Правда, было написано множество убедительных трактатов, в которых доказывалось, что смерть совсем не страшна; самые слабые люди, точно так же, Как славнейшие герои, явили тысячи знаменитых примеров, подтверждающих такой взгляд. Я убежден, однако, что его никогда не разделял ни один здравомыслящий человек. Настойчивость, которую проявляют приверженцы этого взгляда, пытаясь внушить его другим и самим себе, уже говорит о том, что эта задача не из легких. Можно по каким-либо причинам питать отвращение к жизни, но нельзя презирать смерть. Даже люди, добровольно обрекающие себя на нее, отнюдь не считают смерть такой уж малостью; напротив, они, как и все остальные, страшатся, а порой и отвергают ее, если она приходит к ним не той дорогой, какую они для нее избрали. Колебания, которым подвержено мужество доблестнейших людей, объясняется именно тем, что смерть не всегда рисуется их воображению с одинаковой яркостью. Все дело в том, что они презирают смерть, пока не постигли ее, но, постигнув, поддаются страху. Следует всячески избегать мыслей о ней и обо всем, что ее окружает, иначе она покажется нам величайшим бедствием. Самые смелые и самые разумные люди - это те, которые под любыми благовидными предлогами стараются не думать о смерти. Всякий, кому довелось узнать ее такой, какова она в действительности, понимает, что она ужасна. Единственным источником стойкости для философов всех времен являлась неизбежность смерти. Они считали необходимым с готовностью идти туда, куда не могли не идти, и, будучи не в состоянии навеки сохранить свою жизнь, изо всех сил старались увековечить хотя бы свою славу и спасти от крушения все, что возможно. Ограничимся же тем, что ради сохранения нашего достоинства не станем даже самим себе признаваться в наших мыслях о смерти и возложим все надежды на бодрость нашего духа, а не на шаткие рассуждения о том, будто к ней следует приближаться безбоязненно. Желание стяжать себе славу стойкой смертью, утешительные мысли о печали окружающих, надежда оставить после себя доброе имя, уверенность в освобождении от жизненных тягот и прихотей судьбы - все это недурные средства, но ни одно из них нельзя считать надежным. От них не больше проку, чем от деревянной изгороди для солдат, которым нужно перебежать поле под огнем врага. Пока изгородь далеко, людям кажется, что она может их защитить, но по мере приближения к ней они начинают понимать, что защита эта непрочна. Было бы слишком самонадеянно с нашей стороны думать, что смерть и вблизи покажется нам такой же, какой мы видели ее издали, и что наши чувства, имя которым - слабость, достаточно закалены, чтобы позволить нам бестрепетно пройти через самое тяжкое из всех испытаний. Равным образом, и на себялюбие может рассчитывать лишь тот, кто его не понимает: оно не способно заставить нас легко отнестись к событию, которое ему же несет гибель. Наконец, разум, в котором многие надеются найти поддержку, слишком слаб, чтобы при встрече со смертью мы могли на него опереться. Наоборот, он особенно часто предает нас и, вместо того чтобы научить презрению к смерти, ярко освещает все, что есть в ней ужасного и отталкивающего. Единственное, что в его силах, - это посоветовать нам отвратить от нее взоры и сосредоточить их на чем-нибудь другом. Катон и Брут обратились к возвышенным помыслам, а не так давно некий лакей удовольствовался тем, что пустился в пляс на том самом эшафоте, где его должны были колесовать. Невзирая на то, что способы различны, - результат один и тот же. Хотя разница между великими людьми и людьми заурядными огромна, те и другие, как явствует из множества примеров, нередко принимают смерть одинаково. Впрочем, есть и отличие: у великих людей презрение к смерти вызвано ослепляющей их любовью к славе, а у людей простых - ограниченностью, которая не позволяет им постичь всю глубину ожидающего их несчастья и дает возможность думать о вещах посторонних. МАКСИМЫ, НАПЕЧАТАННЫЕ ПОСМЕРТНО 505 Дарования, которыми господь наделил людей, так же разнообразны как деревья, которыми он украсил землю, и каждое обладает особенными свойствами и приносит лишь ему присущие плоды. Потому-то лучшее грушевое дерево никогда не родит даже дрянных яблок, а самый даровитый человек пасует перед делом хотя и заурядным, но дающимся только тому кто к этому делу способен. И потому сочинять афоризмы, не имея хоть небольшого таланта к занятию такого рода, не менее смехотворно, чем ожидать, что на грядке, где не высажены луковицы, зацветут тюльпаны. 