическим образом во время нашей совместной жизни. - Нет, такие предосторожности ни к чему; я верю тебе, вверяю свою жизнь в твои руки и делаю это с радостью. Только оставь мне и Элизу, не мешай мне и не ревнуй меня. Я - распутница, я не обещаю тебе вести себя безупречно, но клянусь чем угодно, что буду любить тебя всегда. - Я не собираюсь тиранить тебя, Жюльетта, напротив, я сама буду служить твоим удовольствиям, я готова смешать землю с небом ради твоего счастья. Но как только ты сделаешься добродетельной, я от тебя отвернусь, хотя знаю, что невозможно заманить в сети добра такую женщину, как ты - шлюху по темпераменту и по убеждению: это все равно, что загораживать море плотиной. Прошу я только одного: позволь мне быть единоличной хозяйкой твоего сердца. - Клянусь, что вы одна будете властвовать в нем. - В таком случае обещаю тебе неземное блаженство; истинное распутство должно быть свободно от всяких чувств, мы должны иметь только одну подругу и искренне любить ее, а сношаться можно хоть со всем миром. Если хочешь, я тебе дам добрый совет, Жюльетта: избавься от этой толпы, которая вечно крутится вокруг тебя; я сама думаю рассчитать половину своей свиты: чем меньше нас, тем удобнее нам творить свои дела, и ни к чему привлекать к себе внимание. Ведь я не собираюсь бросать свое ремесло, но кому придет в голову покупать яды у женщины, которая ведет роскошную королевскую жизнь? - Я тоже хочу сполна удовлетворять все свои вкусы, - сказала я. - Хочу воровать, торговать своим телом, и ты совершенно права в том, что не стоит выставлять себя напоказ. - Я могу выдавать себя за твою мать, в этом качестве мне легче будет найти покупателей на твои прелести; Элиза и Раймонда пусть будут твоими кузинами, мы и для них найдем клиентуру. С таким гаремом в Италии можно жить припеваючи. - А как же твои яды? - Не беспокойся, охотников на них здесь гораздо больше, чем в других местах. Мы должны вернуться во Францию, имея чистый доход не меньше двух миллионов. - Куда же мы сейчас отправимся? - Я склоняюсь к тому, чтобы снова спуститься на юг. В Калабрии и на Сицилии жители развращены до предела, и там мы найдем золотое дно, тем более что я хорошо знаю те места. В прошлом году я за полдня наторговала там на пятьсот тысяч франков и могла бы выручить еще больше. Южане очень доверчивы, Жюльетта, как все лживые люди: достаточно предсказать им судьбу, и из них можно вить веревки. Это поистине сказочная страна. - А мне страшно хочется вернуться в Париж, - мечтательно заметила я, - и окончательно поселиться там: разве нельзя заниматься там тем же самым? - Ну давай съездим хотя бы в Венецию и оттуда - в Милан, затем доберемся до Лиона. Я согласилась с таким маршрутом, и мы сели за обед. Дюран предупредила меня, что она сама будет оплачивать все наши расходы; она, разумеется, понимала, что моя доля в общей прибыли будет немалой, но упросила меня сделать вид, будто я нахожусь на ее содержании. Признаюсь вам, что принимала ее знаки внимания с тем же тактом, с каким она мне их оказывала, ведь деликатность имеет большое значение в среде злодеев, и тот, кто этого не понимает, совершенно не знает человеческую природу. - Правду ли говорят, - поинтересовалась я, - что у вас есть бальзам долголетия? - Такого бальзама не существует, только мошенники торгуют им. Истинный секрет долголетия - это строгая умеренная жизнь, а коль скоро строгость и умеренность не принадлежат к нашим достоинствам, ни ты, ни я, увы, не можем надеяться на чудо. Да и какой в этом смысл, дорогая? Лучше прожить короткую жизнь, полную наслаждений, чем влачить долгое и унылое существование. Если бы смерть означала наступление страданий, тогда бы я посоветовала тебе продлить жизнь как можно дольше, но поскольку в самом худшем случае мы обратимся в ничто, в котором мы пребывали до рождения, мы должны на крыльях удовольствий стремиться к отмеренному нам сроку. - Стало быть, любовь моя, ты не веришь в потустороннюю жизнь? - Мне было бы очень стыдно, если бы в моей душе жила хоть капля такой веры. Я так же, как и ты, хорошо представляю себе, что ждет нас за порогом, и уверена, что бессмертие души и существование Бога - совершеннейшая чушь, недостойная внимания тех, кто впитал в себя основные принципы философии. На обломках религиозных доктрин я построила одно-единственное убеждение, которое может даже претендовать на некоторую оригинальность. На основе множества опытов я утверждаю, что ужас перед смертью, якобы естественный и ниспосланный