нибудь французский город, например в Амьен... Ну что ж, я поговорю об этом с лордом Уэнтуорсом, а также с господином де Гизом. Все это можно устроить, а в моем содействии, о котором вы просите, сомневаться не приходится. Продолжайте, друг мой, я весь к вашим услугам. Разумеется, я вас слушаю. И он опять ушел в свои мысли. Нет, он не слушал Жана Пекуа. В ушах его звучал иной голос - голос Генриха II, приказывавшего немедленно освободить графа Монтгомери. Потом раздался голос отца, который с горечью и ревностью подтверждал, что да, Диана действительно дочь его венценосного соперника. Наконец он услышал и голос самой Дианы, которая шептала ему поистине божественные слова: "Я люблю тебя!". Эти сладостные грезы увели его так далеко, что он даже и не слышал, как доблестный Жан Пекуа излагал свой смелый и дерзкий план. Вполне понятно, что почтенного ткача покоробила та небрежность, с какой Габриэль отнесся к его замыслу, и он произнес не без горечи: - Если бы монсеньер соблаговолил выслушать меня более внимательно, он бы понял, что мы с Пьером руководствовались не личными мотивами, как он предполагает... Габриэль не ответил. - Он же вас не слышит, Жан, - сказал Пьер, показывая на позабывшегося опять Габриэля. - Может, у него есть свой план, своя цель... - Его цель, во всяком случае, менее бескорыстна, чем наша, - съязвил Жан. - Я бы даже сказал, что она слишком эгоистична, если бы не видел в Сен-Кантене, как сей дворянин шел на смерть лишь для того, чтобы спасти меня. И все-таки он обязан был меня слушать, когда я говорил о благе и славе отечества. Ведь без него, несмотря на все наше рвение, мы только бесполезные орудия, Пьер. У нас - увы! - нет власти. Что ж, откажемся на время от своей мечты или, по меньшей мере, отложим ее исполнение... Ибо что может сделать рука без головы, народ - без знати?.. И с загадочной усмешкой прибавил: - Разумеется, лишь до того дня, когда народ станет одновременно и рукой и головой.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  I. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ВЕСЬМА ИСКУСНО СОЕДИНЕНЫ МНОГИЕ СОБЫТИЯ Прошло три недели, приближались последние дни сентября, а никакого изменения в положении действующих лиц нашей истории пока еще не произошло. Жан Пекуа действительно выплатил лорду Уэнтуорсу ничтожную сумму, в которую он сам себя оценил. Кроме того, он получил разрешение обосноваться в Кале, но не слишком торопился приступить к работе. Этот добрый горожанин оказался вдруг человеком ужасно любопытным и весьма легкомысленным: он целыми днями слонялся вдоль укреплений, болтая с солдатами не хуже любого бродячего проповедника о чем угодно, но только не о ткацком деле. Однако его кажущееся безделье вовсе не отразилось на кузене, который в это же время усердно ковал свое великолепное оружие. Габриэль же с каждым днем становился все печальнее и печальнее. Из Парижа до него доходили лишь скудные сведения. Англичане и испанцы упустили драгоценное время, и Франция поэтому успела отдышаться и собрать свои силы: король и страна были спасены. Подобные сообщения, конечно, радовали Габриэля, но он не знал ничего ни о Генрихе II, ни о Колиньи, ни о своем отце, ни о Диане. Эти мысли тяготили его и мешали ему по-настоящему подружиться с лордом Уэнтуорсом. Общительный и приветливый губернатор и в самом деле питал нежнейшую дружбу к своему узнику. Тем более что вечно скучающий лорд за последние дни стал еще грустнее, и это обстоятельство, вероятно, усугубило его симпатию к Габриэлю. В мрачном Кале общество молодого и неглупого придворного француза представляло собой величайшую ценность. Лорд Уэнтуорс непременно посещал виконта через день и не менее трех раз в неделю звал его к себе на обед. Подобная благосклонность несколько стесняла Габриэля, хотя губернатор и говаривал, что он расстанется со своим заключенным только в крайнем случае и, если уж так суждено, откажется от такого хорошего друга не раньше, чем будет выплачен выкуп. Габриэль невольно чувствовал, что под этими изящными и благородными словами таится некоторое недоверие к нему; поэтому он ни на чем не настаивал, ни на что не жаловался и только с нетерпением ждал выздоровления Мартен-Герра, которому, если вы не забыли, надлежало ехать в Париж за выкупом. Но Мартен-Герр, или, вернее, Арно дю Тиль, поправлялся медленно. Однако через несколько дней врач, лечивший плута от раны, объявил, что миссия его закончена, а больной вполне здоров и для полного выздоровления достаточно одного или двух дней покоя при добром уходе миловидной Бабетты, сестры Пьера Пекуа. Поэтому Габриэль объявил своему оруженосцу, что послезавтра ему надлежит двинуться в путь. Но на следующее утро Арно дю Тиль принялся жаловаться на головокружение и тошноту, утверждая, будто каждый его шаг грозит ему падением. Так прошло еще два дня. А потом, как назло, какая-то общая