506 Разновидностей тщеславия столько, что и считать не стоит. 507 Свет полон горошин, которые издеваются над бобами. 508 Кто слишком высоко ценит благородство своего происхождения, то недостаточно ценит дела, которые некогда легли в его основу. 509 В наказание за первородный грех бог дозволил человеку сотворить кумир из себялюбия, чтобы оно терзало его на всех жизненных путях. 510 Своекорыстие - душа нашего сознания: подобно тому, как тело, лишенное души, не видит, не слышит, не сознает, не чувствует и не движется, так и сознание, разлученное, если дозволено употребить такое выражение, со своекорыстием, не видит, не слышит, не чувствует и не действует. Потому-то и человек, который во имя своей выгоды скитается по морям и землям, вдруг как бы цепенеет, едва речь заходит о выгоде ближнего; потому-то внезапно погружаются в дремоту и словно отлетают в иной мир те, кому мы рассказываем о своих делах, и так же внезапно просыпаются, стоит их почуять в нашем рассказе нечто, хотя бы отдаленно их затрагивающее. Вот и получается, что наш собеседник то теряет сознание то приходит в себя, смотря по тому, идет ли дело о его выгоде или, напротив, не имеет к нему никакого касательства. 511  Мы всего боимся, как и положено смертным, и всего хотим, как будто награждены бессмертием. 512  Порой кажется, что сам дьявол придумал поставить леность на рубежах наших добродетелей. 513  Мы потому готовы поверить любым рассказам о недостатках наших ближних, что всего легче верить желаемому. 514  Исцеляет от ревности только полная уверенность в том, чего мы больше всего боялись, потому что вместе с нею приходит конец или нашей любви, или жизни; что и говорить, лекарство жестокое, но менее жестокое, чем недоверие и подозрение. 515  Где надежда, там и боязнь: боязнь всегда полна надежды, надежда всегда полна боязни.. 516  Не следует обижаться на людей, утаивших от нас правду: мы и сами постоянно утаиваем ее от себя. 517  Мы чаще всего потому превратно судим о сентенциях, доказывающих лживость людских добродетелей, что наши собственные добродетели всегда кажутся нам истинными. 518  Преданность властям предержащим - лишь другая личина себялюбия. 519  Где конец добру, там начало злу, а где конец злу, там начало добру. 520  Философы порицают богатство лишь потому, что мы плохо им распоряжаемся. От нас одних зависит и приобретать, и пускать его в ход, не служа при этом пороку. Вместо того, чтобы с помощью богатства поддерживать и питать злодеяния, как с помощью дров питают пламя, мы могли бы отдать его на служение добродетелям, придав им тем самым и блеск, и привлекательность. 521  Крушение всех надежд человека приятно и его друзьям и недругам. 522  Поскольку всех счастливее в этом мире тот, кто довольствуется малым, то власть имущих и честолюбцев надо считать самыми несчастными людьми, потому что для счастья им нужно несметное множество благ. 523  Человек ныне не таков, каким был создан, и вот убедительнейшее доказательство этому: чем разумнее он становится, тем больше стыдится в душе сумасбродства, низости и порочности своих чувств и наклонностей. 524  Сентенции, обнажающие человеческое сердце, вызывают такое возмущение потому, что людям боязно предстать перед светом во всей своей наготе. 525  Люди, которых мы любим, почти всегда более властны над нашей душой, нежели мы сами. 526  Мы часто клеймим чужие недостатки, но редко, пользуясь их примером, исправляем свои. 527  Человек так жалок, что, посвятив себя единственной цели - удовлетворению своих страстей, беспрестанно сетует на их тиранство; не желая выносить их гнет, он вместе с тем не желает и сделать усилие, чтобы сбросить его; ненавидя страсти, не менее ненавидит и лекарства, их исцеляющие; восставая против терзаний недуга, восстает и против тягот лечения. 