ыками, извольте перечитать труды Карно!" Казематы форта и коридоры забиты трупами. Более трехсот мертвецов лежат штабелями высотой два метра в камерax форта. Со вчерашнего дня ждут возвращения единственного оставшегося в живых врача. Сегодня в кромешном аду Исси только и разговоров что об измене. B Мулен-Сакете будто бы этой ночью командир 55-го батальона Галлье выдал неприятелю пароль. (Измена это, так и не была доказана, более правдоподобно допусмимъ, что кмо-mo проговорился.) Глубокой ночью версальцы захватили врасплох пятьсот бойцов, пятьдесят убили, увели пушки и двести пленных. Поначалу людей охватила паника, но затем редут вернули. Вдруг стало известно, что Феликс Пиа, член Комитета общественного спасения, без ведома Военного делегата изменил имевшийся приказ -- старый болтун послал в Исси Врублевского, командовавшего войсками левого фланга, от которого зависел участок Мулен-Сакета. B обвалившихся казематах, где приходится отсиживаться, в случайных укрытиях -- не только негодование, но и прямой ропот: -- Надо, чтобы дело Революции снова взяли в свои руки люди 18 марта. Они эту Революцию сделали и пусть действуют по-революционному. Защищает эту точку зрения офицер, небезызвестный Mopo, которого называют также "сир де Бовьер". Центральный комитет -- Mopo входит в его состав -- собрал (в ночь со 2 на 3 мая) пятнадцать начальников легионов из двадцати; собрание решило пренебречь сопротивлением Коммуны, напомнив ей, что она не правительство, a лишь муниципальная администрация. Далее речь шла о народном ополчении, о введении смертной казни с конфискацией имущества в отношении версальцев, изменников, шпионов, расхитителей общественного имущества, укрывателей продовольствия и т. д. и т. п. -- Истинная Революция, если вы к ней стремитесь,-- вот она! -- воскликнул сир де Бовьер, погружая пальцы в буйные волны своей бороды и шевелюры.-- Не знаю, согласится ли вечно дрожащая Коммуна с нами, но резолюция принята и мои коллеги, видимо, полны решимости. Этот великолепно сложенный командир с высоким челом и ясным взглядом не забывает сослаться на свои личные боевые заслуги во время битвы при Шампиньи, в Бюзанвале и дает понять, что Россель не может не согласиться с решением Центральыого комитета Национальной гвардии. -- Чем он вообще-то занимался, этот парень, прежде чем нацепил саблю? -- спрашивает Фалль. -- Немного поэт, немного журналист,-- ответил Гифес.-- Он года три назад даже написал одноактную комедию для театра Россини. Потом он наладил изготовление искусственных цветов. -- Еще один актеришка! -- ворчит Леон. Максим Вийом, один из mpex редакморов газемы "Пэр Дюшено, описываем следующую сцену: он, Вийом, находился в кабинеме Росселя на улице Сен-Доминик, когда мому доложили о прибымиu делегации Ценмралъного комимемa Национальной гвардии. Военный минисмр, подойдя к окну, смомрел некомоpoe время на делегамов, окруживших началъника VI легиона Комбаца, который чмо-mo говорил им, жесмикулируя. Россель бросил сквозь зубы Вийому: "A что, если я еелю ux paccмрелямь, вом здесь, прямо во дворе?" B два часа дня неистовый шум y потерны: прибыли десять фургонов снарядов. На 7-м бастионе от орудийной прислуги не осталось в живых никого. Их еще не остывшее место тотчас занимают другие. За весь вечер появился только один омнибус. B него втиснули сколько можно было раненых. На пути из форта в деревню он стал мишенью для версальцев. Только что на улице Вожирар мы обогнали остатки смененных батальонов. Под звуки орфеона и бодрых мелодий восстания еле волочили ноги выжившие. Эта безрадостная процессия замыкалась двумя повозками, нагруженными доверхy винтовками: оружие мертвецов и раненых. 6 мая. Батарея Флери поливает нас каждые пять минут по часам. На носилках носят раненных в ночной битве, где с одной стороны участвовали наши, a против них выслали сотни версальских пехотинцев, который были приданы еще и моряки. Бой шел за ничтожный мостик, по котороыу проходит версальская железная дорога, a под ним дорога Кламар -- Ванв. Застигнутые врасплох федераты держались сколько могли. Митральезу ранило в пах. Вот уже несколько дней как троица наших женщин, в том числе жена Пальятти, бывшая Дерновка, бросаются в самое пекло, вынося раненых. A Митральеза обслуживала орудие на 5-м бастионе. Перед смертью она просит взять на попечение Бельвиля ee младенца. Мне не по себе, стыдно мне. Известная всему тупику потаскуха Митральеза, с бешеным взглядом темных глаз, кожа да кости, крикунья, желтозубая дылда, никогда не вызывала y меня особой симпатии. A сейчас спокойным, даже красивым стало ee лицо, потемневшее от порохa. У нас в свое время была мода на браки по расчету, в том числе печатник Алексис посватался к Митральезе. Алексис погиб в Шампиньи. Митральеза не лила слез по своему нареченному, но предложение Меде, нищего из Дозорного, которого потом подобрала Национальная гвардия, отклонила. Кстати, что с ним-то стало? Перед смертью гражданка...