ловой. Граф же упал в свое кресло; ноги явно отказывались служить ему. "Сударыня, - сказал председатель, - вы писали комиссии, что желаете сообщить сведения о событиях в Янине, и заявляли, что были свидетельни- цей этих событий". "Это правда", - отвечала незнакомка с чарующей грустью и той мелодич- ностью голоса, которая отличает речь всех жителей Востока. "Однако, - сказал председатель, - разрешите мне вам заметить, что вы были тогда слишком молоды". "Мне было четыре года; но, так как для меня это были события необы- чайной важности, то я не забыла ни одной подробности, ни одна мелочь не изгладилась из моей памяти". "Но чем же были важны для вас эти события и кто вы, что эта катастро- фа произвела на вас такое глубокое впечатление?" "Дело шло о жизни или смерти моего отца, - отвечала девушка, - я Гай- де, дочь Али-Тебелиыа, янинского паши, и Василики, его любимой жены". Скромный и в то же время горделивый румянец, заливший лицо девушки, ее огненный взор и величавость ее слов произвели невыразимое впечатление на собрание. Граф де Морсер с таким ужасом смотрел на нее, словно пропасть внезап- но разверзлась у его ног. "Сударыня, - сказал председатель, почтительно ей поклонившись, - раз- решите мне задать вам один вопрос, отнюдь не означающий с моей стороны сомнения, и это будет последний мой вопрос: можете ли вы подтвердить ва- ше заявление?" "Да, могу, - отвечала Гайде, вынимая из складок своего покрывала бла- говонный атласный мешочек, - вот свидетельство о моем рождении, состав- ленное моим отцом и подписанное его военачальниками; вот свидетельство о моем крещении, ибо мой отец дал свое согласие на то, чтобы я воспитыва- лась в вере моей матери; на этом свидетельстве стоит печать великого примаса Македонии и Эпира; вот, наконец (и это, вероятно, самый важный документ), свидетельство о продаже меня и моей матери армянскому купцу Эль-Коббиру французским офицером, который в своей гнусной сделке с Пор- той выговорил себе, как долю добычи, жену и дочь своего благодетеля и продал их за тысячу кошельков, то есть за четыреста тысяч франков". Лицо графа покрылось зеленоватой бледностью, а глаза его налились кровью, когда раздались эти ужасные обвинения, которые собрание выслуша- ло в зловещем молчании. Гайде, все такая же спокойная, но более грозная в своем спокойствии, чем была бы другая в гневе, протянула председателю свидетельство о про- даже, составленное на арабском языке. Так как считали возможным, что некоторые из предъявленных документов могут оказаться составленными на арабском, новогреческом или турецком языке, то к заседанию был вызван переводчик, состоявший при Палате; за ним послали. Один из благородных пэров, которому был знаком арабский язык, изучен- ный им во время великого египетского похода, следил глазами за чтением пергамента, в то время как переводчик оглашал его вслух: "Я, Эль-Коббир, торговец невольниками и поставщик гарема его вели- чества султана, удостоверяю, что получил от франкского вельможи графа Монте-Кристо, для вручения падишаху, изумруд, оцененный в две тысячи ко- шельков, как плату за молодую невольницу-христианку, одиннадцати лет от роду, но имени Гайде, признанную дочь покойного Али-Тебелина, яиинского паши, и Василики, его любимой жены, каковая была мне продана, тому семь лет, вместе со своей матерью, умершей при прибытии ее в Константинополь, франкским полковником, состоявшим на службе у визиря Али-Тебелина, по имени Фернан Мондего. Вышеупомянутая покупка была мною совершена за счет его величества султана и по его уполномочию за тысячу кошельков. Составлено в Константинополе, с дозволения его величества, в год 1247 гиджры. Подписано: Элъ-Коббир. Настоящее свидетельство, для вящего удостоверения его истинности, непреложности и подлинности, будет снабжено печатью его величества, на- ложение каковой продавец обязуется исходатайствовать". Рядом с подписью торговца действительно стояла печать падишаха. За этим чтением и за этим зрелищем последовало гробовое молчание; все, что было живого в графе, сосредоточилось в его глазах, и эти глаза, как бы помимо его воли прикованные к Гайде, пылали огнем и кровью. "Сударыня, - сказал председатель, - не можем ли мы попросить разъяс- нений у графа Монте-Кристо, который, насколько мне известно, вместе с вами находится в Париже?" "Сударь, граф Монте-Кристо, мой второй отец, уже три дня как уехал в Нормандию". "Но в таком случае, сударыня, - сказал председатель, - кто подал вам мысль сделать ваше заявление, за которое Палата приносит вам благодар- ность? Впрочем, принимая во внимание ваше рождение и перенесенные вами несчастья, ваш поступок вполне естествен". "Сударь, - отвечала Гайде, - этот поступок внушили мне почтение к мертвым и мое горе. Хоть я и христианка, но, да простит мне бог, я всег- да мечтала отомстить за моего доблестного отца. И с тех пор как я ступи- ла на французскую землю, с тех пор как я узнала, что предатель живет в Париже, мои глаза и уши были всегда открыты. Я веду