528  Когда мы радуемся или печалимся, наши чувства соразмерны не столько удачам или бедам, доставшимся нам на долю, сколько нашей способности чувствовать. 529  Хитрость - признак недалекого ума. 530  Мы расточаем похвалы только затем, чтобы извлечь потом из них выгоду. 531  Людские страсти - это всего лишь разные склонности людского себялюбия. 532  Окончательно соскучившись, мы перестаем скучать. 533  Люди хвалят или бранят чаще всего то, что принято хвалить или бранить. 534  Множество людей притязают на благочестие, но никого не привлекает смирение. 535  Физический труд помогает забывать о нравственных страданиях; поэтому бедняки - счастливые люди. 536  Истинному самобичеванию подвергает себя лишь тот, кто никого об этом не оповещает; в противном случае все облегчается тщеславием. 537  Смирение - это угодный богу алтарь для наших жертвоприношений. 538  Мудрец счастлив, довольствуясь немногим, а глупцу всего мало: вот почему почти все люди несчастны. 539  Нас мучит не столько жажда счастья, сколько желание прослыть счастливцами. 540  Легче убить желание в зародыше, чем потом ублаготворять все вожделения, им рожденные. 541  Ясный разум дает душе то, что здоровье - телу. 542  Так как великие мира сего не могут дать человеку ни телесного здоровья, ни душевного покоя, то все их благодеяния он всегда оплачивает по слишком дорогой цене. 543  Прежде чем сильно чего-то пожелать, следует осведомиться, очень ли счастлив нынешний обладатель желаемого. 544  Истинный друг - величайшее из земных благ, хотя как раз за этим благом мы меньше всего гонимся. 545  Любовники начинают видеть недостатки своих любовниц, лишь когда их увлечению приходит конец. 546  Благоразумие и любовь не созданы друг для друга: по мере того, как растет любовь, уменьшается благоразумие. 547  Ревнивая жена порою даже приятна мужу: он хотя бы все время слышит разговоры о предмете своей любви. 548  Какой жалости достойна женщина, истинно любящая и при том добродетельная! 549  Мудрый человек понимает, что лучше воспретить себе увлечение, чем потом с ним бороться. 550  Куда полезнее изучать не книги, а людей. 551  Обычно счастье приходит к счастливому, а несчастье - к несчастному. 552  Порядочная женщина - это скрытое от всех сокровище; найдя его, человек разумный не станет им хвалиться. 553  Кто очень сильно любит, тот долго не замечает, что он-то уже не любим. 554  Мы браним себя только для того, чтобы нас похвалили. 555  Нам почти всегда скучно с теми, кому скучно с нами. 556  Говорить всего труднее как раз тогда, когда стыдно молчать. 557  Как естественна и вместе с тем как обманчива вера человека в то, что он любим! 558  Нам приятнее видеть не тех людей, которые нам благодетельствуют, а тех, кому благодетельствуем мы. 559  Скрыть наши истинные чувства труднее, чем изобразить несуществующие. 560  Возобновленная дружба требует больше забот и внимания, чем дружба, никогда не прерывавшаяся. 561  Куда несчастнее тот, кому никто не нравится, чем тот, кто не нравится никому. 562  Старость - вот преисподняя для женщин. {1} МАКСИМЫ, ИСКЛЮЧЕННЫЕ АВТОРОМ ИЗ ПЕРВЫХ ИЗДАНИЙ  563  Себялюбие - это любовь человека к себе и ко всему, что составляет его благо. Оно побуждает людей обоготворять себя и, если судьба им потворствует, тиранить других; довольство оно находит лишь в себе самом, а на всем постороннем останавливается, как пчела на цветке, стараясь извлечь из него пользу. Ничто не сравнится с неистовством его желаний, скрытностью умыслов, хитроумием поступков; его способность подлаживаться невообразима, перевоплощения посрамляют любые метаморфозы, а умение придать себе чистейший вид превосходит любые уловки химии. Глубина его пропастей безмерна, мрак непроницаем. Там, укрытое от любопытных глаз, оно совершает свои неприметные круговращения, там, незримое порою даже самому себе, оно, не ведая того, зачинает, вынашивает, вскармливает своими соками множество приязней и неприязней и потом производит на свет таких чудищ, что либо искренно не признает их своими, либо предпочитает от них отречься. Из тьмы, окутывающей его, возникают нелепые самообольщения, невежественные, грубые, дурацкие ошибки на свой счет, рождается уверенность, что чувства его умерли, когда они только дремлют, убеждение, что ему