Йост Ван Ден Вондел. Люцифер Трагедия ---------------------------------------------------------------------------- Joost Van Den Vondel Treurspelen Йост Ван Ден Вондел Трагедии Издание подготовили: Е. Витковский, В. Ошис, Ю. Шичалин http://lib.ru/NEWPROZA/WITKOWSKIJ/ ║ http://lib.ru/NEWPROZA/WITKOWSKIJ/ Серия "Литературные памятники" М., "Наука", 1988 OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- Praecipitemquo immani turbine adogit {1}. Непобедимейшему князю и государю, господину Фердинанду Третьему {2}, коронованному императору Священной Римской империи, все более возвышающему славу государства. Подобно тому, как Божественное Величие восседает в неприступном сиянии, восседает также и Светское Могущество, черпающее свое сияние в отражении божественных лучей, блистая преславно и неприкосновенно; но, как Божество, или, лучше сказать, Верховная Добродетель, милует благосклонно тех, кто приступает к наивысочайшему трону смиренно умалившись, - так да удостоит современное Могущество также и наималейшего дозволением почтительно склониться пред высочайшими стопами. В таковой надежде отваживается моя муза из дальнего края преподнести Вашему Императорскому Величию эту трагедию о Люцифере, слог коей взыскует быть весьма возвышенным и торжественным: Omne germs script! gravitate Tragoedia vincit {3}: Сиять над высшей вышиной Дано Трагедии одной, - все же ежели между тем в чем-либо здесь и недостает предполагающейся возвышенности стиля, то пусть возместят таковую содержание драмы, титул, имя и светлость того, кто предстает здесь зерцалом всех честолюбцев в небесной трагедии; того, кто занимал высокое положение в Небесах, кто призван был восседать по Божью сторону и быть Богу подобным, но от каковой участи отрекся и по справедливости обречен за то на вечный мрак. Сему злосчастному примеру Люцифера, архангела, некогда владычествовавшего над всеми ангелами, следовали с тех пор почти во все столетия различные строптивые тираны, о чем свидетельствует как древняя, гак и новая история, показывая, как насилие, подлость и коварно учиняемые удары неправедных, замаскированные под блеск и сияние законности, бесполезны и бессильны, поскольку Божие предусмотрение оказывает поддержку изначально освященным Властям и Родам, во имя спокойствия и безопасности саморазличных государств, кои, не обладая законным верховным главой, лишаются возможности образовать гражданское сообщество; именно поэтому Господень провозвеститель на пользу человеческому роду сто Державу утвердил как свою собственную, повелевая воздавать Богу и Кесарю соответственно Богово и Кесарево. Христианская империя пребывает подобно кораблю в бурном море, со всех сторон осажденная в наше время турками и татарами, и, ввиду угрозы кораблекрушения, требуется в высшей степени единодушное почитание Императорского дома, дабы сдержать общего наследственного врага племени Христова и обезопасить императорские земли вместе с их границами от ущерба, чинимого дикими народами; посему возблагодарим же Бога за то, что Ему было угодно на последнем рейхстаге закрепить власть и корону Священной Римской Империи в руках наследника, Фердинанда Четвертого {4}, в то время как его отец пребывает в добром здравии; мы усматриваем в этом благословение, прослышав о коем, столь многие народы воспрянут духом, и сценическая труба пашей нижненемецкой музы отважнее, чем когда-либо, выведет Люцифера, триумфально побеждаемого Михаилом, на подмостки перед троном властителя державы Верхних Немцев. Вашего Императорского Величества Всепокорнейший слуга Й. ван Вондел. К ПОРТРЕТУ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА ФЕРДИНАНДА ТРЕТЬЕГО в час, когда Иоахимус Сандрарт {5} из Стокау, из Вены в Австрии, меня почтил изображением Его Величества, изукрашенным трофеями и венками. Deus nobis haec otia fecit {6}. Светилом Австрии, взнесенным столь высоко, Послать лучи Земле сегодня решено: С престола горнего благоволит оно К искусствам обратить взыскательное око. О третий Фердинанд, ты словно Август новый, Наследуешь ему, как верный сын отцу: Ты знаешь бранный путь к небесному дворцу, Внося в тревожный мир спокойствия основы {7}. Блаженный властелин блаженного народа, 10 Всевышний да блюдет тебя, твой век продлив, И суд весов твоих да будет справедлив! Орел доставил меч и скипетр с небосвода, Корону возложил на славное чело, - Начало дней златых на земли низошло. ОБРАЩЕНИЕ КО ВСЕМ ДРУЗЬЯМ ИСКУССТВА И ЦЕНИТЕЛЯМ СЦЕНИЧЕСКОГО ДЕЙСТВА Здесь преподносится вам, дабы сызнова воспламенить ваше рвение к искусству и дабы вместе с тем напитать ваши души подкреплением и поучением, священная Трагедия, имеющая местом действия Небеса. Великие Архангелы - Люцифер и Михаил, каждый поддержанный приверженцами, взявшими их сторону, - выходят здесь на подмостки, чтоб сыграть свои роли. Сцены и персонажи столь ясны и столь величественны, что им подобал бы более возвышенный стиль, более высокие котурны, нежели я умею для них измыслить. Никто из тех, кому понятен язык непогрешимых пророков божественного Духа, не станет трактовать, что мы излагаем историю Салмонея {8}, воспротивившегося Юпитеру среди Элиды, подражавшего при помощи металлических брусьев своей колесницы грому и молниям, громом же и убитого; никоим образом не пытаемся мы заново поведать древний сюжет о битве Исполинов, - каковыми примерами пытается Поэзия отвратить внемлющих ей от высокомерия я безбожного подрывания основ церкви, вдохновляя взамен того к познанию природы; именно вихри и поветрия, замкнутые в нутре земли, в ее заполненной серными испарениями полости, порою ищут возможности исторгнуться, встопорщивая каменные скалы, творя дым, чад, пламя, трясение почвы и ужасающий шум, - разразившись же сими производными и поднявшись в небесную высь, бывают они вновь низвергнуты в основание суши и моря, и завалены пеплом и каменьями. Среди пророков свидетельствуют нам о падении Архангелов и их приверженцев Исайя и Иезекииль; также и Христов Евангелист дал нам наиболее истинное для нашего понимания богодухновенное известие, наконец, о том же говорит Иуда Фаддей, верный Его апостол, изречения коего достойны быть запечатлены в вечном диаманте, и еще более того - в наших сердцах. Исайя восклицает: "Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: взойду на небо, выше звезд Божиих взнесу престол мой и сяду на горе в сонме богов на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней" {9}. Бог речет через Иезекииля так: "Ты печать совершенства, полнота мудрости и венец красоты. Ты находился в Эдеме в саду Божием, твои одежды были украшены всякими драгоценными камнями: рубин, топаз и алмаз, хризолит, оникс, яспис, сапфир, карбункул и изумруд и золото, все, искусно усаженное у тебя в гнездышках и нанизанное на тебе, приготовлено было в день сотворения твоего. Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять, и Я поставил тебя на то; ты был на святой горе Божией, ходил среди огнистых камней. Ты был совершен в путях твоих со дня сотворения твоего, доколе не нашлось в тебе беззакония" {10}. Оба эти изречения следует понимать в буквальном смысле относящимися: одно - к царю Вавилона, другое - к царю Тира, которые, подобные Люциферу величием и высокомерием, были наказаны и преданы карам. Иисус Христос также наблюдает падение строптивого Люцифера. Он речет по этому поводу: "Я видел Сатану, спадшего с неба, как молнию" {11}. Фаддей описывает картину падения ангелов, их проступок и воспоследовавшее наказание, без какой-либо таинственности, кратко, так: "И ангелов, не сохранивших своего достоинства, соблюдает в вечных узах, под мраком, на суд великого дня" {12}. Мы обороняемся этими золотыми изречениями, особливо словами Иуды Фаддея, ученика и посланника Небесного Учителя и Царя всех царей, от стрел всех маловеров, кои стремятся поставить под сомнение истинность падения Духов. Кроме того, в том же убеждает нас изобилие достойных уважения, большей частью единодушных в данном вопросе высказываний отцов церкви; все же, чтобы не злоупотреблять вниманием сотоварищей по искусству, удовольствуемся мы тремя выдержками; первая - из Св. Киприана {13}, епископа и мученика Карфагенского, - он пишет: "Сей, дотоле сподобленный сана ангельского величия, удостоенный быть приятным Богу, узрел человеков, сотворенных по образу и подобию