ись со скал. Дождь нависал над главою Кромлы. И алые звезды мерцали меж облаков пролетающих. Печально на бреге потока, чей шум отдавался от дерева, печально на бреге потока сидел вождь Эрина. Был там и Коннал, сын Колгара, и Карил, древний годами. "Нет счастья деснице Кухулина, - молвил сын Семо, - нет счастья деснице Кухулина с тех пор, как сразил он друга. О Ферда, сын Даммана, я любил тебя, как себя самого". "Поведай, Кухулин, сын Семо, как пал сокрушитель щитов? Хорошо я помню, - молвил Коннал, - благородного сына Даммана. Высок и прекрасен он был, как радуга над холмом". "Ферда пришел из Альбиона, вождь сотни холмов. В чертоге Мури он научился владеть мечом* и обрел дружбу Кухулина. Вместе ходили мы на охоту, и общим было наше ложе на вереске. * Как сообщают ирландские барды, Muri было название школы в Ольстере, где обучали владению оружием. Само слово означает скопление людей, что говорит в пользу такого мнения. Согласно преданию, Кухулин первый ввел в Ирландии снаряжение, целиком изготовленное из стали. По утверждению сенахиев, он обучил ирландцев искусству верховой езды и первый в этом королевстве стал пользоваться колесницей. Последнее обстоятельство дало основание Оссиану так подробно описать колесницу Кухулина в первой книге. Деугала была супругою Карбара, вождя просторов Уллина. Свет красоты озарял ее, но в сердце жила гордыня. Она полюбила благородного сына Даммана, этот солнечный луч юности. "Карбар, - сказала жена белорукая, - отдай мне половину нашего стада. Не останусь я доле в твоих чертогах. Раздели же стадо, мрачный Карбар". "Пусть Кухулин, - ответил Карбар, - разделит стадо мое на холме. Грудь его - престол справедливости. Отыди, свет красоты". Я пошел и разделил их стадо. Остался один белоснежный бык. Карбару дал я того быка. Вспыхнула ярость Деугалы. "Даммана сын, - сказала красавица, - Кухулин язвит мне душу. Пусть услышу я весть о смерти его или волны Лубара скроют меня. Тень моя бледная станет блуждать близ тебя и скорбеть о моей уязвленной гордыне. Пролей же кровь Кухулина или пронзи эту высокую грудь". "Деугала, - рек белокурый юноша, - как я посмею убить сына Семо? Он ведь друг моих сокровенных мыслей, так подыму ли я меч на него?" Три дня рыдала она пред ним, на четвертый он согласился сразиться. "Я сражусь с моим другом, Деугала, но лучше б я пал от его меча. Как смогу я бродить по холму и зреть там могилу Кухулина?" Мы сразились на холмах Мури. Мечи наши тщатся не ранить. Они скользят па булатным шлемам и, звеня, чуть касаются глади щитов. Усмехаясь, Деугала рядом стояла, и сказала она сыну Даммана: "Слаба десница твоя, о солнечный луч юности! Не созрели годы твои для булата. Сдайся же сыну Семо. Он, как утес на Малморе". Слезами наполнились очи юноши. Трепетным голосом он мно сказал: "Кухулин, подъемли свой щит горбатый. Защищайся от длани друга. Душу мою отягчает горе, ибо я должен убить вождя мужей". Я вздохнул, словно ветер в скалистой расселине. Высоко я вознес острие булата. И пал солнечный луч брани, первый из друзей Кухулина! Нет счастья деснице Кухулина с тех пор, как пал герой". "Печальна повесть твоя, сын колесницы, - сказал Карил, древний годами. - Она влечет мою душу назад, к временам старины, ко дням минувших годов. Часто слыхал я про Комала, что сразил подругу любимую. Но победа меч его осеняла, и расточалась битва, едва появлялся он. Комал был сын Альбиона, вождь сотни холмов. Из тысячи рек пили его олени. Тысяча скал отзывалась на лай его псов. Лицо его было кротостью юности. Десница - смертью героев. Только одну он любил, и прекрасна была она, дочь могучего Конлоха. Словно солнечный луч блистала она среди женщин. И кудри ее были, как вороново крыло. Псы ее были охоте обучены, и тетива звенела под ветром лесным. Ее сердце избрало Комала. Часто встречались их взоры любовные. Они охотились, вместе, и счастья были полны их тайные речи. Но деву любил Грумал,. мрачный вождь угрюмого Ардвена. Он надзирал ее шаги одинокие в вереске, враг несчастного Комала. Однажды, истомлены ловитвой, когда туман сокрыл их друзей, Комал с дочерью Конлоха сошлись в пещере Ронана.* То был обычный приют Комала. Там висели его доспехи. Там сотня щитов с ремнями была, сотня шлемов из звонкой стали. * Несчастная смерть этого Ронана служит темой девятого из "Отрывков старинных стихотворений", опубликованных в прошлом году. Отрывок этот не принадлежит Оссиану, хотя и написан в его манере и обладает явными признаками древнего происхождения. В нем воспроизводится краткость выражений Оссиана, но сами мысли настолько скудны и ограничены, что не могут принадлежать этому поэту. Ему приписывают различные стихотворения, которые, очевидно, сочинены в более позднее время. Особенно много таких в Ирландии, и некоторые из них находятся в распоряжении переводчика. Все они до крайности банальны и скучны. Их отличает либо смехотворная