ей подбежала Аспа. -- Посланный из лагеря, -- прошептала она. -- Он принес тайное письмо от префекта и ждет ответа. -- Оставь, -- сказала Матасунта. -- Я ничего более не стану ни слушать, ни читать. Но кто это? -- спросила она, указывая на группу женщин, детей и больных, готов и итальянцев, одетых в лохмотья и сидевших у лестницы, ведущей в ее комнаты. -- Это нищие, бедные, они здесь с самого утра. Их никак не могли выгнать. -- Их и не должны выгонять, -- ответила Матасунта, приближаясь к группе. -- Хлеба, королева! Хлеба, дочь Амалунгов! -- раздались голоса навстречу ей. -- Аспа, отдай им золото и все, что есть. -- Хлеба! Королева, хлеба, не золота! На золото теперь в Равенне нельзя достать хлеба. -- Ведь король раздает ежедневно хлеб у своих житниц. Я только что оттуда. Почему вы не пришли туда? -- Ах, королева, мы не могли протиснуться, -- жалобным голосом сказала одна истощенная женщина. -- Я сама стара, вот эта дочь моя больна, а тот старик слеп. Здоровые, молодые оттолкнули нас. Три дня мы старались пробраться к королю, и нас все отталкивали. -- Мы умираем с голоду, -- начал один старик. -- О, Теодорих, мой господин и король, где ты? При тебе мы жили безбедно. А этот несчастный король... -- Молчи, -- сказала Матасунта, -- король, мой супруг, делает для вас больше, чем вы заслуживаете. Обождите, я принесу вам хлеба. Аспа, идем! -- Куда ты? -- спросила девочка. -- К королю, -- ответила Матасунта. -- У него теперь посол от Велизария. Он давно уже сидит здесь. Подожди! В эту минуту дверь комнаты короля распахнулась. На пороге стоял недовольный Прокопий. -- Король готов, -- сказал он, еще раз обернувшись к Витихису. -- Это твое последнее слово? Подумай, я подожду до завтра. -- Напрасно. Я отказываюсь. -- Помни: если город будет взят штурмом, то все готы, -- Велизарий в этом поклялся, -- будут умерщвлены, а женщины и дети проданы в рабство. Понимаешь, Велизарий не хочет, чтобы в его Италии были варвары. Тебя может соблазнять смерть героя, но подумай об этих беспомощных: их кровь возопиет перед престолом Бога. -- Посол Велизария, -- прервал его Витихис, -- вы также находитесь во власти Бога, как и мы. Прощай! Слова эти были сказаны с таким достоинством, что византиец должен был уйти. Как только вышел Прокопий, в комнату вошла Матасунта. -- Ты здесь, королева? -- с удивлением сказал Витихис, сделав шаг навстречу ей. -- Что привело тебя сюда? -- Долг, сострадание, -- быстро ответила Матасунта. -- Иначе бы я... Я к тебе просьбой. Дай мне хлеба для бедных больных, которые... Король молча протянул ей руку. Это было в первый раз, и ей так хотелось пожать ее, но она не смела -- она вспомнила, как виновата перед ним. Витихис сам взял и слегка пожал ее руку. -- Благодарю тебя, Матасунта. У тебя, значит, есть сердце для твоего народ и сочувствие к его страданиям. А я не поверил бы этому. Прости, я дурно думал о тебе! -- Если бы ты лучше думал обо мне, быть может, многое было бы иначе. -- Едва ли. Несчастие преследует меня. И вот даже теперь разбилась последняя моя надежда: франки, на помощь которых я рассчитывал, изменили нам. Остается только умереть. -- О, позволь и мне разделить вашу участь! -- сказала Матасунта со сверкающими глазами. -- Ты?.. Нет. Дочь Теодориха будет с почетом принята при византийском дворе. Ведь всем известно, что ты против воли стала моей королевой. Ты заяви об этом. -- Никогда! -- горячо вскричала Матасунта. -- Но другие, -- продолжал Витихис, не обращая внимания на ее возражение, -- эти тысячи, сотни тысяч женщин, детей! Велизарий сдержит клятву. Для них есть еще только одна надежда -- на вестготов. Я послал просить, чтобы они выслали нам свой флот, потому что наш взят неприятелем. Если вестготы согласятся, то через несколько недель корабли могут быть здесь, и тогда все, кто не может сражаться, -- больные, женщины, дети -- могут отсюда бежать в Испанию. Ты также можешь уехать, если хочешь. -- Нет, я не хочу никуда бежать, я хочу остаться и умереть с вами! -- Через несколько недель корабли вестготов должны быть здесь. А до тех пор хватит запасов в моих житницах. Да, я и забыл о твоей просьбе. Вот, возьми: это ключ от главных ворот житниц. Я всегда ношу его у себя на груди. Береги его -- это последняя моя надежда. Право, я удивляюсь, как это до сих пор не разверзлась земля, не упал с неба огонь и не уничтожил их. Он вынул из кармана тяжелый ключ и подал его Матасунте. -- Благодарю, Витихис... король Витихис, -- быстро поправилась она, и руки ее дрожали, когда она брала ключ. -- Береги его, -- снова предостерег ее Витихис. -- Эти житницы -- единственное мое дело, которое не погибло без пользы. Право, меня точно преследует злой рок. Я много думал об этом, и теперь, кажется, понимаю, в чем дело. Все эти неудачи -- наказание свыше за мой жестокий поступок с прекрасной женщиной, которую я принес в жертву