-- мы не знаем не только ee фамилии, но даже имени не знаем -- Митральеза да Митральеза, произнесла что-то непонятное, но глаза ee благодарили нас. -- Ee младенчик отныне воспитанник Коммуны,-- постановляет Фалль. -- A мы все-таки усыновим его, мой муж и я,-- заявяяет гражданка Пальятти, меж тем как на носилках уносят оставляющее за собой кровавый след это длинное костлявое тело, чтобы бросить его в каземат на двухметровые штабеля трупов. Запасы кончились. Чесноков добил лошадь. Этот участок укреплений дальше держаться не может. Нынче Коммуна открыла двери Тюильрийского дворца, где будут даваться концерты. Марта, пренебрегая усталостью, потребовала, чтобы мы зашли туда хотя бы на минуточку. Мне пришлось даже посадить ee на плечи, как это делают папаши с любопытствующими младенцами, иначе Марта не увидела бы диковинную ванную комнату императорa, которую нам заrораживала несметная толпа зевак. Особенно тесно было в величественном Маршальском зале, где отвальсировали свое все придворные львицы Второй империи. Четырнадцать портретов -- во весь рост -- наполеоновских маршалов, и среди них самого Наполеона Первого, великого дяди, были стыдливо прикрыты полотнищами. Мы возвратились, еле дыша от усталости, вдосталь наглотавшись пыли. 7 мая. Воскресенье, и не просто воскресенье, a первый воскресный день мая месяца, посвященного Деве Марии. Мы перед Собором Парижской богоматери, и Марта шепчет мне: "Слушай". Я сдерживаю Феба, из Соборa рвутся наружу звуки псалмов, молитв, органный гром. Форт Исси. Десять снарядов в минуту. Укрепления уже не имеют прикрытия. Все пушки, за исключением трех, сняты с лафетов. Вражеские передовые линии подошли к нам почти вплотную. Hac окружают. Фалль застиг свою жену в ту самую минуту, когда она тащила носилки в траншею. Он кричит что-то голосом взбесившегося ревнивца и заставляет двух пареньков выпроводить ee оттуда, угрожая штыком. Ee ведут в укрытие. Уходя, Клеманс бурно протестует: почему никто не тревожиг "вон ту дылду, которая толчется здесь с ружьем за плечами*. Речь идет о Луизе Мишель. Эта гражданка с Монмартра встречается нам везде, где постреливают. Ей всюду вольный вход, поскольку Луиза участвует в работе женских организаций помощи раненым. К тому же какой караул устоит против ee грозного взгляда? Россель вернулся. Эд, официально принявший командование фортом, в отлучке. Его задерживают дела. Россель невозмутим -- в ярости он леденеет: -- Домбровский, какого черта вы здесь! -- Комитет общественного спасения, гражданин Россель, приказал мне взять на себя командование всеми действующими силамй. -- A меня даже не сочли нужным поставить в известность? Значит, я уже не в счет, так? -- За вами остается, по-видимому, военное министерство,-- не без смущения ответил поляк. Ho снаряды продолжали рваться, и оба слишком уважали друг друга, чтобы вести этот бесполезный спор. Они договорились, как полагается военным, пренебрегая "политиками" с их вечными интригами. x x x Пливар попросил отпустить его домой хотя бы на несколько часов. С такой же просьбой обратились к своему командиру Нищебрат, позже Матирас и Чесноков, a ведь эти трое -- храбрейшие из храбрых, несгибаемые. Не очень охотно они в конце концов признались, почему так стремятся в Бельвиль: оказывается, ломбард возвращает владельцам заложенные вещи -- одежду, мебель, постельные принадлежности и рабочий инструмент. Соответствующий декрет напечатан нынче утром в газете "Журналь Оффисьель*. Гифес, который навел справки, заверяет их при молчаливой, но внушительной поддержке капитана Фалля, что спешить некуда: ведь по декрету будут выданы восемьсот тысяч вкладов! Поэтому за отсутствием нужного персонала решено 11 мая тянуть жребий в помещении Ратуши. Мстители соглашаются внять этим доводам и остаться еще на четыре дня под пулями. Пока мы дожидаемся очередного пакета, прибывают с рапортами командиры. Командир 2-й маршевой роты 1-го батальона федератов Огюст Демуани удерживает баррикаду возле церкви Исси. Этот человеке весь в грязи, испачканный кровью, по-настоящему счастлив: -- Я горжусь, граждане, нашими федератами из 1-го батальона! Hy и денек, отцы мои!.. Моя 2-я рота вела себя под огнем героически. Скорблю, но обязан сообщить вам о гибели пятерых. Мои бирюки не только не пали духом, не только не испугались, но еще устремились на баррикаду как тигры. И водрузили там наш флажок. Кричали: "Да здравствует Коммуна! Да здравствует Республика!" Вот и все. Привет и братство. -- Ты, гражданин, кто по профессии? -- спросил Ла Сесилиа. -- Портной. Проживаю на улице Бурдонне, 39. Максим Лисбонн с торжествующим смехом замечает: -- Вот как y нас! Наши военные училища -- это цеха и мастерские! Командующий X легионом -- бывший актер, пышная поэтическая шевелюра не умещается под полковничьим кепи. Следуя директивам нового военного"патрона, устанавливаются батареи поддержки, поступает пополнение людьми и боеприпасами. Возле брешей выгружают тачки с землей. Федераты сбрасывают с себя военные куртки, превращаются в землекопов. И в самом деле Марта права: "Bo время Революции всю землю переворошат!" -- B нынешнем положении форта Исси,-- подытоживает Россель,-- существует только одна возможность улучшить наше военное положение, которое стало весьма и весьма угрожающим: перейти в наступление с теми силами, какие y нас есть, остановить продвижение врага, причинив ему серьезные неприятности. Ho как накопить достаточно сил? Едва прибывает новый батальон, прежний сразу исчезает. Смельчаки, вылезшие на поврежденный бруствер редана, могут различить красноштанных солдат, перебегающих из одной траншеи в другую, но слишком быстро, чтобы успели пристреляться наши стрелки, измотанные ливнем снарядов и картечи. Теперь я, как никогда раньше, с наслаждением вспоминаю, что y меня есть собственный револьвер системы "лефоше", оттягивающий мою солдатскую сумку. Я вынимаю револьвер и осматриваю его не спеша, не дожидаясь обычных напоминаний Марты. Она небрежно сообщает мне, что сегодня вечером в театре "Шатле" устраивается "Музыкально-драматический праздник в пользу вдов, раненых, сирот и нуждающихся из числа национальных гвардейцев*. -- A знаешь, Флоран, можно и не пойти, правда? -- говорит она. При этих словах Феб начинает похрамывать. Он вытягивает шею и лезет в торбу, которая полнится и полнится в течение всего дня. Совпадение? Кто скажет, выдумка или нет знаменитая солидарность коня и всадника? x x x Кош устроился в углу под полуобвалившейся стеной, содрогающейся при каждом залпе, и, вытянув ноги, нахлобучив на брови свое кепи, печальным голосом, будто причитая, рассказывает: -- Я не знал, куда нас ведут, клянусь! Фаллъ сказал: сбор! Он тоже не знал. С нами пошли ребята из других частей: Тюркосы Коммуны, вольные стрелки, федераты, волонтеры Монружа, все те же верные из верных, стойкие из стойких, но двинулись мы не в сторону неприятеля, a через замок Исси на деревню Ванв. Hy вот мы и шли. На авеню Малаков нас выстроили перед толпой каких-то парней. Человек полтораста. Вид y них был действительно не блестящий. Koe-кого из них мы знали в лицо. Нам объяснили: они сбежали из форта Исси, a в Ванве их поймал комендант заставы. Прибыл Военный делегат с каким-то типом из полицейской префектуры, совсем уж мальчишкой. (Это был Да Kocma.) Россель орал: "Постройтесь как положено и расстреляйте мне вот этих. Для острастки*. Фалль смотрит на Росселя, смотрит на нас... Ла Сесилиа запротестовал. Начальники ругались между собой, a мы стояли с ружьем к ноге перед парнягами, перед их неподвижной толлой, и боялись глядеть им в rлаза. Мы, Мстители, вольные стрелки, смельчаки Коммуны, чувствовали себя не лучше, чем те бедняги, которые ждали решения своей участи. Потом начальники вроде сговорились, судя по их свирепому виду. И тут Россель подвел черту: он бы их за милую душу всех расстрелял, но поскольку их генерал и офицеры не согласны, то приходится даровать им жизнь. Tpусов просто разжалуют и введут в Париж под нашим эскортом, и каждому надпись на грудь: "Tpyc, дезертировавший из форта Исси". Глаза бы мои не глядели. A исполнял этот приговор один Тюркос. Он ножницами надрезал шинели, чтобы была видна подкладка... Долго-долго возился. A другие срывали погоны, нашивки на кепи. Думал, никогда этому конца не будет. Пока их так терзали, несчастные просили только об одном: чтобы их отправили в бой. B конце концов Россель даровал им и эту милость. Канонада слышалась рядом, все время раздавались залпы. Эма церемония npоисходила чумь не на глазах y врага. Ла Сесилиа был сброшен с коня. Он получил конмузию колена и был перевезен в Военную школу, заменил его Да Kocma. -- Мерзко это! Уж лучше бы их расстреляли! -- Умереть страшнее, Марта! -- Нет, хуже всего для человека, для настоящего человека,-- позор. -- A ты не 6еспокойся, клоп! -- взорвался Пливар.-- За смертью дело не стало. Полтораста разжалованных отправились обратно в форт по дороге, поливаемой снарядами. Тут большинство из помилованных и погибло. -- Неужели, по-твоему, это хорошая весть, a, Марта? -- гремел Матирас. С тех пор как не стало его дружка Бастико, медник все более ожесточается. Он приходит в ярость при малейшем проявлении чувствительности. У Предка, как и всегда, свои соображения. Он не на стороне Коша, но и не на стороне Матирасa. -- Революционер решает, прав он или нет, взвесив, какая от того или другого будет польза. -- Польза! -- отрезает Марта.-- A та, что Пьер или там Поль, которые шастают теперь по кварталам, собирая своих людей, сами десять раз подумают, прежде чем подставлять голову под пули. Вот она, ваша польза. -- Малышка права,-- подтвердил старик.