иан слабым голосом. Макуотт выключил "дворники". Да, дождь прекратился. Небо прояснилось. Острый серп луны проглядывал сквозь редкий туман. -- Как я рад, как я рад, мы попали прямо в ад! -- невесело пропел Макуотт. -- Не беспокойтесь, ребятки, -- сказал Вождь Белый Овес. -- Взлетную полосу так расквасило, что она завтра еще будет непригодна. А пока поле высохнет, может, глядишь, и снова дождь зарядит. - У, проклятый, вонючий сукин сын! - вопил в своей палатке Заморыш Джо, когда они въехали в расположение эскадрильи. -- Господи Исусе, он вернулся! А я-то думал, что он еще в Риме со связным самолетом. -- У! У-у-у-у! Уууууууу! -- исходил воплями Заморыш Джо. Вождя Белый Овес передернуло. -- Этот малый вгоняет меня в дрожь, -- прошипел он. -- Слушай-ка, а что случилось с капитаном Флюмом? -- О, Флюм -- тот действительно заставит кого хочешь дрожать. На той неделе я встретил его в лесу. Он жрал дикую вишню. Он вовсе перестал ночевать в трейлере и стал похож на черта. -- Заморыш Джо боится, что ему придется заменить кого-нибудь из больных, хотя, правда, освобождать по болезни запрещено. Ты бы видел его в ту ночь, когда он пытался убить Хэвермейера и свалился в канаву около палатки Йоссариана! -- Уууу! - завывал Заморыш Джо. -- Уууу! Уууууу! -- А это, пожалуй, хорошо, что капитан Флюм перестал ходить в столовую. Теперь мы больше не услышим его надоевшее: "Подайте мне соль, пожалуйста, Поль". -- Или "Фред, почему нет котлет?" -- Или "Пилот, передай компот". -- Убирайся вон, вон, вон! -- завывал Заморыш Джо. -- Говорю тебе, убирайся вон, проклятый, вонючий, паршивый сукин сын! - - Наконец-то мы узнали, что ему снится, -- с кривой усмешкой заметил Данбэр. -- Ему снятся проклятые, вонючие, паршивые сукины дети. Прошло несколько часов, и той же ночью Заморышу Джо приснилось, будто кот Хьюпла спит у него на лице и душит его, а когда Заморыш Джо проснулся, он обнаружил, что кот Хьюпла и в самом деле устроился у него на лице. Заморыш Джо забился в чудовищной истерике, пронзительный нечеловеческий вопль разорвал тишину и, подобно взрывной волне, прокатился по залитым лунным светом окрестностям. Наступила мертвая тишина, и вскоре из палатки донесся дикий грохот. Одним из первых на шум прибежал Йоссариан. Когда он ворвался в палатку. Заморыш Джо держал в руках пистолет, пытаясь высвободиться из рук Хьюпла и пристрелить кота, который хищно фыркал и осуществлял серию блистательных отвлекающих маневров, стараясь вызвать огонь на себя и тем самым спасти Хьюпла от неминуемой смерти. Оба двуногих демонстрировали свои солдатские подштанники, а четвероногое прыгало в чем мать родила, Лампочка без абажура металась, как безумная, на длинном проводе, а черные тени скакали, кружились и плясали по стенам, отчего казалось, что вся палатка ходит ходуном. В первую секунду у Йоссариана все поплыло перед глазами, и он с трудом сохранил равновесие. Затем он одним невероятным прыжком достиг поля бор и поверг наземь всех троих участников схватки. Потом Йоссариан вышел из палатки, держа одной рукой за шиворот Заморыша Джо, а другой, за шкирку, -- кота. Заморыш Джо и кот испепеляли друг друга свирепыми взглядами. Кот осатанело фыркал на Заморыша Джо, а тот норовил нокаутировать кота прямым в челюсть. -- Леди и джентльмены, сейчас вы станете свидетелями честного спортивного поединка, -- торжественно возвестил Йоссариан, и перепуганные летчики, прибежавшие на шум, с облегчением перевели дух. -- Попрошу вести бой честно, -- обратился Йоссариан к Заморышу Джо и коту. -- Разрешается применять кулаки, клыки и когти. Все -- кроме пистолетов, -- предупредил он Заморыша Джо. -- И не фыркать, -- сурово предупредил он кота. -- Как только я вас обоих отпущу, можно начинать. В случае клинча -- быстро расходиться и продолжать бой. Начали! Толпа развеселившихся зрителей стояла вокруг, предвкушая развлечение, но едва Йоссариан отпустил кота, тот струхнул и, как последняя дворняжка, позорно бежал с поля боя. Заморыш Джо был объявлен победителем. Счастливый, с гордой улыбкой чемпиона на устах, он удалился важной походкой, выпятив хилую грудь и высоко подняв свою похожую на печеное яблоко головку. С победоносным видом он залез под одеяло, и ему снова приснилось, будто он задыхается оттого, что на его лице свернулся клубочком кот Хьюпла. 