уединенную жизнь в доме моего благородного покровителя, но я живу так потому, что люблю тень и тишину, которые позволяют мне жить наедине со своими мыслями. Но граф Монте-Кристо окружает меня отеческими заботами, и ничто в жизни ми- ра не чуждо мне; правда, я беру от нее только отголоски. Я читаю все га- зеты, получаю все журналы, знаю новую музыку; и вот, следя, хоть и со стороны, за жизнью других людей, я узнала, что произошло сегодня утром в Палате пэров и что должно было произойти сегодня вечером... Тогда я на- писала письмо". "И граф Монте-Кристо не знает о вашем поступке?" - спросил председа- тель. "Ничего не знает, и я даже опасаюсь, что он его не одобрит, когда уз- нает; а между тем это великий для меня день, - продолжала девушка, под- няв к небу взор, полный огня, - день, когда я, наконец, отомстила за своего отца!" Граф за все это время не произнес ни слова; его коллеги не без учас- тия смотрели на этого человека, чья жизнь разбилась от благовонного ды- хания женщины; несчастье уже чертило зловещие знаки на его челе. "Господин де Морсер, - сказал председатель, - признаете ли вы в этой девушке дочь Али-Тебелина, янинского паши?" "Нет, - сказал граф; с усилием вставая, - все это лишь козни моих врагов". Гайде, не отрывавшая глаз от двери, словно она ждала кого-то, быстро обернулась и, увидя графа, страшно вскрикнула. "Ты не узнаешь меня, - воскликнула она, - но зато я узнаю тебя! Ты Фернан Мондего, французский офицер, обучавший войска моего благородного отца. Это ты предал замки Янины! Это ты, отправленный им в Константино- поль, чтобы договориться с султаном о жизни или смерти твоего благодете- ля, привез подложный фирман о полном помиловании! Ты, благодаря этому фирману, получил перстень паши, чтобы заставить Селима, хранителя огня, повиноваться тебе! Ты зарезал Селима. Ты продал мою мать и меня купцу Эль-Коббиру! Убийца! Убийца! Убийца! На лбу у тебя до сих пор кровь тво- его господина! Смотрите все!" Эти слова были произнесены с таким страстным убеждением, что все гла- за обратились на лоб графа, и он сам поднес к нему руку, точно чувство- вал, что он влажен от крови Али. "Вы, значит, утверждаете, что вы узнали в графе де Морсер офицера Фернана Мондего?" "Узнаю ли я его! - воскликнула Гайде. - Моя мать сказала мне: "Ты бы- ла свободна; у тебя был отец, который тебя любил, ты могла бы стать поч- ти королевой! Вглядись в этого человека, это он сделал тебя рабыней, он надел на копье голову твоего отца, он продал нас, он нас выдал! Посмотри на его правую руку, на ней большой рубец; если ты когда-нибудь забудешь его лицо, ты узнаешь его по этой руке, в которую отсчитал червонцы купец Эль-Коббир!" Узнаю ли я его! Пусть он посмеет теперь сказать, что он ме- ня не узнает!" Каждое слово обрушивалось на графа, как удар ножа, лишая его остатка сил; при последних словах Гайде оп невольно спрятал на груди свою руку, действительно искалеченную раной, и упал в кресло, сраженный отчаянием. От виденного и слышанного мысли присутствующих закружились вихрем, как опавшие листья, подхваченные могучим дыханием северного ветра. "Граф де Морсер, - сказал председатель, - не поддавайтесь отчаянию, отвечайте; перед верховным правосудием Палаты все равны, как и перед господним судом; оно не позволит вашим врагам раздавить вас, не дав вам возможности сразиться с ними. Может быть, вы желаете нового расследова- ния? Желаете, чтобы я послал двух членов Палаты в Янину? Говорите!" Граф ничего не ответил. Тогда члены комиссии с ужасом переглянулись. Все знали властный и непреклонный нрав генерала. Нужен был страшный упадок сил, чтобы этот человек перестал обороняться; и все думали, что за этим безмолвием, по- хожим на сон, последует пробуждение, подобное грозе. "Ну, что же, - сказал председатель, - что вы решаете? " "Ничего", - глухо ответил граф, поднимаясь с места. "Значит, дочь Али-Тебелина действительно сказала правду? - спросил председатель. - Значит, она и есть тот страшный свидетель, которому ви- новный не смеет ответить "нет"? Значит, вы действительно совершили все, в чем вас обвиняют?" Граф обвел окружающих взглядом, отчаянное выражение которого разжало- било бы тигров, но не могло смягчить судей; затем он поднял глаза вверх, но сейчас же опустил их, как бы страшась, что своды разверзнутся и явят во всем его блеске другое, небесное судилище, другого, всевышнего судью. И вдруг резким движением он разорвал душивший его воротник и вышел из залы в мрачном безумии; его шаги зловеще отдались под сводами, и вслед за тем грохот кареты, вскачь уносившей его, потряс колонны флорентийско- го портика. "Господа, - сказал председатель, когда воцарилась тишина, - виновен ли граф де Морсер в вероломстве, предательстве и бесчестии?" "Да!" - единогласно ответили члены следственной комиссии. Гайде оставалась до конца заседания; она выслушала приговор графу, и ни одна черта ее лица не выразила ни радости, ни сострадания. Потом, опустив покрывало на лицо, она величаво поклонилась