слабость охватила беднягу, и, чтобы облегчить его немыслимые страдания, пришлось прибегнуть к ваннам и строжайшей диете. Но этот режим снова ослабил его организм, и ему снова пришлось задержаться, дабы восстановить свои силы всякого рода микстурами и добрым винцом. В то же время его верная сиделка Бабетта со слезами на глазах клялась Габриэлю, что если Мартен-Герр отправится в путь, то он просто свалится в изнеможении на дороге. День за днем пробежали еще две недели. Но так продолжаться дальше не могло. Габриэль потерял все свое терпение, да и сам Арно дю Тиль наконец беспрекословно объявил заплаканной Бабетте, что не смеет больше перечить своему господину и чем скорее он уедет, тем скорее и возвратится. Но по красным глазам Бабетты, по ее убитому виду можно было понять, что доводы эти для нее не были слишком-то убедительны. Накануне отъезда Арно дю Тиля Габриэль ужинал у лорда Уэнтуорса. В тот день губернатор скучал больше обычного, и, чтобы встряхнуться, он пытался веселиться до безумия. Наконец он расстался с Габриэлем, проводив его до внутреннего двора замка, освещенного тусклым фонарем. Молодой человек, закутавшись в плащ, направился было к выходу, но в эту минуту дверь приоткрылась, и к Габриэлю подбежала женщина, в которой он узнал одну из служанок. Она протянула ему сложенный листок бумаги и, приложив палец к губам, шепнула: - Для французского кавалера, который часто посещает лорда Уэнтуорса... - И прежде чем пораженный Габриэль успел ей задать вопрос, она скрылась. Неожиданное приключение разожгло любопытство молодого человека. Забыв всякую осторожность, он рассудил, что прочесть записку у себя в комнате он сможет не раньше чем через четверть часа, и этот срок показался ему слишком долгим для такой соблазнительной тайны. Поэтому, решив не откладывать это дело в долгий ящик, он оглянулся, убедился, что кругом никого нет, подошел к коптящей лампе, развернул записку и не без волнения прочел нижеследующее: "Милостивый государь! Я вас не знаю и никогда не видела, но одна из моих служанок сказала мне, что вы, как и я, находитесь в плену и что вы француз. Это совпадение дает мне силы обратиться к вам в моем горестном положении. Вы скоро выплатите выкуп и, по всей вероятности, возвратитесь в Париж. Там вы сможете повидать моих близких, которые ничего не знают о моей судьбе. Вы могли бы им сообщить, что я здесь, что лорд Уэнтуорс, задерживая меня, не подпускает ко мне ни одной живой души и, злоупотребляя моим положением, осмеливается ежедневно говорить мне о своей любви, которую я с ужасом отвергаю, но именно мое презрение и сознание безнаказанности могут довести его до преступления. Как благородный человек и притом соотечественник, вы не можете отказать мне в помощи в такой ужасной крайности; если же вы узнаете, кто я такая, то ваш долг... " На этом месте письмо обрывалось, подписи не было. Должно быть, какое-то препятствие, какая-то неожиданность оборвали фразу на полуслове. Видимо, автору письма не хотелось упускать удобную оказию, и она отправила его в таком неоконченном виде. Впрочем, в письме было все, что хотели сообщить, кроме имени женщины, которую столь позорно угнетают. Имени Габриэль, разумеется, не знал, почерка, дрожащего и торопливого, тоже не узнал, но, несмотря на это, какое-то непонятное смятение, необъяснимое предчувствие проникло в его сердце. Побледнев от волнения, он подошел ближе к фонарю, чтобы перечесть письмо, и в это же время из другой двери появился в сопровождении своего пажа лорд Уэнтуорс. Заметив Габриэля, которого он сам проводил пять минут назад, губернатор остановился. - Вы все еще здесь, друг мой? - удивился он. - Что же вас задержало? Смею надеяться - не беда и не расстройство здоровья? Честный молодой человек молча протянул лорду Уэнтуорсу только что полученную записку. Взглянув на нее, англичанин стал бледнее, чем Габриэль, но сразу же овладел собой и, сделав вид, будто читает, придумывал, как ему вывернуться. - Старая дура! - пробормотал он наконец, скомкав и бросив письмо с превосходно разыгранным пренебрежением. Никакое другое слово не могло скорее и сильнее разочаровать Габриэля. Он только что утопал в чудесных грезах, и вдруг - такая неожиданность! И он тут же охладел к незнакомке. Но, не желая сразу отступиться, он все-таки недоверчиво спросил: - Однако, милорд, вы не говорите, кто она, эта пленница, которую вы держите здесь против ее воли? - Против ее воли, еще бы! - развязно ответил Уэнтуорс. - Это родственница моей жены, несчастная помешанная; родные ее увезли из Англии и поручили мне приглядывать за ней. Коли уж вы, дорогой друг, проникли в нашу семейную тайну, я сам раскрою вам до конца всю суть. Помешательство леди Гоу, начитавшейся рыцарских романов, заключается в том, что, несмотря на свои пятьдесят лет и седые волосы, она считает себя героиней, угнетенной и преследуемой. Каждого