тенями настало время охоты за людьми, а у них всегда есть лицо и имя. Они так летели к зданию "Радио Монте-Карло", что шины скрипели по асфальту, уже высушенному бледным солнцем, проглянувшим сквозь тучи. Бросили машину возле сходней у какой-то яхты. Морелли, казалось, заразился спешкой от Фрэнка, говорившего что-то непонятное. Инспектор старался лишь поспевать за ним и ждал, когда тот выразиться определеннее. Позвонили у подъезда, и как только секретарь открыла им дверь, бросились к грузовому лифту, который, к счастью, был внизу. Поднялись на радио, где их встретил Бикжало. -- Что случилось, Фрэнк? Почему вдруг в такое вре... Фрэнк решительно отодвинул его и проследовал дальше. Морелли пожал плечами, как бы извиняясь за поведение американца. Фрэнк обошел секретарский стол, за которым сидела Ракель и где стоял Пьеро со стопкой архивных компакт-дисков. Остановился у стеклянной стены, за которой змеились кабели телефонной и спутниковой связи. Фрэнк повернулся к Бикжало. Тот вместе с Морелли едва поспевал за ним, ничего не понимая. -- Откройте эту дверь. -- Но... -- Делайте, что говорю! Тон Фрэнка не допускал никаких возражений. Бикжало распахнул створки. Фрэнк замер на мгновение в растерянности перед сплетением проводов. Потом принялся что-то искать на ощупь под полками, где размещались линейные искатели телефонных линий. -- Что происходит, Фрэнк? Что ты ищешь? -- Я тебе сейчас объясню, Клод, что я ищу. Мы все тут с ума посходили, пытаясь перехватить телефонные звонки этого ублюдка. И ни в жизнь не нашли бы, откуда он звонит. И знаешь, почему? Фрэнк, похоже, нашел, что искал, -- просунул руку под одну из металлических полок и принялся что-то с силой выдергивать, стараясь достать какой-то предмет, прикрепленный там. Наконец, это ему удалось. В руках у него оказалась плоская металлическая коробка размером не больше двух пачек сигарет. От нее тянулся провод, заканчивавшийся телефонным разъемом. Коробка была обернута темной изоляционной лентой. Фрэнк показал ее изумленным Бикжало и Морелли. -- Вот почему мы не могли перехватить ни один из звонок, поступавший на студию. Этот подонок вел разговор отсюда, изнутри! Фрэнк говорил с волнением человека, который должен спешно объяснить нечто очевидное, но требующее слишком много слов, а ему не терпелось сказать все сразу. -- Вот как это было. Не Райан Мосс убил Стриккера... Мне так хотелось, чтобы это оказался он, что другие версии я даже не рассматривал. А Никто еще раз проявил свою дьявольскую хитрость. Он дал нам наводку с двойным ключом, одинаково подходившим и к Роби Стриккеру, и к Григорию Яцимину. И после этого спокойно стоял у окна и ожидал. Когда же мы всеми силами, какие у нас были, принялись охранять Стриккера, он преспокойно отправился убивать Яцимина. А когда труп танцовщика был обнаружен, и мы перестали охранять Стриккера, кинувшись на место преступления, Никто приехал в "Каравеллы" убивать и его. Фрэнк замолчал. -- Именно это было его истинной целью. Он хотел убить и Стриккера, и Яцимина в одну ночь! Бикжало и Морелли, казалось, окаменели. -- Когда он убивал Стриккера, они схватились врукопашную. В драке Никто поранил лицо Стриккера. Никто не взял его лицо, потому что оно было повреждено и не годилось для его целей, неважно каких. Он покинул квартиру в уверенности, что Стриккер мертв, но бедняга был еще жив и успел написать кровью свое послание... Рассказывая о том, как разворачивались события, Фрэнк словно складывал детали мозаики. -- Роби Стриккер хорошо знал ночную жизнь Монте-Карло и всех ее персонажей. Значит, он знал и своего убийцу, но возможно, не смог припомнить его имя. Хотя ему было известно, кто он и чем занимается... Фрэнк помолчал, давая всем возможность осознать услышанное. Затем заговорил снова, уже спокойнее, едва ли не скандируя слова. -- Давайте представим, как все было. Стриккер лежит на полу, смертельно раненый, левая рука сломана. Из такого положения он видит -- я сам проверил -- свое отражение в зеркальной стене ванной комнаты, дверь туда открыта. Он пишет то, что ему известно, глядя на свое зеркальное отражение, правой рукой, а ею он никогда не писал. Вполне естественно, что он писал свое послание в зеркальном отражении, но увы, умер, не успев завершить его... Фрэнк схватил Бикжало и Морелли, молча уставившихся на него, за руки и потащил к зеркалу, висевшему в режиссерской аппаратной на противоположной стене, и ткнул пальцем в красное табло, отраженное на сверкающей поверхности. -- Он хотел написать не "RIAN" -- "РАЙАН", а "ON AIR" -- "В ЭФИРЕ". Это сигнал высвечивается на табло, когда передача звучит в эфире! Мы увидели какой-то непонятный знак в начале письма и подумали, что он лишен смысла, возможно, судорожные, предсмертные каракули... Однако тут есть свой смысл. Стриккер умер, не дописав