членам собрания и вышла той поступью, которой Виргилий наделял богинь. X. ВЫЗОВ - Я воспользовался общим молчанием и темнотой залы, чтобы выйти неза- меченным, - продолжал Бошан. - У дверей меня ждал тот самый курьер, ко- торый отворил мне ложу. Он довел меня по коридорам до маленькой двери, выходящей на улицу Вожирар. Я вышел истерзанный и в то же время восхи- щенный, - простите меня, Альбер, - истерзанный за вас, восхищенный бла- городством этой девушки, мстящей за своего отца. Да, клянусь, Альбер, откуда бы ни шло это разоблачение, я скажу одно: быть может, оно исходит от врага, но этот враг только орудие провидения. Альбер сидел, уронив голову на руки; он поднял лицо, пылающее от сты- да и мокрое от слез, и схватил Бошана за руку. - Друг, - сказал он, - моя жизнь кончена; мне остается не повторять, конечно, вслед за вами, что этот удар мне нанесло провидение, а искать человека, который преследует меня своей ненавистью; когда я его найду, я его убью, или он убьет меня; и я рассчитываю на вашу дружескую помощь, Бошан, если только презрение не изгнало дружбу из вашего сердца. - Презрение, друг мой? Чем вы виноват в этом несчастье? Нет, слава богу, прошли те времена, когда несправедливый предрассудок заставлял сы- новей отвечать за действия отцов. Припомните всю свою жизнь, Альбер; правда, она очень юна, но не было зари более чистой, чем ваш рассвет! Нет, Альбер, поверьте мне: вы молоды, богаты, уезжайте из Франции! Все быстро забывается в этом огромном Вавилоне, где жизнь кипит и вкусы из- менчивы; вы вернетесь года через три, женатый на какой-нибудь русской княжне, и никто не вспомнит о том, что было вчера, а тем более о том, что было шестнадцать лет тому назад. - Благодарю вас, мой дорогой Бошан, благодарю вас за добрые чувства, которые подсказали вам этот совет, но это невозможно. Я высказал вам свое желание, а теперь, если нужно, я заменю слово "желание" словом "во- ля". Вы должны понять, что это слишком близко меня касается, и я не могу смотреть на вещи, как вы. То, что, по-вашему, имеет своим источником во- лю неба, по-моему, исходит из источника менее чистого. Мне представляет- ся, должен сознаться, что провидение здесь ни при чем, и это к счастью, потому что вместо невидимого и неосязаемого вестника небесных наград и кар я найду видимое и осязаемое существо, которому я отомщу, клянусь, за все, что я пережил в течение этого месяца. Теперь, повторяю вам, Бошан, я хочу вернуться в мир людей, мир материальный, и, если вы, как вы гово- рите, все еще мой друг, помогите мне отыскать ту руку, которая нанесла удар. - Хорошо! - сказал Бошан. - Если вам так хочется, чтобы я спустился на землю, я это сделаю; если вы хотите начать розыски врага, я буду ра- зыскивать его вместе с вами. И я найду его; потому что моя честь требует почти в такой же мере, как и ваша, чтобы мы его нашли. - В таком случае, Бошан, мы должны начать розыски немедленно, сейчас же. Каждая минута промедления кажется мне вечностью; доносчик еще не по- нес наказания; следовательно, он может надеяться, что и не понесет его; но, клянусь честью, он жестоко ошибается! - Послушайте, Морсер... - Я вижу, Бошан, вы что-то знаете; вы возвращаете мне жизнь! - Я ничего не знаю точно, Альбер; но все же это луч cвета во тьме; и если мы пойдем за этим лучом, он, быть может, выведет нас к цели. - Да говорите же! Я сгораю от нетерпения. - Я расскажу вам то, чего не хотел говорить, когда вернулся из Янины. - Я слушаю. - Вот что произошло, Альбер. Я, естественно, обратился за справками к первому банкиру в городе; как только я заговорил об этом деле и даже прежде, чем я успел назвать вашего отца, он сказал: "Я догадываюсь, что вас привело ко мне". "Каким образом?" "Нет еще двух недель, как меня запрашивали по этому самому делу". "Кто?" "Один парижский банкир, мой корреспондент". "Его имя?" "Данглар". - Данглар! - воскликнул Альбер. - Верно, он уже давно преследует мое- го несчастного отца своей завистливой злобой; он считает себя демокра- том, но не может простить графу де Морсер его пэрства. И этот неизвестно почему не состоявшийся брак... да, это так! - Расследуйте это, Альбер, только не горячитесь заранее, и если это так... - Если это так, - воскликнул Альбер, - он заплатит мне за все, что я выстрадал. - Не увлекайтесь, ведь он уже пожилой человек. - Я буду считаться с его возрастом так, как он считался с честью моей семьи. Если он враг моего отца, почему он не напал на него открыто? Он побоялся встретиться лицом к лицу с мужчиной! - Альбер, я не осуждаю, я только сдерживаю вас; будьте осторожны. - Не бойтесь; впрочем, вы будете меня сопровождать, Бошан: о таких вещах говорят при свидетелях. Сегодня же, если виновен Данглар, Данглар умрет, или умру я. Черт возьми, Бошан, я устрою пышные похороны своей чести! - Хорошо, Альбер. Когда принимают такое решение, надо немедленно ис- полнить его. Вы хотите ехать к Данглару? Едем. Они послали за наемным кабриолетом. Подъезжая к дому банкира, они увидели у