Божию, проникся злотворной завистью {14} и пал благодаря оной, дотоле его не обуревавшей, пал, низринутый, пойманный прежде, нежели сам поймал, испорченный прежде, нежели сам испортил; тем временем он, снова возбуждаемый завистью, похитил людей из дарованного им милосердного освобождения от смерти, но я сам также потерял то, что имел прежде". Григорий Великий {15} даст нам второе речение: "Этот падший ангел, созданный для того, чтобы выше других ангельских сонмов сверкать, низвергнут так за свое высокомерие, и поныне остается подчиненным господству непоколебленных ангелов". Третье и последнее указание обретаем мы в поучениях медоточивого Бернарда {16}: "Бойся высокомерия, я молю тебя, все же бойся его! Источником всех преступлений является высокомерие, которое самого Люцифера, сверкающего яснее всех звезд, затемнило вечным мраком. Оно не просто одного из ангелов, но высшего Ангела обратило в Диавола". Высокомерие и Зависть - две побудительные причины ужасающих вспышек раздоров и войн, когда над нами властвует упряжка из двух созвездий-зверей, Льва и Дракона, которые впряжены впереди боевой колесницы Люцифера, увлекая его в бой против Бога и Михаила; следует принять во внимание то, что оба эти зверя символизируют данные умопомрачения, ибо Лев, царь зверей, воодушевленный своей мощью, в своей надменности не числит никого высшим себя; зависть же язвит своим языком тех, к кому она обращена, на расстоянии. Блаженный Августин {17}, описывая эти два умопомрачения, присущие Люциферу, характеризует нам его и говорит, что Высокомерие - это любовь к своему собственному величию, но Зависть - самое ненавистное среди всех прочих несчастий; здесь явно прослеживается взаимосвязь, ибо каждый подобный - говорит Августин, - тот, кто собственное величие возлюбил, завидует подобным же себе, и завидует меньшим себя потому, что они не стали равными ему, завидует большим себя потому, что они стоят выше его. По той же причине даже и сами звери одержимы проклятыми Духами и употребляемы ими во зло, подобно тому, как случилось это в начале времен со Змеем, а в священный век - со стадом свиней, которые с превеликим шумом бросились в море {18}; поскольку же созвездия в небесах сами обозначены символами, также упоминаемыми Пророками {19}, например, Плеяды, они же Семизвездие, Арктур, Орион и Люцифер, то да будет вам угодно извинить изобильность и назидательность драматической поэзии, которая, преображая подобным образом пагубных Духов н нашей трагедии, вооружает их и дозволяет им противоборствовать, ибо адским чудовищам ничто так не свойственно, как принимать обманные обличья и злоупотреблять стихиями и тварями во вред славе и имени Всевышнего, заходя столь далеко, сколь Он им дозволяет; Св. Иоанн в своем Откровении изображает Небесные Тайны и борьбу в Небесах, говоря о Драконе, чей хвост, утащивший третью часть звезд {20}, толкуем теологами как образ падения низверженных ангелов; в поэзии к тому же вошло в традицию не осуждать цветистость изложения и не предписывать строгости школьных уроков. Так же должны мы отнестись к второстепенным персонажам, появляющимся в этой Трагедии, именно к злым и добрым Ангелам, из коих каждый играет свою особую, от других отличную роль; подобно тому, как сам Цицерон и его последователи учат нас изображать каждый персонаж согласно его происхождению и положению. Между тем мы не находим никакого резона в том, чтобы драматург весьма строго следовал тексту Св. Писания и таковым ограничивался, отлично от случаев, когда дело касается до мировой истории или же до языческих измышлений, и пренебрегал бы древними и преславными законоустановлениями поэзии, что изложено Горацием Флакком в его "Науке поэзии" следующими словами {21}: Имеют власть решать художник и поэт, Что на потребу им, а в чем потребы нет. Здесь в особенности следует уделить внимание тому, как мы, дабы сильнее распалить ревность высокомерных и завистливых Духов, приоткрываем им в некоторой мере - устами глашатая Тайн Господних, Божьего Посла Архангела Гавриила - таинство грядущего вочеловечения. Слова; мы следуем в данном случае мыслям не большинства, но лишь некоторых теологов, поскольку