времена; каждый считал, что эта прабабка, похожая на призрак, еле волочит ноги где-то в бургундском замке. И вдруг она появилась здесь, в соборе, - живая, властная женщина пятидесяти семи лет от роду. - Остановись, архиепископ, - повторила она, не-дойдя нескольких шагов до алтаря. - А вы все слушайте меня! Читайте, Мелло, - приказала она шедшему за ней следом советнику. Гийом де Мелло развернул пергамент и начал читать: "Мы, высокородная дама Агнесса Французская, герцогиня Бургундская, дочь короля Людовика Святого, от нашего имени и от имени нашего сына, высокородного и могущественного герцога Эда, обращаемся к вам, бароны и сеньоры, здесь присутствующие, а также находящиеся за стенами Реймса, в Королевстве французском, дабы не признали вы королем графа Пуатье, который не является законным наследником престола, и воспрепятствовали бы коронованию и отсрочили бы церемонию, пока не будут признаны права Жанны Французской и Наваррской, дочери и наследницы почившего в бозе короля и нашей родной дочери". Смятение среди вельмож усилилось, и по собору уже пополз зловещий шепот. Приглашенные сбились в кучу. Архиепископ застыл с короной в руках, не зная, то ли положить ее обратно на алтарь, то ли продолжать церемонию. Филипп стоял неподвижно, с непокрытой головой, сгибаясь под тяжестью сорока фунтов золота и парчи, неловко держа в руках символы Власти и Правосудия. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным, таким уязвимым, таким одиноким. Рука в железной перчатке сжала его сердце. Его спокойствие наводило ужас. Сделай он хоть один жест, разомкни в эту минуту уста, затей спор - и неизбежна сумятица, если не поражение. Он замер, стал как бы частью пышных своих одеяний, будто битва эта шла где-то далеко у его ног. До него донесся тревожный шепот церковников: - Что же нам теперь делать? Прелат из Лангра, в памяти коего еще свежо было нанесенное ему нынче утром оскорбление, склонялся к тому, чтобы прекратить церемонию. - Уйдем и обсудим положение, - предложил еще кто-то. - Нельзя: он уже помазанник божий, то есть настоящий король, коронуйте его, - возразил епископ Бовэзский. Графиня Маго нагнулась к своей дочери Жанне и шепнула ей на ухо: - Вот мерзавка! Чтоб она сдохла! В воздухе запахло ядом... Коннетабль, кинув из-под своих морщинистых, как у черепахи, век повелительный взгляд на Адама Эрона, приказал ему продолжать перекличку. - Могущественный и великолепный сеньор, граф Валуа, пэр королевства! - провозгласил камергер. Теперь все взоры устремились на дядю короля. Если он ответит на призыв, Филипп выиграл партию; значит, Валуа дает поруку от лица пэров королевства, то есть от лица реальной власти. Если же он не откликнется, Филипп проиграл. Валуа не спешил откликнуться на призыв, и архиепископ, родом из семейства Куртенэ, состоявшего в родстве с графом, выжидал его решения. Тут Филипп впервые шевельнулся - повернул голову в сторону дяди, и взгляд, брошенный на Валуа, стоил ста тысяч ливров. Никогда бургундка не даст и половины! Бывший император Константинопольский поднялся и, недовольно хмурясь, встал позади племянника. "Как хорошо, что я не поскупился!" - подумал Филипп. - Благородная и могущественная дама Маго, графиня Артуа, пэр королевства! - провозгласил Адам Эрон. Архиепископ поднял тяжелый золотой обруч, украшенный спереди крестом, и наконец произнес долгожданные слова: - Coronet te Deus [венчает тебя господь (лат.)]. Одному из пэров Франции полагалось взять корону и держать ее над головой короля, а всем прочим пэрам лишь прикасаться к ней чисто символически - пальцем. Валуа потянулся было к короне, но Филипп движением скипетра остановил его. - Корону будете держать вы, матушка, - обратился он к Маго. - Благодарю вас, сын мой, - шепнула великанша. Выбрав графиню Маго для этой почетной миссии на глазах у всего народа, Филипп заплатил ей тем самым за оба цареубийства. Таким образом она становилась первым из пэров Франции, и графство Артуа навечно переходило в ее владение. - Никогда Бургундия не склонит выи! - крикнула герцогиня Агнесса. И, созвав свою свиту, она зашагала к дверям, а Маго и Валуа тем временем медленно повели Филиппа к трону. Когда он опустился на трон и положил ноги на шелковую подушку, архиепископ снял митру и, поцеловав короля в уста, возгласил: - Vivat rex in aeternum! [Да здравствует король во веки веков! (лат.)] Все прочие пэры последовали его примеру и тоже провозгласили: - Vivat rex in aeternum! Филипп чувствовал усталость. После семи месяцев непрестанной борьбы он выиграл теперь последний бой и достиг высшей власти, которую уже никто не мог у него оспорить. Колокольный звон, славивший нового короля, разрывал воздух над Реймсом, за стенами собора вопил народ, желая Филиппу славной и долгой жизни; все его противники были укрощены. У него сын, который унаследует отцовский престол, у него счастливая супруга, которая делит с ним все тяготы и радости. Ему принадлежит французская держава. "Как я устал, до чего же я устал!" - думал Филипп. Этот двадцатитрехлетний король, который добился власти своим упорством и волей, который пользовался плодами преступления, этот король, обладавший неоспоримыми качествами великого монарха, казалось, достиг вершин. Начиналась пора возмездий.