13. Майор де Каверли. Передвижка на карте линии фронта одурачила не противника, а майора де Каверли, который упаковал свой рюкзак, взял самолет и, полагая, что Флоренция уже захвачена союзниками, направился туда, намереваясь снять две квартиры для отпускников. К тому времени, когда Йоссариан выпрыгнул из окошка кабинета майора Майора и размышлял, к кому бы обратиться за помощью, майор де Каверли еще не вернулся из Флоренции. Майор де Каверли, блистательный старец с суровой внешностью, вызывал у окружающих благоговейный трепет. У него была массивная львиная голова и внушительная седая грива, которая, подобно снежной метели, бушевала вокруг его строгого патриаршего лица. Его обязанности как начальника штаба эскадрильи, по мнению доктора Дейники и майора Майора, ограничивались метанием подков, похищением итальянских официантов и наймом квартир для отпускников. Со всеми тремя обязанностями он справлялся превосходно. Когда падение таких городов, как Неаполь, Рим или Флоренция, казалось неминуемым, майор де Каверли складывал свой рюкзак, брал самолет с пилотом и улетал, не произнося при этом ни единого слова: достаточно было одного его внушительного, властного вида и мановения сморщенного пальца. Через день или два после занятия города он возвращался обратно с договорами на аренду двух просторных шикарных квартир, одна из которых предназначалась для офицеров, другая -- для рядовых, причем обе были уже укомплектованы опытными поварами и разбитными горничными. Спустя несколько дней газеты всего мира помещали фотографии первых американских солдат, прокладывающих себе путь в город сквозь руины и пожарища. С этими передовыми отрядами неизменно следовал майор де Кавер ли. Прямой, как шомпол, в раздобытом неизвестно откуда джипе, он всегда смотрел прямо перед собой. Над его головой то и дело рвались снаряды, а стройные молодые пехотинцы с карабинами перебегали по тротуарам от одного горящего здания к другому или падали замертво в подъездах. Опасности угрожали ему со всех сторон, но он сидел в джипе с таким видом, точно был застрахован от смерти: казалось, черты его лица застыли, превратившись в свирепую царственную маску, которую узнавали и почитали все летчики эскадрильи. Для немецкой разведки майор де Каверли являл собой мучительную загадку. Никто из сотен пленных американцев не мог сообщить ничего конкретного о престарелом, с угрожающе изогнутой бровью и пылающим, повелительным взглядом, седовласом офицере, который, как казалось, бесстрашно и успешно руководил наступлением на самых важных участках. И для американских властей майор де Каверли был таинственной фигурой. Целый полк первоклассных разведчиков был брошен на передовую с заданием установить личность этого человека, а батальон закаленных в боях офицеров по связи с прессой сутками стоял в боевой готовности, имея при себе приказ немедленно предать гласности фамилию загадочного старика, как только его удастся найти. В Риме по части найма квартир майор де Каверли превзошел самого себя. Офицеры, прибывавшие в Рим группами по четыре-пять человек, получали каждый по одной-две комнаты в новом белокаменном доме. На этаже имелись три просторные ванные, стены которых мерцали аквамариновыми плитками, и тощая горничная, по имени Микаэла, хихикавшая по всякому поводу, но содержавшая квартиру в образцовом порядке. Этажом ниже жили владельцы дома, державшиеся весьма подобострастно. Этажом выше -- красивая богатая темноволосая графиня и ее красивая богатая темноволосая невестка. Нижние чины -- сержанты и рядовые -- прибывали в Рим дюжинами, привозя с собой аппетиты Гаргантюа и тяжелые корзины, набитые консервами. Корзины вручались женщинам, которые стряпали и подавали на стол. В квартире для нижних чинов было веселее, чем у офицеров. Кроме того, там всегда хватало веселых, молодых, соблазнительных девчонок. Приводил их туда Йоссариан. Нижние чины после семидневного разгула оставляли девчонок на милость, всякому, кому они понадобятся, и возвращались со слипающимися глазами на Пьяносу. Покуда девчонки ос- тавались в этих квартирах, у них были кров и еда. Все, что от них требовалось в обмен, -- это ублажить каждого, кто их об этом попросит. И кажется, такое условие их вполне устраивало. Несмотря на многочисленные опасности, которым майор де Каверли подвергал себя, снимая квартиры, свое единственное ранение он получил, по иронии судьбы, возглавляя триумфальное вступление в "открытый" город Рим. Его ранило в глаз цветком, который швырнул в него с близкого расстояния жалкий, хихикающий, пьяный старикашка. Сущий дьявол, со зловещим блеском в глазах, он впрыгнул в машину майора де Каверли,грубо и бесцеремонно облапил осанистую седую голову майора и,паясничая, расцеловал его в обе щеки. Изо рта его несло кислым винным духом, сыром и чесноком. Рассмеявшись пустым, дребезжащим,колючим смехом, старикашка спрыгнул с машины и скрылся в веселой, празднично настроенной толпе. Майор де Каверли вел себя в беде как истый спартанец. В течение всей этой сцены он не дрогнул перед лицом ужасного испытания. И только завершив все свои дела в Риме и вернувшись на Пьяносу, он обратился к врачам. Решив по-прежнему взирать на мир двумя глзами, он приказал доктору Дейнике прикрыть его поврежденный глаз чем-нибудь прозрачным. Он хотел по-прежнему ловко метать подковы, похищать итальянских официантов и снимать квартиры, глядя при этом в оба. Для всей эскадрильи майор де