ворот фаэтон и слугу Андреа Кавальканти. - Вот это удачно! - угрюмо произнес Альбер. - Если Данглар откажется принять вызов, я убью его зятя. Князь Кавальканти - как же ему не драться! Банкиру доложили об их приходе, и он, услышав имя Альбера и зная все, что произошло накануне, велел сказать, что не принимает. Но было уже поздно, Альбер шел следом за лакеем; он услышал ответ, распахнул дверь и вместе с Бошаном вошел в кабинет банкира. - Позвольте, сударь! - воскликнул тот. - Разве я уже не хозяин в сво- ем доме и не властен принимать или не принимать, кого мне угодно? Мне кажется, вы забываетесь. - Нет, сударь, - холодно отвечал Альбер, - бывают обстоятельства, когда некоторых посетителей нельзя не принимать, если не хочешь прослыть трусом, - этот выход вам, разумеется, открыт. - Что вам от меня угодно, сударь? - Мне угодно, - сказал Альбер, подходя к нему и делая вид, что не за- мечает Кавальканти, стоявшего у камина, - предложить вам встретиться со мной в уединенном месте, где нас никто не побеспокоит в течение десяти минут; большего я у вас не прошу; и из двух людей, которые там встретят- ся, один останется на месте. Данглар побледнел. Кавальканти сделал движение. Альбер обернулся к нему. - Пожалуйста, - сказал он, - если желаете, граф, приходите тоже, вы имеете на это полное право, вы почти уже член семьи, а я назначаю такие свидания всякому, кто пожелает явиться. Кавальканти изумленно взглянул на Данглара, и тот, сделав над собой усилие, поднялся с места и стал между ними. Выпад Альбера против Андреа возбудил в нем надежду, что этот визит вызван не той причиной, которую он предположил вначале. - Послушайте, сударь, - сказал он Альберу, - если вы ищете ссоры с графом за то, что я предпочел его вам, то я предупреждаю вас, что пере- дам это дело королевскому прокурору. - Вы ошибаетесь, сударь, - сказал Альбер с мрачной улыбкой, - мне не до свадеб, и я обратился к господину Кавальканти только потому, что мне показалось, будто у него мелькнуло желание вмешаться в наш разговор. А, впрочем, вы совершенно правы, я готов сегодня поссориться со всяким; но, будьте спокойны, господин Данглар, первенство остается за вами. - Сударь, - отвечал Данглар, бледный от гнева и страха, - предупреж- даю вас, что, когда я встречаю на своем пути бешеного пса, я убиваю его, и не только не считаю себя виновным, но, напротив того, нахожу, что ока- зываю обществу услугу. Так что, если вы взбесились и собираетесь укусить меня, то предупреждаю вас: я без всякой жалости вас убью. Чем я виноват, что ваш отец обесчещен? - Да, негодяй! - воскликнул Альбер. - Это твоя вина! Данглар отступил на шаг. - Моя вина! Моя? - сказал он. - Да вы с ума сошли! Да разве я знаю греческую историю? Разве я разъезжал по всем этим странам? Разве это я посоветовал вашему отцу продать янинские замки, выдать... - Молчать! - сказал Альбер сквозь зубы. - Нет, не вы лично вызвали этот скандал, но именно вы коварно подстроили это несчастье. - Я? - Да, вы! Откуда пошла огласка? - Но, мне кажется, в газете это было сказано: из Янины, откуда же еще! - А кто писал в Янину? - В Янину? - Да. Кто писал и запрашивал сведения о моем отце? - Мне кажется, что никому не запрещено писать в Янину. - Во всяком случае писало только одно лицо. - Только одно? - Да, и этим лицом были вы. - Разумеется, я писал: мне кажется, что если выдаешь замуж свою дочь за молодого человека, то позволительно собирать сведения о семье этого молодого человека; это не только право, это обязанность. - Вы писали, сударь, - сказал Альбер, - отлично зная, какой получите ответ. - Клянусь вам, - воскликнул Данглар с чувством искренней убежденнос- ти, исходившим, быть может, не столько даже от наполнявшего его страха, сколько от жалости, которую он в глубине души чувствовал к несчастному юноше, - мне никогда и в голову бы не пришло писать в Янину. Разве я имел представление о несчастье, постигшем Али-пашу? - Значит, кто-нибудь посоветовал вам написать? - Разумеется. - Вам посоветовали? - Да. - Кто?.. Говорите... Сознайтесь... - Извольте; я говорил о прошлом вашего отца, я сказал, что источник его богатства никому не известен. Лицо, с которым я беседовал, спросило, где ваш отец приобрел свое состояние. Я ответил: в Греции. Тогда оно мне сказало: напишите в Янину. - А кто вам дал этот совет? - Граф Монте-Кристо, ваш друг. - Граф Монте-Кристо посоветовал вам написать в Янину? - Да, и я написал. Хотите посмотреть мою переписку? Я вам ее покажу. Альбер и Бошан переглянулись. - Сударь, - сказал Бошан, до сих пор молчавший, - вы обвиняете графа, зная, что его сейчас нет в Париже и он не может оправдаться. - Я никого не обвиняю, сударь, - отвечал Данглар, - я просто расска- зываю, как было дело, и готов повторить в присутствии графа Монте-Кристо все, что я сказал. - И граф знает, какой вы получили ответ? - Я ему показал ответ. - Знал ли он, что моего отца звали Фернан и что его фамилия Мондего? - Да, я ему давно об этом сказал; словом, я сделал только