напыщенность, либо прозаичность самого низменного пошиба. "Здесь отдохни ты, - сказал он, - Гальвина возлюбленная, ты, свет пещеры Ронановой. Олень поскакал по вершине Моры. Я пойду, но скоро вернусь". "Я страшусь, - сказала она, - мрачного Грумала, врага моего; часто приходит он в пещеру Ронанову. Я отдохну средь доспехов, но возвращайся скорее, возлюбленный мой". Он пошел за оленем Моры. Дочь Конлоха хочет испытать любовь его. В доспехи Комала она облекла свое белое тело и вышла из пещеры Ронановой. Он принял ее за врага. Сильно забилось сердце его. Он изменился в лице, и тьма помутила взор. Он напрягает лук. Стрела полетела. Гальвина упала в крови. Обезумевший, он побежал, призывая дочь Конлоха. Нет ответа в пустынной пещере. "Где ты, любовь моя?" Он увидал, наконец, как колышется сердце ее в груди и бьется вокруг оперенной стрелы. "О Конлоха дочь, ты ль это?" Он пал на перси ее. Звероловы нашли чету злополучную; потом он блуждал по холму. Но часто неслышной стопой бродил он вкруг мрачной обители любови своей. Пришли корабли с океана. Он бился, чужеземцы бежали. Он искал себе смерти на поле брани. Но кто мог убить могучего Комала! Он отбросил свой щит темно-бурый. Стрела отыскала его отважную грудь. Он почиет с любезной своей Гальвиной под шум гулкозвучных зыбей. Их могилы зеленые зрит мореход, вздымаясь на северных волнах". КНИГА ТРЕТЬЯ СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ТРЕТЬЕЙ Кухулин, которому пришлась по душе быль Карила, настоятельно просит, чтобы бард продолжил пение. Тот повествует о подвигах Фингала в Лохлине и о смерти Агандеки, прекрасной сестры Сварана. Едва он закончил песнь, как Калмар, сын Маты, прежде советовавший вступить в сражение, возвращается раненый с поля боя и сообщает, что Сваран задумал неожиданно напасть на остатки ирландского войска. Сам Калмар намеревается сражаться в узком проходе один против всех неприятельских сил, пока ирландцы будут отступать. Кухулин, тронутый доблестным его намерением, решает остаться с ним и повелевает Карилу увести уцелевших ирландских воинов. Наступает утро. Калмар умирает от ран. В это время появляются суда каледонцев, и Сваран, прекратив преследование ирландцев, возвращается на берег, чтобы помешать высадке Фингала. Кухулин, стыдясь после своего поражения предстать перед Фингалом, удаляется в пещеру Туры. Фингал вступает в бой с врагом, обращает его в бегство, но ночь наступает прежде, чем решен исход битвы. Король, приметивший доблестное поведение внука, своего Оскара, наставляет его, как вести себя во время мира и войны. Он советует ему всегда помнить деяния своих предков как лучший образец, которому надлежит следовать; для примера вводится история Фейнасолис, дочери короля Краки, которую Фингал в юности взял под свое покровительство. Филлан и Оскар посланы наблюдать за действиями неприятеля ночью. Гол, сын Морни, хочет предводительствовать войсками в следующей битве, и Фингал обещает исполнить его* желание. Некоторые общие рассуждения поэта завершают третий день. "Приятны слова этой песни, - сказал Кухулин, - и любезны преданья времен минувших.* Сладостны они, словно мирная роса поутру на холме косуль, когда солнце едва озаряет склоны его, а синее озеро в долине спокойно. О, Карил, снова возвысь свой голос, да услышу я песнь о Туре, которую пели в моих веселых чертогах, когда Фингал, властитель щитов, был там и возгорался, внемля подвигам праотцев". * Вторая ночь, считая от начала поэмы, продолжается, и Кухулин, Коннал и Карил все еще сидят в том же месте, которое описано в предыдущей книге. Введение здесь рассказа об Агандеке вполне уместно, поскольку он широко используется затем в ходе поэмы и в какой-то мере предопределяет развязку. "Фингал, о муж битвы! - молвил Карил, - рано ты начал свершать бранные подвиги. Лохлин был истреблен твоим гневом, когда состязалась младость твоя с красотою дев. Они улыбались дивно цветущему лику героя, но длани его уже сеяли смерть. Был он силен, как воды Лоры. Воины его стремились за ним, как тысяча ревущих потоков. Они пленили в бою короля Лохлина, но затем возвратили на его корабли. Надменное сердце его раздулось гордыней, и юноши смерть он замыслил во мраке своей души. Ибо никто доселе, кроме Фингала, не мог пересилить могучего Старно.* * Старно был отцом Сварана, а также Агандеки. Яростный и жестокий нрав его отмечается и в других поэмах, относящихся к этому времени. Он сидел в чертоге своих пиров в лесном краю Лохлина. Он позвал седовласого Снивана, что часто песнь заводил, приближаясь к кругу Лодыг когда камень власти воплю его внимал, и менялся исход сраженья на поле доблести.