-- Взять хотя бы несчастного Бержере, которого только что выпустили из тюрьмы. Нет, так обращаться с Национальной гвардией нельзя. Последний приказ Росселя вызывает тревогу: "Беглецы и те, кто отстанет от своей части, будут изрублены кавалерией, a при большом скоплении расстреляны из пушек". -- Он с нашими федератами обходится как с солдатамиl -- Послушай, Марта! Ho ведь они и есть солдаты! -- Нет! Они повстанцы! Они хотят понимать! Они и сами с головой! -- Эта девочка, дружок, нутром берет и поумнее тебя со всей твоей башкой, нашпигованной книжками! Марта награждает старого разбойника влюбленным взглядом. Сегодня y нас среда, 10 мая 1871 года. Пытаюсь хоть что-то записать, устроившись на краешке стола в "Славном Рыле" -- так называется кабачок на улице Санкт-Петербург. За спиной y меня Кош, Пливар, Нищебрат и Чесноков режутся в карты, потягивая густое темно-алое винцо. Потому что Мстители нынче здесь и наводят порядок. Коммуна силами четырех батальонов Бельвиля эаняла Батиньоль. B конечном счете все это благодаря Росселю. И еще будут обвинять Коммуну, что y нее, мол, не хватает духа! Наши делегаты действительно не знают ни минуты передышки. Вот, скажем, как-то их собралось так мало, что не с кем было открывать заседание, тогда присутствующие подписали соответствующий протокол об отсутствии кворума и услали секретарей и стенографов; правда, было это в воскресенье. Помешала Марта; она никак в толк не возьмет, как это я могу что-то там строчить в такой день. Пробежала глазами вышеприведенные . строки, потом потребовала, чтобы я порвал записи: все это чистая правда, но, если мои писания попадут на глаза людей, не переживших то, что пережили мы, что могут они подумать о Коммуне? Только плохоe. A если взвесить все, Коммуна -- это вовее не так плохо. Я уже готовился было защищать свою писанину любой ценой, хотя бы ценой дискуссии о революционных аспектах истины, как вдруг Марта испарилась, это ee кликнул с улицы Торопыга... С мого самого дня мревога Maрмы передалась мне -- я сразу же смал перечимывамь свои. записu -- и никогда не yмихала, оно, в каждой cмрочке чувсмвуемся. Всю ночь командиры легионов сновали по округам. Вчерa в полдень семь тысяч плохо одетых, плохо вооруженных, падавших от усталости людей топтались на месте между окутанными траурным крепом статуями французских городов. Появился Россель, потом повернул в министерство, где подал прошение об отставке. "Чувсмвую, что неспособен несми далыие ответственность, лежащую на командующем в условиях, когда все обо всем дискумируюм и никмо никому не повинуемся... A мем временем враг раз за разом ведем дерзкие и рискованные амаки на форм Исси, и я сумел бы проучимь версальцев, если бы мог paсполагамь хомя бы даже небольшими боеспособными соединениями... Мой предшесмвенник совершил ошибку, пымаясь боромъся в эмой нелепой симуации... Ухожу в oмсмавку и имею чесмъ npoсимъ вас предосмавимь мне одиночную камеру в мюръме Мазас". -- Я тогда там был,-- рассказывает толстяк сержант.-- "Счет не сходится!" -- вот что он сказал. A ведь под ружьем было семьтысяч человек! Ho инас понять нужно,-- добавляет раесказчик.-- Мы-то не знали, зачем нас этот самый Россель собирает, то ли на Версаль поведет, то ли на Ратушу. Поэтому многие парни вообще не пожелали явиться на площадь Согласия. Не доверялн. И даже те, кто пришел на площадь, ни за что бы с Росселем не согласились, если бы он решил ударить по Коммуне. Ораторa не одобряют многие товарищи и в штатском и в военном. Это в основном рабочие судостроительных мастерских Гуэна, авеню Клиши, 120, выпускавших канонерские лодки, и один из них похвалялся, что именно эти канонерки участвовали во взятии Бомарзунда, бомбардировали Одессу, атаковали Николаев и Севастополь. О чем спорят, понять уже трудно, y кого голос громче, тот и перекричит остальных. -- Мы-то небось не ждали Коммуны и без нее социальными вопросами занимались,-- надрывается какой-то белоголовый исполин.-- Еще с августа 1840 года создали "Предусмотрительную пчелу"! (Общесмво, число членов коего не должно было превышамь двухсом человек, поровну делило между учасмниками проценмы с капимала, вложенного в сберегамельную кассу или же в государсмвенные бумаги.) -- Hy, уж это для дурачков,-- мягко замечает Кош. -- У вас еще "Благотворительное общество Девы Марии" было,-- добавляет Предок. -- Что бы ни было, a без ваших бельвильцев обходились. Если уж быть совсем откровенным, то, когда наши четыре батальона заняли их Батиньоль, тамошние жители встретили нас хмуро, совсем как рабочие братьев Фрюшан держали себя враждебно в тот знаменитый сочельник. -- A ты строчи себе, писаришка, строчи! -- орет мне в лицо молоденький механик.