Каверли был колоссом, но сказать ему об этом никто не осмеливался. Единственным человеком, посмевшим обратиться к майору, был Милоу Миндербиндер. На второй неделе своего пребывания в эскадрилье он подошел к площадке для метания подков, держа в руках сваренное вкрутую яйцо, которое он поднял высоко над головой, чтобы майор де Каверли мог хорошенько его рассмотреть. Майор де Каверли остолбенел от наглости Милоу и обратил против него всю силу своей устрашающей внешности: резко очерченный, тяжело нави- сающий, изборожденный глубокими, как канавы, морщинами, лоб, гневно торчащий, подобно огромной скале, нос. Милоу стоял на том же месте, спрятавшись за крутым яйцом. Он держал его перед собой как некий магический талисман. Через некоторое время буря начала стихать и опасность миновала. -- Что это такое? -- вопросил майор де Каверли. -- Яйцо, -- ответил Милоу. -- Какое яйцо? -- резко спросил майор де Каверли. -- Крутое, -- отетил Милоу. -- Какое еще крутое яйцо? -- рявкнул майор де Каверли. -- Свежее крутое яйцо, -- ответил Милоу. -- Откуда взялось это свежее яйцо? -- поинтересовался майор де Каверли. -- Курочка снесла, -- ответил Милоу. -- Где эта курочка? -- спросил майор де Каверли. -- Курочка -- на Мальте, -- ответил Милоу. -- И много курочек на Мальте? -- Вполне достаточно, чтобы они несли свежие яйца для каждого офицера эскадрильи, причем яйцо обошлось бы столовой в пять центов. -- Я питаю слабость к свежим яйцам, -- признался майор де Каверли. -- Если бы мне дали самолет, чтобы я мог летать раз в неделю на Мальту, я обеспечил бы всех свежими яйцами, -- ответил Милоу. -- В конце концов, Мальта -- не так уж и далеко. -- Да, до Мальты не так уж и далеко, -- заметил майор де Каверли. -- Пожалуй, вы могли бы летать рай в неделю и обеспечивать всех свежими яйцами. -- Да, -- согласился Милоу, -- пожалуй, мог бы. Мне бы только самолет... -- Я люблю яичницу из свежих яиц, -- вспомнил майор де Каверли, -- на свежем масле. -- Свежее масло не так уж трудно закупить на Сицилии по двадцать пять центов за фунт, -- ответил Милоу. -- Двадцать пять центов за фунт свежего масла -- это совсем недорого. У нашей столовой хватят денег и на масло. А часть масла можно с выгодой перепродать другой эскад- рилье и почти полностью оправдать собственные расходы. -- Как тебя зовут, сынок? -- спросил майор де Каверли. -- Меня зовут Милоу Миндербиндер, сэр. Мне двадцать семь лет. -- Ты хороший начальник столовой, Милоу. -- Благодарю вас, сэр. Сделаю все, что в моих силах, и стану хорошим начальником столовой. -- Благословляю тебя, мой мальчик. Возьми-ка подкову. -- Благодарю вас, сэр. А что мне с ней делать? -- Метнуть. -- Метнуть подальше? -- Вон на тот колышек. А потом подбери ее и метни на этот. Это такая игра, понимаешь? Подкова должна вернуться на место. -- Понятно, сэр. А почем нынче подковы? Запах свежих яиц, романтично потрескивающих на сковородке в лужице свежего масла, пронесся над Средиземным морем и достиг ноздрей генерала Дридла, пробудив у него волчий аппетит. Генерал Дридл в сопровождении медсестры, следовавшей за ним повсюду, и своего зятя полковника Модэса примчался на Пьяиосу. Для начала генерал Дридл съел не моргнув глазом все, что ему подали в столовой у Милоу, после чего остальные три эскадрильи, входившие в полк Каткарта, передали свои столовые под начало Милоу. Каждая эскадрилья выдала ему самолет и пилота для доставки свежих яиц и масла. Семь дней в неделю самолеты Милоу совершали челночные операции, и офицеры всех четырех эскадрилий начали с ненасытной жадностью уплетать свежие яйца. Это была какая-то яичная оргия. Генерал Дридл пожирал свежие яйца на завтрак, обед и ужин, а между завтраком, обедом и ужином он пожирал яйца в еще большем количестве, покуда Милоу не обнаружил месторасположение обильных источников свежей телятины, говядины, молодой баранины, утятины, грибов, южноафриканских омаров, креветок, ветчины, пудингов, винограда, мороженого, клубники к артишоков. В авиабригаду генерала Дридла входили еще три полка бомбардировочной авиации, и все они, умирая от зависти, снарядили свое собственные самолеты в экспедицию на Мальту за свежими яйцами, но обнаружили, что там свежие яйца продаются по семь центов за штуку. Поскольку они могла покупать те же яйца у Милоу по пять центов, имело смысл передать и их столовые в синдикат Милоу. Так они и поступили, предоставив в распоряжение Милоу самолеты и пилотов для доставки по воздуху не только яиц, но и других продуктов, которые он им обещал. Всех окрылил такой поворот событий, а больше всего полковника Каткарта, вообразившего, что на него посыпались пироги и пышки. Он игриво приветствовал Милоу при каждой встрече и в порыве великодушия, а может быть, желая заглушить угрызения совести, рекомендовал майора Майора на повышение. Штаб двадцать седьмой воздушной армия в лице экс-рядового первого