букву "О". -- Ты хочешь сказать, что... Морелли явно не мог поверить своим ушам и глазам. Бикжало, белый, как покойник, схватился за лицо, пальцы судорожно оттянули кожу, отчего вытаращенные глаза его, казалось, вылезали из орбит, еще более подчеркивая его потрясение. -- Я хочу сказать, что мы жили рядом с дьяволом и ни разу не почувствовали запаха серы! Фрэнк указал на коробку, которую держал в руках. -- Вот увидите, когда разберутся с этой штукой, окажется, что это самый обычный транзисторный приемник, и мы никогда не запеленговали бы его, потому что он работает на частоте, о которой мы даже не думали. Никто и не вспомнил о такой старой системе. И скорее всего, тут внутри есть таймер ими какая-нибудь другая дьявольская штука, которая включала прибор в нужное время. А кроме того, телефонный сигнал не обнаруживался еще и потому, что прибор этот был расположен до входа в АТС, где подключены наши определители. Никто передавал телефонные разговоры, записанные заранее, единственному человеку, который понимал, какие надо задать вопросы, поскольку знал ответы заранее... Фрэнк порылся в кармане и достал фотографию пластинки Роберта Фултона. -- А это последнее доказательство моего легкомыслия. В поисках ответа иногда не замечаешь очевидного. Я хочу сказать, что детский мозг остается детским, даже если он и в голове взрослого парня. Пьеро! Мальчик дождя выглянул, словно марионетка, из-за деревянной загородки, отделявшей письменный стол секретарши от компьютерщиков. -- Подойди сюда на минутку, пожалуйста. Вытаращив глаза, Пьеро подошел своей слегка дергающейся походкой. Он слышал взволнованные слова Фрэнка, но не очень понял их смысл, однако тон испугал его. Он робко приблизился, словно опасаясь услышать какие-то упреки. Фрэнк показал ему фотографию. -- Помнишь эту пластинку? Пьеро кивнул, как всегда, когда отвечал на вопросы. -- Помнишь, я спросил тебя, есть ли такая пластинка в комнате, и ты сказал, что нет? Я велел тебе никому ничего не говорить, потому что никто не должен был знать про нее, это был наш с тобой секрет. Сейчас я спрошу тебя кое о чем, и ты должен сказать мне правду... Фрэнк дал Пьеро время понять, что он от него нужно. -- Ты говорил с кем-нибудь об этой пластинке? Пьеро опустил глаза. Фрэнк повторил вопрос. -- Ты говорил с кем-нибудь об этом, Пьеро? Голос Пьеро, казалось, донесся откуда-то из-под земли, а точнее из-под его ног, на которые он теперь уставился. -- Да. Фрэнк положил руку ему на голову -- С кем говорил? Парень поднял голову. В глазах его стояли слезы. -- Ни с кем об этом не говорил, клянусь. Он помолчал, обводя взглядом смотревших на него мужчин. -- Только с Жан-Лу... Фрэнк взглянул на Бикжало и Морелли. На его лице были написаны и огорчение, и торжество. -- Месье, нравится вам или нет, Никто -- это Жан-Лу Вердье! В комнате воцарилась гробовая тишина. За стеклом режиссерской аппаратной сидела перед микрофоном диджей, Луизелла Беррино и вела свою передачу. За окнами комнаты, где они находились, раскинулся порт и весь город. Солнце вновь освещало людей, деревья, влажные листья, стоящие на якоре яхты,. Шла нормальная жизнь: люди разговаривали, улыбались, слушали музыку, о чем-то спорили, мужчины вели машины, женщины гладили, служащие сидели в своих офисах, парочки занимались любовью, молодежь училась. Здесь же, в этой комнате, казалось, нечем стало дышать, солнечный свет превратился в безнадежное воспоминание, а улыбка -- в навсегда утерянное драгоценное благо. Морелли очнулся первым. Схватил мобильник и, нервно дергая пальцем, набрал номер полицейского управления. -- Алло, говорит Морелли. У нас "код одиннадцать", повторяю -- "код одиннадцать", адрес: Босолей, дом Жан-Лу Вердье. Предупреди Ронкая и скажи ему, что объект -- это Никто. Ты все понял? Он знает, что делать. И свяжи меня сразу же с дежурной машиной, что стоит там... Бикжало опустился на стул за компьютерным столом. Казалось, он постарел на сто лет. Видимо, вспоминал каждый случай, когда оставался наедине с Жан-Лу Вердье, не подозревая, что рядом с ним убийца, отличающийся нечеловеческой жестокостью. Фрэнк в волнении метался по комнате, словно лев в клетке. Наконец связались по рации с дежурной машиной. -- Говорит Морелли. Кто ты и кто еще там с тобой? По лицу было видно, что ответом он остался доволен. Наверное агенты годились для чрезвычайной ситуации. -- Вердье дома? Пока он слушал ответ, на скулах его ходили желваки. -- Сорель у него в доме? Ты уверен? Снова ожидание. -- Неважно. Послушай внимательно, что я тебе сейчас скажу и не надо никаких комментариев. Жан-Лу Вердье -- это Никто. Повторяю: Жан-Лу Вердье -- это Никто. Нет нужды напоминать тебе, как он опасен. Вытащи Сореля под каким-нибудь предлогом из дома. Ни в коем случае не дайте объекту покинуть дом. Расположитесь так, чтобы