свыше, есть не что иное, как плод нелепых страхов, которые с каждым днем усиливаются в наших душах с самого детства, которые порождены религией и постоянно вдалбливаются в наши головы. Как только мы излечиваемся от них и осознаем неизбежность своей участи, мы не только перестаем смотреть на смерть с тревогой и отвращением, но и начинаем понимать, что в действительности смерть - это всего лишь очередное, пусть и самое последнее, сладострастное удовольствие. Во-первых, мы приходим к уверенности, что смерть - неизбежное явление Природы, той Природы, которая создает нас с одним условием, что когда-нибудь мы умрем; любое начало предполагает конец, каждый шаг приближает нас к последнему пределу, все в мире указывает на то, что смерть - конечная и единственная цель Природы. И вот я тебя спрашиваю, как можно сегодня сомневаться в том, что смерть, будучи естественной необходимостью, то есть потребностью Природы, не может быть ничем иным, кроме как удовольствием, и сама жизнь убедительно показывает это. Следовательно, в умирании есть высшее наслаждение, и при помощи философских рассуждений легко обратить в вожделение все нелепые страхи перед смертью, а чувственное возбуждение может даже привести к тому, что человек будет страстно ожидать своих последних мгновений. - Ваши оригинальные мысли не лишены логики, - заметила я, - но они могут быть опасны для человека. Подумайте сами, скольких людей удерживает в определенных рамках страх смерти, и если они от него избавятся, тогда... - Одну минуту, - перебила меня мудрая собеседница, - я никогда никого не хотела удержать от преступления, более того, я всегда желала убрать все препятствия, которые нагромоздила на пути людей глупость. Злодейство - моя потребность; Природа дала мне жизнь для того, чтобы я служила ее целям, и я должна множить до бесконечности все средства для этого. Профессия, которую я выбрала скорее из порочности, нежели из материального интереса, доказывает мое искреннее желание способствовать злодейству; у меня нет большей страсти, чем страсть к разрушению, и если бы я могла опутать своими сетями весь мир, я стерла бы его в порошок без колебаний и сожалений. - Скажите, какой пол вызывает у вас самую сильную ярость? - Мне безразличен пол человека - для меня важен его возраст, 'его связи с другими, его положение. Когда я нахожу стечение благоприятных факторов в мужчине, мне доставляет наибольшее удовольствие убивать мужчин, когда же их средоточием является женщина, я, естественно, предпочитаю ее, - В чем же заключаются эти благоприятные факторы? - Мне бы не хотелось говорить об этом. - Но почему? - Потому что из моих объяснений ты можешь сделать ошибочные выводы, а они могут разрушить наши отношения. - Ах, дорогая, вы и так уже сказали предостаточно, и я поняла, что ваше любимое занятие - приговаривать людей к смерти. - Естественно, я прямо сказала это. Но выслушай меня, Жюльетта, и выбрось из головы все свои опасения. Не хочу скрывать от тебя тот факт, что любой предмет, которым я пользуюсь, но к которому не испытываю чувств, постигает участь любой другой утвари. Но если в этом предмете я нахожу приятные и родственные мне свойства, например, такое воображение, как у тебя, вот тогда я способна на верность, о какой ты даже не подозреваешь. Поэтому, любовь моя, забудь свои сомнения, забудь во имя нашей привязанности; я дала тебе самые надежные гарантии своей преданности, ты же не принимаешь ее и заставляешь меня думать, что твой разум не в ладах с твоим сердцем. Кроме того, разве у меня есть хоть какие-то способности, которыми не обладаешь ты? - Да я не знаю и сотой части того, что знаете вы! - Ну, если тебе так хочется, - улыбнулась Дюран. - Но знай, что с тобой я буду употреблять свое искусство только для того, чтобы заставить тебя полюбить меня еще сильнее. - В том нет нужды, ведь злодеи прекрасно ладят друг с другом, и если бы ты не возбудила во мне ужасные подозрения, я никогда бы не отравила Клервиль. - Кажется, я слышу в твоих словах сожаление, Жюльетта? - Нисколько, - запротестовала я и поцеловала подругу. - Давайте поговорим о другом. Хочу еще раз напомнить, что я вручила свою судьбу в ваши руки, и вы должны вложить в мое сердце надежду; наша сила - в нашем крепком союзе, и ничто его не сломит, пока мы будем вместе. А теперь расскажите мне о тех факторах, что побуждают вас к злодейству; мне страшно интересно узнать, насколько сходятся наши взгляды. - Я уже сказала, что здесь большую роль играет возраст: я люблю