класса Уинтергрина тут же отверг эту рекомендацию. Уинтергрин нацарапал довольно резкую по тону бумажку без подписи, в которой напоминал, что армия располагает только одним майором Майором и из-за какого-то повышения не намерена терять столь уникальную личность в угоду полковнику Кэткарту. Полковник Каткарт был уязвлен до глубины души столь грубым выговором и виновато забился в свою комнату. Он считал майора Майора виновником нахлобучки и в тот же день решил разжаловать его в лейтенанты. - Скорее всего, вам не позволят это сделать, - заметил подполковник Корн со снисходительной улыбкой, явно наслаждаясь создавшейся ситуацией. -- По тем же причинам, по каким вам не позволили повысить его. И потом вы, право, выглядели бы довольно глупо, пытаясь разжаловать его в лейтенанты сразу после попытки присвоить ему такой же чин, как у меня. Полковник Кэткарт чувствовал, что под него подкапываются со всех сторон. Куда больше ему повезло с ходатайством о награждении Йоссариана за бомбардировку Феррары. Семь дней прошло, как полковник Кэткарт добровольно вызвался уничтожить мост через реку По, а мост все еще стоял целехонький. За шесть дней его люди сделали девять вылетов и не смогли разрушить мост. На седьмой день состоялся десятый боевой вылет. Тогда-то Йоссариан и погубил Крафта вместе со всем экипажем, вторично поведя на цель звено из шести самолетов. Йоссариан старательно выполнил второй боевой заход -- тогда он еще был храбрецом. Он не отрывал глаз от бомбового прицела, пока бомбы не пошли к земле. Когда же он поднял голову и глянул вверх, корабль был залит изнутри неестественным оранжевым светом. Сначала Йоссариан подумал, что в самолете пожар. Потом он заметил, что прямо над ними летит самолет с горящим мотором, и завопил, чтобы Макуотт взял резко влево. Секундой позже у самолета Крафта взрывом оторвало крыло. Объятая пламенем развалина камнем пошла к земле -- сначала фюзеляж, потом крутящееся в воздухе крыло. Град мелких металлических осколков отбивал чечетку по верхней обшивке самолета Йоссариана, и непрерывное "ба-бах! ба-бах! ба- бах!" зениток грохотало вокруг. Когда они приземлились, десятки глаз хмуро наблюдали за тем, как подавленный Йоссариан прошел к капитану Блэку, стоявшему у зеленого дощатого домика инструкторской, докладывать о разведнаблюдениях. Оказалось, что там его ждали полковник Кэткарт и подполковник Корн, желавшие с ним побеседовать. Майор Дэнби, загораживавший собой вход в инструкторскую, взмахом руки приказал всем прочим удалиться. Стояла гробовая тишина. Йоссариан едва передвигал свинцовые от усталости ноги и мечтал поскорее сбросить пропотевшую одежду. Он вошел в инструкторскую со сложным чувством, не зная, что будет говорить. Полковник Кэткарт был потрясен случившимся. -- Дважды?.. -- спросил он. -- С первого раза промазал бы. -- ответил Йоссариан вполголоса, не поднимая глаз. В длинном узком деревянном сарае гуляло эхо, слабо вторя их голосам. -- Но почему дважды? -- повторил полковник Кэткарт с явным недоверием. -- С первого раза промазал бы, -- повторил Йоссариан. -- Но Крафт остался бы жив. -- Мост остался бы тоже... -- Опытный бомбардир должен сбрасывать бомбы с первого раза, -- напомнил полковник Кэткарт. -- Остальные пять бомбардиров отбомбились с первого раза. -- И промазали, -- сказал Йоссариан. -- Пришлось бы лететь еще не раз к этому проклятому мосту. -- Но тогда, возможно, вы попали бы в него с первого захода. -- А может быть, вообще не попали бы. -- Возможно, дело обошлось бы без жертв. -- А возможно, и жертв было бы больше, и мост остался бы невредим. -- Не смейте возражать! -- сказал полковник Кэткарт. -- Мы все попали в довольно неприятную историю. -- Я вам не возражаю, сэр. -- Нет, возражаете. Даже то, что вы сказали, -- это уже возражение. -- Так точно, сэр. Виноват. Полковник Кэткарт яростно стучал по столу костяшками пальцев. Подполковник Корн, приземистый, темноволосый, апатичный человек с брюшком, сидел, небрежно развалясь, на одной из передних скамеек, положив сцепленные руки на загорелую лысину. За поблескивающими стеклами очков глаза его насмешливо щурились. -- Давайте подойдем к этому делу абсолютно объективно, -- подал он идею полковнику Кэткарту, -- Давайте попытаемся подойти к этому делу абсолютно объективно, -- с внезапным вдохновением сказал Йоссариану полковник Каткарт. -- Не подумайте, что я сентиментален или что-нибудь в этом роде. Гроша ломаного не дам за тот самолет и его экипаж. Просто этот случай ужасно глупо выглядит в донесении. Как я сумею преподнести его в своем рапорте? -- А почему бы вам не наградить меня орденом? -- застенчиво предложил Йоссариан. -- За то, что вы второй раз зашли на цель? -- Вы же наградили Заморыша Джо, когда он сбил самолет по ошибке. Полковник Кэткарт засмеялся недобрым смешком: -- Если мы вас не предадим военно-полевому суду, считайте, что