Александр Дюма. Граф Монте-Кристо (Части 4-6) Изд. худлит, 1977 г. OCR Палек, 1998 г.  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *  I. ГОСПОДИН НУАРТЬЕ ДЕ ВИЛЬФОР Вот что произошло в доме королевского прокурора после отъезда г-жи Данглар и ее дочери, в то время как происходил переданный нами разговор. Вильфор в сопровождении жены явился в комнату своего отца; что каса- ется Валентины, то мы знаем, где она находилась. Поздоровавшись со стариком и отослав Барруа, старого лакея, прослу- жившего у Нуартье больше четверти века, они сели. Нуартье сидел в большом кресле на колесиках, куда его сажали утром и откуда поднимали вечером; перед ним было зеркало, в котором отражалась вся комната, так что, Даже не шевелясь, - что, впрочем, было для него невозможно, - он мог видеть, кто к нему входит, кто выходит и что дела- ется вокруг. Неподвижный, как труп, он смотрел живым и умным взглядом на своих детей, церемонное приветствие которых предвещало нечто значи- тельное и необычное. Зрение и слух были единственными чувствами, которые, подобно двум искрам, еще тлели в этом теле, уже на три четверти готовом для могилы; да и то из этих двух чувств только одно могло свидетельствовать о внут- ренней жизни, еще теплившейся в этом истукане, и взгляд, выражавший эту внутреннюю жизнь, походил на далекий огонек, который ночью указывает заблудившемуся в пустыне страннику, что где-то есть живое существо, бодрствующее в безмолвии и мраке. Зато в черных глазах старого Нуартье, с нависшими над ними черными бровями, тогда как его длинные волосы, спадающие до плеч, были совершен- но белы, в этих глазах - как бывает всегда, когда тело уже перестает вам повиноваться, - сосредоточилась вся энергия, вся воля, вся сила, весь разум, некогда оживлявшие его тело и дух. Конечно, недоставало жеста ру- ки, звука голоса, движений тела, но этот властный взор заменял все. Гла- за отдавали приказания, глаза благодарили; это был труп, в котором жили глаза; и ничто не могло быть страшнее подчас, чем мраморное лицо, в верхней половине которого зажигался гнев или светилась радость. Только три человека умели понимать этот язык несчастного паралитика: Вильфор, Валентина и тот старый слуга, о котором мы уже упомянули. Но так как Вильфор видел своего отца только изредка и лишь тогда, когда это было, так сказать, неизбежно, а когда видел - ничем не старался угодить ему, даже и понимая его, то все счастье старика составляла его внучка. Вален- тина научилась, благодаря самоотверженности, любви и терпению, читать по глазам все мысли Нуартье. На этот немой и никому другому не понятный язык она отвечала своим голосом, лицом, всей душой, так что оживленные беседы возникали между молодой девушкой и этой бренной плотью, почти об- ратившейся в прах, которая, однако, еще была человеком огромных знаний, неслыханной проницательности и настолько сильной воли, насколько это возможно для духа, который томился в теле, переставшем ему повиноваться. Таким образом, Валентине удалось разрешить нелегкую задачу: понимать мысли старика и передавать ему свои; и благодаря этому умению почти не бывало случая, чтобы в обыденных вещах она не угадывала вполне точно же- лания этой живой души или потребности этого полубесчувственного трупа. Что касается Барруа, то он, как мы сказали, служил своему хозяину уже двадцать пять лет и так хорошо знал все его привычки, что Нуартье почти не требовалось о чемлибо его просить. Вильфору не нужна была ничья помощь, чтобы начать с отцом тот стран- ный разговор, для которого он явился. Он сам, как мы уже сказали, отлич- но знал весь словарь старика, и если он так редко с ним беседовал, то это происходило лишь от полного равнодушия. Поэтому он предоставил Ва- лентине спуститься в сад, отослал Барруа и уселся по правую руку от сво- его отца, между тем как г-жа де Вильфор села слева. - Не удивляйтесь, сударь, - сказал он, - что Валентина не пришла с нами и что я отослал Барруа; предстоящая нам беседа не могла бы вестись в присутствии дочери или лакея. Госпожа де Вильфор и я намерены сообщить вам нечто важное. Во время этого вступления лицо Нуартье оставалось безучастным, тогда как взгляд Вильфора, казалось, хотел проникнуть в самое сердце старика. - Мы уверены, госпожа, де Вильфор и я, - продолжал королевский проку- рор своим обычным ледяным тоном, не допускающим каких-либо возражений, - что вы сочувственно встретите это сообщение. Взгляд старика был по-прежнему неподвижен; он просто слушал. - Мы выдаем Валентину замуж, - продолжал Вильфор. Восковая маска не могла бы остаться при этом известии более холодной, чем лицо старика. - Свадьба состоится через три месяца, - продолжал Вильфор. Глаза старика были все так же безжизненны. Тут заговорила г-жа де Вильфор. - Нам казалось, - поспешила она добавить, - что это известие должно вас заинтересовать; к тому же вы, по-видимому, всегда были привязаны к Валентине; нам остается только назвать вам имя молодого человека, кото- рый