все выходы были под контролем, но чтобы это не привлекло его внимания. Мы сейчас приедем с подкреплением. Ничего не предпринимайте до нашего приезда. Ты все понял? Ничего! Морелли выключил связь. Фрэнк торопил. -- Поехали. Они бросились к дверям. Видя, как они спешат, Ракель заранее щелкнула замком. И тут из соседней комнаты донесся взволнованный голос Пьеро. При мысли, вдруг мелькнувшей у него, Фрэнк почувствовал, что сейчас умрет. Нет, сказал он себе, не сейчас, глупый мальчишка, не сейчас. Не говори мне, что мы пропали из-за твоей излишней доброты... Он распахнул стеклянную дверь и оцепенел. Пьеро стоял с залитым слезами лицом и рыдал в трубку:. -- Тут говорят, что ты плохой человек, Жан Лу. Скажи мне, что это не так, прошу тебя, скажи мне, что это неправда... Одним прыжком Фрэнк оказался рядом и вырвал у него трубку. Поднес к уху. -- Алло, Жан-Лу, это Фрэнк. Ты слышишь меня?.. Трубка помолчала, потом Фрэнк услышал щелчок, и связь прервалась. Пьеро опустился на стул и разревелся. Фрэнк повернулся к Морелли. -- Клод, сколько человек дежурят у дома Жан-Лу? -- Трое, двое снаружи, один внутри. -- Подготовка? -- Первоклассная. -- Хорошо. Немедленно позвони им и объясни ситуацию. Скажи, что фактор неожиданности пропал и объект предупрежден. Агент, который находится внутри, в опасности. Пусть как можно осторожнее войдут в дом и в случае необходимости применят оружие. Но не стрелять, лишь бы ранить, понятно? Мы же постараемся не опоздать. Фрэнк и Морелли выскочили из комнаты, оставив Бикжало и Ракель онемевшими от потрясения. Несчастный заплаканный Пьеро опустился на стул да так и остался на нем, словно кукла, уставившись в пол -- на осколки своего вдребезги разбитого кумира. ДЕСЯТЫЙ КАРНАВАЛ Он медленно опускает телефонную трубку, не обращая внимания на гневный и в то же время умоляющий голос, что доносится из нее. Он улыбается, и улыбка, блуждающая на его губах, -- необычайно кроткая. Итак, долгожданный момент наступил. В каком-то смысле он испытывает облегчение. Кончилось время, когда он, мягко ступая, крадучись пробирался у стены под благоразумным прикрытием тени. Теперь все будет -- пока будет -- происходить куда удобнее -- при свете дня, и он почувствует солнечное тепло на своем открытом лице. Он нисколько не обеспокоен, просто осторожен как никогда прежде. Теперь у него сотни врагов, много больше, чем охотились за ним до сих пор. Улыбка становится шире. И ничего у них не получится, они никогда не возьмут его. Долгие часы тренировок в прежние годы, обязательные, как неумолимый долг, запечатлелись в его сознании подобно клейму, выжженному огнем на спине раба. Хорошо, месьеКонечно, месье! Я знаю сто способов убить человека, месье. Лучший враг не тот, который сдается, месье. Лучший враг -- мертвый враг, месье... Внезапно в памяти всплывает властный голос человека, заставлявшего их называть его именно так -- "месье", его приказы, его наказания, железный кулак, управлявший каждым мгновением их жизни. Словно на киноэкране, проходят перед его глазами картины их унижений, их трудов, дождь, льющийся на дрожащие от холода тела, запертая дверь, тоненькая полоска света на их лицах в темноте -- она делается все тоньше -- звук поворачивающегося в замке ключа, жажда, голод. И страх -- их единственный постоянный спутник. И никогда никаких слез утешения. Они никогда не были детьми, не были мальчишками, не были мужчинами: они всегда были только солдатами. Он помнит глаза и лицо этого жестокого и несгибаемого человека, ставшего для них воплощением ужаса. И все же в ту проклятую ночь, когда все это случилось, одолеть его оказалось необыкновенно легко. Тот сам научил его, как превратить юношеское тело в идеальную боевую машину. А его собственное тело, ставшее грузным от возраста и недоверия, уже не могло противостоять той злобе и силе, которые "месье" сам же породил и пестовал день за днем. Он застал "месье", когда тот слушал с закрытыми глазами свою любимую пластинку "Украденная музыка" Роберта Фултона. Музыку его восторга, музыку его собственного мятежа. Он сжал горло "месье", словно кузнечными тисками. Почувствовал, как хрустнули кости от железной хватки, и удивился, что в конечном счете перед ним всего лишь обыкновенный человек. Он явственно помнит вопрос, который тот задал ему еле слышным от ужаса голосом, ощутив холодный ствол пистолета, прижатого к виску. -- Что ты делаешь, солдат? Помнит и свой ответ, твердый и бесстрастный, в этот наивысший момент бунта, когда все зло было искуплено, а несправедливости положен конец. -- То, чему вы научили меня. Я убиваю, месье! Когда он спустил курок, то единственное, о чем пожалел, что не может убить "месье" несколько раз. Улыбка гаснет на его лице, на лице человека, утратившего имя, позаимствованное когда-то, чтобы снова быть единственным