никогда больше не захочется бегать, если в этот миг оно расположено отдыхать, вера, что оно утратило способность желать, если все его желания временно удовлетворены. Однако густая мгла, скрывающая его от самого себя, ничуть не мешает ему отлично видеть других, и в этом оно похоже на наши телесные глаза, зоркие к внешнему миру, но слепые к себе. И действительно, когда речь идет о заветных его замыслах или важных предприятиях, оно мгновенно настораживается и, побуждаемое страстной жаждой добиться своего, видит, чует, слышит, догадывается, подозревает, проникает, улавливает с такой безошибочностью, что мнится, будто не только оно, но и каждая из его страстей наделена поистине магической проницательностью. Привязанности его так сильны и прочны, что оно не в состоянии избавиться от них, даже если они грозят ему неисчислимыми бедами, но иногда оно вдруг с удивительной легкостью и быстротой разделывается с чувствами, с которыми упорно, но безуспешно боролось многие годы. Отсюда можно с полным основанием сделать вывод, что не чья-то красота и достоинства, а оно само распаляет свои желания, и что лишь его собственный вкус придает цену вожделенному предмету и наводит на него глянец. Оно гонится не за чем-либо, а лишь за самим собой и, добиваясь того, что ему по нраву, ублажает свой собственный нрав. Оно соткано из противоречий, оно властно и покорно, искренне и лицемерно, сострадательно и жестоко, робко и дерзновенно, оно питает самые разные склонности, которые зависят от самых разных страстей, попеременно толкающих его к завоеванию то славы, то богатства, то наслаждений. Свои цели оно меняет вместе с изменением нашего возраста, благоденствия, опыта, но ему неважно, сколько этих целей, одна или несколько, ибо, когда ему нужно или хочется, оно может и посвятить себя одной и отдаться поровну нескольким. Оно непостоянно и, не считая перемен, вызванных внешними обстоятельствами, то и дело рождает перемены из собственных своих глубин: оно непостоянно от непостоянства, от легкомыслия, от любви, от жажды нового, от усталости, от отвращения. Оно своенравно, поэтому порою, не зная отдыха, усердно трудится, добиваясь того, что ему не только невыгодно, но и прямо вредоносно, однако составляет предмет его желаний. Оно полно причуд и часто весь свой пыл отдает предприятиям самым пустячным, находит удовольствие в том, что безмерно скучно, бахвалится тем, что достойно презрения. Оно существует у людей любого достатка и положения, живет повсюду, питается всем и ничем, может примениться к изобилию и к лишениям, переходит даже в стан людей, с ним сражающихся, проникает в их замыслы и, что совсем уже удивительно, вместе с ними ненавидит самое себя, готовит свою погибель, добивается своего уничтожения, словом, в заботе о себе и во имя себя становится своим собственным врагом. Но не следует недоумевать, если иной раз оно объявляет себя сторонником непреклонного самоотречения и, чтобы истребить себя, храбро вступает с ним в союз: ведь погибая в одном обличий, оно воскресает в другом. Нам кажется, что оно отреклось от наслаждений, а на деле оно лишь отсрочило их или заменило другими; мы думаем, что оно побеждено, потерпело полное поражение, и вдруг обнаруживаем, что, напротив, даже сдав оружие, оно торжествует победу. Таков портрет себялюбия, чье существование исполнено непрерывных треволнений. Море с вечным приливом и отливом волн - вот точный образ себялюбия, неустанного движения его страстей и бурной смены его вожделений. 564  Сила всех наших страстей зависит от того, насколько холодна или горяча наша кровь. 565  Умеренность того, кому благоприятствует судьба, - это обычно или боязнь быть осмеянным за чванство, или страх перед потерей приобретенного. 566  Умеренность в жизни похожа на воздержанность в еде: съел бы еще, да страшно заболеть. 567  Мы любим осуждать людей за то, за что они осуждают нас. 568  Гордость, сыграв в человеческой комедии подряд все роли и словно бы устав от своих уловок и превращений, вдруг является с открытым лицом, высокомерно сорвав с себя маску: таким образом, высокомерие - это в сущности та же гордость, во всеуслышанье заявляющая о своем присутствии. 