встречного кавалера, молодого и галантного, она стремится влюбить в себя при помощи каких-нибудь придуманных фантазий! Мне сдается, виконт, что сказки моей престарелой тетушки тоже растрогали вас! Ну, признайтесь, мой бедный друг, это слезливое послание вас разжалобило? - Н-да... История несколько необычная... - холодно ответил Габриэль, - и к тому же, насколько я помню, вы мне об этой родственнице никогда не упоминали! - Совершенно верно, - согласился с ним лорд Уэнтуорс, - не в моих привычках посвящать посторонних в семейные дела. - Но почему же ваша родственница называет себя француженкой? - спросил Габриэль. - Должно быть, чтобы вас заинтриговать, - натянуто улыбнулся Уэнтуорс. - Но эта жажда любви... - Старческие бредни! - нетерпеливо перебил Габриэля Уэнтуорс. - И вы держите ее под замком, вероятно, во избежание насмешек? - Хм!.. Сколько вопросов, однако же! - нахмурился лорд Уэнтуорс, едва сдерживая раздражение. - Вот уж не считал вас таким любопытным! Однако без четверти девять, и я предложил бы вам вернуться к себе до сигнала к тушению огней; ваши льготы почетного пленника не должны нарушать установленные в Кале правила безопасности. А если леди Гоу так вас интересует, мы завтра можем вернуться к этому разговору. А пока прошу вас воздержаться от разглашения наших семейных тайн и вместе с тем желаю вам, господин виконт, доброй ночи. После этого губернатор поклонился Габриэлю и ушел. Нет, он отнюдь не желал ронять собственное достоинство в глазах Габриэля и больше всего боялся, как бы не вспылить при продолжении разговора. Габриэль покинул наконец губернаторский особняк и направился к дому оружейника. Но лорд Уэнтуорс все-таки был заметно возбужден и не смог окончательно рассеять подозрения Габриэля. По дороге молодого человека снова охватили сомнения, усугубленные каким-то неясным предчувствием. Он решил не вступать в разговоры с лордом Уэнтуорсом на эту тему, но потихоньку понаблюдать и порасспросить, что это за таинственная незнакомка. Интересно знать, кто она такая - англичанка или его соотечественница? "Но боже мой, если даже все будет доказано, - говорил себе Габриэль, - что же я смогу предпринять? Разве я не такой же узник, как и она? Я связан по рукам и ногам, черт возьми! Нет, надо с этим кончать! Мартен-Герр должен выехать завтра же, и об этом ему нужно сказать немедленно". И, войдя в дом оружейника, Габриэль не пошел в свою комнату, а поднялся на верхний этаж. Все в доме уже спали; очевидно, спал и Мартен-Герр. Однако Габриэль решил его разбудить, дабы объявить ему свою волю, и осторожно подошел к двери комнаты оружейника. В первой двери торчал ключ, но вторая была заперта, и Габриэль услышал за нею сдавленный хохот и звон стаканов. Тогда он постучал и громко назвал себя. Там сразу же стало тихо, и не успел он снова повысить голос, как Арно дю Тиль поспешно открыл дверь. Но именно по причине такой поспешности Габриэль успел заметить женское платье, молниеносно юркнувшее в боковую дверь. Он сразу догадался, что Мартен приятно проводил время с какой-нибудь служанкой, и, не будучи добродетельным ханжой, добродушно пожурил своего оруженосца. - Эге! - сказал он. - Сдается мне, Мартен, что ты несколько преувеличил свою слабость. Накрытый стол, три бутылки, два прибора. И второй собутыльник, как я вижу, обращается в бегство! Этих доказательств вполне достаточно, чтобы поверить в твое выздоровление, и я могу без зазрения совести завтра же отправить тебя в Париж. - Таково было, сударь, и мое намерение, - довольно кисло ответил Арно дю Тиль, - и я, как видите, прощался... - С другом? Это прекрасно, - молвил Габриэль, - но ради дружбы не забывай и меня. Я требую, чтоб завтра на рассвете ты уже был на пути в Париж. Пропуск от губернатора у тебя есть, снаряжение твое уже несколько дней готово, твой конь отдохнул, как и ты, кошелек полон. Итак, если завтра поутру ты выедешь, то через три дня будешь в Париже, а там ты знаешь, что нужно делать. - Конечно, ваша милость, я первым долгом направлюсь в ваш особняк на улице Садов святого Павла, успокою вашу кормилицу, заберу у нее десять тысяч экю для вашего выкупа и три тысячи на расходы и уплату здешних долгов, а для верности предъявлю ей ваше письмо и ваш перстень. - Излишняя осторожность, Мартен, ведь моя кормилица хорошо знает тебя. Но если ты хочешь, пусть будет так. Ты только поторопи ее с деньгами, слышишь? - Будьте покойны, ваша милость, денежки соберу, письмо вручу адмиралу и приеду обратно еще быстрее, чем ехал туда. - И главное, никаких потасовок в дороге! - Не извольте беспокоиться, ваша милость! - Очень хорошо! Итак, прощай, Мартен, счастливой удачи! - Через десять дней мы снова свидимся, ваша светлость, а завтра, на заре, я буду уже далеко... На этот раз Арно дю Тиль сдержал свое слово. На следующее утро Бабетта проводила его до городских ворот. Он в последний