более скорбная картина предоставляет больше богатого материала и сценического блеска; однако в этом пункте, как и в других обстоятельствах причинности, времени, места и образа действий - мы, воспользовавшись таковым, лишь имели целью провести трагедию сильнее, пышнее, последовательнее, поучительнее, и лишь хотели осветить несомненную истину, а не измыслить что-либо по нашему разумению или счесть возможным что-либо твердо установить. Святой Апостол Павел, провозвеститель Тайн Господних Евреям, возвещает сам весьма достохвально - к повреждению царства лживых и совращенных Духов - господство, власть и божественность вочеловеченного Слова, благодаря Его вступлению превыше всех ангелов в имя, сан и наследование, в почитание ангелами, в помазание, в восседание одесную Бога, в вечность Своего господства как Царя Грядущего Мира, источник и окончание всего сущего и венчанного главы человеков и ангелов, Ему подвластных, Божьих вестников и Духов, посланных на службу человекам, наследникам блаженства, природа которого - Сын Божий, Ангелами предшествуемый, в роду Авраамовом завещанный {22}. Считаясь с этой несомненностью, я не почитал здесь уместным без разумения повторять в точности каждое слово Библии, поскольку безупречные свидетели, устами коих таковые слова проречены, так же иной раз могли бывать подвержены переменчивости, подобно тому, как у простых правдивых людей чувственное восприятие не всегда сходно и одинаково. Все достойные уважения искусства и учения имеют своих приверженцев и противников, так же, как налицо и справедливое использование оных, и злоупотребление ими. Поэты и Драматурги, трактующие Священное Писание, ведут свое родословие от древних евреев, среди коих поэт Иезекииль {23} оставил по себе в греческой словесности описание исхода двенадцати колен из Египта; среди досточтимых отцов церкви есть у них также великий светоч, сияющий с Востока - Григорий Назианзин {24}, драматически изобразивший в греческой поэме распятие Спасителя, точно также остаемся мы в долгу перед королевским послом Гуго Гроцием {25}, этим великим пламенником учености и благочестия нашего века, пошедшим по стопам Св. Григория в своей трагедии о Распятии, написанной на латинском языке: этой непреходящей по достоинствам работе воздаем мы честь и благодарность. Среди английских протестантов ученое перо Ричарда Бейкера {26} также достаточно вольно в нерифмованной форме развернуло образ Люцифера и всю историю мятежа Духов. Отцы древней церкви имели обыкновение отлучать от церкви лицедеев, принявших крещение, и сильно порицали драматическое искусство того времени, но мы будем держаться в стороне от этого факта, - время и обстоятельства тогда были совершенно иные, нежели теперь. Мир тогда еще лежал во многих отношениях погруженным в языческое безбожие. Возникновение христианства было тогда еще свежо в памяти людской; драматическое же искусство, посвященное Кибеле, таинственной матери богов, великому идолу, существовало и поддерживалось в качестве вспомогательного средства, имеющего целью отвести от народа повальные бедствия. Блаженный Августин свидетельствует, что языческий первосвященник, служитель установлений Нумы и идолопоклонства, учредил в Риме драматические действа и закрепил их своею властью, дабы тем самым отвратить свирепствовавшее тогда черное моровое поветрие. Скалигер {27} признает, что драматические действа были учреждены и древнем Риме во внушению Сивиллы во имя народного здоровья; из этого следует, что таковые игры служили укрепляющей пищей слепому идолопоклонству языческого мира и возвышению идолов; растущее отвращение, с которым христианские подвижники н продолжительно боровшаяся церковь относились к лицедейству, оное искореняя, обошлось во множество крови и пота, но теперь от древних культов в Европе не осталось никаких следов. Поэтому необходимо и похвально поступали Св. Отцы древности, наказуя драматическое искусство и равным образом порчу нравов, выражавшиеся в злоупотреблении показом обнаженных юношей, девушек и женщин, воистину не долженствующего иметь места. Теперь все это преодолено, пусть на пользу нам и приличеству послужат поучительные