569  Тот, кто одарен в малом, противоположен свойствами характера тому, кто способен к великому. 570  Человек, понимающий, какие несчастья могли бы обрушиться на него, тем самым уже до некоторой степени счастлив. 571  Нигде не найти покоя тому, кто не нашел его в самом себе. 572  Человек никогда не бывает так несчастен, как ему кажется, или так счастлив, как ему хочется. 573  Тайное удовольствие от сознания, что люди видят, до чего мы несчастны, нередко примиряет нас с нашими несчастьями. 574  Только зная наперед свою судьбу, мы могли бы наперед поручиться за свое поведение. 575  Может ли человек с уверенностью сказать, чего он захочет в будущем, если он не способен понять, чего ему хочется сейчас. 576  Любовь для души любящего означает то же, что душа - для тела, которое она одухотворяет. 577  Не в нашей воле полюбить или разлюбить, поэтому ни любовник не вправе жаловаться на ветреность своей любовницы, ни она - на его непостоянство, 578  Любовь к справедливости рождена живейшим беспокойством, как бы кто не отнял у нас нашего достояния; оно-то и побуждает людей так заботливо оберегать интересы ближнего, так уважать их и так усердно избегать несправедливых поступков. Этот страх принуждает их довольствоваться благами, дарованными им по праву рождения или прихоти судьбы, а не будь его, они беспрестанно совершали бы набеги на чужие владения. 579  Справедливость умеренного судьи свидетельствует лишь о его любви к своему высокому положению. 580  Люди не потому порицают несправедливость, что питают к ней отвращение, а потому, что она наносит ущерб их выгоде. 581  Перестав любить, мы радуемся, когда нам изменяют, тем самым освобождая нас от необходимости хранить верность. 582  Радость, охватывающая нас в первую минуту при виде счастья наших друзей, вызвана отнюдь не нашей природной добротой или привязанностью к ним: она просто вытекает из себялюбивой надежды на то, что и мы в свою очередь будем счастливы или хотя бы сумеем извлечь выгоду из их удачи. 583  В невзгодах наших лучших друзей мы всегда находим нечто даже приятное для себя. 584  Как мы можем требовать, что бы кто-то сохранил нашу тайну, если мы сами не можем ее сохранить? 585  Самое опасное следствие гордыни - это ослепление: оно поддерживает и укрепляет ее, мешая нам найти средства, которые облегчили бы наши горести и помогли бы исцелиться от пороков. 586  Потеряв надежду обнаружить разум у окружающих, мы уже и сами не стараемся его сохранить. 587  Никто так не торопит других, как лентяи: ублажив свою лень, они хотят казаться усердными. 588  У нас столько же оснований сетовать на людей, помогающих нам познать себя, как у того афинского безумца жаловаться на врача, который исцелил его от ложной уверенности, что он - богач. 589  Философы и в первую очередь Сенека своими наставлениями отнюдь не уничтожили преступных людских помыслов, а лишь пустили их на постройку здания гордыни. 590  Не замечать охлаждения друзей значит мало ценить их дружбу. 591  Даже самые разумные люди разумны лишь в несущественном; в делах значительных разум обычно им изменяет. 592  Самое причудливое безрассудство бывает обычно порождением самого утонченного разума. 593  Воздержанность в еде рождена или заботой о здоровье, или неспособностью много съесть. 594  Человеческие дарования подобны деревьям: каждое обладает особенными свойствами и приносит лишь ему присущие плоды. 595  Быстрее всего мы забываем то, о чем нам прискучило говорить. 596  Когда люди уклоняются от похвал, это говорит не столько об их скромности, сколько о желании услышать более утонченную похвалу. 597  Люди порицают порок и превозносят добродетель только из своекорыстия. 598  Похвала полезна хотя бы потому, что укрепляет нас в добродетельных намерениях. 599  Красота, ум, доблесть под воздействием похвал расцветают, совершенствуются и достигают, такого блеска, которого никогда бы не достигли, если бы остались незамеченными. 600  Себялюбие наше таково, что его не перещеголяет никакой льстец. 601  Люди не задумываются над тем, что запальчивость запальчивости рознь, хотя в одном случае она, можно сказать, невинна и вполне заслуживает снисхождения, ибо рождена пылкостью характера, а в другом - весьма греховна, потому что проистекает из неистовой гордыни. 