-- Хоть самому гражданину Риго передавай все, что здесь говорилось, очень далее хорошо будет, если передашь! Падение формa Исси, oмсмавка Росселя -- смрашные удары, помрясшие не только Рамушу, но и весь Париж. B Коммуне -- кмо бы мог даже подумамь макое? -- началась грызня: Риго npомив Вермореля. На них обрушиваемся Делеклюз: "Вы cnopume, a мем временем на формe Исси водрузили mpехцвемный флагl Со всех cморон нас обволакиваем предамелъсмво. Нам угрожаюм восемъдесям орудий, усмановленных в Монмремy, a вы cnopume!.. B макие минумы мерямь драгоценное время из-за самолюбия! Национальная гвардия отказывается идми в бой, с вы mym обсуждаеме npомокольные вопросы!.. Ценмралъный комимем Национальной гвардии собирaемся вышвырнумь Коммуну за дверь, a это значим нанесми удар в самое сердце Революции. При всех недосмамках омдельных членов Коммуны она -- исмочник мощного революционного чувсмва, cпособного cnacmu Родину... Парижанин не mpyc: если он отказывается драмься, значим, им плохо командуюм или он счимаем, что его предали... Ваш Комимем общесмвенного cпасения уничможен, раздавлен мяжесмью связанных с ним воспоминаний. A ynoмребляя самые npосмые слова, можно совершимь самые великие деяния..." -- Старик Делеклюз отпетый якобинец,-- вздохнул Предок.-- Bo время его речи все собрание плакало. Оно единодушно приветствовало его, этот неподкупный труп. Он очень болен. A говорил он стоя, потому что так сейчас повелось... Делеклюз заменяет Росселя. После его речи при закрымых дверях началась дискуссия. Болъшинсмво покинуло зал заседаний, чмобы обсудимь привамноряд вопросов, невзирая на npoмесмы меныиинсмва: "Мы имеем право совещамься, прежде чем нас запрячум в мюръму*. Сморонники большинсмва договорились о новом сосмаве Кожимемa общесмвенного cпасения: Делеклюз, Гамбон, Эд, Ранвье и Арно. ЛСерарден, личный друг Росселя, и инмриган Феликс Пиа были выведены из числа членов. Сбившись в уголок, буржуа подымают голос: -- Какой генерал ни будь, a если нет верховного командования, он победы не одержит! Кош печалится о Росселе: -- Haрод уже успел его полюбить! -- Haрод часто с первого взгляда начинает пылать горячей любовью,-- с горечью замечает Предок. Все дружно высыпают на улицу, пробегает мальчонкагазетчик и верещит: -- "Пэр Дюшен", чтоб его разорвало! "Вы клеймите презрением гражданина, обвиненного вами, хотя правосудие еще не вынесло ему приговорa. Вы утверждаете, что он изменник, хотя суд, перед которым он должен предстать, даже еще не собирался. Вы ведете себя, как неразумные дети. Будьте осторожны в ваших действиях, граждане члены Комитета общественного спасения. И будьте осторожны в ваших речах! Ибо в этом деле народ не с вами..." Один читает, a четверо-пятеро заглядывают ему через плечо. Батиньольцы прямо упиваются каждым словом: -- Что правильно, то правильно, молодец "Пэр Дюшен*. -- Это тебе не шутки шутить. -- И пыль нам в глаза не пускает! Предок цедит сквозь зубы: -- Вот почему ваша дочка немая!* -- Какая еще немая дочка? -- удивляется Марта. -- Старик хотел сказать: вот почему Бельвилю пришлось прийти к батиньольцам,-- поясняет Кош и показывает на зевак и национальных гвардейцев, вырывающих Друг y друга листок, где делегатов обзывают "подозрительными типами". Подвыпившая компания вываливается из помещения так называемой "Хлебосолки": их тут несколько, и они-то являются главной приманкой квартала. Завтрак -- шестьдесят сантимов, обед -- франк двадцать пять. Кормежка здесь, понятно, не слишком обильная или жирная, зато можно взять добавочное блюдо, a главное, там царит такое веселье, что, несмотря на серьезную конкуренцию заведений Дюваля, застолье приказчиков, польских и итальянских изгнанников, учительниц без учеников и служащих без службы превратилось в своего рода настоящие семейные трапезы, где с радостыо встречаются завсегдатаи... Однако атмосферa, царящая на улице, быстро их отрезвляет. Застольные прибаутки становятся поперек горла. -- Что, что вы говорите? Версальцы будут рыть в Булонском лесу траншеи? -- Hy, знаете, если слушать все, что говорят! Оптимистам только этого и надо. Завсегдатаи "Хлебосолки", выпивохи, игроки, зеваки и федераты, со всех ног мчатся к мэрии, где только что наклеили официальное воззвание: "Неправда, что трехцветный флаг вьется над фортом Исси. Версальцы не заняли форт и никогда не займут..." -- Если верить всему, что пишут...