ей предназначен. Это одна из лучших партий, на которые Валентина могла бы рассчитывать; тот, кого мы ей предназначаем и чье имя вам, ве- роятно, знакомо, хорошего рода и богат, а его образ жизни и вкусы служат для нее порукой счастья. Речь идет о Франце де Кенель, бароне д'Эпине. Пока его жена произносила эту маленькую речь, Вильфор буквально впил- ся взглядом в лицо старика. Едва г-жа де Вильфор произнесла имя Франца, как в глазах Нуартье, так хорошо знакомых его сыну, что-то дрогнуло, и между его век, раскрывшихся, словно губы, собирающиеся что-то сказать, сверкнула молния. Королевский прокурор, знавший об открытой вражде, некогда существо- вавшей между его отцом и отцом Франца, понял эту вспышку и это волнение; но он сделал вид, будто ничего не заметил, и заговорил, продолжая речь своей жены: - Вы отлично понимаете, сударь, как важно, чтобы Валентина, которой скоро минет девятнадцать лет, была, наконец, пристроена. Тем не менее, обсуждая это, мы не забыли и вас и заранее условились, что муж Валентины согласится если и не жить вместе с нами - и это могло бы стеснить моло- дую чету, - то во всяком случае на то, чтобы выделили вместе с ними; ведь Валентина вас очень любит, и вы, по-видимому, отвечаете ей такой же любовью. Таким образом, ваша привычная жизнь ни в чем не изменится, и разница будет только в том, что за вами будут ухаживать двое детей вмес- то одного. Сверкающие глаза Нуартье налились кровью. Очевидно, в душе старика происходило что-то ужасное; очевидно, крик боли и гнева, не находя себе выхода, душил его, потому что лицо его по- багровело и губы стали синими. Вильфор спокойно отворил окно, говоря: - Здесь очень душно, поэтому господину Нуартье трудно дышать. Затем он вернулся на место, но остался стоять. - Этот брак, - прибавила г-жа де Вильфор, - по душе господину д'Эпине и его родным; их, впрочем, только двое - дядя и тетка. Его мать умерла при его рождении, а отец был убит в тысяча восемьсот пятнадцатом году, когда ребенку было всего два года, так что он зависит только от себя. - Загадочное убийство, - сказал Вильфор, - виновники которого оста- лись неизвестны; подозрение витало над многими головами, но ни на кого не пало. Нуартье сделал такое усилие, что губы его искривились, словно для улыбки. - Впрочем, - продолжал Вильфор, - истинные виновники, те, кто знает, что именно они совершили преступление, те, кого при жизни может постиг- нуть человеческое правосудие, а после смерти правосудие небесное, были бы рады оказаться на нашем месте и иметь возможность предложить свою дочь Францу д'Эпине, чтобы устранить даже тень какого-либо подозрения. Нуартье овладел собой усилием воли, которого трудно было бы ожидать от беспомощного паралитика. - Да, я понимаю вас, - ответил его взгляд Вильфору; и в этом взгляде выразились одновременно глубокое презрение и гнев. На этот взгляд, который он хорошо понял, Вильфор ответил легким пожа- тием плеч. Затем он знаком предложил своей жене подняться. - А теперь, - сказала г-жа де Вильфор, - позвольте нам откланяться. Угодно ли вам, чтобы Эдуард зашел поздороваться с вами? Было условленно, что старик выражал свое согласие, закрывая глаза, отказ - миганием, а когда ему нужно было выразить какое-нибудь желание, он поднимал глаза к небу. Если он желал видеть Валентину, он закрывал только правый глаз. Если он звал Барруа, он закрывал левый. Услышав предложение г-жи де Вильфор, он усиленно заморгал. Госпожа де Вильфор, видя явный отказ, закусила губу. - В таком случае я пришлю к вам Валентину, - сказала она. - Да, - отвечал старик, быстро закрывая глаза. Супруги де Вильфор поклонились и вышли, приказав позвать Валентину, уже, впрочем, предупрежденную, что она днем будет нужна деду. Валентина, еще вся розовая от волнения, вошла к старику. Ей достаточ- но было одного взгляда, чтобы понять, как страдает ее дед и как он жаж- дет с ней говорить. - Дедушка, - воскликнула она, - что случилось? Тебя расстроили, и ты сердишься? - Да, - ответил он, закрывая глаза. - На кого же? на моего отца? нет; на госпожу де Вильфор? нет; на ме- ня? Старик сделал знак, что да. - На меня? - переспросила удивленная Валентина. Старик сделал тот же знак. - Что же я сделала, дедушка? - воскликнула Валентина. Никакого ответа; она продолжала: - Я сегодня не видела тебя; значит, тебе что-нибудь про меня сказали? - Да, - поспешно ответил взгляд старика. - Попробую отгадать, в чем дело. Боже мой, уверяю тебя, дедушка... Ах, вот что!.. Господин и госпожа де Вильфор только что были здесь, правда? - Да. - И это они сказали тебе то, что рассердило тебя? Что же это может быть? Хочешь, я пойду спрошу их, чтобы знать, за что мне просить у тебя прощения? - Нет, нет, - ответил взгляд. - Ты меня пугаешь! Что же они могли сказать? И она задумалась. - Я догадываюсь, - сказала она, понижая голос и подходя ближе к ста- рику. - Может быть, они говорили о моем замужестве? - Да, - ответил гневный взгляд. - Понимаю, ты сердишься