раз обнял ее, дал ей обещание, что скоро вернется, пришпорил коня и скрылся за поворотом дороги. Бедная девушка поторопилась домой, чтоб прийти до пробуждения своего сурового братца, и, пробравшись наконец в свою комнату, тут же сказалась больной и дала волю слезам. Трудно было сказать, кто с большим нетерпением ждал возвращения оруженосца: она или Габриэль. Но им обоим долго пришлось его ждать. II. АРНО ДЮ ТИЛЬ ПОМОГАЕТ ПОВЕСИТЬ АРНО ДЮ ТИЛЯ В ГОРОДЕ НУАЙОНЕ Первый день прошел спокойно, и ничто не препятствовало Арно дю Тилю на пути. На всех заставах Арно с гордостью предъявлял пропуск лорда Уэнтуорса, и повсюду, хоть и не без досады, владельцу подобного пропуска оказывали почет. Однако на второй день к вечеру, подъехав к Нуайону, Арно решил во избежание всяких недоразумений обогнуть город и заночевать в ближайшей деревне. Но для этого надо было выбрать нужную дорогу, а он, не зная местности, заблудился и в конце концов столкнулся нос к носу с группой всадников. Каково же было самочувствие Арно, когда один из них воскликнул: - Эге! Да не презренный ли Арно дю Тиль перед нами? - А разве Арно дю Тиль был на коне? - спросил другой. "Великий боже! - похолодел оруженосец. - Выходит, меня здесь вроде бы знают, а если знают, то мне конец". Но отступать и удирать было уже поздно. К счастью, уже стемнело. - Кто ты такой? Куда направляешься? - спросил его один из всадников. - Я прозываюсь Мартен-Герром, - ответил, дрожа, Арно, - я оруженосец виконта д'Эксмеса, пребывающего пленником в Кале, а еду я в Париж за его выкупом. Вот мой пропуск от лорда Уэнтуорса, губернатора Кале. Начальник отряда подозвал солдата с факелом в руке и тщательно проверил пропуск. - Печать как будто настоящая, - сказал он, - и пропуск действителен. Ты сказал правду, дружище, и можешь ехать дальше. - Спасибо, - с облегчением выдохнул Арно. - Одно только слово, дружище: не доводилось ли тебе по дороге встречать одного бездельника-висельника по имени Арно дю Тиль? - Не знаю я никакого Арно дю Тиля! - воскликнул оруженосец. - Ты, конечно, его не знаешь, но мог повстречаться с ним на дороге. Он такого же роста, и, насколько можно судить темной ночью, у него такая же осанка, что и у тебя. Но одет он, пожалуй, похуже твоего. На нем коричневый плащ, круглая шляпа и серые сапоги... Ох, попадись он нам только в руки, этот чертов Арно! - А что он натворил? - робко спросил тот. - Что натворил? Вот уже третий раз изворачивается, убегает. Надеется, что ему удастся продлить свою жизнь. Но не тут-то было! На сей раз мы схватим этого злодея!.. - Так что вы с ним сделаете? - снова спросил Арно. - По первому разу его отлупили; по второму - чуть не убили; на третий раз его повесят! - Повесят!.. - в ужасе повторил Арно. - А другого суда ему и не будет. Посмотри-ка направо - видишь перекладину? Вот на этой перекладине мы его и повесим. - Вон оно что! - неискренне рассмеялся Арно. - Уж будь спокоен, дружище! А если ты где наткнешься на этого плута, хватай его и тащи сюда. Мы сумеем оценить твою услугу. Счастливо, добрый путь! Они тронулись, но Арно, осмелев, окликнул их: - Позвольте, господа хорошие, услуга за услугу! Я, видите ли, малость заблудился... Разъясните мне толком, куда ехать... - Дело нетрудное, дружище, - сказал всадник. - Вон там, позади тебя, - стены и ров. Это Нуайон. А вон там, налево, где блестят пики, - наш караульный пост. Позади - прямиком через лес дорога на Париж. Теперь ты, дружище, знаешь все не хуже нашего. Счастливо! - Спасибо! И спокойной ночи! - выкрикнул Арно и помчался рысью. Указания, которые он получил, были действительно точны: в двадцати шагах он нашел перекресток и углубился в лес. Ночь была темная, и в лесу не видно было ни зги. Однако минут через десять, когда Арно выехал на полянку, луна, пробившись сквозь перламутровую завесу облаков, просеяла слабый свет на дорогу. Вспомнив, какого страха он натерпелся, Арно похвалил себя за то, что сумел проявить такую железную выдержку. Итак, дело прошло удачно, но будущее не сулило радужных надежд. "Очевидно, под моим именем здесь охотятся за настоящим Мартен-Герром, - думал он. - Но если этот висельник улизнул, то я вполне могу столкнуться с ним в Париже, и тогда произойдет досадное недоразумение. Я знаю, что наглость может меня выручить, но она же может и погубить. И зачем только этот чудак ускользнул от петли? Для меня это большая неприятность! Ей-богу, этот человек поистине мой злой гений" Не успел Арно закончить свой назидательный монолог, как зорким своим оком заметил в ста шагах какого-то человека или, вернее, не человека, а какую-то тень, юркнувшую в канаву. "Эге! Еще одна недобрая встреча! Засада, что ли?" - подумал осмотрительный Арно. Он попытался свернуть в лес, но пробиться в самую чащобу было просто невозможно. Он выждал несколько минут, потом выглянул из-за дерева. Тень тоже высунулась из