-- поддразнивает того, кто сказал "если слушать все, что говорят*, какой-то колченогий землекоп. И так как патриоты дружно ополчаются на него, он беззлобно уточняет: -- Я как раз из лицея, из Исси иду, мы там цельные сутки вкалывали под таким обстрелом, только держись. Ежели мне не верите, спросите гражданина Ламорлета, командира тех, кто возводил баррикады. Доказательств не требуется: когда землекои поворачивается и на его лицо падает луч газового фонаря, всем становится видно, что на ycax его запеклись капли извести вместе с каплями крови. Слабонервные патриоты мгновенно меняют разговор, теперь речь идет о новом оружии -- никогда не стареющая, вечно волнующая тема: -- Воздушные шары, начиненные взрывчаткой, они не только Версаль, они и пруссаков уничтожить могут, да еще в придачу и Англию -- не зарься на Суэцкий канал! -- A вот эти "бронированные стрелки*, что это -- шутка или всерьез? -- Да бог с вами, конечно, всерьез! Доктор Паризель, председатель "научной деяегации*, поддерживает проект: представляете, металлическая повозка, что ли, на колесах, сзади под надежным укрытием помещаются трое стрелков; не подвергаясь ни малейшей опасности, они могут вести ргонь по врагу. Проекм гражданина Делапоpma, проживавшего в доме JV? 16 no улице Сен-Северен в V округе, oпередил время всего на одну войну; как раз нынче yмром я думал об этом, увидев в "Mupyap" наши манки "Рено", дейсмвующие в районе Соммы. Среда, 17 мая 1871 года, 28 флореаля года 79. Сорок пятый день Коммуны! Вчерa Марта нацепила кружевной чепчик. Мы с ней ходили смотреть, как будут рушить "памятник варварства, символ грубой силы и лжеславы, это наглое утверждение милитаризма, это отрицание международного права, это постоянное оскорбление, наносимое победителями побежденным, это непрерывное покушение на один из великих принципов Французской Республики -- Братство",-- говоря словами декрета о разрушении монумента, "ороче -- Вандомской колонны. Ранвье дал нам пропуск, подписанный гражданином Мейером -- комендантом Вандомской площади. "Пропустить, разрешается свободно циркулировать* и т. д. и т. п. Пропуск напечатан на прекрасном картоне: в одном углу пика с нацепленным на нее фригийским колпаком -- эмблема Комитета общественного спасения,-- a в другом вымпел "Всемирная Республика* и масонский экер. Марта, которая никогда ничего не хранит, пропуск решила сохранить. Мы, бельвильские, явились сюда целой оравой -- Торопыга, Пружинный Чуб, Адель Бастико, все Маворели, Шарле-горбун, Мартен, так как новые школы -- неважно, профессиональные или нет,-- закрылись в связи с событиями в этот вторник, который был куда прекраснее воскресенья. Церемония была назначена на два часа. Ho уже к полудню несметные толпы забили улицу де ла Пэ, площадь Оперы и улицу Кастильоне; хорошо еще, что Марта, вереща по обыкновению, размахивала красивым нашим пропуском. Балконы и подоконники чуть ли не рушились под напором зрителей. Время от времени собравшиеся для верности поглядывали, тут ли еще колонна, не обманули ли их вообще. Они насмешливо искали глазами верхушку колонны, где на фоне синего неба флореаля торчал Наполеон в тоге, по которой как бы нарочно легкий ветерок щелкал концом красного флага. Рабочие еще возились на лесах, прикрытых полотнищами. Уличные торговцы зазывали покупателей, расхваливая свои подозрительный по качеству товар. Англичане бродили с места на место, отыскивая наиболее подходящую позицию для своих фотографических аппаратов. B пикете мы наткнулись на Пассаласа. -- Пойдем с нами! -- Нельзя, я дежурю. Нам стало известно, что, когда статую будут валить, могут начаться вражеские вылазки. Поэтому-то мы принимаем свои меры. Арестован кюре Вотье: он заявил, что Коммуна pухнет прежде Колонны. Тут к своему дружку Пассаласу прорвался сквозь толпу мой кузен Жюль. -- Я только что видел Гюстава Курбе. Он получил десятки угрожающих писем: "B тот самый день, когда падет мой старый император, нить твоих дней будет перерезана, подлый убийцаl* -- Кто же осмелился написать такое гражданину Курбе? ---- Ясно, какой-то храбрец из тех, кто шлет анонимные письма. A другой клянется, что пронзит его кинжалом, когда тот ночью будет возвращаться к себе домой без охраны, и еще один столкнет его в Сену, когда он будет проходить по Новому Мосту; a один бывший старожил острова Святой Блены предсказывает, что наш Курбе погибнет от яда. -- A где же он сам? Надо бы обеспечить ему охрану, хотя бы не в открытую. -- Сейчас Гюставу Курбе ничего не грозит. Посмотрика, он вон там, видишь, руками размахивает. Это он письма показывает, он их уже прочел Вермершу и Вийому из "Пэр Дюшен". Какой-то здоровенный детина в тесном ярко-синем рединготе и в соломенной шляпенке за четыре франка вращал в правой руке тросточку, a левой потряхивал связкой писем самых разнообразных видов и цветов. -- Вон тот слонище, что ли? "Слонище", о комором шла речъ, то есть Курбе, выбранный от VI округа, был председамелем Комиссиu искуссмв, ведающей охраной национальных музеев и памямников искуссмва. Марте не терпится поглядеть, что делают рабочие y колонны, все еще нерушимой: одни расширяют косоe отверстие, ведущее к внутренней лестнице, в это отверстие вполне может пролезть человек; другие пилят колонну горизонтально, со стороны улицы Кастильоне, a остальные, наконец, готовят подстилку из фашин, песка, брусьев и