602  Величием духа отличаются не те люди, у которых меньше страстей и больше добродетелей, чем у людей обыкновенных, а лишь те, у кого поистине великие замыслы. 603  Короли чеканят людей, как монету: они назначают им цену, какую заблагорассудится, и все вынуждены принимать этих людей не по их истинной стоимости, а по назначенному курсу. 604  Даже прирожденная свирепость реже толкает на жестокие поступки, нежели себялюбие. 605  О всех наших добродетелях можно сказать то же, что некий итальянский поэт сказал о порядочных женщинах: чаще всего они просто умеют прикидываться порядочными. 606  То, что люди называют добродетелью, - обычно лишь призрак, созданный их вожделениями и носящий столь высокое имя для того, чтобы он могли безнаказанно следовать своим желаниям. 607  Мы так жаждем все обратить в свою пользу, что видим добродетель в пороках, несколько схожих с ними по внешности и ловко переряженных нашим себялюбием. 608  Иные преступления столь громогласны и грандиозны, что мы оправдываем их и даже прославляем: так, обкрадыванье казны мы зовем ловкостью, а несправедливый захват чужих земель именуем завоеванием. 609  Мы сознаемся в своих недостатках только под давлением тщеславия. 610  Люди никогда не бывают ни безмерно хороши, ни безмерно плохи. 611  Человек, неспособный на большое преступление, с трудом верит, что другие вполне на него способны. 612  Пышность погребальных обрядов не столько увековечивает достоинства мертвых, сколько ублажает тщеславие живых. 613  Сквозь изменчивость и шаткость, как, будто царящих в мире, проглядывает некое скрытое сцепление событий, некий извечно предопределенный Провидением порядок, благодаря которому все идет как положено по заранее предначертанному пути. 614  Чтобы вступить в заговор, нужна неколебимая отвага, а чтобы стойко переносить опасности войны, хватает обыкновенного мужества. 615  Кто захотел бы определить победу по ее родословной, тот поддался бы, вероятно, искушению назвать ее, вслед за поэтами, дочерью небес, ибо на земле ее корней не отыскать. И впрямь, победа - это итог множества деяний, имеющих целью отнюдь не ее, а частную выгоду тех, кто эти деяния совершает; вот и получается, что хотя люди, из которых состоит войско, думают лишь о собственной выгоде и возвышении, тем не менее они завоевывают величайшее всеобщее благо. 616  Не может отвечать за свою храбрость человек, который никогда не подвергался опасности. 617  Людям куда легче ограничить свою благодарность, нежели свои надежды и желания. 618  Подражание всегда несносно, и подделка нам неприятна теми самыми чертами, которые пленяют в оригинале. 619  Глубина нашей скорби об утрате друзей сообразна порою не столько их достоинствам, сколько нашей нужде в этих людях, а также их высокому мнению о наших добродетелях. 620  Нелегко отличить неопределенное и равно ко всем относящееся, благорасположение от хитроумной ловкости. 621  Неизменно творить добро нашим ближним мы можем лишь в том случае, когда они полагают, что не смогут безнаказанно причинить нам зло. 622  Чаще всего вызывают неприязнь те люди, которые твердо уверены во всеобщей приязни. 623  Нам трудно поверить тому, что лежит за пределами нашего кругозора. 624  Уверенность в себе составляет основу нашей уверенности в других. 625  Порою в обществе совершаются такие перевороты, которые меняют и его судьбы, и вкусы людей. 626  Истинность - вот первооснова и суть красоты и совершенства; прекрасно и совершенно лишь то, что, обладая всем, чем должно обладать, поистине таково, каким должно быть. 627  Иной раз прекрасные творения более привлекательны, когда они несовершенны, чем когда слишком законченны. 628  Великодушие - это благородное усилие гордости, с помощью которого человек овладевает собой, тем самым овладевая и окружающим. 629  Роскошь и чрезмерная изысканность предрекают верную гибель государству, ибо свидетельствуют о том, что все частные лица пекутся лишь о собственном благе, нисколько не заботясь о благе общественном. 