вам повезло. -- Но ведь я со второго захода уничтожил мост, -- запротестовал Йоссариан. -- Мне казалось, вы хотели, чтобы мост был уничтожен? -- Ах, я и сам не знаю, чего я хотел! -- раздраженно крикнул полковник Каткарт. -- Конечно, я -- за то, чтобы мост был разрушен. С тех пор как я решился послать людей на бомбежку этого моста, я только о нем и думаю. Но почему вы не могли разбомбить его с первого раза? -- Не хватило времени. Мои штурман не был уверен, что мы вышли на нужный город. -- На нужный город? -- полковник Кэткарт был озадачен. -- Теперь вы, кажется, пытаетесь свалить всю вину на Аарфи? -- Нет, сэр. Это моя ошибка, что я позволил ему сбить меня с толку. Я пытаюсь лишь вам доказать, что не считаю себя непогрешимым. -- Непогрешимых нет, -- отрезал полковник Каткарт и добавил многозначительным тоном: -- Незаменимых -- тоже. Опровержений не последовало. Подполковник Корн лениво потянулся. -- Нам нужно прийти к какому-то решению, -- небрежно заметил он, обращаясь к полковнику Кэткарту. -- Нам нужно прийти к какому-то решению, -- сказал Йоссариану полковник Кэткарт. -- Вы сами во всем виноваты. Зачем вам понадобилось заходить на цель дважды? Почему, как и все остальные, вы не смогли сбросить бомбы с первого раза? -- С первого раза я бы промазал. -- Сдается мне, что теперь мы уже заходим на цель вторично, -- прервал их подполковник Корн, смеясь. -- Так что же нам делать? -- в отчаянье воскликнул полковник Кэткарт. -- Нас ждут. -- А почему нам и в самом деле не дать ему орден? -- предложил подполковник Корн. -- За что? За то, что он дважды зашел на цель? -- За то, что он второй раз зашел на цель, -- ответил подполковник Корн с задумчивой и самодовольной улыбкой. -- В конце концов, по-моему, требуется немалое мужество, чтобы зайти на цель вторично, когда рядом нет самолетов, которые отвлекали бы на себя зенитный огонь противника. И ведь он действительно разбомбил мост. В этом-то и спасенье: не стыдиться, а гордиться надо. Нас никто не осудит за то, что мы сделаем. -- Думаете, получится? -- Не сомневаюсь. А для верности -- давайте произведем его в капитаны. -- Вам не кажется, что мы немножко пересаливаем? -- Нет, не кажется. Лучше всего -- играть наверняка. -- Ну хорошо, -- решился полковник Кэткарт. -- За то, что он проявил мужество, зайдя на цель дважды, дадим ему орден и произведем в капитаны. Подполковник Корн протянул руку за фуражкой. -- А теперь под занавес улыбнитесь, -- пошутил он в дверях и обнял Йоссариана за плечи. 14. Малыш Сэмпсон. К тому времени, когда надо было лететь на Болонью, у Йоссариана храбрости было ровно столько, сколько требовалось, чтобы не заходить на цель даже единожды. Сидя в носовой части самолета Малыша Сэмпсона, он нажал кнопку переговорного устройства и спросил: -- Ну что там стряслось с машиной? -- Разве что-нибудь стряслось? -- взвизгнул Малыш Сэмпсон. -- Что случилось? От крика Малыша Сэмпсона Йоссариан похолодел. -- Что случилось? -- заорал он в ужасе. -- Будем прыгать? -- А я откуда знаю! -- истерически закричал в ответ Малыш Сэмпсон. -- Говорят, надо прыгать? Кто это сказал? Кто? -- Я -- Йоссариан, в носовой части! Йоссариан! В носовой части! Я слышал, ты сказал "что-то случилось". Ведь ты сказал "что-то случилось"? -- Мне показалось, это ты сказал "что-то стряслось". Вроде все нормально. У Йоссариана оборвалось сердце. Если все идет нормально и у них нет повода, чтобы повернуть обратно, значит, действительно случилось ужасное. Йоссариан напряженно размышлял. -- Я тебя не слышу, -- сказал он. -- Я сказал: все идет нормально. Ослепительное солнце играло на голубой, фарфоровой глади моря, сверкало на обшивке соседних самолетов. Йоссариан вцепился в разноцветные шнуры переговорного устройства и выдернул их из коммутаторного гнезда. -- Я все равно тебя не слышу, -- сказал он. Он ничего не слышал. Неторопливо сложив карты и прихватив с собой три летных бронекостюма, он пополз в главный отсек. Нейтли, застывший неподвижно в кресле второго пилота, уголком глаза наблюдал за тем, как Йоссариан вполз в кабину и стал позади Малыша Сэмпсона. Тот слабо улыбнулся Йоссариану. Скованный и придавленный бронекостюмом, парашютом, шлемом и наушниками, он выглядел хрупким, очень молодым и застенчивым. Иос- сариан наклонился к уху Малыша Сэмпсона. -- Я все равно тебя не слышу! -- прокричал он, перекрывая ровный гул моторов. Малыш Сэмпсон удивленно оглянулся. У него было угловатое смешное лицо с изогнутыми бровями и жидкими белесыми усиками. -- Что? -- крикнул он через плечо. -- Я тебя по-прежнему не слышу, -- повторил Йоссариан. -- Говори громче, -- сказал Малыш Сэмпсон. -- Я тебя по-прежнему не слышу. . -- Я тебя по-прежнему не слышу! -- заголосил Йоссариан. -- Ничего не могу поделать! -- заголосил в ответ Малыш Сэмпсон. -- Я кричу изо всех сил! --Тебя не слышно в переговорном устройстве! -- взревел Йоссариан