канавы и мгновенно спряталась обратно. "А что, если он боится меня так же, как я его? - размышлял Арно. - А что, если мы оба хотим увильнуть один от другого? Но надо что-нибудь предпринимать. А может, двинуться вперед? Пожалуй, это самое подходящее. Надобно пустить лошадь галопом и мигом проскочить перед ним. Он пеший, и одного удара аркебузы было бы достаточно... Ладно! Он у меня опомниться не успеет!" Сказано - сделано. Пришпорив коня, Арно молнией промчался мимо затаившегося незнакомца. Тот даже и не пошевельнулся. Страх у Арно пропал, и тут же в голове у него блеснула одна неожиданная мысль: он круто осадил коня и немного подался назад. Незнакомец все так же не давал о себе знать. Тогда Арно окончательно осмелел и, почти уверенный в удаче, направился прямо к канаве. Но не успел он воскликнуть: "Господи, помилуй!", как незнакомец бросился на него, высвободив его правую ногу из стремени, вытолкнул из седла, повалил на землю вместе с лошадью и, навалившись на него всем телом, схватил за горло. На все это ушло не больше двадцати секунд. - Ты кто? Чего хочешь? - грозно спросил победитель у поверженного противника. - Пощадите, умоляю! - прохрипел Арно, сдавленный железной рукой. - Я хоть и француз, но у меня пропуск от лорда Уэнтуорса, губернатора Кале. - Если вы француз - а в самом деле у вас нет акцента, - так не нужно мне от вас никакого пропуска. Но почему вы подъехали ко мне этаким манером? - Мне показалось, что в канаве кто-то лежит, - отвечал Арно, чувствуя, как хватка незнакомца ослабевает, - вот я и подъехал, чтоб разглядеть, не ранены ли вы и не смогу ли я вам помочь. - Доброе намерение, - отозвался человек, убирая руку. - Тогда подымайтесь, приятель. Я, пожалуй, слишком круто с вами поздоровался. Ну ничего. Прошу простить, таков уж мой обычай со всеми, кто сует нос в мои дела. Но коли вы мой земляк, тогда мы с вами познакомимся. Меня звать Мартен-Герр, а вас? - Меня? Меня?.. Бертран! - еле-еле выдавил из себя оцепеневший от страха Арно. Итак, здесь, в глухом лесу, ночью он оказался с глазу на глаз с человеком, над которым не раз брал верх благодаря хитрости и подлости и который на сей раз взял верх над ним благодаря силе и мужеству. По счастью, ночная темнота не позволяла разглядеть лицо Арно, а голос он удачно изменил. - Так вот, друг Бертран, - продолжал Мартен-Герр, - знай, что я нынче утром сбежал во второй, а если верить слухам, то даже в третий раз от этих окаянных испанцев, англичан, немцев, фламандцев и от всякой прочей сволочи, налетевшей, как туча саранчи, на нашу несчастную страну. Ведь Франция похожа сейчас, прости господи, на Вавилонскую башню [В Библии рассказывается миф о том, как люди, возгордившись, решили построить в Вавилоне башню, которая достала бы до неба, а бог в гневе "смешал их языки", то есть дал разным народам разные языки, чтобы они не могли понимать друг друга и завершить постройку башни]. Вот уже месяц, как я переходил из рук в руки к этим разным обормотам. Они гоняли меня от деревни до деревни, так что мне порой казалось, будто мои мучения доставляют им развлечение. - Да, невесело! - заметил Арно. - Что и говорить! Наконец все это мне так осточертело, что в один прекрасный день - дело было в Шони - я взял да и удрал. На мою беду, меня поймали и так отделали, что мне стало больно за самого себя. Да о чем там говорить! Они клялись меня повесить, если я снова примусь за свое, но у меня другого выхода не было, и, когда утром меня хотели препроводить в Нуайон, я потихоньку ускользнул от моих злодеев. Один бог знает, как они искали меня, чтоб повесить... Но я залез на высоченное дерево и там проторчал весь день... Вот было смеху, когда они, стоя под деревом, ругали меня на чем свет стоит! Смех-то, по правде говоря, был не слишком веселый. Ну ладно... Вечером слез я со своей вышки и перво-наперво заблудился в лесу - ведь я здесь никогда не бывал... Да еще чуть не помираю от голода. Целый день ничего во рту не было, кроме листьев да нескольких корешков... Разве ж это еда? Немудрено, что я с ног валюсь от голода и усталости... - Что-то незаметно, - сказал Арно. - Вы мне наглядно доказали совсем другое. - Это потому, друг, что я слишком распалился. А ты не поминай меня лихом. У меня, должно быть, лихорадка от голода разыгралась. Но сейчас ты мне как помощь свыше! Если ты земляк, так ты не толкнешь меня обратно в лапы врагов, верно же? - Конечно, нет... Все, что могу... - рассеянно отвечал Арно дю Тиль, лихорадочно размышляя над рассказом Мартена. Он уже понял, какие выгоды можно получить, если воткнуть кинжал в спину двойника. - А ты можешь мне здорово помочь, - продолжал добродушно Мартен. - Прежде всего, ты знаешь хоть немного здешние места? - Я сам из Оврэ, а это четверть лье отсюда, - сказал Арно. - Ты туда идешь? - спросил Мартен. - Нет, - я оттуда, - мгновение поразмыслив, ответил мастер