своему народу. Щеки Матасунты вспыхнули. Она схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. "Наконец, -- подумала она, -- наконец-то сердце его смягчилось, он раскаивается... А я! Что я наделала!" -- Женщина, которая вытерпела из-за меня больше, чем можно выразить словами, -- продолжал Витихис. -- Замолчи! -- прошептала Матасунта, но так тихо, что он не расслышал ее. -- И когда в эти последние дни я видел, что ты стала более кроткой, мягкой, женственной, чем ты была раньше... -- О, Витихис! -- едва прошептала Матасунта. -- Каждый звук твоего голоса проникал мне прямо в сердце, потому что ты так сильно напоминала мне... -- Кого? -- побледнев, спросила Матасунта. -- Ее, ту, которую я принес в жертву, которая все вынесла из-за меня, -- мою жену Раутгунду, душу моей души. Как давно уже не произносил он этого имени! И теперь при этом звуке боль и тоска пробудились в нем с прежней силой. Он опустился на стул и закрыл лицо руками. Поэтому он и не видел, какой яростью блеснули глаза Матасунты. Вслед затем раздался глухой стук. Витихис оглянулся: Матасунта лежала на полу. -- Королева, что с тобой? -- закричал Витихис, бросаясь к ней. Она открыла глаза и с трудом поднялась. -- Ничего, минутная слабость... Уже все прошло, -- ответила она и вышла из комнаты. За дверью она без чувств упала на руки Аспы. Наступил вечер. Целый день, несмотря на то, что стоял уже октябрь, было невероятно душно. Солнце жгло невыносимо, не было ни малейшего ветерка. Животные предчувствовали нечто ужасное и целый день были неспокойны: лошади вырывались и, нетерпеливо фыркая, били копытами о землю, кошки, ослы жалобно кричали, собаки выли. А в лагере Велизария верблюды с яростью бились, стараясь вырваться на волю. Под вечер на горизонте появилось маленькое, но совсем черное облако. Оно быстро росло, увеличивалось и, наконец, покрыло все небо. С заходом солнца стало совершенно темно, но не посвежело. Вдруг с юга подул сильный ветер, он несся с пустынь Африки и был страшно удушлив -- в домах невозможно было высидеть, все вышли на улицы и, в ужасе глядя на совершенно черный небосвод, собирались в кучки. Матасунта, страшно бледная, лежала в своей комнате. Ни слова не ответила она Аспе на все ее вопросы, а когда та начала плакать, она велела ей уйти. Долго, целый день пролежала Матасунта, почти не шевелясь. Но она не спала: широко открытые глаза ее были устремлены в темноту. Вдруг ослепительно яркий, красный луч прорезал комнату, и в ту же секунду раздался страшный удар грома, удар, какого она не слыхала еще в своей жизни. Из соседних комнат донесся крик ее женщин. Королева приподнялась. Кругом стояла страшная тишина. И снова молния и громовой удар. Сильный порыв ветра распахнул окно, выходившее во двор. Матасунта подошла к нему. Гром гремел уже непрерывно, темнота ежеминутно сменялась ярким светом молнии. В комнату вошла Аспа с факелом, пламя которого было заключено в стеклянный шар. -- Королева, -- начала Аспа, -- ты... Но, боги, ты теперь походишь на богиню мести. -- Я хотела бы быть ею! -- ответила Матасунта, продолжая смотреть в окно: молния за молнией, удар за ударом. Аспа закрыла окно. -- О, королева, христиане говорят, что это наступил конец света, что сейчас явится Сын Божий на огненном облаке, чтобы судить живых и мертвых. Ах, какая молния! Никогда не видела я такой грозы. И ни капли дождя! Страшен гнев богов. Горе тому, на кого они гневаются! -- О, -- вскричала Матасунта, -- я завидую им! Они могут любить и ненавидеть, как им вздумается. Они могут уничтожать того, кто противится их любви. -- Ах, королева, я только что с улицы. Все люди бегут в церковь. Я тоже молилась Астарте. А ты, госпожа, разве ты не молишься? -- Я проклинаю. Это также молитва. -- О, какой удар! -- закричала Аспа, падая на колени. -- Великие боги, сжальтесь на людьми! Будьте милосердны! -- Нет, не надо милосердия! -- дико закричала Матасунта. -- Проклятие и горе всему человечеству! О, как это прекрасно! Слышишь, как они ревут на улице от страха? О Боже, или боги, если вы существуете, одному только завидую я -- силе вашей ненависти, вашей быстрой смертоносной молнии. В ярости бросаете вы ее в сердца людей, и они гибнут, а вы смеетесь, смеетесь при этом, потому что гром -- ведь это ваш смех. Ах, такого удара еще не было! И что за молния! Аспа, взгляни, что это за громадное здание, вот прямо против дворца? Оно, кажется горит? Аспа поднялась с пола. -- Нет, слава Богу, оно не горит, оно только освещено молнией. Это житницы короля. -- А, житницы! Что же, боги, вашей молнии не хватает на то, чтобы зажечь их? -- закричала королева. -- Но ведь смертные сами могут из мести вызвать огонь. Схватив факел, она быстро выбежала из комнаты. На ступенях храма святого Апполинария, прямо против двери житниц, сидела женщина в темном плаще. Она сидела мужественно, не боясь, руки ее