и неповторимым некто и никто. Теперь имена уже не имеют значения, теперь есть только люди и роли, им отведенные. Человек, который убегает, человек, который преследует, человек сильный и человек слабый, человек, который знает, и человек, который не ведает. Человек, который убивает и человек, который умирает ... Он оборачивается и осматривает комнату. На диване спиной к нему сидит мужчина в форме. Он видит его затылок, коротко подстриженные волосы на склоненной голове -- тот рассматривает стопку компакт-дисков на низком столике перед ним. Из динамиков звучит акустическая гитара Джона Хэммонда. Льется пронзительная синусоида блюза, саунд, вызывающий в памяти дельту Миссисипи, сонливую леность послеполуденных часов, мир, полный влаги и москитов, такой далекий, что возникает опасение, а не вымысел ли все это? Человек в форме под каким-то предлогом вошел в его дом, устав от скучного дежурства, которое считал, наверное, ненужным. Его напарники скучают, как и он, на улице, и тоже полагают, что торчат тут напрасно. Человек в форме восхитился множеством дисков в шкафах и с апломбом самовлюбенного меломана пытался завести разговор о музыке, но не услышал ответа. Он стоит и смотрит, как загипнотизированный, на беззащитную шею человека в форме, сидящего на диване. Оставайся на месте и слушай музыку. Музыка не предаст, музыка -- это жизнь и цель самой жизни. Музыка -- начало и конец всего. Он медленно открывает ящик столика, где стоит телефон. Там лежит нож, острый как бритва. Лезвие блестит на свету, когда он крепко сжимает рукоятку и направляется к человеку, сидящему к нему спиной на диване. Опущенная голова слегка покачивается в такт музыке. Негромкое мычание вторит голосу блюзмена. Когда он рукой зажимает человеку рот, мычание становится громким, это уж не пение, а немой вопль изумления и страха. Музыка -- это конец всего... Когда он рассекает горло, красная струя хлещет так сильно, что попадает на стереоколонку. Тело человека в форме безжизненно обмякает, голова валится набок. За дверью, на улице, слышны шаги. Люди приближаются осторожно, но он, натренированный и бдительный, скорее почувствовал, чем услышал их. Вытирая лезвие ножа о спинку дивана, он улыбается. Блюз, печальный и безразличный, весь в ржавчине и крови, по-прежнему звучит из колонок. 47 Фрэнк и Морелли на полной скорости вылетели на своем "мегане" с бульвара Раскас на бульвар Альберта Первого и оказались в хвосте автоколонны, мчавшейся под оглушительный вой сирен с рю Сюффрен Раймон. Среди полицейских машин был и синий фургон с затененными стеклами -- в нем находилась группа захвата со специальной экипировкой. Фрэнк не мог не восхититься работой Службы безопасности Княжества. Прошло всего несколько минут после сигнала Морелли, и весь механизм пришел в движение с поистине впечатляющей быстротой. Они свернули направо, к подъему Сен-Дево и, миновав порт, нырнули в туннель, то есть проследовали примерно по маршруту гонок "Формулы-1" только в обратном направлении. Фрэнк подумал, что ни один пилот еще никогда не стремился так к своей цели, как они. Машины вылетели из туннеля, словно пушечные снаряды, оставили позади пляжи Ларвотто, Кантри-клуб и понеслись в Босолей. Фрэнк заметил, как поворачиваются вслед головы любопытных. Нечасто такое множество полицейских машин мчится по улицам Монте-Карло по срочному делу. В истории города преступления, требовавшие подобной мобилизации сил, можно было пересчитать по пальцам, хотя бы из-за топографии города. Монте-Карло по сути -- это одна длинная улица, и ее легко перекрыть с обеих сторон. Никто, обладающий хоть каплей ума, не захочет попадать в такую ловушку. Услышав сирены, частные машины послушно притормаживали, чтобы пропустить полицию. И хотя мчались они на огромной скорости, Фрэнку казалось, что ползут, как черепахи. Ему хотелось бы лететь. Ему хотелось бы... На приборной панели звякнула рация. Морелли потянулся за микрофоном. -- Морелли. В машине зазвучал голос начальника полиции. -- Говорит Ронкай. Вы где? -- За вами, шеф. Я в машине Фрэнка Оттобре. Следуем за вами. Фрэнк усмехнулся, услышав, что Ронкай едет впереди. Ни за что на свете этот человек не упустил бы возможность присутствовать при аресте Никто. Интересно, Дюран тоже рядом с ним? Скорее всего, нет. Ронкай не дурак. Он ни с кем не станет делиться заслугой в поимке убийцы, который заставил говорить о себе пол-Европы. -- Вы меня тоже слышите, Фрэнк? -- Да, он слышит. Он за рулем, но слышит. Это он узнал, кто такой Никто. Морелли счел своим долгом подтвердить право Фрэнка нестись с сумасшедшей скоростью к дому Жан-Лу Вердье. Потом он сотворил то, чего Фрэнк никак не ожидал от него: все так же держа микрофон у рта, он сделал неприличный жест средним пальцем другой руки как раз в тот в тот момент, когда снова