то, что всякий сделал бы на моем месте, и даже, может быть, гораздо меньше. Ког- да на следующий день после получения этого ответа ваш отец, по совету графа Монте-Кристо, приехал ко мне и официально просил для вас руки моей дочери, как это принято делать, когда хотят решить вопрос окончательно, я отказал ему, отказал наотрез, это правда, но без всяких объяснений, без скандала. В самом деле, к чему мне была огласка? Какое мне дело до чести или бесчестия господина де Морсер? Это ведь не влияет ни на повы- шение, ни на понижение курса. Альбер почувствовал, что краска заливает ему лицо. Сомнений не было, Данглар защищался как низкий, но уверенный в себе человек, говорящий ес- ли и не всю правду, то во всяком случае долю правды, не по велению со- вести, конечно, но из страха. Притом, что нужно было Альберу? Не большая или меньшая степень вины Данглара или Монте-Кристо, а человек, который ответил бы за обиду, человек, который принял бы вызов, а было совершенно очевидно, что Данглар вызова не примет. И все то, что успело забыться или прошло незамеченным, ясно вставало перед его глазами и воскресало в его памяти. Монте-Кристо знал все, раз он купил дочь Алипаши; а зная все, он посоветовал Данглару написать в Янину. Узнав ответ, он согласился познакомить Альбера с Гайде; как только они очутились в ее обществе, он навел разговор на смерть Али и не мешал Гайде рассказывать (причем, вероятно, в тех нескольких словах, ко- торые он сказал ей по-гречески, он велел ей скрыть от Альбера, что дело идет об его отце); кроме того, разве он не просил Альбера не произносить при Гайде имени его отца? Наконец, он увез Альбера в Нормандию именно на то время, когда должен был разразиться скандал. Сомнений не было, все это было сделано сознательно, и Монте-Кристо был, несомненно, в заговоре с врагами его отца. Альбер отвел Бошана в сторону и поделился с ним всеми этими соображе- ниями. - Вы правы, - сказал тот. - Данглара во всем случившемся касается только грубая, материальная сторона этого дела; объяснений вы должны требовать от графа Монте-Кристо. Альбер обернулся. - Сударь, - сказал он Данглару, - вы должны понять, что я еще не про- щаюсь с вами; по мне необходимо знать, насколько ваши обвинения справед- ливы, и, чтобы удостовериться в атом, я сейчас же еду к графу МонтеКрис- то. И, поклонившись банкиру, он вышел вместе с Бошаном, не удостоив Ка- вальканти даже взглядом. Данглар проводил их до двери и на пороге еще раз заверил Альбера, что у него нет никакого личного повода питать ненависть к графу де Морсер. XI. ОСКОРБЛЕНИЕ Выйдя от банкира, Бошан остановился. - Я вам сказал, Альбер, - произнес он, - что вам следует потребовать объяснений у графа Монте-Кристо. - Да, и мы едем к нему. - Одну минуту; раньше, чем ехать к графу, подумайте. - О чем мне еще думать? - О серьезности этого шага. - Но разве он более серьезен, чем мой визит к Данглару? - Да, Данглар человек деловой, а деловые люди, как вам известно, зна- ют цену своим капиталам и потому дерутся неохотно. Граф Монте-Кристо, напротив, джентльмен, по крайней мере по виду; но не опасаетесь ли вы, что под внешностью джентльмена скрывается убийца? - Я опасаюсь только одного: что он откажется драться. - Будьте спокойны, - сказал Бошан, - этот будет драться. Я даже бо- юсь, что он будет драться слишком хорошо, берегитесь! - Друг, - сказал Альбер с ясной улыбкой, - этого мне и нужно; и самое большое счастье для меня - быть убитым за отца; это всех нас спасет. - Это убьет вашу матушку! - Бедная мама, - сказал Альбер, проводя рукой по глазам, - да, я знаю; но пусть уж лучше она умрет от горя, чем от стыда. - Так ваше решение твердо, Альбер? - Да. - Тогда едем! Но уверены ли вы, что мы его застанем? - Он должен был выехать вслед за мной и, наверное, уже в Париже. Они сели в кабриолет и поехали на Елисейские Поля. Бошан хотел войти один, но Альбер заметил ему, что, так как эта дуэль несколько необычна, то он может позволить себе нарушить этикет. Чувство, одушевлявшее Альбера, было столь священно, что Бошану оста- валось только подчиняться всем его желаниям; поэтому он уступил и огра- ничился тем, что последовал за своим другом. Альбер почти бегом пробежал от ворот до крыльца. Там его встретил Ба- тистен. Граф действительно уже вернулся; он предупредил Батистена, что его ни для кого нет дома. - Его сиятельство принимает ванну, - сказал Батистен Альберу. - Но после ванны? - Он будет обедать. - А после обеда? - Он будет отдыхать. - А затем? - Он поедет в Оперу. - Вы в этом уверены? - спросил Альбер. - Совершенно уверен, граф приказал подать лошадей ровно в восемь ча- сов. - Превосходно, - ответил Альбер, - больше мне ничего не нужно. Затем он повернулся к Бошану. - Если вам нужно куда-нибудь идти, Бошан, идите сейчас же; если у вас на сегодняшний вечер назначено какое-нибудь свидание, отложите его на завтра. Вы сами понимаете, я рассчитываю, что вы поедете со мной в Опе- ру. Если удастся, приведите с собой и Шато-Рено. Бошан простился