* * В этом отрывке несомненно речь идет о верованиях, распространенных в Лохлине, а упоминаемый здесь камень власти был изображением некоего скандинавского божества. "Ступай, седовласый Сниван, - молвил Старно, - на морем объятые скалы Ардвена. Скажи Фингалу, королю пустыни, достойнейшему средь тысяч его, скажи, что даю я ему свою дочь, любезнейшую из дев, вздымавших когда-либо снежную грудь. Ее руки белы, как волн моих пена. Ее душа благородна и кротка. Да придет он с храбрейшими своими героями к дочери чертога потаенного". Сниван достиг ветреных холмов Альбиона, и белокурый Фингал по плыл с ним. Воспламененное сердце его летело пред ним, когда он несся по зыбучим волнам севера. "Добро пожаловать, - промолвил смуглоликий Старно, - добро пожаловать, король скалистого Морвена, и вы, герои могучие, чада одинокого острова! Будете вы три дня пировать в моих чертогах и три дня стрелять моих вепрей, дабы молва о вас достигла девы, в потаенном чертоге сокрытой". Король снегов * замыслил их гибель и задал пиршество чаш. Фингад опасался врага и не снял стальных доспехов. Испугались помощники смерти и сокрылись от очей героя. Веселья буйного глас раздался. Настроены трепетно-радостные арфы. Барды воспевают битвы героев и высокогрудых красавиц. Был там и Уллин, бард Фингала, сладостный глас холма Коны. Он славил дочь снегов и высокородного вождя Морвена.** Дочь снегов услыхала его и вышла из чертога вздохов своих потаенных. Во всей красе явилась она, словно луна из-за восточного облака. Как свет, сияла прелесть ее. Как музыка песен, звучали ее шаги. Она увидала юношу и полюбила его. О нем вздыхала украдкой ее душа. Голубые очи тайно обращались к нему, и она благословляла вождя Морвена. * Старно поэтически назван здесь королем снегов из-за обилия снега, выпадающего в его владениях. ** В старину, по-видимому, все северо-западное побережье Шотландии называлось именем Morven, что означает гряду очень высоких холмов. Третий день воссиял всеми лучами над лесом вепрей. Вперед устремились мрачный челом Старно и Фингал, властитель щитов. Полдня они вместе охотились, и копье Фингала обагрилось кровью на Гормале.* * Гормал - название холма в Лохлине в окрестностях дворца Старно. И вот тогда пришла дочь Старно, ее голубые очи были полны слез, и голосом полным любви сказала она королю Морвена. "Фингал, высокородный вождь, не доверяй горделивому сердцу Старно. В том лесу сокрыл он своих вождей, берегись же леса погибели. Но помни, сын холма, помни Агандеку, спаси меня от гнева отцовского, король ветряного Морвена!" Юноша бесстрашно пошел вперед, рядом с ним - герои его. Помощники смерти пали под дланью его, и Гормал вокруг отзывался эхом. Пред чертогами Старно сошлись сыны охоты. Мрачнее тучи было челе короля. Его глаза - метеоры ночные. "Приведите, - вскричал он, - Агандеку к любезному ей королю Морвена. Десница его запятнана кровью моего народа, и не напрасны были речи ее". Она пришла, и глаза ее были красны от слез. Она пришла, и развевались кудри ее, как смоль черные. Белая грудь вздымалась от вздохов, словно пена многоводного Лубара. Старно пронзил ее тело булатом. Пала она, словно снег, что свергается с утесов Ронана, когда леса безмолвны и эхо разносится по долине. Тогда Фингал взглянул на вождей своих доблестных, вожди его доблестные взялись за оружие. Взревела грозная битва, и Лохлин бежал или гибнул. Бледную деву с волосами, как смоль черными, сокрыл Фингал на быстром своем корабле. На Ардвене высится могила Агандеки, и море ревет вокруг ее сумрачного жилища". "Благословенна будь душа ее, - молвил Кухулин, - и благословенны будьте уста песен. Могуча была юность Фингала, и могуча его десница в преклонные годы. Лохлин снова падет пред королем гулкозвучного Морвена. Яви свой лик из-за туч, о луна! Озари паруса его белые на волнах ночных. И если некий могучий небесный дух* восседает на той низко парящей туче, отврати от скал корабли его темные, ты, всадник бури!" * Это единственное место в поэме, которому можно приписать религиозный смысл. Но обращение Кухулина к этому духу содержит сомнение, и поэтому трудно определить, что подразумевает герой: высшее ли существо или духов погибших воинов, которые, как считалось в те времена, управляли бурями и перелетали на порывах ветра из одной страны в другую. Так говорил Кухулин под рокот потока горного, когда Калмар взошел на холм, раненый сын Маты. С поля пришел он, весь окровавленный. Он опирался на копье согбенное. Ослабела десница битвы, но сильна душа героя! "Добро пожаловать, сын Маты, - промолвил Коннал, - добро пожаловать к друзьям! Почему прерывистый вздох исторгся из груди того, кто вовеки не ведал страха?" "И вовеки, Коннал, не устрашится он, булата острого вождь. Душа моя расцветает в опасности и ликует в грохоте битвы. Я из стального племени, и предки мои вовек не ведали страха. Кормар был первым в моем роду. Он мерялся силами с бурными волнами. Челн его черный бороздил океан и носился на крыльях ветра. Некий дух однажды возмутил ночь. Вздымается море и грохочут скалы. Ветры гонят вдаль облака. Молния мчится на огненных