за то, что я молчала. Но, видишь ли, они мне строго-настрого запретили тебе об этом говорить; они и мне ничего не го- ворили, и я совершенно случайно узнала эту тайну; вот почему и не была откровенна с тобой. Прости, дедушка. Взгляд, снова неподвижный и безучастный, казалось, говорил: "Меня огорчает не только твое молчание". - В чем же дело? - спросила Валентина. - Или ты думаешь, что я покину тебя, дедушка, что, выходя замуж, я тебя забуду? - Нет, - ответил старик. - Значит, они сказали тебе, что господин д'Эпине согласен на то, что- бы мы жили вместе? - Да. - Так почему же ты сердишься? В глазах старика появилось выражение бесконечной нежности. - Да, я понимаю, - сказала Валентина, - потому, что ты меня любишь? Старик сделал знак, что да. - И ты боишься, что я буду несчастна? - Да. - Ты не любишь Франца? Глаза несколько раз подряд ответили: - Нет, нет, нет. - Так тебе очень тяжело, дедушка? - Да. - Тогда слушай, - сказала Валентина, опускаясь на колени подле Ну- артье и обнимая его обеими руками, - мне тоже очень тяжело, потому что я тоже не люблю Франца д'Эпине. Луч радости мелькнул в глазах деда. - Помнишь, как ты рассердился на меня, когда я хотела уйти в монас- тырь? Под иссохшими веками старика показались слезы. - Ну, так вот, - продолжала Валентина, - я хотела это сделать, чтобы избегнуть этого брака, который приводит меня в отчаяние. Дыхание старика стало прерывистым. - Так этот брак очень огорчает тебя, дедушка? Ах, если бы ты мог мне помочь, если бы мы вдвоем могли помешать их планам! Но ты бессилен про- тив них, хотя у тебя такой светлый ум и такая сильная воля; когда надо бороться, ты так же слаб, как и я, даже слабее. Когда ты был силен и здоров, ты мог бы меня защитить, а теперь ты можешь только понимать меня и радоваться или печалиться вместе со мной. Это последнее счастье, кото- рое бог забыл отнять у меня. При этих словах в глазах Нуартье появилось выражение такого глубокого лукавства, что девушке показалось, будто он говорит: - Ты ошибаешься, я еще многое могу сделать для тебя. - Ты можешь что-нибудь для меня сделать, дедушка? - выразила словами его мысль Валентина. - Да. Нуартье поднял глаза к небу. Это был условленный между ним и Валенти- ной знак, выражающий желание. - Что ты хочешь, дедушка? Я постараюсь понять. Валентина стала угадывать, высказывая вслух свои предположения, по мере того как они у нее возникали; но на все ее слова старик неизменно отвечал "нет". - Ну, - сказала она, - прибегнем к решительным мерам, раз уж я так недогадлива! И она стала называть подряд все буквы алфавита, от А до Н, с улыбкой следя за глазами паралитика; когда она дошла до буквы Н, Нуартье сделал утвердительный знак. - Так! - сказала Валентина. - То, чего ты хочешь, начинается с буквы Н; значит, мы имеем дело с Н? Ну-с, что же нам от него нужно, от этого Н? На, не, ни, но... - Да, да, да, - ответил старик. - Так это но? - Да. Валентина принесла словарь и, положив его перед Нуартье на пюпитр, раскрыла его; увидев, что взгляд старика сосредоточился на странице, она начала быстро скользить пальцем сверху вниз, по столбцам. С тех пор как, шесть лет тому назад, Нуартье впал в то тяжелое состо- яние, в котором он теперь находился, она научилась легко справляться с этим делом и угадывала мысль старика так же быстро, как если бы он сам искал в словаре нужное ему слово. На слове нотариус Нуартье сделал ей знак остановиться. - Нотариус, - сказала она, - ты хочешь видеть нотариуса, дедушка? Нуартье показал, что он действительно желает видеть нотариуса. - Значит, надо послать за нотариусом? - спросила Валентина. - Да, - показал старик. - Надобно, чтобы об этом знал мой отец? - Да. - А спешно тебе нужен нотариус? - Да. - За ним сейчас пошлют. Это все, что тебе нужно? - Да. Валентина подбежала к звонку и вызвала лакея, чтобы пригласить к деду господина или госпожу де Вильфор. - Ты доволен? - спросила Валентина. - Да... еще бы! Не так-то легко было догадаться! И она улыбнулась деду, как улыбнулась бы ребенку. В комнату вошел Вильфор, приведенный Барруа. - Что вам угодно, сударь? - спросил он паралитика. - Отец, - сказала Валентина, - дедушка хочет видеть нотариуса. При этом странном, а главное - неожиданном требовании Вильфор обме- нялся взглядом с паралитиком. - Да, - показал тот с твердостью, которая ясно говорила, что с по- мощью Валентины и своего старого слуги, осведомленного теперь о его же- лании, он готов на борьбу. - Вы желаете видеть нотариуса? - повторил Вильфор. - Да. - Зачем? Нуартье ничего не ответил. - Но для чего вам нужен нотариус? - спросил Вильфор. Взгляд старика оставался неподвижным, немым; это означало: "Я настаи- ваю на своем". - Чтобы чем-нибудь досадить нам? - сказал Вильфор. - К чему это? - Но, однако, - сказал Барруа, готовый с настойчивостью, присущей старым слугам, добиваться своего, - если мой господин желает видеть но- тариуса, так, видно, он ему нужен. И я пойду за нотариусом. Барруа не признавал иных