и занимательные представления. Священные и достойные примеры служат зерцалами, чтобы исповедывать добродетель и благочестие; чтобы избегать несчастий и бедствий, кои также бывают показываемы на сцене. Целью и намерением узаконенной Трагедии является смягчение нравов посредством устрашения, а также возбуждения в душах сострадания. Обучающаяся молодежь в расцвете лет своих может упражняться благодаря лицезрению драматических действ в знании языка, в красноречии, в мудрости, воспитанности, добрых нравах и манерах; таковое же упражнение установит в их чутких душах и мыслях черты послушания и обходительности, которые останутся им присущи и в зрелом возрасте и сохранятся до старости: случается ведь порою и так, что незаурядные умы, не откликаясь и не ответствуя ничему обыденному, бывают затронуты и подвигнуты к еще более высоким умышлениям благодаря остроумному и возвышенному драматическому стиху; в точности так благородный лютнист производит соответственные звуки, чуть лишь только другой, ему подобный, и на такой же лад настроивший лютню, тронет струны одухотворенной рукой, каковая имеет возможность раз- веять угнетенное настроение владетельного и закоснелого Саула. История древней церкви подкрепляет сие достопамятными примерами Генезия и Ардалиона {28}, двух театральных лицедеев, просвященных и обращенных Св. Духом: в то время, как они по ходу лицедейства желали унизить христианское богослужение, они прониклись истиной, постигли ее, следуя возвышенным театральным ролям, в каковых ядро мудрости можно бывает преподать более достойно изукрашенным, чем при посредстве неблаговозвышенных проповедей, часами бросаемых на ветер и скорее неприятных, чем поучительных. Нас также упрекают касательно до содержания Библии, что никакой игры, связанной со священными предметами, не следует играть; сие может еще показаться сколько-то обоснованным на нашем родном наречии, в котором слово "игра" имеет также и неблагородное значение; однако же кто хотя бы слово - другое в состоянии связать на наречии греческом, тот хорошо знает, что греки и латиняне подобного употребления оного слова не знавали; Τραγῳδία представляет собою сложное слово и обозначает собственно "козлиная песнь", в память о соревновательных пастушеских песнях, в каковом соревновании победивший получал в награду козла; отсюда возник обычай трагического пения, и драматическое искусство обрело свое основное название; если же будут нас и долее все так же немилосердно заушать за самое слово "игра", как быть нам тогда с игрою органа, или же с игрою на арфе и пением Давидовым, и с игрой десятиструнного псалтериона {29}, и с другими видами игры на духовых и струнных инструментах, различным образом введенными протестантами в свои собрания? Кто способен постичь смысл и узреть разницу здесь, тот не будет немилосердно хулить справедливое использование сценического искусства и не отнесется недоброжелательно к этому прекрасному, даже божественному изобретению, достойному уважения виду отдохновения, сладостному, словно мед, утешению в жизненных трудностях для молодежи и благосклонного к искусству бюргерства; посему мы, воодушевленные зрительским одобрением, выводим в трагедии Люцифера, каковой, настигаемый Господней молнией, ниспровергается во Ад как несомненное зерцало всех неблагодарных честолюбцев, упрямо смеющих восставать против освященных властей, величеств и законоустановленного начальства. СОДЕРЖАНИЕ Люцифер, Архангел, высший и светлейший среди всех Ангелов, высокомерный и властолюбивый, уязвленный слепою любовию к самому себе, позавидовал Божьему безграничному величию, а также Человеку, созданному по образу и подобию Божию и в роскошном Эдеме одаренному господством надо всем земным наделом. Он позавидовал Богу и Человеку еще более пылко, когда Гавриил, Глашатай Господних Тайн, объявил всех Ангелов Духами, призванными нести службу, и раскрыл им тайну грядущего Господнего вочеловечения, однако же, обойдя Ангельский собор окончательным раскрытием подлинной человеческой природы, имеющей в будущем соединиться с божественной, коим будут предустановлены равные Власть и Величие; в ответ на сие гордый и завистливый Дух, пытающийся самого себя поставить равным Богу и удержать Человека вне пределов Небес, становится предводителем своих приверженцев, неисчислимых Ангелов, дымящихся злобою и вооружившихся, несмотря на предупреждение Рафаила, указывающее на безрассудность войны с небесным Архистратигом Михаилом и его воинством; пораженный в бою, после проигранной битвы, мстит он первому Человеку и с ним всем его потомкам, после чего злонравный Дух низвергается окончательно вместе со всеми своими строптивыми сторонниками во Ад, где и обязан пребывать проклятым во веки веков. Драма имеет местом действия Небеса. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Велиал | Вельзевул } военачальники восставших Аполлион | Гавриил, Божий Глашатай Хор Ангелов Люцифер, Наместник Люциферисты, мятежные Духи Михаил, Архистратиг Рафаил, Ангел-хранитель Уриил, оружничий Михаила. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Вельзевул, Велиал, Аполлион Вельзевул Мой Велиал ушел в пространства для дозора: Возвратный путь стремит достаточно ли споро Наш друг Аполлион, - владыка Люцифер Тому препоручил сойти с небесных сфер {30} Затем, чтобы внизу удел Адама, Землю, Обследовать вполне. Вестям заране внемлю: Сей Дух, от нижнего вернувшись рубежа, Все точно сообщит, владыке послужа, Как и положено достойному клеврету. Велиал 10 О да, князь Вельзевул: исполнив службу эту, Сейчас Аполлион уже в просторе зрим: Он мчит быстрей ветров, и яркий след за ним Простерт, - он облака взрывает и бичует Концами крыл, - уже он воздух Неба чует, Сюда при свете дня спешить благоволя, Где твердь удвоена лазурью хрусталя {31}. Планеты смотрят, как, величественно рея, Стремится он превыспрь, к вершине Эмпирея; Не Ангел - слышится в их пылкой похвале, - 20 Се огнь, ширяющий могучие крыле! Вот он приблизился быстрей звезды летучей, Смотри: прервал полет, восстал над горней кручей, Златую ветвь держа. Вельзевул Аполлион, реки. Аполлион Князь Вельзевул, сады Эдема далеки, Но я усердствовал как должно, уповаю: Теперь сей плод прими, с ним совокупно - вайю {32}; Их созерцая, ты судить возможешь сам, Сколь вертоград земной угодой Небесам И взыскан Господом. Вельзевул Я вижу листьев злато, - 30 Сколь перлами росы земная ветвь богата! Сколь многокрасочен, сколь духовит сей лист! Сколь плод пленителен, пунцов и золотист! Сколь сотворен умно, притом - благообразно! Коснуться ли его? Великого соблазна Предмет исполнен сей! Отведавший плода - Про манну позабыть захочет навсегда! Отныне жребий наш мы числить горшим будем: Дано блаженствовать, не Ангелам, по людям. Аполлион О да, князь Вельзевул: кто правит вышиной, 40 Тот нынче ниже всех. Увиденное мной Повелевает мне лишь восхищаться немо: Наш Рай, увы, ничто перед красой Эдема. Вельзевул Теперь насыть наш слух не менее, чем зрак. Аполлион К чему повествовать велеречиво, как Я девять сфер пронзил хрустальных, на которых Светила зиждутся и движутся в просторах. Не можно б и мигнуть в тот краткий миг, пока Я, миновав Луну, слетел под облака, Несомый крыльями однако столь высоко, 50 Чтоб разом обозреть блаженный край Востока {33}, Земную выпуклость, в чей берег волны бьют Над межусобицей глубоководных чуд. Гора великая в том первенствует мире, С которой водопад, в струи дробясь четыре, К равнинам рушится. Роскошный сей предел Спеша обследовать, я круто низлетел На маковку горы, и со вниманьем вящим Взор обратил к садам и нивам прилежащим. Вельзевул Неведенье о них скорее в нас рассей. Аполлион 60 Мироподобие нам дол являет сей, Среди него гора стоит, весьма большая, Струями четырьмя равнины орошая {34}, - На ней источник бьет: в полях любой ручей Столь чист, что, как хрусталь, не явствен для очей; По берегам ручьев тучнеют илом долы, А в почве ониксы и каменные смолы {35} Горят созвездьями, - в глубинах оных недр Природы женственной посев настолько щедр, Что затмевает все, узор волшебный выткав 70 Из самоцветных друз и корольковых слитков. Вельзевул А что за воздух там? Ответствовать изволь. Аполлион Дыханье Ангелов не сладостно настоль, Насколь приятен ветр в краю людского рода, - Он жизнедатен там, как, впрочем, вся природа; Там грудь полей