крыльях. Устрашился он и пристал к земле, а потом устыдился страха. Он ринулся снова в волны на поиски сына ветра. Трое юношей правили скачущим судном; он стоял с обнаженным мечом. И когда проносился мимо низко парящий призрак, он ухватил его косматую голову и погрузил свой булат в темное чрево. Сын ветра покинул зыби воздушные. Луна и звезды вернулись. Столь бесстрашен был мой род, и Калмар подобен своим праотцам. Лишь поднимет он меч - и опасность бежит. Кто дерзает, того венчает успех. Но ныне, вы, чада зеленодолого Эрина, оставьте кровавый вереск Лены. Соберите скорбную горстку наших друзей и сплотитесь с мечом Фингала. Я слышал шум наступающей Лохлинской рати, но Калмар останется и снова сразится. Голос мой будет так громок, други мои, словно тысячи следом за мною. Но, сын Семо, вспомяни обо мне. Вспомяни о безжизненном теле Калмара. Когда Фингал расточит врагов, положи меня под памятным камнем, чтоб обо мне проведали грядущие времена и мать Калмара * утешилась у камня славы моей". * Алклета; плач ее над сыном включен в поэму о смерти Кухулина, напечатанную в этом сборнике. "Нет, сын Маты, - сказал Кухулин, - вовек я тебя не оставлю. Бой неравный радостен мне; душа моя возрастает в опасности. Коннал и Карил, древний годами, уведите печальных сынов Эрина, а когда окончится битва, ищите наши тела охладелые в этом тесном проходе. Ибо у этого дуба будем стоять мы в потоке сражения многих тысяч. О сын Фихила, чьи ноги, как ветер, лети над вереском Лены. Скажи Фингалу, что Эрин завоеван, и проси поспешить короля Морвена. Да явится он, словно солнце в бурю, когда оно озаряет злачные холмы". Утро сереет над Кромлой; сыны моря идут на приступ. Калмар встал впереди, дабы встретить их в гордости своей горящей души. Но бледность покрыла лик воина; он оперся на копье отца. То копье он взял в чертоге Лары, и скорбела душой его мать. И вот герой упадает медленно, словно древо на равнине Коны. Мрачный Кухулин стоит один, словно скала в песчаной долине. Море стремит свои волны и с грохотом бьется о твердые склоны ее.* Вершина покрыта пеной, и холмы вокруг отзываются. И тогда из густого тумана в океане возникли белопарусные суда Фингала. Высоко вздымается лес их мачт, когда клонятся они одно за другим на зыбучих волнах. * ...как камень Страшно высокий, великий, который у пенного моря Гордо встречает и буйные вихрей свистящих набеги, И надменные волны, которые противу хлещут... Гомер. Илиада, XV [617]. Сваран увидел их с холма и отошел от сынов Эрина. Как отступает море, рокоча в проливах ста островов Инис-тора, так громозвучные, так несметные, так неоглядные полчища Лохлина устремились на короля пустынной горы. А Кухулин, склонясь и рыдая, скорбно и медленно волоча за собою длинное копье, углублялся в чащу деревьев Кромлы и оплакивал павших друзей. Он страшился предстать пред Фингалом, пред тем, кто не раз поздравлял его, идущего с поля славы. "Сколько здесь полегло моих героев, вождей Инис-файла, что ликовали в чертоге моем, когда звонко вздымались чаши! Не сыскать мне уж больше следов их средь вереска, не услыхать голосов их средь охоты на ланей. Бледны, безмолвны, повержены на постели кровавые те, кто были моими друзьями! О, духи недавно почивших, явитесь Кухулину на его вереске. Говорите с ним в ветре, когда, шелестя, отзовется древо над пещерою Туры. Там, вдали от всех, опочию безвестный. Ни один бард обо мне не услышит. Ни единого серого камня никто не воздвигнет, чтобы прославить меня. Оплачь же ты мою смерть, о Брагела, отошла моя слава!" Так сокрушался Кухулин, когда углублялся он в чащу деревьев Кромлы. Фингал, возвышавшийся на корабле, подъял пред собою блиставшую пику. Страшно сверкала сталь, подобная метеору зеленому смерти, что падает в вереск Малмора, когда путник остался один и полная луна затмевается на небе. "Кончена битва, - сказал король, - и я вижу кровь друзей моих. Скорбит вересковая пустошь Лены и печальны дубы Кромлы: охотники пали в расцвете сил, и нет уже сына Семо. Рино и Филлан, сыны мои, трубите в бранный рог Фингала. Взойдите на тот прибрежный холм и взывайте к чадам врага. Взывайте к ним с могилы Ламдерга, вождя минувших времен. Да будет ваш глас, как глас отца, когда во всей своей силе вступает он в битву. Я жду здесь могучего мрачного мужа, я Сварана жду на бреге Лены. И пусть он приходит со всем своим племенем, ибо сильны во брани други павших!" Прекрасный Рино полетел, как молния, мрачный Филлан - словно тень осенняя. Над вереском Лены слышен их зов; сыны океана услышали рог боевой Фингала. Как океанские струи ревущие, что стремятся из царства снегов, так могучие, мрачные, неудержимые ринулись вниз сыны Лохлина. Впереди король их в зловещей гордыне доспехов своих. Гневом пылает его смуглокожий лик, и очи, вращаясь, горят пламенем доблести. Фингал увидел сына Старно, и вспомнил он Агандеку. Ибо Сваран юными слезами