хозяев, кроме Нуартье, и не допускал, чтобы в чем-нибудь противоречили его желаниям. - Да, я желаю видеть нотариуса, - показал старик, закрывая глаза с таким вызывающим видом, словно он говорил: "Посмотрим, осмелятся ли не исполнить моего желания". - Если вы так настаиваете, нотариуса приведут, но мне придется изви- ниться перед ним за себя и за вас, потому что это будет смехотворно. - Все равно, - сказал Барруа, - я схожу за ним. И старый слуга удалился торжествуя. II. ЗАВЕЩАНИЕ Когда Барруа выходил из комнаты, Нуартье лукаво и многозначительно взглянул на внучку. Валентина поняла этот взгляд; понял его и Вильфор, потому что лицо его омрачилось и брови сдвинулись. Он взял стул и, усевшись против паралитика, приготовился ждать. Нуартье смотрел на него с полнейшим равнодушием, но уголком глаза он велел Валентине не беспокоиться и тоже оставаться в комнате. Через три четверти часа Барруа вернулся вместе с нотариусом. - Сударь, - сказал Вильфор, поздоровавшись с ним, - вас вызвал при- сутствующий здесь господин Нуартье де Вильфор; общий паралич лишил его движения и голоса, и только мы одни, и то с большим трудом, умудряемся понимать кое-какие обрывки его мыслей. Нуартье обратил на Валентину свой взгляд, такой серьезный и властный, что она немедленно вступилась: - Я, сударь, понимаю все, что хочет сказать мой дед. - Это верно, - прибавил Барруа, - все, решительно все, как я уже ска- зал по дороге господину нотариусу. - Разрешите, господа, сказать вам, - обратился нотариус к Вильфору и Валентине, - что это как раз один из тех случаев, когда должностное лицо не может действовать опрометчиво, не навлекая этим на себя тяжкой от- ветственности. Для того чтобы акт был законным, нотариус прежде всего должен быть убежден, что он в точности передал волю того, кто ему его диктует. Я же не могу быть уверен в согласии или несогласии клиента, ли- шенного дара речи; и так как предмет его желания или нежелания будет для меня не ясен ввиду его немоты, то мое участие совершенно бесполезно и было бы противозаконно. Нотариус собирался удалиться. Еле уловимая торжествующая улыбка мелькнула на губах королевского прокурора. Со своей стороны Нуартье взглянул на Валентину с таким горестным вы- ражением, что она преградила нотариусу дорогу. - Сударь, - сказала она, - тот язык, на котором я объясняюсь с моим дедом, настолько легко усвоить, что я в несколько минут могу вас научить так же хорошо понимать его, как понимаю сама. Скажите, что вам нужно для того, чтобы ваша совесть была совершенно спокойна? - То, что необходимо для законности наших актов, - отвечал нотариус, - уверенность в согласии или несогласии. Завещатель может быть болен те- лом, но он должен быть здрав рассудком. - Ну, так вот, сударь, два знака убедят вас в том, что рассудок моего деда никогда не был более здравым, чем сейчас. Господин Нуартье, лишен- ный голоса, лишенный движения, закрывает глаза, когда хочет сказать "да", и мигает несколько раз, когда хочет сказать "нет". Теперь вы знае- те достаточно, чтобы беседовать с ним; попробуйте же. Взгляд, брошенный стариком на Валентину, был так полон любви и благо- дарности, что даже нотариус понял его. - Вы слышали и поняли все, что сказала ваша внучка, сударь? - спросил нотариус. Нуартье медленно закрыл глаза и через секунду снова открыл их. - И вы подтверждаете то, что она сказала? То есть что названные ею знаки именно те, с помощью которых вы передаете другим вашу мысль? - Да, - показал старик. - Это вы меня пригласили? - Да. - Чтобы составить ваше завещание? - Да. - И вы не желаете, чтобы я ушел, не составив этого завещания? Паралитик быстро заморгал глазами. - Ну вот, сударь, теперь вы его понимаете? - спросила Валентина. - Ваша совесть может быть спокойна? Но раньше, чем нотариус успел ответить, Вильфор отвел его в сторону: - Сударь, - сказал он, - неужели вы считаете, что такое ужасное физи- ческое потрясение, какое перенес господин Нуартье де Вильфор, может не отразиться в сильной степени и на его умственных способностях? - Меня беспокоит не столько это, - отвечал нотариус, - сколько то, каким образом мы будем угадывать его мысли, чтобы вызывать ответы? - Вы же сами видите, что это невозможно, - сказал Вильфор. Валентина и старик слышали этот разговор. Нуартье остановил прис- тальный и решительный взгляд на Валентине; этот взгляд явно требовал, чтобы она возразила. - Не беспокойтесь об этом, сударь, - сказала она. - Как бы ни было трудно или, вернее, как бы вам ни казалось трудно понять мысль моего де- да, я вам ее раскрою, так что у вас не останется никаких сомнений. Вот уже шесть лет, как я нахожусь около господина Нуартье, и пусть он сам вам скажет, был ли за эти шесть лет хоть один случай, чтобы какое-нибудь его желание осталось у него на сердце, оттого что я не могла его понять? - Нет, - показал старик. - Так попробуем, - сказал нотариус, - вы согласны на то, чтобы маде- муазель де Вильфор была вашим переводчиком? Паралитик