навоза, чтобы смягчить падение монумента. -- Зачем это они еще подстилку кладут? -- При такой тяжести колонна вполне может повредить большой коллектор, проложенный под мостовой. -- Ничего не вижу, возьми меня к себе на закорки. -- Еще чегоl Ты небось не легонькая! Пускай тебя Пружинный Чуб себе на плечи сажает. -- Да-a, он не такой высокий! Уж не сердишься ли ты на меня, Флоран? Тут она решила подойти поближе, но моряки при лебедке преградили нам путь, невзирая на "всюду пропускать беспрепятственно", в наших же собственных, по их словам, интересax, потому что никто не знает, куда шлепнется эта "чертова бронзовая грот-мачта"... -- A они как же? -- запротестовала Марта, показывая на англичан-фотографов, выстроившихся со своими треногами, и на рисовалыциков с альбомами в руках. Ho пикет нх уже разогнал. Пробило два, подручные отметали бронзовые и мраморные опилки, a рабочие тем временем снимали полотнища. На угловых балконах волновались: -- На нас она, надеюсь, не свалится? -- Ведь махина тридцать четыре метра высотой... Они хоть рассчитали правильно? Один инвалид, который каким-то чудом доковылял сюда на своей деревяшке, вдруг начал вопить, что пусть немедленно прекратят безобразие, потому что никто не имеет права прикасаться к тому, "кто был десницей Франции"! -- Да эта самая десница тебе ногу, дед, отхватила,-- брякнул Торопыга. Два безруких вместе с одноглазым заорали: "Вандалы!.." Реакционеры, сбившиеся под аркой ворот, поддакивали им, соглашалиеь с этими обломками Великой армии, еще минуту -- и они начали бы орать: "Да здравствует Версаль" и "Да здравствует Тьерк Селестина Толстуха обозвала их сволочами. -- A ты, жирнявка, лучше бы себе чулки заштопала. К счастью, началось самое интересное. Симон Мейер взобрался на площадку, на самый верх, прямо под небо. -- Ой, черт! -- крикнула Марта.-- Он наш флаг снимет... A вместо него трехцветный присобачитl Я тоже перепугался, но стоящий рядом лейтенант объяснил нам: нельзя же, чтобы красное знамя тоже свалилось наземь. Оркестр 190-го батальона заиграл Maрсельезу. Тут кто-то заметил, что лучше бы отвести в сторону пушки, направившие свои жерла в сторону улицы де ла Пэ, и заодно разобрать среднюю часть баррикады, перегораживавшей мостовую. -- Значит, вы прямо на землю дядю нашего Баденге хлобыснете? Было уже около четырех. Жители предместья, потеряв терпение, скандировали: "Ko-лон-ну! Ko-лон-ну!", как на карнавальном шествии, тыча кулаками в сторону Наполеона в костюме Цезаря, не спуская глаз с позлащенного яркими лучами солнца кумира, по-прежнему дерзко возносившего над толпой свою императорскую гордыню. Теперь уже музыканты 172-го батальона заиграли "Песнь отправления". Наконец прозвучал рожок. Рабочие поспешно спускались с лесов, стража оттеснила толпу, незаметно просочившуюся на площадь. Заработала лебедка...Три каната, прикрепленные к верхушке монумента, натягивались, сходились... Моряки налегали на рукоятки лебедки. Энергично работая локтями, какие-то дюжие молодчики расталкивали зрителей и громогласно предлагали свои услуги "хрястнуть дяденьку". Тысячи глоток скандировали: "Взя-ли! Взяли!"... Все взгляды быстро и нервно перебегали от верхушки колонны к ee подножию, от Наполеона к косому отверстию. Ногти Марты с силой впились мне в плечо. На мгновение нам почудилось, будто колонна кренится, но это оказалось просто облако белой пыли, подхваченной ветром и унесенной в противоположную сторону. Прошло несколько минут, люди ждали затаив дыхание, полуоткрыв рот, и вдруг -- крак! -- по толпе прошло движение. Ho нет, это лопнули канаты, обвиснув и щелкнув, как скрипичные струны, опрокинув на землю с полдюжины матросов. Раненого моряка унесли с площади, a тем временем остальные отправились на розыски новых канатов. Пятеро рабочих взобрались на пьедестал и сильными ударами лома и кирки стали расширять отверстие. Казалось, конца этому не будет, a пока что три военных оркестра, расположившиеся перед зданием министерства юстиции и штабом, сменяя друг друга, играли военные марши и патриотические песни. Толпа, крикнув раз-другой: "Предательство! Измена!" -- набралась терпения и развлекалась как могла -- люди спорили, обсуждали последние события, шутили, пели, даже игры затевали. Особенно же забавлялась публнка чтением вечерних газет, rде в мельчайших подробностях рассказывалось о еще не состоявшемся падении колонны... Снова заиграл рожок. Прибыла новая снасть. Рабочие спустились с пьедестала. Лебедка заработала. Медленно натягивались канаты. Оглушительный крик. Колонна дрогнула, покачнулась. Марта затопала ногами. Раздался глухой удар и треск фашин. Земля задрожала, кое-где с веселым звяканьем вылетели оконные стекла. Облако пыли... Я пропустил момент падения Колонны, Марта на нее смотрела, a я смотрел на Марту. Марта видела, как pухнул деспотизм, a я видел, как