оплакал некогда сестру свою белогрудую. Он послал Песнопевца Уллина пригласить его на пиршество чаш, ибо душе Фингаловой было приятно вспомнить о первой своей любви. Уллин пришел старческой поступью и молвил сыну Старно: "О ты, что живешь далеко, окруженный волнами, словно утес, приди на пир короля и сей день проведи в покое. Пусть завтра мы станем биться, о Сваран, и крушить щиты гулкозвучные". "Нет, ныне мы станем крушить щиты гулкозвучные, - отвечал свирепый сын Старно, - заутра задам я пир, а Фингал поляжет костьми". "Что ж, пусть заутра задаст он пир, - сказал Фингал, улыбаясь, - ибо ныне, сыны мои, мы будем крушить щиты гулкозвучные. Оссиан, ты встань близ моей десницы. Гол, подними свой ужасный меч. Фергус, гнутый лук натяни. Пронзи, Филлан, копьем небеса. Вздымайте ваши щиты, что подобны луне омраченной. Да будут ваши копья перунами смерти. Следуйте по стезе моей славы и сравняйтесь со мною в бранных подвигах". Как сотня ветров на Морвене, как потоки сотни холмов, как тучи, летящие по небу друг за другом, или как злой океан, нападающий на берег пустынный, так с ревом ужасным смешались огромные полчища на гулкозвучной пустоши Лены. Стон людской полетел над холмами, словно гром в ночи, когда туча рвется над Коной и воздух пустой разносит вопли тысячи духов. Фингал устремился вперед в силе своей, ужасный, как дух Тренмора. когда в урагане является он на Морвен, дабы узреть потомков своей гордыни. На холмах дубы отзываются и рушатся скалы пред ним. В крови была длань моего отца, когда он вращал перун своего меча. Он вспоминает битвы юности, и поле пустеет на его пути. Рино несется дальше, как огненный столп. Мрачно чело Гола. Фергус стремится вперед стопами быстрее ветра, а Филлан - подобно туману холма. Я же обрушился вниз, как утес, я ликовал, видя могущество короля. Многие приняли смерть от десницы моей, и зловеще сверкал мой меч.* Кудри мои в те дни не были седы и не дрожали руки от старости Глаза мои не были тьмою объяты и ноги не изменяли в беге. * Здесь поэт прославляет собственные подвиги, но делает это так, что мы не испытываем неудовольствия. Воспоминание о великих подвигах его юности сразу же вызывает у него мысль о беспомощной старости. Мы не презираем его за похвальбу, а сочувствуем его невзгодам. Кто исчислит ратников павших или подвиги могучих героев, когда Фингал, пылая гневом, истреблял сынов Лохлина? Стоны множили стоны перелетая от холма к холму, пока ночь не сокрыла всех. Бледные, трепетные, словно стадо оленей, сгрудились на Лене чада Лохлина. Мы воссели у мирного потока Лубара и слушали бодрые звуки арфы. Сам Фингал сидел ближе всех к неприятелю и внимал сказаниям бардов. Они воспевали его богоподобное племя и вождей минувших времен. Исполнен внимания, склоняясь на щит, сидел король Морвена. Ветр развевал его поседелые кудри, и мысли его обращались ко дням минувших лет. Близ него, опершись на копье, стоял мой юный, мой возлюбленный Оскар. Он восхищался королем Морвена, чьи деянья лелеял в душе своей. "Сын моего сына, - начал король, - Оскар, краса юности, я видел сверканье меча твоего и гордился своим потомством. Следуй славе наших отцов и будь таким, как были они, когда жил Тренмор, первый из смертных, и Тратал, отец героев. Юными бились они во бранях, и барды воспели их. Покори десницу могучего, Оскар, но щади слабосильную длань. Будь многоводным бурным потоком против врагов своего народа но нежным дыханием ветра, колеблющим травы, для тех, кто взывает о помощи. Так жил Тренмор, таким был Тратал, таков и Фингал поныне. Десница моя служила опорой обиженному, и слабый обретал покой за перуном стали моей. Оскар! и я был молод, как ты, когда предо мною предстала любезная Фейнасолис, этот солнечный луч, этот кроткий свет любви, дочь короля Краки! ** Я вернулся тогда с вересковой пустоши Коны, и мало ратников следовало за мной. Вдали показалась ладья белопарусная; она явилась нам, словно туман, что несется на вихре морском. Вскоре она приблизилась, мы узрели красавицу. Ее белая грудь вздымалась от вздохов. Ветер играл в ее распущенных темных кудрях; слезы катились по румяным ее ланитам. "Дочь красоты, - тихо сказал я, - почему ты так тяжко вздыхаешь? Могу ли я, хоть и молод, защитить тебя, дочь моря? Быть может, меч мой не самый сильный в бою, но сердце мое бесстрашно". * Что здесь имеется в виду под названием Краки, трудно определить при такой удаленности во времени. Наиболее вероятно, что так назывался один из Шетландских островов. - В шестой книге помещен рассказ о дочери короля Краки. "К тебе я стремлюсь, о вождь могучих мужей! - отвечала она, вздыхая. - К тебе я стремлюсь, вождь обильных пиров, опора бессильной длани. Король гулкозвучного острова Краки почитал меня солнечным лучом его племени. И часто холмы Кромалы отзывались на вздохи любви к несчастной Фейнасолис. Вождь Соры узрел мою красу и полюбил дочь