плутней. - Значит, Оврэ находится там? - сказал Мартен, махнув рукой в направлении Нуайона. - Конечно, там, - подхватил Арно, - это первая деревушка после Нуайона по дороге в Париж. - По дороге в Париж! - воскликнул Мартен. - Вот как можно растеряться в дороге! Я думаю, что иду от Нуайона, а оказывается, совсем наоборот. Значит, чтобы не попасть к волку в зубы, мне нужно идти как раз туда, откуда ты идешь! - Вот именно... Я лично еду в Нуайон. Вы же пройдите немного со мной и там, в двух шагах от переправы через Уазу, увидите другую дорогу, которая вас прямехонько приведет к Оврэ. - Большущее спасибо, друг Бертран! - поблагодарил его Мартен. - Конечно, короткий путь - милое дело, а особенно для меня. Я ведь чертовски устал и, как я уже говорил, просто помираю от голода. У тебя, случаем, не найдется чего-нибудь перекусить? Тогда бы ты спас меня дважды: один раз от англичан, а второй - от голодухи. - Как назло, - ответил Арно, - в сумке у меня ни крошки... Но если желаешь, глотни разок... При мне полная фляга. И в самом деле, Бабетта не забыла наполнить флягу своего дружка красным кипрским вином. В пути Арно не прикасался к этой фляге, дабы сохранить ясность ума средь дорожных опасностей. - Еще бы не глотнуть! - радостно воскликнул Mapтен. - Глоток доброго вина быстро поставит меня на ноги! - Ну и хорошо! Бери и пей, дружище, - сказал Арно, протягивая флягу. - Спасибо, пусть бог тебе воздаст за это! - молвил Мартен. И доверчиво приложился к этой предательской фляге, которая по коварству своему была под стать хозяину. Винные пары сразу ударили ему в голову. - Эге, - заметил он, развеселясь, - такой кларет согревает порядком! - Господи боже, - ответил Арно, - да ведь это же невиннейшее винцо! Я сам за обедом осушаю по две бутылки такого. Однако поглядите, какая чудесная ночь! Давай-ка на минутку присядем на травку. Тогда ты отдохнешь и выпьешь в полное свое удовольствие. А у меня времени хватит. Только бы явиться в Нуайон до десяти часов, когда запирают ворота... Между прочим, не нарвись на вражеские дозоры. В общем, самое лучшее для нас - задержаться здесь и немного поболтать по-дружески. Как это тебя угораздило попасть в плен? - Я и сам толком не знаю, - ответил Мартен-Герр. - Должно быть, в этом деле столкнулись две линии моей жизни: одна, о которой я знаю сам, и вторая, о которой мне рассказывают. Например, меня уверяют, будто я был в сражении под Сен-Лораном и сдался там на милость победителя, а мне-то казалось, что я никогда там и не был... - И ты все это выслушиваешь? - словно изумившись, спросил Арно дю Тиль. - У тебя целых две истории? Но этакие похождения должны быть интересны и поучительны. Признаться, обожаю сногсшибательные рассказы! Хлебни-ка, брат, еще пять-шесть глотков, чтобы прояснилась память, и расскажи мне что-нибудь из своей жизни. Ты, часом, не из Пикардии? - Нет, - ответил Мартен, осушив добрые три четверти фляги, - нет, я с юга, из Артига. - Говорят, хороший край. Что ж у тебя там, семья? - И семья и жена, дружище, - охотно ответил Мартен-Герр. Стоит ли говорить, что кипрское винцо быстро развязало ему язык. Поэтому, подогреваемый обильными возлияниями и вопросами Арно, он принялся излагать свою биографию со всеми интимными подробностями. Он рассказал о своем детстве, о первой любви, о женитьбе, о том, что жена его прекрасная женщина, но только с одним недостатком - ее легкая ручка иногда, неизвестно почему, становится страшно тяжелой. Конечно, оплеуху от женщины мужчина всерьез не принимает, но все-таки это может надоесть. Вот почему Мартен-Герр расстался с женой без особого сожаления. Не забыл он упомянуть о железном обручальном колечке на своем пальце и о нескольких письмах, которые ему написала дорогая женушка, когда они впервые расстались, - они всегда при нем... здесь, на груди. Повествуя об этом, добряк Мартен-Герр страшно расчувствовался и даже пустил слезу. Потом перешел к рассказу о том, как он служил у виконта д'Эксмеса, как начал его преследовать какой-то злой дух, как он, Мартен-Герр, раздвоился и сам себя не узнавал в этом двойнике. Но эта часть его исповеди была уже знакома Арно дю Тилю, и он все норовил вернуть Мартена к годам его детства, к отчему дому, к друзьям и родным в Артиге, к прелестям и недостаткам его женушки, именуемой Бертрандой. Не прошло и двух часов, как лукавый Арно дю Тиль ловко выведал у него все, что ему хотелось знать о давнишних привычках и сокровенных поступках бедняги Мартен-Герра. По прошествии двух часов Мартен-Герр попытался было встать, но тут же грохнулся на землю. - Вот так так! Вот так так! Что случилось? - разразился он раскатистым смехом. - Накажи меня бог, это противное винцо сделало свое дело. Дай-ка мне руку, дружище, я попытаюсь удержаться на ногах. Арно приподнял его крепкой рукой, и он, шатаясь, поднялся на ноги. - Эге! Сколько фонариков! - вскричал