с Альбером, обещав зайти за ним без четверти восемь. Вернувшись домой, Альбер послал предупредить Франца, Дебрэ и Морреля, что очень просит их встретиться с ним в этот вечер в Опере. Потом он прошел к своей матери, которая после всего того, что прои- зошло накануне, велела никого не принимать и заперлась у себя. Он нашел ее в посмели, потрясенную разыгравшимся скандалом. Приход Альбера произвел на Мерседес именно то действие, которого сле- довало ожидать: она сжала руку сына и разразилась рыданиями. Однако эти слезы облегчили ее. Альбер стоял, безмолвно склонившись над ней. По его бледному лицу и нахмуренным бровям видно было, что принятое им решение отомстить все сильнее овладевало его сердцем. - Вы не знаете, матушка, - спросил он, - есть ли у господина де Мор- сер враги? Мерседес вздрогнула; она заметила, что Альбер не сказал: у моего от- ца. - Друг мой, - отвечала она, - у людей, занимающих такое положение, как граф, бывает много тайных врагов. Явные враги, как ты знаешь, еще не самые опасные. - Да, я знаю, и потому надеюсь на вашу проницательность. Я знаю от вас ничто не ускользает! - Почему ты мне это говоришь! - Потому что вы заметили, например, у нас на балу, что граф Мон- те-Кристо не захотел есть в нашем доме. Мерседес, вся дрожа, приподнялась на кровати. - Граф Монте-Кристо! - воскликнула она. - По какое это имеет отноше- ние к тому, о чем ты меня спрашиваешь? - Вы же знаете, матушка, что граф Монте-Кристо верен многим обычаям Востока, а на Востоке, чтобы сохранить за собой право мести, никогда ни- чего не пьют и не едят в доме врага. - Граф Монте-Кристо наш враг? - сказала Мерседес, побледнев, как смерть. - Кто тебе это сказал? Почему? Ты бредишь, Альбер. От графа Мон- те-Кристо мы видели одно только внимание. Граф Монте-Кристо спас тебе жизнь, и ты сам представил нам его. Умоляю тебя, Альбер, прогони эту мысль. Я советую тебе, больше того, прошу тебя: сохрани его дружбу. - Матушка, - возразил Альбер, мрачно глядя на нее, - у вас есть ка- кая-то причина щадить этого человека. - У меня! - воскликнула Мерседес, мгновенно покраснев и становясь за- тем еще бледнее прежнего. - Да, - сказал Альбер, - вы просите меня щадить этого человека пото- му, что мы можем ждать от него только зла, правда? Мерседес вздрогнула и вперила в сына испытующий взор. - Как ты странно говоришь, - сказала она, - откуда у тебя такое пре- дубеждение! Что ты имеешь против графа? Три дня тому назад ты гостил у него в Нормандии; три дня тому назад я его считала, и ты сам считал его твоим лучшим другом. Ироническая улыбка мелькнула на губах Альбера. Мерседес перехватила эту улыбку и инстинктом женщины и матери угадала все; но, осторожная и сильная духом, она скрыла свое смущение и тревогу. Альбер молчал; немного погодя графиня заговорила снова. - Ты пришел узнать, как я себя чувствую, - сказала она, - не скрою, друг мой, здоровье мое плохо. Останься со мной, Альбер, мне так тяжело одной. - Матушка, - сказал юноша, - я бы не покинул вас, если бы не спешное, неотложное дело. - Что ж делать? - ответила со вздохом Мерседес. - Иди, Альбер, я не хочу делать тебя рабом твоих сыновних чувств. Альбер сделал вид, что не слышал этих слов, простился с матерью и вы- шел. Не успел он закрыть за собой дверь, как Мерседес послала за доверен- ным слугой и велела ему следовать за Альбером всюду, куда бы тот ни по- шел, и немедленно ей обо всем сообщать. Затем она позвала горничную и, превозмогая свою слабость, оделась, чтобы быть на всякий случай готовой. Поручение, данное слуге, было не трудно выполнить. Альбер вернулся к себе и оделся с особой тщательностью. Без десяти минут восемь явился Бо- шан; он уже виделся с Шато-Рено, и тот обещал быть на своем месте, в первых рядах кресел, еще до поднятия занавеса. Молодые люди сели в карету Альбера, который, не считая нужным скры- вать, куда он едет, громко приказал: - В Оперу! Сгорая от нетерпения, он вошел в театр еще до начала спектакля. Шато-Рено сидел уже в своем кресле; так как Бошан обо всем его пре- дупредил, Альберу не пришлось давать ему никаких объяснений. Поведение сына, желающего отомстить за отца, было так естественно, что Шато-Рено и не пытался его отговаривать и ограничился заявлением, что он к его услу- гам. Дебрэ еще не было, но Альбер знал, что он редко пропускает спектакль в Опере. Пока не подняли занавес, Альбер бродил по театру. Он надеялся встретить МонтеКристо либо в коридоре, либо на лестнице. Звонок заставил его вернуться, и он занял свое кресло, между ШатоРено и Бошаном. Но его глаза не отрывались от ложи между колоннами, которая во время первого действия упорно оставалась закрытой. Наконец, в начале второго акта, когда Альбер уже в сотый раз посмот- рел на часы, дверь ложи открылась, и Монте-Кристо, весь в черном, вошел и оперся о барьер, разглядывая зрительную залу; следом за ним вошел Мор- рель, ища глазами сестру и зятя. Он увидел их в ложе бельэтажа и сделал им знак. Граф, окидывая взглядом залу, заметил бледное