зазвучал голос Ронкая. -- Хорошо. Очень хорошо. Из Ментона тоже едет полиция. Пришлось предупредить их, потому что дом Жан-Лу Вердье во Франции, это их юрисдикция. Чтобы получить разрешение на арест, необходимо их присутствие. Не хочу, чтобы какой-нибудь адвокатишка цеплялся потом за любой предлог и ставил нам палки в колеса на суде... Фрэнк, вы меня слышите? Раздался треск статического электричества. Фрэнк взял у Морелли микрофон, держа руль одной рукой. -- Слушаю вас, Ронкай. -- Я горячо надеюсь, вместе со всеми, что вы не ошиблись. -- Не беспокойтесь, у нас достаточно оснований не сомневаться, что речь идет действительно о нем. -- Еще один неверный шаг после стольких проколов с нашей стороны был бы недопустим. Конечно, особенно теперь, когда первым кандидатом на вылет стал ты... Озабоченность начальника полиции, похоже, тем не ограничивалась. Это было ясно по тону даже слегка искаженного приемником голоса. -- Есть одна вещь, Фрэнк, которую я никак не могу понять. Только одна? -- Как этот человек мог совершить столько убийств, если практически все время находился под постоянным надзором наших агентов? Фрэнк тоже задавал себе этот вопрос и согласился с Ронкаем. -- Не могу объяснить. Думаю, он сам все расскажет, когда возьмем его. Дом дому Жан-Лу был уже близко. Фрэнку очень не нравилось, что до сих пор не отвечают агенты из дежурившей там машины. Если они начали действовать, то уже должны были бы сообщить о результатах. Он не стал делиться этим беспокойством с Морелли. Как человек неглупый тот, скорее всего, и сам понимал это. Точно рассчитав скорость, они подъехали к ограде дома Жан-Лу одновременно с машиной комиссара из Ментона. Фрэнк отметил, что совсем не видно журналистов, и в другой ситуации посмеялся бы. Ведь они осаждали этот дом до последнего времени и прекратили осаду именно тогда, когда тут должно произойти событие аппетитное, словно бифштекс, в который хочется вонзить зубы. Конечно, сейчас сюда хлынут толпы, но их остановят полицейские, которые уже блокировали своими машинами движение с обеих сторон. Агенты размещались и ниже, на уровне дома Елены, чтобы исключить всякую возможность бегства по крутому склону, ведущему к морю. Они еще не успели остановиться, как двери синего фургона распахнулись, и дюжина агентов группы захвата в синей форме, касках, бронежилетах и с винтовками "М-16" выскочили из него и выстроились, приготовившись к штурму. Машина дежуривших полицейских стояла возле ограды пустая, дверцы закрыты, но не заперты. Ронкай проверил это сам. У Фрэнка возникло дурное предчувствие. Очень и очень дурное. -- Попробуй позвонить агентам, -- сказал он Морелли. Ронкай между тем направился к ним. Фрэнк увидел, что из машины начальника полиции вышел доктор Клюни. Ронкай, между прочим, был не таким уже неискушенным, каким казался порой. В случае захвата заложников, присутствие доктора было бы весьма кстати. Пока Морелли пытался вызвонить агентов, Ронкай подошел к ним. -- Что будем делать? -- Они не отвечают, это плохой знак. Я в такой ситуации запустил бы группу захвата, -- сказал Фрэнк. Ронкай кивнул руководителю группы захвата, ожидавшему распоряжения посредине дороги. Тот отдал команду, и далее все произошло молниеносно: группа мигом рассыпалась и исчезла буквально на глазах. Какой-то человек в штатском, довольно молодой, но лысоватый, развинченной походкой баскетболиста вышел из полицейской машины, приехавшей из Ментона, и подошел к ним. Фрэнку показалось, будто он где-то уже видел его -- в толпе, на похоронах Никола. Тот протянул ему руку. -- Здравствуйте. Я комиссар Робер из отдела по расследованию убийств в Ментоне. Они обменялись рукопожатием, и Фрэнк все старался припомнить, где же он слышал это имя. Наконец, вспомнил -- это был тот полицейский, с которым Никола разговаривал вечером накануне убийства Роби Стриккера и Григория Яцимина. Он отправился тогда проверять звонок, оказавшийся ложным. -- Что случилось? Все в порядке? -- спросил Робер, глядя на крышу дома, видневшуюся из-за кипарисов. Фрэнк вспомнил заплаканное лицо Пьеро и подумал о детском сознании этого ребенка, который сначала помог им, а потом разом уничтожил все, что они выстроили с таким трудом, ценой человеческих жизней. Фрэнку хотелось завопить и солгать, но он заставил себя сказать правду и сдержаться. -- Боюсь, что нет. К сожалению, подозреваемый был предупрежден, и фактор неожиданности пропал. В доме три агента, они не отвечают по рации, и нам неизвестно, что там происходит. -- Гм, дела плохи. Однако трое против одного, мне кажется... Робера прервал сигнал рации в руках Морелли. Инспектор сразу же ответил, подойдя ближе. -- Слушаю. -- Говорит Гавен. Мы в доме. Обыскали его сверху донизу. Теперь тут безопасно, а была настоящая бойня. Три мертвых агента, но кроме трупов, никто не обнаружен. 