с еще большим отчаянием в голосе. - Придется поворачивать обратно. -- Из-за переговорного устройства? -- недоверчиво спросил Малыш Сэмпсон. -- Поворачивай обратно, пока я тебе не проломил башку! Малыш Сэмпсон взглянул на Нейтли, ища у него поддержки, но тот отвернулся с подчеркнутым безразличием. По званию Йоссариан был старше каждого из них. Малыш Сэмпсон поколебался еще секунду, а затем, издав ликующий вопль, охотно капитулировал. -- Меня это вполне устраивает! -- радостно объявил он и весело присвистнул. -- Да, ваше величество, Малыша Сэмпсона это вполне устраивает! -- Он свистнул еще разок и крикнул в переговорное устройство: -- А ну слушайте меня, птички мои небесные! Это орет во всю глотку адмирал Малыш Сэмпсон, гордость королевского флота. Так вот, ваши величества. Мы поворачиваем домой, ребятки, будь я неладен. Обратно поворачиваем! Торжествующим взмахом руки Нейтли сорвал с себя шлем и наушники и от избытка чувств начал раскачиваться, будто шаловливое дитя на высоком стульчике. Сержант Найт, как тяжелый мешок, грохнулся вниз из верхней турельной установки и в лихорадочном возбуждении принялся колотить летчиков по спине. Малыш Сэмпсон развернул машину, описал широкую изящную дугу и, покинув звено, взял курс на свой аэродром. Когда Йоссариан сунул штырек наушников в гнездо запасного переключателя, два стрелка в хвостовом отсеке дуэтом распевали "Кукарачу". На аэродроме их веселье быстро улетучилось. Наступило неловкое молчание. Спускаясь на самолета и усаживаясь в поджидавший их джип, Йоссариан трезво отдавал себе отчет в том, что он натворил. На обратном пути никто не проронил ни слова. Гнетущее гипнотизирующее безмолвие обволакивало горы, море и леса. Чувство одиночества усилилось, когда, свернув с шоссе, они покатили к расположению эскадрильи. Йоссариан вышел из машины последним. Успокоительная, как наркотик, тишина висела над опустевшими палатками. Эскадрилья точно вымерла, не видно было ни одной живой души, если не считать доктора Дейники, который печально восседал у закрытой двери санчасти, нахохлившись, как курица на насесте. Он тщетно пытался прогреть свой заложенный нос, подставив его солнечным лучам. Йоссариан знал, что доктор купаться с ним не пойдет. Дейника вообще никогда не купался. В воде человеку может стать плохо, и он может утонуть, даже если воды по щиколотку. В воде у человека может произойти закупорка коронарных сосудов, и его придется вытаскивать на берег волоком. Кроме того, плаванье приводит к перенапряжению и охлаждению организма, а от этого можно заболеть полиомиелитом или менингитом. Страх, которым была охвачена эскадрилья перед налетом на Бо- лоныо, вселил в доктора еще более мучительное беспокойство за собственную жизнь. Теперь по ночам ему мерещилось, что к нему в палатку лезут грабители. Заглянув в лиловатую тьму палатки оперативного отделения, Йоссариан увидел Вождя Белый Овес, поглощенного присвоением чужого виски, каковым он усердно отравлял свой организм. В данный момент он расписывался в соответствующем списке за непьющих и проворно переливал спиртное в прихваченные с собой бутылки. Вождь спешил, чтобы успеть урвать побольше, до того как капитан Блэк спохватится и приплетется, чтобы украсть остальное. Мотор джипа мягко заворчал. Малыш Сэмпсон, Нейтли и другие бесшумно разбрелись каждый в свою сторану и растворились в золотистом безмолвии. Пару раз кашлянув, джип укатил. Йоссариан остался один. Вокруг все было сковано чугунной, первозданной дремотой. Зелень казалась черной, все прочее отливало гнойной желтизной. Даль была прозрачна, воздух сух, и слышно было, как где-то у моря бриз шуршит листвой. На душе у Йоссариана было неспокойно и тревожно, а ввалившиеся от усталости глаза слипались. Но когда он, еле волоча ноги, вошел в парашютную палатку,где стоял длинный полированный стол, совесть разом перестала грызть его и червь сомнения,не причинив особой боли, тихо уполз в глубины сознания. Оставив в палатке бронекостюм и парашют, Йоссариан вышел обратно и мимо цистерн с водой направился в разведотделение, чтобы вернуть планшет капитану Блэку. Тот сидел в кресле, забросив костлявые ноги на стол, и клевал носом. Завидев Йоссариана, он равнодушно осведомился, почему они вернулись. Не удостоив его ответом, Йоссариан положил планшет на деревянный барьер и вышел. У себя в палатке он сбросил парашютные лямки и разделся. Орр находился в Риме и должен был вернуться сегодня к вечеру из отпуска, который ему дали за то, что он утопил свой самолет в море близ Генуи. Нейтли, поди, уже складывает вещи, чтобы отправиться в Рим, как только вернется Орр. Он, конечно, на седьмом небе от счастья, что остался жив, и ждет не дождется минуты, когда снова начнет бесплодно и мучительно ухаживать за своей римской красоткой. Раздевшись догола, Йоссариан присел на койку отдохнуть -- без одежды он чувствовал себя