лицо и сверкающие гла- за, жадно искавшие его взгляда; он, разумеется, узнал Альбера, но, уви- дев его расстроенное лицо, сделал вид, что не заметил его. Ничем не вы- давая своих мыслей, он сел, вынул из футляра бинокль и стал смотреть в противоположную сторону. Но, притворяясь, что он не замечает Альбера, граф все же не терял его из виду, и когда второй акт кончился и занавес опустился, от его верного и безошибочного взгляда не ускользнуло, что Альбер вышел из партера в сопровождении обоих своих друзей. Вслед за тем его лицо мелькнуло в дверях соседней ложи. Граф чувство- вал, что гроза приближается, и когда он услышал, как повернулся ключ в двери его ложи, то, хотя он в ту минуту с самым веселым видом разговари- вал с Моррелем, он уже знал, чего ждать, и был ко всему готов. Дверь отворилась. Только тогда граф обернулся и увидал Альбера, бледного и дрожащего; позади него стояли Бошан и ШатоРено. - А-а! вот и мой всадник прискакал, - воскликнул он с той ласковой учтивостью, которая обычно отличала его приветствие от условной светской любезности. - Добрый вечер, господин де Морсер. И лицо этого человека, так превосходно собой владевшего, было полно приветливости. Только тут Моррель вспомнил о полученном им от виконта письме, в ко- тором тот, ничего не объясняя, просил его быть вечером в Опере; и он по- нял, что сейчас произойдет. - Мы пришли не для того, чтобы обмениваться лицемерными любезностями или лживыми выражениями дружбы, - сказал Альбер, - мы пришли требовать объяснения, граф. Он говорил, стиснув зубы, голос его прерывался. - Объяснение в Опере? - сказал граф тем спокойным тоном и с тем про- низывающим взглядом, по которым узнается человек, неизменно в себе уве- ренный. - Хоть я и мало знаком с парижскими обычаями, мне все же кажет- ся, сударь, что это не место для объяснений. - Однако если человек скрывается, - сказал Альбер, - если к нему нельзя проникнуть, потому что он принимает ванну, обедает или спит, при- ходится говорить с ним там, где его встретишь. - Меня не так трудно застать, - сказал Монте-Кристо, - не далее, как вчера, сударь, если память мне не изменяет, вы были моим гостем. - Вчера, сударь, - сказал Альбер, теряя голову, - я был вашим гостем, потому что не знал, кто вы такой. При этих словах Альбер возвысил голос, чтобы его могли слышать в со- седних ложах и в коридоре; и в самом деле, заслышав ссору, сидевшие в ложах обернулись, а проходившие по коридору остановились за спиной у Бо- шана и Шато-Рено. - Откуда вы явились, сударь? - сказал Монте-Кристо, не выказывая ни- какого волнения. - Вы, по-видимому, не в своем уме. - У меня достаточно ума, чтобы понимать ваше коварство и заставить вас понять, что я хочу вам отомстить за него, - сказал вне себя Альбер. - Милостивый государь, я вас не понимаю, - возразил Монте-Кристо, - и во всяком случае я нахожу, что вы слишком громко говорите. Я здесь у се- бя, милостивый государь, здесь только я имею право повышать голос. Ухо- дите! И Монте-Кристо повелительным жестом указал Альберу на дверь. - Я заставлю вас самого выйти отсюда! - возразил Альбер, судорожно комкая в руках перчатку, с которой граф не спускал глаз. - Хорошо, - спокойно сказал Монте-Кристо, - я вижу, вы ищете ссоры, сударь; но позвольте вам дать совет и постарайтесь его запомнить: плохая манера сопровождать вызов шумом. Шум не для всякого удобен, господин де Морсер. При этом имени ропот пробежал среди свидетелей этой сцены. Со вчераш- него дня имя Морсера было у всех на устах. Альбер лучше всех и прежде всех понял намек и сделал движение, наме- реваясь бросить перчатку в лицо графу, но Моррель остановил его руку, в то время как Бошан и Шато-Рено, боясь, что эта сцена перейдет границы дозволенного, схватили его за плечи. Но Монте-Кристо, не вставая с места, протянул руку и выхватил из су- дорожно сжатых пальцев Альбера влажную и смятую перчатку. - Сударь, - сказал он грозным голосом, - я считаю, что эту перчатку вы мне бросили, и верну вам ее вместе с пулей. Теперь извольте выйти от- сюда, не то я позову своих слуг и велю им вышвырнуть вас за дверь. Шатаясь, как пьяный, с налитыми кровью глазами, Альбер отступил на несколько шагов. Моррель воспользовался этим и закрыл дверь. Монте-Кристо снова взял бинокль и поднес его к глазам, словно ничего не произошло. Сердце этого человека было отлито из бронзы, а лицо высечено из мра- мора. Моррель наклонился к графу. - Что вы ему сделали? - шепотом спросил он. - Я? Ничего, по крайней мере лично, - сказал Монте-Кристо. - Однако эта странная сцена должна иметь причину? - После скандала с графом де Морсер несчастный юноша сам не свой. - Разве вы имеете к этому отношение? - Гайде сообщила Палате о предательстве его отца. - Да, я слышал, что гречанка, ваша невольница, которую я видел с вами в этой ложе, - дочь Али-паши, - сказал Моррель. - Но я не верил. - Однако это правда. - Теперь я все понимаю, - сказал Моррель, - эта сцена была подготов- лена заранее. - Почему вы думаете? - Я