сделал знак, что да. - Отлично! Итак, сударь, чего же вы от меня желаете и какой акт хоти- те совершить? Валентина стала называть по порядку буквы алфавита. Когда они дошли до буквы З, красноречивый взгляд Нуартье остановил ее. - Господину Нуартье нужна буква З, - сказал нотариус, - это ясно. - Подождите, - сказала Валентина, потом обернулась к деду, - за... Старик сразу же остановил ее. Тогда Валентина взяла словарь и на глазах у внимательно наблюдавшего нотариуса стала перелистывать страницы. - Завещание, - указал се палец, остановленный взглядом Нуартье. - Завещание! - воскликнул нотариус. - Это ясно. Господин Нуартье же- лает составить завещание. - Да, - несколько раз показал Нуартье. - Да, это удивительно, сударь, согласитесь сами, - сказал нотариус изумленному Вильфору. - Действительно, - возразил тот, - и еще удивительнее было бы это за- вещание, потому что все же я сомневаюсь, чтобы его пункты, слово за сло- вом, могли ложиться на бумагу без искусного подсказывания моей дочери. А Валентина, быть может, слишком заинтересована в этом завещании, чтобы быть подходящим истолкователем никому не ведомых желаний господина Ну- артье де Вильфор. - Нет, нет, нет! - показал паралитик. - Как! - сказал Вильфор. - Валентина не заинтересована в вашем заве- щании? - Нет, - показал Нуартье. - Сударь, - сказал нотариус, который, в восторге от проделанного опы- та, уже готовился рассказывать в обществе все подробности этого живопис- ного эпизода, - сударь, то, что я сейчас только считал невозможным, ка- жется мне теперь совершенно легким; и это завещание будет простонапросто тайным завещанием, то есть предусмотренным и разрешенным законом, если только оно оглашено в присутствии семи свидетелей, подтверждено при них завещателем и запечатано нотариусом опять-таки в их присутствии. Времени же оно потребует едва ли многим больше, чем обыкновенное завещание; прежде всего существуют узаконенные формы, всегда неизменные, а что ка- сается подробностей, то их нам укажет главным образом само положение дел завещателя, а также вы, который их вели и знаете их. Впрочем, для того чтобы этот акт явился неоспоримым, мы придадим ему полнейшую достовер- ность; один из моих коллег послужит мне помощником и, в отступление от обычаев, будет присутствовать при его составлении. Удовлетворит ли это вас, сударь? - продолжал нотариус, обращаясь к старику. - Да, - ответил Нуартье, радуясь, что его поняли. "Что он задумал?" - недоумевал Вильфор, которого его высокое положе- ние заставляло быть сдержанным и который все еще не мог попять, куда клонит его отец. Он обернулся, чтобы послать за вторым нотариусом, которого назвал первый, но Барруа, все слышавший и догадавшийся о желании своего хозяи- на, успел уже выйти. Тогда королевский прокурор распорядился пригласить наверх свою жену. Через четверть часа все собрались в комнате паралитика, и прибыл вто- рой нотариус. Оба нотариуса быстро сговорились. Г-ну Нуартье прочитали обычный текст завещания, затем, как бы для того, чтобы испытать его разум, пер- вый нотариус, обратясь к нему, сказал: - Когда пишут завещание, сударь, то это делают в чью-нибудь пользу. - Да, - показал Нуартье. - Имеете ли вы представление о том, как велико ваше состояние? - Да. - Я назову вам несколько цифр, постепенно возрастающих, вы меня оста- новите, когда я дойду до той, которую вы считаете правильной. - Да. В этом допросе было нечто торжественное; да и едва ли борьба разума с немощной плотью выступала когда-нибудь так наглядно, - это было зрелище если не возвышенное, как мы чуть было не сказали, то во всяком случае любопытное. Все столпились вокруг Нуартье; второй нотариус уселся за стол и при- готовился писать; первый нотариус стоял перед паралитиком и предлагал вопросы. - Ваше состояние превышает триста тысяч франков, не так ли? - спросил он. Нуартье сделал знак, что да. - Оно составляет четыреста тысяч франков? - спросил нотариус. Нуартье остался недвижим. - Пятьсот тысяч франков? Та же неподвижность. - Шестьсот тысяч? семьсот тысяч? восемьсот тысяч? девятьсот тысяч? Нуартье сделал знак, что да. - Вы владеете девятьюстами тысячами франков? - Да. - В недвижимости? - спросил нотариус. Нуартье сделал знак, что нет. - В государственных процентных бумагах? Нуартье сделал знак, что да. - Эти бумаги у вас на руках? При взгляде, брошенном на Барруа, старый слуга вышел из комнаты и че- рез минуту вернулся, неся маленькую шкатулку. - Разрешите ли вы открыть эту шкатулку? Нуартье сделал знак, что да. Шкатулку открыли и нашли в ней на девятьсот тысяч франков билетов го- сударственного казначейства. Первый нотариус передал билеты, один за другим, своему коллеге; они составляли сумму, указанную Нуартье. - Все правильно, - сказал он, - вполне очевидно, что разум совершенно ясен и тверд. Затем, обернувшись к паралитику, он спросил: - Итак, вы обладаете капиталом в девятьсот тысяч франков, и он прино- сит вам, благодаря бумагам, в которые вы его