не дрожали, а спокойно были скрещены на груди. За ней стоял высокий мужчина. Мимо прошла другая женщина. При блеске молнии она, видимо, узнала сидевшую на ступенях. -- А, ты здесь, крестьянка! Без крова? Но ведь я же сколько раз приглашала тебя в свой дом. Идем, ты, кажется, чужая в Равенне. -- Да, я здесь чужая. Благодарю, -- ответила она, не двигаясь. -- Идем в церковь, помолимся там. -- Я молюсь здесь, и Господь слышит меня. -- Помолись за короля. Он каждый день дает нам хлеб. -- Да, я молюсь за него. В эту минуту раздался звон оружия, и с двух сторон подошла стража, обходившая город. -- Это ты, Гильдебад? -- спросил начальник одной из них. -- Где король? В церкви? -- Нет, -- ответил тот. -- Он на стенах, охраняет город. Вперед, воины! И они пошли. -- Идем домой, -- сказал мужчина женщине в темном плаще. -- Нет, Дромон, иди, я останусь. Мне нужно еще о многом передумать, много молиться. Дромон ушел. Женщина осталась одна. Скрестив руки на груди, она устремила взгляд на черное небо, только губы ее слегка шевелились. Но вот она заметила, что в громадном деревянном здании против нее, в житницах короля, показался свет. Он появлялся то в одном, то в другом окне, -- очевидно, кто-то ходил там с факелом. С удивлением, но зорко следила женщина за светом. Вдруг она быстро вскочила: ей показалось, будто мраморная ступень, на которой она сидела, пошатнулась под ней. Гром стих в эту секунду, и из житниц донесся громкий, резкий крик. Свет на минуту ярко вспыхнул и затем исчез. Женщина на улице также вскрикнула в испуге, потому что не было уже сомнения -- земля колебалась. Вот легкий толчок, затем второй, третий, более сильный. Все жители в ужасе кричали и метались. Толпа молящихся в храме бросилась в смертельном страхе на улицу. Вот еще удар, сильнее прежних. И вслед затем из дальней части города донесся глухой шум, точно от падения какой-то громадной массы. В Равенне разразилось страшное землетрясение. ГЛАВА XVII Между тем, со стороны житницы до слуха женщины донесся глухой шум, точно отворилась тяжелая дверь. Женщина напряженно всматривалась, но в темноте ничего нельзя было рассмотреть. Ей только послышалось, будто кто-то осторожно крадется вдоль наружной стены. Раздался легкий вздох. -- Стой! -- закричала женщина. -- Кто там? -- Тише, тише, -- прошептал какой-то странный голос. -- Видишь, земля от ужаса поколебалась, затряслась. Мертвецы встают. Наступает день, когда все откроется. Он скоро все узнает. Громкий, протяжный жалобный вопль -- и затем тишина. -- Где ты? -- спросила женщина. -- Что, ты ранена? Тут блеснула молния, первая с минуты землетрясения, -- и женщина увидела у своих ног закутанную фигуру. Она нагнулась к ней, но та вдруг вскрикнула и мгновенно исчезла. Все это произошло быстро, как сон. Только широкий золотой браслет с зеленой змеей из смарагдов, оставшийся в руке женщины, доказывал, что это было наяву. В это время Цетег вошел в палатку Велизария. -- Что ты тут медлишь, полководец? Скорее! Стены Равенны обрушились. Что ты тут делаешь? -- сказал он, сверкая глазами. -- Я славословлю Всемогущего, -- с благородным спокойствием ответил Велизарий. -- Ну, этим ты можешь заниматься завтра, после победы. А теперь на штурм! -- На штурм! Теперь! -- вскричала Антонина, жена Велизария. -- Но ведь это преступление! Земля всколебалась, испуганная, потому что сам Господь выражает свой гнев в этой грозе. -- И пусть себе гневается, -- с нетерпением закричал Цетег. -- А мы будем действовать. Велизарий, башня Аэция и часть стены обрушились. Пойдешь ты на штурм? Теперь самое время: варвары молятся Богу и забыли о враге. Между тем в палатку вбежали Прокопий и Лициний. -- Велизарий, -- сообщил первый, -- землетрясение опрокинуло твои палатки у северного рва, и половина твоих иллирийцев погребена под ними. -- На помощь! На помощь! Мои бедные люди! -- вскричал Велизарий, бросаясь из палатки. -- Цетег, -- сообщил Лициний, -- и твои исаврийцы погребены под развалинами. -- А что, ров перед башней Аэция высох? Вода не ушла в трещину? -- нетерпеливо прервал его Цетег. -- Да, ров высох. Но слышишь крики? Это твои исаврийцы стонут. Они молят о помощи под развалинами. -- Пусть кричат! -- сказал Цетег. -- Так ров высох? В таком случае -- на штурм! Приведи всех солдат, которые еще живы! И среди страшных раскатов грома и блеска молний он бросился к месту, где стояли его легионеры и остатки исаврийцев. Их было мало для штурма, но он знал, что, в случае его успеха, Велизарий не выдержит и явится, к нему на помощь. -- Вперед! -- закричал он. -- Обнажите мечи! Но ни одна рука не шевельнулась. Онемев от изумления, с гневом смотрели на него все, даже вожди, даже братья Лицинии. -- Ну, что же вы? Вперед! -- нетерпеливо крикнул Цетег. -- Начальник, -- ответил Лициний, -- они молятся, потому что земля колеблется. -- Что же, вы боитесь, что