цветет преизобильем трав, Росистых поутру. Средь долов и дубрав - Тысячецветие побегов и бутонов; И солнце, поровну лучами зелья тронув, Разумно светит столь над миром, что в садах 80 Заметной сколь-нибудь нет убыли в плодах. Вельзевул Теперь - самих людей изобрази подробно. Аполлион Создание сие настолько бесподобно, Что нам ли, Ангелам, вещать о существе, Которое стоит всех прочих во главе? Там, на Земле, я зрил великий бестиарий: Тьмы водных, луговых, воздухолетных тварей Передо мной прошли, - тут всех не назову, Кто в воздухе, в воде, согласно естеству, В Эдеме дивно длит часы существованья 90 И коим даровал Адам именования. Пред сим властителем простерт надменный лев, Хвостом виляющий, - и тигр, запечатлев Почтенье к старшему, ему ложится в ноги, А с ним - медведь, и слон, и бык тяжелорогий; И поступают так, как властелин велит, Орел, грифон, дракон, и бегемот, и кит. К чему повествовать, что возвели в обычай Адама чествовать вожди когорты птичьей; Легко журчат ручьи, лепечут деревца, 100 И в сердце - музыка, которой пет конца; Когда б Аполлион не поспешал с докладом - С Адамом быть навек он захотел бы рядом. Вельзевул Супружескую нам опишешь ли чету? Аполлион Зрить здесь, на Небесах, такую лепоту Я не сподобился. Кто мог бы столь умело Слиять и персть и кость, водвинуть душу в тело, Когда не сам Господь? То - Ангелы вдвойне, И, коль оценку дать чете сей должно мне, Уместно пребывать во славе и почете 110 Сим душам, лики чьи отражены во плоти, Где отражения божественных лучей Приумножаемы зерцалами очей. Разумность ясных лиц дана сей славной паре: Речей лишенные, в том мире дольнем твари Все только вниз вглядят; не опустив лица, Умеет человек один хвалить Творца. Вельзевул Предлог для похвалы имеет он, бесспорно. Аполлион Он - господин Земли, где все ему покорно, Бессмертная душа в нем искони блага, 120 Не склонна тлению. Рассудок - ей слуга. Непостижимой сей владычицы безмерны Уменья избежать и пагубы, и скверны, Затем, что воля ей дарована судьбой. Немотствовать пред пей Дух обречен любой. Сколь днесь ни мал посев - година урожая Грядет, людей число в миру приумножая: Мужчине женщина для этого дана. Вельзевул Что есть Адамово ребро, его жена? Аполлион Прикрыть концами крыл пришлось мне поневоле 130 И очи и лицо свое, Адам поколе Ее вдоль сада вел супружеской рукой, Без торопливости, по временам такой Ей посылая взор, - как могут только люди, - Что пламень тек святой в ее нагие груди. Затем лобзанья их мне зрить пришлось не раз, Затем, желанный столь, настал и свадьбы час {36}: Блаженство человек в супружестве изведал, Какого Бог сынам Небес от века не дал. О одиночество! Горька твоя стезя, 140 На коей трепета нам ощутить нельзя, Затем, что волею Господнего глагола Нет женщин в Небесах и нет различий пола. Вельзевул Так, значит, будет вся заселена Земля? Аполлион Восторг взаимности друг с другом раздели, Сия сопряжена любовной страстью пара, Алчбою красоты. Во умноженьи жара Любви - смысл жизни их. Живим людской удел Неутоленностью влеченья душ и тел. Вельзевул И впрямь черты жены настолько превосходны? Аполлион 150 Чтоб описать ее, все краски непригодны. Мужчина с женщиной - прекрасная чета От головы до ног. При этом неспроста, Но только следуя наследственному праву, Земную получил под власть Адам державу; Однако Евина для жениха краса Всего желаннее: ланиты, очеса, Стан восхитительный, атлас нежнейшей кожи, Уста, чьи речи столь звучанием пригожи, Слоновой кости два живительных ключа, - 160 Здесь я остановлюсь, о прочем умолча. Не благолепны сколь суть Ангелы - в итоге, В сравненьи с девою - и жалки, и убоги. Вельзевул Зверь пола женского пленил тебя вполне {37}. Аполлион Я перья опалил в приятном сем огне, Важнейшие в крылах, и мне признаться надо, Что тяжек был полет до ангельского града. Я трижды взор кидал, ее красой маним, Уже с высот Небес, средь коих Серафим Не блещет ни один, как сладким дышит жаром 170 Убор ее волос, спадающих муаром На шипу с головы. Сей светоносный вид Она являет всем, и все вокруг живит. Жемчуг и перламутр светлы, как солнце утра, - Ее светлее лик любого перламутра! Вельзевул Прикрасой бренною прельщаться