поместили, около сорока ты- сяч годового дохода? - Да, - показал Нуартье. - Кому вы желаете оставить это состояние? - Здесь не может быть сомнений, - сказала г-жа де Вильфор. - Господин Нуартье любит только свою внучку, мадемуазель Валентину де Вильфор; она ухаживает за ним уже шесть лет; она своими неустанными заботами снискала любовь своего деда, и я бы сказала, его благодарность; поэтому будет вполне справедливо, если она получит награду за свою преданность. Глаза Нуартье блеснули, показывая, что г-жа де Вильфор не обманула его, притворно одобряя приписываемые ему намерения. - Так вы оставляете эти девятьсот тысяч франков мадемуазель Валентине де Вильфор? - спросил нотариус, считавший, что ему остается только впи- сать этот пункт, но желавший все-таки удостовериться в согласии Нуартье и дать в нем удостовериться всем свидетелям этой необыкновенной сцены. Валентина отошла немного в сторону и плакала, опустив голову; старик взглянул на нее с выражением глубокой нежности; потом, глядя на нотариу- са, самым выразительным образом замигал. - Нет? - сказал нотариус. - Как, разве вы не мадемуазель Валентину де Вильфор назначаете вашей единственной наследницей? Нуартье сделал знак, что нет. - Вы не ошибаетесь? - воскликнул удивленный нотариус. - Вы действи- тельно говорите нет? - Нет! - повторил Нуартье. - Нет! Валентина подняла голову; она была поражена не тем, что ее лишают наследства, но тем, что она могла вызвать то чувство, которое обычно внушает такие поступки. Но Нуартье глядел на нее с такой глубокой нежностью, что она восклик- нула: - Я понимаю, дедушка, вы лишаете меня только своего состояния, но не своей любви? - Да, конечно, - сказали глаза паралитика, так выразительно закрыва- ясь, что Валентина не могла сомневаться. - Спасибо, спасибо! - прошептала она. Между тем этот отказ пробудил в сердце г-жи де Вильфор внезапную на- дежду, она подошла к старику. - Значит, дорогой господин Нуартье, вы оставляете свое состояние ва- шему внуку Эдуарду де Вильфор? - спросила она. Было что-то ужасное в том, как заморгал старик; его глаза выражали почти ненависть. - Нет, - пояснил нотариус. - В таком случае - вашему сыну, здесь при- сутствующему? - Нет, - возразил старик. Оба нотариуса изумленно переглянулись; Вильфор и его жена покраснели: один от стыда, другая - от злобы. - Но чем же мы провинились перед вами, дедушка? - сказала Валентина. - Вы нас больше не любите? Взгляд старика бегло окинул Вильфора, потом его жену и с выражением глубокой нежности остановился на Валентине. - Послушай, дедушка, - сказала она, - если ты меня любишь, то как же согласовать твою любовь с тем, что ты сейчас делаешь. Ты меня знаешь, ты знаешь, что я никогда не думала о твоих деньгах. К тому же говорят, что я получила большое состояние после моей матери, слишком даже большое. Объясни же, в чем дело? Нуартье уставился горящим взглядом на руку Валентины. - Моя рука? - Спросила она. - Да, - показал Нуартье. - Ее рука! - повторили все присутствующие. - Ах, господа, - сказал Вильфор, - вы же видите, что все это беспо- лезно и что мой бедный отец не в своем уме. - Я понимаю! - воскликнула вдруг Валентина. - Мое замужество, дедуш- ка, да? - Да, да, да, - три раза повторил паралитик, сверкая гневным взором каждый раз, как он поднимал веки. - Ты недоволен нами из-за моего замужества, да? - Да. - Но это нелепо! - сказал Вильфор. - Простите, сударь, - сказал нотариус, - все это, напротив, весьма логично и, на мой взгляд, вполне вытекает одно из другого. - Ты не хочешь, чтобы я вышла замуж за Франца д'Эпине? - Нет, не хочу, - сказал взгляд старика. - И вы лишаете вашу внучку наследства за то, что она выходит замуж вопреки вашему желанию? - воскликнул нотариус. - Да, - ответил Нуартье. - Так что, не будь этого брака, она была бы вашей наследницей? - Да. Вокруг старика воцарилось глубокое молчание. Нотариусы совещались друг с другом; Валентина с благодарной улыбкой смотрела на деда; Вильфор кусал свои тонкие губы, его жена не могла по- давить радость, помимо ее воли выразившуюся на ее лице. - Но мне кажется, - сказал наконец Вильфор, первым прерывая молчание, - что я один призван судить, насколько нам подходит этот брак. Я один распоряжаюсь рукой моей дочери, я хочу, чтобы она вышла замуж за госпо- дина Франца д'Эпине, и она будет его женой. Валентина, вся в слезах, опустилась в кресло. - Сударь, - сказал нотариус, обращаясь к старику, - как вы намерены распорядиться вашим состоянием в том случае, если мадемуазель Валентина выйдет замуж за господина д'Эпине? Старик был недвижим. - Однако вы намерены им распорядиться? - Да, - показал Нуартье. - В пользу кого-нибудь из вашей семьи? - Нет. - Так в пользу бедных? - Да. - Но вам известно, - сказал нотариус, - что закон не позволит вам совсем обделить вашего сына? - Да. - Так что вы распорядитесь только той частью, которой вы можете рас- полагать по закону? Нуартье остался недвижим. - Вы продолжаете настаивать на том, чтобы