срывать цветок в пору его расцвета, в возрасте пятнадцати-семнадцати лет, когда розы распускаются пышным цветом, когда кажется, что Природа сулит им долгую и счастливую жизнь. Ах, Жюльетта, как мне нравится вмешиваться в промысел Природы! Кроме того, я люблю разрушать человеческие узы: отбирать у отца ребенка, у любовника его возлюбленную. - У лесбиянки ее любимую подругу? - Ну конечно, лисичка моя, разве я виновата, что непостижимая Природа создала меня такой подлой? Но если жертва принадлежит мне, я испытываю двойное удовольствие. Еще я сказала, что мое воображение возбуждает материальное положение человека, при этом я склоняюсь к двум крайностямбогатство и роскошь или крайняя нужда и обездоленность. Вообще мой удар должен иметь ужасные, насколько это возможно, следствия, а чужие слезы вызывают у меня оргазм; чем обильнее они льются, тем яростнее мои спазмы. У меня начала кружиться голова, и я с томной блуждающей улыбкой прижалась к своей новой наперснице. - Ласкай меня скорее, умоляю тебя, ты же видишь, как действуют твои речи на Жюльетту; я не встречала женщины, чьи мысли были бы так близки к моим, как твои; в сравнении с тобой Клервиль была ребенком; я всю жизнь искала тебя, милая Дюран, не покидай меня больше. И волшебница, желая в полной мере воспользоваться моим экстазом, уложила меня на кушетку и посредством трех пальцев одарила меня такими ласками, каких я еще не знала. Я ответила тем же, обхватив губами ее клитор, а когда увидела, как судорожно сжимается и разжимается ее заднее отверстие - словно цветок, жаждущий вечерней росы, - нащупала рукой искусственный фаллос и вонзила его в таинственный грот, который был невероятных размеров: толстенный инструмент длиной не менее двадцати сантиметров мигом исчез в глубине, и когда он скрылся из виду, развратница застонала, задрожала всем телом и засучила ногами. Воистину, если Природа не дала ей познать обычные удовольствия, она щедро вознаградила Дюран потрясающей чувствительностью ко всем прочим. Один из выдающихся талантов моей наперсницы заключался в способности сторицей возвращать получаемое удовольствие, она оплела меня своим гибким телом и, пока я ее содомировала, она целовала меня в губы, вставив пальцы в мой анус. Она то и дело, забыв обо всем, концентрировалась исключительно на своих ощущениях, и тогда раздавались такие смачные ругательства, каких я не слышала ни от кого. К этому могу добавить, что с какой бы стороны ни посмотреть на эту замечательную женщину - дитя злодейства, похоти и бесстыдства, - можно сказать только одно: все ее качества - и физические и моральные - делали ее самой выдающейся либертиной своего времени. Потом Дюран захотела ласкать меня так, как перед тем я ласкала ее. Она всадила мне в седалище фаллос, и в ответ на его мощные толчки я извергнулась три раза подряд и хочу повторить, что никогда не встречала женщины, столь изощренной в искусстве доставлять наслаждение. После этого мы перешли к радостям Бахуса, и когда опьянение достигло предела, Дюран предложила мне выйти на улицу и продолжить развлечения на свежем воздухе. - Мы полюбуемся, - сказала она, - как идет подготовка к похоронам одной пятнадцатилетней девчушки, настоящего ангелочка, которую я отравила вчера по просьбе ее отца: некоторое время он баловался ею в постели, но она выдала его. Мы оделись, как одеваются местные потаскухи, и с наступлением темноты вышли из дома. - Сначала спустимся в гавань и развлечемся с матросами, среди которых попадаются настоящие монстры. Ты даже не представляешь, как приятно выжать соки из этих колбасок... - Постыдилась бы, шлюха, - укоризненно проговорила я, целуя ее, - ты же совсем пьяна. - Совсем немного; но не думай, что для того, чтобы разжечь во мне пожар вожделения, мне требуется помощь Бахуса. Я знаю, что этому озорнику приписывают волшебные свойства, но и без него я могу преступить все границы скромности и пристойности; впрочем, ты сама скоро увидишь. Не успели мы дойти до порта, как нас окружила толпа матросов и грузчиков. - Привет, друзья, - крикнула им Дюран, - давайте обойдемся без толкучки и не будем спешить: мы удовлетворим вас всех, до последнего. Вот эта девушка - из Франции {Блудницы этой национальности высоко ценятся в других странах. Их исключительное бесстыдство, их способности к распутству и их красота заслужили им особое уважение в мире разврата. (Прим. автора)}, она только вчера вышла на панель, сейчас она сядет вот на эту тумбу, поднимет свои юбки и предложит вам т