Мартен. - Нет, до чего же я поглупел - звезды за фонари принял!.. И затянул на всю округу: За чаркой доброго вина Тебе предстанет сатана, Властитель преисподней бездны, Как собеседник разлюбезный! - Да замолчи ты! - закричал Арно. - Вдруг здесь где-нибудь поблизости бродит неприятельский дозор? - Довольно! Теперь уж я над ними сам посмеюсь! Что они мне могут сделать? Повесить? Ну и ладно, пусть! Ты меня, однако, здорово подпоил, дружище! За чаркой доброго вина!.. - Тс-с!.. Тихо!.. - прошипел Арно. - Ну, теперь попробуй пройтись. Ты хотел идти на ночлег в Оврэ? - Да, да, на ночлег!.. Но при чем здесь Оврэ? Я хочу поспать здесь, в траве, под фонариками господа бога. - Верно, а утром тебя подберет испанский патруль и пошлет тебя досыпать на виселицу. - На виселицу? - ответил Мартен. - Нет, тогда уж лучше я положусь на самого себя и поплетусь в Оврэ!.. Это туда идти? Ну, я пошел! Он действительно пошел, но по дороге выделывал такие немыслимые зигзаги, что Арно тут же понял: если его не поддержать, он свалится с ног, а это никак не входило в расчеты негодяя. - Знаешь что? - сказал он Мартену. - Я человек отзывчивый, а Оврэ совсем недалеко. Давай мне руку, я тебя провожу. - Идет! - ответил Мартен. - Я человек не гордый... - Тогда в путь, час уже поздний, - сказал Арно дю Тиль и, держа своего двойника под руку, направился прямо к виселице. - Но чтобы сократить время, может, еще расскажешь что-нибудь интересное про Артиг? - Так я тебе расскажу историю Папотты, - сказал Мартен. - Ах, ах! Эта бедняжка Папотта!.. Однако история с Папоттой была настолько запутанна, что мы не беремся передать ее суть. Наконец, когда рассказ уже близился к концу, они подошли к виселице. - Вот, - сказал Арно, - дальше мне идти без надобности. Видишь вот эти ворота? Это и есть дорога на Оврэ. Ты постучи, караульный тебе откроет. Скажешь, что ты от меня, от Бертрана, и он тебе покажет мой дом, а там тебя встретит мой брат, накормит ужином и устроит на ночлег. Ну, вот и все, любезный! Дай мне в последний раз свою руку - и прощай! - Прощай и спасибо тебе, - ответил Мартен. - Я даже не знаю, как мне отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Но не беспокойся - господь справедлив, уж он-то тебе за все воздаст, за все! Прощай, друг! Странное дело! Услышав это предсказание, Арно невольно вздрогнул и, хоть не был суеверен, чуть не позвал Мартена обратно, но тот уже стучал кулаком в ворота. "Вот идиот! Стучит в свою могилу, - подумал Арно. - Что ж, пусть стучит" Между тем Мартен, не подозревая, что его дорожный спутник издали следит за ним, истошно вопил: - Эй! Караул! Эй, цербер! Откроешь ты, бездельник, или нет? Я от Бертрана, от достойного Бертрана! - Кто там? - спросил часовой. - Ворота закрыты. Кто смеет подымать такой галдеж? - Кто смеет? Невежа, это я, Мартен-Герр, я же, если хотите, Арно дю Тиль и друг Бертрана!.. - Арно дю Тиль! Так ты Арно дю Тиль? - спросил часовой. - Да, Арно дю Тиль! - вопил Мартен-Герр, грохая в ворота руками и ногами. Наконец ворота распахнулись, и Арно дю Тиль, затаившийся в лесу, услыхал, как несколько солдат удивленно воскликнули в один голос: - Да это же он, честное слово! Конечно, это он! Тогда Мартен-Герр, должно быть опознав своих мучителей, испустил крик отчаяния. Затем по шуму и крикам Арно догадался, что храбрый Мартен, видя, что все пропало, пустился в бесполезную борьбу. Но против двадцати солдат он мог выставить только два свои кулака. Шум драки наконец стих. Слышно было, как Мартен проклинал все на свете. - Он небось думает, что кулаки и ругань ему помогут, - приговаривал довольный Арно, потирая руки. Когда снова воцарилась тишина, хитрец задумался и, наконец решившись, забился в глубь чащи, привязал лошадь к дереву, положил на сухие листья седло и попону, закутался в плащ и через несколько минут погрузился в глубокий сон, который господь дарует и закоренелому злодею, и невинному страдальцу. Так он проспал целых восемь часов кряду, а когда проснулся, было еще темно. Поглядев на звезды, он понял, что сейчас не больше четырех часов утра. Он поднялся, отряхнулся и, не отвязывая лошади, осторожно прокрался к дороге. На знакомой ему виселице покачивалось тело несчастного Мартена. Гнусная улыбка скользнула по губам Арно. Твердым шагом подошел он к телу и попытался было дотянуться до него. Но Мартен висел слишком высоко. Тогда он с кинжалом в руке залез на столб и перерезал веревку. Тело грохнулось на землю. Арно спустился обратно, стянул с пальца Мартена железное кольцо, на которое никто бы не польстился, пошарил у него за пазухой, вынул и бережно спрятал бумаги, снова закутался в плащ и преспокойно удалился. В лесу он отыскал свою лошадь, оседлал ее и поскакал во весь опор по направлению к Оврэ. Он был доволен: теперь мертвый Мартен-Герр больше не внушал ему страха. Спустя полчаса, когда слабый луч солнца возвестил