распорядиться всем вашим состоянием? - Да. - Но после вашей смерти ваше завещание будет оспорено. - Нет. - Мой отец меня знает, сударь, - сказал Вильфор, - он знает, что его воля для меня священна; притом он понимает, что я в моем положении не могу судиться с бедными. Во взгляде Нуартье светилось торжество. - Как вы решите, сударь? - спросил нотариус Вильфора. - Никак; мой отец так решил, а я знаю, что он не меняет своих реше- ний. Мне остается только подчиниться. Эти девятьсот тысяч франков уйдут из семьи и обогатят приюты; но я не исполню каприза старика и поступлю согласно своей совести. И Вильфор удалился в сопровождении жены, предоставляя отцу изъявлять свою волю, как ему угодно. В тот же день завещание было составлено; привели свидетелей, оно было прочитано и одобрено стариком, запечатано при всех и отдано на хранение г-ну Дешан, нотариусу семьи Вильфор. III. ТЕЛЕГРАФ Вернувшись к себе, супруги Вильфор узнали, что в гостиной их ждет приехавший с визитом граф Монте-Кристо; г-жа де Вильфор, слишком взвол- нованная, чтобы сразу выйти к нему, прошла к себе в спальню, королевский прокурор, более в себе уверенный, прямо направился в гостиную. Но как он ни умел держать себя в руках, как ни владел выражением своего лица, он не был в силах скрыть свою мрачность, и граф, на губах которого сияла лучезарная улыбка, обратил внимание на его озабоченный и угрюмый вид. - Что с вами, господин де Вильфор? - спросил он после первых при- ветствий. - Быть может, я явился как раз в ту минуту, когда вы писали какой-нибудь нешуточный обвинительный акт? Вильфор попытался улыбнуться. - Нет, граф, - сказал он, - в данном случае жертва - я сам. Это я проиграл дело, а над обвинительным актом работали случай, упрямство и безумие. - Что вы хотите сказать? - спросил Монте-Кристо с прекрасно разыгран- ным участием. - У вас в самом деле серьезные неприятности? - Не стоит и говорить, граф, - сказал Вильфор с полным горечи спо- койствием, - пустяки, просто денежная потеря. - Да, конечно, - ответил Монте-Кристо, - денежная потеря - пустяки, если обладать таким состоянием, как ваше, и таким философским и возвы- шенным умом, как ваш! - Поэтому, - ответил Вильфор, - я и озабочен не изза денег, хотя как-никак девятьсот тысяч франков стоят того, чтобы о них пожалеть или во всяком случае, чтобы подосадовать. Меня огорчает больше всего эта иг- ра судьбы, случая, предопределения, не знаю, как назвать ту силу, что обрушила на меня этот удар, уничтожила мои надежды на богатство и, быть может, разрушила будущность моей дочери из-за каприза впавшего в детство старика. - Да что вы! Как же так? - воскликнул граф. - Девятьсот тысяч фран- ков, вы говорите? Вы правы, эта сумма стоит того, чтобы о ней пожалел даже философ, но кто же вам доставил такое огорчение? - Мой отец, о котором я вам рассказывал. - Господин Нуартье? Неужели? Но вы мне говорили, насколько я помню, что он совершенно парализован и утратил все свои способности? - Да, физические способности, потому что он не в состоянии двигаться, не в состоянии говорить, и, несмотря на это, он мыслит, он желает, он действует, как видите. Я ушел от него пять минут тому назад; он сейчас занят тем, что диктует двум нотариусам свое завещание. - Так, значит, он заговорил? - Нет, но заставил себя понять. - Каким образом? - Взглядом; его глаза продолжают жить и, как видите, убивают. - Мой друг, - сказала г-жа де Вильфор, входя в комнату, - мне кажет- ся, вы преувеличиваете. - Сударыня... - приветствовал ее с поклоном граф. Госпожа де Вильфор ответила самой очаровательной улыбкой. - Но что я слышу от господина де Вильфор? - спросил Монте-Кристо. - Что за непонятная немилость?.. - Непонятная, вот именно! - сказал королевский прокурор, пожимая пле- чами. - Старческий каприз! - А разве нет способа заставить его изменить решение? - Нет, есть, - сказала г-жа де Вильфор, - и только от моего мужа за- висит, чтобы это завещание было составлено не в ущерб Валентине, а нао- борот, в ее пользу. Граф, видя, что супруги начали говорить загадками, принял рассеянный вид и стал с глубочайшим вниманием и явным одобрением следить за Эдуар- дом, подливавшим чернила в птичье корытце. - Дорогая моя, - возразил Вильфор жене, - вы знаете, что я не склонен разыгрывать у себя в доме патриарха и никогда не воображал, будто судьбы мира зависят от моего мановения. Но все же необходимо, чтобы моя семья считалась с моими решениями и чтобы безумие старика и капризы ребенка не разрушали давно обдуманных мною планов. Барон д'Эпине был моим другом, вы это знаете, и его сын был бы для нашей дочери наилучшим мужем. - Так, по-вашему, - сказала г-жа де Вильфор, - Валентина с ним сгово- рилась?.. В самом деле... она всегда противилась этому браку, и я не удивлюсь, если все, что мы сейчас видели и слышали, окажется просто вы- полнением заранее составленного ими плана. - Поверьте, - сказал Вильфор, - что так не отказываются от капитала в девятьсот тысяч франков. - Она