Краки. Меч на бедре воина сверкал словно луч света. Но мрачно его чело, и бури в его душе. Я бежала прочь от него по зыбучим волнам, но вождь Соры меня преследует". "Покойся под сенью щита моего, - сказал я, - покойся в мире, ясный луч! Угрюмый вождь Соры помчится вепять, если только десница Фингала не уступает его душе. В уединенной пещере я мог бы сокрыть тебя, дочь моря! Но Фингал не обратится вспять, ибо там, где грозит опасность, тешусь я в вихре копий". Я увидел слезы на ее ланитах. Я жалел красавицу Краки. Но вот, как ужасный вал, вдалеке показался корабль свирепого Борбара. Его высокие мачты под снежными парусами склонялись над морем. Белые воды катились вдоль бортов. Гремел океан могучий. "Приди же, - молвил я, - с океана ревущего, о ты, наездник бури. Раздели пиршество в чертоге моем. Здесь приют чужеземцев". Трепеща, стояла дева рядом со мной. Он натянул свой лук - она упала. "Верна твоя рука, - сказал я, - но немощен был твой противник". Мы сразились, и нелегкой была та смертельная брань. Он полег под моим мечом. В два каменных гроба мы их положили, несчастных юных любовников. Таков я был в юности, Оскар; будь же и ты, как Фингал в те годы. Никогда не ищи сражения, но если оно завяжется, не чурайся его. Филлан и темно-русый Оскар, вы, чада моего племени, неситесь по пустоши ветров ревущих, следите за сынами Лохлина. Я слышу вдали, как ревет их страх, словно бури гулкозвучной Коны. Спешите: да не умчатся они по волнам севера от меча моего. Ибо много вождей племени Эрина здесь полегло на мрачном ложе смерти. Повержены чада бури, сыны гулкозвучной Кромлы". Понеслись герои, как две темные тучи, две темные тучи - колесницы духов, когда темные чада воздушные выходят страх наводить на дрожащих людей. Вот тогда-то Гол,* сын Морни, восстал, как скала в ночи. Копье его блещет в звездных лучах, голос подобен реву потоков. * Гол, сын Морни, был вождем племени, которое в течение долгого времени Спорило о первенстве с самим Фингалом. Наконец, оно было покорено, и Гол из противника превратился в лучшего друга Фингала и великого героя. Характером он несколько напоминает Аякса в Илиаде, героя более сильного, нежели искусного, в бою. Он очень дорожил военной славой и здесь требует, чтобы следующая битва досталась ему. Поэт искусно устраняет Фингала, чтобы его возвращение было еще великолепнее. "Сын битвы, - воскликнул вождь, - о Фингал, владыка чаш! пусть барды многих песен усыпят сынов Эрина. Ты, Фингал, вложи в ножны свой меч смертоносный, а народ твой пусть сражается. Мы чахнем без славы, ибо один наш король сокрушает щиты. Когда утро взойдет на холмы, взирай издалека на подвиги наши. Да восчувствует Лохлин меч сына Морни, чтобы барды смогли воспеть и меня. Так повелося исстари в благородном роде Фингаловом. Так поступал и ты, король мечей, в битве копий". "О сын Морни, - ответил Фингал, - я горжусь твоей славой. Сразись же, но только мое копье будет неподалеку, чтобы прийти на помощь тебе в опасности. Возвысьте, возвысьте свой глас, сыны песнопений, и усыпите меня. Здесь возляжет Фингал под ветром ночным. И если ты, Агандека, витаешь поблизости среди сынов отчизны твоей, если ты восседаешь на струях ветра, среди высоко оснащенных мачт Лохлина, приди ко мне в сновидениях,* дивная, и яви душе моей светлый свой лик". Много голосов и много арф слились в стройном звучанье. Воспевали они благородство деяний Фингаловых и благородство племени героя. А иногда в любезных звуках слышалось имя Оссиана, ныне печального. Часто я бился и часто победу одерживал в битвах копий. А ныне слепой, и скорбный, и беспомощный я скитаюсь с людьми ничтожными. Ныне, Фингал, я не вижу тебя с твоим воинственным племенем. Дикие лани пасутся на зеленой могиле могучего короля Морвена. Да будет благословенна душа твоя, властитель мечей, наиславнейший на холмах Коны! * Поэт предваряет нас о сне Фингала, изложенном в следующей книге. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ЧЕТВЕРТОЙ Наступившая ночь прерывает развитие событий, и Оссиан, пользуясь этим, рассказывает о своих подвигах на озере Лего и о том, как он сватался к Эвиралин, которая затем стала матерью Оскара и умерла незадолго до похода Фингала в Ирландию. Ее тень является Оссиану и говорит ему, что Оскар, посланный в начале ночи следить за неприятелем, вступил в бой с передовым отрядом и враги уже почти одолели его. Оссиан выручает сына и сигналом тревоги оповещает Фингала о приближении Сварана. Король встает, собирает свое войско и, согласно обещанию, данному предыдущей ночью, поручает его водительству Гола, сына Морни, а сам, повелевая своим сынам проявить доблесть и защитить свой народ, удаляется на холм, чтобы следить оттуда за ходом битвы. Завязывается сражение; поэт повествует о великих подвигах Оскара. Но пока Оскар вместе с отцом одерживает верх на одном конце поля боя, на другом Гол, на