48 Зал, где проходила пресс-конференция, был переполнен. В ожидании огромного множества журналистов она проводилась в Аудиториуме -- в зале Конгресс-центра, а не в управлении полиции на рю Нотари, где не было подходящего помещения, чтобы вместить столько народу. За длинным столом, накрытым зеленым сукном, сидели у микрофонов Дюран, Ронкай, доктор Клюни и Фрэнк. Таким образом были представлены все структуры, занятые расследованием. Перед ними на пластиковых стульях теснились представители средств информации: печатных изданий, радио и телевидения. Фрэнк находил смешным этот спектакль, но престиж Княжества Монако и Соединенных Штатов Америки, которые он представлял как агент ФБР, был превыше всего. Неважно, что Никто, сиречь Жан-Лу Вердье, оставался птицей в лесу. Неважно, что войдя на его виллу вслед за группой захвата, они нашли еге пустой, а Сореля зарезанным, подобно жертвенному агнцу. Другие двое, Гамбетта и Меген, были убиты из пистолета -- того же самого, из которого был застрелен Григорий Яцимин. Ubi major, minor cessat.[71] Некоторые деликатные подробности оставались скрыты и за предусмотрительной ширмой, именуемой "тайна следствия". Успех однако раздували -- выяснение личности убийцы, блестящая совместная операция полиции Княжества и ФБР, дьявольская хитрость преступника, который не смог противостоять опыту и непреклонной решимости полицейских, и так далее, и так далее, и так далее... Бесчисленные "и так далее" маскировали бегство убийцы, вызванное непредвиденными событиями. И все же арест этого человека, ответственного за чудовищные убийства, ожидался с минуты на минуту. Полиция всей Европы была начеку. Фрэнк восхитился мастерством, с каким Ронкай и Дюран умели выпутываться из паутины вопросов, красуясь, когда можно, в лучах прожекторов и ловко лавируя, если кто-то вынуждал их отодвинуться в тень. Никто из них ни словом не упомянул комиссара Никола Юло. Фрэнку вспомнились фотографии с места аварии: перевернутая машина, тело друга на руле, его несчастное лицо анфан-террибля, залитое кровью. Фрэнк сунул руку в карман пиджака и сжал листок, лежавший там. Обследуя пядь за пядью дом Жан-Лу в поисках хоть какого-то следа, чтобы понять, как и куда он мог бежать, Фрэнк обнаружил штрафную квитанцию за превышение скорости, выданную дорожной полицией. Номерной знак принадлежал машине, взятой напрокат в фирме "Авис". Дата -- день смерти Никола, а место нарушения находилось недалеко от места катастрофы. Фрэнк понял, как действовал Жан-Лу. Секрет, который Фрэнк доверил Пьеро как почетному полицейскому, по мнению Мальчика дождя, очевидно, касался всех, кроме его большого друга Жан-Лу. Поэтому именно ему и только ему по иронии судьбы Пьеро сказал, что Фрэнк интересовался пластинкой некоего Роберта Фултона. Жан-Лу тотчас понял, какую допустил ошибку, и немедленно отправился следом за Никола, когда тот поехал выяснять, что стоит за этой пластинкой. Фрэнк повторил шаг за шагом весь путь комиссара, и ему стало ясно, что тот раньше всех сумел узнать имя убийцы. И потому погиб. Голос Ронкая отвлек его от этих размышлений. --...поэтому я предоставил бы слово человеку, который сумел установить имя серийного убийцы, известного как Никто, специальному агенту ФБР Фрэнку Оттобре. Не было аплодисментов, только густой лес поднятых рук. Ронкай указал на рыжего журналиста в первом ряду. Фрэнк узнал его и приготовился к расстрелу вопросами. Журналист поднялся и представился. -- Рене Колетти. "Франс суар". Агент Оттобре, вам удалось понять, зачем Жан-Лу снимал скальпы со своих жертв? Фрэнк сдержал улыбку, думая о том, с каким удовольствием журналист обращается к самой сути проблемы. Что ж, если таковы правила игры, то я тоже умею играть. Фрэнк откинулся на спинку стула. -- Это вопрос, на который доктор Клюни сумеет ответить более профессионально, чем я. Однако могу сказать уже сейчас, что сегодня мы не в силах найти исчерпывающее объяснение характеру убийств. Как уже отметил начальник полиции Ронкай, многие детали расследования еще требуют проверки и составляют служебную тайну. И все же кое-что мы установили с определенностью и можем поделиться этим с вами. Фрэнк сделал эффектную паузу и подумал, что доктор Клюни мог бы гордиться им. -- Прежде всего бесспорные сведения получены в результате предварительной работы, проведенной комиссаром Никола Юло. Именно на них я опирался, когда выяснял личность Никто. Благодаря ошибке, допущенной преступником при убийстве Аллена Йосиды, комиссар сумел вплотную подойти к событиям, которые до сих пор оставались нераскрытыми. Они произошли много лет назад в Кассисе, в Провансе, где погибла целая семья. Тогда преступление было квалифицировано как двойное убийство и самоубийство, но теперь оно будет основательно пересмотрено. Могу сказать вам, что