отказалась бы и от мира, ведь она год тому назад собиралась уй- ти в монастырь. - Все равно, - возразил Вильфор, - говорю вам, этот брак состоится! - Вопреки воле вашего отца? - сказала г-жа де Вильфор, пробуя играть на другой струне. - Это не шутка! Монте-Кристо делал вид, что не слушает, но не пропускал ни одного слова из этого разговора. - Сударыня, - возразил Вильфор, - я должен сказать, что всегда почи- тал своего отца, потому что естественное сыновнее чувство соединялось у меня с сознанием его нравственного превосходства; наконец, потому, что отец для нас вдвойне священен: как наш создатель и как наш господин; но не могу же я считать теперь разумным старика, который, в память своей ненависти к отцу, ненавидит сына; с моей стороны было бы смешно согласо- вать свое поведение с его капризами. Я не перестану относиться с глубо- чайшим почтением к господину Нуартье, я безропотно подчинюсь наложенной им на меня денежной каре, но решение мое останется непреклонным, и обще- ство рассудит, на чьей стороне был здравый смысл. Я выдам замуж мою дочь за барона Франца д'Эпине, так как считаю, что это хороший и почетный брак, и так как в конечном счете я хочу выдать свою дочь за того, кто мне подходит. - Вот как, - сказал граф, у которого королевский прокурор то и дело взглядом просил одобрения, - вот как! Господин Нуартье, по вашим словам, лишает мадемуазель Валентину наследства за то, что она выходит замуж за барона Франца д'Эпине? - Вот именно в этом вся причина, - сказал Вильфор, пожимая плечами. - Во всяком случае видимая причина, - прибавила г-жа де Вильфор. - Действительная причина, сударыня. Поверьте, я знаю своего отца. - Можете вы это понять? - спросила молодая женщина. - Чем, скажите пожалуйста, господин д'Эпине хуже всякого другого? - В самом деле, - сказал граф, - я встречал господина Франца д'Эпине; это ведь сын генерала де Кенель, впоследствии барона д'Эпине? - Совершенно верно, - ответил Вильфор. - Он показался мне очаровательным молодым человеком. - Поэтому я и уверена, что это только предлог, - сказала г-жа де Вильфор. - Старики становятся тиранами в отношении тех, кого они любят; господин Нуартье просто не желает, чтобы его внучка выходила замуж. - Но, может быть, у этой ненависти есть какая-нибудь причина? - спро- сил Монте-Кристо. - Бог мой, откуда же это можно знать? - Может быть, политическая антипатия? - Действительно, мой отец и отец господина д'Эпине жили в бурное вре- мя; я видел лишь последние дни его, - сказал Вильфор. - Ваш отец, кажется, был бонапартист? - спросил Монте-Кристо. - Мне помнится, вы говорили что-то в этом роде. - Мой отец был прежде всего якобинец, - возразил Вильфор, забыв в своем волнении о всякой осторожности, - и тога сенатора, накинутая на его плечи Наполеоном, изменила лишь его наряд, но не его самого. Когда мой отец участвовал в заговорах, он делал это не из любви к императору, а из ненависти к Бурбонам; самое страшное в нем было то, что он никогда не сражался за неосуществимые утопии, а всегда лишь за действительно возможное, и при этом следовал ужасной теории монтаньяров, которые не останавливались ни перед чем, чтобы достигнуть своей цели. - Ну, вот видите, - сказал Монте-Кристо, - в этом все дело. Нуартье и д'Эпине столкнулись на политической почве. Хотя генерал д'Эпине и служил в войсках Наполеона, но он в душе был роялистом, правда? Ведь это тот самый, что был убит однажды ночью, при выходе из бонапартистского клуба, куда его завлекли в надежде найти в нем собрата? Вильфор почти с ужасом взглянул на графа. - Я ошибаюсь? - спросил Монте-Кристо. - Напротив, - сказала г-жа де Вильфор, - это так и есть; и именно по- этому мой муж, желая изгладить всякое воспоминание о былой вражде, решил соединить любовью двух детей, отцы которых ненавидели друг друга. - Превосходная мысль! - сказал Монте-Кристо. - Мысль, исполненная ми- лосердия; свет должен рукоплескать ей. В самом деле, было бы прекрасно, если бы мадемуазель Нуартье де Вильфор стала называться госпожой Франц д'Эпине. Вильфор вздрогнул и посмотрел на Монте-Кристо, как бы желая прочесть в глубине его сердца намерение, которое продиктовало ему эти слова. Но на губах графа играла обычная приветливая улыбка; и на этот раз королевский прокурор, несмотря на всю свою проницательность, опять не увидел ничего, кроме оболочки. - Поэтому, - продолжал Вильфор, - хотя утрата состояния деда и большое несчастье для Валентины, я всетаки не думаю, чтобы это могло расстроить ее брак. Я не думаю, чтобы господина д'Эпине могла смутить эта денежная потеря; он увидит, что я, пожалуй, стою больше этой суммы, я, жертвующий ею ради того, чтобы сдержать свое слово; он примет также в расчет, что Валентина и без того унаследовала после матери большое сос- тояние; оно находится в распоряжении маркиза и маркизы де СенМеран, ее деда и бабки с материнской стороны, а они оба ее нежно любят. - И они заслуживают того, чтобы их любили и за ними ухаживали так же