Италия поглотит ваших детей? Нет, вы, римляне, не бойтесь: земля поглощает варваров, она сама старается сбросить с себя их иго и разрушает их стены. Идем же на штурм, за вечный Рим! Это подействовало. -- За вечный Рим! -- крикнул сначала Лициний, а за ним тысячи молодых римлян, и бросились вперед. Быстро перебрались они через высохший ров. Цетег все время был впереди, отыскивая дорогу впотьмах, потому что ветер загасил все факелы. -- За мной, Лициний, провал должен быть здесь! -- крикнул Цетег. И он прыгнул вперед, но тотчас отскочил назад, так как наткнулся на что-то твердое. -- Что там? -- спросил Лициний. -- Вторая стена? -- Нет, -- ответил спокойный голос, -- готские щиты. -- Это король Витихис, -- с досадой вскричал Цетег, и глаза его блеснули ненавистью: Но тут подошли войска Велизария. -- Что же вы остановились? -- спросил Велизарий. -- Новая стена? -- Да, живая стена: готы стоят там, -- ответил префект. -- Как? Стоят под падающими башнями? Храбрые же они люди! Еще минута, и началась бы ужасная резня. Но вдруг все небо словно загорелось. Над городом поднимались высокие огненные столбы, и мириады искр падали вниз. Казалось, огненный дождь падал с неба. Вся Равенна была залита заревом. Войска, готовые сразиться, остановились. -- Пожар! Король Витихис! Пожар! -- кричал всадник, скачащий из города. -- Вижу, -- спокойно ответил король. -- Но теперь пусть горит. Сначала надо сражаться, а потом тушить. -- Нет, король, нет! Горят твои житницы!.. -- Житницы горят! -- закричали в один голос византийцы и готы. Витихис замер. Рука его, вынимавшая меч, бессильно опустилась. -- Теперь, -- сказал Цетег, -- теперь на штурм! -- Стой! -- громовым голосом крикнул Велизарий. -- Кто поднимет меч, тот будет убит на месте. Равенна теперь моя. Завтра она падет сама собой. Войска повернули за ним. Цетег с досадой заскрежетал зубами. Рано на следующее утро Цетег вошел в палатку Велизария. -- Вот к чему привели твои планы, твоя хитрость, ложь! -- закричал Велизарий. -- На, читай. И он протянул ему письмо. Цетег с удивлением увидел подпись Витихиса. "Вчера я узнал, что при помощи франков ты хочешь вырвать из рук своего императора Италию и предлагаешь готам свободный переход за Альпы, если они сложат оружие. И я ответил тебе, что готы никогда не сложат оружия и не уйдут из Италии, завоеванной их великим королем. Прежде я погибну здесь со всем своим войском. Так я сказал вчера. Так говорю я и сегодня, хотя огонь и вода, воздух и земля вооружились против меня. Но теперь я убежден в том, что давно уже смутно предчувствовал: готы гибнут из-за меня, я приношу им несчастье. Этого не должно быть. Слушай же! Ты восстаешь против Юстиниана -- и имеешь на то право: он неблагодарный и лживый человек. Но он враг не только тебе, но и нам. Так зачем же тебе призывать коварных франков на помощь? Вместо них обопрись на весь народ готов, сила и верность которых тебе известны. С франками тебе придется делить Италию, с готами ты будешь владеть ею целиком. Позволь мне первому приветствовать тебя, как императора западной империи и короля готов. Все права моего народа должны остаться нетронутыми, ты просто займешь мое место. Я сам возложу свою корону на твою голову, и никакой Юстиниан не вырвет ее у тебя. Если же ты не согласишься на мое предложение, то готовься к битве, какой ты еще не видел. Я ворвусь в твой лагерь с пятьдесятью тысячами готов. Мы падем, но и все твое войско также. Я поклялся. Выбирай! Витихис". На миг Цетег страшно испугался и бросил испытующий взгляд на Велизария. Но тотчас успокоился. "Ведь это же Велизарий!" -- подумал он. -- Ну, что же, -- крикнул между тем Велизарий. -- Помоги же теперь, дай совет. Я не могу, конечно, принять его предложения, потому что я -- не изменник. Но и отказаться не имею права, потому что погублю в таком случае все войско императора. Цетег на минуту задумался. Вдруг у него блеснула смелая мысль. --"Прекрасно, -- подумал он, -- таким образом, я погублю их обоих!" -- Ты можешь сделать одно из двух, -- сказал он, -- или действительно принять предложение... -- Префект! -- с угрозой начал Велизарий, хватаясь за меч. -- Или, -- спокойно продолжал тот, -- принять его только для вида и получить Равенну без боя и... корону готов вместе с их королем отправить в Византию. -- Но это будет бесчестно! Я не смогу после этого ни одному готу смотреть в глаза. -- Этого и не нужно будет: пленного короля ты отправишь в Византию, а обезоруженный народ перестает быть народом. -- Нет, нет! -- закричал Велизарий. -- Я не могу этого сделать! -- В таком случае вели всему своему войску писать завещания. Я же ухожу в Рим. Прощай, Велизарий! Я не имею ни малейшего желания видеть, как будут сражаться пятьдесят тысяч отчаявшихся готов. А как доволен будет Юстиниан, узнав, что лучшее его войско погибло! -- О, -- вскричал Велизарий, -- какой