вырастала на моих глазах Марта. Было уже около шести. Все ошеломленно молчали, но уже через мгновение несметные толпы народа устремились вперед с криком "Да здравствует Коммуна!", прорвав кордоны федератов; я крепко обнял свою подружку, не просто так, a чтобы ee не унес, не затоптал, не поглотил этот штормовой натиск человеческого моря. Колонна разбилась на кускн. Наполеон лежал навзничь, обезглавленный, однорукий. Голова Цезаря оторвалась от туловища и скатилась прямо в навоз. "Hy чисто тыква!" -- крикнул кто-то. Подстилку из фашин разбросало кругом чуть ли не на десять метров. Моряки водрузили красное знамя на непострадавшем пьедестале; потом вся масса людей устремилась к этой внушительного вида трибуне. Начались речи. Офицеры и национальные гвардейцы позировали перед фотографическими аппаратами, a музыканты сыграли Maрсельезу, a потом "Песнь отправления". Сотни любителей раритетов ползали на карачках, дрались за бронзовые, железные или каменные осколки. На рысях примчался эскадрон и выстроился вокруг поверженного монумента, чтобы не растащили все до конца. Все дружно искали гения, которого держал в руке Наполеон, но он словно испарился. -- И это называется Колонна! -- твердил инвалид на деревяшке. A он-то думал, что она не полая, a вся сплошь отлита из бронзы орудий, взятых y неприятеля: и под Мадридом, и под Москвой. A оказалось -- тоненькая-претоненькая бронзовая оболочка, хорошо еще, что камень прикрывала. -- Не толще ноготка, папаша,-- стараясь утешить его, говорил один из пилыциков.-- A носы-то y гренадеров на барельефе -- камень еле бронзой прикрьrг. -- Даже не могли оболочку потолще сделать,-- подхватил другой инвалид, безрукий. Федераты прикладами разбивали куски 6ронзы; одна старая дама клянчила y моряка кусочек Славы. (Он продал ей кусок за пямьсом франков, a помом за другие пямьсом донес на нее.) С разрушением Колонны сокровищница художественных ценностей города Парижа не оскудела. Я убедился в этом, рассматривая обломки барельефа -- гренадерский кивер, который мне показала Марта, ей тоже удалось отхватить кусочек. Как мы любили друг друга мой ночьюl Вспоминаю mpenem, влажные поцелуи. Наша орава возвращалась домой через ликующий город. B ласкающих сумерках эмой прославленной в веках весны мы брели, xoхомали, пели. A помом Mapma noмихоньку умащила меня в свои майник, совсем как во времени Трошю. Нынче yмром чувсмвую себя особенно cмарым. Прекрасные то были дни. Я записывал в дневник только самое волнующее. Почми с макой же смыдливой сдержанносмьto писал не только о любви, но и о грусмных новосмях, об ycnexax врага, о полимических или личных paспрях. Надо сказамь, что мы были плохо информированы, и разве мы знали, разве кмо-нибудь из нас, ликующих, мог предположимь, что восемьдесям мысяч версальцев засели за укреплениями в Булонском лесу? A меж мем в самом городе никаких мер не принималось, это видел воочию каждый, но никмо не желал в этом признавамъся вслух, вопреки вполне романмической болмовне об уличных боях к мому времени было nocмроено только две баррикады. "Казнъ" Вандомской колонны была, так сказамь, символом морального удовлемворения, на которое имела право Коммуна. Ee бойцы были лишены самого необходимого, самого, казалось бы, элеменмарного, например не было даже проводников: 22-й бамальон, no сущесмву лишенный командования, заплумался в предмесмьях и наскочил на засмаву версальцев, померяв в nepecмрелке много убимыми и ранеными. Версальцы mym же paccмреляли раненых. Замо наши занялись домом Тьерa на площади Сен-Жорж; Комимем общесмвенного cпасения 11 мая приговорил эмом дом к разрушению. И Гасмон Да Kocma 15 мая, то есть через чемыре дня, моржесмвенно нанес первый удар ломом no крыше мьеровского жилья, будмо это было самое неомложное! Однако были люди серьезные, думающие, npеимущесмвенно предсмавимели меныtшнсмва; назовем Тейса, сумевшего в коромкий срок pеорганизовамь почмовое ведомсмво, еенгерца Франкеля, высмупившего в защиму рабочих, за~ нямых на производсмве военных мамериалов. "Bonpoc cmaeимся так,-- говорил он,-- эксплуамаморы, пользуясь общим обнищанием, урезываюм зарабомную пламу, a Коммуна no своей близорукосми cпособсмвуем манипуляциям хозяев. Мы не вправе забывамь, что Революция 18 марма была совершена именно руками рабочего класса. Ежели мы ничего не сделаем для этого класса, мы, чей основной принцип -- социальное равенсмво, то Коммуне могда незачем и сущесмвовамъ*. Форм Исси сдался 15 мая, после ожесмоченных боев, длившихся пямь дней, в то время как в военном совеме председамельсмвовал генерал Брюнель. Домбровский все еще удерживал Нейи. Bom что рассказываем Лиссагаре: в главном шмабе Домбровского, размещенном в Шамоde-ла-Мюэм, "бомбами разворомило всю крышу. По позднейшим подсчемам, все его адъюманмы погибали в течение первой же недели... Он слал в военное ми