у одной из жертв лицо тогда было изуродовано точно так же, как у жертв Никто. Зал зашумел. Вскинулись новые руки. Молодая, бойкая журналистка вскочила раньше других. -- Лаура Шуберт. "Фигаро". Фрэнк кивнул ей. -- Но разве комиссар Юло не был отстранен от расследования? Краем глаза Фрэнк заметил, как Дюран и Ронкай выпрямились на своих стульях. Он улыбнулся девушке как человек, который намерен предложить другую, подлинную версию события. Вот вам в задницу, засранцы! -- Это не совсем точно, мадемуазель. Это лишь вольная интерпретация прессы. Комиссар Юло отошел от расследования здесь, в Монте-Карло, чтобы незаметно заниматься другими уликами -- теми, что были у него в руках и которые по понятным причинам не стали достоянием общественности. С болью должен сообщить вам, что, к сожалению, именно это расследование Юло послужило причиной его смерти. Она произошла не в результате дорожной аварии. Речь идет о бог знает каком по счету убийстве, совершенном Никто. Поняв, что его распознали, Никто вынужден был выйти из укрытия и защищаться. Повторяю, заслуга в идентификации преступника, совершившего все эти убийства, принадлежит в первую очередь комиссару Никола Юло, который заплатил за это собственной жизнью. В зале поднялся гул. Версия трещала по всем швам, но впечатляла. Про такое можно было писать, и журналисты непременно подхватят эту новость. Именно это и нужно было Фрэнку. Дюран и Ронкай были потрясены, но сохраняли хорошую мину при плохой игре. Морелли, стоявший, сложив руки, у стены сбоку, показал Фрэнку из-под локтя кулак с поднятым кверху большим пальцем. Поднялся журналист, говоривший по-французски с сильным итальянским акцентом. -- Марко Франти. "Коррьере делла сера". Милан. Не можете ли рассказать нам подробнее о том, что именно расследовал комиссар Юло в Кассисе и что он там обнаружил? -- Повторяю, следствие там еще продолжается. Есть ряд предположений, но их могут опровергнуть факты. Одно могу сказать уже сейчас с большой долей вероятности. Мы пытаемся выяснить подлинное имя Никто, поскольку считаем, что Жан-Лу Вердье -- имя не настоящее. Поиски, произведенные на кладбище в Кассисе по следам комиссара Юло, показали, что Жан-Лу Вердье -- имя мальчика, погибшего в море за несколько лет до уже упомянутой прованской трагедии. Совпадение по меньшей мере подозрительное, учитывая что могилы мальчика и этих жертв находятся буквально в нескольких шагах. Еще один журналист поднял руку и, даже не вставая, перекрыл общий шум. -- А про историю с капитаном Райаном Моссом что вы можете нам сказать? В зале воцарилась полнейшая тишина. Фрэнк внимательно посмотрел на журналиста, поставившего самый жгучий вопрос ребром, и обвел взглядом всех присутствующих. -- Что касается капитана Райана Мосса, уже освобожденного из тюрьмы, то речь идет о моей непростительной ошибке. Я не ищу ни оправданий, ни смягчающих обстоятельств: улики выглядели настолько убедительно, что позволяли без тени сомнения обвинить его в убийстве Роби Стриккера. К сожалению, иногда в ходе сложного расследования вроде такого, какое мы ведем сейчас, достается и невиновным. Это, однако, не может и не должно служить оправданием. Повторяю, речь идет об ошибке, и я готов взять на себя всю ответственность за нее, дабы избавить от этого обвинения кого-либо другого. А теперь, с вашего позволения... Фрэнк поднялся. -- К сожалению, я еще занят вместе с силами полиции поисками очень опасного преступника. Доктор Дюран, начальник полиции Ронкай и доктор Клюни будут рады ответить на остальные ваши вопросы. Выйдя из-за стола, Фрэнк прошел мимо Морелли в боковую дверь. Через несколько секунд инспектор нагнал его в просторном полукруглом коридоре рядом с залом, где проходила пресс-конференция. -- Ты был великолепен, Фрэнк. Заплачу любые деньги за снимки физиономий Ронкая и Дюрана, когда ты говорил о комиссаре Юло. И велю показать моим внукам в подтверждение, что Господь существует. А теперь... Громкие шаги отвлекли Морелли. Взгляд инспектора устремился на кого-то за спиной Фрэнка. -- Вот мы и встретились, мистер Оттобре Фрэнк узнал эту интонацию и этот голос. Обернулся -- на него в упор смотрел капитан Райан Мосс. Рядом стоял генерал Натан Паркер. Морелли тотчас насторожился и шагнул ближе. Фрэнк заметил это и был благодарен ему. -- Проблемы, Фрэнк? -- Нет, Клод, никаких проблем. Думаю, можешь идти, не так ли генерал? Голос Паркера был холоднее льдов Арктики. -- Конечно, никаких проблем. Извините нас, инспектор... Морелли неуверенно отошел. Фрэнк слышал, как удаляются его шаги по мраморному полу. Натан Паркер и Мосс стояли и молча ждали, пока они не стихнут совсем. Первым заговорил Паркер. -- Так значит, нашли, Фрэнк? Нашли этого своего убийцу. Вы, я вижу, человек весьма предприимчивый. -- То же самое можно сказать и о вас, генерал, хотя