ли в миру: Что нынче расцвело - то свянет поутру. Аполлион Не исплодился сад пока в земной округе, Под сенью яблони возмогут жить супруги, Растущей в том саду, где бьет родник, поя 180 Ствол и листву ее. А яблоня сия За Древо Жизни там слывет небеспричинно, - С женой бессмертною бессмертен и мужчина, Подобна ангельской его благая часть, - Но нас он превзойдет, распространивши власть Свою повсюду. Кто ему перечить сможет? Потомством ни один Дух Неба не умножит Небесных Ангелов конечное число. Предвидеть следствия - премудро не зело. Вельзевул Быть унижаему - для Духа нетерпимо! Аполлион 190 Могущество людей взрастет неизмеримо. Владыка человек днесь только под Луной, Но призван властвовать и горней вышиной. Воссядет, может быть, на Божием престоле: Что воля Ангелов, коль то - по Божьей воле? Дал человеку Бог высокую судьбу. Вельзевул Что слышу я вдали? Мне кажется, трубу. Мы обождем, - взгляни, кто кличет нас на форум. Аполлион Архангел Гавриил грядет с небесным хором, От трона Божия торжественно сейчас 200 Герольдом шествует, чтоб нам прочесть приказ. Вельзевул Слова Архангела нам небезынтересны. Гавриил, Хор Ангелов. Гавриил Внемлите, Ангелы, насельники небесны, Всемилосердию Подателя Добра, Длань благодатная настолько чья щедра, Что тщетно постигать любому пониманью Дары, несомые сей полновластной дланью; Днесь человеку Он дал вечный образ свой, Как прежде Ангелам на тверди мировой Дал облики, решив во милосердье многом 210 Позволить им блистать единоместно с Богом; Он гармонически созиждил все, что есть, Чтоб в мире человек мог свои удел обресть, Где обретался бы и где плодился паки, Где все являло бы ему почтенья знаки, И, приумножа блеск, недолгий срок спустя, Взошел бы в Эмпирей, блаженство обретя. Чин Духов, мнится вам, превыше всех прославлен, Но человек над ним - в хозяева поставлен; Ко свету горнему над Ангелами он 220 Едино с Господом пребудет вознесен. Он, в Слово воплотись, предстанет господином, На власть помазанным, судьей присноединым, Стоящим выше всех, кому судить равно Да будет и людей и Ангелов дано. Ему готов престол, и пусть он вечно правит, В молитвах Ангелы владыку да восславят, - Всеусто Духами поются пусть псалмы Тому, по сути кто блаженнее, чем мы. Блеск Серафимов пусть померкнет в небосводе 230 Пред благолепием во человечьем роде; Собой Природа днесь должна явить рабу Пред тем, кто людям дал блаженную судьбу. Хор Как Богом решено - пребудет так вовеки. Гавриил Вам должно в Господе зрить власть и в человеке: В Адаме явлен Вам свет Божия лица, Адама чтящий - чтит Адамова отца. И Ангел, и Адам - творенья суть Господни, Единого ствола достойные отводни, Блюдущие любовь святую испокон, 240 Что им ниспослана во благо и в закон. Мир Ангелов - трояк, верней, девятисложен {38}: Престолы - первый чин, равняться с ним возможен Лишь серафимский чин, иль херувимский: се Совет Божественный во славе и красе. В срединном хоре зрим когорту саповиту: Властей, Господств и Сил - совета Божья свиту, Что благо общее рачительно хранят; Начал, Архангелов являет третий ряд, А также Ангелов сиятельных, которым 250 Склоняться следует перед срединным хором, По воле оного спеша послушно чрез Любые поприща хрустальных сих небес. Как раз из этого ответственного ряда Местоблюстители страны, удела, града Да будут призваны в грядущие года, Умножится в миру число людей когда. Грядите, Верные, к Господнему подножью, Покорствуй, Люцифер {39}, приемли волю Божью. Род чествуя людской, обязанность свою 260 Уместно каждому теперь блюсти в Раю; Такой да будет труд днесь некоторым задан: Да воскурят они для человека ладан В сем приснорадостном сияющем дворце, Да вознесут хвалу пред Божие лице. Иным - небесный свод вращать рукой могучей, То обнажать его, то застить влажной тучей, Чтоб возмогли ниспасть, покинув небеса, Свет солнца благостный и свежая роса На горы и на дол, - конечно же, и манна 270 Эдема гражданам да будет богоданна. Иные, меж собой бразды распределя, Пусть ревностно следят, чтоб воздух, и земля, И влага, и огонь не буйствовали доле, Но подлежали бы Адама грозной воле {40}; В телохранители - идти еще иным: Адама каждый шаг да будет ох