которого напал сам Сваран, готов уже отступить, Фингал, желая ободрить его боевой песнью, посылает к нему своего барда Уллина, но, несмотря на это, Сваран побеждает, и Гол со своим войском вынужден отойти назад. Фингал сходит с холма и вновь сплачивает их. Сваран прекращает преследование, занимает возвышенность, приводит в порядок свои ряды и ожидает приближения Фингала, Король, воодушевив своих бойцов и отдав все необходимые приказания, возобновляет сражение. Кухулин, удалившийся с другом своим Конналом и бардом Карилом в пещеру Туры, заслышав шум, выходит на гребень холма, который господствует над полем брани, и видит оттуда Фингала, сражающегося с неприятелем. Он хочет присоединиться к Фингалу, который уже близок к полной победе, но Коннал удерживает его, и Кухулин посылает Карила поздравить героя с успехом. Кто там поет, нисходя с горы, словно радуга над дождистой Леной? * Это дева, чей голос любовью звучит, белорукая дочь Тоскара. Часто слушала ты мою песнь и, прекрасная, проливала слезу. Пришла ль ты узнать о битвах своего народа и услыхать о деяниях Оскара? Когда перестану скорбеть я над потоками гулкозвучной Коны? Мои годы прошли в битвах, и старость омрачена горем. * Ночь прервала развитие событий, и, пока Фингал спит, поэт повествует о своем сватовстве к Эвиралин, дочери Бранно. Этот вводный эпизод необходим Дочь снежнорукая! я не был печален и слеп, я не был беспомощен и безутешен, когда Эвиралин любила меня. Эвиралин темно-русая, белогрудая любовь Кормака. Тысячи героев искали ее любви, тысячу отвергла дева. Она презрела сынов меча, ибо мил ее взору был Оссиан. для разъяснения некоторых мест поэмы, следующих ниже; в то же время он естественно связан с событиями, описанными в этой книге, которые, судя по всему, относятся к середине третьей ночи, считая от начала поэмы. Эта книга, как и многие другие сочинения Оссиана, обращена к прекрасной Мальвине, дочери Тоскара. Мальвина была влюблена в Оскара, а после смерти возлюбленного стала спутницей его отца. Я отправился к черным зыбям Лего, посвататься к деве. Двенадцать из наших воинов были со мной, сыны многоводного Морвена. Мы пришли к Бранно, другу чужеземцев, Бранно в звенящей кольчуге. "Откуда, - спросил он, - пришли вы, стальные десницы? Нелегко покорить вам деву, что отвергала синеглазых сынов Эрина. Но привет тебе, сын Фингала, счастлива дева, что тебя ожидает. Будь у меня двенадцать дочерей-красавиц, тебе бы достался выбор, питомец славы!" Тогда отворил он чертог темно-русой девы Эвиралин. Радость зажглась в наших сердцах под стальными доспехами, и мы восславили деву Бранно. Явились на холме над нами бойцы величавого Кормака. Вместе с вождем их было восемь героев, и вересковая пустошь их оружием озарилась. Там стояли Колла и Дурра, многажды раненый, там могучие Тоскар и Таго; там победитель Фрестал, Дайро, счастливый в деяниях, и Дала, оплот битвы на тесном пути. Меч пламенел во длани Кормака и приятен был взор героя. Восемь героев пришли с Оссианом: Уллин, бурный сын брани, великодушный Мулло, благородный, пригожий Скелаха, Оглан и гневный Сердал и Думарикан - чело смерти. И зачем последним назван Огар, столь прославленный на холмах Ардвена? Огар встретил сильного Далу лицом к лицу на поле героев. Битва вождей была словно вихрь на вспененных волнах океана. О кинжале вспомнил Огар, о любимом своем оружии. Девять раз он всадил его под ребра Далы. Жребий бурной битвы переменился. Трижды пробил я Кормаков щит, трижды сломал он свое копье. Увы, несчастный юный любовник, я отсек ему голову. Пятикратно потряс я ее за волосы. Бежали други Кормака. Кто посмел бы сказать мне тогда, любезная дева,* когда я спорил в битве, что ныне, слепой, забытый, беспомощный, я буду скитаться в ночи? Лишь тот, кто крепчайшей броней обладал и непобедимой десницей. * Поэт обращается к Мальвине, дочери Тоскара. Но вот на угрюмой пустоши Лены смолкли согласные звуки.* Налетел порывами сильный ветер, и могучий дуб отряхнул листву вкруг меня. Об Эвиралин я думал, когда предстала она моему взору во всем сияньи своей красоты и голубые очи ее купались в слезах. Стоя на облаке, она молвила слабым голосом. * Поэт возвращается к основному рассказу. Если попытаться определить время года, когда разворачивается действие поэмы, то, судя по описанию, я был бы "клонен отнести его к осени. Деревья осыпают листья и дуют переменные ветры; я то и другое соответствует этому времени года. "О Оссиан, восстань и спаси моего сына. Спаси Оскара, вождя мужей; близ красного дуба, у потока Лубара, он бьется с сынами Лохлина". Вновь сокрылась она в небесах. Я облачился в броню. Я пошел, на копье опираясь, и звонко бряцали доспехи мои. Я пел, как привык в час опасности, песнь о героях старинных. Дальним громом она прислышалась воинам Лохлина.