630  Леность - это самая безотчетная из всех наших страстей. Хотя могущество ее неощутимо, а ущерб, наносимый ею, глубоко скрыт от наших глаз, нет страсти более пылкой и зловредной. Если мы внимательно присмотримся к ее влиянию, то убедимся, что она неизменно ухитряется завладеть всеми нашими чувствами, желаниями и наслаждениями: она - как рыба-прилипала, останавливающая огромные суда, как мертвый штиль, более опасный для важнейших наших дел, чем любые рифы и штормы. В ленивом покое душа черпает тайную усладу, ради которой мы тут же забываем о самых горячих наших упованиях и самых твердых намерениях. Наконец, чтобы дать истинное представление об этой страсти, добавим, что леность - это такой сладостный мир души, который утешает ее во всех утратах и заменяет все блага. 631  Судьба порой так искусно подбирает различные людские поступки, что из них рождаются добродетели. 632  Все любят разгадывать других, но никто не любит быть разгаданным. 633  Какая это скучная болезнь - оберегать свое здоровье чересчур строгим режимом! 634  Легче полюбить, когда никого не любишь, чем разлюбить, уже полюбив. 635  Большинство женщин сдается не потому, что сильна их страсть, а потому, что велика их слабость. Вот почему обычно имеют такой успех предприимчивые мужчины, хотя они отнюдь не самые привлекательные. 636  Нет вернее средства разжечь в другом страсть, чем самому хранить холод. 637  Любовники берут друг с друга клятвы чистосердечно признаться в наступившем охлаждении не столько потому, что хотят немедленно узнать о нем, сколько потому, что, не слыша такого признания, они еще тверже убеждаются в неизменности взаимной любви. 638  Любовь правильнее всего сравнить с горячкой: тяжесть и длительность и той, и другой нимало не зависит от нашей воли. 639  Высшее здравомыслие наименее здравомыслящих людей состоит в умении покорно следовать разумной указке других. 640  Мы всегда побаиваемся показаться на глаза того, кого любим, после того, как нам случилось приволокнуться на стороне. 641  Должен обрести успокоение тот, у кого хватило мужества признаться в своих проступках. КОММЕНТАРИИ  Наиболее полным является издание произведений Ларошфуко в серии "Les grands ecrivains de la France": Oeuvres de La Rochefoucauld, nouvelle edition revue sur les plus anciennes impressions et les autographes, et augmentee de morceaux inedits, des variantes, des notices, des notes, des tables ... par L.-D. Gilbert et J. Gourdault. Paris, Hachette et Cie, Les grands ecrivains de la France, 1868-1883, 3 tomes et un album. Первый том, содержащий "Автопортрет", "Максимы" и "Рассуждения на разные темы", вышел в 1868 г., второй ("Мемуары") - в 1874 г., третий ("Корреспонденция") и четвертый (иконография) - в 1883 г. Кроме того, в 1883 г. выпущено Приложение (Appendice) к т. I. Этот труд, предпринятый Л.-Д. Жильбером и Ж. Гурдо, был первым полным научным изданием произведений Ларошфуко и послужил основанием для последующих изданий, в том числе для последнего, дополненного критического издания произведений Ларошфуко в серии "Bibliotheque de la Pleiade": Oeuvres completes de La Rochefoucauld par L. Martin-Chauffier, J. Marchand et R. Kanters. Paris, 1964. Настоящий перевод произведений Ларошфуко сделан по изданию "Les grands ecrivains de la France", сверенному с изданием "Bibliotheque de la Pleiade". При составлении примечаний был использован комментарий к этим изданиям. Наиболее полная библиография произведений Ларошфуко составлена Жаном Маршаком и опубликована в книге: J. Marchand. Bibliographie generale raisonnee de La Rochefoucauld. Paris, 1948. МАКСИМЫ И МОРАЛЬНЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ  Первое издание "Максим" было опубликовано в 1664 г. в Голландии и содержала 188 афоризмов. Ларошфуко расценивал его как "дурную копию". Следующая, уже одобренная автором публикация появилась в 1665 г. в Париже у Клода Барбена (Reflexions ou Sentences et Maximes morales. A Paris, chez Claude Barbin, vis-a-vis le Portail de la Sainte Chapelle, au signe de la Croix. 