не всеми вашими начинаниями можно гордиться. Если вам может быть интересно, Елена мне все рассказала. Старый солдат и бровью не повел. -- Мне она тоже все рассказала. Долго говорила о том, как вы ловко воспользовались женщиной, у которой не все в порядке с головой. Думаю, вы допустили серьезную ошибку, изображая рыцаря без страха и упрека. Насколько припоминаю, я предупреждал вас, что не стоит вставать на моем пути, но вы не захотели прислушаться к моему совету. -- Вы грязный негодяй, генерал Паркер, и я вас уничтожу. Райан Мосс рванулся к Фрэнку. Генерал жестом остановил его, усмехнувшись со змеиным коварством. -- Вы конченый человек. И, как все конченые люди, еще и впадаете в заблуждение, мистер Оттобре. Я могу перепрыгнуть через вас одним прыжком, и мне даже не придется отряхивать пыль с брюк. Послушайте, что я вам скажу... Он настолько приблизился к Фрэнку, что тот ощутил его горячее дыхание и брызги слюны изо рта, когда генерал злобно зашипел ему в лицо. -- Вы больше и близко не подойдете к моей дочери, Фрэнк. Я могу взять вас за шкирку, как котенка, и довести до того, что сами станете умолять убить вас. Если вам небезразлична своя безопасность, имейте в виду, я держу в кулаке и Елену. Я в любую минуту могу поместить ее в психиатрическую клинику и выбросить ключ от двери палаты. Он стал обходить Фрэнка вокруг, продолжая рассуждать. -- Конечно, вы можете объединиться и вместе выступить против меня. Можете выплюнуть ваш яд. Но подумайте сами. С одной стороны -- я, генерал американской армии, герой войны, военный советник президента Соединенных Штатов. С другой стороны -- вы двое, женщина с неустойчивой психикой и человек, который несколько месяцев провел в сумасшедшем доме после того, как довел до самоубийства свою жену. Скажите, Фрэнк, кто вам поверит? А кроме того, все ваши выдумки про меня могут отразиться на Стюарте. Думаю, этого Елене хочется меньше всего. Моя дочь все поняла и обещала мне, что никогда больше не попытается увидеться с вами. Того же самого я жду от вас, мистер Оттобре, вы поняли? Никогда! Старый солдат отступил на шаг, в глазах его светилось торжество. -- Чем бы ни завершилась эта история, вы конченый человек, мистер Оттобре. Генерал повернулся и зашагал прочь, не оборачиваясь. Мосс подошел к Фрэнку. На его лице читалось садистское желание добить поверженного. -- Он прав, мистер агент ФБР. Ты конченый человек. -- В этих словах есть хоть какой-то смысл. Ты же никогда и не был человеком. Фрэнк слегка отступил, ожидая реакции, и Мосс, рванувшись к нему, уперся в дуло пистолета. -- Ну же, капитан, вперед! Дай мне только повод. Один единственный. У старика есть прикрытие, а у тебя нет, ты никому не нужен, ни для кого не опасен, как бы ни обманывался на сей счет. -- Рано или поздно я доберусь до тебя, Фрэнк Оттобре. Фрэнк развел руками, как бы соглашаясь. -- Все мы во власти господа, Мосс, только уж точно не ты. А теперь отрывай каблуки и ползи за своим хозяином. Фрэнк стоял в коридоре до тех пор, пока они не ушли. Потом сунул пистолет в кобуру и прислонился к стене. Медленно сполз по ней на холодный мраморный пол и почувствовал, что его трясет. Где-то скрывался опасный убийца, который мог совершить новые преступления. Он уже убил несколько человек с неслыханной жестокостью, и среди них был Никола Юло, его лучший друг. Еще несколько дней назад Фрэнк отдал бы все оставшиеся годы жизни, лишь бы написать имя преступника на клочке бумаги. Теперь всеми его мыслями владела только Елена Паркер, и он не знал, что делать. 49 Лоран Бедон вышел из "Кафе де Пари". Внутренний карман его пиджака топорщился от пачки банкнот по пятьсот евро. Ему невероятно везло этим вечером. О таком мечтает каждый завзятый игрок в рулетку. Выигрыш на красное три раза подряд, с самой высокой ставкой! Публика неистовствует, лицо крупье вытягивается при виде такого небывалого везения. Он отправился в кассу и принялся выгребать из карманов цветные кружочки. Кассир остался невозмутимым при виде суммы выигрыша и распорядился принести наличные из сейфа, потому что в кассе денег для выплаты не хватало. Забирая пластиковый мешок, оставленный в гардеробе, Лорен подумал, что если удача посмотрела вдруг в твою сторону, то может надавать таких пощечин нищете -- только держись. Он зашел в "Кафе де Пари", чтобы скоротать полчаса, и за эти полчаса возвратил все, что потерял за последние четыре года. Он взглянул на часы. Нет, не опаздывает. Постоял, оглядывая площадь. Слева городское Казино сияло всеми своими огнями, подчеркивавшими барочное жеманство архитектуры. У входа возвышался на наклонном постаменте "БМВ-750", искусно подсвеченный несколькими прожекторами. Это была премия победителю конкурса chemin-de-fer[72], который должен был состояться вскоре. "Отель де Пари", расположенный н