* Они побежали; мой сын устремился вослед. * Оссиан внушает читателю высокое мнение о себе. Даже пение его устрашает неприятеля. Это напоминает то место в восемнадцатой песни Илиады, где голос Ахиллеса отгоняет испуганных троянцев от тела Патрокла. Там он крикнул с раската; могучая вместе Паллада Крик издала; и троян обуял неописанный ужас. [Гомер. Илиада, XVIII, 217]. Я звал его, мой голос звучал, как поток отдаленный. "Сын мой, воротись по равнине Лены. Не преследуй дальше врага, хотя Оссиан идет за тобою". Он воротился, и звонким булатом Оскара мой слух услаждался. "Зачем удержал ты десницу мою, - спросил он, - прежде чем смерть не сокрыла их всех? Ибо свирепо и мрачно встречали они у ручья твоего сына с Филланом. Они ожидали угроз, сокрытых в ночи. Наши мечи укротили иных. Но как вихри ночи стремят океан на белые пески Моры, так мрачно наступали сыны Лохлина по шуршащему вереску Лены. Духи ночные вопияли вдали, и я зрел метеоры смерти. Дай разбудить мне короля Морвена, ибо он улыбкой встречает опасность и подобен солнцу небесному, что восходит в бурю". Фингал уже восстал ото сна и опирался на щит Тренмора, темнобурый щит праотцев, который вздымали они в старину в битвах своего народа. Герою во сне представилась скорбная тень Агандеки; она явилась ему с путей океанских и, одинокая, тихо плыла над Леной. Бледен был ее лик, как туманы Кромлы, и на ланитах темнели слезы. Часто вздымала она смутную длань из-под своего покрова; покровом служили ей облака пустыни; она вздымала смутную длань над Фингалом и прочь обращала тихие очи. "Зачем ты плачешь, дочь Старно? - спросил, вздыхая, Фингал. - Зачем так бледен твой лик, о дочь облаков?" Она унеслась по ветру Лены, оставив его в ночи. Скорбела она о сынах своего народа, кому было назначено пасть от десницы Фингаловой. Герой восстал ото сна, но очами своей души еще видел ее. Зазвучали шаги подходившего Оскара. Король узрел серый щит на боку его, ибо тусклый рассветный луч зажегся уже над водами Уллина. "Что творят супостаты в страхе своем? - спросил, вставая, король Морвена. - Бегут ли они сквозь океанскую пену или ждут брани булатной? Но зачем вопрошать Фингалу? Я слышу в раннем ветре их голоса. Беги же по вереску Лены, Оскар, и пробуди на брань сподвижников наших". Король стоял у камня Лубара и трижды воззвал он гласом ужасным. Олень побежал от источников Кромлы, и на горах сотряслись утесы. Словно сто горных потоков, что ревут, шумно взметаясь и пенясь, словно тучи, что пред бурей сбираются на лазурном лике небес, так сходились сыны пустыни по ужасному зову Фингалову. Ибо радовал глас короля Морвена ратоборцев его земли: часто водил он их на брань и возвращался с добычею, отнятой у врага. "Придите на битву, - сказал король, - вы, чада бури. Придите повергнуть тысячи. Сын Комхала увидит сраженье. На том холме взовьется мой меч и станет щитом моего народа. Но пусть вам не будет нужна его помощь, ратники, пока сражается сын Морни, вождь могучих мужей. Он мою битву возглавит, и да возвысится в песне слава его. О вы, духи почивших героев, вы, наездники вихрей Кромлы, примите радушно моих воителей павших и унесите их на холмы свои. И пусть вихорь с Лены их пронесет над моими морями, чтобы они являлись мне в тихих снах и услаждали душу в час отдыха. Филлан и Оскар темно-русый! Рино прекрасный, подъемлющий острую сталь! отважно шествуйте в бой и смотрите на сына Морни. Да уподобятся в битве ваши мечи его булату; и смотрите на подвиги рук его. Защищайте друзей отца и вспоминайте вождей стародавних. Дети мои, я увижу вас, хотя бы и пали вы в Эрине. Скоро наши холодные,, бледные тени встретятся в облаке и полетят над холмами Коны". И вот, словно темная, бурная туча, объятая алой небесной молнией и бегущая к западу прочь от рассветных лучей, удалился король холмов. Ужасно сверкают доспехи его и два копья в его длани. Седые власы развеваются по ветру. Часто оглядывается он на битву. Три барда сопутствуют сыну славы, чтобы веленья его переносить героям. Высоко на откосе Кромлы он сел, взмахнув зарницей меча, и по взмаху его мы двинулись. Радость взыграла на лике Оскара. Алеют его ланиты. Очи источают слезы. Меч в его руке - луч огненный. Он подошел и, улыбаясь, сказал Оссиану. "О правитель булатной брани, отец мой, выслушай сына. Удались с могучим вождем Морвена, уступи мне славу Оссианову. И если паду я здесь, мой властитель, вспомяни ту снежную грудь, тот одинокий солнечный луч любви моей, белорукую дочь Тоскара. Алеют ланиты ееи мягкие кудри спадают на перси, когда, склонясь со скалы над потоком, вздыхает она об Оскаре. Скажи ей, что я вернулся на холмы свои, легколетный сын ветра, что отныне я в облаке встречу ее, любезную деву Тоскара". "Воздвигни, Оскар, лучше ты мне воздвигни могильный холм. Я не хочу тебе уступить сраженье. Ибо первая в брани моя десница кровавая научит тебя сражаться. Но не забудь, мой сын, положить этот меч, этот лук и рог моего оленя в тот темный и тесный дом