рассвет, проходивший мимо дровосек увидел на дороге обрезанную веревку и повешенного, лежащего на земле. Он со страхом приблизился к мертвецу. Его мучало любопытство: почему тело рухнуло на землю? Под своей тяжестью или какой-то запоздалый друг перерезал веревку? Дровосек даже рискнул прикоснуться к повешенному, чтобы убедиться, действительно ли он мертв. И тогда, к его величайшему ужасу, повешенный вдруг пошевелился и встал на колени. Тут ошеломленный дровосек бросился со всех ног в лес, то и дело крестясь на ходу и призывая на помощь бога и всех святых. III. БУКОЛИЧЕСКИЕ МЕЧТЫ АРНО ДЮ ТИЛЯ Коннетабль де Монморанси, выкупленный королем из плена, только накануне вернулся в Париж и первым делом отправился в Лувр, дабы разведать, не пошатнулось ли его прежнее могущество. Но Генрих II принял его холодно и строго и тут же, в его присутствии, воздал хвалу способностям герцога де Гиза, который, как он сказал, если не спас, то, во всяком случае, приостановил утраты государства. Коннетабль, бледный от гнева и зависти, надеялся найти хоть какое-нибудь утешение у Дианы де Пуатье, но и она приняла его с холодком. Тогда Монморанси пожаловался на такой прием и сказал, что его отсутствие, вероятно, пошло на пользу некоторым господам. - Помилуйте, - скривила рот в злобной усмешке госпожа де Пуатье, - вы, наверно, уже слышали последнюю парижскую прибаутку? - Я только что прибыл, сударыня, и ничего еще не слышал, - пробормотал коннетабль. - Так вот что твердит на все лады эта подлая чернь: "В день святого Лорана не вернешь то, что выпало из кармана!" Коннетабль позеленел, откланялся герцогине и, не помня себя от бешенства, вышел из Лувра. Придя в свой кабинет, он швырнул на пол шляпу и взревел: - О, эти короли, эти женщины! Неблагодарные свиньи! Им подавай только успехи! - Ваша светлость, - доложил слуга, - там какой-то человек хочет с вами поговорить. - Пошлите его к черту! - откликнулся коннетабль. - Мне не до приемов! Пошлите его к господину де Гизу! - Ваша светлость, он только просил меня, чтоб я назвал вам его имя. А зовут его Арно дю Тиль. - Арно дю Тиль? - вскричал коннетабль. - Это другое дело! Впустить! Слуга поклонился и ушел. "Этот Арно, - подумал коннетабль, - ловок, хитер и жаден, а помимо прочего, лишен всякой совести и щепетильности. О! Вот если бы он мне помог отомстить всем этим мерзавцам! А впрочем, какая от мести выгода? Нет, он должен мне вернуть милость короля! Он знает много! Я уж хотел было пустить в ход тайну Монтгомери, но если Арно придумает что-нибудь похлестче, тем лучше для меня". В этот момент ввели Арно дю Тиля. В лице плута отразились и радость и наглость. Он поклонился коннетаблю чуть не до земли. - А я-то думал, что ты попал в плен, - сказал ему Монморанси. - Так оно и было, ваша светлость, - ответил Арно. - Однако же ты улизнул, как я вижу. - Да, ваша светлость, я им уплатил, но только особым способом - обезьяньей монетой. Вы прибегли к своему золоту, а я - к своей хитрости. Вот мы и оба теперь на свободе. - Ну и наглец ты, братец! - заметил коннетабль. - Никак нет, ваша светлость. Все это дело житейское, я просто хотел сказать, что человек я бедный, вот и все. - Гм!.. - проворчал Монморанси. - Чего же ты от меня хочешь? - Деньжонок... А то я совсем поистратился. - А почему это я должен снабжать тебя деньгами? - снова спросил коннетабль. - Придется уж вам раскошелиться, заплатить мне, ваша светлость. - Платить? А за что? - За новости, которые я вам принес. - Еще посмотрим, какие новости... - И мы посмотрим, какая будет оплата... - Наглец! А если я тебя повешу? - Малоприятная мера, которая заставит меня высунуть язык, но уж никак его не развяжет. "Мерзавец отменный, что и говорить, но пусть уж он считает себя незаменимым", - подумал Монморанси, а вслух сказал: - Ладно, я согласен. - Монсеньер очень добр, - ответил Арно, - и я позволю себе напомнить вам ваше благородное обещание, когда вы будете расплачиваться за понесенные мною расходы. - Какие расходы? - удивился коннетабль. - Вот мой счет, ваша светлость, - поклонился Арно, подавая ему тот самый знаменитый документ, который разрастался у нас на глазах. Анн де Монморанси бегло просмотрел. - Верно, - согласился он, - тут, помимо нелепых и вымышленных услуг, есть и такие, что были действительно полезны в свое время, но теперь я могу вспоминать о них только с досадой. - Ба, ваша светлость, а не преувеличиваете ли вы свою опалу? - невинно спросил Арно. - Что? - подскочил коннетабль. - Разве ты знаешь... разве уже стало известно, что я в опале? - Все - и я в том числе - сомневаются в этом. - Если так, - с горечью покачал головой коннетабль, - то можешь сомневаться и в том, что сен-кантенская разлука виконта д'Эксмеса и Дианы де Кастро ничем не помогла, ибо и по сю пору король не желает выдать свою дочь за моего сына. - Не убивайтесь так, ваша светлость, - едко усмехн