получил записку от Альбера с просьбой быть сегодня в Опере; он хотел, чтобы я был свидетелем того оскорбления, которое он собирался вам нанести. - Очень возможно, - невозмутимо сказал МонтеКристо. - Но как вы с ним поступите? - С кем? - С Альбером. - Как я поступлю с Альбером, Максимилиан? - сказал тем же тоном Мон- те-Кристо. - Так же верно, как то, что я вас вижу и жму вашу руку, завт- ра утром я убью его. Вот как я с ним поступлю. Моррель в свою очередь пожал руку Монте-Кристо и вздрогнул, по- чувствовав, что эта рука холодна и спокойна. - Ах, граф, - сказал он, - его отец так его любит! - Только не говорите мне этого! - воскликнул Монте-Кристо, в первый раз обнаруживая, что он тоже может испытывать гнев. - А то я убью его не сразу! Моррель, пораженный, выпустил руку Монте-Кристо. - Граф, граф! - сказал он. - Дорогой Максимилиан, - прервал его граф, - послушайте, как Дюпрэ очаровательно поет эту арию: О Матильда, кумир души моей... Представьте, я первый открыл в Неаполе Дюпрэ и первый аплодировал ему. Браво! Браво! Моррель понял, что больше говорить не о чем, и замолчал. Через несколько минут действие кончилось, и занавес опустился. В дверь постучали. - Войдите, - сказал Монте-Кристо, и в голосе его не чувствовалось ни малейшего волнения. Вошел Бошан. - Добрый вечер, господин Бошан, - сказал МонтеКристо, как будто он в первый раз за этот вечер встречался с журналистом, - садитесь, пожалуйс- та. Бошан поклонился, вошел и сел. - Граф, - сказал он Монте-Кристо, - я, как вы, вероятно, заметили, только что сопровождал господина до Морсер. - Из чего можно сделать вывод, - смеясь, ответил Монте-Кристо, - что вы вместе обедали. Я рад видеть, господин Бошан, что вы были более воз- держаны, чем он. - Граф, - сказал Бошан, - я признаю, что Альбер был неправ, выйдя из себя, и приношу вам за это свои личные извинения. Теперь, когда я принес вам извинения, - от своего имени, повторяю это, - граф, я надеюсь, что вы, как благородный человек, не откажетесь дать мне кое-какие объяснения по поводу ваших сношений с жителями Янины; потом я скажу еще несколько слов об этой молодой гречанке. Монте-Кристо взглядом остановил его. - Вот все мои надежды и разрушились, - сказал он смеясь. - Почему? - спросил Бошан. - Очень просто; вы все поспешили наградить меня репутацией эксцент- ричного человека; по-вашему, я не то Лара, не то Манфред, не то лорд Рутвен; затем, когда моя эксцентричность вам надоела, вы портите создан- ный вами тип и хотите сделать из меня самого банального человека. Вы требуете, чтобы я стал пошлым, вульгарным; словом, вы требуете от меня объяснений. Помилуйте, господин Бошан, вы надо мной смеетесь. - Однако, - возразил высокомерно Бошан, - бывают обстоятельства, ког- да честь требует... - Сударь, - прервал Бошана его странный собеседник, - от графа Мон- те-Кристо может чего-нибудь требовать только граф Монте-Кристо. Поэтому, прошу вас, ни слова больше. Я делаю что хочу, господин Бошан, и, по- верьте, это всегда прекрасно сделано. - Сударь, - отвечал Бошан, - так не отделываются от порядочных людей; честь требует гарантий. - Сударь, я сам - живая гарантия, - невозмутимо возразил Монте-Крис- то, но глаза его угрожающе вспыхнули. - У нас обоих течет в жилах кровь, которую мы не прочь пролить, - вот наша взаимная гарантия. Передайте этот ответ виконту и скажите ему, что завтра утром, прежде чем пробьет десять, я узнаю цвет его крови. - В таком случае, - сказал Бошан, - мне остается обсудить условия по- единка. - Мне они совершенно безразличны, сударь, - сказал граф Монте-Кристо, - и вы напрасно из-за такой малости беспокоите меня во время спектакля. Во Франции дерутся на шпагах или на пистолетах; в колониях предпочитают карабин; в Аравии пользуются кинжалом. Скажите вашему доверителю, что я, хоть и оскорбленный, но, желая быть до конца эксцентричным, предоставляю ему выбор оружия и без споров и возражений согласен на все; на все, вы слышите, на все, даже на дуэль по жребию, что всегда нелепо; но со мной - дело другое; я уверен, что выйду победителем. - Вы уверены? - повторил Бошан, растерянно глядя на графа. - Да, разумеется, - сказал Монте-Кристо, пожимая плечами. - Иначе я не принял бы вызова господина де Морсер. Я убью его, так должно быть, и так будет. Прошу вас только дать мне сегодня знать о месте встречи и ро- де оружия; я не люблю заставлять себя ждать. - На пистолетах, в восемь часов утра, в Венсенском лесу, - сказал Бо- шан, не понимая, имеет ли он дело с дерзким фанфароном или со сверхъес- тественным существом. - Отлично, сударь, - сказал Монте-Кристо. - Теперь, раз мы обо всем уговорились, разрешите мне, пожалуйста, слушать спектакль и посоветуйте вашему другу Альберу больше сюда не возвращаться; непристойное поведение только повредит ему. Пусть он едет домой и ложится спать. Бошан ушел в полном недоумении. - А теперь, - сказал Монте-Кристо, оборачиваясь к Моррелю, - могу ли я рассчитывать на вас? - Разумеется, - сказал Моррель, - вы можете мной