1665). Она состояла из 317 максим. При жизни Ларошфуко вышло еще четыре одобренных автором издания: в 1666 г. (302 максимы), в 1671 г. (341 максима), в 1675 г. (413 максим), в 1678 г. (504). На русском языке "Максимы" Ларошфуко впервые появились в XVIII в. и публиковались как отдельными изданиями, так и в журналах. Текст их был далеко не полным. В 1908 г. афоризмы Ларошфуко были изданы Л. Н. Толстым (Избранные мысли Лабрюйера, с прибавлением избранных афоризмов и максим Ларошфуко, Вовенарга и Монтескье. Перевод с франц. Г. А. Русанова и Л. Н. Толстого. Изд. "Посредник", М., 1908). Наиболее полное русское издание "Максим" вышло в 1959 г. (Максимы и моральные размышления. Пер. Э. Линецкой. Под ред. А. А. Смирнова. Гослитиздат, М.-Л., 1959). Настоящий перевод сделан по тексту последнего авторского издания (1678), опубликованному в Сочинениях Ларошфуко в серии "Les grand* ecrivains de la France". ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ЧИТАТЕЛЮ  1 ...письмо... - речь идет о "Размышлении по поводу "Максим"", написанном Анри де Лашапель-Бессе, суперинтендантом строений, искусств и мануфактур, и напечатанном в первом издании "Максим" (1665). 2 Указатель - небольшой предметный указатель, очень общий, печатавшийся в прижизненных изданиях "Максим". МАКСИМЫ  1 ...нашим опасениям. - Максима имеет прямую связь с поведением Анны Австрийской, которая давала Ларошфуко большие обещания, но не сдерживала их из-за страха перед Мазарини. 2 ...неспособным к великому. - Обычно эту максиму связывают с именем Людовика XIII, но и узость эгоистических претензий друзей-фрондеров могла вызвать появление этого афоризма Ларошфуко. 3 ...философов... - имеются в виду древние философы-язычники. 4 ...уже упрочено. - В "Мемуарах" Ларошфуко говорит о герцоге де Бофоре, который, "чтобы закрепить свое возвышение, умело пользовался этим отличием..., стараясь создать впечатление, что оно уже прочно закреплено". 5 ...выгодную позицию. - Видимо, Ларошфуко вспоминал примирение заклятых врагов, которым заканчивался каждый эпизод Фронды 6 ...только издали. - В "Мемуарах" мы находим подобные рассуждения относительно Ришелъе и Бофора. 7 ...обмануть нас. - Подобная мысль была изложена ранее в "Мемуарах". 8 ...ловушки хитреца. - Намек на герцога де Бофора, который "достаточно искусно достигал своих целей, идя напролом" ("Мемуары"). 9 ...истинные достоинства. - Намек на герцога де Бофора, подобная мысль высказывалась и в "Мемуарах". 10 ...собственных проступков, - Эта максима, имеющая самый общий смысл, связана, по мнению французских исследователей, с казнью шевалье де Рогана (1674). возглавлявшего заговор против государства. 11 ...недостатке воли. - Намек на характер Анны Австрийской. 12 ...он родился. - Французские исследователи соотносят эту максиму либо с герцогом д'Эперноном, который не мог избавиться от гасконского акцента, либо с Мазарини. 13 ...буриме... - стихотворение на заданные рифмы. 14 ...отделаться от них. - Намек на Великого Конде, которому предпочитали доверять командование армией, чем оставлять его при дворе. МАКСИМЫ, НАПЕЧАТАННЫЕ ПОСМЕРТНО  Эти максимы впервые были собраны в издании "Les grands ecrivains de la France" Из четырех источников: из рукописи Ларош-Гийон, из бумаг Валлана, секретаря маркизы де Сабле, из "Дополнения" к изданию Барбена (1693) и из бумаг Сент-Эвремона. 1 ... преисподняя для женщин. - По утверждению биографа Сент-Эвремона Де Мезо, эта максима обращена к Нинон де Ланкло (1620-1705), хозяйке знаменитого вольнодумного салона. МАКСИМЫ, ИСКЛЮЧЕННЫЕ АВТОРОМ ИЗ ПЕРВЫХ ИЗДАНИЙ  В последнем прижизненном издании "Максим" (1678) Ларошфуко отказался ot 79 афоризмов, опубликованных в четырех предшествующих изданиях. Они были впервые напечатаны вновь аббатом Бротье в 1789 г. Надо думать, что причины, по которым эти максимы не вошли в издание 1678 г, достаточно многообразны. Можно предполагать, что автор, стремясь к краткости и ясности своего произведения, избегал повторений, поэтому некоторые схожие максимы исключены или объединены в одну; Ларошфуко отказывается от афоризмов, которые прямо или косвенно соотносились с высказываниями других авторов; наконец, он избегает максим (603, 608, 629), которые слишком прямо намекали на какое-либо лицо или историческое событие (подробнее об этом см.: М. В. Рааумовская. Из истории "Максим" Ларошфуко. В сб.: Вопросы творческой истории литературного произведения. Л., 1964, стр. 81, 89-92). М. В. Разумовская