ужасный выбор! -- Велизарий, -- вкрадчиво сказал Цетег. -- Ты часто видел во мне врага. И я отчасти, действительно, твой противник. Но кто же может сражаться рядом с Велизарием и не удивляться его геройству?.. Велизарий, поверь, когда это возможно, я -- друг тебе, докажу эту дружбу добрым советом. Слушай же! Юстиниан оскорбил тебя своим недоверием: недавно ты получил от него письмо, в котором он снова высказывает свои подозрения, что ты стремишься захватить западную империю в свои руки. Так ведь? -- Ах, да, -- с горечью ответил Велизарий. -- Видит Бог, как глубоко оскорбил он меня этим незаслуженным недоверием. -- Так теперь тебе представляется великолепный случай отомстить ему. Вступи в Равенну, прими присягу итальянцев и готов, возложи на свою голову двойную корону Италии. Юстиниан и его гордый Нарзес задрожат в своей Византии, когда узнают об этом, но будут бессильны против тебя. Ты же, имея все это в своих руках, сложи эту власть к ногам своего господина и скажи: "Смотри, Юстиниан, Велизарий предпочитает быть твоим слугой, чем властелином западной империи". Никогда еще верность не была доказана так достославно! -- Цетег, ты прав! -- бросаясь к нему, вскричал Велизарий. -- О, Юстиниан, ты должен будешь сгореть со стыда! На другой день Прокопий повез Витихису ответ Велизария: тот соглашался на предложение короля готов. В тот же день Витихис созвал совет, на который, кроме знатных, были приглашены многие из наиболее уважаемых простых готов, сообщил им о предстоящей перемене и убедил их согласиться. В тот же день в город присланы были Велизарием большие запасы хлеба, мяса и вина. Много дней после пожара пролежала Матасунта в бреду. В минуту ненависти она бросилась с факелом в житницы и подожгла деревянное здание. Но в ту самую минуту, когда она совершила преступление, она почувствовала первый толчок землетрясения и решила, что сама земля возмутилась ее злодейством. Когда она возвратилась в свою комнату и из своих окон увидела столбы пламени, поднимавшиеся к небу, услышала тысячеголосый вопль народа, ей показалось, что это пламя пожирает ее сердце, а тысячи голосов проклинают ее. Она потеряла сознание. Когда она пришла в себя и вспомнила все, ее ненависть к королю совершенно угасла, и вместо нее проснулось глубокое раскаяние и страх взглянуть ему в глаза: она знала, что уничтожение житницы вынудило короля к сдаче города. Она ни разу не видела короля с той ночи, заставив Аспу поклясться, что та ни под каким видом не впустит его к ней. Каждый день она принимала многих бедняков и собственноручно раздавала им большую часть пищи, присылаемой для нее и ее двора. Однажды в числе этих голодных бедняков пришла женщина в темном плаще и умоляла позволить поговорить с ней наедине. -- Дело идет о спасении короля, -- говорила она. -- Его короне, быть может, даже его жизни грозит измена. Матасунта провела ее в свою комнату. -- Говори, -- сказала она. -- Дочь Амалунгов, -- начала женщина. -- Я знаю, что ты вышла за короля не по любви, а ради блага государства. Но все же ты -- его королева, и потому тебе ближе всего предостеречь его об измене. Слушай! И она подошла ближе к королеве. -- Какое странное сходство! -- прошептала она, пристально взглянув на королеву. -- Измена! Еще измена? -- сказала, побледнев, Матасунта. -- От кого же? Со стороны Византии? Префекта? -- Нет, -- медленно ответила женщина. -- Это невероятно, но это так. Слушай: король и весь народ считает, что житницы сожжены молнией. Но я. лучше знаю, и он должен знать. Предупреди его. Я видела в ту ночь, что кто-то ходил в здании с факелом, и после того оттуда выбежала какая-то женщина. Ты дрожишь? Бледнеешь? Да, женщина. Не уходи! Выслушай до конца. Ее имя? Я его не знаю. Но она упала подле меня и хотя убежала, но потеряла вот этот браслет со змеей из смарагдов. Женщина подошла к самому столу, у которого сидела Матасунта, и показала ей браслет. Королева громко вскрикнула и закрыла лицо руками. При этом движении широкий рукав на левой руке ее отвернулся, и на обнаженной руке блеснул такой же браслет со змеей из смарагдов. -- О, всемогущий Боже! -- вскричала женщина. -- Это была ты! Ты сама! Его королева! Жена ему изменила! Будь проклята! Он должен узнать это! Матасунта со страшным криком упала на пол. Аспа поспешила в комнату, но нашла королеву одну: женщина в темном плаще исчезла. ГЛАВА XVIII На следующий день жители Равенны изумились, увидев, что главные начальники неприятельского войска вошли во дворец короля. Они обсуждали там подробности сдачи города. Велизарий, опасаясь, что готы возмутятся, когда узнают обман, требовал, чтобы войска готов по частям были выведены из Равенны и разосланы по всей Италии. Витихис, со своей стороны, опасался, что в разоренной стране не хватит запасов для прокорма войск и жителей Равенны, и потому согласился на это требование и начал