намного лучше. В одежде ему всегда было как-то не по себе. Потом он надел чистые трусики, тапочки и, перекинув через плечо купальное полотенце цвета хаки, отправился на пляж. Тропинка из эскадрильи привела его на артиллерийскую позицию в лесу, о существовании которой он прежде не подозревал. Двое рядовых спали на мешках с песком. Третий ел гранат. Откусывая большие куски, он энергично работал челюстями и выплевывал косточки в кусты. Когда он жевал гранат, по его подбородку стекал пурпурный сок. Йоссариан углубился в лес, любовно поглаживая свой живот, будто желая убедиться, что все на месте. Вдруг на земле по обе стороны от тропинки он заметил полчища грибов, выросших после дождя. Они торчали из липкой земли, как пальцы мертвецов. Они росли в огромном изобилии, повсюду, куда хватало глаз. Их были тысячи, и они лезли из-под каждого куста. Казалось, они пухнут, раздуваются и множатся прямо у него на глазах. Он быстро зашагал прочь, охваченный мистическим ужасом, и не сбавлял ходу до тех пор, пока не почувствовал под ногами сухой песок. Теперь грибы остались позади. Он опасливо оглянулся, боясь, что сейчас увидит, как эти мягкие, безглазые, белые существа ползком преследуют его или карабкаются, извиваясь, по деревьям беспорядочной. колышущейся массой. На пляже было пустынно. Йоссариан слышал лишь неясное бормотание ручья, приглушенный шелест травы и кустарника за своей спиной, немые вздохи прозрачных волн. Прибой был слабым, вода -- чистой и прохладной. Йоссариан оставил на песке вещи и вошел в воду сначала по колено, потом окунулся с головой. На горизонте тянулась едва видимая, окутанная зыбкой дымкой, узенькая полоска земли. Йоссариан лениво подплыл к плоту, подержался за край и неторопливо поплыл обратно, покуда ноги не коснулись песчаного дна. Здесь он несколько раз оку- нулся с головой в зеленоватую воду и почувствовал себя чистым и свежим. Потом он растянулся на песке лицом вниз и заснул. Мощный слитный гул десятков моторов ворвался в его сон, как грохот землетрясения: над самой головой шли самолеты, возвращавшиеся после налета на Болонью. Он проснулся, зажмурился от легкой головной боли и открыл глаза, чтобы взглянуть на мир, бурлящий в хаосе - хаосе, в котором царил свой порядок. И ахнул от изумления при виде фантастического зрелища: двенадцать звеньев шли спокойно и уверенно, строго выдерживая строй. Картина была слишком необычная, чтобы в нее можно было поверить: не видно было даже самолетов с ранеными, торопившихся первыми зайти на посадку; не было поврежденных самолетов, плетущихся в хвосте; не было в воздухе и дыма сигнальных аварийных ракет. Все машины были на месте" -- кроме его собственной. На мгновение он оцепенел: он почувствовал, что сходит с ума. Когда он понял, какую злую шутку сыграла с ним судьба, он чуть не расплакался. Он понял, что,видимо, облака закрыли цель до того, как самолеты успели сбросить бомбы,и, стало быть, налет на Болонью придется повторить. Йоссариан ошибся. Облаков не было. Бомбы сбросили. Слетали спокойно, как "за молоком", -- вражеских зениток в Болонье не оказалось вообще. 15. Пилтчард и Рен. Штабные офицеры -- капитан Пилтчард и капитан Рен -- отвечали за координацию совместных боевых действий всех звеньев эскадрильи. Оба -- невысокого роста, оба -- незлобивые и спокойные, они обожали летать на боевые задания и молили судьбу и полковника Кэткарта не лишать их и впредь такого удовольствия. Они уже сделали сотню боевых вылетов и жаждали налетать еще одну. Они сами себя назначали на каждый вылет. Война была самым лучшим событием в их жизни, и они боялись, что ничего подобного с ними больше не повторится. Они исполняли свои обязанности скромно, сдержанно, без шума, изо всех сил стараясь ни с кем не портить добрых отношений. Они с готовностью улыбались каждому встречному. Говорили они невнятно, запинаясь. Но этим толковым, веселым, сноровистым ребятам легко было только друг с другом. При встрече с другими они отводили глаза, и даже с Йоссарианом они боялись встречаться взглядом, когда устроили собрание под открытым небом, чтобы при всех объявить Йоссариану выговор за то, что он заставил Малыша Сэмпсона повернуть обратно во время налета на Болонью. - Ребята, -- сказал капитан Пилтчард, застенчиво улыбаясь, -- когда вы поворачиваете домой с полпути во время выполнения боевого задания, вы уж, пожалуйста, прежде удостоверьтесь, что стряслось действительно что-то серьезное. Ну а если какая-нибудь чепуха, вроде неисправности переговорного устройства или там что-нибудь еще вроде этого, тогда уж лучше не надо... Идет? Вот сейчас капитан Рен выступит, он хочет сказать подробнее по этому вопросу... -- Капитан Пилтчард прав, ребята, -- сказал капитан Рен, -- Вот и все, что я собирался вам сказать по этому вопросу. Сегодня мы, значит, наконец слетали на Болонью, и оказалось, что ничего страшного -- слетали "за молоком". Все мы, понятно, малость того... нервничали и бомбили не бог весть как удачно. Ну ладно, теперь слушайте. Полковник Кэткарт разрешил нам слетать на Болонью еще разок. И уж завтра мы действительно сотрем в порошок их склады боеприпасов. Ну что вы на это скажете? И чтобы доказать Йоссариану, что они не питают к нему злых чувств, они назначили его ведущим бомбардиром на машину Макуотта, поручив возглавить первое звено в завтрашнем налете на Болонью. Йоссариан зашел на цель, как Хэвермейер, -- уверенно, без всяких противозенитных маневров, и внезапно попал под такой огонь, что чуть не наложил в штаны. Да, их встретил плотный зенитный огонь! Итак, Йоссариана усыпили и заманили в ловушку. Теперь он должен сидеть как идиот и дожидаться, пока отвратительное черное облачко взрыва окутает его и перенесет на тот свет. И пока он не сбросил бомбы, ему не оставалось ничего другого, как глазеть в прицел, где тонкое перекрестие визирных нитей лежало на цели, как притянутое магнитом, в точности там, куда он навел, -- над двором закамуфлированных склад- ских помещений, как раз у цоколя первого здания. Самолет полз тягостно медленно. Йоссариан не мог унять дрожь во всем теле. До него то и дело доносилось: "бум-бум-бум- бум!" -- слитные четырехтактные взрывы грохотали вокруг. И вдруг почти рядом с резким пронзительным "трах" разорвался одиночный снаряд. Тысячи молоточков застучали в голове Йоссариана. "Господи, помоги мне скорее отбомбиться", -- взмолился он. Ему хотелось рыдать. Моторы гудели монотонно, как жирные ленивые мухи. Наконец индексы в прицеле пересеклись и восемь пятисотфун- товых бомб одна за другой пошли вниз. Самолет, став легче, бодро взмыл вверх. Йоссариан оторвался от прицела и, изогнувшись, посмотрел на индикатор слева. Когда стрелка коснулась нуля, он закрыл дверцы бомбового люка и срывающимся голосом крикнул в переговорное устройство: -- Круто вправо! Макуотт молниеносно выполнил приказание. Надсадно взвыли моторы. Макуотт безжалостно положил воющую машину на крыло и отвернул ее в сторону. Не сделай он этого -- два снаряда вонзились бы им прямо в фюзеляж. Потом Йоссариан приказал Макуотту набирать высоту, и они полезли все выше и выше, покуда не прорвались наконец в безмятежный, бриллиантово-голубой небесный оазис, солнечный и чистый, окаймленный на горизонте тонкими и редкими, как пух, облачками. Ветер успокаивающе тренькал, ударяясь о выпуклое остекление кабины. Йоссариан с наслаждением расслабился, но это продолжалось недолго, потому что они увеличили скорость, и он приказал Макуотту взять влево, а потом заставил его резко идти вниз, -- и от радости у него перехватило дыхание, потому что грибообразные кучи зенитных разрывов поднимались прямо у них над головой и сзади справа, как раз на том месте, где машина должна была оказаться, если бы они не взяли влево и не вошли в пике. Еще одним грубым окриком Йоссариан велел Макуотту выровнять машину, и потом они опять взмыли, и к тому моменту, когда внизу начали рваться бомбы, машина, сделав круг, вернулась на стерильно-голубую небесную прогалину. Первая бомба упала во дворе, точно там, куда целил Йоссариан. А потом одна за другой начали рваться их бомбы и бомбы, сброшенные с самолетов его звена. Оранжевые вспышки побежали по крышам, и в тот же миг здания рухнули, и пенистые клубы розового,серого и угольно-черного дыма буйно повалили во всех направлениях,и в недрах дыма что-то тряслось и содрогалось под ударами красных, белых и золотых молний. -- Ты только посмотри! -- громко восторгался Аарфи, стоя рядом с Йоссарианом. На его толстом, круглом лице сияло восхищение. -- Там, должно быть, склады боеприпасов. Йоссариан совсем забыл об Аарфи. -- Убирайся! -- закричал он ему. - Убирайся из носа! Аарфи вежливо улыбнулся и показал на цель, великодушно приглашая Йоссариана полюбоваться. Свирепым жестом Йоссариан указал ему на вход в лаз и начал подталкивать туда Аарфи. -- Иди в машину! -- неистово заорал он. -- Иди в машину! Аарфи добродушно пожал плечами. -- Я тебя не слышу! -- объяснил он. Йоссариан ухватил его за лямки парашюта и толкнул к лазу. В этот момент самолет тряхануло так, что у Йоссариана загремели кости и остановилось сердце. Он понял -- это конец. -- Вверх! -- завизжал он в переговорное устройство, сообразив, что еще жив. -- Вверх, паскуда! Вверх! Вверх! Вверх! Вверх! Самолет взвыл и, дрожа всем корпусом, пошел ввысь, пока Йоссариан не выровнял его, еще раз рявкнув на Макуотта, который снова беспощадно повернул ревущую машину на сорок пять градусов, отчего Йоссариана чуть не вывернуло наизнанку. Расслабляющая тошнота подступила к горлу, и он, не чувствуя собственного веса, повис в воздухе, пока не заставил Макуотта снова выровнять машину, но только для того, чтобы тут же развернуться через правое крыло и ринуться в умопомрачительное пике. Они мчались ск