высылать войска небольшими отрядами в разные местности. Готы знали, что Велизарий вступит в город, но им сообщили, что они сохранят свободу и останутся хозяевами в стране, и они радовались, что война окончилась. Наконец, почти все войска готов были уже удалены, и Велизарий решил вступить в город. Утром дня, назначенного для вступления, Цетег вошел в его комнату, но застал там только Прокопия. -- Все готово? -- спросил Цетег. -- Все, -- ответил Прокопий. -- Но Велизарий опасается, что готы решатся на крайности, когда обман откроется. -- Нет, -- спокойно ответил Цетег, -- все негодование их обрушится на Витихиса. Не нас, а его обвинят они в измене, когда мы покажем им этот документ, подписанный самим королем, -- о сдаче города Велизарию, не как королю готов, возмутившемуся против Юстиниана, а просто как полководцу Юстиниана. -- Да, это было бы отлично. Но Витихис никогда не подпишет этого. -- Подпишет, -- мрачно ответил префект. -- Или добровольно, сегодня же, в суете, не читая... Или... после, по принуждению. В эту минуту в палатку вошел Велизарий в сопровождении своей супруги. -- Торопись, Велизарий. Равенна ждет своего победителя. Вступление... -- Не говори о вступлении, -- мрачно прервал его Велизарий. -- Меня мучит совесть, я отказываюсь от бесчестного дела. -- Велизарий! Какой демон внушил тебе эту мысль? -- спросил Прокопий. -- Я, -- гордо ответила Антонина, выступая вперед. -- Он только сегодня рассказал мне весь этот бесчестный план, и я со слезами... -- Ну уж, конечно, твои слезы всегда явятся в нужную минуту! -- с досадой вскричал Цетег. -- Да, я со слезами умоляла его отказаться от этого дела. Я не хочу видеть своего героя запятнанным такой черной изменой. -- Да, -- решительно подтверждал Велизарий. -- Я не хочу обмана. Лучше умереть побежденным, чем побеждать такими низкими способами. -- Нет, Велизарий, -- спокойно сказал Цетег. -- Я знал, что ты будешь колебаться, и потому неделю назад послал гонца к Юстиниану с письмом, в котором сообщил ему, что ты имеешь возможность без боя получить корону готов и Италии. Теперь у тебя нет выбора. Попробуй отказаться и пожертвовать своим войском и Италией ради слез своей жены: Юстиниан не простит тебе этого. Но вот звучат трубы. Скорее же! И префект бросился из палатки. Антонина, пораженная, смотрела ему вслед. -- Прокопий, правда ли, что Юстиниан все знает? -- спросила она. -- Да, у Велизария нет другого исхода, как получить корону готов и отречься от нее. -- Да, -- со вздохом сказал Велизарий. -- Он прав: у меня нет выбора. Между тем, Витихис, ожидая вступления Велизария в город, велел принести корону, шлем, пурпуровую мантию, меч и щит Теодориха. -- В первый и последний раз надену я их, чтобы передать герою, достойному носить их, -- сказал он Гунтарису. В эту минуту в комнату вошел Цетег. Лицо Витихиса, более веселое в этот день, чем обыкновенно, омрачилось при виде префекта. -- Ты здесь, префект? -- сказал он. -- Ну что же, ты должен быть доволен: твой Рим не будет во власти Юстиниана. -- Пока я жив, не будет, -- ответил префект. -- Теперь я пришел затем, чтобы ты подписал договор о сдаче города. Вот он. И он протянул ему документ. -- Но я уже его подписал, -- сказал Витихис. -- Это дубликат для Велизария, -- ответил префект. Туг в комнату вошел Гунтарис. -- Король, -- сказал он, -- ни короны Теодориха, ни его шлема, пурпура, меча и щита нет. На месте, где все это лежало, мы нашли только вот эту записку: она писана рукой Гильдебада, у него же хранился и ключ от сокровищницы. Витихис взял записку и прочел: "Корона, шлем и пурпур Теодориха, его щит и меч у меня. Если Велизарий желает получить их, пусть возьмет". Тут в комнату вбежал Иоанн. -- Торопись, король Витихис. Велизарий уже у городских ворот. -- Идем же встретить его, -- сказал Витихис. Слуги набросили на него пурпуровую мантию, вместо меча подали ему скипетр, и он направился к двери. -- Но ты не подписал договор, -- остановил его Цетег, подсовывая документ. Витихис развернул его. -- Он очень длинен, -- заметил Витихис, просматривая договор. -- Скорее, король! -- торопил Иоанн. -- Теперь некогда уже читать! -- с нетерпением вскричал Цетег. -- Вот перо, подписывай скорее. -- Нет, я ничего не подписываю, не прочитав. Идем! И с улыбкой возвратив документ Цетегу, он, а за ним и остальные, вышел во двор. -- Подожди, -- с бешенством прошептал Цетег, -- ты его подпишешь. У подъезда стояла лошадь короля. Он подошел и занес уже ногу, чтобы вскочить на нее, но в эту секунду на него бросилось несколько человек из стражи Велизария, занявшей двор. Витихис закричал: "Измена! Измена!" Но ворота и дверь во дворец мгновенно были заперты, так что бывшие во дворце готы не могли помочь своему королю. Прокопий между тем сорвал развевавшееся готское знамя и вместо него водрузил византийское. Витихис и все знатнейшие готы -- герцог Гунтарис, граф Визанд и другие -- были схвачены и брошены в глубокое подземелье дворца. Велизарий, въехав во дворец, тотчас созвал начальников города и потребовал, чтобы они принесли присягу в верности Юстиниану, затем вручил Прокопию золотые ключи от Рима, Неаполя и Равенны и велел ему немедленно везти их в Византию с известием, что война кончена. Прошло несколько дней. В комнату Велизария, запыхавшись, вбежал Иоанн. -- Военачальник! -- вскричал он. -- Император! Сам император Юстиниан подъезжает к Равенне! Он сам едет, чтобы поблагодарить тебя за победу. Такой чести не удостаивался еще ни один смертный! -- Но откуда же ты знаешь, что он едет? -- с блестящими глазами спросил Велизарий. -- На корабле развивается императорский флаг: пурпур и серебро. Ты знаешь, это значит, что на корабле есть кто-либо из царского дома. -- Скорее же в гавань, -- заторопился Велизарий, -- чтобы встретить нашего повелителя. Иоанн ошибся: приехал не сам Юстиниан, а его племянник Герман, "лилия на болоте", как называли его при дворе за благородство. Когда он сошел на берег, Цетег бросил на него внимательный взгляд. -- Бледное лицо стало еще бледнее, -- сказал он Лицинию. -- Да, -- ответил тот. -- Говорят, что императрица отравила его, после того как не могла увлечь. Между тем, принц подошел к Велизарию. -- Здравствуй, -- холодно сказал он ему, -- Следуй за нами во дворец. Где префект? А, Цетег, я рад снова видеть величайшего мужа Италии. Проводи меня тотчас ко внучке Теодориха. Я прежде всего хочу приветствовать ее. Она была пленницей в своем государстве. Она должна быть царицей при дворе Византии. Цетег низко поклонился. -- Я знаю, -- ответил он, -- ты давно уже знаком с княгиней. Ее рука была предназначена тебе, -- ответил он. Яркая краска разлилась по лицу принца. -- Да, я видел ее несколько лет назад при дворе ее матери, и с тех пор ее образ всегда у меня перед глазами. Когда принц отдохнул с дороги, он вышел в тронный зал Теодориха и сел на троне. Цетег, Велизарий, Иоанн и много других полководцев стояли вокруг. -- От имени моего императора и дяди принимаю во владение этот город Равенну и всю западную римскую империю, -- начал он. -- Главнокомандующий Велизарий, вот письмо императора к тебе. Распечатай его и прочти во всеуслышание. Так велел Юстиниан. Велизарий выступил вперед, опустившись на колени, взял письмо, поцеловал его и распечатал. "Юстиниан, император римлян, повелитель восточной и западной империи, победитель персов и сарацин, вандалов и алан, гуннов и болгар, аваров и славян и, наконец, готов, -- Велизарию бывшему главнокомандующему войсками. Префект Цетег уведомил нас о подробностях взятия Равенны. Его письмо будет показано тебе, по его просьбе. Но мы не можем разделять прекрасного мнения, высказанного им о тебе и о средствах, какими ты достиг успеха. Мы лишаем тебя звания главнокомандующего и приказываем тотчас явиться в Византию для оправдания, так как, ввиду твоих заслуг, мы не хотим обвинять тебя, не выслушав. Без цепей, только в оковах собственной нечистой совести, предстанешь перед нами". Велизарий зашатался и выронил письмо. Он не мог читать дальше. Его полководец Бесс поднял письмо и докончил: "Твое место займет Бесс, Равенну я передаю Иоанну, а наместником нашим в Италии назначаю высокоуважаемого префекта Рима Цетега". Когда чтение было окончено, Герман велел выйти всем, кроме Велизария и Цетега, и когда они остались втроем, он сошел с трона и взял Велизария за руку. -- Мне очень жаль, что я привез тебе такое известие. Я думал, что его легче принять от друга, чем от врага. Но я не могу скрыть, что эта последняя победа твоя лишила тебя чести, приобретенной тобой раньше: никогда я не ожидал, чтобы герой Велизарий оказался способным на такую ложь. Вот письмо Цетега к императору. Он просил, чтобы это письмо было показано тебе. Префект превозносит в нем твои заслуги, и я думаю, что императрица вооружила Юстиниана против тебя. Оставшись один, Цетег распечатал письмо, полученное им через своего гони от императрицы. "Ты победил, Цетег. Получив твое письмо, я вспомнила о том времени, когда в твоих письмах говорилось не о государственных делах и войнах, а о розах и поцелуях... Но я и теперь охотно подчиняюсь твоему желанию и помогу тебе погубить мужа Антонины. Я шепнула на ухо Юстиниану, что слишком опасен тот подданный, который может так играть коронами, -- то, что Велизарий теперь проделал в шутку, он в другой раз может сделать серьезно. Этого оказалось достаточно: ведь Юстиниан страшно подозрителен. Итак, ты победил, Цетег, -- помнишь ли ты вечер, когда я впервые прошептала тебе эти слова! -- но не забывай, кому обязан ты своей победой. Помни, что Феодора позволяет пользоваться собой, как орудием, только до тех пор, пока сама хочет. Никогда не забывай этого". -- Конечно, не забуду! -- пробормотал Цетег, уничтожая письмо. -- Ты слишком опасная союзница, Феодора. Посмотрим, нельзя ли погубить и тебя. Подождем: через несколько недель Матасунта будет в Византии. ГЛАВА XIX Витихис был заключен в глубокое подземелье под круглой башней дворца. К этому подземелью вел длинный узкий ход, который замыкался с обоих концов железными дверьми. Прямо против этого входа находилось жилище тюремщика Дромона. Жилище было крайне бедно. Две комнатки: одна, меньшая, служила передней, а другая, большая -- жилая. В ней был стол, два стула, соломенная постель. Окна этой комнаты выходили прямо на круглую башню. С тех пор, как Витихис был изменнически схвачен и брошен в темницу, в жилище Дромона поселилась женщина. Целый день проводила она на деревянной скамье у окна и ни на минуту не отрывала глаз от узкого отверстия в стене башни, через которое в подземелье Витихиса проникали свет и воздух. Это была Раутгунда. Наступила темная ночь. Долго-долго сидела она в одиночестве. "Благодарю тебя, милосердное небо, -- говорила она сама с собой. -- Тяжелые удары твои приводят к благу. Если бы я жила в горах Скоранции у отца, как хотела, я никогда не узнала бы о его несчастии или узнала бы слишком поздно. Но тоска неудержимо влекла меня к месту, где умер мой сын, где был наш дом. Я поселилась в хижине в лесу. А когда стали доходить одно за другим ужасные известия, когда все бежали, а сарацины сожгли наш дом, мне было уже невозможно идти к отцу, римляне заняли все дороги и выдавали всех готов сарацинам. Свободен оставался только один путь в Равенну, и я как нищая пришла сюда в сопровождении только верного Вахиса и Валлады, любимой лошади Витихиса. Благодарю за это Бога, я надеюсь спасти короля от всех врагов его. Благодарю Тебя, Боже!" В эту минуту в комнату вошел мужчина со свечей. Это был тюремщик. -- Ну что, говори! -- вскричала Раутгунда. -- Терпение, терпение, -- ответил тот. -- Дай сначала поставить свечу. Он выпил напиток и почувствовал облегчение. -- Что он делает? -- быстро спросила Раутгунда. -- Сидит молча спиной к двери, голову опустил на руки. Сколько я ни заговаривал, он ни разу не ответил мне. Даже не пошевелился. Я думаю, что тоска и боль повлияли на его рассудок. Сегодня я подал ему вино и сказал: "Выпей, дорогой господин, его присылает тебе верный друг". Он взглянул на меня, и такие грустные были его глаза, и лицо его выражало тоску. Он отхлебнул, кивнул мне головой в знак благодарности, потом вздохнул так тяжело, что сердце во мне повернулось. Раутгунда закрыла лицо руками. -- Теперь ты сама поешь чего-нибудь и выпей. Иначе ты потеряешь силы, а они тебе ведь скоро понадобятся. -- Сил у меня будет довольно. -- Выпей хоть немного вина. -- Нет, оно только для него. Вошел Вахис. Дромон бросился к нему. -- Ну что? Хорошие вести? -- спросил он. -- Хорошие, -- ответил Вахис. -- Но где вы оба были час назад? Я стучался, стучался... -- Мы ходили за вином. -- А, вижу: старое фалернское? Ведь оно очень дорого, чем вы заплатили за него? -- Чем? -- повторил старик, -- самым чистым золотом в мире. И его голос дрогнул от волнения. -- Я рассказал ей, что префект велел не выдавать ему вина и что я отделяю для него понемногу от других порций. Но она не захотела этого. Она подумала и спросила: "Правда ли, Дромон, что богатые римлянки платят очень дорого за золотистые волосы готских женщин?" Я в простоте ответил ей: "Да". Она пошла, отрезала свои чудные косы, мы продали их и купили вина. Вахис бросился к ногам Раутгунды. -- О госпожа, -- вскричал он, растроганный, -- верная, добрая госпожа! -- Но говори же, что сказал мой сын? -- спросил Дромон. -- Через два дня, ночью, он будет на страже у пролома в стене подле башни Аэция, -- ответил Вахис. -- Хвала всем святым! -- с облегчением сказал Дромон. -- Мы спасем его. Я боялся... -- Что? Говори, я все могу знать! -- решительно сказала Раутгунда. -- Да, я думаю, что действительно лучше сказать тебе. Ты гораздо умнее и находчивее нас обоих и лучше придумаешь, как спасти его. Префект замышляет против него что-то дурное. Он каждый день сам приходит в его подземелье и долго сидит с королем. Он чего-то требует у него и грозит. Я часто подслушиваю у двери. Но господин никогда ни слова ему не отвечает. Сегодня префект вышел от него злее, чем прежде, и спросил меня, в порядке ли орудия пытки... Раутгунда побледнела, но не сказала ни слова. -- Не пугайся, госпожа. Несколько дней он еще в безопасности, потому что эти ужасные орудия, по его же просьбе, уничтожены еще при Теодорихе. Меня самого приговорили тогда к пытке, и добрый король -- тогда он был просто граф Витихис -- просил за меня, и меня освободили. Я обязан ему жизнью и целостью своих членов. Вот почему я рад теперь положить свою жизнь за него. Орудия пытки приказали уничтожить, и я сам бросил их в море. Там они лежат и теперь. Я объяснил это префекту. Конечно,